Пролог

Я не умею складывать баллады или писать поэмы, но об этом молчать не в силах.

Я — служанка величайшей из живших на нашей земле королев. Но эта история началась задолго до того, как она вступила на престол.

Я полюбила ее раньше, чем научилась читать и писать, прежде, чем поняла, что такое любовь.

Нас растили вместе, как принято в благородных домах нашего родного края. Она была из королевского рода, я — из крестьянского, но мы, словно по злой иронии, в детстве были схожи, как две капли воды. Подле принцесс часто растят девушек, похожих на них. Мне часто рассказывали истории, где девушки, подобные мне, не раз спасали жизнь своей госпоже — подменой, конечно, как же иначе. Я не знаю, зачем мне было знать это. Может, они думали, что я должна гордиться ролью, отведенной мне. Но у меня не выходило.

Впрочем, схожи мы были так же, как схожи статуя, сработанная великим мастером и ее копия, выполненная неумелым резчиком. Мы росли, она расцветала, становясь с каждым днем все краше, а я оставалась прежней. Ее волосы были цветом словно медь с позолотой, мои — рыжие. В ее глазах расцветала звездная ночь, опалы, сверкающие на солнце, мои были карими. Она и по битому стеклу ступала бы, словно по облакам, я часами ставила шаг, чтобы походить на нее. Она в седле сидела так, словно родилась в нем, танцевала легко, словно училась этому у снега и опадающих листьев, схватывала на лету знания и запоминала истории. Признаться, я искала в себе силы возненавидеть ее, но не сумела. Меня хватало только на восхищение.

Впрочем, и тут я ничем не выделялась. Восхищались ею все — поэты складывали песни, воспевающие ее красоту, живописцы почитали за честь позволение написать ее портрет. Простые крестьянки молились ей, словно ангелу, когда она, верхом на коне, проезжала мимо их селений.

Мою же красоту замечала лишь моя госпожа.

— Все это глупости, мой свет, — говорила мне она, обнимая меня за плечи. — Не будь люди слепы, они бы заметили, что ты так же красива, как я. Если облачить тебя в мой наряд, нас и вовсе будет не различить!

Боги с лихвой одарили ее и умениями, и чистым сердцем, и красотой, мне же из всех их даров досталась только старательность.

— Ох, Йоль, мне бы твоя сила воли. — вздыхала Линайна, когда я засиживалась допоздна за книгами, пытаясь выучить бесчисленные даты или понять путанные математические формулы.

— Вам не нужна моя сила воли, госпожа. С вашим блестящим умом и недюжинными магическими способностями вы с легкостью сможете добиться чего угодно. — Я улыбаюсь. Мне даже не придется врать, чтобы польстить ей. Но Линайна лишь вновь вздыхает.

— Какой от этого прок, если все блага достаются мне задаром? Так даже неинтересно.

На моих губах замирает улыбка, но в груди холодом стынет обида. Какой прок? Знала бы она, каково это — быть простушкой, пустым местом, тенью подле светила! Посмела бы она тогда говорить что-то подобное?

Я лишь отворачиваюсь, сдерживая на языке язвительное замечание.

Линайна терпеливо сидит подле меня, пока я старательно пробиваюсь сквозь переплетение символов и знаков, пытаясь понять хоть что-то, пока глаза не начинают слипаться, а голова чуть не падает на свиток.

— Ну все, — вздыхает моя госпожа, чуть не силком вытаскивая меня из-за стола. — Хватит с тебя, ты так все равно ничего не запомнишь.

Я мычу, стараясь вывернуться из ее рук, но куда там — она значительно сильнее меня. Уложив меня в постель, она обнимает меня и целует в лоб.

— Сейчас я расскажу тебе сказку. Какую ты хочешь?

В ее объятиях так уютно, словно меня держат руки матери, чье тепло я давно позабыла.

— О том, как пропало солнце, — бормочу я, прижимаясь теснее.

— Твоя любимая, верно? — смеется Линайна. — Ну так слушай. Давным-давно, когда мир наш был цельным, а люди не имели иных светил, кроме небесных, нашей страной правили жестокие злые боги. Каждый год, в самый короткий день, когда солнце лишь на краткий миг появлялось над небосводом, боги требовали себе даров — самую прекрасную девушку или самого прекрасного юношу. И люди приносили им эти дары, горюя об ушедших, но принимая такой порядок вещей, как мы принимаем смену времен года. Этот жестокий ритуал повторялся многие годы, пока судьба или случай не разорвали круг. Король, занимавший тогда престол, полюбил рабыню, которую должны были принести в жертву. Он спас ее от страшной участи и сделал своей супругой, и она всем сердцем полюбила его в ответ. Разгневанные боги объявили людям войну, и смелый король с верной свитой храбро бился с ними. Говорят, он сумел заточить богов в небесной тюрьме, но в последний миг они прокляли его и весь его род. Боги обрекли наше солнце на гибель, а наши земли на раскол. В проклятии говорилось о двух родах, что выйдут из рода короля, и о том, как брат поднимет руку на брата, нарушая заветы предков. Но король не поверил в слова богов. Он вернулся в свой замок, к супруге, носившей под сердцем его детей. У них родилось двое чудесных мальчиков-близнецов, и король разделил свою страну на две равные части, каждую из которых отдал одному из сыновей. Братья правили слаженно, и страны процветали. Но однажды искра раздора, вспыхнувшая между ними, разгорелась в бушующее пламя. И в тот день, когда две их армии схлестнулись на ратном поле, солнце погасло, в потемневших небесах загремел гром, и молния пронзила небосвод, а там, где она ударила, по земле пробежала трещина, с каждым мигом становившаяся все глубже и шире. Через несколько мгновений на том месте уже была пропасть, что отделила две армии друг от друга. И с тех самых пор две страны, что ранее были единым целым, враждуют между собой, а пропасть, разделившая королевства, с каждым годом становится все глубже.

Но из уст в уста передается пророчество, предрекающее день, когда появится дитя, соединившее в себе кровь двух королевских родов. И в тот день, когда она взойдет на престол, закончится вражда и светило вернется на небеса.

Ее нежный голос, так похожий на журчание горного ручья или пение ветра в деревьях, убаюкивает меня, и я закрываю глаза, склонив голову ей на плечо.

Засыпая, я пытаюсь представить солнечный свет. Наверное, он похож на Линайну.