Котёнок за пазухой. Старая притча

Котёнок за пазухой. Старая притча

1.

На исходе дня он, наконец, одолел последний подъем. Молодое, такое привычно-надежное тело в разреженной атмосфере вдруг начало давать сбои, перестало слушаться, просило отдыха. Парнишка привалился к камню в изнеможении и попытался отдышаться, но усталость внезапно прошла. В лучах заходящего солнца он увидел согбенный силуэт в проеме рукотворной пещеры. Быстро вскочил на ноги и крикнул:

— Я искал тебя десять лет. Далеко же ты забрался, — хорошо, вроде бы, поставленный голос на последнем слове дал петуха, но не вызвал смущения. «Я просто сбил дыхание. Я не боюсь».

— Здесь в горах хорошо дышится. И дело себе нашел, — низкорослый, крепко сбитый мужичок подошел вплотную. — Дай взгляну на тебя. Да, ты похож на него. Те же брови, тот же взгляд.

— Не заговаривай мне зубы. Ты знаешь, зачем я пришел.

— Тебе нужна моя жизнь, — мужичок присел на выступ в скале, откинулся и с удовольствием медленно выдохнул. Было заметно, насколько он устал.

— Мне нужна справедливость. И месть! — парень начал метаться по площадке в опасной близости от обрыва.

Солнце зашло за гребень горы. Резко похолодало. В сумерках пещера стала похожей на распахнутый зев какой-то исполинской птицы или древнего вымершего ящера.

— Твое право, — в полумраке мужчина почти слился со скалой. — Но прежде, чем ты это сделаешь, я хочу сказать, что не желал ему смерти. Это был несчастный случай.

— Ты изнасиловал мою мать и убил отца, — парень выхватил револьвер из кармана и навел на собеседника.

— Я любил ее, она любила меня. Твой отец узнал и напал на меня. Я защищался, — голос ровный, дыхание размеренное; ни попытки защититься, ни убежать.

— Это твои слова. У меня другая информация. Ладно, пора заканчивать этот пустой треп, — он нарочито небрежно махнул револьвером. — Будет последнее желание?

— Я охотно отдам тебе свою жизнь, не буду пытаться сбежать или напасть на тебя; позволь лишь закончить мою работу. В день, когда я завершу её — убей меня.

Молодой удивился:

— Редкостное мужество. И что ты делаешь, позволь полюбопытствовать?

— Десять лет я копаю тоннель в этих горах. Здесь только одна опасная тропа, где разбилось много путников. С помощью этого тоннеля я, быть может, спасу чью-нибудь жизнь.

Парень окинул взглядом окружающее пространство и кивнул:

— Хочешь вернуть долг?

— Да. Ты не сильно торопишься?

— Я очень долго ждал, но — изволь.

2.

Казалось, что дождь никогда не закончится. Свинцовое небо низко навалилось, уже готово было забраться и в саму пещеру, придушить, лишить последней надежды на радостный солнечный луч.

Они сидели, прислонившись к стенам тоннеля, друг напротив друга в метре от выхода. Капли рикошетили от камней, обдавая лица освежающей прохладой.

Молодой, наконец, не выдержал:

— Люди говорили, ты монахом заделался?

— Ого, не прошло и месяца — ты заговорил. Я думал, ты принял обет молчания, — немного насмешливо и прямо в глаза.

— Мне не о чем говорить с убийцей моего отца, — закрыв глаза и отвернувшись.

— Еще тебе не нравится, что я монах?

— Зачем уходить от жизни, когда ты еще молод и полон сил? Если только — замаливать грехи?

Тот в ответ усмехнулся, вышел под дождь и встал в метре от проема, заложив руки за спину:

— Ты так молод, но уже знаешь, что такое настоящая жизнь? Хорошо, я расскажу тебе историю, которая случилась с моим учителем. Быть может, она немного прояснит… На холме стоял храм. Там жило несколько монахов — никто их не считал; они себя — тоже. Проезжала мимо компания молодежи. Застигнутые дождем, они попросились переночевать в храме. Монахи их впустили, обогрели, накормили и оставили. Поздно уже вечером две девчонки из компании допили припасенное вино, и одна на спор решила молодого монаха совратить. Пробралась в его келью, без предисловий разделась, уверенно полезла к нему под рясу, и при этом спрашивает: «Ну что, чувствуешь, как настоящая жизнь в тебе закипает?» Тот, ничего не говоря, двумя ладонями легонечко сжал ее виски и в глаза посмотрел. Долго так, пристально. Не знает никто, что она там увидела, в глазах его, или даже не в глазах, а только рухнула она тут же на колени, зарыдала, запричитала: «Прости, прости, милый, дуру прости…» А тот ей в ответ: «Теперь ты почувствовала, осознала, как настоящая жизнь пробуждается внутри?»

Молодой немного оживился:

— Ну, и что ты хочешь сказать этой своей, не знаю… легендой?

Рассказчик вернулся в пещеру и присел так близко, что его лицо оказалось в паре сантиметров от лица собеседника:

— Ты воспринимаешь жизнь каждую секунду. Но насколько ты можешь быть уверен, что она настоящая?

Тот невольно отстранился:

— Я понял, понял. Известная песня, мир — это иллюзия, а…

Монах неожиданно резко прервал:

— С миром всё в порядке! Сон разума, неосознанность прямого восприятия превращают твою жизнь в иллюзию.

— Мою?

— А о чьей жизни мы сейчас говорим?

Молодой немного поник и призадумался.

Дождь закончился к утру.

3.

Полуденное солнце плавило камни. Молодой, раздевшись по пояс, лежал на краю скалы, загорал. Монах, обливаясь потом, вывозил из тоннеля щебень на маленькой и плохонькой, грозящей вот-вот развалиться, тачке.

Парень, манерно поигрывая револьвером в руке, проявил интерес к труженику:

— Ты такой спокойный перед лицом смерти. Или надеешься у меня спящего оружие отобрать?

— Ты здесь уже три месяца. Хотел бы — отобрал, — отрезал мужчина, вытирая лоб рукавом поношенной рубахи.

— Это тебе твои медитации придают такую уверенность?

Монах слегка скривился, прервал работу, сел по-турецки рядом с парнишкой, прикрыл глаза и попытался ровным спокойным голосом объяснить. Давалось ему это нелегко:

— Человек спокоен, когда он следует своему пути. Человек начинает дергаться, когда срабатывает детектор ошибок, который называется совесть. Но, обычно, человек не осознает, что произошла какая-то ошибка, сбой системы, он просто испытывает неприятные ощущения от самой жизни. Так возникает маета, как я это называю. У Экклезиаста — это «томление духа». Из такого нестерпимого состояния человек сразу пытается сбежать, не разобравшись толком в своих чувствах. Он находит выход в лихорадочных попытках развлечься и убить время любым доступным способом. На помощь приходят наркотики: алкоголь, никотин, что похуже. В общем, человек ищет удовольствий. Я называю это — суета. Может показаться, что маета порождает суету. Но в этом — главная ошибка, потому что суета — это и есть маета, это продолжение маеты, только в более активной форме. А человек этого не понимает, он думает, что развлечения и удовольствия его спасут. Но они не решают проблему, а только помогают на время отвлечься и забыть про нее. Потом силы у человека заканчиваются, эмоции угасают, и он снова возвращается в первоначальное состояние маеты, где копит силы и деньги для нового загула, нового витка суеты. Так у большинства людей и проходит вся жизнь.

Молодой немного смущенно убрал револьвер за спину.

— И как преодолеть маету?

— Всё не так просто, на это уходят годы; иногда — десятилетия. Но первоначально необходимо научится четко осознавать, идентифицировать свои внутренние состояния, чтобы вовремя опознать наступление, нашествие маеты и не дать ей перерасти в суету. Тогда, и только тогда можно обрести спокойствие.

4.

Свежий пушистый снег, переливаясь, радостно играл, преломляя лучи восходящего солнца. Под ногами чуть слышно хрустел, податливо создавая новые формы. Вход в тоннель завалило по пояс. В глубине прохода мелькали тени и лился пот.

— Давай помогу. Ты с этой глыбой один не справишься.

Слышен продолжительный скрежет, звук мелких шагов, затем грохот и облегченный стон:

— Уф! Хорошо, спасибо. Что, совесть замучила? За то время, что ты полеживал и не дергался, уже ребенка выносить и родить можно было.

— Ну, ни мне, ни тебе такая функция недоступна, да и не положена.

Монах усмехнулся.

— Устраняться тоже не вариант. Воспитывать и развивать — задача для каждого мужчины.

— Так, ладно, хватит трындеть, — молодой схватил небольшой камень и отбросил его к выходу. — Я хочу ускорить процесс. А то ты до конца времен можешь провозиться. Специально время тянешь?

Монах замер на секунду и медленно, раздельно произнес:

— Мне некуда торопиться, но я готов к смерти в любой момент.

— Вот! Опять этот пророческий тон! — помощник отправился за следующим камнем. — Неужели совсем не боишься?

— Нет, мне незачем бояться, — монах вывез на скрипящей тачке побежденный валун наружу и медленно распрямился, похрустывая суставами.

— Незачем? Это какая-то странная формулировка. Не хочешь прояснить?

— Я знаю истину, она освобождает меня от страха.

— Расскажи мне свою истину, — парень бросил в снег крупный камень и присел передохнуть.

Монах привалился рядом:

— Рассказать-то совсем не сложно, но так сразу её не поймешь. Если просто взять и всё вывалить, то получится вот что: представь, что ты несешь истину как умильного котенка за пазухой. Но когда хочешь его показать другим, поделиться радостью, то вдруг узнаёшь, что видишь его только ты один. Можешь описать его внешний вид окружающим или даже предложить потрогать, чтобы доказать, что он существует. Но люди скажут про то пушистое и теплое, что они ощутили: «это всего лишь свитер или меховая поддевка твоего пальто».

— А как увидеть котенка?

— Ха! Научиться видеть правильно!

Налетел порыв ветра, и с верхнего уступа скалы шмякнулся объемный ком мокрого снега прямо под ноги говорящим.

Монах поднялся:

— Пойдем под навес, а то зашибет.

Они спрятались в тоннеле.

— Так как это сделать? Как научится видеть? — молодой не сдавался.

— Ну, для начала — попробовать избавиться от эго, — Монах немного осекся. — По крайнем мере научиться его контролировать: обуздать зверя, так сказать.

— И как эго связано с познанием истины?

— Эгоистичный человек — а это почти каждый человек — обычно слишком уверен в своем уме и всезнайстве, он не воспринимает информацию, расходящуюся с его убеждениями или верованиями.

— Допустим. Но ты предлагаешь обуздать эго. Звучит практически невыполнимо. И как такое вообще возможно? — увлекшись, парень с жадностью уставился на учителя.

— Представь, что ты пилот самолета. Уже давно летишь, тебе надо отойти и ты ставишь махину на автопилот. Но когда возвращаешься — видишь, что самолет готов разбиться о скалы. Ты хватаешь штурвал и резко выкручиваешь. Понимаешь, что автопилот работает плохо и отключаешь его. Дальше ведешь сам, внимательно. Но стоит на пару секунд отвлечься, отвернуться, как незаметно автопилот снова включается и пытается завернуть к ближайшей пивной или табачной лавке. Ты дергаешь штурвал в противоположную сторону, снова аккуратно и ровно ведешь самолет и вдруг ощущаешь, что штурвал тебя не слушается, а тихо, незаметно так, снова начинает выворачивать на свой, особо приятный маршрут. Ты понимаешь, что не можешь отключить автопилот, и вынужден непрерывно с ним бороться.

— Каким образом?

— Не отвлекаться. Не выпускать штурвал из рук. Вообще никогда.

Молодой плеснул руками:

— Как я и сказал: звучит практически невыполнимо!

— Так кажется только сначала. Работать над собой нужно начинать плавно, постепенно, не рассчитывая на быстрые и поразительные результаты; радоваться каждому малейшему сдвигу в желательную сторону и не терять присутствие духа.

5.

Птицы пели о ранней весне. Потоки талого снега срывались со скал. Двое на фоне заката, у самого выхода из тоннеля, сели, наконец, отдохнуть и перекусить скудным подаянием от жителей ближайшей деревушки.

— Вот вы не верите в развитие цивилизации, прогресс, — бубнил с набитым ртом ученик. — А как же наука, достижения ученых, победа над смертельными болезнями, астрофизика, квантовая механика?

— Астрофизика и квантовая механика — это, конечно, чудесно, но… — запихнув в род огромный кусок хлеба, учитель скомкал речь в почти нерасчленимое словесное месиво.

Ученик покраснел.

Монах прожевал и продолжил внятно и разборчиво:

— Современный человек, невзирая на достижения ученых, всё еще живет в тумане. Наука занимается изучением тумана. Можно сколь угодно долго выяснять в колбах и ретортах его химический состав, исследовать атомарную структуру, вскрывать этот атом, искать пресловутый бозон Хиггса, но всё это время ты будешь топтаться на одном месте в той же самой мгле, — учитель сделал небольшую паузу для переваривания информации. — Религия, в свою очередь, берет тебя за руку и, не спрашивая твоего согласия, не объясняя толком все свои нелепицы и противоречия, силком тащит сквозь туман в известном только ей направлении. Ты падаешь, разбиваешь в кровь колени, но тебе даже не дают немного перевести дух, постоянно пугая адскими муками и убеждая, что бежать необходимо непрерывно, как черная зазеркальная королева Алису: «Здесь нужно бежать со всех ног, только чтобы остаться на том же месте, а чтобы передвигаться, надо бежать вдвое быстрее».

— Тогда что такое философия?

В тоннель залетела маленькая пестрая птичка, уселась на выступ скалы и принялась чистить свои влажные перья.

— А философия — это соревнование: кто больше сможет этого тумана проглотить, тот и самый умный.

— Просто замечательно, — молодой начал незаметно для себя заводиться, — а искусство?

— Это вообще понятно. Это то, в каких позах и с каким настроением этот туман сношают, и как он изменяется вследствие этого.

— Зашибись! На всё есть ответ! — парень даже вскочил на ноги, ударившись головой о выступ скалы. — Ай! И неужели всё искусство такое?

— Там, где автор презентует себя — да. Случается, конечно, что творчество идет напрямую: из космоса, из каких-то непостижимых сфер, тогда мы имеем дело с шедеврами, в которых нет ничего от автора. Только такие монументы и остаются в истории, непокорные ни времени, ни людской молве. Они уже созданы не из тумана, — монах осторожно протянул узловатую ладонь в сторону птицы, почти дотронулся до нее, но всё же спугнул — пестрый комок легко упорхнул: сделал прощальный вираж и вылетел из тоннеля.

Ученик проследил взглядом траекторию полета птицы, а затем вернулся к теме беседы:

— А из чего они созданы, эти шедевры?

— Это скалы, которые возвышаются над верхней кромкой тумана. Если на них забраться — можно увидеть правду.

— А есть способ как-то избавиться от тумана? — парень замахал руками перед лицом, будто туман уже заполз в саму пещеру.

— Существуют определенные мировоззренческие системы — буддизм, даосизм, йога. Они учат, как разогнать туман, недалеко, на несколько метров, дальше невозможно. Но в этот момент ты увидишь свой путь — дорогу, по которой пойдешь ты сам.

— А если разогнать туман, он больше не вернется?

— Тут я вынужден тебя огорчить, — учитель немного погрустнел, подумав о чем-то своем. — Он имеет свойство снова сгущаться, стоит тебе только зазеваться.

— Что же делать? — парень принялся метаться по тоннелю, не переставая вертеть руками как пропеллерами.

— Не отвлекаться и следовать по пути, который рано или поздно выведет тебя на вершину горы. А в горах, ясен свет, уже нет никакого тумана. Так что можешь перестать махать руками. Если тебя и окружает какая-то муть — это пелена перед глазами, имеющая внутреннюю природу — вследствие удара головой о камень, а не реальный внешний туман.

— Это я зарядку делаю, — смутился ученик. — Замерз.

6.

В летнюю полночь в горах звезды особенно ярки. Мужчина устроил себе лежбище на свежем воздухе, развалился на спине, закинув руки за голову. Теперь вот восторженно смотрит на всеобъемное небо — никак не может уснуть.

— Учитель!

— Чего тебе? — сонный недовольный голос из пещеры.

— Вот вы всё рассказываете свои притчи. Завуалировано так, с полунамеками. Можете ответить прямо: в чем сущность дзэн? Как достичь просветления. Хватит смеяться, я же серьезно!

— Не даешь ты старику поспать. Хорошо, слушай. Кубик Рубика был первозданно чистым и совершенным. Человек решил исследовать его и обнаружил, что можно перемещать разноцветные квадратики и разобрал его однотонные поверхности в пестрый хаос. Затем он решил испытать свой сильный и сверхбыстрый ум и попытался собрать кубик обратно. Сразу вернуть прежний вид не получилось и пришлось напрягать все извилины мозга, создавать сложные математические уравнения. В результате, достигнув предела своей гениальности, удалось человеку собрать этот непокорный кубик. И что же он увидел? Только то, что куб вернулся к первоначальному идеальному состоянию, и, по факту, вся человеческая работа была напрасной, так как она в мире ничего не изменила. Человек лишь доказал, что куб был совершенством с самого начала, и зарекся более его трогать. И потомкам своим завещал не прикасаться к нему. А если видел, что шаловливые ручонки его неразумного сынишки потянулись к кубику, тут же жестоко бил по пальцам с криком: «Ты всё испортишь, а потом не соберешь!» В этом основная идея дзэн: всё человеческое мышление на выходе приходит к выводу о бессмысленности и вредности человеческого мышления как главного источника ненужного, ничем не обоснованного страдания. Вот такая ловушка 22…

— Замкнутый, порочный круг? — понимающе хмыкнул собеседник.

— Да. В итоге, пытаясь постичь смысл жизни, человек узнаёт страшные истины мироздания и в страхе пытается вернуться к неведению, невинности и чистоте младенческого восприятия жизни, еще не знакомого с эго, губительными желаниями и чрезмерными ненужными амбициями. Но сущность людской непоседливости в том, что каждый рано или поздно всё равно дорвется до кубика и начнет его разбирать. И только единицам удастся восстановить его первозданное состояние.

— То есть сущность дзэн — не трогать кубик? — увлеченный ученик тем временем покинул лежанку, перебрался вплотную к пещере, поближе к голосу мастера, и принялся неосознанно скрежетать ногтями по поверхности камня над головой.

— Что за богомерзкие звуки? Я вижу — ты опять увлекся? Не суетись, привыкай воспринимать вещи спокойно.

— Хорошо, хорошо. Не отвлекайтесь! — Мужчина снова улегся и попытался не шевелиться.

Старик через пару секунд продолжил:

— Если человек не тронет кубик, значит он патологический кретин, и в этом его счастье. Если же ты полноценный человек разумный, ты обязательно его разберешь. Любопытство — в природе Homo Sapiens. Сущность учения дзэн лишь только в том, чтобы помочь бедолаге собрать его обратно.

— Прозвучало, будто бы собрать не кубик, а самого человека… Ой, я кажется начинаю…

7.

Осеннее солнце степенно заходило за горный гребет. Но самый последний, прощальный луч успел пробить туннель насквозь: работа была завершена. Последний валун они сбросили с горы и увлеченно смотрели ему вслед. Затем тот, кто стал совсем седым, опустился на колени на самом краю обрыва.

— Ну вот и всё. Теперь можешь стрелять, — он не закрывал глаза: любовался на всполохи заката.

— Ты для моего удобства встал у края, чтобы труп далеко не тащить? — мужчина удивленно смотрел на старика, будто видел его впервые.

— Ты хорошо поработал сегодня и сильно устал.

— Ты что — серьезно? Прекрати, как я могу убить своего учителя? — монах присел рядом, и они еще долго смотрели за горизонт, пока не стало совсем темно.

V.V.

2012, 2015, 2017