Осколок первый. Скажи, о чём мечтаешь.

Пролог.

Он не признался бы в этом даже самому себе, но всё же втайне надеялся, что боль уйдёт. Что ей надоест терзать измученную неравной битвой, уставшую сопротивляться жертву, и она отступится, найдёт себе другую забаву.

Он ошибся. Словно верная супруга, боль последовала с ним даже за Грань. Чтобы разделить вечность на двоих. Разделить ничто, вне времени и пространства.

Ничто, в котором не было ни красок, ни звуков.

Он закричал бы от тоски и отчаяния, но не мог даже этой малости. Словно приговорённый к сожжению, раз за разом восходил на костёр. Разлетался легчайшим пеплом… чтобы всё повторилось сначала. И ни минуты покоя. Никакой передышки в этой непрекращающейся пытке. Нельзя забывать о том, кто он есть… (кем он был?.. будет?..) И что случится, если он хоть на миг забудет об этом… Он мог лишь ждать, когда закончится вечность.

И он ждал.

Он верил.

Он надеялся.

Он любил.

Это всё, что ему оставалось.

Что ж, не так уж мало...

Осколок первый. Скажи, о чём мечтаешь.

Время остановилось между сказкой и былью.

Я стою на холодных плитах, покрытых звёздною пылью…

Мост над туманным заливом, чувство до боли знакомо.

Закрываю глаза и таю, падаю в невесомость…

Flёur 'Мост над туманным заливом'

(Земля, Россия. Прошлое.)

В наэлектризованной тишине операционной — протяжный писк прибора. Всё напрасно…

— Сердце не выдержало, — устало вздохнула врач, стаскивая окровавленные перчатки и маску. — Записывайте время смерти…

Молоденькая медсестричка тихонько хлюпнула носом и отвернулась, пряча готовые пролиться слёзы. Она не привыкла ещё сталкиваться со смертью, не привыкла заглядывать в её пустые бесчувственные бельма. Не привыкла к тому, что семилетние девочки с внешностью маленьких ангелов и ясными синими глазами могут умирать на операционном столе.

— Такая ведь ещё крохотулечка, — вздохнула пожилая и многое повидавшая анестезиолог. Но тоже не привыкшая и не смирившаяся — до сих пор. — В такую красавицу бы выросла. Жалко…

В наступившей 'минуте молчания' ожил прибор. По экрану кардиомонитора потянулась, набирая амплитуду, кривая, в которую превратилась безнадёжная прямая линия.

(Земля, Россия. Наши дни.)

Марине редко снились нормальные сны. Точнее, даже не так — она понятия не имела, какие они, нормальные сны. Стоило ей закрыть глаза, как сознание наводняли видения. Они были невероятно реальны — насыщенные краски, чёткие звуки, яркие чувства… Запахи, ощущения… Они обрушивались на неё горной лавиной, сводили с ума. Города и страны, которых нет на карте. Серебряная фольга речной глади, неприветливые пустынные ландшафты, залитые солнцем долины — прекрасные, вызывающие смутную тревогу, вселяющие тоску… И лица. Лица тех, кого она ненавидела до стального привкуса во рту, тех, кому без колебаний доверила бы свою жизнь, тех, за кого готова была продать душу. Иногда ей казалось, что только во снах она и живёт, что именно там настоящая жизнь, а с пробуждением начинается лишь имитация жизни. Но сны таяли поутру кусочками сахара в горячем кофе, и Марина забывала, как учебник истории за пятый класс, события, в бессмысленный набор звуков превращались имена, словно на испорченной фотоплёнке размывались лица. Она чувствовала себя пойманной рыбой — в душе прочно засел стальной крючок, и невидимая леска тянет, тянет куда-то… За пределы этого мира, в котором она, всеми принятая и любимая, ощущала себя подкидышем. Девочкой, попавшей сюда по чьей-то ошибке, преступной халатности, волею несчастливого случая… Марина не помнила, когда это началось, и давно перестала надеяться, что когда-нибудь кончится. И бессмысленно обманывать саму себя: 'Ерунда, это богатая фантазия играет со мной злую шутку!' Несмотря на всю свою мечтательность, Марина умела спускаться с небес на землю, что порой выливалось в приступы цинизма. А годы шли, и всё сильней натягивалась леска...

Марина встретила утро разбитая и уничтоженная. Будто ведьму на допросе, её терзал непреклонный инквизитор — головная боль. Всю ночь её, загнанную жертву, преследовал невиданный зверь, тёмный и алчный, само воплощение страха. Агония тянулась до тех пор, пока, наконец, тварь не настигла её, но наступила не смерть, а освобождение. Зверь, её палач, сам оказался поверженным чёрным человеком без лица. Когда избавитель обернулся к ней, Марина проснулась с выпрыгивающим сердцем. Складывая в сумочку необходимые документы, девушка проклинала кошмары. Этим утром она должна быть бодрой и собранной, а не растрёпанным пугалом с красными глазами.

Вот уже месяц в их регионе стояла невыносимая погода. Нещадно палило солнце, словно задавшись целью испепелить скопище серых каменных гробов, гордо именуемое городом. Пить хотелось неимоверно, жара иссушала. Вот бы очутиться где-нибудь на природе, у речки, в лесу, где высокая температура переносилась бы легче. Где угодно, только не в этой духовке из раскалённого асфальта. Марина безвольно плыла, увлекаемая потоком таких же утомлённых солнцем горожан, изнывая от духоты и переставая хоть что-то соображать.

Пытаясь укрыться от палящих лучей, Марина свернула в безлюдный переулок, где ей пригрезился маленький, почти незаметный намёк на тень. Прислонившись к ещё не успевшей нагреться стене, девушка прикрыла глаза, собираясь с мыслями. По крайней мере, здесь не так явственно ощущался запах потных тел, бензина и плавящегося асфальта...

Выпускной вечер остался в прошлом, зафиксированный на память пёстрым ворохом фотографий и документами, подтверждающими факт успешного окончания среднего общего образования. Вчерашние одиннадцатиклассники рыщут по всевозможным институтам, академиям и университетам в поисках высшего учебного заведения, которое впоследствии примет их под свои каменные своды. Серебряная медаль, дипломы за участие во всевозможных олимпиадах и высокие баллы по ЕГЭ — всё это в совокупности открывало перед Мариной широкий простор для выбора, но она давно определилась с ответом. Её путь лежал в один из самых престижных ВУЗов страны. И отчего-то с каждым шагом крепла странная уверенность, что никуда она не поступит. Сон воспринимался мрачным предупреждением. 'Вот ещё!' — нервно хмыкала про себя Марина. Охватившее её волнение росло, но она списывала его на усталость и вполне объяснимый страх перед приёмной комиссией, который не могла побороть, даже прекрасно осознавая, что имеет все шансы на успех.

Было ещё одно обстоятельство, выводящее из себя и без того измотанную выпускницу. Марина, приехавшая из провинции, совсем не ориентировалась в кажущемся ей враждебным мегаполисе, в котором ей, тем не менее, предстояло провести, как минимум, последующие шесть лет. Марина в десятый раз посмотрела на вырванный из блокнота листок с адресом учебного заведения. Все эти улицы, названия станций метро, номера автобусов и прочая почерпнутая со страниц путеводителя информация казалась ей бессмысленным набором символов. Веки обрели чугунную тяжесть. Проклятые кошмары!

Руководствуясь безотказным, до сей поры, методом под названием 'язык до Киева доведёт', потенциальная студентка решительно взялась за отлов и последующий опрос хронически опаздывающих по неведомым делам граждан. В течение нескольких минут юная провинциалка успела убедиться, что подавляющее большинство жителей миллионника не отличаются особой приветливостью и словоохотливостью, а уж такое мифическое чувство, как любовь и сострадание к ближнему им и вовсе не ведомо. Наконец, некий добродушный товарищ, по-видимому, сжалившись над несчастной растерянной девушкой, приостановился и принялся довольно пространно и путано объяснять дорогу до нужной улицы. Это, выслушав подозрительно извилистый маршрут, Марина горячо благодарила отзывчивого аборигена, поплутав же в каменных джунглях абсолютно идентичных друг другу клонированных новостроек, девушка запоздало успела пожалеть, что не поинтересовалась паспортными данными своего 'доброго гения'. Фамилия Сусанин ему бы прекрасно подошла. По крайней мере, намекнула бы девушке, что не стоит слушать советы столь сомнительного проводника. Одно вселяло надежду — поляки у неё в родне не значились.

Простоватого вида мужчина средних лет прошёл по инерции ещё несколько десятков метров и в растерянности встал посреди дороги. Пешеходы безразлично сновали мимо застывшего человека, изредка задевая его плечами и сумками. Пошатнувшись после очередного, особенно чувствительного толчка, мужчина словно бы проснулся или вышел из некого подобного трансу состояния, осоловело захлопав глазами. То, что сейчас испытывал возвращающийся с обеденного перерыва учитель географии, он мог идентифицировать лишь как кратковременную потерю памяти. События последних десяти минут совершенно не отложились в памяти, и бедняга был не в состоянии взять в толк, каким образом он очутился за несколько кварталов от здания общеобразовательного учреждения, к которому, собственно, и направлялся. 'На двух работах верчусь, ещё и репетиторство, подкалымить малость… Вчера тетради оболтусов своих проверял до трёх часов ночи. Да жара эта аномальная, чтоб её… На ходу уже засыпаю!' Мужчина вытер лицо вынутым из кармана платком. Смутно припоминалось усталое личико миловидной шатенки. Кажется, девушка что-то спрашивала у него, а он что-то отвечал ей. Что? Раскалывающаяся голова отреагировала на этот вопрос новым приступом боли. Безо всякой надежды отыскать незнакомку, мужчина пробежал взглядом по фигурам прохожих, даже немного пробежался по улице — назад, до ближайшего перекрёстка, ещё раз внимательно посмотрел по сторонам. Едва не окликнул мелькнувшую в толпе шумной молодёжи похожую девушку, вовремя понял — не та. Да если бы и она, что ей сказать, не рискуя показаться психом?

Мужчина нервно глянул на циферблат часов. Чёрт, опаздывает! Машинально снял с рукава лёгкого пиджака длинную золотистую нить с петелькой посередине. Раздражённо стряхнул находку с пальцев и размашистой походкой поспешил на работу.

Петелька сама собою развязалась в полёте. Едва осев на заплёванный тротуар, нить рассыпалась мельчайшей пылью.

Заблудившись, теперь уже окончательно, Марина медленно двинулась вдоль бесконечного ряда гаражей, издававших запах нагретого солнцем железа. Как назло, ни единой живой души кругом. И куда все попрятались? Вот ведь попала, так попала...

Погружённая в свои невесёлые и несколько заторможенные мысли, девушка не сразу заметила одно странное явление, заставившее её поднять взгляд с заваленной мусором дороги. А когда заметила, мигом вынырнула из того сомнамбулического состояния, в котором пребывала всё последнее время.

В совершенно неподвижном сухом воздухе тюлем колыхалось бесформенное марево с размытыми краями. Марина прекрасно видела и длинный бетонный забор, тянущийся по левую руку, и череду гаражей справа, и дорогу со следами шин, видела вплоть до мельчайших деталей: с разноцветными граффити, с чешуйками облупившейся краски и островками ржавчины на поцарапанных воротах, с разбросанными в пыли фантиками, яркими пакетиками из-под чипсов и растоптанными окурками. И посреди всего этого, словно прошедшая через обработку в Photoshop`е картинка, — клочок пепельного неба над макушками чёрных, будто обгоревших деревьев с голыми, сухими ветками, торчащими в стороны иголками рассерженного ежа. Выглядело это настолько неправдоподобно и, в то же время, фантастически реально, что девушка так и стояла, не дойдя до парящего на её пути феномена несколько метров, прижав ладонь к приоткрытым губам. И думала о том, что именно так, наверное, должна была чувствовать себя Алиса Кэрролла, заглядывая в сказочное Зазеркалье… Или пытаясь догнать Белого Кролика, одетого в жилет и бормочущего себе под нос 'Ах, Боже мой, Боже мой! Как я опаздываю', а затем ныряя за ним в нору. Кажется, её личный 'проводник в Страну Чудес' тоже куда-то очень спешил.

Девушка стала с опаской подкрадываться поближе, передвигаясь мелкими бесшумными шажками буквально по миллиметру. К досаде Марины, для того, чтобы изображать из себя ниндзя, она вырядилась крайне неудачно. Строгую блузу, юбку-карандаш и лодочки на высоченной шпильке, в которые обулась за каким-то чёртом обулась ('Перед приёмной комиссией решила повыделываться? Вот и повыделывалась!'), было бы неплохо заменить, к примеру, на кеды и спортивный костюм. Но, как известно, дорога ложка к обеду...

Опомнившись, Марина принялась лихорадочно озираться. К счастью или нет, ни единой живой души в пределах видимости она не обнаружила. Для такого большого города, пусть даже это конкретное местечко не слишком оживлённое, всё же очень и очень странной кажется подобная безлюдность. Складывалось впечатление, что так и должно быть, никто, кроме неё, не должен ничего видеть. Это — её персональное чудо, она так долго ждала и втайне от всех надеялась, что однажды с ней случится нечто подобное, и вот ей осталось всего лишь сделать шаг, но… Она оказалась не готова пойти навстречу своей судьбе. Перенасыщенная адреналином кровь заставляла сердце колотиться в сумасшедшем ритме, Марина кусала пересохшие губы и не находила в себе смелости протянуть руку, чтоб коснуться чуть колеблющейся субстанции и на ощупь убедиться в реальности того, что показывают ей глаза. Она жадно вдыхала запах, доносящийся до неё оттуда вместе с едва ощутимыми порывами — запах прохлады, свежести, с чуть горьковатыми нотками пепла и терпким привкусом палой листвы, высохшей в пыль.

'Ну же, смелее!' — раздался в сознании повелительный голос. 'Голос моего сумасшествия', — неуверенно дрогнули белые губы. Девушку шатнуло вперёд, к мерцающей поверхности, отдалённо напоминающей радужную плёнку разлитого в воде бензина, но в последний момент Марина сумела восстановить равновесие. Алиса без промедления залезла в нору Белого Кролика и ни минуты не мешкала перед тем, как войти в Зазеркалье. Но Алиса была маленькой девочкой, для которой чудеса ещё казались чем-то, само собой разумеющимся. Марину же разрывали на части сомнения и противоречивые желания. Ей казалось, сама её душа сейчас тоскует и стремится, во что бы то ни стало, попасть в этот мёртвый лес, выглядевший так, словно эти прямые стволы полыхали когда-то, как коробок спичек, тронь — осыплются золой и пеплом. Пожар давно отгорел, но жизнь, уходя, забыла дорогу в тот край. Девушку пробирала дрожь при одном взгляде на эту выжженную землю, но её как на аркане тянуло ступить на неё. Марина судорожно вздохнула… и сделала шаг.

Ладонь, выставленная перед лицом ('Как же у меня дрожат пальцы!'), не встретила ни малейшей преграды. Девушка вообще не почувствовала при переходе ничего особенного, только слабое прикосновение, словно провели по всему телу большим куском легчайшего шёлка. Острые шпильки глубоко вонзались в мягкую почву без намёка на растительность. Нигде не видно ни островка травы, ни листочка — вообще ни одного цветного мазка: зелёного, жёлтого, оранжевого, коричневого или красного на фоне беспросветной черноты. В палитре здешнего творца, похоже, разом кончились все краски, и ему пришлось рисовать свою картину, используя последнюю оставшуюся, зато уж она-то была представлена во всём многообразии оттенков, в мельчайших, почти не заметных нюансах. Марина обернулась. За спиной расстилался всё тот же безрадостный пейзаж. Надеялась ли она увидеть там осколок старого мира: заброшенную стройку за белым забором, пару метров асфальта и бледное от жары солнце? В любом случае, оказалось, что эта дорога в один конец.

Небо над лесом было седым. Казалось, облака ползут так низко под тяжестью не дождя и не снега, а пепла. За рваными клубами прятались две луны: одна больше, темней, а вторая меньше раза в полтора, почти белая, с отливом в серебро. Так как всё равно больше никаких ориентиров не было, Марина медленно пошла на её мягкий свет.

Первые метры давались непросто. Девушка постоянно оглядывалась, не решаясь отойти от приметного дерева с расколотым надвое стволом, у корней которого на чёрной земле внезапно начинались её следы. Но довольно скоро поняла: глупо топтаться на одном месте, чего она там может дождаться? Не посыплются же на неё чудеса, как из рога изобилия… Хватит пока одного.

Не предназначенные для кроссов по пересечённой местности туфли пришлось снять и нести в руках. Земля была прохладной, но не настолько, чтобы перестать чувствовать пальцы ног. Шагать по едва пружинящей мягкой почве было даже приятно, только чуть покалывала непривычные к хождению босиком ступни старая хвоя, кое-где покрывающая тонким слоем почву. Сковывающая движения юбка быстро обзавелась непредусмотренным дизайнерами разрезом по шву. Безумие, но теперь, одна, в незнакомом месте, таящем в себе Бог весть какие угрозы, без самых необходимых припасов и приспособлений, Марина чувствовала себя в большей защищённости, чем в обычной для неё обстановке. Она могла сравнить себя с рыбой, выпущенной из аквариума в родной водоём. Стоило бы паниковать, но в душе разливалось ничем не мотивированное спокойствие.

(Территория Ант`ариеса. Настоящее.)

Беззвучно стелются шаги в мягких шнурованных сапогах. След в след, как ходят по болотам, когда не знаешь, в каком месте под тобой расступится коварная трясина. Как ходят волки, собравшись в стаю. Впрочем, Чёрный лес, как прозвали Антариес неграмотные крестьяне, опаснее любой топи. А три человека, идущие по нему, даже разделившись поодиночке, заставят побежать, поджав хвосты, самых лютых из серых хищников. Хотя людьми они считались разве только по рождению — те, перед кем открылись ворота телларионского замка, войдя в него, навсегда теряют принадлежность к своему племени. Все они одной расы — расы ведьмаков. Именно это слово шепчут им вслед, суеверно осеняя себя знаком Хозяйки, — так, на всякий случай, кто знает, что на уме у этих молодчиков? Боевые маги давно привыкли к оскорбительной когда-то кличке, словечко прижилось и перешло в статус официального наименования.

Их боятся, им не верят, но при этом никто и никогда не выступал против них в открытую. Они представляют собой великую мощь, но их не интересует светская власть. Их предназначение в другом. И они каждый миг помнят о своём долге.

Бесплотными тенями скользят друг за другом три тёмные фигуры. Чёрный испокон веков считается цветом смерти и скорби, в чёрную одежду обряжают покойников. Из живых во всё чёрное имеют право одеваться лишь ведьмаки. Кому, как не им, смертникам, такая 'почесть'? Но в здешних краях, на фоне обгоревших скелетов деревьев-исполинов и бесплодной голой земли, подобный наряд служит лучшей маскировкой, превращая цвет смерти в цвет жизни.

Ведьмаки возвращались с задания. Казалось бы, уже столько лиг Антариеса измерили шагами, а всё равно каждый раз не удаётся скрыть радости и облегчения, когда переходишь границу мёртвых земель, и над головой опрокидывается синяя чаша неба, не затянутого уже привычным туманом. Совсем скоро они увидят белые башни Теллари`она. Но, похоже, придётся на неопределённый срок позабыть мечты о сытной трапезе и ночлеге под надёжной крышей. И дело на этот раз не в расплодившейся нечисти.

Идущий первым мужчина вскинул правую руку в предупреждающем жесте. Небольшая группа остановилась одномоментно, словно бы представляла собой цельный организм. Подавший сигнал не был самым сильным магом в тройке, скорее даже наоборот, и он сам, и два его более молодых спутника знали об этом. Но им и в мыслях бы не пришло пытаться оспаривать его авторитет. И причина заключалась даже не в дисциплине, а в уважении. Он был их наставником, он фактически был их отцом.

— Парни?..

— Я тоже это почувствовал, учитель, — кивнул светловолосый.

— Мощный выплеск пространственной магии. Очень высокого порядка. Не меньше девятого уровня. А то и внеуровневый, — внёс конкретику брюнет.

— Проверим, какого облезлого гр`алла там творится, — решил мужчина, и маленький отряд сменил направление движения.

Мирная прогулка по лесу продлилась недолго. Девушка резко остановилась, прерывисто дыша. Где-то рядом раздался негромкий треск, как если бы сломалась сухая веточка. Этот звук раздался пугающе в тишине, не нарушаемой ни щебетом птиц, которых в этом странном месте, скорее всего, просто не было, ни даже шумом ветра, залетавшего, похоже, в какие угодно края, только не сюда. Марина вся обратилась в слух. Треск не повторялся. Медленно выпустив воздух из лёгких, девушка заставила себя продолжить путь. Около минуты, основательно растянувшейся в её испуганном воображении, ничего не происходило. Затем послышался слабый шорох. Затем ещё и ещё раз… Это произвело на неё такое действие, как если бы в мирном городе взвыла сирена воздушной тревоги. Кто-то потихоньку наблюдал за нею, подлаживаясь под её походку и темп движения. Зачем? Чтобы оценить, насколько она опасна… одинокая, насмерть перепуганная девчонка. Чтобы поближе подкрасться… И напасть! Шелухой осыпался налёт цивилизации, оставив голые инстинкты загоняемой дичи. Сердце подкатилось куда-то к горлу и едва не выпрыгивало оттуда. Адреналин вновь впрыснуло в кровь, и теперь этот бурлящий коктейль прилил к ногам, побуждая сорваться с места и бежать, бежать, бежать...

Никогда прежде Марина не выкладывалась настолько полно. Не рвала жилы, пытаясь выжать из своего тела больше, чем было даровано ему природой. Она справедливо полагала себя посредственной бегуньей, но сегодня от её скорости зависела жизнь. Марина не оборачивалась, понимая, что малейшее промедление погубит её. Было не время любопытствовать, достаточно звуков, достигавших слуха сквозь шум крови, чтобы понять, что за ней гонится массивный и стремительный зверь. Девушка не могла даже кричать — экономила дыхание, да и не видела смысла в призывах о помощи. По всем признакам лес не населён людьми, кто в здравом рассудке станет здесь жить? Да и случайные путники постараются выбрать иной маршрут, приятнее. Не может же весь этот мир быть таким!

Казалось, ноги крепятся на разболтанных шарнирах и теперь прогибаются во все стороны. Дыхание вырывается с присвистом, а перед глазами настолько темно и багрово-мутно, что Марина бежала уже почти вслепую. Она спотыкалась уже несколько раз и боялась только упасть. Падение будет равносильно смерти. Но движения её становились всё более слабыми, и, наконец, случилось самое страшное — она проиграла хищнику свою жизнь. Девушка запнулась о выступающий из земли корень, прокатилась по земле несколько метров, и осталась лежать в ворохе полуистлевшей листвы у подножия раскидистого дерева. Рассудок продолжал лихорадочно отыскивать пути к спасению, но тело уже сдалось. Марина могла лишь приподняться на подламывающихся руках и загнанно дышать. Горло сжимал спазм, она была близка к обмороку, и думала о том, что потеря сознания для неё сейчас будет к лучшему. Если повезёт, она даже не почувствует боли.

Человеческие голоса прозвучали в её сознании, словно ангельское пение. Зрение медленно прояснялось, и Марине удалось разглядеть среди деревьев три чёрные фигуры и замершую всего в нескольких метрах от неё невообразимую тварь, примерно двух метров в холке, полностью покрытую тёмной, с зеленоватым отливом чешуёй. Зверь, при своих внушительных габаритах, вовсе не выглядел неповоротливым, и девушке оставалось лишь удивляться, каким чудом ей удалось так долго убегать. А ещё оставалось загадкой то, как вовремя появилась помощь. Ведь она даже не кричала, но спасители пришли в самый критический момент. Впрочем, в ту секунду её мало интересовали мотивы их поступков.

Сознание сумбурно выхватывало фрагменты из общей картины происходящего. Торчащий в загривке монстра метательный нож, засаженный по самую рукоять. Его собрат, точная копия, готовая в любой момент быть пущенной в ход, серебристой рыбкой мелькает в ловких пальцах черноволосого мужчины. Обострившимся животным чутьём Марины заступник сам воспринимается как некий опасный прямоходящий хищник, и неизвестно ещё, защитит он или нападёт...

Казалось, острая полоска стали не причиняет чешуйчатой образине никаких видимых неудобств, но именно этот манёвр заставил тварь отложить расправу над лёгкой добычей и принудил сперва разобраться с более опасными противниками. Марина попыталась встать. Если не сумеет бежать, она готова ползти отсюда. Нежданные помощники могут погибнуть. Полагаться следует лишь на саму себя.

Почувствовав её движение, чудовище повернуло к ней крупную башку, защищённую костяными пластинами, что придавало жуткое сходство с голым черепом. Впрочем, более отвратительную тварь и без того сложно было представить. Ей место в кошмарах, а не в реальной жизни! 'А ведь именно этого монстра я видела в сегодняшнем сне', — подумала девушка. И встретилась взглядом с глазами твари. Подобного выражения она не видела даже у бешеных животных.

Старший из мужчин что-то крикнул ей, она не разобрала слов, но по выразительному жесту рукой догадалась, чего от неё хотят, и плавным движением опустилась на землю. А три появившихся из ниоткуда человека превратились в смазанные тени, и тени эти начали кружить около покачивающегося на мощных лапах чудовища… В какой-то момент Марина перестала наблюдать за схваткой. Истощение, физическое и душевное, какого она не испытывала в своей жизни… Портал между мирами, тварь из сбывшихся кошмаров, нависшая угроза быть съеденной заживо, странные люди, двигающиеся со скоростью охотящихся гепардов… Помогут ли они ей, и если да, то с какой целью? Сомнений в том, что она попала в сказку, не было. Вот только на добрую она пока не слишком-то походила.

Прикосновение к плечу вызвало в девушке всплеск паники. Марина задёргалась всем телом, пытаясь вырваться. Негромкий успокаивающий голос мало помогал, рассудок выстроил непроницаемую стену, и девушка слышала лишь ровный тон, низкий тембр, но не понимала смысла сказанного. Всё же, то ли приступ истерики выпил из неё последние силы, и девушку попросту охватила апатия, то ли уговоры и впрямь возымели благотворное действие, но Марина понемногу притихла. К ней возвращалось нормальное восприятие окружающего мира, и она увидела, что лежит между свернувшихся подобно толстым анакондам корней дерева, а перед ней присел на корточки мужчина, которому она дала бы навскидку лет тридцать пять-сорок. Забранные в хвост пепельные волосы открывали худое обветренное лицо, не отличающееся гармоничностью черт. Глубоко посаженные светлые глаза неопределённого цвета смотрели на Марину испытующе, но без угрозы. Незнакомец взял её безвольно обмякшую руку, и её ладошка показалась детской, с хрупкими, как у птицы, косточками в его широкой, каменной твёрдости ладони. Пожатие было бережным и почти неощутимым. Проявление человеческого участия — этого оказалось слишком много для Марины. Она прижалась к мужчине, вцепившись в его кожаную куртку, и отрицательно покачала головой в ответ на его фразу, сказанную с вопросительной интонацией.

— Не понимаю. — Она действительно не понимала, хотя расслышала все звуки, некоторые из которых не имели аналогов в более-менее знакомых ей языках, и Марина сомневалась, что сумела бы правильно воспроизвести эти звуки. Или… всё же сумела бы? На секунду она потеряла связь с миром. Словно переключили программу на компьютере, и неродная речь показалась вдруг такой привычной, как будто она училась ей с рождения, с первых слов, что были ею услышаны в колыбели. Удивление было настолько тусклым, что исчезло уже через минуту. После всего случившегося Марина сомневалась, что сохранила способность испытывать это чувство.

— Девочка сильно напугана, — сказал мужчина, обращаясь к своим спутникам.

— Малышка держится совсем неплохо, — заметил один из них, с выгоревшими волосами соломенного оттенка и небольшой чёрной родинкой на щеке — единственное, что было в нём тёмного, помимо одежды. Чёрное категорически не шло ему и смотрелось столь же неуместно, как траурный наряд на новобрачном. — С виду такая птаха, а улепетнула от н`арлага. — Парень заметил обращённый на него взгляд Марины и улыбнулся ей, светлой улыбкой, преобразившей вроде бы ничем не примечательное лицо — одно из тех честных открытых лиц, которые, единожды увиденные, вызывают доверие и симпатию.

— Всё это не имеет смысла, если нарлаг дотянулся до неё. — Марина могла поклясться, что уже слышала этот глубокий голос, не сегодня, а раньше, гораздо раньше… Она впилась взглядом в лицо молодого мужчины, отвлёкшего от неё ту тварь… нарлага, как они называют убитого монстра. Если блондина можно было сравнить с одним из Светлого воинства, то его товарищ вызывал ассоциации с демонами. Не с инфернальными созданиями, вышедшими из глубин преисподней, а с мятежными духами лермонтовских поэм и полотен Врубеля.

— Нет. — Она сказала это по-русски и тут же исправилась: — Нет. — Слова текли легко и свободно. — Эта… этот нарлаг не успел меня коснуться. Вы появились как раз вовремя, спасибо вам. Вы спасли мне жизнь. — Она не знала, что ещё можно сказать сейчас.

— Надо же, а я-то уже подумал, будто ты, девочка, не понимаешь общий язык. — Марина молча пожала плечами. Похоже, пепельноволосый был старшим не только по годам, но и по званию. По крайней мере, одеты они одинаково… как солдаты или представители аналога местной правоохранительной структуры. Или чего-нибудь в этом роде. — И одета ты… кхм… странно.

Блузка, сквозь тонкую ткань которой просвечивает кружево нижнего белья, юбка, едва прикрывающая колени… Если здешние женщины прячут волосы под чепцами, затягиваются в корсеты, а из-под тяжёлой юбки с кринолином им неприлично выставить даже носок туфли, то Марина в глазах спасителей действительно выглядит странно. А если выразиться точнее, как продажная девица, отдавшая за медный грош последнюю совесть. Краска бросилась ей в лицо. Парень с родинкой смущённо закашлялся. Брюнет молча расстегнул фибулу на плаще, и мягкая ткань опустилась Марине на плечи. Но не успела она поблагодарить, как мужчина отпрянул, словно обжёг об неё руки. Собеседник девушки удивлённо покосился на молодого человека, но ничего ему не сказал, а вместо этого вновь обратился к Марине:

— Как тебя зовут, синеглазка?

— Марина.

— Славное имя. Я мастер К`оган, а эти двое молодцов волею Многоликой Хозяйки мои ученички. — 'Интересно, по каким делам мастер этот Коган, и чему у него учатся эти антагонисты'.

— Трей, — представился 'Ангел'. 'Демон' промолчал. Из груды какой-то мелкой трухи он извлёк два метательных ножа, лезвия их были покрыты мерзкой на вид зеленоватой субстанцией. Несколько раз воткнул ножи в землю, протёр и спрятал в поясные ножны. Туши убитой твари видно не было. Или они просто прогнали нарлага?

— Дохлая нечисть превращается в прах, — объяснил Коган, догадавшись, что она высматривает. — А теперь рассказывай, Марина, кто ты и как сюда попала. И чем подробнее, тем лучше. Мы не торопимся.

— Вы мне не поверите.

— Я повидал немало странных вещей, девочка. Просто говори правду. Мы не враги тебе, нас не стоит бояться.

Марина и не думала ничего скрывать. Эти люди уже помогли ей, и в её интересах покрепче держаться за них. Перспектива блуждать по чёртовому лесу в одиночку совсем не прельщала, этак она не протянет и часа, став чьим-нибудь обедом. Находиться под защитой троих сильных вооружённых мужчин не в пример спокойней. У девушки имелось много вопросов, но пока она сама обстоятельно отвечала на вопросы мастера Когана. Стоит немного подождать, и она всё узнает, возможно, даже спрашивать не придётся. А сейчас ей не хотелось показаться навязчивой.

Пока она рассказывала свою историю мастеру Когану, его ученики не сидели без дела. Неприветливый 'Демон' вернулся с охапкой веток и несколькими полешками и сноровисто разводил костёр. Марина не заметила ни спичек, ни какого-либо намёка на зажигалку, кресало или нечто похожее, — словом, совсем ничего такого, с помощью чего можно было добыть огонь; жаль, но подойти поближе и посмотреть она не могла. Тем не менее, через несколько секунд под руками молодого человека заплясал огонёк, пожирая растопку из мелких веточек и хвои. Сложенный в виде колодца костёр быстро осветил и согрел небольшую полянку. Трей, что-то неразборчиво бормоча себе под нос, обходил кругом импровизированный лагерь. Остриём меча он чертил по земле неглубокую борозду, и порой Марине казалось, что проведённые Треем линии некоторое время светятся синеватым фосфорическим сиянием и только после этого погасают. Затем Трей и его друг (слыша их непрекращающиеся беззлобные подколки и шуточки, нетрудно было догадаться, что эти двое знакомы уже очень давно) вместе проверили всё, что попало в границы контура, заглянув чуть ли не в каждое дупло и изучив все норы, и только тогда успокоились. Спокойствие 'Демона' выразилось в затачивании меча, а спокойствие Трея — в отработке серии ударов в стиле боя с тенью, но парень при этом двигался с такой скоростью, что сам стал тенью. В разговор учителя и Марины они не вмешивались.

К этому времени поток вопросов иссяк. Беседа увяла, и мастер Коган не спешил её возобновлять. Он задумчиво потёр подбородок, заросший недельной щетиной, а затем долго смотрел на Марину, словно бы надеялся найти в ней все разгадки. Похоже, в этом странном месте временам суток было лень сменять друг друга, и луны всё так же висели в небе, похожем на ангорскую шерсть, даже не переместились ни на чуть. Но повеяло вечерней прохладой, и Марина плотнее запахнула полы плаща. Она не чувствовала себя неуютно рядом с мастером Коганом, при том, что он пытается прочесть её, как книгу. Даже в его непривлекательной внешности было что-то располагающее, и сам он ощущался ею утёсом, с виду мрачным, но дающим защиту от любого ветра.

— Послушай-ка, девочка. Я не знаю, кто тот маг, который открыл для тебя контролируемый прорыв… что уже само по себе невероятно. Ясно только одно — мне с ним не тягаться. Демоны Бездны, да я вообще не предполагал, что кто-либо из ныне живущих обладает такой силой… и такими знаниями, а это ещё важней. И весьма сомнительно, что этот скромняга-умелец не сумел подобрать для тебя местечко побезопаснее, и населённое более гостеприимными обитателями. Как не верится мне и в его ошибку. Маги такого уровня им не подвержены. Поэтому остаётся один вариант — всё прошло так, как и было запланировано.

— Я попала по месту назначения? В нужные руки, так сказать? Кому-то было необходимо, чтобы я встретилась именно с вами? — Понять бы хоть что-нибудь!..

— Именно, синеглазка. Насколько я помню, в ближайшие несколько дней в этой части Антариеса не были запланированы рейды ни одного отряда ведьмаков. Мы единственные, кого ты могла здесь встретить. А до окраины Чёрного леса почти десяток лиг. Это если напрямик, и при условии, что ты достаточно чётко представляешь, в какую сторону надо двигаться. Даже при большой доле везения ты не выбралась бы отсюда.

— Ясно. — Наверное, сейчас она должна испытывать потрясение, шок, отказываться понимать, что происходит. Случившееся с ней выходило за всякие рамки обыденности. И всё же, признавая всю фантастичность этой переделки, она оставалась относительно спокойной. Даже чересчур спокойной. Но она уже давно знала, что так и будет, что чудо ворвётся в её скучный мирок, уведёт за собой, за пределы реальности. Что, рано или поздно, её судьба совершит крутой поворот. Так почему бы не теперь, когда она готова была сделать шаг во взрослую жизнь? Когда уверенность уже начала меркнуть.

Мастер Коган отстегнул от пояса флягу и протянул ей. Марина отвинтила крышку. Вода. Прохладная и слишком вкусная по сравнению с той, что течёт из водопровода. Эту явно набирали из чистого источника.

Наверняка ей следовало быть скромней, и отпить всего пару глотков, но она только сейчас поняла, как её мучила жажда.

— Пей, не стесняйся, — со смешком посоветовал мастер Коган. — Во фляжке не убудет. — Марина внимательно изучила сосуд. Вода почти выплёскивалась из горлышка. А ведь должна была остаться на дне.

— И здесь тоже, — подхватил Трей, с видом заправского фокусника извлекая из полупустой на вид сумки буханку тёплого, будто только из печи, хлеба, ароматную головку сыра, запечатанный воском горшочек масла, варёные яйца, какие-то странные фрукты с тонкой зелёной кожурой и сочными жёлтыми дольками внутри. Гора продуктов росла, но сумка по-прежнему выглядела наполовину полной.

— Прямиком из телларионских закромов, — пояснил старший волшебник. Да, теперь Марина была почти уверена в том, что её новые знакомые не понаслышке знают о магии. — Кстати, насчёт Теллариона. Именно туда мы и направляемся.

— Телларион? — Марина с готовностью ухватилась за возможность узнать что-нибудь полезное. Впрочем, полезными для неё сейчас были любые знания о мире, в который её закинуло волей никому не известного мага. — Что это за место? Долго до него добираться?

— Совсем не долго. — Мастер Коган отрезал ломоть хлеба, намазал маслом и протянул собеседнице. — Уже завтра утром ты полюбуешься на его белые башни. Удивительное зрелище, особенно для тех, кто видит его впервые. Телларион много сотен лет назад был построен, как город-защитник.

— Защитник от монстров, подобных тому, что напал на меня?

— Верно, девочка. Поговаривали, что долгие годы жизнь в окрестностях Белого города была спокойной. Тогда редко какая тварь высовывалась за пределы Антариеса в поисках поживы. Но те счастливые времена уже мало кто помнит. Пришла пора, и моим предшественникам воочию довелось убедиться в том, что Телларион недаром был построен. Чёрный лес ширится и разрастается, того и гляди подползёт к городским воротам. Нечисть плодится десятками и сотнями, и ей становится тесно в Лесу. Известно отчего — жрать нечего. Эту пакость уже солнечный свет не страшит… Впрочем, что я тебе рассказываю? Это может быть интересно лишь ведьмакам. Прочие предпочитают затыкать уши, чтоб после не видеть кошмаров.

— Увидеть кошмар не страшно. Страшно, если кошмар увидит тебя, — сказал черноволосый. Молодой маг взял с расстеленной на земле холстины спелый плод, названия которого, как и многого другого в этом мире, Марина пока не знала, медленно покатал в ладонях. Девушка заметила, что во время трапезы он так ничего и не попробовал, а на все попытки весельчака Трея разговорить его отвечал односложными фразами или молчанием.

— Близится ночь, — заметил мастер Коган. Трей кивнул и принялся сооружать ночлег из толстого слоя сухого лапника, укрытого плотными шерстяными одеялами.

В Антариесе никогда не было ни дождя, ни снега, ни ветра, не было здесь ни летней жары, ни зимнего холода, поэтому им не понадобились даже навесы. Они просто легли рядом на безопасном расстоянии от огня. Марине досталось более тёплое место посередине, между Треем и мастером Коганом. 'Демону' выпало дежурить эту ночь первому. Когда он встал из-за костра, чтобы на всякий случай проверить, не прервалась ли где и не стёрлась линия охранного круга, из его ладони на землю выкатился забытый им плод. Марина зачем-то подняла его — светло-зелёный мягкий шар. Он был ещё тёплый, согретый руками мужчины, который не счёл нужным сказать ей своё имя. Марина откусила, и брызнул медовый сок. Никогда в жизни она не пробовала ничего подобного. Вкус был сладок и горек одновременно, и она не знала, чего в нём больше — сладости или горечи.

Вопреки опасениям, будто она не сумеет заснуть рядом с тремя незнакомыми мужчинами, пусть даже они не подали поводов для сомнения в честном и порядочном к ней отношении, сон сморил Марину почти мгновенно. Ей не помешали ни острые сучки, впившиеся в рёбра, ни колючее одеяло, ни тихий разговор над головой.

— Признаться, я очень удивился, когда наша очаровательная находка обрела дар речи. Поначалу я был уверен, что она нас не понимает. Да ещё этот лёгкий акцент… заметили? Знаете, где говорят на таком наречии? В Кармалл`оре. И не где-нибудь в предместьях, а в самой столице, при дворе герцога! У неё речь благородной дамы.

— Ну и ну. Неплохо же ты в этом разбираешься.

— Положение обязывает… ха.

— И что мы скажем в Телларионе?

— Ты имеешь в виду — что мы скажем нашему безупречному предводителю и его не менее безупречным прихлебателям? Да ровным счётом ничего.

— Ай-яй-яй, как можно, как можно! Где же ваше почтение к Великому Магистру?

— К Великому Безумцу, ты хотел сказать? Озвучить, где, или сам догадаешься?

— Благодарю покорно, моё там же.

— И под каким предлогом мы проведём девушку в замок? Не пронесём же её за пазухой.

— Предлог будет самый благовидный, не сомневайся. В конце концов, она не окажется единственной женщиной в замке. Необходимо, чтобы девочка кое с кем встретилась.

— Надеюсь, у этого кое-кого котелок варит получше нашего. Лично я ума не приложу, зачем она могла понадобиться в Пределе. Красивая девушка… эй, не смотрите на меня так осуждающе! Одними словами обета не нарушишь. И не возразите, будто я неправ. Ну, да, красивая. Не глупа, судя по тому, как она говорит, да и неплохо образована, с хорошими манерами. Уж в этом-то я знаю толк. Пусть и ведёт себя странно для благородной дамы, так ведь она не из нашего мира, почём знать, какие там обычаи. Да, всё это замечательно… Но что с того проку? Я не почувствовал в ней ни намёка на дар. Может, вы меня разубедите? В таком случае я только порадуюсь, если окажусь слепым дураком.

— Не верится, что я это говорю… Как ни прискорбно в этом признаться… но ты не дурак. Только не зазнавайся.

— Я, как и вы, ничего не почувствовал. Магии в ней не больше, чем нисколько. Но зато рядом с ней магия ведёт себя немного… странно.

— Поясни!

— Да, в чём эта странность заключается?

— Не знаю, как объяснить… показать вам, как я это вижу. В Антариесе магия рассеяна повсюду — в земле, в воздухе. Даже в этих мёртвых деревьях застряли мельчайшие крупицы. У неё тёмная природа, извращённая. И выглядит весьма неприглядно, ну да вы сами знаете. Как потёки слизи, как разлагающаяся плоть, как костяное крошево… Она противна нашей сути, и наш дар отторгает её. А девушка… Марина… эти частицы тянутся к ней, проходят сквозь неё. И преобразуются в нечто иное. Магия будто очищается… Нет, она превращается в поток чистейшей энергии. И после вновь рассеивается вокруг. Если на то, чем раньше была магия Антариеса, не взглянуть без омерзения, то, изменившись, она становится прекрасной. Так и просится в руки, но я не знаю, как её взять. Это похоже...

— На Первоисточник.

— Да.

— Складно поёшь, дружище! Снимай чёрное и становись менестрелем. От поклонниц отбоя не будет!

— Нет уж, спасибо. Чёрное меня вполне устраивает, от прочих цветов отвык за столько лет. Да и спать не смогу спокойно, зная, что сон мой охраняют олухи вроде тебя.

— Предпочитаешь вовсе не спать, охраняя чужой сон? Да ты самоистязатель, братишка! Надеюсь, эта болезнь не заразная?

— Не беспокойся, у тебя на неё с рождения отличная сопротивляемость.

— Не надоело препираться? Можете не отвечать, вижу, что нет. Надеюсь, мне не придётся впредь повторять, что вся правда о Марине должна остаться только между нами? Особенно это тебя касается, парень.

— Да ну бросьте! За кого вы меня принимаете?

— За большого любителя почесать языком. Это в Антариесе у Его Безумства нет ушей и глаз, в Телларионе ситуация другая. Поэтому не следует лишний раз трепаться о девушке. Она — самая обычная девчонка, каких тысячи. Уяснили?

Марина поёжилась от ночной свежести, но не проснулась. Почва была не прогрета солнцем, лучи которого не проникали в Антариес, и прохлада, поднимающаяся с земли, стала ощущаться сквозь ветви и одеяла. Трей укутал девушку в ещё один слой шерстяной ткани и сам лёг рядом. Ей стало теплее, но она не заметила и этого. Она вновь видела сон.

Весело хохочущая девочка в нарядном платьице перестала смеяться. Древние стены огласил слитный вопль ужаса, вырвавшийся у кормилиц и нянюшек, окруживших маленькую госпожу, когда она неловко взмахнула руками и красивой безжизненной куклой упала на чёрно-белые плиты старого замка. Рассыпались по шахматному полю длинные каштановые кудри, а синие глаза вопросительно устремились ввысь: 'Что теперь?'