Небо

НЕБО

(проба пера)

Конец октября. В квартире привычный беспорядок, устроенный Таисией Денисовной, моей маленькой доченькой, которая по своему обыкновению, расправившись с тщетно наводимой чистотой, скушав тарелочку теплого куриного бульона с домашней лапшой и высосав добрый бутыль молочка с медом, ровно в час дня придалась детскому сопящему полуденному сну, оставив меня наедине с кружкой уже порядком подостывшего чая, листом бумаги, чернилами и пером (которые употреблены в моем очерке для придания ему чинного оттенка — в нашей жизни эти аксессуары душевного экстерьера заменены конечно же на холодные и безыскусные монитор и клавиатуру).

Воспользовавшись столь долгожданной тишиной и уединением, я подошёл к окну, дабы освежить взор, уставший от застенно-квартирной затхлости. Двор едва ль представлял собой более интересное и сочное зрелище чем наша съемная квартирка с желтыми обоями. Он являл собор холодных, пастельных оттенков, воплощая в своей сдержанности всю суть спального райончика на отшибе сибирского мегаполиса. Не буду вдаваться в подробные описания нашего двора — он мало чем примечателен и вряд ли чем сильно отличается от массы других таких же серых дворов на теле нашей в целом живописной Родины.

Октябрь месяц в завершении своего шествия по матушке Сибири отдавал последние краски осени и подготавливал природный холст, для практически зимнего для наших широт Ноября. Направление ветра уже не возможно было определить по его температурному оттенку — он всегда был холодным, и уже не мог ласково погладить по лицу, а лишь нещадно кусал ледяным пинцетом за уши и хлестал мокрой холодной тряпкой по щекам. Стены многоэтажек в эту пору казались еще более серыми и печальными. Окна домов были похожи на грустные глаза бездомных собак. Ветер чуть колыхал желто-серую траву. Немногочисленные лужицы давно покрылись грязно-перламутровой ледяной коркой. Снег уже выпадал, но как все первое — растаял, оставив после себя воспоминания в виде легкой изморози на стеклах и крышах припаркованных повсюду автомобилей. Серое унылое небо вторило (а скорее пЕрвило) всему этому неприглядному пейзажу. И глядя как раз на это небо я вдруг вспомнил о том времени, когда оно было вроде бы абсолютно такого же цвета, но было наполнено совершенно иным содержанием.

Было это небо таким, когда я, в совсем еще юном — валеночном возрасте смотрел на него, лежа на спине в уютно сооруженном гнездышке на вершине стога душистого сена, сваленного в центре дедовского огорода. На мне были как раз — таки те, характеризующие не только жизненный период но и эпоху самокатные черные валенки, клетчатое пальтишко, вельветовые штаны, мамкин шарф и кроличья шапка, завязанная на подбородке. Забрался я на стог и устроился в нем на отдых, устав от зимних детских хлопот, связанных со строительством траншей в высоких многочисленных сугробах. На румяные детские щеки нежно ложились крохотные снежинки, тут же превращаясь в микроскопические капельки воды, которые, в свою очередь практически мгновенно испарялись, довершая тем самым круговорот воды в природе. Разгоряченные легкие наполнял прохладный зимний воздух, который отдавал мне живительный озон. За это я согревал его в своей груди и с благодарностью выпускал на волю. А глаза, чистые ребячьи глаза смотрели на то самое свинцово-серое небо, грациозно плывущее над всей мирской суетой. И дым из городской кочегарной трубы, возвышающейся неподалеку, добавлял в это небо своих еще более серых красок — которые как не парадоксально делали его еще более легким и плывущим.

Я смотрел в это небо и не думал о том — кем я хочу быть, какая миссия возложена на меня в этой жизни, что меня ждет завтра, с какими проблемами я столкнусь, в какой стране я живу и куда мы все спешим под этим небом и что скрывается дальше за ним. Думал я только о том, что меня уже ждут горячие пирожки с ливером, испеченные бабушкой, и дым печной трубы, щекоча мои ноздри лишний раз напоминал мне об этом. Думал о том, что покушав этих пирожков и попив ароматного травянистого чая, поменяв порядком отсыревшие от растаявшего снега штаны, я вновь побегу на улицу рыться в бескрайних сугробах и меня снова встретит это красивое приветливое и теплое зимнее небо, плывущее как огромный бесконечный корабль сейчас надо мною, над стогом сена, в котором я лежу, над дедовским огородом и избушкой. И то что оно серое — никак меня не гложило и не волновало. Для меня оно было добрым, близким, пахнущим дымом от печных труб — оно было частью моего детского мира — беззаботного, красочного, интересного и бескраинего.

Октябрь 2012.