Девушка со скрипкой

На следующем повороте она снова перевернула страницу книги. Маленькой потёртой книги в мягком переплёте и каким-то тёмным рисунком на обложке. Мне даже удалось рассмотреть имя автора этого стограммового приступа творчества, но к моменту написания этих строк я его уже забыл. Хотя нет, вру. Я забыл его сразу, стоило лишь оторвать взгляд от книги и снова посмотреть на неё.

Она. Она…. Сидела рядом со мной на двухместном сидении в автобусе № «4». В тот день на маршруте был мой знакомый водитель — пожилой коренастый мужик чем-то напоминающий мне Ричарда Гира.

А ещё моё сидение было немного кривым и на поворотах мне приходилось хвататься за спинку переднего сидения, дабы не улететь в проход между рядами двухместных и одноместных кресел. Хотя даже когда автобус ехал прямо я старался сдвинуться ближе к краю сидения лишь бы ненароком не коснуться её плеча своим и не отвлечь её от чтения. А ведь читать она очень любила.

Как бы шумно не было в салоне, сколь сильно не стучали бы каблуками пробивающиеся к выходу пассажиры, как бы громко не орал мужик, сидящий позади: «Передайте, пожалуйста!» тыча мне под нос три гривны за проезд. Ничто не могло отвлечь её от чтения.

Удалось это лишь заходящему солнцу, которое как раз блеснуло в стёклах, когда автобус вновь вывернул на очередную улицу, а я снова чуть не улетел со своего сидения в кювет (ну или в декольте сидящей справа пышногрудой дамы).

Солнце висело совсем низко на безоблачном небе, и его лучи хаотично метались по стеклянной глади окон, отчего по салону автобуса и пассажирам поползли странные тени.

Только тогда она отвлеклась от своей книги. Отвлеклась лишь на миг, дабы чуть отвернуться от окна и в следующую секунду снова продолжить чтение.

Я машинально перевёл взгляд на неё.

Она морщилась от солнечного света, но всё равно читала, как будто от этого зависела её жизнь. И это даже оказалось полезным — ведь она так и не увидела, как я, словно полный идиот, пялюсь на неё. Искоса и украдкой. Ещё не много и мои глаза, наверное, вытянулись бы на ложноножках, словно у улитки.

Она читала. Морщилась от солнца, хмурила брови и даже на переносице иногда собиралась маленькая морщинка. Кажется, её лицо было усеяно веснушками…. Я плохо помню лицо этой девушки повстречавшейся мне ранней весной. Где-то в конце марта — начале апреля. Было тепло, но не настолько, чтобы я снял с себя кардиган.

Я помню даже эту несущественную мелочь, но не помню её лица. Разве может быть человек без лица? Нет кончено.

Я могу представить себе закруглённые скулы, аккуратный подбородок, высокий лоб и чуть вздёрнутый нос.

Я не помню её глаз. Её простых серых глаз окаймлённых редкими, но выразительными ресницами. В закатном свете они казались слегка золотистыми.

В конце марта — начале апреля было тепло, но не слишком. Она тоже ощущала эту странную весенне-летнюю прохладу, а потому предусмотрительно накинула на плечи ажурную кофточку.

Светло-кофейного цвета, наверняка связанную крючком. Может быть, даже связанную её бабушкой или мамой, ибо на рынках такие вещи стоили безумно дорого, а внешний вид и некоторые манеры выдавали её среднеклассовое происхождение, из-за которого она просто не могла позволить себе такую роскошь.

Но всё равно это было мило. Мелкие и крупные вязаные цветочки напоминали цветы вишни, которая в этом году зацвела раньше положенного ей срока — в начале марта.

Она бесшумно перевернула страницу.

Солнце всё никак не хотело скрываться за горизонтом, а автобус всё никак не хотел ехать в противоположную западу сторону, так что теперь и мне пришлось прищуриться.

Солнце в тот вечер было невыносимо оранжевым.

Оранжевый пылающий диск с чётко очерченными краями висел ещё ниже к линии горизонта, захламлённого силуэтами деревьев и одноэтажных домов.

Её волосы казались чуть оранжевыми в этом свете. Короткие, тёмно-русые и жесткие на вид они были собраны в низкий хвост широкой фиолетовой резинкой. Эта деталь создавала какой-то дисбаланс в её образе — волосы короткие, редкие, а резинка большая, явно предназначенная для толстых кос или «конских хвостов». Более того из-за этого нюанса резинка не могла добросовестно выполнить свою функцию, а именно — собрать волосы. Вот и торчал у неё на затылке пучок с выбившимися прядями. Такие же только чуть более короткие спадали на её лоб и виски и наверняка неприятно щекотали кожу. Но она продолжала читать.

Такая странная и противоречивая.

Присматриваясь, я снова и снова находил в ней какие-то несоответствия.

Так, к примеру, под вязанную ажурную кофточку она надела коричневую футболку почти без рукавов. Разве ей не холодно так? Ведь кофточка, словно высокопробный голландский сыр, вся в умышленно сделанных дырках и её почти обнажённые руки точно покалывал прохладный вечерний ветер. Странная….

А брюки? Серые, модного нынче фасона — зауженные по ноге и короткие. Слишком короткие для брюк и слишком длинные чтобы их можно было назвать бриджами. А на ногах чёрные туфли-лодочки без каблука. На босу ногу. Пальцы не натёрла хоть, горемыка моя?

Странная. Какая же она странная.

А может ей просто наплевать на свой внешний вид? Судя по одежде и причёске, эта теория показалась мне вполне правдоподобной.

Она снова перевернула страницу.

Мой потерянный взгляд медленно спустился к обложке книги.

«Пособие для начинающих скрипачей».

Нет, опять вру. Называлась книга «…какие-то там правила и приёмы для учащихся игре на скрипке». Ну, для меня, в общем-то, что первое, что второе было одним и тем же.

И только сейчас я заметил скрипку в чёрном тряпичном чехле. Она ютилась на самом краю сидения, зажавшись между локтем девушки и стенкой автобуса.

Скрипачка? Она?!

Я взглянул на её руки. Маленькие, нескладные с тонкими хрупкими пальцами, но в чём-то привлекательные. Это руки учительницы начальных классов или домохозяйки, но никак не музыканта.

Какой из неё скрипач? Да она даже смычок держать правильно не сможет!

Она нахмурилась, словно прочла мои мысли, и в этот же миг мне стало стыдно за себя.

Это ведь её право. Хочет играть на этом куске дерева — пусть играет. Даже если у неё возможно и нет к этому предрасположенности. И, кажется, она сама осознавала это.

И именно поэтому так внимательно штудировала ту маленькую книжечку в мягком переплёте обучающую то ли «правилам» то ли «приёмам игры на скрипке».

А она целеустремлённая, оказывается.

Мне бы немного её настойчивости…. Быть может, я тогда даже заговорил бы с ней. Хотя мне и не о чем было с ней говорить.

Я не знал о её вкусах или предпочтениях, но даже с первого взгляда можно было сделать вывод, что они у нас разные.

Я — мечтатель, выводящий незатейливые тексты на листах бумаги.

Она — реалистка, раскраивающая жизнь, словно ножницы отрез ткани, свои смычком.

Но в чём-то она и мечтатель. Ведь сугубо реалист давно забросил бы дело, в котором он наверняка не достигнет результатов.

Да. Я не знаю ее, но всё же в чём-то мы похожи.

— Вы на следующей остановке не выходите? — спрятав книгу в мешковатую кожаную сумку на тонком ремне, спросила она.

— Нет, — без эмоций ответил я и встал с места, пропуская её к выходу.

Теперь уже я сидел под окном, но солнце больше не освещало стёкла.

Что же ты наделала, горе-скрипач? Зачем забрала солнце?

Автобус затормозил, вывернув из-за очередного поворота. Створки дверей автоматически распахнулись.

Она бесшумно спустилась по ступенькам и зашагала прочь, повесив голову.

Волосы ещё сильнее выбились из хвоста собранного слишком широкой резинкой.

Автобус тронулся с места, с грохотом пронёсшись мимо ней.

Она так и не обернулась.

Я был для неё пустым местом. Человеком, с которым она когда-то ехала в автобусе № «4» и о котором наверняка уже забыла.

Она для меня такой же случайный человек.

Девушка, сидевшая у окна с книгой в руках и скрипкой за спиной. У кого-то за спиной ангел-хранитель, а у неё скрипка.

Странная…. Какая же она странная.

Плюющая на свою внешность и дорожащая пособием для игры на скрипке хоть и знает, что от пособия этого пользы, как от вентилятора зимой.

Но всё-таки пусть у неё получится играть на этом куске дерева.

Пусть она пиликает по струнам, пусть носит беспорядок на голове, пусть ходит в ажурной кофточке в ветреную погоду. Пусть.

Пусть оставит то украденное солнце себе, ведь у меня, да и у всех остальных, есть своё собственное солнце.

И пусть в следующем году вишни снова расцветут в начале марта.