Пустота

Виды здесь, рядом с Эребором, были просто удивительные. С этими суровыми местами не могла сравниться ни мягкая, окутывающая красота Ривендела, ни загадочно-опасная у лесных эльфов. Эребор, с виду одинокий, опасно неприступный и совершенно каменный, но на деле принявший с распростёртыми объятьями. Нигде хоббит ещё не ощущал такого покоя и таких терпких эмоций: цвета стали ярче, звуки — насыщенней, ощущения пьяняли. Куда уж до этого места далёкому и до скучности правильному Ширу? Пожалуй, Бэггинс мог понять, почему гномы так стремились вернуть себе это место, и дело было не только в золоте, притаившемся в глубине горы.

Сейчас, сидя прямо на льду, Бильбо в полной мере мог оценить красоту Эребора, освещаемого последними лучами солнца. Поистине, упоительное зрелище.

С трудом прикрыв глаза, хоббит сглотнул. Внутри противной змеёй свернулось ощущение странной, страшной беспомощности, слабости. Он не чувствовал холода льда, в который упирался ногами, периодически поскальзываясь, случайно задевая то один, то другой быстро застывавший ручеек. Рядом неподвижной сломанной куклой застыл Великий Король, вернувший свой дом и рассудок.

Бильбо быстро-быстро мотал головой, шепча что-то себе под нос, проглатывая окончания слов. Он не давал Торину договорить, по-детски уверенный, что если Дубощит не скажет тех самых слов, если кто-нибудь придёт… Перед глазами стояла пелена, лишь моргнув, Бильбо понял, что это были слёзы. Крупные капли, падавшие на кольчугу едва дышавшего гнома.

Торин мягко улыбнулся, с трудом сглотнув, дёрнул рукой, будто хотел поднять её, погладить непутёвого, неправильного хоббита, спутника, вора — погладить мистера Бэггинса по голове, успокоив, защитив. Бильбо едва не рассмеялся: даже на смертном одре этот несносный гном думал о ком угодно, но не о себе. Это было неправильно. Нечестно. Не так должно было закончиться их путешествие, не так. Кто же теперь будет править? Как же без Торина восстановят Эребор? Это же… это…

Чужой вздох совпал с судорожным всхлипом хоббита. С каждой секундой полурослика трясло всё больше, Торин же становился всё расслабленней. Они будто поменялись местами, как ночь и день: на рассвете Дубощит пылал яростью, а Бэггинс был спокоен, на закате же…

Торин мягко, устало улыбался. Упрямец, завершивший все свои дела. У него всё же получилось это. Получилось сказать. Он уходил во смак, приятно тянувшую за собой, расслаблявшую пустоту с лёгкой душой, выполнив долг, успокоив совесть и себя. Гном знал: теперь всё будет хорошо. Эребор отвоёван, Кили будет замечательным Королём, а теперь и нанесённая в дурмане болезни обида была смыта извинением. Он уходил с лёгкой душой, отдав, как ему казалось, все долги, а Бильбо оставался с неподъёмным грузом за плечами и разраставшемся куском льда в месте, где ещё совсем недавно билось сердце.

Бэггинс всё ещё прижимал чужую рану, хотя даже сам понимал: это бесполезно, но остановиться, отойти просто не мог. Он должен был что-то сделать. Должен. После всего, что…

Бильбо не отрывал взгляда от Торина, шёпот постепенно перешёл во что-то успокаивавшее, невесомое, что обычно говорят детям, которые долго не могут ночью уснуть. Хоббит не покидал своего Короля, видел, как жизнь постепенно уходила из потухавших глаз, как силы уходили из деревеневшего тела. Он был готов к тому, что будет дальше, убеждал себя как мог, но всё равно, когда Торин замер окончательно, оторвал дрожавшие ладони от ран, легонько толкнул в плечо, всхлипнув чуть слышно.

— Торин? — тихонько, с надеждой. Потаённым страхом, горьким осознанием, ещё не успевшем затопить сознание, но уже приметно обосновавшимся в районе горла, не дававшим вздохнуть, но яркой, сверкавшей, затмевавшей всё иное надеждой, неверием и подступавшим, ослеплявшим отчаяньем.

— Торин?! — уже громче, удар пришёлся на грудь, Бильбо затрясся сильнее, ощутив острую нехватку воздуха. Ладони судорожно сжимались в кулаки, тряслись, но не от холода. Сердце пропустило удар, а после ухнуло вниз.

— Торин! — хоббит почти кричал, вцепившись в чужие плечи уже обеими руками, встряхнув коченевшее тело так, что чужая, тёмная голова мотнулась чуть вперёд. — Нет…

— Нет! Не смей! — Бильбо взвыл, сжимая пальцами меховую накидку Дубощита почти до хруста, до боли. И зашептал, уговаривая. — Не смей, ты же обещал, обещал…

Лёд в паре метров от Торина разбился, окрасившись красным. Кровавые цветки расцветали там, где Бэггинс ударял кулаками о твёрдую поверхность, но боли полурослик не чувствовал. Да могла ли сравниться несчастная ссадина с раной, оказавшейся в его сердце?

Король под Горой спал вечным сном, казалось, за ним уходила и душа малыша-хоббита, оставляя оболочку пустой.

Бильбо не знал, сколько времени провёл, скрючившись в дрожавший клубок боли и отчаянья; сколько так, не двигаясь, почти не дыша, просидел, когда, успокоившись, уже лишившись всех сил, устроился рядом с Торином. В голову лезли совершенно глупые, идиотские мысли, хоббит думал о чём угодно, о самой пустой, незначительной мелочи, но не мог заставить себя повернуть голову, запоминая своего Короля… друга таким. Торин был не сломанным, не безразлично-безличным, он был спокоен. Бэггинс знал: на губах гнома замерла мягкая, почти нежная улыбка, а глаза смотрели с надеждой вдаль. Бильбо знал, но повернуть голову не мог.

Силы стремительно покидали хоббита, тот со странным, скорбным, почти мертвенным равнодушием, словно со стороны, ощущал, как медленно пропадали и чувства. Постепенно всё уходило на второй план, сначала успокоилась яростная боль в груди, превратившись в слегка саднящую, потом ушла и она, оставив онемение, безразличную пустоту. Сердце билось всё медленнее, но громче, отдававшись в ушах барабанным стуком. Бильбо перестал чувствовать своё тело, витая где-то вдалеке.

А потом он услышал его. Странный, убаюкивавший голос. Сначала тихий, едва заметный, больше похожий на шёпот ветра, но с каждым мигом звучавший всё громче и громче. Этот голос был приятным, обволакивал, обещал покой, обещал радость, богатства, жизнь, обещал… обещал, что больно больше не будет. Что все потери останутся позади, что жизнь вновь станет безмятежной, спокойной, будто и не было никакого похода, что Бильбо вновь станет обычным, нормальным хоббитом.

Бэггинс не был героем, за которым идут в бой, рождённым завоёвывать целые королевства и воодушевлять одним своим присутствием. Он был всего лишь маленьким, глупым хоббитом со страстью к приключениям, который кинулся в омут с головой, даже не предположив, чем может закончиться история, где есть место дракону. Он и так уже пережил больше, чем было возможно. Бильбо защищал близких, даже ценой предательства, жгущего спину разочарования, но выдержать это… эту… потерю не мог. Это было слишком. Собственные чувства его смели.

Бэггинс прикрыл глаза, заслушавшись мелодичными обещаниями. И крупно вздрогнул, когда рядом опустился Гендальф, бесцеремонно нарушивший его уединение. Осоловело похлопав глазами, хоббит невольно скользнул взглядом по сгрудившимся вокруг своего Короля гномам. Как он оказался так далеко, Бильбо не знал. Он отстранённо наблюдал за происходившим, на несколько секунд в душе встрепенулись какие-то чувства. Подобно Смаугу, воспарившему над горевшим городом, они затрепыхались, а после замерли. Бильбо Бэггинс снова прикрыл глаза, согласившись на всё.

Голос не обманул. Может, чуть приукрасил действительность, но не обманул. Полурослик чувствовал. Улыбался, нервничал, представив неожиданный визит друзей, дёргался, неловко врал, прощаясь с волшебником. Говорил о Торине, почти не задыхаясь. Боль стала терпимой, он смог добраться до Бэг Энда, обустроиться там, отвоевав своё имущество у злобной родственницы. Бильбо прожил жизнь добропорядочного хоббита, у которого была слава чудака. Не слишком большая цена за умиротворение: никто не лез с расспросами, разве что соседские детишки, у него было много времени на книгу. И на то, другое, занявшее все мысли, его всего. Его кольцо. Его прелесть.