Чудовище мой

Закат догорал багряным, стелилась степь [под моими ногами сминались травы и рос бурьян]. Запах был чуть пряным, хотелось петь [я был молод, горяч и смел и не видел в себе изъян]. Я был дерзок настолько, что всем грубил, и я знал, что творю бесчинства — и это грех. Сколько я невинных людей тогда загубил, сколько женщин использовал ради плотских утех?.. Я был монстром в душе, а снаружи — красавец, богатырь в три аршина, я смотрел свысока. Только каждый вокруг знал, какой я мерзавец, ни одна из девиц не сплела мне венка.

Как-то встретил ее — безобразную, злую, оскорбил ее честь, получил я урок: навек стал я уродом — что внутри, что снаружи — и, закрывшись в покоях, отматывал срок. У заклятья сего был один только ключ: меня дева младая должна полюбить, и тогда, услыхав слово «люблю», ведьма злая может меня отпустить. Но хитра она так, что вовек буду монстром, нет девиц захотевших меня изменить, и я вынужден был скрываться под сенью своих замковых арок… и в уродстве прожить…

Не одну сотню лет. Таково наказанье. И я принял его, не склонив головы. И лишь розы в садах, даря благоуханье, мне позволили все же не сдаться. Увы. Обнаружил купца во своих я владеньях: накормил, приютил и позволил поспать, но подлец, уезжая, оставил мне разоренье — он цветок у меня попытался украсть. Я не прост, и обиду я все ж не забуду, я хотел ему когтем вскрыть горло, как вдруг говорит он: «Пришлю к тебе дочь, иль подругу, может, ей ты придешься по сердцу, мой друг».

Она в замке. Я чуял, как сердце девчонки бьется в такт моему от волненья и страха. Она молвит: «Приди, во мне хватит силенки, чтобы выдержать встречу…» Хватило и взмаха, чтобы в обморок грохнулась дева младая, а потом разразилась слезами и криком, что не любит меня и уйти попыталась… Я исчез, боясь вновь испугать своим ликом. Так тянулись секунды, минуты, часы, а за ними и дни вереницей летели. По утрам на кустах были капли росы, а в саду моем дивном птицы запели.

Она вскоре привыкла и к мерзкому виду, и к тому, что я ей приносил одеянья, а потом, когда вечер вступал в свое право, я под арку ее приглашал на свиданья. Она мило краснела, опустив очи долу, а я ей комплименты чуть что говорил. И, когда она попросилась до дому, без вопросов ее к отцу отпустил. Только лишь попросил, чтобы вовремя здесь оказалась она, а иначе — умру. Я влюбился в нее, никого нет милей… Она мне обещала прибыть поутру. Я все ждал, истомившись, считая часы, и когда над полями забрезжил рассвет, я склонился пред ведьмой, сжигая мосты, умоляя о смерти и сжимая букет…

Алых роз. Самых ярких, что вырастил сам, что по цвету, как кровь, а по запаху — мед. Я молился ее небесным глазам, до последнего веря, что все же придет. Не пришла. Я не мил ей и вовсе не люб, а казалось, что вот оно — счастье настало. Проклиная уродскую внешность свою, я на землю в саду опустился устало. И дыхание с хрипом рвалось из груди, я мечтал умереть, чтобы больше не стало… «Что ты делаешь, милый?! А ну, погоди! Я люблю тебя, слышишь?» — мне дева сказала. И заклятье рассеялось… «Ты не разлюбишь?» Она лишь улыбнулась, качнув головой.

Когда монстр — не монстр? — Когда ты его любишь.

Я всегда буду рядом, Чудовище мой.