Петля

Антон Шушарин

Контактная информация:

тел. +7-950-962-85-32

e-mail: temneetrano@mail.ru

Жанр: рассказ

ПЕТЛЯ.

Старик проснулся. Дыхание с хрипом вырывалось из его груди. Этой ночью жена снова приходила к нему. Во сне она садилась на край кровати, нежно проводила ладонью по его седым волосам, по заросшим серебряной щетиной впалым щекам, ласково смотрела на него.

Аня не звала его с собой. Грустно улыбаясь, она смотрела на него и молчала. Он умолял её остаться, но жена только качала головой.

Ему снилось что-то ещё, но вспомнить он не мог. Старик проснулся. Значит, он будет жить ещё один день.

Светало. Старик перевернулся на бок и посмотрел на прямоугольник окна. Небрежно задёрнутые шторы позволяли увидеть угол соседнего дома и серебристо-свинцовое утреннее небо. Он подтянул колени к животу и закрыл глаза.

Не спалось.

Старик перевернулся на спину и уставился в потолок. Полежав так пару минут, прислушиваясь к своему телу, он осторожно сел, вздохнул и впотьмах принялся натягивать спортивки. Недавно сын подарил ему пижаму. Больно на тебя смотреть, заявил он. Коленки вытянутые, майка непонятного цвета, рубаха по швам расползается. Конечно, сын хотел как лучше, просто старик давно перестал нуждаться в новых вещах. Старик жил воспоминаниями. Подарок нетронутым лежал в шкафу.

Каждое утро старик нужно принимал лекарства, которые привозил сын, чтобы сердце работало исправно. А для чего? Вернее, для кого? Он не знал. Пока Аня болела, нужно было ухаживать за ней, это имело смысл, а теперь… Теперь ему было всё безразлично. Он просто переживал ещё один день. По привычке.

На кухне было темно, пахло молотым перцем и какими-то специями. Старик поскрёб пятернёй поросшую седым волосом грудь, налил полкружки воды из под крана, вернулся в коридор и включил свет.

Первые полгода после смерти Ани он жил с сыном. Юра боялся, что отец от тоски наложит на себя руки, не сумев принять, осмыслить потерю жены, с которой они прожили почти полвека. Целыми днями старик молча сидел на стуле у окна, сложив руки на коленях, и смотрел то перед собой, то на улицу. Он был настолько потрясен, что не мог представить себе, как жить и что теперь делать. Наконец, ему стало невыносимо в квартире сына с его заботой, его сочувствием; он уговорил Юрия отпустить его домой. В тот год старик много читал, бодрился, с марта по октябрь жил на даче, даже собрал неплохой урожай кабачков, но без Ани всё это походило на игру, а он слишком любил настоящее, подлинное.

Старик вытащил из аптечки первую попавшуюся коробочку с таблетками, хотел было выпить, но заметил, что таблетки предназначены для жены. Надо выкинуть, подумал он и сунул коробочку в карман.

Приняв «свой» препарат, старик попил воды, отодвинул занавеску и выглянул в окно. Дождь шумел в начинавших желтеть листьях деревьев, замерших в безветрии под его балконом. А так ли давно мы втроём сажали под окнами эти деревья, с грустью подумал он.

Старик попытался вспомнить, когда последний раз выходил на улицу и не смог. Почти каждый день к нему приезжал сын, привозил продукты. Иногда они пили чай и разговаривали, но чаще сын забегал ненадолго, второпях. Раньше старик гордился тем, что сын выбился в люди, стал большим начальником на том заводе, где сам он всю жизнь отработал «точилой» — простым токарем. Раньше всё было по-другому. Когда была жива Аня, она наполняла своим присутствием весь дом. Теперь её нет. Сын давно вырос. Остались воспоминания и старость.

Включив газ, старик поставил на плиту чайник и присел к столу. В конце концов, на свете, нет ничего вечного, он провёл ладонью по столу, сметая засохшие хлебные крошки, и это даже хорошо…

Чайник закипел. Старик заварил себе кружку чая и сел на место. Старость и одиночество побеждают любую тягу к жизни, подумал он, возвращаясь к своим мыслям, и сделал маленький глоток.

В дверь позвонили. Старик взглянул на часы, висящие над столом, пожал плечами и, шаркая ногами в шерстяных носках, пошёл на зов. Он брёл медленно, на ходу надевая красную клетчатую рубаху на полинявшую и растянувшуюся майку, в которой он спал. А ещё мимоходом посмотрел в зеркало; оттуда на него глянула его собственная тень — всё, что осталось от былой телесности и статности. В прихожей взгляд наткнулся на старомодные белые туфли жены, он бережно отодвинул их в сторону и открыл дверь.

— Здравствуйте, — молодой человек в сером пиджаке шагнул в коридор и протянул набитый продуктами пакет. — Это вам.

— Здравствуйте, — равнодушно отозвался старик. — А где Юрка?

— Занят Юрий Михайлович. Велели передать, что вечером обязательно заедут в гости. Такой, мол, праздник он не пропустит!

— А вы кто? — Старик снизу вверх посмотрел на рослого плечистого парня.

— Я Саша, новый водитель, — улыбнулся тот. — Водитель Юрия Михайловича. Вон и машина его под окном, — он махнул рукой в сторону кухонного окна.

Старик хотел спросить, а где старый водитель, но промолчал. Какая разница?

— Продукты в кухню занеси, на столе оставь.

Водитель в два шага пересёк коридор, поставил пакет на стол и, вернувшись, кивнул.

— Ну, мне пора.

Старик снова ничего не ответил. Парень попрощался и закрыл за собой дверь.

Старик вернулся на кухню, закатал рукава рубашки и заглянул в пакет. Праздник, разбирая продукты, пожал он плечами, какой такой праздник?

Закончив с продуктами, старик пошёл в комнату. Присев в кресло, он взял со стола пожелтевшую фотографию. Это карточка была его любимой. Аня сидела на венском стуле вполоборота и, улыбаясь, смотрела в камеру. Фото чёрно-белое, но старик отлично помнил, светло-голубое платье, стянутое поясом на тонкой талии, коричневую заколку на вьющихся каштановых волосах, рыжие босоножки на каблуке. Рядом на кованой жардиньерке цвета чернёной бронзы стоял цветок с большими бледно-розовыми бутонами.

Старик бережно отложил карточку, вернулся на кухню, открыл форточку и, закрыв глаза, глубоко вдохнул свежий прохладный воздух.

День медленно соскальзывал с покатых крыш, уступая место вечеру. Старик нарезал глубокую тарелку салата, остудил в морозильнике водку, припрятанную давным давно, наделал бутербродов из привезённой водителем икры, и стал ждать сына, гадая, что же за праздник сегодня.

Суета на кухне немного взбодрила его. Через открытую форточку в квартиру залетали звуки улицы, ударяясь в грязно-зелёные занавески, заставляли их раскачиваться в такт с порывами свежего ветерка.

Старик оторвал листик от цветка герани, стоящей на подоконнике, растёр его в руках, вдохнул запах. Фыркнул и, встал, чтобы вымыть руки.

Аня любила эти цветы: красные, белые, розовые, фиолетовые… Все подоконники раньше были заставлены геранью. Жена говорила, что это растение отпугивает насекомых, очищает воздух, защищает от болезней, нормализует сон. Пеларгония, объясняла она, цветок-оберег, хранящий своих хозяев и весь дом от ссор, обид и несчастий. Учительница ботаники, она ведала многое из того, что было неизвестно ему, потому что всегда много читала в отличие от него.

Старик посмотрел на единственную оставшуюся у него герань. Никогда он их не любил, но этот бледно-розовый точь-в-точь как на старой фотографии цветок был ему дорог. Последний.

Пеларгония с греческого переводится как журавль, звучал в его памяти голос жены. А он символ здоровья и долголетия, преданности и семейной гармонии.

— Журавль, — глядя на цветок, тихо произнёс старик, будто пробуя слово на язык.

Сын приезжал обычно около восьми часов вечера, но пробило девять, десять… Только без пятнадцати одиннадцать, в дверь позвонили.

— Кто? — Спросил старик, заглянув в глазок.

— Батя, это я, — отозвались из-за двери.

— А я никого не жду.

— Пап, перестань. Это Юра, открывай.

Старик открыл дверь и впустил-таки блудного сына.

— Заседание затянулось, — извиняясь, пояснил он. — Конец квартала…

С трудом нагнувшись из-за массивного живота Юрий, развязал шнурки, снял и аккуратно поставил лакированные ботинки; отдуваясь прошёл в кухню. Покачав головой, старик потянулся следом.

Они сели за стол друг напротив друга. Юре уже перевалило за сорок. Три года назад он, к радости матери, женился на скромной заботливой девушке Лене, которая была намного моложе него. Старик с женой с нетерпением ждали внуков, но для сына на первом месте стояла карьера, успех, положение в обществе. О детях он задумался только после смерти матери.

Старик достал из холодильника водку.

— Ешь прямо из салатницы, чай свои.

— Где это ты бутылку раздобыл? — Снимая пиджак и галстук, поинтересовался Юрий.

— С годовщины осталась, — пожал плечами старик.

— Я виски принёс. Шотланский, настоящий, — Юрий предложил было отцу, но тот прикрыл рюмку ладонью.

— Сам свой самогон пей.

Сын налил себе виски, водки — старику.

— Давай, что ли? За встречу. За тебя.

— И за тебя, сынок.

Они выпили, закусили бутербродами с икрой. Налили снова и снова выпили. Помолчали. Юрий принялся за салат. Располневший, краснощёкий, он из высокого черноглазого юноши превратился в сурового начальника с громким голосом и большим животом.

— Ну как ты? — немного поев, спросил он.

— Что «как?» — переспросил старик.

— Живёшь, — пожал плечами сын. — Как здоровье?

— Нормально, — уголки рта старика опустились. — Какая разница? Старый я, а не болит ничего. Слабость есть, но это ерунда. Даже злит меня это. Как будто и помирать не собираюсь. Хоть вешайся.

— Началось! — Юрий бросил вилку. — Пап, ну ты чего? Опять за старое? Сколько можно? Я просто заберу тебя обратно. Пусть Ленка за тобой ходит.

— Ну, уж нет, — покачал головой старик. — Вы с женой живёте вдвоём, вот и живите. Мне у вас делать нечего. — И, помолчав, добавил — Старость в доме как сорняк в горшке с цветком.

Заиграла мелодия мобильника. Юра взглянул на экран и отложил телефон в сторону.

— Я и не понял, что это телефон, — удивился старик. — Кто звонит?

— Ленка, — отозвался тот. — Третий раз, всё невпопад.

— А ты ответь.

— Потом перезвоню. Рассказывай, чем занимаешься? — Сменил тему сын. — Какие новости? Я ж с неделю не был.

— Да хоть две. Какие могут быть новости? Телевизор не смотрю, книг не читаю — глаза устают. Радио раздражает. Брожу по квартире целыми днями да в окно смотрю. Думаю о том, о сём…

— Может, на дачу? — предложил Юрий.

— Не хочу, — покачал головой старик. — Устаю быстро. Слабый стал. Не хочется уже ничего.

— Давай я тебя на дачу отвезу. Будешь гулять, — не сдавался Юрий. — В прошлом году всё лето прожил. А в этом сам не свой, вообще ничего не хочешь. Давай отвезу?

— Да не хочу я! — Старик раздосадовано хлопнул стопкой по столу перед сыном. — Лучше налей-ка!

Выпили.

— Когда один живешь, всё думается о разном, — старик сделал неопределённый жест рукой с пустой рюмкой в кулаке. — Недавно вспомнилось, как мы с твоей мамой в общежитии жили. Мне тогда от завода дали комнатёнку. Трудные времена были…

Старик задумался, его взгляд потеплел, он поставил стопку и посмотрел на сына.

— А знаешь, какая мама у тебя была красивая. Росточка маленького совсем, стройная, голос звонкий… У нас всегда полный дом гостей был… Она нас с тобой очень любила. До конца. Замечательную жизнь мы прожили…

Они замолчали.

— Даст Бог, поживём.

— Что? — Рассеянно спросил старик. — Что говоришь?

— Давай-ка выпьем, — предложил Юрий. — За годовщину вашей с мамой свадьбы.

Старик бросил быстрый взгляд на сына и прикусил губу. Они выпили, не чокаясь.

Как же это я забыл, осёкся старик, ах ты едрит твою налево.

— Батя, ты давай, не переживай, — сын положил руку ему на плечо. — Я тоже скучаю по маме. Мы ведь с тобой оба осиротели.

— Осиротели, — вздохнул старик, и голос его дрогнул.

Снова заиграла мелодия мобильника. Сын вышел в комнату поговорить, жестом изобразив, что вернётся через пять минут.

Старик посмотрел в окно, и будто впервые увидел состарившиеся хрущёвки и современные здания торговых комплексов, неопрятные автобусные остановки и нарядные коммерческие ларьки, которые можно было разглядеть с пятого этажа его дома.

Как изменился город, удивился он, живу в нём много лет и помню его совсем другим.

Вернулся сын.

— По работе звонили, — пояснил, усаживаясь.

Отец с осуждением посмотрел на сына.

— А когда жена звонит, трубку не берёшь.

— То жена, а то коллеги, — пожал плечами Юрий. — Освобожусь — позвоню.

— А вдруг что-нибудь важное?

— Я тебя умоляю, — усмехнулся сын. — Ну что может случиться?

Они поговорили о политике, о бизнесе Юрия, о жене Леночке, о секретаршах и верности. Захмелевший сын громко рассуждал, махал руками, доказывая свою правоту так, как будто с ним кто-то спорил. Старик слушал, отмалчивался. Дважды он отлучался в туалет. Второй раз для того, чтобы стащить из кармана сыновьего пальто пачку сигарет. Старик сам не понимал, для чего это делает. Ему вдруг захотелось курить. Каково это будет спустя двадцать лет снова затянуться? Он спрятал сигареты в ванной. Юрий ничего не заметил. Сын вообще мало что замечал. Было время, когда маленький Юрка и шагу не мог ступить без отца, но годы прошли, и сын отдалился. Теперь старик терялся перед этим громкоголосым самоуверенным мужчиной. Старик не хотел выглядеть слабым, его ранила снисходительная улыбка Юрия. У него ещё осталась гордость. В сущности, это единственное, что ему удалось сохранить.

В очередной раз напомнил о себе мобильник. Водитель Саша доложил, что он подъехал и ждёт в машине у подъезда.

— Ну, мне пора, — Сын засобирался домой, они встали из-за стола. — Ленка заждалась...

— Сынок, — старик придержал Юрия за руку. — Забери герань. Это непростой цветок, он семью бережёт. Забери. У меня погибнет.

— Может в другой раз? — Юрий посмотрел сверху вниз на отца. — Ну куда я с ним?

Старик отпустил руку. Они вышли в прихожую.

— Ты позвони, как доберёшься, — попросил старик. — Я ведь спать не лягу, пока не позвонишь!

— Обязательно позвоню, — заверил Юрий, приобнял отца и вышел за двери. Старик проводил взглядом его широкую спину, закрыл дверь и вернулся на кухню. Он присел на краешек табурета, положил руки на колени и замер, прислушиваясь. В этом городе никогда не бывает тихо. Как будто живешь на берегу моря.

Старик посмотрел на герань. Раз, два, три, посчитал он бутоны. И нас когда-то было трое, но в то же время мы были одним целым.

В голову полезли воспоминания. Лица и события сменяли друг друга в калейдоскопе прожитых лет. Мы стареем только из-за памяти, подумал старик, мы слишком мало забываем.

В бутылке ещё оставалось немного водки. Он налил стопку, сунул пустую бутылку под стол, сходил в комнату за любимой фотографией жены, поставил её перед собой на стол и смотрел, смотрел, смотрел…

Неудачный день, подумал он. И сам же возразил: день? А неделя? А месяц? А может, и жизнь? Снова накатила сосущая нутро пустота… Что же делать? И опять, как эхо: выход есть. Он обхватил голову руками. Выход есть. Выход есть всегда, даже если этот выход...

Старик медленно перевёл взгляд за окно. Мир вокруг него растёт, ширится, набирает силу, а он, напротив, хилеет, скукоживается вокруг своего одиночества. Он уже в тягость даже самому себе.

Когда человек остаётся совсем один, уйти из жизни легче. Не за кого больше беспокоиться. И ты никому не нужен, — старик опрокинул последнюю рюмку и понял, что изрядно пьян. Вдруг он вспомнил, что спрятал сигареты сына в ванной и, отложив все размышления, пошёл курить.

Курить нужно под музыку, — думал старик, набирая в легкие дым. Однако, такое чувство, что я только вчера курил последний раз. Как будто и не было стольких лет без сигарет. Голова кружится.

Старик осилил полсигареты и бросил её в раковину. На лбу у него выступил холодный пот, гулко бухало сердце, отдаваясь звоном в ушах, подступила тошнота. Стены ванной вращались вокруг него. Он судорожно сглотнул, выбрался в коридор, лёг на пол и закрыл глаза. Тело налилось тяжестью, веки стали будто свинцовыми. Неясные образы, воспоминания кружились, сменяя друг друга. Казалось, старик слышит голос жены, зовущий его. Неужели, смерть? — успел подумать он, прежде чем забыться.

На кухне, оставленный на столе, настойчиво звонил телефон. Старик открыл глаза.

— Сколько же я провалялся? — поднимаясь, прохрипел он и, подойдя к столу, ответил. — Алло.

— Пап, я звоню, как обещал. Добрался, отпустил водителя, открываю дверь в квартиру. Ты как? Я разбудил тебя?

— Нет, — старик откашлялся. — Не разбудил. Всё нормально.

— Точно? А что с голосом?

— Просто сон приснился.

— А говоришь, не разбудил! Давай рассказывай.

— Да, ну, — неуверенно произнёс старик. — Не стоит.

— Значит так! Пока не расскажешь, я домой не пойду. Буду сидеть под дверью, и пусть соседи смеются… Про что сон?

Старик глубоко вздохнул, присел к столу и, пригладив волосы свободной рукой, дрогнувшим голосом произнёс.

— Про твою маму…

Он сделал паузу, собираясь с мыслями, облизнул пересохшие губы и продолжил.

— … понимаешь… Всё случилось слишком быстро. Она таяла на глазах. Нос заострился, руки сделались совсем детскими, из-под кожи выперли рёбра. Потрескавшиеся губы… Коричневые подглазья, — старик откашлялся. — Ведь она так и не пришла в себя, сынок. Я смотрел на неё и ничего не мог поделать.

— Пап… Ты там… хочешь, я приеду? — голос сына осип.

— Не стоит. Спокойной ночи, — старик отключил мобильник, зажмурился, пытаясь проглотить подступивший к горлу ком, закрыл ладонью глаза.

Ничего теперь не исправить, подумал он, тяжело поднялся и побрёл в комнату. Заметив, что всё ещё сжимает в руке телефон, старик хотел было сунуть его в карман, но наткнулся на таблетки, которые запихнул туда утром. Он положил их на раскрытую ладонь и поднёс к глазам. Как он надеялся, как мечтал — ещё один курс, и Аня пойдёт на поправку. Увы…

Не было смысла в этих таблетках! — старик сжал кулак и с ожесточением бросил бесполезные таблетки куда-то в угол. А теперь нет смысла и в оставшемся!

Он порылся в кладовке, достал веревку и быстро связал петлю. Потом вернулся на кухню, аккуратно уложил её кольцами на стол. Огляделся, прикинув, куда бы её приспособить и решил, что газовая труба, огибавшая под потолком кухню, подойдёт. Не так уж много я и вешу, заключил старик.

Прежде, чем приступить к задуманному, он вымыл руки, умыл лицо. Вдруг вспомнил про герань. Старик взял цветок, вынес его в подъезд, спустился на один пролёт и аккуратно поставил на бетон. Ночь заглядывала через прямоугольные окна в прохладный подъезд. В воздухе ещё витал особый запах, который поселяется в доме только летом. В лучах фонарей, падавших на лестничные пролёты, кружилась мелкая искристая пыль.

Вдруг в кармане зазвонил мобильник.

— Алло, — старик поднёс аппарат к уху.

— Пап! Слышишь?! — раздался голос сына, Юрий не говорил — кричал: — Ленка была сегодня у доктора! Представляешь, она беременна! Слышишь?! Ты скоро будешь дедом!

Старик молчал.

— Алло! Слышишь?! Алло!

— Слава богу, дождались, — проскрипел наконец старик, и, утишив внезапно сбившееся дыханье, твёрдо наставил. — Если девочка, чтоб Анной назвали!

— Да, конечно, пап! А если мальчик — Михаилом! — Юрий счастливо засмеялся.

— Михаилом. Это в честь кого? В честь меня, что ли?

— Ну конечно, пап! Всё! До завтра! Пока!

В подъезде стояла звонкая тишина. Гулко бухала кровь в висках. Старик покачнулся, ухватился рукой за перила, провёл ладонью по лицу.

— Дедом, — медленно повторил он. — Ты скоро станешь дедом.

Старик отдышался, постоял немного в нерешительности, поднял с бетонного пола герань и стал медленно и осторожно подниматься по лестнице.

г. Северодвинск