Глава 1.

День, когда они хоронили мать, был почти десять лет назад. Перед глазами послушно всплывало осеннее небо, затянутое серыми низкими тучами, с которых срывался холодный моросящий дождь, и грязные бордово-рыжие листья белого клена, липнувшие к сапогам. Белые резные стены усыпальницы мокро блестели, вода капала с каменной крыши и прозрачными ручейками стекала по ступеням, но внутри было сухо. Сквозняк лизал спину, шевелил засушенные охапки трав и цветов, перевязанные белыми лентами и развешанные на колоннах и стенах. Вниз, в подземелье, вела неровная крошащая лестница, яркий свет факелов выхватывал из тьмы пустые взгляды безликих статуй. Услужливая память послушно рисовала одинаковые фигуры давно мертвых людей, но не лицо матери.

Все, что осталось в сознании — ее худые руки с такой бледной и прозрачной кожей, что было видно тонкую паутинку вен. Они тонули в глубоких складках белого погребального платья, посиневшие пальцы придерживали на груди серый стебель подвявшей кладбищенской розы.

Несколько дней назад эти мертвые руки еще обнимали своих сыновей.

Тело несли на носилках вперед, в полумраке казалось, будто длинные одежды покойной светятся, как лунная пыль. Во тьму старой крипты словно спустился вдруг призрак, прекрасное неземное видение, которое могло исчезнуть от одного только вздоха.

А потом тяжелая каменная плита гроба заскрежетала и сдвинулась, скрыв это белое платье. Что-то оборвалось внутри. Чудесный образ исчез, и воздух словно потемнел и сгустился. Вокруг потрескивали яркие факелы, выплевывая вверх огоньки искр, оранжевые отблески плясали на древних барельефах и статуях, вырывая из мрака стертые лица и фигуры давно мертвых людей. В неверном свете казалось, будто они живые.

Запели последнюю песню: негромкий, протяжный плач, в котором не было ни единого слова. Казалось, его поют сами камни: человеческий голос не мог звучать так печально и чисто, не мог проникнуть до самой сути, к самому сердцу, тронуть его и остаться там как будто бы навсегда.

Никогда более, ни до, ни после, братья не чувствовали такой близости друг с другом, как в тот хмурый осенний день, когда они похоронили мать.

И вот теперь их отец, Милрад Маднер, один из шести могущественнейших князей Нотанера, властелин обширного Ингрея и богатых приисков Золотых Рек, хозяин неприступного Релисана и многобашенного Витвальдра, неподвижно лежал на холодном каменном ложе в усыпальнице своего рода. Неспособные больше сказать ни слова мягкие губы улыбались, широко и бесформенно. В улыбке этой, пожелтевшей у края рта, были одновременно и насмешка, и извинение.

Он так и не выбрал. Не смог. Или не захотел.

Близнецы стояли на коленях по обе стороны отцовского ложа, убранного белой струящейся тканью и венками из трав и цветов, терпкий аромат которых еще заглушал запах мертвого тела. Песок в огромных напольных часах из белого дерева маленьким водопадом стекал через узкое горлышко вниз, безжалостно отмеряя часы, минуты, удары сердца. Вначале казалось, что время бдения будет тянуться вечность, но теперь, когда песка осталось совсем немного, видеть, как он убывает, было невыносимо.

Смотреть друг на друга было еще хуже, поэтому один из них разглядывал ниспадающие складки ткани, а второй — мертвеца. Говорят, что сын не должен видеть лица спящего или мертвого отца, как и дочь — матери. А он смотрел и думал, что никогда в жизни не сядет на лошадь, известную своим пугливым и диковатым нравом, будь она статна и прекрасна, как легендарные скакуны зимы. В ушах все еще раздавался рык горного леопарда, выпрыгнувшего на дорогу, и испуганное ржание шарахнувшейся в сторону кобылы. Вылетевший из седла отец не успел даже вскрикнуть, как хрустнул череп, встретившись с обломком скалы. Серая пыль мгновенно намокла, напитавшись багрянцем.

А в сознании мелькнула одна мысль: началось.

Теперь, как и мать когда-то, отец лежал здесь, облаченный в белые погребальные одежды, но, в отличие от нее, вовсе не казался таинственным призраком. Сквозь узкие длинные окна под потолком внутрь проникал последний солнечный свет, крася серое неподвижное лицо розовым. Если бы не уродливая рана, расплывшаяся на правой стороне головы бесформенным черно-багряным пятном, можно было подумать, что князь просто спит.

Только затаившаяся в уголках расплывшихся губ насмешка проглядывала все яснее.

Отведя взгляд от отца, Уильям Маднер поднял голову и, встретившись глазами с братом, в замешательстве отвернулся. Лицо его исказилось от досады, но тут же снова обрело спокойное и скорбное выражение. Он украдкой бросил на близнеца короткий взгляд, но тот будто бы ничего не заметил, и Уильям облегченно вздохнул.

Закатные лучи, прощальный подарок умирающего солнца, раскрасили каменные проемы длинных окон, как будто намазали свежей кровью. Алые полосы протянулись по потолку, обняли широкие белокаменные колонны, постепенно становясь все тоньше и тоньше. Огненные отблески плясали в изумрудах на спинке священной эрты, словно в каждый камень впустили живой пульсирующий огонек.

Рука Уильяма дернулась, словно хотела схватить эрту, но осталась на месте. Великая драгоценность тонула в складках белой ткани между мертвыми серыми пальцами так близко, что можно было видеть грани бриллиантов в ее глазницах. Казалось, что она сейчас оживет, повернет плоскую голову, украшенную маленькой золотой короной, и, высунув раздвоенный язычок, произнесет имя, его имя. Но эрта молчала, и только каменные глаза блестели, будто живые.

Царица Мад, божественная мать и покровительница их рода, не пожелала сказать свое слово. И в глубине души Уильям был рад ее молчанию: он не был уверен, что сможет отступить, если царица назовет не его имя.

Он подумал о том, как много сотен лет назад первый Маднер привел в свой дом дочь духов, владычицу ящериц. Она приняла земную жизнь и ушла вместе с ним в мертвые чертоги Деймара. Но за мгновение до того, как каменная плита скрыла ее лицо, из складок белого платья вдруг выскользнула ящерица и, поднявшись по ноге наследника рода, замерла в его руках эртой, чудесной изумрудной брошью, подобной которой никогда не создавал ни один золотой мастер. С тех пор перед смертью отец отдает эрту сыну, а тот, в свою очередь, своему сыну, и благословение царицы не покидает ее детей.

Отец улыбался мертвыми губами, эрта молчала. Пламенеющие отблески заката на ее чешуе тускнели и слабли, пока не погасли совсем, а вместе с ними погасла и надежда на вмешательство богов. Песок таял, бдение завершалось, и Уильям поднялся с колен за мгновение до того, как упала последняя песчинка.

Только сейчас он почувствовал удушающий запах, пробившийся сквозь аромат разбросанных вокруг охапок душистого солейника и полыни, и поспешно отступил на шаг от ложа отца.

Брат не шевельнулся, и Уильям прищурился, скривив рот. Сейчас, как никогда ранее, была видна его неприязнь к близнецу, своему ожившему отражению. Казалось, он едва сдерживается, чтобы не ударить это лицо, такое же, как его собственное. Те же светло-зеленые глаза, темные русые волосы, те же губы, горбинка носа, изгиб бровей… Идеальное сходство — невероятное различие. Другой взгляд, другая улыбка — все чужое, дикое, неживое. Как будто кто-то неведомый захватил его тело и глумится теперь, кривляясь и паясничая.

Глаза брата вспыхнули злостью, он вскочил, сжав кулаки, и Уильям поспешно опустил голову, отступая на шаг назад.

— Айтан, — проговорил он как можно тише, — пора.

Секунду или две Айтан молчал, не спуская с брата настороженного взгляда. Он напоминал сейчас зверя, застывшего в сомнении, прежде чем сделать шаг по новой, неизвестной тропе, в конце которой вполне возможна ловушка.

— Не здесь, — сказал он, наконец, сквозь зубы. — Не над телом отца.

— Я всего лишь хотел предложить тебе вернуться в замок, а не вызвал на поединок, — холодно сказал Уильям. — Хочется верить, что последнюю песню мы споем вместе, брат, — его голос дрогнул.

Айтан вздрогнул, словно в лицо ему плеснули холодной водой. Только теперь Уильям заметил красные пятна на бледных щеках и лихорадочный блеск глаз. Пересохшие губы беззвучно шевельнулись, и брат отвернулся. Взгляд его упал на окруженную клеткой мертвых пальцев эрту.

Уильям почувствовал дрожь в руках и поспешил закончить разговор.

— Так ты идешь? Уже темнеет.

— Нет-нет, — брат помотал головой, и вновь опустился на колени, прижавшись лбом к складкам белой ткани, ниспадающей с каменного ложа. Уильям не шевельнулся, и Айтан раздраженно махнул рукой в его сторону. — Иди, если хочешь.

Уильям по-прежнему не двигался с места. Он не мог допустить и мысли о том, что Айтан останется наедине с эртой. Его пальцы и так лежали слишком близко от драгоценной ящерицы.

— Уверен? Может…

— Да, драконы бы тебя побрали! Убирайся отсюда!

Айтан злился редко, и эта внезапная вспышка ярости заставила Уильяма молча и поспешно кивнуть. Поклонившись отцу, он устало направился к двери, и дважды споткнулся по дороге, пока, уже протянув руку к железной скобе, не остановился совсем.

— Уилл, — позвал Айтан тихо, так тихо, что даже сознание едва уловило слова.

Невесть откуда взявшийся сквозняк качнул сушеные цветочные букеты, смахнул с отцовского ложа охапку трав. Тихо звякнуло стекло напольных часов, заскребли по камням чьи-то ногти, пытаясь проложить себе путь сквозь толщу земли и камня. Узкая хвостатая тень скользнула у стен, Уильям замер, не в силах ни обернуться, ни выйти прочь.

— Чего? — спросил он, облизав враз пересохшие губы. — Пойдешь со мной?

Айтан ответил не сразу.

— Разве ты не чувствуешь? — в голосе его звучало сомнение. — Прислушайся.

Он чувствовал. Чувствовал, как сухо стало во рту, как чьи-то горячие руки с обеих сторон сдавили уши, и где-то внутри, под ребрами, ворочается что-то жаркое и живое, разворачивая змеиные кольца. Что-то в нем отзывалось на зов этого существа, но что-то отвергало его. Сердце отчаянно стучало, пыталось вырваться наружу, оказаться как можно дальше от этого нового, чужого ощущения.

Стоило обернуться — и все изменится.

— Нет, — ответил Уильям и вышел.

Дверь захлопнулась громче, чем он ожидал.

На деревянных ногах он прошел короткий коридор, не заметив певчих, ждущих завершения сыновьего бдения, чтобы провести над телом князя последнюю ночь перед тем, как тело будет опущено в гробницу. Шесть черных капюшонов поспешно склонились при появлении Уильяма, который уже почти бежал.

Обитая железом створка со скрежетом сдвинулась, добавив еще одну царапину к выбеленному следу на камне. Неприятный звук подействовал отрезвляюще, а глоток свежего воздуха после напоенной благовониями усыпальницы, показался слаще живой воды. Уильям не смог отказать себе в искушении замереть на несколько секунд, слушая, как ветер шелестит листвой, казавшейся в сгущающихся сумерках бесцветно серой. Наконец, быстро коснувшись пальцами висков, он мотнул головой, как уставшая лошадь, и широким, но нетвердым шагом направился к замку, где на высокой крепостной стене Витвальдра уже виднелась тоненькая женская фигурка, чьи длинные медные косы расплелись, и ветер трепал их, как ивовые ветви старых деревьев, примостившихся над темными водами Малой Стряпчей.

Уильям обернулся к реке, за которой догорало неяркое солнце, укутавшись у горизонта в сизую дымку, как в простыню из золы и пепла. Красные отсветы, вестники ливней, залили луг и окаймили кривые гребни холмов вдалеке. Высоко над головой протянулись узкие облака, отливающие к темнеющему тучами горизонту больным пурпуром. Говорят, есть люди, умеющие читать небо, как книгу, и по движению облака предсказывать события будущего. Уильям хотел бы знать, что они прочитают в сегодняшней тускнеющей синеве.

В кустах негромко крикнула ранняя сова. Она была права, времени оставалось все меньше. Уильям обернулся: белые стены семейной усыпальницы едва виднелись за призрачными стволами кленов, дверь пряталась в густом сумраке. Назад было уже не вернуться.

Маленькая дверь в толстых обитых железом воротах скрипнула, открываясь. Майрет, подхватив юбки, уже спускалась ему навстречу, на ходу откидывая за плечо растрепавшуюся косу. Ее медно-рыжие волосы казались огненными на фоне чернильно-синего платья, синие глаза горели нервным возбуждением.

— Где старик? — спросил Уильям, кивнув на каморку привратника, в окне которой не тлел огонек лучины.

— Все внутри, — Майрет старательно приглушала голос, поглядывая на не до конца закрывшуюся дверь в воротах, как будто ждала, что там вот-вот покажется Айтан. — Как только вы ушли, мы загнали всех слуг внутрь. Бен и кухарка Сайли на нашей стороне, они знаю правду и расскажут ее остальным.

— Одвинг?

— Заперт. Я лично дважды повернула ключ, — она победно улыбнулась. — Даже маске не выйти из комнаты, если дверь заперта.

— Хорошо, — прервал ее Уильям. Темная каморка привратника по-прежнему притягивала взгляд. — Наверняка насторожится, увидев, что на воротах никого нет. Но пока Бен сюда доковыляет… Драконы, стена тоже пуста?

Майрет растерянно кивнула.

— Ладно, не важно. Деваться ему некуда, он придет в любом случае. Остальное все готово?

— Да, как ты и сказал. Мой брат во дворе. Но он ждет вас вдвоем…

— Айт остался, так даже лучше, — Уильям замолчал, сосредоточившись, словно прислушиваясь к чему-то в глубине себя, и пробормотал негромко, — странное чувство…

Майрет моргнула, но переспросить, что он имел в виду, не успела. Пальцы Уильяма крепко сжали ее локоть.

— Спасибо, — быстро сказал он, глядя в сторону ведущей на внутренний двор арки. — Ты сделала все, что могла, а теперь возвращайся к себе. Я приду, как только… Как только это закончится.

Майрет хотела было возразить, но Уильям уже отпустил ее руку и быстрым шагом, почти бегом, пересек пустынный двор, казавшийся почти вдвое больше без снующих между хозяйственными постройками людей. Темная фигура мелькнула в арке, ведущей за внутренние стены, и Майрет услышала в сознании короткое и тихое: «Поторопись».

Она помедлила немного, прислушиваясь, но так ничего и не уловила. За стенами тихо шелестела листвой кленовая роща, спрятавшая в тени крон княжескую усыпальницу, перешептывались ночные птицы, сердце стучало в груди, стук этот отдавался в висках. В остальном было тихо. Качнувшись с носка на пятку, Майрет отбросила с лица медную прядь и поспешила следом за Уильямом.

В густой, как сливки, темноте внутреннего двора Витвальдра ночными волками сновали тени. Десять человек, все верные и надежные, предупрежденные и знающие свою роль. Тихо переговаривались, переходили с места на место, устав от долгого ожидания, звякала сталь мечей: кто-то в последний раз проверял, легко ли выходит клинок из ножен.

Уильям стоял спиной к арке, обсуждая план действий с Роем Ренебальдом, бастардом, который в неполные тридцать лет сумел добиться фамилии своего отца, а так же звания командующего гарнизоном. Такой же медноволосый и синеглазый, как Майрет, Рой был сильным вардом, и солдаты его любили, а он любил их и свою службу, ради которой и принял предложение Уильяма.

В стороне от всех жался к стене Каллен Бартен, совсем еще мальчик, которому пару месяцев назад исполнилось одиннадцать. Рядом с ним стояли два воина в сине-зеленом — цвет богатого реками Риста, сайрон которого так не вовремя отправил своего сына к княжескому двору.

Каллен моргал и бессмысленно разглядывал хорошо знакомый ему двор. Заметив притаившуюся в тени стены Майрет, он немного посветлел лицом, и она ободряюще улыбнулась в ответ. Мальчик выглядел усталым и бледным, словно не спал двое суток.

Был во дворе еще один человек. Стив Сорокопут стоял в тени деревянной опоры навеса, опершись о нее плечом, и выглядел так неподвижно, что почти сливался с полумраком. По его расслабленному ничем не примечательному лицу нельзя было прочесть возраст, одежда была неопрятна и мята, а сам он напоминал взъерошенного серого сыча. Он держался в стороне от остальных, но глаза под прикрытыми веками блестели с нескрываемым интересом.

Заметив, что Майрет смотрит на него, Стив оттолкнулся от столба и отошел дальше в тень.

— Я же сказал тебе идти к себе, — голос Уильяма заставил Майрет вздрогнуть и обернуться. Он сосредоточенно хмурился, рот превратился почти в прямую линию. — Сейчас не время спорить…

— Вот именно, не время, мой князь, — торопливо проговорила Майрет, хватая его за руку. — Я должна быть здесь сейчас. Позволь мне быть рядом, — она посмотрела ему прямо в глаза и облегченно вздохнула.

Уильям улыбнулся краем рта, его пальцы коснулись на мгновение ее щеки и тут же отпрянули. Он бросил взгляд на небо, которое, всего четверть часа назад почти безоблачное, с юго-запада затянулось серыми грязными тучами, и отдал короткий приказ приготовиться. Солдаты рассыпались, исчезнув в тени каменных стен, готовые по малейшему знаку прийти на помощь. Ладони они положили на рукоятях мечей, а двое держали готовые вспыхнуть факелы.

Все понимали, что будет лучше, если Уильям справится один. И лучше всех, кажется, понимал это он сам, стоя посреди двора. Он опустил голову, и ветер раздувал его темные русые волосы и полы черного траурного тоера. Где-то далеко за стенами замка прозвучали первые отзвуки грома.

Айтан появился спустя пару минут, почти выбежал из темного проема рамки навстречу Уильяму. Лицо его было светло от радости и почти нескрываемого восторга, глаза горели. Увидев брата, он бросился к нему, бессвязно жестикулируя, но Уильям отшатнулся, вспыхнули приготовленные факелы, поймала огненные отблески сталь спешно вынутых мечей.

Споткнувшись, Айтан замер, как застигнутое врасплох животное. Улыбка медленно сползала с его лица, взгляд перебегал с одного знакомого лица на другое, а по двору точно шорох листвы прокатился общий удивленный вздох.

На груди Айтана тускло блестела ящерица-брошь.

Порыв ветра ударил ему в спину, подталкивая вперед.

— Что это значит, Уилл? — прозвучал в абсолютной тишине его голос. — Вот чего стоят твои слова? Ты боишься даже поднять на меня руку и зовешь своих псов, чтобы они сделали дело за тебя!

— Лучше объясниться тебе, брат, — холодно отозвался Уильям. — Как ты посмел, — его голос дрогнул от едва сдерживаемой ярости. — Как ты только посмел дотронуться до нее? Ее место в руках отца, покуда Ингрей не обрел нового князя.

Ящерица насмешливо играла огненными отблесками, ее длинный хвост, казалось, шевелится в пляске света и тени. Пальцы Айтана коснулись эрты, провели по усыпанной камнями спинке.

— Она дала ее мне, — сказал он.

— Она? — хрипло переспросил Уильям.

— Она. Царица Мад. Наша мать, общая мать.

Гром прозвучал снова, уже ближе, небо быстро темнело, словно торопясь укрыть землю ночным мраком, ветер гнал тучи с небывалой скоростью.

— Ты бредишь!

Айтан покачал головой.

— Этот барельеф, ее изображение… Она сошла с него, ступая прямо по воздуху. Она прекрасна, брат, так прекрасна, как никогда не будет никто из живых, даже женщины нашей семьи, хоть и говорят, что они унаследовали ее красоту, — его глаза блестели, и когда он замолчал на мгновение, чтобы перевести дух, никто не издал ни звука. — Я упал перед ней на колени, а она коснулась меня, — словно повторяя движения своего видения, Айтан прижал ладонь ко лбу. — И эрта ожила. Веришь или нет, но она ожила, скользнула и поднялась по моей ноге, ее коготки царапали ткань, а глаза были желтыми и живыми, я чувствовал, как бьется ее сердце вместе с моим. Признай, брат, Деймар выбрал меня, а не тебя.

Снова, как там, рядом с отцом, Уильям почувствовал, что не в силах двинуться с места, не в силах и слова сказать. Все молчали, даже ветер притих, прижавшись к крышам влажным от надвигающейся грозы брюхом.

— Теперь я знаю, — продолжил Айтан. — Царица оскорблена тем, что происходит. Что мы опускаемся на колени перед Белым Князем, что посылаем своих людей ему на убой. А ведь Маднеры склоняли голову только перед Императором. Только перед ним.

— Император мертв уже двести пятьдесят семь лет, — негромко, но твердо сказал Уильям, глядя брату в лицо. — И двести пятьдесят семь лет назад Деймар выбрал Деснеров, а не Маднеров. Белая кровь течет не в твоих жилах.

— Если ты убьешь Гаспара Деснера, то увидишь, что его кровь так же красна, как моя. И подчиняться ему — значить продолжить предавать наш род, нашу землю и наших людей. И я говорю тебе, сейчас и перед всеми, — он повысил голос, не давая Уильяму сказать. — Отступи, брат. Отступи, пока не поздно, или гнев Деймара обрушится на тебя. Я князь Ингрея! — последние слова он выкрикнул в черное небо, и стоило ему замолчать, как необычайной силы гром прогрохотал над башнями Витвальдра.

Стоя в тени стены Майрет вдруг вздрогнула и закрыла лицо руками.

— Ты несешь чушь, — отрезал Уильям, едва затихли отзвуки небесной колесницы. — Царица Мад давно мертва, времена духов прошли, война с Деснерами ведет к смерти.

— Я не ждал, что ты поймешь. Но надеялся. Эрту мне отдала судьба. Судьба и царица. Однажды ты убедишься в этом.

Огромная молния сверкнула в черном небе и озарила лицо Айтана. Ее свет будто замер, застыл, и вместе с ним застыли все, слушая беззвучные слова, которые срывались сейчас с его губ. Даже облака в небе замедлили свой бег и будто бы расступились, обнажив огни редких звезд.

А потом на мир топором рухнула темнота, и гром взревел совсем близко над головой, оборвав тихую доносящуюся неизвестно откуда музыку.

— Хватит, — резко сказал Уильям. — Ты сошел с ума брат.

Рой вздрогнул и схватился рукой за голову, Каллен и вовсе отвернулся, остальные потерянно оглядывались, слыша где-то вдали отзвуки нанесенного удара.

Айтан медленно открыл глаза, тусклые и усталые. Снова раздались слабые стоны бессловесной песни, а потом он вдруг бросился вперед, стремительно, как коршун. Холодной сталью блеснул кинжал. Уильям отшатнулся, закрываясь рукой, и перед Айтаном свернули мечи. Рой перехватил его за запястье и так сильно сжал пальцы, что ему пришлось выпустить оружие. Кинжал звякнул, упав на каменистую землю и замер там, как мертвая змея. Рой ногой оттолкнул его в сторону.

Ноги Майрет задрожали, враз ослабев под коленями, и она оперлась рукой о стену, чтобы не упасть. Она никогда не видела такого отчаяния, какое промелькнуло тогда в глазах Айтана.

И такого удивления в глазах Уильяма.

— Ты хотел убить меня, брат, — не то спросил, не то сказал он, все еще не веря и не в силах оторвать взгляда от кинжала на холодной земле.

Легенда эта тянулась еще со времен Империи. Говорят, те два брата-близнеца были из рода Бринла, а может быть из Велей, некому сказать точнее. Один из них сотворил над вторым заклятье, ужасавшее даже теперь: любая болезнь, любая рана, любое страдание, минуя одного, падали на другого. Но владыки Деймара не пожелали терпеть такой несправедливости, и когда несчастный, исчерпав силы и волю, погиб, истерзанный чужой болью, вместе с ним Деймар забрал и первого брата.

С тех пор близнецы-варды не умирают поодиночке.

— ­­­­­­­Это лучшее, что я могу сделать, — Айтан вскинул голову. — Мне хватило бы года или двух. Деймар не позволит мне умереть сразу. Царица сохранит и вознаградит каждого, кто исполнит ее волю.

Уильям ударил его по лицу одной рукой, а второй сорвал с груди эрту. Общий выдох прокатился по воздуху, каждый ожидал чего-то страшного, непоправимого: изумрудная брошь запылает огнем, ударит Уильяма молнией или хотя бы просто выскользнет из пальцев, не дав ухватить себя. Но эрта легла в его ладонь так же уверенно и просто, как минуту назад цеплялась к груди Айтана, насмешливо мерцая ярким блеском.

Снова сверкнула молния, ветер пронесся по двору бешеным псом, за тучами прогремел гром, и словно чьи-то невидимые ладони сдавили виски. Среди громовых раскатов пронзительно щелкнул кнут, кто-то громко свистнул и захохотал. Ветер взревел и завыл, перед глазами заплясали серо-синие пятна, между высоких стен словно разбушевался вдруг смерч, сметающий все на своем пути. Где-то в застившей двор мути что-то кричал Рой, размахивая свободной от меча рукой, сжался в руках ристских стражников Каллен, а посреди двора, в самом центре разыгравшейся бури виднелись две одинаковые темные фигуры.

А потом все стихло. Айтан стоял на коленях, обеими руками сжимая горло, рот его открывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы. Секунду или две ничего не происходило, а потом из носа и ушей его вдруг хлынула кровь, и он повалился наземь, белый, как мел.

Что-то гулко стукнуло, то ли кровь в висках, то ли сердце о ребра. Сдавило уши, а потом резко отпустило, и двор Витвальдра накрыла волна вернувшихся звуков. Майрет скривилась, внутри все смяло в тянущем чувстве тошноты. Рой не удержался и сжал виски, отвернувшись. Каллен пошатнулся и упал бы, если бы один из сине-зеленых воинов не поддержал его. От потухших факелов потянулись слабые струйки дыма.

Кап. Кап. Первые крупные капли дождя тяжело застучали по крыше и стенам, а в следующий момент Майрет едва успела подбежать и подхватить пошатнувшегося Уильяма под локоть.

— Вы видели, — заговорил он негромко. — Похоже, смерть отца оказалась для него слишком тяжким ударом… Я сожалею, что мне пришлось сделать это. Незримый Бог свидетель, я хотел только разговора, а он хотел убить меня. Мой брат хотел убить меня, — он снова пошатнулся, его била дрожь. — Ради войны… ради чего?

Майрет с ужасом смотрела, как смертельная бледность заливает лицо Уильяма, и без того белое, как у утопленника. Ей даже показалось, что Айтан сумел нанести удар.

Тут в небе словно прорвало воспаленную рану, и вниз сплошным потоком хлынул, наконец, дождь. Вода залила лицо, закапала с ресниц и кончика носа, заставила прилипнуть к спине и плечам враз потяжелевшее платье и зашумела ворчащим потоком по каменистой земле, в одну минуту потекла лужами и ручьями. Стало легче дышать.

— Все нормально, — Уильям сглотнул и выдохнул, прежде чем продолжить шепотом. Его дыхание щекотало Майрет шею. — Просто помоги мне уйти. Рой знает, что делать. Не забудьте стражу. Стражу у двери, — зачем-то повторил он, вздохнул и замолчал. Все его силы уходили на то, чтобы просто устоять на ногах.

— Рой, — громко позвала Майрет брата. — Сопроводи его, — она кивнула в сторону распростертого на земле Айтана; вода лизала его лицо мокрым языком, — в нижние комнаты, все как говорили. Поставьте у дверей доверенных людей, им запрещено говорить с ним или любым другим образом с ним связываться, а если вдруг что-то случится — сразу зовите меня, — подумав, она добавила, — князя не беспокойте.

Сводный брат окинул Майрет холодным взглядом голубых глаз, который она с честью выдержала. Повернувшись к своим людям, Рой слово в слово повторим им эти слова, словно подчеркивая, что отдавать приказы здесь имеет право только он и князь. Это ее оскорбило, но спорить она, слишком уставшая, не стала, сказав себе, что будущая княгиня Ингрея не обращает внимания на подобную ерунду.

Повинуясь приказам Роя, двое солдат наклонились к Айтану. Среди них мелькнуло серое лицо Стива Сорокопута. Ристские стражники почти волокли под навес бледного Калена, спасая его от дождя. Уяльям, все сильнее опиравшегося на руку Майрет. Дождь усиливался, кто-то открыл перед ней тяжелую дверь, и навстречу выбежали слуги, с нетерпением ждавшие развязки. Майрет раздраженно прикрикнула на них, велев убраться с дороги. Она не собиралась сегодня ни с кем делить своего князя.

На лестнице Уильяму стало совсем худо, и они остановились. Майрет усадила его на ступеньки и, сев рядом, обняла обеими руками. Он положил мокрую голову ей на плечо, холодные струйки воды с волос затекли за ворот и скатились по груди и спине, но она не шелохнулась и сидела так в темноте, слушая над самым ухом его тяжелое дыхание. Ей было страшно.

— Я почему-то думаю сейчас об Империи, — вдруг прошептал Уильям. — Как мы были сильны когда-то и как слабы теперь.

— Империи нет уже двести пятьдесят семь лет, — мягко ответила Майрет его собственными словами.

— Мы правили миром от северного океана до песков Фларена, слово вард означало силу и власть, — он как будто не слышал ее. — Хассе Деснер управлял разумом трети своей немалой армии, а я свалился с ног, едва столкнувшись с реальным противостоянием.

— Голодный Волк платил за свою силу чужими жизнями. Когда Алый Замок разрушили, кровь текла из камней, как вода в дождь. А Айтан твой брат, милый, ударить его — значит ударить себя.

— Просто мы слабеем, Май. Однажды Клыкастые горы падут, и мы станем никем. Разбежимся по холмам, как птичьи люди по скалам. Они ведь тоже когда-то были сильны, а их крепости стоят до сих пор. Мы идем по тому же пути, мы уже почти никто: мы убиваем друг друга.

Он сказал это так, как будто все: события сегодняшнего дня, годы ожидания, надежды, мечты — было напрасным.

— Да нет же! — воскликнула Майрет и, опустившись перед ним на ступеньку ниже, сжала его ладони своими. — Все будет хорошо. Белые князья все еще сильны, про Велей ходят такие же слухи, как и про его предков, а ты будет лучшим из всех князей, что когда-либо правили Ингреем.

— Ты действительно веришь, что Вель превращается в крылатую тварь, а старик Гаспар сумеет возвести второй Клыкастый хребет одной силой желания? — спросил Уильям, глядя куда-то в сторону, где плясали недоступные свету факела тени. — Власть уже ускользает из его рук, и он понимает это, как никто другой.

Майрет, конечно, не верила. Старинное колдовство обращения считалось утраченным, а уж повторить бессмертный подвиг Белого Деснера не под силу никому из ныне живущих.

— Вот так, Май, — сказал Уильям, рывком поднимаясь на ноги. Ему стало немного лучше, и теперь он шел сам, придерживаясь за стену, но Майрет все равно была готова чуть что подхватить его. Пару раз он спотыкался, но с усмешкой отводил в сторону ее руки. Кажется, даже что-то шутил, но она не находила в себе сил ответить и только беспомощно улыбалась.

Наконец они добрались до дверей княжеской спальни. Уильям вздрогнул, увидев знакомые дубовые двери толщиной с крепкую мужскую руку, со створок которых смотрели, высунув раздвоенные языки, коронованные ящерицы, спрятавшиеся среди переплетенных трав. Наверное, думал, что она приведет его в родные комнаты, но Майрет решила, что князю следует спать на кровати князя. Судя по тому, что Уильям не сказал ни слова, он думал так же.

И первая, дубовая, и вторая, оббитая тканью, двери отворились беззвучно. Посередине просторной комнаты стояла огромная широкая кровать, застеленная тканью и меховыми шкурами. В полумраке у изголовья белели несколько свежих подушек. Казалось, князь Милрад не умер, а вот-вот войдет внутрь и станет готовиться ко сну, а потом кровать заскрипит под тяжестью его тела.

Свежие свечи ровно горели в медных гнездах подсвечников. Кто-то из холопи забежал сюда перед ними и зажег огонь.

Но вряд ли Уильям это заметил. Пошатываясь, он добрел до кровати и упал на нее, перевернувшись на спину. За не закрытым шторой окном шел дождь, и капли стекали по стеклу, как слезы. Майрет поняла вдруг, что ее платье совсем промокло, и это из-за отяжелевшей ткани ей было так тяжело идти. Тут Уильям сказал что-то, но слишком тихо, и она поторопилась подбежать.

Он лежал, закрыв глаза, посиневшие губы слегка приоткрыты. Мокрые волосы прилипли ко лбу, бледные щеки так и не порозовели. Майрет хотела было присесть рядом, но взгляд ее упал чуть в сторону. Только сейчас она заметила, что в руке Уильям все еще сжимает драгоценную брошь. Маленькая плоская голова эрты, увенчанная короной, была едва видна. Взглянув в стеклянно блестящие глаза, Майрет поспешно отвернулась, чувствуя внезапный порыв отвращения: на мгновение ей показалось, будто пальцы сдавили настоящую мертвую ящерицу.

— Что, если он действительно видел?.. — прошептал Уильям.

Но стоило Майрет шевельнуться, он открыл глаза и, заметив ее, вздрогнул и досадливо поморщился, словно совсем забыл, что она здесь.

— Оставь меня, — сказал Уильям. — Я хочу побыть один.

Она помедлила, и он повторил настойчивей. На этот раз в голосе послышались знакомые неприятные нотки приказа. Ей ничего не осталось, кроме как подчиниться.