Слово первое – «Куда уходит душа»

Справедливость распределена неравномерно. Чаще умирают честные и хорошие, чем плохие люди.

Дети умирают раньше своих родителей: кто скажет, что это справедливо?

Но что здесь мы можем поделать?

Жизнь — это подарок; а может, смерть — это тоже подарок?

© Вирджиния Эндрюс

Вы когда-нибудь думали о том, что умрёте? Медленно или быстро, мучительно или не очень — но непременно оставите земные проблемы и улетите в неизвестные дали навстречу космосу, Богу или инопланетянам. Нет?

На заре своей юности я об этом особо не задумывался. Пока не пришло время.

— Давай, Макс! Ну же!!!

Имя Максимилиан мне никогда не нравилось. Тут, надо сказать, влияние бабушки, мамы отца — что папу нарекла Эразмом, что меня, легко сломив родительское сопротивление. При том, что фамилия у нас была вполне себе русская — Анохин — у бабули была слабость ко всяким необычным именам. На мой подростковый бунт по этому поводу она спокойно ответила: выбор мне предоставили. По её словам, я сам, лично, выбил жребий с нужным именем. Из рук бабушки, разумеется.

В детстве это доставляло множество неудобств: дразнили все, кому не лень. Пришлось отстаивать свои права кулаками, а имя для удобства сократить. Потом свыкся и на мелочи обращать внимания перестал. С бабушкой отношения просто отличные — недавно она вышла замуж в третий раз и сейчас отмечает с мужем медовый месяц где-то в джунглях.

Но о чем я? Если с головой все в порядке, то о смерти в неполные двадцать два как-то не думается. Особенно в прекрасный летний денек.

— Смотрите и учитесь, чуваки! — крикнул я, складывая пальцы в незамысловатом жесте, посылающим человека в некоторую часть тела. В ответ мне откуда-то снизу полетели брызги.

Чем мы, собственно, занимались? Отдыхали, конечно — лето же. Универ за плечами, экзамены закончились. Работа в ближайшем будущем маячила чёрным пятном на моей репутации — примерным студентом я никогда не был, и знания в моей светлой головушке удерживались ненадолго. Собрать компанию — да, это я умел, а оценки… Ну не одарён я усидчивостью к науке! Преподы меня терпели исключительно из жалости и, может быть, благодаря очаровательной улыбке. Что говорить, а выдавливать лыбу — единственное, что мне оставалось, получая очередную за уши притянутую тройку.

Но в свои последние минуты я отрывался по полной программе — прыгал с тарзанки в воду с крутого обрыва. Замечу, к процессу я отнёсся со всей серьёзностью: как следует приготовился, сгруппировался и, оттолкнувшись от земли, полетел, цепляясь за палку, вперёд. В объятья своей судьбе.

Я уже не помню, что пошло не так. То ли рука не вовремя сорвалась, то ли вода стала слишком твёрдой. Звон в моих ушах стоял оглушительный, я потерялся в море звуков, заплясавших вокруг в бешеном танце. А потом — тишина.

***

— Э-э… — выходить из астрала не хотелось. Тепло, уютно, мягко. — Х-э-э… ХЭ-Э-Э!

Шарах!

Голову знатно мотнуло в сторону, но в мозгах сразу прояснилось, и я открыл глаза.

— Больно же! — рявкнул я, садясь. Перед глазами пронеслись яркие звезды, и мир поплыл волнами. Однако в этот краткий миг я успел заметить, что местность как-то изменилась. Деревья исчезли, тарзанка пропала. Вообще, по моим ощущениям, едва ли было похоже на то местное озеро, в котором мы ещё пару минут дурачились, как малолетки. Что за дела? Где я?

Мир вокруг действительно поменялся. Друзья смотались, зато рядом сидела незнакомая мелкая деваха с волосами, собранными в три неряшливых светлых хвоста. Если бы не странная прическа, это создание, наверное, выглядело бы симпатичнее, о чём я и заявил в довольно грубой форме:

— Что за кошмар у тебя на голове? С луны свалилась?

Деваха покраснела до самых ушей и, замахнувшись, влепила мне ещё одну затрещину. Да такую, что я снова растянулся на земле.

— Сдурела, что ли? Какие психи тебя покусали?!

У девчонки едва ли пар из ушей не шёл и лёд из глаз не сыпался.

Заметьте, она ещё ни слова не сказала, а уже дралась, как рестлер. И я, не понимающий всей ситуации, огребал от неё по полной программе непонятно за что.

Слегка успокоившись, девчонка открыла рот.

— Ха— а-а-о… — мучительная попытка связать хоть слово ни к чему хорошему не привела. Шипящие и хрипящие лохматой удавались, а вот с остальными явно была беда. И страдай, не страдай — эффекта никакого. Только, когда она злилась, драться ей хотелось ещё больше. А это было чревато.

В общем, пока она решала свои проблемы со словарным запасом, я решал свои: на тему — куда меня занесло.

Первое, что понял — я определённо не дома. И даже близко к нему не нахожусь. Вокруг километрами в неизвестность уходили пески, и солнце пекло так, что я почувствовал себя сосиской на гриле. И ни единого человека, за исключением не говорящей членораздельно девчонки.

Второе: на пляже я был в шортах. Они и сейчас на мне, значит, времени прошло не так много. Но от вопроса, как я сюда попал, шорты не избавляли, а ответ, по-видимому, ведом был одному Богу.

Разбираясь в этой ситуации, я совершенно забыл о девахе. Она не преминула этим воспользоваться, невероятным образом оказавшись позади меня: неожиданно я почувствовал прикосновение горячих ладоней к своим лопаткам. Стоило ей до меня дотронуться, как я заорал. И было от чего! Там, где она прикоснулась, обожгло огнем: захотелось рыдать от боли, валяться и сбивать огонь, жаривший заживо.

Кошмарное ощущение прошло так же внезапно, как и началось. Я, утирая сопли, повернулся к лохматой.

— Да что с тобой не так?! — ситуация начала меня конкретно напрягать. Ей определённо нравилось издеваться надо мной, но я не представлял, что с этим делать. Не драться же с ней всерьез?

Деваха смотрела на меня шальными глазами. Слегка подрагивая всем телом, она всё ещё пыталась что-то сказать, но у неё ничего не получалось.

Поняв безуспешность своих попыток, она… завыла. Протяжные, не похожие на человеческие, стоны испугали меня до дрожи, настолько жуткими они были. Худыми пальцами девчонка впивалась в кожу, царапая её ногтями.

Присмотревшись, я обнаружил на теле девчонки множество глубоких шрамов.

— Его бремя жизни слишком тяжело для такой светлой души, — услышал я голос неподалеку и поднял взгляд на говорившего.

За девчонкой буквально в паре метров стоял мужчина лет пятидесяти. Готов поспорить, он появился буквально из воздуха, потому что до недавнего времени никого кроме нас с хвостатой не было. На вскидку ещё не старик, но уже давно не юнец. Сама внешность не особо примечательна: тёмно-русые волосы, глубоко посаженые карие глаза. Нос прямой и тонкая, почти невидная линия губ. Одет он был тоже довольно просто: в светлые хлопковые штаны и лёгкую футболку с открытым воротом. Но что делало его облик действительно запоминающимся — это спокойствие, сквозившее во всей его сущности. От мужчины веяло абсолютной уверенностью, и образ этого человека надежно врезался в мою память.

— Ты сказал — «его»? — подозрение пока ещё формировалось в моей голове. — В смысле?

Я специально обратился к нему фамильярно. Что-то во всем этом не давало мне покоя и заставляло нервничать. Интуиция прямо-таки кричала мне, что этот человек ни разу не прост.

Мужчину, похоже, моя наглость не особо смутила, он мягко улыбнулся, однако его улыбка мне не понравилась. Голос разума тихо нашептывал, что не стоит задавать лишних вопросов — к добру это не приведёт. Враг мой, языком зовущийся, до Китая меня не доводил, а вот до драк с ранами разной степени тяжести — запросто.

— Ты всё правильно расслышал. Перед тобой — «рок», душа, наполненная страхом, ненавистью и отчаянием других людей, но по себе чистая и невинная. Божественные весы, если тебе так удобней. Лично я предпочитаю звать его Распределитель судеб.

Мне стало не по себе.

— Скажи ещё, что она… или он насылает проклятия на людей.

Мужчина промолчал, но я, ткнув пальцем в небо, похоже, не ошибся.

Да быть того не может! Я отрицательно помотал головой.

— Кажется, мы друг друга не поняли, — мирно сказал я, постепенно пятясь назад, — я дурку не заказывал. Давайте, я сейчас уйду, и вы продолжите свои штучки самостоятельно.

Мужик не менее мирно ответил:

— Да куда спешить? — ласково поманил он меня пальцем, а когда я преодолел страх и приблизился, прошептал на ухо: — Ты уже умер, друг мой. Спешить больше некуда.

Вообще не понял, что за бред он несёт. Даже смешно стало. Это как — умер? Мне ещё рано!

— Все так говорят, — лениво протянул дядька, начиная раздражать. — Только ничего не изменится. Умер, отбросил коньки, ушёл в мир иной — как ни называй — всё одно, этого не исправить. Посмотри — вокруг пустыня, и кроме нас ни единого человека. Это — чистилище, твой мир, в котором определяется, куда ты попадёшь — в Рай или Ад. А проводником туда станет вот это прелестное создание.

Я покосился на лохматого парнишку. Он смотрел на меня честными синими глазами, наивно полагая, что я уже не злюсь. Это было почти так, в целом. Хотя спину до сих пор жгло.

— Болит? — участливо спросил меня мужчина. — Поначалу так всегда — саднит, колет, режет. Крылья — тяжёлое бремя для того, кто ещё недавно был человеком. Но привыкнуть можно ко всему. Удачи, — похлопал он меня по плечу, — я буду за тобой следить.

Не успел я открыть рот, а странный дядька исчез, утянув за собой всю пустыню. Как последний из могикан, я стоял и глазел в пустоту, где только недавно стоял зловредный человечишка. А рядом сидел безумный мальчишка, смотря в ту же точку, что и я.

— Х-ха-а-о-о, — выдохнул он, хлопая по-девчачьи длинными ресницами. И это «рок»? Так называемая «судьба»?

Тут я заметил на шее мальчишки тонкий шрам от давно затянувшейся раны. Любовно вырезанный, ровный и прямой, он пересекал горло от уха до уха.

Сам не понял, откуда взялось это странное чувство тревоги. Будто должно произойти что-то страшное, мне ещё неизвестное. Я осознал лишь одно — этот странный парень с тремя хвостами на голове — уже не человек. Посмотрев на себя, я ничего подозрительного не увидел. Если я умер — то как? Ничего не помню. И от этого стало действительно страшно. Я почувствовал, как по спине от ран, оставленных этим непонятным созданием, медленно текла кровь. Пусть я почти не чувствовал боли, сердце предательски дрогнуло. Странно, что я вообще в этот момент подумал о нем. У мертвых тоже оно есть?

— Х-ха-а-а… — снова открыл рот мальчик-распределитель, подползая ко мне так близко, что я рефлекторно отодвинулся. И только когда его лицо исказила мучительная гримаса, я потянулся навстречу и неуверенно коснулся его плеча. Я не знал, что в тот момент начался отсчёт нашей неписаной истории. А если бы и знал, то вряд ли смог что-то изменить. Вихрь закружил нас, сметая всё на своём пути, унося в мир, с которым мне только предстояло познакомиться.

***

Глаза я открыл резко, пытаясь втолкнуть кислород в свои исстрадавшиеся лёгкие. Дышать было тяжело, внутри меня словно пожар пылал или я только что выплыл из водоворота, которому отчаянно сопротивлялся.

— Что это было? — на мгновение мне показалось, что стоит моргнуть, и я снова окажусь в пустыне в компании ненормального парнишки, которого другой чудак зовёт «распределителем».

Сесть вертикально мне не удалось — слабость была нереальной. В глазах нещадно рябило, желудок рвался наружу, и единственной мыслью было: «Ща блевану…» И этот чёртов голос, что отчаянно пытался вывести меня из равновесия, достал так, что не было сил уже терпеть — я до сих пор слышал хриплое дыхание того мальчишки из приснившегося мне кошмара. В том, что мне приснился дурной сон, я даже не сомневался.

— Ма-акс! — а вот этот голос с высокими нотами мне знаком до боли, причём физической, в прямом смысле этого слова. — Мы думали, т…т… ты… умер!!!

От этого предположения я тихо офигел. И сон, что мне приснился, потихоньку становился реальностью.

— Вроде помирать не собирался, мам, — с трудом уклоняясь от любящей материнской руки, просипел я.

Но, как это обычно бывает, родительская длань всё же меня настигла — мамуля что было силы сжала меня в своих крепких объятиях, забыв, что я ранен и лежу почти при смерти. С чего я сделал вывод о своем плачевном состоянии?

Похоже, я нахожусь в больнице, и вокруг меня собрались все мои родные и близкие. Даже ребята, с которыми я купался в пруду, и хвостатое чучело было тут же…

Мысль слабо шевельнулась в моём воспалённом мозгу.

— Стоять! — ткнул я в парнишку пальцем так, что едва не свалился с кровати. — Кто ты и что здесь делаешь?

Родные с недоумением смотрели на меня. А я почувствовал себя не в своей тарелке. Провёл пальцами перед носом мамы, проследил, как двигаются её зрачки, потом проделал те же манипуляции с «райской пташкой». Небесная тварюга вполне реально продемонстрировала то же самое, что и моя мать, и я понял, что попал. Мама приобняла патлатого, неосознанно защищая от моего дикого поведения.

— Я остаюсь? — слабо прошептал я, сдаваясь. — Разум покинул меня, и я буду вынужден остаток жизни проваляться в этой кровати, принимая таблетки. Мама, кажется, у меня галлюцинации…

Родственники осторожно приблизились ко мне.

— Макс, — папа деликатно кашлянул и коснулся моей руки, — ты просто ещё не до конца пришёл в себя. Тебе сделали серьёзную операцию, ты действительно едва не умер. Твоя жизнь сейчас вне опасности, но наркоз, вероятней всего, до сих пор даёт о себе знать.

Я почувствовал, как волна сонливости накрывает меня мягким одеялом. А может, отец прав — и это лишь глюки моего подсознания. Хотя в глубине души я был уверен — фигня, этот Распределитель меня ещё доконает. Всё впереди.

Из больницы меня выписали довольно скоро, сказав, когда можно будет снять швы. Рассмотреть их мне не удалось — находились они в основном на спине и голове. Но одно я понял сразу: голова моя стала не хуже бильярдного шара — хоть кий бери. Так что теперь меня слегка продувало: буйная шевелюра, стараниями лени отросшая, ушла в небытие.

Бинты надёжно скрывали шрамы на лопатках и бритом затылке. Родниться с неформалами не особо хотелось, но, благо волосы росли у меня быстро, а кепок в магазинах великое множество — это не была такая уж большая проблема. Со спиной сложнее — стоило задеть слегка или не так прислониться, как спину пронзала острая боль. Я стал носить просторные футболки и старался не напрягаться.

На общем собрании было решено, что пока я поживу у родителей, с чем я категорически был согласен. Голодная холостяцкая жизнь студента порядком утомила, а мамины кулинарные шедевры поставят на ноги любого. Так что я был искренне рад на какое-то время вернуться в родные пенаты.

Вновь обосновавшись в семейном гнезде, я не увидел никаких особых изменений, но и мать, и отец в один голос заявили, что непонятное мне лохматое бесполое существо живет в моей комнате и является сыном брата невестки маминой троюродный сестры. Сестра попросила маму приютить его на неопределенное время в связи с сложными жизненными обстоятельствами. Проще говоря хвостатая макака приходилась мне каким-то там братом в сотом колене, при этом родители каждый раз называли его разным именем, даже не замечая этого, и показывали мне фотографии, на которых якобы были они все вместе. Я честно просматривал подсунутые фото, но, как ни вглядывался, никого кроме родителей там не видел.

В итоге, чтобы не путаться с именами, я назвал его Джастин* — раз мне привиделась божественная фигня, то пусть и будет назван «праведным» именем. Но постепенно, конечно, имя его сократил для удобства произношения. В общем, откликалась макака на имя — Джазз. А самое невероятное, родители и все друзья-дяди-тети, навещавшие меня в первые дни моего пребывания дома, тут же стали вести себя, будто так оно всегда и было. И никак иначе. А после того, как мамина кузина позвонила, поинтересовавшись у меня, как дела у её любимого сынули, я убедился в том, что единственный, у кого проблемы с головой — я. Потому что небесный Распределитель судеб, который привиделся мне, пока я лежал без сознания на больничной койке, в действительности являлся моим родственником.

Обезьяна говорить не умела, но родителям до этого не было дела. Невероятно, Джазза они любили искренней любовью, на которую способны только мои предки, а на меня обращали едва ли больше внимания, чем обычно. Тем не менее никакой одежды новоиспеченного братца я не нашел. На мое возмущение, почему он ходит в непонятном тряпье, мама удивилась — действительно — почему? Ещё вчера, по её словам, на нем была майка и шорты. Но я-то знал, что ничего такого не было!

Странное поведение распространялось, похоже, исключительно на моих родных. Незнакомые люди видели Джазза таким, каким он представлялся и мне — лохматым нескладным ребенком в грязной, местами рваной, тунике. Устав ломать голову над всем этим безумием, я достал с антресолей свои старые вещи.

Прожив с Джаззом полмесяца, могу с уверенностью сказать — для современной земной жизни он приспособлен не был. Такое ощущение, что пацан вообще не знал, каково это — жить. Или же для него жизни, как таковой просто не было? Если… если чудесным, просто невероятным образом оказалось бы, что я не слетел с катушек и не чокнулся, что тогда? Каким было бы его земное существование, раз он стал душой, наиболее близкой к самому Богу? А когда я думал о Нём, меня пробирала дрожь… До сих пор в Бога я не верил. Атеизм сегодня — явление, распространённое среди молодёжи, поэтому я легко вошёл в среду тех, кто надеялся исключительно на себя. Если делаешь всё самостоятельно — потом некого винить — ни высших сил, ни чего-то подобного. Во всех бедах виноват ты сам, ну, или ещё кто, но не религия и неведомый атеизму Бог. Удобная позиция, не правда ли?

С другой стороны, ждать помощи свыше не приходилось. Но, как говорится, это тоже создавало определённые положительные моменты — шевелиться приходилось самому, без надежды на помощь Всевышнего. А ведь по факту получалось, что раз существует Распределитель судеб, определяющий, куда душе после смерти отправляться, то и Бог может быть вполне реальным. И это пугало.

Однако вернёмся к Джастину. Говорить он по-прежнему со мной не пытался, но жуткий шрам на шее за водолазкой, которую я на него кое-как нацепил, стал невиден, и он больше не хрипел. Я даже помог ему с джинсами, но заставить носить его кроссовки мне не удалось, пришлось ограничиться сланцами. Тем не менее, баллов доверия мне это не прибавило. Маме моей Джаз улыбался ангельской улыбкой идиота, отца дёргал одежду, а на меня глазел настороженно, подобно дикому зверю, ждущему, что я обижу. Я скорее ждал, что обидят меня, но Джазз тоже не предпринимал никаких провокационных действий. Но стоило выбраться к друзьям на улицу, как эта мелочь тут же начинала преследовать меня, пугая меня, друзей, прохожих. Увещевания — оставить мою персону в покое — не помогали, поэтому чаще всего мы так и бродили вечерами по улицам — я, пацаны и мой странный родственничек в паре метров от нас. Казалось, иногда он замирал в ожидании неведомо чего. И я прям печёнкой чуял, что это не просто так.

Но ничего сверх этого после моей выписки, за исключением зигзагов памяти и изменчивого поведения Джазза, больше не происходило. Небеса не рушились, на улице лето, солнце, жара. Я шел в магазин за продуктами, макака, по обыкновению, увязалась за мной. В магазине почти никого не было. Схватив Джазза за руку, я продиктовал продавщице список продуктов и протянул купюру. Я боялся, что макака выкинет какой-нибудь фокус или потеряется. Не привязывать же его к ближайшему столбу! Хвостатая мелочь вырывалась, но я держал крепко, отметив, что в магазине как-то неприятно пахнет. Кассирша то косилась на него, то переводила взгляд на меня, видимо, забыв про деньги. Лёгким покашливанием я напомнил ей о них и, получив сдачу, потащил распределителя обратно на улицу.

Хоть я и понимал, что это мальчик, но длинные лохмы и хрупкое телосложение постоянно сбивали с толку и вызывали двойственные чувства. Постепенно лохматое оно стало следовать за мной везде, даже в туалет, продолжая держаться на расстоянии. Вот и сейчас, стоило выйти из магазина, как чудо моего воображения, мистическим образом переставшее быть плодом посленаркозной фантазии, молчаливо увеличило дистанцию между нами. В чем причина? Если я такой жуткий, отчего он за мной следует?

Я так глубоко ушел в себя, что не заметил, как Джазз оказался далеко впереди.

— Стой. Стой, говорю! — я рванул за ним следом.

Уже в подъезде я снова почувствовал «аромат». Сначала не понял, откуда он исходит — соседи явно следили за чистотой, так что идею с мусором я отмел почти сразу. И вдруг у меня мелькнула догадка. Я резко шагнул навстречу мелкому, цепко схватив его за плечи и принюхался. Так и есть! Воняло от гаврика, немытого, похоже, уже больше недели. С этим у нас трудности — даже родителям не всегда удавалось затащить его в ванную. Чего уж говорить обо мне. Но выбора не было, поэтому, по возвращении домой я принял нелёгкое решение: выкупать макаку, даже если она будет сопротивляться. И, бросив на кухне пакет с продуктами, я потащил его в душ — патлы его меня знатно раздражали, так что я их собственноручно распутал и залил водой. Когда я сунул ему в руки намыленную губку и подтолкнул в душ, он шарахнулся от воды, как от проказы. Тогда я понял — там, где он был до этого времени, душа явно не было.

— Эта штука предназначена для мытья, — медленно и осторожно произнёс я, стараясь его не напугать, — чтобы ты стал чистым. Она не сделает ничего, что бы тебе могло не понравится.

Джазз тяжело дышал, его зрачки были расширены, но кажется, он меня понял. С горем пополам я намылил его с ног до головы, а затем осторожно смыл тонкой струей теплой воды. Правда, предложение обстричь космы было встречено откровенно враждебно, так что я просто ему их расчесал. Почувствовал себя мамашей, заплетающей дочери косичку, улыбнулся. Как единственный сын в семье, я был лишен возможности братской дружбы. К Джаззу, правда, я скорее испытывал интерес, как к необычной зверюшке, но и это чувство было новым для меня.

Из-за духоты в ванной я вспотел. Кожа на спине под бинтами нестерпимо ныла и чесалась, я изворачивался и так, и эдак, чтобы облегчить страдания, но почти безуспешно, зуд не исчезал. Почесал как смог, особых вариантов не было.

Купание закончилось вполне благополучно, хотя процесс и принес немало хлопот. Вытерев Джазза после водных процедур махровым полотенцем, я помог переодеться ему в пижаму и уложил на диване, после чего сам завалился спать.

Проснулся от того, что сердце колотилось как ненормальное, по спине тёк пот ручьём: ощущение было такое, будто в штаны сейчас наделаю. На всякий случай проверил — нет, всё нормально, моя честь не попрана. Я лежал в собственной кровати, за окном стояла глубокая ночь. С краю в ногах калачиком свернулся Джазз — ну действительно, как зверёк. Не знаю, чем диван в качестве собственного места для сна его сегодня не устроил, раз он забрался ко мне. Его поступок был более чем странным, учитывая, что днем он ко мне старался не приближаться.

Я тихонько встал, дошёл до кухни — пить хотелось нестерпимо, в холодильнике мать вроде оставляла морс. Да, так оно и есть. Присосавшись к горлышку бутылки, я выпил всё, что было, и глубоко задумался. Приехали, сначала я умираю, прыгнув с тарзанки, затем врачи вытаскивают меня с того света в местной больнице, а меня плющит, будто бы я прихватил с собой небесного вершителя судеб, в действительности проживающего у нас на правах родственника. Более того, чем больше размышляю об этом, тем лучше понимаю, что это НЕНОРМАЛЬНО. Хотя бы потому, что будь Джазз распределителем, раз сейчас здесь, со мной, то кто занимается душами, отправляя праведников в райские кущи, а грешников — гореть в адском пламени? И, если он со мной, то получается, я его… украл?

Да нет, бред, ха-ха-ха. Смешно же.

Спать расхотелось совершенно, я сел за компьютер, открыл в браузере новостную ленту. После выписки я не открывал ноутбук — не до того было. Стоило начать мне читать, как улыбка медленно сошла с лица, под ложечкой засосало.

«Ему было более ста… умер… — писавший нес такую ахинею, что я сначала хотел было рассмеяться, — а потом… встал прямо на погребальной церемонии…»

«… мы отключили её от аппарата, чтобы облегчить страдания, но, едва её сердце остановилось, она открыла глаза!» —

Таких сообщений в сети было великое множество. Я читал одно за другим, не в силах остановиться.

Впору было курить и принимать колёса, чтобы мозг осознал реальность событий. Ведь по факту, если верить всемирной паутине, получалось, что люди перестали умирать.

Но если все так, как я предполагаю, то, значит, я не сошел с ума? А Джазз? Он, получается… настоящий Распределитель?

Сразу вспомнились мельчайшие странности в поведении мальчишки, провалы в моей памяти и не состыковки в поведении родителей и родственников. Меня затрясло, голова мигом закружилась и заболела.

«Ты уже умер… — вспомнились неожиданно слова незнакомого дядьки из с сна. — … предпочитаю звать его Распределитель судеб.

Я резко встал, компьютерный стул с грохотом перевернулся и спавший до этого времени Джазз открыл глаза.

— …х-хаааа-ас… — он перевернулся на живот и посмотрел на меня сощуренными сонными глазами. — Х-х-хаааа-аас…

И тут меня перемкнуло.

— Кто ты такой?! — от злости я запустил в него беспроводной мышкой. — И что за чертовщина со мной творится?

Парнишка снова открыл рот, издавая сиплые звуки, ткнул меня в грудь и стал задирать мою майку. Не-не, я на подобное не подписывался! Но мальчишка был упорнее. Задрав майку мне до подбородка, он дернул бинты, и весьма больно. Возмущению моему не было предела:

— Что ты творишь, мелкий макак!

Странно. Под ключицами я нащупал непонятные вкрапления. Такие бывают, если порезаться чем-то острым — кожа зарастает, но остается шрам. И все же я был абсолютно уверен — никаких ран на груди у меня не должно было быть.

Я ринулся в туалет, бросив на ходу Джастину свою майку. При более детальном рассмотрении в зеркале под ключицами оказались мелкие цифры. Что они значат? И связано ли это с недавними событиями? Я продолжал напряжённо размышлять и, сделав резкий вдох-выдох, я принялся снимать бинты, повернувшись к зеркалу спиной.

Отражение показало мне то, о чем я подсознательно давно догадывался, и гнал прочь безумные мысли: вокруг шрамов на лопатках виднелись чёткие отпечатки ладоней — рук Джазза, когда тот ко мне прикоснулся в чистилище. И тогда до меня дошло: все, что со мной произошло — не бред моего больного воображения, наркоз или сон. То была реальность. А раз так, я, вероятно, влип по самые уши.

До утра так и просидел за компьютером в поисках информации, которая бы прояснила ситуацию. Понятное дело, ничего, кроме выдуманных страшилок я не обнаружил, зато вымотался, и мне хотелось как можно скорее всё забыть. Сейчас я мечтал, чтобы раны зажили, и я продолжил прожигать свою молодость без всяких высших сил и распределителей.

Я вернулся обратно в постель и закутался в одеяло. Глаза слипались, но сон не приходил — перед глазами мелькали интернет-статьи. Я попытался отогнать охватившее меня волнение. Когда усталость победила, захватив создание неясными образами и картинами, последней четкой мыслью стало «Вот, чёрт…», хотя должно было «Вот, боже…», и я погрузился в беспокойный сон, не суливший ни малейшего отдыха.

* Justin (англ.) — справедливый (прим. авт.)