Убить дракона

Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания.

В каждом из них придется убить дракона.

Е.Шварц. Дракон.

1.

Это страшно: осознать, что в тебе живет дракон. Нет, не восхитительное фэнтезийное чудовище со сверкающей чешуей и горящими глазами, плюющее пламенем и рассекающее небеса огромными кожистыми крыльями. Нечто более неприглядное — и менее уловимое. То, с чем великий Ланцелот не справился. Его, бедолаги, хватило лишь, чтобы отрубить три головы у дракона обыкновенного — да понять, с чем придется иметь дело дальше. И ужаснуться. Ведь этот враг посерьезней будет. Он не дышит огнем — но умеет бить в спину. Дракон-оборотень, что прячется под ресницами, за напряженными улыбками, за равнодушными лицами… Дракон, которого ежедневно поишь и кормишь, а он превращает твою жизнь в ад.

Ланцелот высказал намеренье уничтожить это чудовище. Жаль, что тем дело и кончилось. Шварц ставит точку на самом сложном — потому что здесь не до зрелищности, а до работы по локоть в грязи и гное. Некрасивой, мелкой работы, без которой — никуда.

Полноте, правда ли это? Я могу оставить моего дракона в покое. И жить с ним дальше, как много лет доселе. Он сыто фыркнет где-то внутри и, довольный, свернется клубком. А я… знаю, что уже не успокоюсь. Однажды научившись узнавать шелест его шагов, не смогу примириться с ним и с тем, что он делает.

Беда лишь, что я — не Ланцелот. Убивать чудовищ непривычно. По большому счету, я и не знаю-то толком, как это делается. А знал ли Шварц? У меня нет уверенности. Ведь он не оставил ни намека на ключик в финале своей замечательной пьесы...

2.

Мой дракон стар. Он сменил десятки (сотни, тысячи?) тел, прежде чем вселился в мое.

Горький называл его: «рабья кровь». А умные дяди-европейцы: «колониальное сознание». Но я говорю: Дракон. Потому что он чудовище и я хочу его убить. Потому что это подвиг, достойный эпоса. Потому что я люблю Шварца и сказки, в которых все заканчивается хорошо. А еще, наверное, потому что в детстве я мечтала быть рыцарем, и это — мой поединок.

Но прежде чем драться, врага следует изучить. Итак, что я знаю?

Дракон — это система взглядов, опасений и ценностей, живущая внутри меня. Талантливый кукловод, он дергает за ниточки. Я — пляшу.

«Брось, — сказал лучший друг. — Нет никакого дракона».

Это правда. Есть только я. И нечто многосоставное, неясное внутри. Оно населяет мою жизнь кошмарами, уводит в сторону от желанного, жестко требует подчинения. Я называю это: дракон. Так проще.

Временами я узнаю его голос. «Ты не имеешь права!» — кричит он. «Жалеешь?» — вопрошает саркастически. «Возьми нож, — командует, — и убей себя». Последнее пока что — метафора. С точки зрения дракона я не провинилась еще настолько, чтобы применять крайние меры. А может, он тоже осознает, что мы — одно целое.

Цель дракона (насколько я смогла ее понять): безопасное взаимодействие с социумом. Чтобы достичь ее, мир четко поделен на черное и белое, хорошее и плохое. Мнение других для дракона всегда важнее моего собственного. При том что на одно ухо он туговат, зато другое — сверхчувствительно. Дракон склонен игнорировать похвалу и преувеличивать критику. Он мастер превращать слонов в мух и наоборот, но в жестко определенной последовательности. Хорошему дракон не верит. Возможно, научен горьким опытом выживших: тех, кто утерся, смолчал, отвернулся. Кто закрыл двери перед близким, потому что за его спиной — опасность, которая может задеть и тебя. Тех, кто знал, что за громкие слова могут и посадить, а принципиально они ничего не изменят, так что пусть уж в эту петлю лезут другие. Тех, кто научился саркастически молчать и не высовываться, ведь инициатива наказуема. Тех, кто искренне поверил, что беды других его не касаются. А еще лучше — их и вовсе нет, бед этих. Одни выдумки. Тех, кто привык утираться и говорить «божья роса», когда другие плевали в рожу — и тех, кто умело выкручивал слова и действия, танцуя на лезвии ножа и на грани фола, а потом напивался вечерами до зеленых чертиков. Тех, кто слушался и шел, не оглядываясь. Оно ведь приятней так, можно не верить в расстрельную команду за спиной. Тех, кто...

Когда я думаю о них, в моей памяти всплывают дневники, подшивки документов и художественная литература, фильмы и кинохроники, отчаянные призывы и критические эссе. Это мой дар и проклятье — воспринимать мир через текст. Быть может, я что-то теряю от этого. Но иначе уже трудно. Я вижу темный силуэт дракона и тени от его крыльев в прошлом — на двести лет, которые знаю плюс-минус хорошо. За ними — еще годы и годы. Сто? Двести? Триста? Сбиваюсь со счета.

Дракон стар. Очень стар.

Ланцелот не справился. Сбежал за границу или был расстрелян. Сгнил на Колыме или Соловках… Как будет со мной?

Да, я знаю: дракон-социальная система, по-настоящему правивший живыми людьми — убит. Но… «если предприятие разрушено до основания, но движущая сила, создавшая его, никуда не исчезла, то эта сила просто создаст еще одно предприятие. Если в результате революции правительство свергли, но общественное мнение и структуры, приведшие его к власти, остались, — то история повториться заново. О системах так много говорят! И так мало в них понимают...»

История повторялась. Снова, снова и снова.

Дракон — это система. Я хочу понять ее. Найти уязвимое место. Найти точку влияния.

Дракон, который был снаружи, теперь живет внутри. И выращивает себе новое социальное тело.

Право, вокруг слишком много драконов.

3.

Дракон боится общественного неодобрения пуще смерти. «Возьми нож и убей себя» — это радикальный способ извиниться. Однажды я спросила: почему?

Ответом был образ, в котором я захлебнулась. Ночь. Разъяренная толпа, с бранью забивающая камнями обнаженного человека. Меня. Только какую-то другую, словно не из этой жизни.

Я спросила дракона: можно ли этому верить? Он ехидно улыбнулся.

4.

Кажется, мне нужно говорить о двух драконах. Том, что жил и правил в этой стране долгие годы — и том, что живет и правит во мне. Не знаю, в какой мере можно ставить между ними знак равенства.

На днях студентка спросила меня: «Как научится говорить искренне?» Я услышала в ее голосе шелест знакомых шагов. И в ответ рассказала о своем драконе. Мы беседовали, кажется, больше двух часов. В ее глазах — и глазах подруги, что пришла с ней, — я видела характерный блеск. Они узнали своих чудовищ. Они спрашивали: что с этим делать?

Изучать. Картографировать. Отслеживать и пресекать влияние. Разотождествлять себя — и это. В конце концов, кто, как не мы, хозяева в собственных головах? Право, я хотела бы предложить что-то простое и действенное. Увы...

Носителей много: система одна. Та, что заставляет отойти в сторону вместо того, чтобы вмешаться. Та, что ставит тебя и твое на последнее место. Что смешивает тебя с грязью одновременно требуя отдать все во имя. Что заставляет согнуться и отвести глаза, унизится и умалится перед ликом Дракона, великого и ужасного. Когда-то были судьи и палачи, заставлявшие сделать это. Сейчас черную тройку ЧК носим в себе, но от этого не легче. Страх и угроза — вечные спутники дракона. Жить с ними тяжело.

«Возьми нож», — шепчет мой дракон. Я помню: некогда его голос очаровывал. Мне чудился тогда заснеженный лес, освещенный луной и серебристый блеск стали в руках. Видение завораживало. Я знала: это должно быть сеппуку, и у меня будет немного времени, после того, как вскрою живот, чтобы кровью писать на снегу что-то важное. Это казалось красивым.

«Возьми нож и...»

«Ложку, вилку, — сердито отвечаю я. — Нет! Не дождешься!»

Дракон шипит и уходит. Он не любит быть на виду и прячется в тень каждый раз, когда пристально смотришь ему в глаза. Это стоит запомнить. Первое значимое средство борьбы с драконом.