3. Рэми. Смерть

Ночью аромат роз был сильнее, интенсивнее. Широкая тропинка терялась в тенях, поскрипывал под ногами гравий, и ласково, нежно блестели фонари по обе стороны дорожки. Аланна нашла в кустах розы знакомую скамейку, опустилась на нее, сминая в ладонях тонкие перчатки… она вновь попыталась. И вновь не получилось…

— Не спится? — спросил кто-то, и опустился на скамью рядом с ней.

— Арман… ты…

— Я, — голос Армана убивал холодом.

Старшой вытянул из манжета платок, и аккуратно провел по щекам Аланны… она даже не заметила, что плакала. Отвела взгляд, прикусила губу, смяла еще сильнее несчастные перчатки и спросила:

— Зачем ты пришел?

— Это уже неважно, — ответил Арман. — Вижу, что ты тоже не знаешь, что творится с твоим женихом.

Он притянул Аланну к себе, поцеловал в волосы, прошептал ей на ухо:

— Тише, тише… завтра я все исправлю. Поплачь, если хочешь… ты ведь мне уже давно была как сестра, а вскоре ею на самом деле станешь.

И Аланна, вцепившись в тунику Армана, сделала, как он хотел.

***

После первого удара боли почти не было, было удивление. Рэми смотрел на Мираниса и не мог поверить, что перед ним принц… перекошенное ненавистью и злостью лицо казалось безумным, а чужие эмоции лились в душу, отравляя ее незнакомыми доселе оттенками.

Миранис ударил еще раз, Рэми выставил меж собой и принцем щит: он больше не хотел чувствовать то, что чувствовал Миранис, отказывался. Он смотрел в глаза Миру и искал черты того, кому по собственной воле согласился служить… кому давал клятву, ради Радона! И не находил. Он не знал этого человека, не хотел знать, и понял вдруг, что его жестоко обманули. И тот Миранис, которого он знал еще вчера был всего лишь выдумкой.

Он… дал себя поймать в ловушку… себя и живущего в нем Аши!

Рэми почти не услышал приказа принца, вернулся в свои покои и в бессилии опустился по стенке на пол. Белизна покоев плыла перед глазами, раздражала, горло сжала тисками беспомощность, сила, уже давно послушная, так и норовила выбухнуть наружу, разнести этот проклятый замок!

Рэми рвался в сетях богов, как бабочка в паутине. Пытался задушить в себе верность Миранису, навязанную узами привязки, но не мог, видят боги, не мог, он и теперь не мог перестать ему доверять! А ненависть принца причиняла боль сильнее физической… Рэми задыхался, а не мог освободиться из проклятых уз! Это все магия! Это все спавший теперь в его душе Аши! Это все проклятая воля богов!

Он знал, знал, не стоило соглашаться на ритуал, не стоило становиться телохранителем принца, но все равно им стал! Идиот! Боги, какой же он идиот!

Ударил по натянутым нервам треск: вошедший в спальню Лиин выпустил из рук поднос. Замок быстро убрал еду и осколки посуды, а Лиин, забыв зачем пришел, встал на колени рядом с Рэми, прохрипел:

— Мой архан, что случилось?

— Ничего не случилось, — выдохнул Рэми.

Что он мог сказать? Что жестоко обманулся? Что отдал свою судьбу, судьбу своих родных, Лиина, в руки мрази? Что тот принц, которого он знал, не существует? А существует лишь чудовище, что Рэми откровенно ненавидит? И что он сам не может ненавидеть это чудовище в ответ?

Боги, он даже убежать не может! Ничего не может… сам, своими же руками, привязал себя к принцу, боги, сам! Сам!

Рэми засмеялся, надрывно, безумно, почти наслаждаясь болью в боку. Медленно поднялся, стянул с плеч тунику и услышал, как ахнул за его спиной Лиин:

— Мой архан, откуда у тебя эти…

Синяки? Рэми усмехнулся. Ну да, синяки. Которые нельзя исцелять. Нельзя так нельзя, переживет.

Он долго отмокал в бассейне, слушая, как едва слышно журчит вода. Закрыл глаза, пытаясь успокоиться, дышать ровно…

Лиин пару раз встревал в его мысли. Пытался убедить попросить о помощи. Кого просить? Брата? У Армана и без того хлопот хватает, так его еще и с лучшим другом, наследным принцем поссорить? Других телохранителей? Они всегда будут на стороне принца, не Рэми.

Хуже была та тоска внутри. То неверие, что Мир, его принц, человек, которому он служил, был на такое способен. Невозможность ответить… рука не поднималась… и Рэми сам себя ненавидел за это. За эту паршивую, постыдную беспомощность!

— Нет, — ответил, наконец, Рэми. — Я ни к кому не пойду за помощью. И ты никому ничего не скажешь.

— Но мой архан!

— Это приказ, Лиин, — спокойно ответил Рэми. — Я редко приказываю, но теперь, наверное, вынужден, не так ли?

И посмотрел на хариба пытливо. Лиин сник и больше ничего не сказал. Лишь кривил губы, обтирая своего архана, стараясь не задевать огромного, наливающегося синевой пятна на животе. Болел синяк несильно, лишь при резких движениях, и боль та была достаточно терпима. Но Рэми знал, что на этом ничего не закончится.

После следующей встречи с Миранисом он едва дошел до своих покоев. Едва слышно звенел от беспокойства замок. Испуганный и бледный Лиин помог добраться до кровати, и опять ничего не сказал, лишь в выразительных глазах его застыл ужас. Он отер кровь, перевязал раны, дал какого-то зелья, и Рэми на этот раз не сопротивлялся. Устал сопротивляться. Свернулся клубком и забылся тяжелым сном…

Он проспал весь следующий день, не в силах проснуться. Есть не хотелось. Вставать тоже — в плену тяжелой полудремы было хорошо и приятно. И узы богов не тянули довериться Миру, постараться его оправдать. Рэми не хотел оправдывать, умом. Аши в нем, увы, давно и всех оправдал…

— У тебя жар, мой архан, — шептал где-то рядом Лиин и обтирал Рэми холодным полотенцем.

На миг становилось легче, потом опять наваливалась предательская слабость.

Рана на боку воспалилась, Лиин все чаще шептал рядом молитвы, вроде, кто-то приходил, но потом вновь уходил, остановленный харибом… и тогда Миранис вновь позвал.

— Не иди, — умолял Лиин, когда Рэми поднялся с постели.

— Увы, у меня нет выбора.

И Миранис продолжит издеваться. Встать с кровати удалось со второго раза, первый шаг показался невозможным, второй дался легче. Рэми с благодарностью принял от Лиина какое-то зелье, и сразу же в голове прояснилось, а раны стали болеть меньше. Он даже смог одеться и явиться на дежурство.

Кадм окинул его внимательным взглядом и вышел, оставляя одного в прихожей. Рэми пропустил к принцу любовницу и медленно сел на стул, пытаясь выдавить из головы противную одурь. И даже не заметил, как вокруг вдруг стало темно, с ужасом поняв, что забылся на дежурстве. Узнает кто, до добра это не доведет. Да, за дверью стоят лучшие дозорные, в прихожей никого нет и войти сюда, минуя охрану замка, почти невозможно, но…

От страха сразу стало легче. Рэми с трудом встал и прислушался, молясь всем богам, чтобы Мираниса, пока он был в без сознания, не достали. Тихий шорох слов за стеной… льется лунный свет по начищенному до блеска паркету, чуть поблескивает серебро вышивки на казавшихся черными гобеленах, а за окном рассыпались по парку огни фонарей.

Рэми еще раз прислушался к тишине за стеной, как вдруг Миранис встал с кровати и вышел из покоев сам. На ходу приказав дозору позаботиться об оставшейся в спальне девушке, Рэми бросился за принцем. Пролетел вслед за ним по запутанной сети коридоров, остановился редко, когда Миранис встал наверху лестницы, хотел что-то сказать...

Принц шагнул вдруг к Рэми, что-то сказал, и неосознанный страх заставил сделать шаг назад. Еще не понимая, что происходит, Рэми полетел вниз, пересчитывая боками ступеньки. Упал, задохнулся от боли в груди, и вздрогнул, увидев рядом испуганного, взволнованного Мираниса…

Тихое «мой принц» застыло на губах. Сейчас Мир был таким, как прежде… теперь Мир на самом деле беспокоился, но снимать щиты и считывать его эмоции Рэми боялся. Боялся обмануться. Лишь смотрел ошеломленно на того, знакомого Мираниса и казалось ему…

Что сейчас принц поможет встать… и позовет целителей, но… Мир очнулся будто в один миг, приказал холодно возвращаться в свои покои, и Рэми не осмелился ослушаться.

— У тебя два ребра сломаны, — вскрикнул Лиин. — Как долго ты еще выдержишь, мой архан? Хватит, может? Скажи!

Хватит? Рэми задумчиво сел на кровати. Мерзко все это. Паршиво…

— Помоги мне заснуть, Лиин, Мир меня скоро позовет.

— И опять изобьет? — вскричал Лиин. — Мой архан!

— Лиин, — тихо ответил Рэми. — У меня нет сил сейчас спорить, пойми. Хочешь помочь, помоги мне заснуть. И не… чувствовать боли. Не хочешь помогать, просто выйди, хорошо?

— Да, мой архан, — смирился Лиин и приготовил для Рэми сонное зелье.

Странно, что он не порывается лечить магией. Но… думать о странностях сил уже не было… И стоило Лиину справиться с перевязкой, как Рэми забылся тяжелым, полным ноющей боли сном. Хариб все время был рядом. Помогал переворачиваться, обкладывал подушками, поил какими-то горькими зельями. И тихо ругался в ответ на стоны Рэми.

— Опять жар, — выдохнул он. — Мой архан, ну скажи ты, наконец, брату.

— Идиот… — ответил Рэми. — Хочешь его убить?

Если Мир не пощадил связанного с ним узами богов телохранителя, то «друга» тоже щадить не будет. Телохранители больше ведь, чем друзья…

Утром, когда белоснежную, как и брата, спальню залило солнечным светом, он терпел, пока Лиин перевязывал ему грудь, и тихо сказал:

— Я знаю, что ты не понимаешь. Чувствую это. Перестань, Лиин, мне и так нелегко, не хотелось бы и от тебя… закрываться.

— Мой архан… — выдохнул хариб. — Почему ты не поговоришь со своим принцем? Ты же умеешь… твои слова доходят до любого, так почему?

— Потому что я знаю, почему Миранис это делает, — ответил Рэми, поднимаясь. — Понял это с первого удара. И мне это совсем не понравилось. Миранис меня ненавидит… потому что слеп.

Лиин вздохнул и принялся помогать Рэми одеться. Быстро, осторожно, стараясь не тревожить ран. И в глазах его поселилась боль и беспомощность.

— Но, мой архан?

— Он думает, что при дворе меня любят, глупый, — ответил Рэми, стараясь хотя бы магией притушить рвущую в груди боль. — Я вижу все их слабости, как бы они не скрывали их за своими щитами, я чувствую их страх, их притворство. Я знаю все их тайны, даже самые постыдные, и от этих тайн меня частенько воротит. Миранису этого не понять, но теперь я уяснил, почему Аши так презирает людей.

— Мой архан…

И Рэми, глянув на себя в зеркало, улыбнулся. Он всего лишь бледен, но не более… Как же просто скрыть под одеянием архана тайны. И раны, и перевязанные ребра. И свою боль…

— Миранис понятия не имеет, как сложно мне, с моим даром, выходить на их советы, на их приемы, видеть их придворных. Как сложно не сойти с ума, не осуждать, не отшатываться, милостиво улыбаться, когда хочется ударить, да посильнее. Политика. Игры. Интриги. Притворство. Боги, как же я от этого устал!

— Но почему ты не скажешь это принцу!

— Глупый, думаешь, он захочет слушать? — мягко ответил Рэми, радуясь, что его хариб быстро закончил с его нарядом. — Миранис создал себе врага… причину своих неудач. Меня. И теперь что бы я не делал, что бы я не говорил, не поможет. Потому я буду дальше притворяться. Улыбаться…

— Он тебя за грань сведет! — выдохнул Лиин.

— Не сведет. Миранис не позволит себе потерять любимую игрушку, потому можешь не бояться. Мой принц никогда не перейдет границы.

Рэми молча взял с кровати оружие и усмехнулся, услышав:

— Как по мне, уже давно перешел.

— Может, и перешел… Не беспокойся обо мне, друг мой. Выдержу, не такое выдерживал. Спасибо тебе за зелья. — Он похлопал Лиина по плечу, слабо улыбнулся. — Не переживай… рядом со мной тебе не будет легко, но ты сам это выбрал.

— И никогда не пожалел о своем выборе, — ответил Лиин. — Только не говори со мной так, будто ты прощаешься.

Рэми лишь пожал плечами. Прощается?

***

На дежурстве было все как обычно, будто ничего и не произошло. Еще розоватый свет солнца путался в серебряных розах на синем фоне, темнил цвета повелителя почти до черноты, а глаза резало от резкого света.

Стоявший у письменного стола Миранис лишь на миг оторвался от чтения каких-то бумаг, бросил в сторону телохранителя мимолетный взгляд и задумчиво почесал нос. Не отрываясь от чтения, сел на подоконник и, отложив прочитанную страницу, сосредоточенно уставился на следующую.

В солнечном свете его каштановые волосы казались иссиня-черными, а гибкий стан излишне худощавым. Длинные пальцы, унизанные перстнями, постукивали по колену, тонкие губы сложились в прямую линию, а между бровями пролегла знакомая до боли складка.

Принц был раздражен. И чем дальше читал, тем сильнее раздражался.

Продолжая читать, он поднялся, подошел к столу, взял из вазы персик и, не отрываясь от послания, вгрызся в сочную мякоть.

— Твои виссавийцы скучны и велеречивы, — сказал вдруг он.

И добавил:

— Как и ты, Рэми.

Рэми вздрогнул, в бессилии сжал зубы и опустил взгляд. Миранис сменил тактику и теперь бьет по самолюбию? Ожидаемо. «Твои виссавийцы», чтоб его! Твои! Будто он не знает!

И холодный приказ:

— Я устал, отдай мне часть своих сил.

Рэми ушам своим не поверил. Отдать часть сил? Сейчас? Ребра болели невыносимо, дышать приходилось с трудом и только магия держала сейчас Рэми на ногах. Если Миранис ее заберет… Но привычно обожгла лоб руна телохранителя, окатила теплой волной слабость, и принц, усмехнувшись, потребовал:

— Еще...

— Позднее, прошу, Мир… Мне надо восстановиться.

— Почему позднее? — холодно спросил Миранис. — Чтобы прочитать этот виссавийский бред, вырвать из него крупицы здравого смысла, мне нужны силы! Подчинись!

Вспыхнуло жаром в висках. Упав на колени, Рэми чувствовал, как разливается по венам жар, как стремительно иссушается внутри синее море магии, отдавая силы принцу, и лишь когда стало совсем невмоготу, Мир отпустил, отворачиваясь к окну.

— Позволь мне… — прохрипел Рэми, привычно утихомирив поднявшуюся к горлу горечь.

— Позволить что?

— Позвать других телохранителей… позволь… Я слишком слаб. Я не смогу тебя защитить.

— Считаешь, что замке мне что-то угрожает? Дурак ты, Рэми. Если бы мне что-то угрожало, кто бы меня оставил наедине с таким слабаком, как ты… с виссавийцем...

Сказал и вновь углубился в чтение бумаг, казалось, забыв о телохранителе.

Рэми медленно, стараясь не тревожить резкими движениями сломанных ребер, поднялся, привычно застыл у двери. Слабость постепенно отпускала, притупилась боль, но легче совсем не стало. Миранис выжрал почти все его силы. Зачем? Из-за каприза? Желания досадить?

Всего одно слово послу виссавийцев, и все бы, наверное, изменилось, и принца заставили бы отпустить телохранителя. Но пока Рэми не спешил. Пока не хотел… пока еще гордость заставляла оставаться с Миранисом.

Он сам так выбрал. И ему самому отвечать за этот выбор.

— О чем опять мечтаешь, Рэми?

И вновь Мир чем-то рассержен: синие глаза сужены, складка на лбу углубилась, пальцы безжалостно мнут дорогую бумагу. Ждет ответа. Какого ответа, о боги?

Спас едва слышимый стук в дверь. Мир усмехнулся горько и, подойдя к окну, вновь уселся на подоконник.

Несмотря на ноющую, путающую сознание боль в груди, проверить гостя гораздо легче, чем отвечать принцу. Рэми привычно закрыл глаза, и все вокруг поплыло, а воздух стал густым, как топленное масло. На миг телохранитель задохнулся от боли, когда показалось дно у моря внутри. Проклятый Мир!

Темнеет вокруг, жжет родовые знаки на запястьях. Исчезает замок, стены, двери. Остаются только двое: Рэми и неведомый гость за прозрачной для магического зрения дверью. Да и не гость вовсе. Глубокий вдох, и вспыхивает вокруг синевой, возвращается на место замок, вновь заливает солнечными лучами кабинет принца, шуршит бумага под пальцами Мираниса.

Рэми открыл дверь, даже не предупредив принца о приходе гостя. О харибе не предупреждают, его пропускают внутрь и дают делать работу. На этот раз — бесшумно войти, оставить на столе небольшой ларец и так же бесшумно выйти.

Едва за харибом закрылась дверь, как Рэми, запечатав дверь сетью магии, шагнул к принцу. Рука сама потянулась к ларцу, откуда-то из глубин памяти выплыли слова учителя…

Все, что приносят принцу, ты должен проверять. Любая мелочь может стоить наследнику жизни… а вместе с наследником умрешь и ты. Помни об этом, Рэми.

Рэми помнил. Принц — нет.

— Не тронь! — приказал Мир, не отрываясь от послания.

Обычно приказа хватало, чтобы остановиться, но сегодня Рэми было почему-то не до капризов принца, не до его обид. Сжимало сердце тревога, а интуиция кричала, что нельзя, нельзя сейчас давать волю Миранису.

Лучше изредка подвергнуть себя гневу принца, чем принца — опасности.

— Дай мне глянуть на ларец, Мир, — аккуратно попросил Рэми.

Но Мир лишь улыбнулся недобро, бросил явно недочитанные листы на стол и встал с подоконника:

— Мой хариб глянул. Или ты ему не доверяешь?

Рэми доверял, еще как доверял, но хариб не был телохранителем, не обладал такой силой. И Рэми очень хорошо знал, почему принц не разрешает прикоснуться к подарку: пару дней назад Кадм "нечаянно" уничтожил подношение одного из бесшабашных друзей Мираниса — тонкой работы флакон, содержимое которого подарило бы принцу ночь наслаждений в долине фантазий, а телохранителям — ночь тревог: наркотик мог оказаться губительно сладким для наследника и вызвать мгновенное привыкание.

Такое случалось редко, но случалось, и Кадм, как и другие телохранители, рисковать не хотел. Потому флакончик "упустил", размазав его содержимое по дорогому ларийскому ковру.

Ковер пошел дырками, его пришлось уничтожить — некоторые пятна не может вывести даже магия — а Миранис стал еще более раздражительным, чем обычно.

Что Кадм сделал с идиотом-придворным, осмелившемся подарить такое принцу, Рэми не знал, и, сказать по правде, знать не хотел, но при дворе ходили слухи, что родители мальчишки в ногах у Кадма валялись, чтобы пощадил, и что Кадм-то пощадил… но вернул юношу совсем седым и уже явно уже не склонным к глупостям.

— Красивая работа, — присвистнул Миранис и мягко провел пальцами по крышке, украшенной резными дракончиками. Попробовал на ощупь глубокие впадины и улыбнулся так довольно, что Рэми понял: подарок у принца не заберешь. — Древняя...

Рэми лишь раздраженно сжал зубы, на миг забыв о боли в ребрах. Даритель знал что делал: Миранис любил все старинное. Его покои были обставлены потемневшей от времени мебелью, и каждая вещичка там манила своей историей: принц увлекался древней магией и любил "слушать" вещи. Из покоев его и его телохранителей никогда ничего не выкидывали и не выносили — уничтожали. Своих тайн Миранис раскрывать не любил. В чужие — вчитывался с наслаждением.

Но на этот раз у Мираниса не было времени на игры. Чуть поколебавшись, принц легко нашел пальцами укрытые рычаги, в ларце щелкнуло, и тяжелая крышка плавно поднялась, открывая нутро, обитое красным бархатом.

Глаза принца сузились и странно заблестели: как у мальчишки, что приготовился для очередной шалости.

Рэми шагнул вперед, задыхаясь от дурного предчувствия. Рука принца нырнула под крышку, достала из ларца листок… Рэми остановился. Лист бумаги был так щедро пропитан безвкусными духами, что их запах вмиг пропитал все в кабинете. Рэми очень хорошо знал этот горьковатый запах. И шепот принца его сомнения только подтвердил: "Лера… проказница".

"Проказницей" была очередная любовница наследника. На этот раз рыжая и наглая, она, на вкус Рэми, не подходила на роль фаворитки. Но возлюбленные Мираниса менялись не реже чем раз за луну, а значит рыжая в спальне у наследника долго не задержится.

Миранис кинул в сторону телохранителя мимолетный взгляд и приказал вдруг:

— Подойди.

И когда Рэми подчинился, неожиданно отдал послание. Зачем? Рэми и сам не знал.

"Придешь ко мне ночью, мой принц, — плясали коряво выведенные буквы на изящном нежно-розовом листке. — В одном плаще и с моим подарком на шее".

— Видишь, — усмехнулся Мир, доставая что-то из ларца. — Ты, как всегда, беспокоишься зря.

Рэми вздрогнул. Тень заботы или издевка? В пальцах Мира мелькнуло нечто прозрачное, подвешенное на тонком шелковом шнурке. Лишь спустя мгновение телохранитель понял, что вырезанная из горного хрусталя статуэтка Аниэлы, богини любви. Некоторое время Мир вертел в пальцах незатейливый, продаваемый у храмов амулет, прежде чем повесить его на шею.

— Мы закончили, — приказал он, отходя к окну. — Думаю, сегодня мне пора отдохнуть… и тебе тоже Рэми… я…

И замолк вдруг.

— Да, мой принц?

— Ничего… Прибери эти бумаги и можешь идти… наверное, я все же слишком тебя исчерпал.

Забота в его голосе? Неожиданно мягкий и внимательный взгляд? Рэми вздрогнул. Стараясь не смотреть на принца, он подошел к столу и опустил записку в пустой ларец. Пальцы нечаянно коснулись крышки, кожу обожгло огнем, и Рэми отшатнулся. Задел листки с посланием, и те с легким шелестом посыпались на пол. Наследник обернулся.

— Прости! — Рэми бросился собирать рассыпанные страницы.

Надо стянуть с принца эту игрушку! Разгневается Мир, сомнений нет, но надо стянуть… Надо решиться, встать и стянуть… сейчас!

И тут взгляд, как нарочно, выдернул со страницы выведенные каллиграфическим почерком слова: "Будьте осторожны, наследный принц. Алкадий вернулся в Кассию".

— Пошел вон, ублюдок!

Рэми вздрогнул.

— Вон!

Разжались пальцы. Упали на ковер листы, накрыв синее кремово-желтым… И непривычно трудно было поднять взгляд, посмотреть на принца, убедиться...

Это было не так, как раньше. Хуже. Лицо Мира стало вдруг чужим, перекосилось бешенством, в уголках рта выступила кровавая пена, и медленно, но неотвратимо загорались синим его глаза...

Рэми не верил в то, что видел. Ударить это одно… но магия… магия сейчас Рэми убьет. Мир не может убить… Может. Смотрит с ненавистью, медленно переворачивает на пальце кольцо камнем внутрь, заносит руку...

Хлесткий звук пощечины. Тут же — боль. Липкое, теплое из распоротой кольцом щеки...

Рэми еще не верил. Но его тело — на этот раз да.

Откатиться в сторону, уйти от пинка. Среагировать на свист. Увернуться. Не смотреть на торчащий из драпировки кинжал. И вновь отлететь к стене, когда бьет в грудь, оглушает волна магии.

— Я сказал, убирайся! — орет Миранис, осыпая Рэми ударами.

Отзываются болью ребра. Но боль уже не глушит — отрезвляет, и на помощь телу приходит разум. Встать. Забыть, что это принц. Ответить ударом на удар и… напасть...

***

— Уймись! — приказ принца подействовал мгновенно.

Тяжело дыша, Рэми замер, едва не скатился в волны беспамятства. Стены комнаты, только что плывшие перед глазами, вдруг остановились, воздух перестал быть невыносимо густым. Ударил по глазам утренний свет, и Рэми моргнул, смахнул с ресниц набежавшую слезу.

В кабинете царил разгром: на синем бархате темнели капли крови (слава богам, его, Рэми), были разбросаны по полу книги, разбито зеркало, а Рэми посреди этого разгрома, сидел верхом на Миранисе, лишив наследника даже шанса двинуться.

Полыхали жаром татуировки на запястьях, надрывно ныл лоб, и в лежащем рядом с шеей Мираниса осколке зеркала Рэми увидел отражение своего лица: залитого с левой стороны кровью, бледного, усыпанного капельками пота, с затухающей на лбу руной телохранителя...

«Хоть глаза больше синим не пылают и то хорошо. А что принц двинуться не может, так оно, наверное, и к лучшему», — мелькнула мысль, мелькнула и пропала, сорвалась со щеки вместе с тяжелой каплей крови, стекла по шее Мираниса глянцево-красной дорожкой и впиталась в темный ковер.

Взгляд принца вновь вспыхнул синим, и в душе волной поднялась противная горечь. Миранис хочет ударить магией, опять?

Продолжать бороться?

Против кого?

Против Мираниса? Побратима? Друга, которому клялся в верности? Боги, что же это?

— Прости! — беспомощно прошептал Рэми, тяжело вставая.

Как же ребра болят-то! Невыносимо! И шатает слабость…

Миранис не ответил: отер шею, размазывая кровь, посмотрел на свою ладонь, потом на пальцы, где окрасился красным алмаз на кольце и вдруг эхом повторил за Рэми:

— Прости. Сам не понимаю, что на меня нашло. Прости… И за то, что раньше было, прости… Боги, как ты со мной выдерживаешь-то?

Рэми кивнул, не зная, что сказать.

— Собери! — показал принц на листки послания виссавийцев. — Спрячешь их в стол и можешь идти.

Рэми подчинился. Стянул со стола скатерть и даже не заметил, как повалилась на пол и разбилась чаша с персиками. Приложив мягкую ткань к раненой щеке, он вновь принялся собирать листки, почти не поверил, когда холодный клинок вошел ему в спину. И повернулся, раздирая мышцы.

— Рано радуешься, дружок, — догнал на грани тьмы тихий шепот.

Рэми обернулся, схватил Мира за воротник, заглянул в глаза, глубоко, и задохнулся от пылавшего там безумия...

"Боги, я дурак, но и ты не выиграешь!"

Пальцы послушно нащупали шнурок. Сомкнулись на тонкой нити, держали крепко, из последних сил. Не упустить! Не упустить, соскальзывая в темноту...

Последний звук в этом мире — звук рвущейся нити. Последний блеск — блеск луча, отразившийся от летящей к полу статуэтки. Прозрачные крылья богини любви на синем ковре. Хвала богам, успел! Теперь можно и в темноту.

— Опять ты, — горько смеется где-то рядом Айдэ.

Тишина и покой… изумрудная зелень, нежный аромат цветов, журчание ручьев, и ковер мягкой травы.

Сестра стояла у небольшого лесного озера, озаренная мягким, ласковым светом. Тонкий стан, шелк иссиня-черных волос до самой земли, плавность движений, когда она осторожно вошла в теплую, пронзенную солнечными лучами воду. Погладила тонкими пальцами белые лепестки водной лилии и содрогнулась вдруг…

Радон больше не ждал, нельзя ждать. В один миг оказался рядом с сестрой, сжал ее в объятиях и прошептал:

— Видит Единый, я знаю, как тебе сейчас больно. Но твоим подданным рано знать.

— Он мертв… мертв!

— Мертв, — согласился Радон.

Сестра обмякла на его руках, и Радон осторожно вынес ее на берег, уложил на траве и мягко прошептал:

— Что-то мы делаем не так, если наше будущее оказалось в руках глупых мальчишек.