Обожженная душа

Пролог

Я резко остановилась и прислушалась к шуму, раздавшемуся сзади. Наверное, показалось, хотя в моей ситуации беспечность недопустима. Я снова сделала несколько шагов, приближаясь к цели. Ноги путались в длинных многослойных юбках. Еще недавно белоснежное платье выглядело грязной тряпкой. К тому же на фоне темного коридора я выделялась светлым пятном, и представляла собой прекрасную мишень. Нужная дверь находилась в конце длинного мрачного прохода, изрезанного многочисленными нишами. Некуда свернуть и трудно спрятаться. Скоро они будут здесь, и если я не успею...

Шорох повторился. Они рядом! Как же я могла быть такой дурой? Я почти слилась с каменой нишей, отчетливо сознавая, что надолго это меня не спасет. В ту же минуту арбалетная стрела ударила в пол в нескольких шагах от меня. Если бы не успела, сейчас бы присоединилась к остальным в огненных чертогах Нибара. Сжала взмокшей ладонью в кармане ключ, прикрыла на миг глаза и метнулась вперед. Всего лишь несколько шагов! Мне нужно пройти несколько шагов и вставить этот хейганов ключ в замок. Он сказал — тогда у меня будет шанс. Он болен, возможно, просто бредил. Но именно от этого бреда сейчас зависит моя жизнь.

В голове промелькнула мысль, что ругательства не к лицу благородной шанэли, однако, учитывая ситуацию, воспитание, манеры и этикет хотелось послать в Бездну, вместе с воспитательницей, на протяжении семнадцати лет исправно вкладывающей их в меня. Неужели вся моя предыдущая жизнь, все мои скромные победы и достижения были ради этого дня?

— Карэн! — до меня донесся едва слышный голос, почти шепот, в котором мое воображение без труда распознало нотки торжества. Почему-то я не сомневалась, что именно он захочет сделать первый выстрел. Не это ли говорит о его безумии?

Вот и дверь! Я могла бы до нее дотронуться, если бы для этого мне не пришлось отлипнуть от стены, в которую я буквально впечаталась на последних лирах. Теперь...

Я метнулась вперед и дрожащей рукой вставила ключ в замочную скважину. Несколько бесконечно долгих секунд ничего не происходило, и я уже начала отчаиваться, когда, наконец, замок поддался, и меня тут же окутал мрак. Что-то ударило меня в спину, но, не обращая внимание на боль, едва оказавшись за порогом, закрыла дверь. Я не успела отойти и нескольких шагов, как дверь сотряслась под обрушившимися на нее ударами. Один, второй, третий… Я не знала, сколько здесь пробуду. Возможно, за это время я успею истечь кровью. Она уже пропитала ткань на спине и медленно стекала по ногам. Арбалетная стрела застряла где-то под лопаткой и при всем моем желании, самостоятельно ее вытащить было нереально. А обращаться за помощью к тем, кто сейчас выбивает дверь, было неразумно. Впрочем, скоро владелец стрелы вполне может вернуть ее себе без каких-либо осложнений. Хотя это странно — тайная комната с запертой дверью существовала здесь не одно столетие, а привлечь к ней внимание посчастливилось лишь мне.

Медленно прошла вдоль стены, стараясь не обращать внимания на грохот. Крат и огниво находилось там, где мне и сказали. Несколько неудачных попыток, наконец, увенчались успехом, и я смогла рассмотреть, куда же меня занесло.

Огромная пещера, давящие стены. Потолок, теряющейся где-то во тьме. В отдалении слышится стук капель. Значит, от жажды я не умру… Хотя, учитывая, что онемела часть спины, я ослабла и дрожу, жить мне осталось не так и долго.

Здоровой рукой я вытащила шпильки, сковывающие мои непослушные волосы. Среди них нащупала заколку, с острым концом, изготовленную из марильда, одного из самых дорогих металлов в Лазурии. Сомневаюсь, чтобы с ее помощью я могла бы кому-то серьезно навредить, но острие, зажатое в ладони, наравне с начавшимся состоянием полубреда придавало глупую уверенность в своих силах. Новый стук в дверь, сопровождающийся треском, совпал со всхлипом, который мне не удалось подавить. Сегодняшний день должен был стать днем моего первого в жизни бала, а станет концом всех надежд.

Опираясь на здоровую руку, я съехала вдоль стены, прислонилась виском к холодному шершавому камню и закрыла глаза.

1

С детства я жила в мире иллюзий. Привыкла к любви и восхищению своих родителей. Мне нравилось, как меня обнимает и целует мама, а отец, граф Тобиуш Ромеро возвращаясь с охоты, подбрасывает меня на руках высоко над землей. Мне нравилось жить в нашем замке и чувствовать себя маленькой принцессой. У меня было чудесное детство ровно до той минуты, пока я не услышала странное слово — бастард. Оно было грубым и резало слух. Когда я спросила у моем мамочки, что оно означает, она почему-то изменилась в лице, а потом заплакала. Мишель, мой старший сводный брат, пояснил, что бастард, это то же самое, что и незаконнорожденный, ублюдок. Он привел еще несколько определений, которые мне не захотелось даже запоминать, потому что слова были некрасивые, а Мишель, произносящий их, в тот момент выглядел злобным и глупым. Я постаралась забыть о том, что слышала это слово, а, особенно то, что говоря его, наш старший лакей и его подруга, горничная Бабетта смотрели почему-то на меня.

Мне нравилось проводить время в своей комнате, читать, рисовать, напевая что-то в такт движению кисти. Картинки выходили странными, по крайней мере, так говорила моя старая няня, мизид Бауэр. Она была со мной с самого моего рождения. Когда мне исполнилось семь лет, отец подарил мне маленького ллойва с шикарной черной гривой и добрыми глазами. Специально для меня заказали седло, и я могла учиться верховой езде наравне с братьями — Мишелем и Алессандро, сыновьями моего папы от первого брака. Их мама умерла задолго до моего рождения. С Алессандро было легко, когда он меня замечал, то угощал сладостями и катал на своем громадном гнедом ллойве. Мишель же часто смеялся над моей неуклюжестью и глупостью. По крайней мере, он утверждал, что я слишком глупа и невоспитанна, чтобы быть дочерью графа, и надо мной будут смеяться все наши соседи.

К счастью, соседи, которых я после этих слов начала бояться, навещали нас не так уж и часто. Жизнь в провинции могла бы сдружить моего отца и владельцев граничащих с нашими землями поместий, вот только почему-то они не спешили наносить нам визиты, к моему искреннему облегчению. Значит, в округе так и не узнают, что сегодня я прогуляла урок мизид Дарии, сбежала от няни и выпачкала новой платье, упав в лужу. И разве имеет значение, что туда меня толкнул сам Мишель?

Я росла, и из нескладной девчушки постепенно превращалась в худого угловатого подростка, а из него в неуклюжую девушку с копной непослушных волос, жуткого оттенка (таких волос, по мнению нашей домоправительницы, мизид Талис, ни у одной приличной шанэли быть не может). В общем, годы не подарили мне ни привлекательности, ни очарования юности, на мой взгляд, напрасно воспетого авторами поэзий.

— Карэн! Вот вы где! — мизид Бауэр, тяжело ступая с одной ноги на другую, подошла ко мне, — сколько можно говорить, что юной шанэли не пристало забираться на дерево, да еще и болтать с ветки ногами!

— Но Бар, отсюда такой прекрасный вид, я улыбнулась ворчащей няне, зная, что долго та не сможет на меня сердиться. Бар — именно так я сокращала ее имя в детстве, когда была не в силах выговорить его полностью.

— Меня послал шан Тобиуш. Он хочет вас видеть прямо сейчас, — няня строго воззрилась на меня, и я неохотно, но довольно ловко слезла с высоты. Со временем я до совершенства отточила мастерство лазания по деревьям, видимо, стараясь этим компенсировать свою природную неповоротливость. Мне это стоило десятков синяков, ссадин и порезов.

— Ты не знаешь, зачем папа меня зовет? — вряд ли он бы поделился этим с Бар, однако, пожилая женщина слишком долго жила в доме, и могла что-то услышать или заметить. Но на этот раз, мизид отрицательно мотнула головой, поправила на мне жакет, и вытащила из прически пару сухих листьев.

— Могу лишь предположить, что это связано с визитом его маман, достопочтенной шанэли Калиссии. Она прислала письмо, что собирается вас навестить.

После этих слов, я почувствовала, как у меня задрожали коленки, и неприятно заныло где-то на уровне живота. Я никогда не считала себя слишком мнительной, но как бы мой папа ни пытался отрицать очевидное, знала точно — бабушка меня не любила.

— Ты опоздала, — во взгляде воззрившейся на меня дамы были злость и презрение. Их причину я не могла разгадать с тех самых пор, как впервые увидела эту высокую и все еще прекрасно сохранившуюся шанэль около трех лет назад. Я знала, что она не навещала семью своего сына со времени его повторной свадьбы. По мнению сплетников, она не одобряла выбор моего папы, считая его женитьбу чудовищным мезальянсом. Что заставило ее снова искать с ним общения, не знал никто. Но с тех пор, раз в год эта дама приезжала к нам в гости, заставляя меня испытывать настоящий дискомфорт. Несколько раз я заставала ее за разговором с папой, после которого он ходил мрачнее тучи и лишь мамино тепло и забота могли вернуть ему хорошее настроение.

Все это время шанели Ромеро предпочитала меня не замечать, с трудом выдерживая мое присутствие за общим столом во времена семейных трапез. Она никогда не пыталась расположить меня к себе, пресекая любые попытки сближения с моей стороны. Но сегодня, в день ее приезда что-то изменилось.

С самого утра в доме стояла тишина. Мне казалось, что даже слуги опасались лишний раз показываться на глаза, чтобы не привлечь к себе лишнее внимание. Шанэли Ромеро всегда находила повод для строгого выговора: будь то слишком горячий или успевший остыть чай, неопрятный вид горничной, не понравившееся ей выражение лица лакея. Причин недовольства было слишком много, чтобы можно было их все учесть и избежать. В дни ее визита мама старалась держаться к отцу как можно ближе, чувствуя себя в собственном доме чужой. Меня всегда это возмущало, хотелось ее защитить. Но… Наверное, я была еще большей трусихой, чем она

— Простите… бабушка, — я потупила взгляд, понимая, что оправдываться бесполезно. До назначенной ею встречи оставалось больше десяти минут.

— Не называй меня так, — холодно перебила дама, — тебя никто не учил хорошим манерам? Думаю, пора мне взяться за тебя всерьез.

— Зачем? — внутри у меня все похолодело. Я не представляла, чем мне может грозить этот внезапный ко мне интерес.

— Ты еще смеешь спрашивать? Сколько тебе сейчас? Девятнадцать?

— Мне семнадцать, — тихо ответила я, не решаясь добавить, что через две недели наступит день моего совершеннолетия.

— Это радует! Значит, ты еще не так стара, — пренебрежительно усмехнулась дама, поджав накрашенные губы.

— Не стара для чего? — удивилась я. Разумеется, ребенком я уже себя давно не считала, и многие мои сверстницы, дочери арендаторов моего отца уже имели семью и детей. Но папа не хотел устраивать мой брак так, как было принято у него в семье. Обретя счастье рядом с моей мамой, он надеялся, что вскоре я смогу встретить человека, которого буду если не любить, то хотя бы уважать и ценить. Что было бы проблематично при договорном браке, так часто практиковавшемся в их среде, когда жених и невеста, порой, впервые встречались лишь за несколько дней до свадьбы.

— Не важно, — отрезала дама, — главное, что ты достаточно смазлива, чтобы привлечь кого-нибудь, хотя твои волосы… этот жуткий цвет! Впрочем, чего еще можно было ожидать от...

— Мама! — ее прервал граф Тадеуш, зашедший в гостиную, на мой взгляд, как раз вовремя.

— Уже вернулся, сын мой? — дама тут же изменила тон, буквально подплыв к графу и целуя его в лоб, — я как раз говорила твоей дочери, что она уже давно созрела для замужества. Ты не можешь вечно держать ее рядом с собой.

— Это давно решенный вопрос, — твердо произнес отец, — на восемнадцатилетние я обещал Карэн поездку к океану, в Онтар. Говорят, тамошний князь ежегодно устраивает бал, на котором происходит большинство помолвок. И если повезет, моя дочь встретит мужчину, предложение которого она захочет принять.

— Неужели репутация твоей семьи настолько плоха, что ты не можешь ограничиться нашим королевством? — дама холодно улыбнулась, в ее черных глазах промелькнула злость.

— Я просил тебе не поднимать эту тему, — отрезал отец.

— В таком случае, сын мой, ты бы никогда не смог узнать о нашем бедственном финансовом положении.

— О чем ты говоришь? — удивился граф, — отец оставил тебе приличное состояние. Его воспитание и природное чувство такта не позволило добавить 'которого он меня лишил', но эти непроизнесенные слова вызвали у дамы еще большую ярость.

— Выйди вон! — бросила она мне, и, дождавшись, пока я, сделав реверанс, удалюсь, продолжила, — я разорена!

Замерев около узкой щелочки в дверях, я молилась про себя, чтобы никто меня не застал. Разумеется, я никогда не позволяла себе шпионить за своими близкими, но данная ситуация выбивала из колеи. Неприязнь моей бабушки я бы еще вынесла, но что если она решиться на большее? Мне хотелось знать, что принесет нашей семье этот визит. Между тем, за дверью разворачивалась драма:

— Точнее, мы разорены, — дама Ромеро с видимым бессилием опустилась в кресло, почти скрыв его слоем пышных юбок. — Несколько последних лет торговые компании твоего отца несли убытки. Пришлось продать особняк в столице. Я, Брунгильда Милена Ромеро высокородная графиня Андалесская влачу жалкое существование, тогда как ты, мог бы все исправить, лишь выгодно продав ублюдка, которым наградила тебя твоя шлюха жена.

— Прекрати! — яростно выкрикнул отец. Он стремительно подошел к матери и буквально навис над нею, — никогда, слышишь? Никогда не смей называть мою жену шлюхой!

— Отчего же? — делано изумилась бабушка, — ты же не станешь отрицать, что не являешься отцом Карэн? И что женился на ее матери, когда она уже носила ее в своей утробе? Мы даже не знаем, от кого она ее прижила. Может поэтому наши соседи не спешат просить руки твоей дочери для своих сыновей? Дурная кровь...

— Замолчи!

— Разве правда может обидеть? — дама пожала округлыми плечами, которые не стеснялась показывать, нося смелые для своего возраста фасоны платьев, — ты совершил ошибку, женившись 'по любви'. Теперь пришло время ее исправлять. Разумеется, если еще можно что-то исправить. Подумай о будущем твоих сыновей. Грядет война. Неужели ты действительно считаешь, что их место на передовой? У тебя нет денег, чтобы купить им чины. Ты готов сделать их пушечным мясом? Лишить их того, чем когда-то сам владел по праву своего рождения?

2

В комнате воцарилась тишина, я, затаив дыхание, ждала. Чего именно? Возможно, ответа моего отца, возражений, отрицаний. Папочка! Я ведь твоя дочь! Все, что говорит дама Ромеро неправда! Наконец, спустя несколько минут, до меня донесся тихий голос:

— Карэн росла на моих глазах, я очень люблю и уважаю ее мать. Малышка мне как родная. И все, что ты можешь сказать, и скажешь по этому поводу, меня не интересует. Ты моя мать и тебя всегда рады видеть в этом доме, но если я еще раз услышу от тебя что-то подобное, — можешь больше не считать меня своим сыном. Тебя ясно?

— Более чем, — дама поджала губы, ее лицо превратилось в презрительную маску, — вижу, мне нечего больше здесь делать. Прощай, сын мой! Надеюсь, тебе не придется пожалеть о своем решении.

Я едва успела скрыться за ближайшей портьерой, когда бабушка буквально выскочив из комнаты, хлопнув за собой дверью, нас покинула. Надолго ли? Хотелось бы верить, что навсегда. Знаю, это эгоистично, ведь все-таки, она мама моего папы. Но разве я не имею права на нее слегка обижаться?

Я тихонько покинула коридор, стараясь, чтобы отец не понял, что у его с дамой разговора был свидетель. Прошла расстояние до ллойвы, открыла загон и, пробежав остаток пути, прижалась лбом к гриве моего любимца.

— Она все придумала! Лгунья! Злая лгунья! — я поглаживала Жоржа, одновременно вместе со слезами изливая ему обиду, горечь и… страх? Да, именно страх я почувствовала на мгновение, когда вслушивалась в тишину. Нерациональный страх маленького ребенка, который боится, что его родители вдруг могут его разлюбить. Услышать отчуждение в их голосе, словах, обращении с ним. До того, как мой отец буквально выставил бабушку из дома, потому что она неуважительно отнеслась к нам с мамой. Разумеется, я поверила в то, что услышала. Сразу и безоговорочно. Я не родная дочь графа, все намеки, слова, которые я старалась не замечать, придирки Мишеля обрели смысл.

Я не родная дочь!

Отступив от Жоржа, я взобралась на небольшой заборчик, рассеянно глядя перед собой.

Кто мой отец?

Я всегда знала, что моя мама достойная женщина, верная жена и никогда бы не изменила своему мужу. В моем возрасте я знала о плотской стороне любви. Мы, провинциальные юные шанэли, большую часть времени проводящие на природе и невольно слушающие разговоры прислуги и смотрителей за ллойвами могли себе теоретически представить, что может происходить между существами разного пола и чем это заканчивается. Однажды, полтора года назад, я даже стала свидетельницей того, как появились на свет котята нашей дворовой кошки Риши. И зрелище меня совершенно не шокировало.

Но, то были котята, которых разобрали дети арендаторов. Меня же принял граф, отец. Не самый худший вариант… могли ведь и утопить… я имела в виду котят.

У меня вырвался нервный смешок. Это такая глупость! Сидеть здесь, мучится от жалости к себе и мыслями о родном отце, когда совсем рядом есть те, кто тебя любят, и никогда не бросали, в отличие от него.

Я решительно встала, вытерла слезы рукавом, подумав, что это не пристало шанэли, и вернулась в дом. Отец все еще находился в комнате один. Он сидел в своем любимом кресле и задумчиво смотрел в окно.

— Папа! — окликнула я его.

Граф Ромеро обернулся, его взгляд при виде меня потеплел.

— Хочешь, я приготовлю твой любимый вишневый пирог?

Он улыбнулся и кивнул. Открылась дверь и к нам вошла мама, шанэли Мирэль, молодая, красивая блондинка, с добрыми глазами цвета неба. Я была совсем на нее не похожа, что часто вызывало во мне легкое чувство ущербности. Но именно в этот момент я ощутила себя частью семьи. Ее любимой, лелеемой, нужной частью.

Это были последние мгновения нашей счастливой жизни. Совсем скоро все изменилось.

Жорж послушно потрусил к воротам, пересек подвесной мост и я, наконец, могла пусть его в галоп. За последние годы мой любимец успел превратиться в высокого красивого ллойва шоколадной масти с золотистой шерстью на хвосте и гриве. Он вызывал неизменную зависть у дочерей наших арендаторов, и ближайших соседей, которые, все же, презрительно кривя губы утверждали, что благородная дама не должна ездить на ллойве с такой скоростью, без сопровождения, да еще в мужском седле. К счастью, моего отца не волновало чужое мнение, а меня тем более.

Прошло больше месяца с тех пор, как я узнала о своем незаконном происхождении. Я никогда не поднимала эту тему, не желая причинять маме боль. После отъезда дамы Ромеро она снова расцвела, даря графу и мне свет своей улыбки. Она все чаще обнимала меня, прижимая к себе, обдавая запахом ванили. Мы много времени стали проводить на кухне выдумывая новые вкусные рецепты и повторяя уже успевшие полюбиться.

Бабушка с тех пор ни разу не появлялась, отчего я чувствовала неимоверное облегчение. Я надеялась, что тихая, спокойная устоявшаяся жизнь вернется в наш замок и мои родители забудут о тревогах и неприятностях.

Я пришпорила ллойва, подставила лицо легкому ветерку и улыбнулась. Вчера отец получил письмо: Мишель и Алессандро возвращаются домой в отпуск. Моя радость от предвкушения встречи с Алессандро немного тускнела при мысли, что одновременно придется лицезреть своего второго сводного брата. С годами наши напряженные отношения лишь усугубились. Еще совсем недавно я не понимала причины этого, сейчас же стало ясно: он не мог смириться с повторной женитьбой своего отца на маме, и принять меня в качестве сестры. Скорее всего, он знал… они оба знали, что я им не родная. Только у Алессандро хватала такта этого не демонстрировать.

Но сейчас мне не хотелось думать о том, как сложатся мои отношения с братьями, когда они вернуться. Только я и ветер и ллойв, который всхрапнув, прибавил скорость и понес меня вперед. Было достаточно прохладно, и я порадовалась, что натянула куртку поверх блузы. Ноги были скрыты штанами с длинными брючинами, прикрытыми широкой юбкой: плод нашего с мизид Бауэр совместного творчества, дань пристойности и собственному удобству. Даже не представляю, что бы сказала бабушка, увидев меня сейчас. Скорее всего, ничего хорошего.

Мне оставалось совсем немного до горной гряды, отделявшей наши земли от земель герцога Мастерсона, чудаковатого старого затворника, много лет назад покинувшего королевский двор и решившегося поселиться в провинции. Сперва до меня донесся громкий хлопок, затем он повторился снова. Вслед за тем раздались грубые голоса, выкрикивающие ругательства, сопровождаемый шумом боя.

Насторожившись, резко остановилась, боясь двигаться вперед, и разворачиваться назад. Опасалась, что малейший звук привлечет внимание уже ко мне, отвлекая четверых вооруженных человек от мужчины, на которого они напали. Судя по всему, мужчина был ранен, но, не смотря на это, довольно лихо отражал нападение. Черный плащ скрывал его тело, капюшон лицо. Его правая рука сжимала тонкий короткий меч, левая кинжал. Трое вступили в бой, еще один стоял невдалеке, пытаясь прицелиться получше, пока что безуспешно. Еще один человек лежал у дороги, под ним расплывалось темное пятно крови, его отсеченная кисть все еще сжимала пистолет. Это оружие появилось в королевстве совсем недавно, не успело приобрести широкого распространение из-за своей дороговизны и имело небольшую дальность выстрела. Поэтому, чаще всего использовалось убийцами.

Новый выстрел заставил ллойва всхрапнуть и встать на дыбы. Вспоминая уроки отца, я ухватила его за шею, бросив стремена. Когда Жорж опустился, постаралась сесть прямо, пытаясь развернуться и скрыться с глаз бандитов. В тот момент мною двигал инстинкт самосохранения. Трезвый рассудок подсказывал бежать и звать на помощь. Возможно, я еще успею помочь жертве нападения, хотя до замка было далеко.

К сожалению, мой маневр не остался незамеченным. До меня донесся злобный окрик, сопровождавшийся двумя выстрелами. Пули легли рядом с копытом ллойва. Видимо это означало предупреждение. Резко осадила Жоржа, каждую минуту ожидая выстрела в спину. Одна пуля! У этого типа осталась всего одна пуля.

— Так! Кто здесь у нас? — тяжелые шаги, гнусавый голос, грубые руки, схватившие меня поперек талии и стащившие в седла. Я замерла, почувствовав, как в шею уперся еще горячий ствол пистолета, — девка!

Меня оглядели масляным взглядом маленьких водянистых глазок с ног до головы. Створ все еще находился у шеи, когда вторая рука торопливо расстегнув застежку куртки, полезла в вырез блузы.

— Что, даже стилета не прячешь? — голос бандита звучал немного разочаровано, — ну да ладно, и так сгодишься. Одна? Маленькой избалованной шанэли захотелось приключений? Ах, какие грудки, им определенно не хватает мужской руки

Я широко открыла глаза и стиснула зубы, чтобы не закричать и не заплакать. Меня еще никто и никогда… там… это же… как он может? Так мерзко и грязно! Я готова было взвыть от отвращения.

— Мы с тобой поиграем, малышка, но немного попозже. Сперва дело, потом удовольствие.

Он ущипнул меня за грудь и погладил сосок. Рыдая, я сделала попытку вырваться, и тут же получила ощутимый удар в живот. Это заставило почти сложиться пополам и отложить мысли о побеге.

— Стой смирно, маленькая шлюшка! Я же сказал, тобой займусь потом.

Он торопливо оглядел окрестности, и, не увидев моего сопровождения, тут же успокоился.

В этот момент, раненый, отведя удар от себя, атаковал противников. Я отчетливо услышала противный булькающий звук, и бандит упал с перерезанным горлом. Мужчина сосредоточился на двух других бандитах, и меня тут же развернули лицом к бою. Не думаю, что гнусавый надеялся спрятаться за моей неширокой спиной. Наверное, просто понял, что с оставшейся пулей, прикрытый живым щитом у него будет больше шансов выжить и, возможно, убить врага.

Я прикрыла глаза, не в силах видеть, как на моих глазах кого-то убьют. Жертва (хотя закутанную в черное мощную фигуру меньше всего хотелось назвать жертвой) теряла силы и кровь. С каждой прошедшей секундой я понимала, что приближается и мой конец. Сперва они убьют этого мужчину, а потом меня, как свидетеля. И что-то внутри подсказывало, что хорошо, если убьют быстро, без мучений.

Я вздрогнула, когда услышала, как нечто протыкает еще живое тело. Этот звук заставил похолодеть. Во рту тут же стало горько, захотелось попить воды и упасть в обморок. Старалась не слушать… не слышать, отказывалась понимать. Поэтому когда звуки боя внезапно затихли, и воцарилась оглушающая тишина, даже открыв глаза не сразу сообразила, что невдалеке от нас уже четыре трупа, а совсем рядом, в нескольких шагах, мрачным угрожающим изваянием застыл незнакомец.

— Не подходи! — прошипел бандит, совершенно, на мой взгляд, напрасно. Мужчина и не думал приближаться. Он стоял, не меняя позы, казалось, даже не замечая нас. Но что-то мне подсказывало, что до расслабленности ему было далеко.

— Отпусти девушку, — его голос, донесшийся из-под капюшона, был спокойным и твердым.

— Нашел дурака! — меня слегка встряхнули, видимо желая убедиться, что живой щит еще не умер от страха.

— Ты взял за меня аванс, — напомнил голос, — нездешний?

Бандит мотнул головой, видимо, это означало отрицание.

— Другой бы не согласился, — пояснил мужчина, почему-то в этот момент показавшийся мне неестественно словоохотливым.

— Дай мне уйти!

— Отпусти девушку, — повторила бывшая жертва нападения. Кровь на его плече успела пропитать плащ, и я всерьез опасалась, что он может не дожить до окончания диалога с врагом.

— Отпущу, когда уберусь отсюда, а ты не станешь меня преследовать, — возразил бандит. И зачем-то добавил, — слово даю.

Мне показалось, что незнакомец улыбнулся, и по какому-то странному наитию, решила, что весь этот разговор неспроста. Пистолет наемника все еще был у моего виска, мужчина неуловимо изменил положение, прижимая раненую руку к бедру, и догадалась, что ему тяжело стоять. Значит, у нас совсем мало времени.

Я не знала, что на меня нашло: отчаяние, лишающий разум страх или что-то другое, но, согнув правую ногу в колене, и перенеся свой вес на левую, я изо всех сил ударила наемника каблуком по ступне. Он взвыл, наверное, скорее даже от неожиданности, чем от боли, и отвел ствол от шеи. Не намного, но незнакомцу этого хватило, чтобы попасть в цель.

Я ощутила легкую боль в районе шеи, услышала, как тяжелое тело падает к моим ногам. Поборов желание заорать, я прижала пальцы к шее, убеждаясь, что крови нет.

— Извините, но он был слишком близко к вам, — незнакомец беззвучно приблизился, склонился над противником, вытащил из его горла свой нож и вытер его о рукав мертвеца.

— Вы ранены, — сглотнув вязкую слюну, я все еще была близка к обмороку. Наверное, от падения меня удерживала мысль — под ногами кровь. Она везде. Мне казалось, что остывающая жидкость просачивается даже через подошву моих сапог.

А дома меня ждет мама… она испекла пирог...

Спазм в горле

Эти люди мертвы… А незнакомец не выглядит миролюбивым и дружелюбным. Что если я нежелательный свидетель его победы?

— Пустяки, — мужчина, словно не замечая намокшего от крови плаща, деловито изучал содержимое карманов противников. Меня несколько покоробило его равнодушие к собственной ране и самой ситуации. Возможно, это было привычно для него, обыденно? Как-будто он слишком часто сталкивался со смертью, и она уже успела ему надоесть.

— Спасибо, — все же решилась я поблагодарить, превозмогая неловкость. В эту минуту мне казалось что мое присутствие незнакомца тяготит.

— Не стоит благодарности, — хмуро ответил он, не глядя на меня.

Еще несколько тоскливых минут я потопталась на одном месте, не решаясь сдвинуться с места и увидеть всю картину боя целиком. А еще мне совершенно не хотелось привлекать к себе внимание.

— Шан! — я кашлянула, робко отведя взгляд. Все же стоять рядом с мертвецами оказалось страшнее, чем заговорить с незнакомцем, — если мое присутствие более не требуется, могу я продолжить свой путь?

— Вы куда-то торопитесь? — мужчина обернулся ко мне.

— Домой, меня ждут родители. Папа и мама. И Риша, — зачем-то добавила я.

— И кто же этот нетерпеливый Риша? — наконец, незнакомец выпрямился во весь рост и буквально навис надо мной. В его позе не было ничего угрожающего, за исключением зажатого в руке кинжала с остатками крови его врага, но он и сам весь был одной сплошной угрозой.

— Риша не он, а она. Это наша кошка, — я сглотнула, обзывая себя полной дурой.

— Разумеется, это все меняет, — он кивнул с серьезным видом, и, отвернувшись, направился в сторону моего ллойва. Без усилий поймав того за узду, подвел ближе ко мне.

— Прошу! — он помог мне взгромоздиться на Жоржа, придерживая, чтобы я не упала. Скорее всего, мой вид выдавал мое предобморочное состояние или начинающуюся истерику, — я провожу вас до дома.

— Не стоит, — вскрикнула я, уже не в силах сдерживать накатывающие волнами эмоции.

— Тогда, не смею дольше задерживать. Я же вынужден здесь закончить.

Я вздрогнула от напоминания, и, пришпорив Жоржа, рванула подальше от пугающего незнакомца. Сквозь шум ветра и топот копыт ллойва до меня донеслось напутствие:

— Прощайте, юная шанэль. И держитесь подальше от неприятностей!

3

Морган стянул с лица маску и тяжело опустился на грубо сколоченный деревянный табурет. Он держался из последних сил. Рана на плече сильно кровоточила, к счастью, плотная одежда и широкий плащ не позволяли посторонним осознать всю его беспомощность. И только въехав на постоялый двор и заказав комнату, позволил себе слегка расслабиться. Но Морган не мог просто сидеть, истекая кровью. Предварительно попросив у хозяина гостиницы иглу и прочную нить, он привычно обеззаразил их, опустив в вино, а затем, окончательно изодрав рукав, принялся зашивать рану, стягивая разорванные края поврежденной кожи. Несколько раз у него темнело в глазах, и ему приходилось торопливо глотать вино, чтобы закончить неприятную операцию. Пустяковая рана, по сравнению с теми, что он получал когда-то, обычная царапина.

Закончив шить, он перекусил нить зубами, сделал большой глоток, допивая вино в бутыле, и встал, чтобы не заснуть прямо на стуле. Ему был необходим отдых, а еще ванна и несколько часов здорового сна. Вот только не всегда можно получить желаемое. Он усмехнулся, заметив свое отражение в куске отполированного до зеркального блеска металла, вспомнив как напугал своим видом юную шанэль. Что бы она сказала, увидев его, Моргана, без маски? Скорее всего, к его ногам, свалился бы еще один мертвец, умерший от страха.

***

Я не выходила из дома несколько дней. Читала, прибиралась в комнатах, помогала на кухне нашей поварихе. Первым делом избавилась от испорченной одежды, спалив разорванную на груди блузу и окровавленные брюки. Делала все, чтобы забыть о том, что видела и пережила. Но не получалось, и это отчетливо показывали мои рисунки. Красный фон, растекающийся по холсту, темные очертания тел, неподвижно замерших среди зелени трав. Я так и не смогла разглядеть лицо незнакомца, скрытое маской, но больное воображение каждую ночь услужливо подсказывало мне самые страшные варианты. Этот человек снился мне, вооруженный, окруженный мертвыми, которых только что убил. Он медленно надвигался на меня, сжимая в руках кинжал, вынутый из раны покойника. А я смотрела на него, понимая, что ни в силах даже пошевельнуться. Я закрывала от страха глаза, чувствуя, что он совсем рядом и это его дыхание касается моей щеки. Пыталась закричать и тут же просыпалась. Несколько минут лихорадочно озиралась вокруг, чтобы убедиться — я дома, в своей комнате, и мне больше ничего не угрожает. Но стоило снова уснуть, как чужие холодные пальцы сдавливали мою шею, подбирались к груди, причиняя боль.

И тогда, понимая, что не смогу заснуть до рассвета, забросив краски, брала в руки тонкий грифель и начинала рисовать, выводя овал лица с широкими скулами, полностью скрытое от чужого взгляда. Маска. Просто черная плотная маска, но она пугала гораздо больше. Голос разума пытался анализировать, успокоить, говоря, что все кончено, инстинкты же кричали об обратном. А я привыкла доверят инстинктам, хотя у нас это было не принято.

Когда в нашем мире умерла магия, ей на смену пришли наука и технологии. Еще несколько десятков лет назад мы не знали, что такое железная дорога и как получать электроток. Пользовались медленными телегами, впрягая в них отбракованных заводчиками ллойвов, готовили еду на костре и зависели даже в мелочах от тех, кто считал себя лучше нас — магов. Они царили в нашем мире испокон веков, насаживая жесткий диктат. Карая неугодных и кидая подачки тем, кто был им послушен. Но однажды люди, не обладавшие никакой силой, кроме физической, осмелились им противостоять. Разумеется, мы до сих пор были бы под гнетом, если бы одному правителю соседнего с нами герцогства не повезло обнаружить в своих владениях металл, обладавший странным и непонятным поначалу свойством. Стоило магу при дворе герцога испить из сделанного из металла кубка, как тот тут же терял силу и постепенно угасал. Возможно, никто бы не обнаружил этих совпадений, если бы бедолага герцог на протяжении нескольких лет безуспешно желал тому смерти, поэтому был всегда начеку.

Маг медленно умирал и его коллеги так и не смогли дать ответ — отчего. Разумеется, герцога тут же заподозрили, вот только так и не смогли доказать его вину. Свои подозрения на счет металла он держал при себе, поделившись ими лишь перед наступившей слишком скоро для такого крепкого человека смертью со своим бастардом. Естественно, после смерти отца, понимая, что ему мало что светит под диктатом магов, сын и возможный наследник тут же принялся претворять в жизнь завет отца 'пусть они все сдохнут, сынок', и не откладывая дело в долгий ящик, тут же на поминках, напоил всех магов из сделанных на скорую руку кубков. Разумеется ни он, ни его люди не полагались на случай и везение, поэтому как только маги потеряли способность к сопротивлению, им тут же облегчили муки и подарили милосердную смерть.

После скоропостижной смерти всех одиннадцати присутствующих гостей, бастард, ставший вдруг герцогом, подметил, что воск, используемый при создании кубков, значительно ослабляет 'полезные' свойства материала. Результатами своих наблюдений он поделился с наиболее лояльными к его светлости соседями, и в их имениях произошло несколько прискорбных несчастных случаев, жертвами которых стали не убиваемые до сего дня маги.

И все же кубки как вид расправы над магами не прижились. Ведь мага для этого необходимо было изловить и, по крайней мере, напоить. А, почуяв неладное, они изо всех сил старались себя защитить. К счастью, на помощь людям пришла наука и прогресс. Пули, отлитые из металла, получившего к тому времени название Губитель, оказались гораздо действеннее результат потуг кузнеца. Достаточно были лишь серьезно зацепить мага, чтобы он был отравлен.

После этого наш мир погрузился в войну, продлившуюся несколько десятилетий и закончившуюся относительно недавно. Люди до сих пор не забыли, что когда-то были послушными марионетками, и всеми силами старались искоренять любую угрозу появления тех, кто мог бы попытаться все изменить. Эта борьба принимала самые уродливые формы. Ведь могущественные маги были уничтожены, но дети с магическими способностями, порой, все же рождались. Несмотря на Закон, обязывающий родителей при рождении ребенка предъявить его для осмотра, те не спешили уничтожать своих детей, когда в них обнаруживался дар, ставший теперь проклятием. Малышей увозили и прятали. А охотники их находили и уничтожали вместе с родителями, посмевшими обмануть Закон. Вот тогда наступила вторая черная полоса нашей истории борьбы против дара. И снова на помощь пришла наука. Чтобы быть уверенными в том, что ни один человек больше не сможет использовать силу, а в идеале, просто не выживет, всем людям стали вводить в кровь мизерную дозу экстракта Губителя, считавшегося до того времени совершенно безвредным для не магов. Так и оказалось. Первое поколение испытуемых никак себя не проявило, даже их дети (те, что рождались жизнеспособными), были обычными людьми. Но потом что-то пошло не так...

Я отвлеклась от картины, когда за окном замаячил рассвет. Вздохнула, посмотрев на то, что только что нарисовала и с трудом переборола желание разорвать картину. Все-таки мизид Бауэр права — я странная. И если бы в свое время не прошла полный осмотр и освидетельствование отсутствия во мне дара, вряд ли смогла сейчас жить спокойно. Вообще жить.

Занавесив полотно плотной тканью, чтобы никто не смог увидеть плодов моей бессонной ночи, я быстренько умылась, привела себя в порядок и спустилась в столовую, где меня уже за столом ждали родители. За окном донесся какой-то шум и звуки голосов, один из которых я безошибочно смогла опознать.

— Дорогой, — мама тут же выскочила из-за стола, — Мишель и Алессандро вернулись.

Я лишь подавила тяжкий вздох. Алессандро я была видеть рада...

Встреча с братьями проходила в теплой и дружественной обстановке. Алессандро меня обнял и чмокнул в кончик носа, отчего я фыркнула и по-детски дернула его за густую темную прядь, выбившуюся из хвоста. Аристократам в армии, несмотря на строгий устав, разрешалось носить волосы любой длины. Мишель же предпочитал короткие стрижки, носил аккуратную бородку, источал надменность и высокомерие. Всем своим видом он давал понять, что нам с мамой не место на семейном торжестве.

Когда праздничный завтрак, плавно перешедший в ранний обед, подошел к концу, отец предложил маме руку, чтобы проводить ее в гостиную. К ним присоединился Алессандро, поддерживая маму с другой стороны. Он со смехом продолжал рассказ, начатый еще за столом. Мне же в сопровождающие достался брат номер два.

— Прошу вас, благородная шанэль, — он протянул мне руку, лучась презрительной усмешкой.

— Ты так галантен, — констатировала я, опираясь на предложенную руку Мишеля. Не сомневаюсь, если бы не суровый взгляд отца, он бы бросил меня посреди гостиной.

— А ты по-прежнему простушка с провинциальными мозгами, — тихо отметил он, зная, как меня побольнее задеть.

— Вот и поговорили! — выдавила я, резко развернулась на каблучке и заспешила прочь, стараясь не думать, что мой уход в его глазах так похож на бегство.

За столько лет я уже давно должна была привыкнуть к стычкам с Мишелем, однако его грубость и презрение до сих пор не давала мне покоя. Возможно, я бы смирилась, если бы его отношение касалось лишь меня. Но оно напрямую затрагивало мою маму. А этого надменному кретину я простить не могла.

Еще с самого детства я чувствовала на себе его отношение. Мишель был младше Алессандро всего на год, браться были очень похожи внешне, но сильно отличались по характеру. Всегда спокойный, выдержанный Алессандро был вежлив с мамой и заботлив со мной. Мишель же едва терпел наше присутствие, никогда не отказывая себе в возможности меня обидеть.

Теперь, когда домой вернулись мои братья, совершенно не хотелось слишком часто мелькать у них перед глазами. С утра, прихватив из кухни пирожок и выпивая на ходу молоко, я брала кисти и краски, упаковывала бумагу для рисования и удалялась на свое любимое место. Недалеко от замка, укрытый высокими деревьями прятался декоративный пруд. Когда-то на его месте бежала бурная река, но со временем она сменила направление, русло высохло, оставив вместо себя небольшую заводь. Со временем здесь появились кувшинки и маленькие рыбки. Солнечный свет терялся где-то высоко в листьях, и до места, где я любила сидеть долетали лишь редкие лучики.

— Так и думал, что найду тебя у пруда, — я обернулась на голос с зажатой в зубах кистью и улыбнулась. Алессандро подошел ближе и, развалился в тени на мягкой траве, — всегда удивлялся, как у тебя получается все это нарисовать. Такая маленькая с такой большой фантазией.

Я сердито воззрилась на него, ибо серьезно считала себя уже взрослой и наделенной некоторым жизненным опытом.

Он усмехнулся моему возмущению, и я поняла, что брат всего лишь шутит.

— Странно, что ты еще здесь, — заметила я, решившись его немножко подразнить, — шанэль Розамунда Флавер два раза наносила нам визит, и это только за последний месяц. Я думала, что первым делом ты поедешь к шану Флаверу с ответным визитом.

— Младшим сестричкам не стоит рассуждать на подобные темы, — широко улыбнулся брат.

— И все же...

— Шанэль Розамунда милая девочка, — ответил Алессандро.

— И только? — переспросила я, испытывая некоторую обиду за соседку, которая даже не была моей подругой. Мы виделись с ней, но ее родители изо всех сил препятствовали нашему с ней сближению. Это было тем более странно, потому что дружбе их дочери с моими старшими братьями они были искренне рады.

— И только, — твердо ответил брат. Похоже, мои вопросы вывели его из благодушного состояния.

— Прости, — потупилась я, не хотела лезть не в свое дело.

— Забудем об этом, — Алессандро снова казался весел и доволен жизнью, — ты по-прежнему не ладишь с Мишелем?

— Скорее, он не ладит со мной, изо всех сил выстраивая между нами стену с колючей проволокой.

— Странно. В бою он всегда так сдержан и расчетлив, ты, сестренка, единственная в этом мире, у кого есть способность выводить его из себя.

— Сожалею, что мое существование не дает ему спокойно жить, — я нервно усмехнулась, и нахмурилась, понимая, что на бумаге снова проступают очертания фигуры незнакомца, а на заднем плане… Нет, не стоит.

Я порвала бумагу, сложила краски и кисть, и присоединилась к брату. Трава так манила, солнышко приятно согревало. Я опустила голову на плечо Алессандро и удовлетворенно вздохнув, прикрыла глаза.

— Здесь хорошо! — согласился со мной брат.

— На этом месте мне всегда кажется, что время остановилось. Все проблемы и страхи отступили. Есть только мы и этот пруд.

— Знаешь, я долго не признавался себе в этом. Но, я рад, что твой отец встретил твою маму и женился на ней. Иначе, у меня бы никогда не было такой замечательной, умненькой и красивой сестренки.

— Льстец! — я потерлась лбом о его плечо, невольно отвлекаясь на тень, мелькнувшую между деревьями. Наверное, показалось.

— Ничуть не бывало. Просто когда ты каждый день стоишь перед сложным выбором, очень важно знать, что у тебя есть дом, где тебя ждет твоя семья, те, кто тебя любит.

— Я очень тебя люблю, братишка! Никогда этого не забывай там, куда едешь.

— Не забуду! — он обнял меня за плечи и улыбнулся.

— Расскажи мне все. Только прошу! Не нужно говорить, что я слишком мала. Я уже достаточно взрослая, чтобы знать, какая угроза нависла над всеми нами. И что единственное, что отделяет наш край от опасности, это такие воины как ты.

Алессандро помолчал, видимо обдумывая то, что мне говорить, не стоит. Я понимала его — всего лишь младшая сестра, думаю, многого он не рассказал даже нашему отцу.

— Я пока не видел ни одного из них. Но иногда, в предрассветных сумерках я чувствую необъяснимый страх и понимаю, что они меня видят и знают, какие ощущения во мне вызывают. Они наслаждаются этим страхом и нашим бессилием. Не знаю, что каждый раз удерживает их от нападения, но уверен — у нас не хватит ни людей, ни оружия, чтобы его отразить.

— Они настолько близко к заставе?

— Они уже практически на границе, — брат покачал головой, — полк-рон Собос не желает видеть истины, даже если она мелькает у него перед носом. Он вообще не воспринимает то, что не может потрогать или выпить и съесть.

— Но как могли доверить защиту границы этому человеку? — изумилась я.

— Граница не самое престижное место службы. Это что-то вроде ссылки для неугодных офицеров и обедневших дворян, — пояснил Алессандро.

И тут я вспомнила недавний разговор бабушки с отцом о моих братьях и ее слова 'ты готов сделать их пушечным мясом?'. Неужели наше финансовое положение станет причиной несчастья? Разумеется, мы не были бедны, как это хотела представить шанэли Ромеро. Отец единственный в округе разводил ллойвов на продажу, и наша семья могла многое себе позволить. Дело, приносящее доход. Не деньги семьи! Не старые деньги, добытые в войнах и походах, отнятые у врага, завоеванных, полученных в качестве контрибуции, а то и просто украденные. Разумеется, в аристократической среде зарабатывать деньги своим трудом считалось непристойностью, похуже посещений домов утех, на которые высший свет смотрел сквозь пальцы. С кем не бывает!

И все же, при всем разумном достатке отец никогда бы не смог оплатить своим сыновьям службу в королевском корпусе в столице, или менее престижное, но безопасное место. И, к слову сказать, ни Алессандро, ни даже Мишель никогда не обращались к нему с подобными просьбами.

— Поэтому, как только появилась возможность приехать домой, мы с Мишелем ею воспользовались. К тому же, неплохо бы проверить защиту замка, этим давно никто не занимался. На всякий случай.

Увидев, мой встревоженный взгляд, Алессандро успокаивающе погладил меня по руке.

— Все будет хорошо. Нам пора, — добавил брат и, встав, протянул мне руку. Я воспользовалась его помощью, отряхнула платье от сухих травинок и решительно улыбнулась.

— Иди, я присоединюсь чуть позднее. Мне нужно собрать кисти и краски.

— Тебе помочь? — тут же вызвался брат.

— Нет, я сама. Это… особый ритуал, — добавила я, вспоминая как еще с детских лет, покидая свое любимое место, мысленно прощалась с солнцем и водой и деревьями, чтобы вернуться сюда снова.

Алессандро ушел, а я, собрав бумагу и краски, прополоскала кисти в воде. Сложила все в специальную коробочку, которую смастерил для меня папа, и резко повернулась, почти столкнувшись с Мишелем.

— Извини. Не думала, что ты здесь, — особой вины я не ощущала, мог бы и посторониться.

— Вижу, что не думала, — заметил он со странной, пугающей интонацией. Он сделал шаг, надвигаясь на меня, я отступила, повинуясь какому-то непонятному внутреннему чутью. Это же Мишель! Он всегда такой. И все же, именно сейчас что-то в нем изменилось. Наверное, в это мгновение я увидела в нем не мальчишку, беспрестанно изводящего меня своими нападками, а взрослого, хмурого мужчину на дух не переносившего свою сестру.

— А я все ждал, когда же ты начнешь, — мрачно начал он.

— Начну что? — мне не было страшно. Еще нет. Но я не понимала, что же на него нашло?

— Не делай вид, что ничего не понимаешь. Алессандро слишком мягок и доверчив. Он любит тебя, а ты решила этим воспользоваться. Твоя мать охмурила отца, тебе же пришло в голову взяться за сына?

— Что ты говоришь? Он мой брат. Наш брат! Мне противно тебя слушать! — я почувствовала, как на глазах выступили слезы обиды от несправедливости его слов.

— А мне противно видеть, что ты вьешься вокруг него, как плющ, — с непонятной злобой выдавил Мишель.

— Ты ошибаешься. Я люблю Алессандро. Он мой брат! — твердо возразила я.

— Чушь! Ни он, ни я тебе не братья. И тебе это прекрасно известно, — сквозь зубы произнес Мишель, а затем, совершенно неожиданно для меня, схватил за плечи, и, притянув к себе, положил свою руку на мою шею, — мне нужно лишь сдавить посильнее, и такая мразь как ты исчезнет навсегда.

Я даже не сопротивлялась, понимая, что бесполезно. Он воин, сильный и жестокий, и вряд ли у меня достаточно сил, чтобы ему помешать. В ушах зашумело, мир перед глазами поплыл, хотя Мишель не душил. Он держал свою руку на моей шее, бросая в меня обидные слова. Скорее всего, пустые угрозы. Но в моей памяти всплыл совсем другой день и другой мужчина, душивший меня, а затем его вкрадчивый шепот, вызывающий приступ тошноты: ' мы с тобой поиграем, малышка...'

— Нет, пожалуйста! Не надо! Отпусти меня! — глубоко спрятанный страх вырвался наружу, а с ним и гнев на собственную слабость и бессилие. Я перехватила запястья Мишеля, сжимая их изо всех своих невеликих сил, — ты не смеешь говорить мне все это! Ты просто мерзавец! Благородный воин, виконт Мишель Ромеро посмел поднять руку на женщину! Ты еще большее чудовище, чем я о тебе думала!

— Как ты посмела! — разъяренный Мишель слегка сдавил пальцы, и тут же взгляд его изменился. Из злобного и презрительного, он стал цепким, настороженным и изучающим, — кто это сделал? Кто на тебя напал?

Я поняла, что он разглядел следы, оставшиеся от его предшественника, убитого наемника.

— Чьи руки оставили эти следы? — меня встряхнули, однако, давление на шею прекратилось, — кого ты подпустила к себе настолько близко?

— Мишель, мне больно! — я со злостью взглянула на него и тут же пожалела. В его глазах пытала ярость.

— Отвечай! — рыкнул он, больно сдавив плечи.

— Я… — я запнулась, не понимая, стоит ли об этом рассказывать хоть кому-нибудь. На моих глазах произошло неудачное покушение, закончившееся убийством нападавших, к тому же я сама едва не стала жертвой убийства или чего похуже. Возможно, я бы могла поделиться этим с мамой, если бы не боялась ее расстроить. Но только не с Мишелем. Мне было… неловко.

— Тебя изнасиловали? — вопрос заставил меня растерянно застыть с открытым ртом. Я почувствовала, как краска заливает мне лицо, как горят щеки от стыда.

— Ну же! Это простой вопрос, — с деликатностью тарана напирал Мишель, — да или нет?

— Нет, — прошептала я, понимая, что иначе этот допрос никогда не закончится. И с удивлением услышала едва различимый выдох. Похоже, сводный брат затаил дыхание, дожидаясь от меня ответа. Странный он. Сперва был готов задушить сам, теперь же требует выдать ему обидчика 'поруганной чести' сестры.

— Кто он? — с новыми силами взялся за меня Мишель.

— Это не важно. Больше не важно. Этого человека нет в живых, — торопливо призналась я, желая раз и навсегда закончить щекотливую тему.

— Жаль, я бы с удовольствием выпустил ему кишки, — мрачно выдал Мишель, видимо забыв о том, что в присутствии шанэли не говорят о подобных вещах, либо же не считал меня настолько утонченной и благородной, — возможно, тебе не знакомо такое понятие, как честь семьи.

Я не стала говорить, что смерть негодяя была не менее мучительной, надеясь, что на этом наше тесное общение закончится, но последние слова Мишеля отбили у меня всякое желание что-то пояснять.