я русский

Я РУССКИЙ

Куда только не заведёт судьба убогого. Мне не хватает смайла после окончания предложения. Мир литературы явно изменился, а изменился ли я с той самой точки отсчёта меня? Что считать появлением этой точки концентрации психики, когда «ты» это уже «ты» и появляется «Азъ»? Психика постоянно растущий кристалл, блистающий на солнце разнообразными гранями.

Преддверие этой истории можно описать относительно кратко: в детстве в чечено-ингушетии меня били как русского, а русские одноклассники добивали под настоянием чеченов, как еврея-жида. Нет, было четыре парня, которые отказались бить меня уже растерзанного, лежачего измазанного землёй и своей кровью, текшей из разбитых губ и носа, их за это тоже избили, конечно, им не так досталось как мне при раздаче рейтингов, но всё же. Не все из них в последующем стали моими друзьями, но эта история не об этом.

Я вырос, постоянно доказывая себе до двадцати лет, что я истинный русский парень, и били меня русские братья, в юности, зря, чечены понятно за что – я ведь русский, недолюбливая при этом евреев и заслуженно ненавидя чеченов. Нет, против евреев я ничего никогда не имел кроме мирового еврейского заговора, которым меня пугали чужие пьяные «русские» дяди с кучерявыми смолистыми волосами и крупными мясистыми носами, ни с того ни с чего пристающие ко мне (как мне тогда казалось) в некогда интернациональном, а по культуре русском городе Грозном. Я считал генетической случайностью, что я похож на еврея, у брата с этим вопросом проблем не было, только у меня. Цыгане, поляки, ирландцы, греки, казаки – утверждались в реестре моих предков – было откуда взяться черным кудрявым волосам, а так я русский. Кто же ещё?

В двадцать лет став любителем актёром, и подрабатывая в непрофессиональных театрах, я заимел на волне моды в «духовное» учителей трансцендентного, обучающих меня кроме этого движению более похожему на искусство боя. Так в Московском метро двое в двое старших меня людей, один из которых был абсолютно лыс, другой напротив с длинными курчавыми волосами и бородой, последний с фамилией Иванов, а первый с заковыристой фамилией в переводе с немецкого или французского звучащей как Дикочесночный, как бы ненароком спросили меня как я отношусь к евреям.

— Да никак не отношусь! Русский я!

Эти уважаемые мной люди, мне много давшие, с интересом меня продолжали рассматривать, видимо ожидая продолжения.

— Не люблю их.

— …???

— Да не еврей я, хотя меня били как еврея, вот и не люблю…

— Слушай уважаемый, — сказал Иванов, — мы то евреи… ???

У меня тогда всё внутри перевернулось, хотя я продолжаю до сих пор считать себя русским. Я не знаю есть ли у меня в родственниках евреи, нет от возможного еврейства я не отказываюсь, а знаю я со слов родителей четыре своих поколения с обоих сторон. Каких там национальностей только нет, кроме уже названных, пяти из двенадцати (хорошо еще не из шестнадцати)! Но евреи не назывались. В Питере же вопрос еврейства обычно меня не преследовал, хотя от бывших коллег, я в последующем узнавал, что в одних случаях меня недолюбливали на работе как еврея, а в других случаях, что начальство считало меня русским. Но вот недавно меня огорошила жена на четверть русская немка, внешне блондинка (только по цвету волос):

— Наивный, нас во дворе считают еврейской семьёй.

Собственно мне от этого ни жарко ни холодно, но если меня попробуют силой подвергнуть погрому, я постараюсь дорого продать свою жизнь. Правда у меня есть чувство — этого здесь не будет. Дай-то Бог.

Что касается чечен, то я в своё время предсказал, что они умоются большой своей кровью, что собственно и произошло. Ненависть истощилась, справедливость так и не восторжествовала. Русские бросили русских в чечне, и русские из чечни для них чечены в квадрате. Денежную компенсацию русские, в отличие от чечен, не получали за разрушение жилой площади как и помощи от международных инстанций. Многие выжившие «русские» стремятся забыть страну детства всеми силами своей души, другие до сих пор ощущают потерю, родина для них закрыта, хотя официально это не так.

Что я думаю о чечне, без русских чечены в массе обеднеют, и перестанут себя считать единой нацией – за рубежом они большей частью считаются и зовутся русскими, сами об этом рассказывают.

Кавказ зона интересов Англии и США, если Россия уйдёт там лучше не станет даже под эгидой мусульманского мира, только хуже для местных. Без России не будет Чечни.

Во время грузинского захвата южной Осетии я оказался под Новороссийском в археологической экспедиции – откапывали очередной дольмен. Кто не знает это мегалитическое каменное сооружение времён египетских пирамид, использующееся в качестве камеры для захоронений. Я это сам уже не раз откапывал, если кто считает что это трансцендентные пушки (как утверждают некоторые борзописцы) то заряд в них, сам «выкавыривал», помещался в виде рассохшихся черепов. Конечно это шутка, но на этой шутке существуют и процветают секты.

Наша экспедиция базировалась в старом Адыгейском селе в саду на родовой территории одной Черкеской семьи (я не ошибся это один помнивший себя народ). Этот сад считался так же святой территорией со священным засохшим дубом, даже части которого трогать было запрещено, и как местные рассказывали опасно для здоровья, с людьми кто это по незнанию делал, потом что-то нехорошее случалось (так говорили). Местные адыгейцы по их утверждениям приходили туда в определённые сезоны молиться, хотя себя относили к правоверным мусульманам. Начальник экспедиции, бывший русский «авганец», забытый в молодости своим начальством со своим взводом на атакуемой позиции, но выживший и ушедший с головой в историю после возвращения из армии, прибыл хмурной в лагерь к ужину из села, куда ездил за питьевой водой и сказал:

— Из лагеря никто не выходит. Что-то произошло, надо быть внимательными.

Собственно он ничего к этому не добавил, и больше никаких наставлений не произносил.

Экспедиция состояла из человек двадцати в основном студентов первых курсов, паре старшеклассников, четырех взрослых женщин, и троих что называется мужчин, одним из которых был Ваш сочинитель, дорогой мною уважаемый читатель. Аспирант, помощник начальника экспедиции, собственно мужчиной, всё таки, не выглядел, хотя номинально и считался. Представьте высокого, худого до мальчишести, парня в очках, в порванной майке и шортах из обрезанных джинсов, его сутулые плечи не любили никакой ответственности, кроме исторических умений – питерский интеллигентный вечный мальчик в несоответствующей одежде.

Приехавшие с побережья моря экспедиционники, куда некоторые уезжали после работы купаться, добавили информации:

— Грузия крушит Южную Осетию, наши войска, вроде как, ещё не введены. Русские боятся, что начнутся антироссийские погромы и здесь.

Мир замер в лагере, все понимали, мы в адыгейском селе, которые помнят ещё ермоловскую кавказскую войну, тогда надтеречный район чечни считался до прихода русских номинально черкеским. Понимали, что собственно ничем не защищены, и от всех трас отрезаны селом, а адыги считают нас до сих пор захватчиками на своей территории, и даже откровенно врагами, с которыми в настоящий момент вынужденное перемирие. Их адыгов только смущало, что кости, которые мы находим на этой земле, нельзя отнести к их предкам, а земля же испокон ихняя.

Меня в археологические экспедиции приглашают как хорошую добавку с рабочей закваской к моей жене — архитектору, которая хорошо может зарисовывать раскопы (элитное умение среди археологов). Я хороший копатель, правда, за двадцать лет научился, и умения мои в экспедициях обычно уважают. Но характер есть характер, от себя не убежишь, недаром жена меня в шутку зовёт ёжиком, смеясь, добавляя — «в вечном тумане». С этой экспедицией мы уже были третий раз, и я успел показать себя во всей красе своего характера. Нет, криминала не было. Просто я всегда имею своё мнение, и оно не всегда совпадает с мнением начальства, и так складывается что чаще всего в коллективах (особенно закрытых по типу подводной лодки, а в экспедициях именно такие сообщества) я становлюсь не гласным, «теневым» лидером, к тому же остёр на язык и не держу его за зубами.

Помню как-то в Питере, был в девяностых безработным, смотрю, люди роют траншею впятером неделю, я бы один за два дня с таким объемом справился! Так вылетел с этой вакансии «бери больше, кидай дальше» за неделю. В первые три дня бригада выполнила недельный объём запланированных работ, который до этого никогда не выполняла (работяги начали роптать, наблюдая за моими лопатными умениями со стороны часто перекуривая), затем бригадир сообразил, что в землестроительных планах я разбираюсь лучше него, и я стал его правой рукой, которую он тщательно прятал от своего начальства. Но с начальством я столкнулся, когда при прокладке кабеля чуть не погиб человек, именно из за противоречивых команд высшего начальства, моё вмешательство спасло человека и я стал опять безработный. Пьяный спасённый так ничего и не сообразил, побледневший бригадир развёл руками и крепко мне пожал руку, не беспочвенно предполагая, что если бы я не вмешался, отвечал бы по закону он. А я стал искать очередную работу.

А в этой экспедиции начальник меня откровенно терпел, ревнуя даже к своей овчарке (которая стала меня воспринимать как вожака стаи), но был со мной честен и зря не придирался.

После ужина, на котором собрались все несколько растерянные экспедиционники, шев доложил возможный расклад действий:

— Магомед, пригласивший нас сюда копать и показавший дольмен, старшина этой общины адыгов, он занимает должность председателя местного кооператива. Мы считаемся его гостями на этой земле, если что надо идти к его дому. Все знают где мы берём воду?

— Это от нас на дальней стороне села? – Спросила одна первокурсница.

— Да, там где музей, который собрал Марат брат Магомеда.

В местном самобытном музее, расположенном в частном доме (собственно это была частная коллекция), тоже были не все.

— Где живёт председатель кооператива вам если, что любой покажет, — и были названы приметы расположения дома.

Повисло молчание, собравшиеся за длинным, одолженным Магомедом, столом медленно соображали, как они будут задавать вопросы местному населению, если те придут их громить. Начальник, в миг превратившийся в единственную связь с внешним миром, ушёл со своей собакой в свою «жёлтую подводную лодку» — фордовский экспедиционный автобус покрашенный в тёплый желтый цвет, где он собственно ночевал.

— А как их спрашивать, если не все говорят по русски? – спросила всё та же первокурсница, красивая блондинистая девчонка любившая купаться голой в живописных мелких заводях местной горной речушки, и часто возмущавшаяся, когда ей указывали на то, что одной здесь лучше вообще не ходить, не то, что в таком виде купаться.

Да забыл сказать, часть местных Адыгов вернулась в это село только в девяностых годах с Турции, где они жили в общинах, помня о своей родине в России. В ермоловских войнах именно черкесы как народ пострадали больше всего, они не смирились с поражением, но прекратили боевые действия. Переселение в Турцию продолжились и после революции, в которой они не растворились как народ, постоянно лелея мечту вернуться на историческую родину. После перестройки это стало возможным, и дома «заезжих» русских стали обратно выкупаться. Новые дома стали строиться на фундаментах старых иногда трёхсотлетней давности – во всяком случае, так говорил Марат, любитель местной истории.

А вопрос девчонки завис в воздухе. Следующий старший по возрасту мужчина был я, зам начальника экспедиции молчал, медленно перебирая остатки каши в миске, экспедиционные женщины тоже, видимо в уме перебирая возможные действия.

— Вообще кто нибудь знает, как вести себя, если на лагерь нападут ночью? – Задал я вопрос.

Все молчали, потом несколько девчонок предложило собраться у имеющихся автомобилей (был автобус и наша с женой машина).

— И как вы это себе представляете? Вас насилуют, нас парней бьют, если уже не убили, а вы пытаетесь завести машину? Съезд здесь один, и они могут быть тоже на машинах. Ключи от машин где возьмёте?

— Надо отбиваться, — предложил старшеклассник.

— Их вдвое больше может быть, будут чем-то вооружены, маленьким скопом они не пойдут, дураки что ли?

— А что же тогда делать? – спросила второкурсница с исторического.

— Прятаться и не в палатках под спальниками. Вплоть до того, что выходить разрезав палатку, потому что вход в палатку всем виден. Лучше в лесу, не в саду. Все знают где тропки через изгородь?

В этом месте где мы стояли субтропический климат и весь лес переплетён колючими лианами в частности лианообразной колючей ежевикой с сантиметровыми шипами, даже с мачетой – большим ножом напролом не пройдёшь.

— Так там же колючки?

— В них и спасение. В лес можно зайти двумя путями с реки, где у нас туалеты. Но на открытое место каменного русла лучше не выскакивать, увидят и верхняя тропа, там вверху сада и подальше отсюда в поисках укромного уголка, где можно переждать до утра. Фонарики соответственно при убегании не включать. Ножи у всех есть?

— У меня нет.

— Как же ты без перочинного ножика в экспедицию поехала?

— У какого нибудь мальчика ведь ножик обязательно будет.

Все засмеялись напряжение спало.

— С собой желательно схватить спальник, что бы ночью потом не замёрзнуть. На крики о помощи лучше не возвращаться при серьёзном раскладе ничем не поможешь, но себя погубишь. А там по обстоятельствам. Можно у палатки оставить лопату как оружие, на всякий случай.

— А начальник разрешит?

— Ой, что он зверь какой-то? — Вставила аспирантка, тридцатилетняя одинокая женщина, влюблённая в своего женатого научного руководителя. – Я ему скажу, что бы разрешил.

— Разбегаться лучше мелкими группами в разные стороны, утром идти к дому Магомеда, когда начнёт рассветать, к тому времени всё уже может уляжется, надо будет идти к выходу из села, либо верх по реке, а потом искать трассы.

— А Магомед нас защитит, он же открыто говорит, что русские враги его народа?

— Мы его гости. Может, конечно, сдать жаждущим крови, но может и жизнь за нас положить, соблюдая обычай. Нас ведь пока не трогают, а могли бы, мы здесь чужие.

Дальше разговор зашёл о кавказском менталитете, и случаях из жизни прожженных экспедициоников. Вернувшийся начальник молча ходил вокруг стола в некотором отдалении и в разговор не вмешивался. Мальчишки выпятили груди ощущая свою значимость среди женского коллектива, который к ним ещё сильней потянулся, парней было чуть меньше чем девчонок, и они не собирались сразу бежать прятаться, но зря не петушились и прикидывая уже где лучше схоронить лопату, а где топор.

— Когда нападающих больше лучше убегая нападать.

— Как это?

— Бежишь, резко останавливаешься, сильно бьешь ничего не ожидающего ближайшего и снова бежишь. Каждое дерево может быть форпостом.

— Да! Так это лучше делать в паре!

Все заулыбались, глядя на двух друганов, которые по утрам сорились, за то что кто-то кого-то ночью куда-то столкнул, все палатки стояли на склоне, выравнивать склон под палаткой было запрещено.

— Русские сильная нация, иначе не была бы наша страна такая протяжённая, и везде есть русские. Сильную Россию другие государства боятся. Надо быть готовым к неординарным действиям. Если полезут то, скорее всего, сначала к машинам, а потом будут шарить по палаткам. Крики это оповещение других теми кто уже встрял в контакт. Ничего выживем, вон у нас начальник, какой, никого не сдаст. Опять таки собака, чужих почувствует, предупредит, позволит вовремя сориентироваться. Всё будет хорошо. Машины ночью бесполезны.

В этот вечер девчонок к «туалетам» (выкопанным в грунте канавам завешанным брезентом) сопровождали гордые парни, экспедиция сплотилась, все почувствовали себя единым сорокочетырёхногим (включая собаку) организмом.

На следующий день приехал Магомед, рассказать новости:

— Российские войска вступили в войну, на стороне Осетии, будьте спокойны, вас никто не тронет.

Его окружили вниманием как очень значимого человека, было видно как Магомеду это приятно.

Местные меня стали выделять сразу, с первого дня, когда ещё не был разбит лагерь. Собака предупредила, что кто-то подошёл к автобусу. Я и начальник сразу двинулись на лай, начальник в прямую, кратчайшим путём, я окружным, где и наткнулся на ещё одного брата Магомеда который нес мешок садовых орехов из сада к своей подъехавшей машине. Он не ожидал меня увидеть среди кустов чуть в стороне от лая и чуть смутился:

— Если кушаете орехи, то кушайте понемногу, не то понос будет.

После этого, я почувствовал, что меня уважительно выделяют как ещё одного старшего, это злило начальника.

Однажды пришел на раскоп Марат он был старше Магомеда. Разговор зашёл о черкесах и русских.

— Русские победили нас. Но мы помним земля наша, и за неё пролилось много крови.

Фактически эту фразу спровоцировал я, вызвав скрытое возмущение опытных экспедициоников. Я сказал что слово «русские» это прилагательное, и многие народы могут смело себя называть русскими.

— А образование? А технический прогресс?

Марат выжидательно на меня взглянув и, как буд-то идя по тонкому льду, спросил утверждая:

— Ты ведь с Кавказа, считаешь ты себя русским или нет? Я много думал, литература, русский язык, мы до русских обходись без этого. Можно ли это назвать равновесным обменом?

Нас постарались разнять, и отвлечь от напряжённого разговора:

— Марат посмотрите какой мы здесь диск нашли с петроглифами!

Начальник дал в руки Марату тонкий каменный диск.

— Марат, он, — я кивнул на начальника, — этот диск никому в руки не даёт, держит на весу сам.

Руки Марата не дрогнули, он благодарно посмотрел на главного и продолжил как бы невзначай:

— А где он лежал? Вот здесь? У входа? Древний или случайный? Русские как саранча, наших много погибло, вы вот культурны, а другие горы мусора после себя оставляют, им только жрать и впечатляться (действительно от приезжих везде оставался мусор). Меня при советской власти хотели посадить за то, что я интересовался черкеской историей. Ты ведь ещё не видел мою коллекцию? – Он утвердительно кивнул в мою сторону.

— У моей жены, я указал на супругу черенком лопаты, в родственниках немцы, так они скрывали свои имена за прозвищами, время было военное. Когда я учился в сельхозе, русских за двойки выгоняли, кавказцев и других представителей малочисленных народов нет, что бы они не вытворяли и какие бы знания не демонстрировали. Русские погибали при зачистках от врагов народа, русских в сталинское время погибло больше всех. Сталин грузин. В руководстве СССР почти не было русских, грузины, хохлы, полуевреи. Мы имеем давно уже единую историю, мы живём в одном государстве, нам вместе может быть лучше.

— Мы думали об этом, многие так говорят. Но мне всё же кажется что ваша культура не одно и тоже, что наши ценности.

— Я с Грозного, считаю себя русским. Надтеречный район чечни это когда-то Черкесская территория?

Диск был передан аккуратно обратно и с огромными предосторожностями положен в специально изготовленную для него коробку.

— У меня зять чеченец, у него в последней компании разрушили дом, компенсацию, правда, потом отдали.

— Русским помощи не было. Я сам слышал, как одна чеченка возмущалась по поводу действий наших военных, что у неё нет стиральной машины, а у неё последних рабов увели из дома русские.

— Вы когда продолжите работу, надо копать, а не разговаривать, — встрял рассержено начальник.

Хоть разговор и происходил во время непрекращающейся моего труда, но было понятно, что всем кроме Марата и меня этот разговор поперёк горла если не ушей. После него мне Марат и Магомед стали предлагать поохотится вместе, до этого на это развлечение приглашался только начальник. Я понимал, что соглашаться мне нельзя, что бы не разрушить субординации, я вежливо отказывался (они понимали).

— Вот смотри это буденовская шашка – двадцатого года выпуска.

Марат взял в другую руку арабский кинжал предположительно шестнадцатого века и пренебрежительно рубанул им о клинок шашки. На шашке осталось зарубина, он рубанул ещё и безжалостно снял стружку.

— До революции метал клинка, правда, был крепче. А этот кинжал моего рода, моей культуры, выкованный под нас.

Я вспомнил отцовский нож сделанный из обломка шашки, он разрубал подобно этому «кинжалу черкеса» другие ножи, отец объяснил мне тогда за наличие шашки в доме давали срок, а то что это бывший родовой клинок по материнской линии я понял значительно позже.

— Не жалко шашки, Марат, музейная вещь?

— Это оружие врага. – чуть подумав, ответил любитель истории.

Окружающие меня экспедиционики пришедшие в дом Марата, что бы посмотреть его коллекцию возбуждённо загалдели, стремясь, очередной раз, разрулить наш с Маратом периодически продолжающийся по кругу диалог.

Перед моим отъездом Марат как бы случайно зашёл в лагерь, и чтобы начальник не видел, пригласил меня в гости, если что, и без экспедиции. Я с доверием и уважением отнеся к его ритуалу вежливости.

Мы остались оппонентами, хотя стали уважать друг друга. Жаль если наши национальные конгломераты опять столкнутся во взаимном уничтожении. Адыги внутри себя разъединены на враждующие родовые семьи, способные объединиться в ненависти к более страшному внешнему врагу и они помнят кто их враг, вернее, им не дают это забыть.