Когда закончится война

В цикл "Мир Книги" входят несколько романов, связанных вместе страной и миром, где происходит действие, но не связанных ни временем, ни общими героями:

"Приют Изгоев», время действия аналогично европейскому началу 17 века.

"Там, где Королевская Охота", конец 18 века.

"Кодекс Арафской дуэли", начало 19 века

"Когда закончится война", середина 20 века.

Сейчас пишется роман под условным названием «Быть тварью», действие которого происходит во второй половине 19 века.

Читать романы можно в любом порядке, хотя в тексте иной раз ненавязчиво упоминаются события, которые описаны в другой книге. Некоторые персонажи имеют предков или потомков в других романах цикла: что поделать, мир тесен.

ПРОЛОГ. Каштановая аллея, 17.

― …А ты не торопишься, ― донесся голос.

Незваный гость не вздрогнул от неожиданности. Он лишь повел глазами, заметив, что в одном из кресел, кругом расставленных возле очага, в том, что было повернуто спинкой к двери, кто-то сидит: на подлокотнике лежала ладонь, и был виден рукав. Оплошность. Хозяин, оказывается, ждал кого-то, а это не было предусмотрено. Кого-то важного или тайного ― оттого и в доме было пусто; отослал слуг — свидетели этой встречи были ему, надо полагать, без надобности.

Гость обошел кресло и стал в пяти шагах, глядя на хозяина. Лицо вполне соответствовало его фотографиям в прессе. Хотя на них он выглядел несколько моложе, чем сейчас, но это-то понятно ― ретушь и приукрашивание. На самом деле хозяин был, что называется, неопределенного возраста и никак не выглядел на приписываемые ему документами и официальными биографами лета. Он сидел в усталой позе, как будто ослабленный болезнью. Было весьма похоже, что он и так долго не протянет, и у гостя мелькнула мысль: на кой его послали к такому? Всё ведь могло устроиться естественным образом и довольно скоро. Впрочем, не его дело.

Иной раз всё решают даже не дни, а часы и минуты, а ему не всегда дано знать резоны начальства.

Хозяин вздрогнул, принимая болт самострела точно в сердце.

Но, как ни странно, умер не сразу.

Хозяин прижимал руку к ране и не умирал ― менялся.

С каждой каплей жизни, уходившей из него, он становился моложе. Теперь его нельзя было назвать даже пожилым. Перед убийцей сидел ровесник ― на глазах молодеющий человек…

…Теперь ему было на вид лет двадцать ― совсем юнец.

― Кто вы? ― помимо воли произнес убийца.

― Потом… ― уже совсем слабо ответил умирающий, ― … поймешь…

И умер.

И как только прекратилось еле слышное дыхание, к мертвецу начала возвращаться старость.

Вот юность быстро перетекла в зрелость мужчины, и уже перед глазами лицо, какое было до выстрела… Но на этом старение не прекратилось, не замерло. Мертвец старел чем более, тем быстрее. Уже и не старел, а дряхлел ― таким он мог быть в девяносто или даже в сто, если бы смог прожить до ста… «А сколько вам, простите за вопрос, лет? ― Много… Много больше, чем можно себе представить»… или больше, пока не превратился в нечто похожее на мумию: тонкие сухие кости, обтянутые коричневато-серой пергаментной кожей.

Убийца в оцепенении досмотрел до конца, до того момента, пока мощи на его глазах не превратились в прах, запыливший кожаную обивку кресла, а потом и сама пыль тоже исчезла.

Всё.

2.

Он беспрепятственно вышел на улицу, прикрыл дверь, дошел со скучающим видом до перекрестка и сел в авто.

Стажер, напряженный, как арбалетная пружина, сидел за рулем, глядя прямо перед собой, и даже головы не повернул, когда тот сел на заднее сидение.

Машина тронулась.

― Куда?

― В город, ― ответил он. ― Покружи на всякий случай. Потом за багажом и на вокзал. На поезд успеваем?

― Конечно!

Авто уже выехало на Старую Тополиную и быстро набирало скорость.

― Как прошло? ― сказал стажёр.

Вопрос, не имеющий смысла. Не имеет смысла и отвечать.

Он всё же покачал головой.

Потом взял себя в руки.

― Всё в порядке.

Но порядка он не ощущал.

«Вполне созрел для отпуска, ― подумал он. ― Приеду домой, позвоню, отчитаюсь ― и в отпуск».

Он не знал, что никакой отпуск не освободит его от тяжести, легшей на его плечи.

Часть 1. Зима 38 года, конец войны.

ЛИГОН И ЕГО СЕМЬЯ

1

― Все, ― сказал редактор. ― Все. Можешь ехать отдыхать.

Дарен подняла изрядно одуревшую голову и посмотрела на него.

― Святые Небеса, как ты мне надоел, ― сказала она с чувством.

― Кыш, кыш, ― проговорил редактор. Его глаза уже не видели Дарен, а видели только завтрашний номер, и не следовало этому мешать.

Дарен тяжело поднялась со стула, взяла свою пухлую сумку и пошла вниз. В тесном вестибюле, загроможденном ящиками, клевал носом пожилой вахтер. Услышав шаги, он встрепенулся.

― Такси? ― спросил он привычно услужливо.

Дарен кивнула.

Вахтер дважды щелкнул переключателем, мигая синей лампочкой у подъезда; шум подъехавшей машины послышался сразу же. Вахтер выглянул в окошко и только потом начал открывать дверь.

― Спокойной ночи, госпожа Кобон.

Таксист был знакомый: стоянка его была рядом, и он нередко развозил по домам засидевшихся допоздна работников газеты. Он попробовал было завести разговор, но Дарен слишком устала после бессонной ночи в переполненном поезде, суматошного дня и вовсе бешеного вечера; к разговорам у нее сегодня склонности не было.

Ей казалось, она не смыкала глаз, но таксист окликнул, и она разлепила тяжелые веки.

Машина стояла у дома. Таксист собрался было заполнить квитанцию, но Дарен не хотела лишней мороки ― Небеса, опять еще что-то писать! Да провались пропадом все ручки с карандашами на свете! Она сунула водителю купюру, бросив: «Без сдачи!», вышла из машины, на ходу нашаривая в сумке ключи. Такси не уехало, пока водитель не удостоверился, что она без приключений зашла в дом.

Дома было блаженно тихо. В прихожей горел малый свет, сквозь распахнутые стеклянные двери свет падал в большую гостиную. В гостиной беспорядок ― видимо, вечером были гости.

Дарен толкнула дверь на женскую половину и прошла сразу на кухню: есть хотелось даже больше, чем спать. Наслаждаясь вкусом, она сжевала несколько ломтей ветчины, а потом стащила кружок копченой колбасы из тех, что были развешены над плитой, и понесла ее к себе в спальню. На шум выглянула старуха-служанка, и в спину ударила ее буркотня, но Дарен, как обычно, все пропустила мимо ушей. Оно конечно, в былые годы жена могла выходить из дому только в сопровождении супруга, но сейчас, хвала Небесам, не прежнее время. Хвала все тем же Небесам, от этой нагрузки нынешние мужья стараются отделаться. Она представила, как бы Лигон стал бы таскаться за ней по всей стране, сопровождая во всех командировках, и нервно хихикнула. В этом случае ее замужество было бы рекордно недолгим.

Она так и заснула, посасывая и покусывая упругий колбасный хвостик ― самое вкусное, что есть в колбасе.

Как обычно, ничего не снилось.

Проснулась она уже за полдень, понежилась в постели, дожевав остаток колбасы и укоряя себя, что так разлениваться нельзя. Наконец встала, накинула халатик и спустилась в кухню. Кухарь встретил ее приветливо, но не очень внимательно: на плите булькало что-то, что требовало непрерывного помешивания, и Дарен сама сварила себе кофе, привычно выпытывая домашние новости. Ничего чрезвычайного за время ее отсутствия не случилось, все было обыденно, в гостях вчера была целая банда музыкантов, но разбежались почему-то неожиданно рано, кажется, всем скопом отправились в какой-то новый ночной кабак.

Лигон был дома. Дарен установила это, приоткрыв толстую, обитую звукоизоляцией, дверь в его личный кабинет. Приглушенно звучал янтарино, домашний инструмент мужа. Лигон явно разогревал пальцы, разыгрывая гаммы и простенькие опусы, и она рискнула войти, чтобы поздороваться.

Услышав стук закрываемой двери, Лигон перестал играть и поднял голову. Дарен увидела, как его глаза озаряются улыбкой, и с облегчением вздохнула.

― Здравствуй, муж, ― сказала она по традиции.

― Здравствуй, здравствуй, жена! Давно приехала? ― спросил он, подходя и целуя супругу в щеку.

― Ночью. Только что проснулась.

Дарен прижалась к нему на секунду и, почувствовав ответную нежность, высвободилась и отошла к креслу.

― Не надо со мной сейчас нежничать, ― сказала она. ― Я неделю не мылась и выгляжу, наверное, жутчайшим образом.

― А то я нюхать тебя собрался, ― Лигон возвратился к янтарино. ― И вообще, насчет своего внешнего облика можешь не волноваться, ― сказал он, разминая пальцы по клавишам. ― Даже если ты сделаешь себе моднейшую прическу и наденешь самое стильное платье, которое я только могу тебе купить, ты будешь выглядеть куда хуже, чем сейчас. Тебе очень идет беспорядок в одежде и в прическе. Сыграть для тебя что-нибудь?

― Нет-нет, ― поспешно сказала Дарен, устраиваясь в кресле поудобнее. ― Мне вполне достаточно гамм.

Музыка Лигона слишком сильно воздействовала на нее, и она избегала слушать ее вживую. Записи ― другое дело; что-то волшебное исчезало, оставались просто причудливо сплетенные мелодия и ритм. Замечательные, но не божественные.

Он кивнул, но вместо гамм начал играть что-то простенькое, какое-то попурри из детских и народных песенок ― этак равнодушно, как будто в игре участвовали только его руки. Пожалуй, так оно и было; так многие люди, чтобы занять руки, рисуют аханят и зверушек.

― Ты не спрашиваешь, как я съездила, ― сказала Дарен.

― Я читал сегодняшнюю газету, ― ответил Лигон.

― Командировка была тяжелой, ― сказала Дарен.

― Точно, ― кивнул Лигон.

― Чувствуется в тексте?

― Ну… я же тебя знаю. Только… Дарюшка, ― он отвернулся от инструмента и посмотрел на нее, ― мне показалось, или ты в самом деле оправдываешь эту бойню?

― Да ты что?! Такое не оправдаешь! Только, ― она подумала, но все-таки решила: он поймет, ― Только и понять тех, кто решился на это, тоже можно. Я вот и похлеще историю узнала. Представь: первые месяцы войны, нестабильность во всем, линия фронта натянута как струна и не понятно, когда где она прорвется и в какую сторону ударит… И в такой момент в тылу Западного фронта ― мощный эпидемический очаг инфекции… Счастье, что все так и осталось локализованным.

Лигон смотрел на свои перебирающие воздух пальцы.

― Линия фронта, как струна, ― сказал он задумчиво. ― Красивая и точная метафора. Или просто штамп?

― Это даже не настоящий эваколагерь был, ― продолжала Дарен, горячась. ― Так, времянка. Не бараки даже ― бывшие дачные домики, вагончики. Там и санобработка прибывающих не была налажена; для желающих вымыться на озере какие-то кабинки были поставлены. Время-то летнее. Никто даже точной численности людей не знал ― так, плюс-минус человек двадцать, оттого и еду варили на глазок. Кто успел получить на свой талончик миску каши, тот и поел. А не успел ― так иди в лес белок лови или там ворон. Ну и наловились! Эта самая эгеррская лихорадка и до войны встречалась ― один-два случая в год, среди охотников или сборщиков ягод. А тут может быть, тоже один человек заболел, да только никто внимания не обратил ― ну простуда, ну бронхит, ну умер. И пошла зараза по лагерю…

Из-под рук Лигона начали опять литься задумчивые гаммы.

Дарен сказала с грустной усмешкой:

― Почему я не курю? Самое время сунуть в зубы сигаретку…

Лигон бросил на нее взгляд искоса.

Дарен вздохнула.

― Какая дикость, что это возможно в наше время! Загнать сотню человек в кольцо и расстреливать. Расстреливать и жечь… Представляешь, Лигон?! Они залили все «настурцией» и добивали тех, кто пытался бежать! А трупы бульдозером в овраг и хлоркой сверху! Не вражеских солдат, даже не чужое мирное население, а своих же беженцев!..

― Только в наше время это и возможно, ― ответил Лигон. ― Лет сто назад это и в голову бы никому не пришло. Поставили бы кордоны, карантины, инфекция просочилась бы в обход, контрабандой, Западный фронт был бы частично оголен или в любом случае ослаблен ― поставки ведь осуществлялись наполовину через Эгерр…

― Вот видишь, Лигон. Ты тоже понимаешь.

― Знаешь, что писали газеты, когда был изобретен пулемет? ― спросил негромко Лигон. ― Оружие столь убийственной силы делает войны бессмысленными. Никто не рискнет посылать свои армии против пулеметов. Пулемет ― оружие стратегического сдерживания. Ну и тому подобное. Двух лет не прошло ― началась новая война, и ничего ее не удалось сдержать, и пулеметы косили солдат… и вот уже много чего навыдумывали ― и танки, и пушки скорострельные, и самолеты-бомбардировщики, и минометы ― а войну это чудовищное оружие как не сдерживало, так и не сдерживает. И если на днях изобретут еще что-нибудь более убийственное, отчего половина Империи пойдет прахом ― все равно воевать будут.

― Ты оптимист, ― усмехнулась Дарен и напомнила из старого анекдота: ― «Что вы, будет гораздо хуже!»

― Устала зверски? ― понимающе спросил Лигон. ― Нет сил дойти до ванны и плюхнуться в воду? Хочешь, отнесу?

― Руки побереги, ― ответила Дарен. И, потянувшись, сказала мечтательно: ― Мяса хочется дико. Ты не представляешь, что дают на мясную карточку в этих мерзких столовках!

― Я-то как раз представляю, ― кивнул Лигон. ― Как ты вообще можешь это есть? Кликнуть на кухню?

― Да перестань ты заботиться! ― обиделась Дарен. ― Я современная самостоятельная женщина! ― Она усмехнулась. ― Иногда я удивляюсь, почему мы с тобой до сих пор не развелись?

― Ну и почему? ― живо заинтересовался Лигон.

― Я-то понятно, мне такое житье удобно. Можно заявиться домой в любой час, и меня там не то чтобы ждут ― но хотя бы есть что с удовольствием поесть, есть где со вкусом выспаться…

― «Где»?

― Ну хорошо, и с кем тоже, ― отмахнулась Дарен. ― Не отвлекай! Вот, сбил с мысли! ― В мужа полетела маленькая тапочка, которую он ловко поймал. ― О чем я говорила?

― О том, чтобы с кем-нибудь со вкусом поспать, ― напомнил Лигон.

― У тебя одно на уме, неугомонный! Ага! Я-то понятно почему не ухожу. Но вот ты-то меня почему не выгонишь, а? Тебе разве не надоели мои вечные командировки, скандалы, аресты? Жена я никакая… Не спорь! ― Лигон так же ловко поймал вторую тапку. ― Никакая! Как любовница ниже всякой критики. Детей у нас нет … Ну ты скажи: почему?!

Лигон поставил тапочки на крышку янтарино и задумчиво поглядел на торчащие над мягким подлокотником кресла розовые пятки жены.

― Наверное, мне просто это нравится, ― сказал он, пожав плечами. ― Люблю эти вечные командировки, скандалы, аресты… То, что тебя не бывает, а когда ты приезжаешь, то начинаешь хотеть мяса, кидаться тапочками и задавать глупые вопросы.

― Тебе просто жалко выставить меня, такую белоручку и распустеху, из дому, ― вздохнула Дарен. ― Боишься, что пропаду.

― Да нет, ― возразил Лигон, ― знаю, что не пропадешь. Напрасно ты меня идеализируешь. Я совсем не такой хороший. Если ты еще не поняла, я жуткий эгоист и даже где-то в глубине души вампир. Мне просто необходимо, чтобы вокруг меня было много приятных мне людей, которым я тоже приятен. Семья ― это прежде всего уют!

― И я тебе его создаю? ― спросила Дарен с сомнением.

― Ты вносишь свою лепту.

Он замолчал и так внимательно стал смотреть на Дарен, что та перестала болтать ногами и спросила подозрительно:

― Ты что задумал?

Лигон проигнорировал вопрос.

― И знаешь, о чем я сейчас подумал? ― с нарастающим энтузиазмом сказал он. ― Это идея! Дарен, ― торжественно сказал Лигон, вставая с кресла, ― я согласен!

― На что? ― удивилась Дарен.

― Я согласен на развод с тобой! И чтобы обязательно ― через суд и скандал! Это так романтично!

― Идиот, ― констатировала Дарен. ― И тапок не осталось.

― Нет, нет, ты не увиливай! ― Лигон уже, мягко ступая по ковру, подходил к ней. ― Без скандала развода ты не получишь! А для этого нам надо ― ну просто необходимо! ― со вкусом и тщательно поспать. Незамедлительно! Чтобы ты могла обвинить меня в извращенных привычках, а я тебя… — он подумал, — в других извращенных привычках.

Лигон бросился на жену и сгреб ее с кресла.

― Отпусти, тиран! Положи где взял, изверг! Деспот! Маньяк! ― сопротивлялась Дарен, но все было тщетно ― они уже направлялись в ее спальню. ― У тебя руки дрожать будут! ― попробовала она привести последний довод.

Лигон быстро перевалил ее на плечо и ускорил шаги.

― Мне не концерт играть, ― сообщил Лигон и хлопнул жену по заду. ― Не спорь, женщина! И да убойся мужа и господина своего!

На полдороге в коридоре они столкнулись с Линни. Та была только что с улицы ― раскрасневшаяся, в расстегнутом пальто, в вязаной шапочке на тугих кудрях.

― Привет, жена! ― радостно встретил ее Лигон, умудрившись как-то поцеловать, не отпуская Дарен. ― Тебе не нужна вяленая репортерша? По империалу за фунт.

― Дороговато будет! Поищи другого дурака. ― засмеялась Линни. Она изогнулась и чмокнула Дарен в щеку. ― Здравствуй, Дарюша, ты надолго домой?

― Понятия не имею, ― вися в неудобном положении, ответила Дарен. ― Пока этот тип меня не выгонит!

― Значит, надолго!

― Ничего подобного! ― возразил Лигон и радостно оповестил Линни. ― Я с ней собрался разводиться!

Та глазом не моргнула.

― Да? Значит, ты тащишь ее к стряпчему?

― Я тащу ее в спальню! ― сказал Лигон. ― Потому что хочу не просто так развестись ― а через суд, с обвинениями в жестоком обращении! Айда с нами?

― Лжец! ― и теперь Лигон схлопотал по заду от Дарен.

― Я всегда говорю правду! ― патетично провозгласил он. ― Даже когда мне приходится для этого лгать!

― Не ссорьтесь, это вредно для скандала, ― засмеялась Линни. ― А насчет присоединиться, извините, в следующий раз. Кстати, о жестоком обращении, дорогой. Мне срочно нужна крупная сумма на мелкие расходы. Собственно, я ее уже потратила, так что ты можешь начать возмущаться прямо сейчас.

— Я занят! — преувеличенно грозно рявкнул Лигон и потопал в спальню, ворча о прежних временах, когда муж был главой семьи, а жены — покорны и послушны воле его.

2

Телефон, как ему и положено, зазвонил невовремя. Лигон как раз стоял на стремянке, доставал с самой верхней полки партитуру «Оды во славу пышнобедрой Дайны». Рука при звуке звонка дернулась, из древнего тома, воспользовавшись правом на самоопределение, посыпались листы, с красивым шелестом разлетаясь по кабинету: шш-ш… Спрашивается, нахрен ему вообще сдался этот букинистический раритет, размышлял Лигон, спускаясь к дребезжащему телефону. Оду сто лет уже никто не исполняет. «А зря! — подумал он, снимая трубку, — Эта ода — прямо-таки музыкальный афродизиак».

— Да? — спросил он, зажимая трубку между ухом и плечом, а руками пытаясь вернуть не разлетевшиеся еще листы в первоначальное положение.

— Ортис Лигон? — спросил незнакомый мужской голос.

— Он самый, — проговорил Лигон.

— Вы знаете такую Кайрис Бик? — спросил голос. — Кайрис Бик из Малапо?

— Допустим, — Лигон положил партитуру на стол.

— Ну наконец-то! — с воодушевлением сказал голос. — Госпожа Кайрис уж очень хотела поговорить с Ортисом Лигоном, который живет в Столице. Вы знаете, сколько в Столице Ортисов Лигонов?

— Примерно догадываюсь, — хмыкнул Лигон. Самое распространенное товьярское имя и самая распространенная товьярская фамилия. Счастье еще, что жители Столицы не сплошь товьярцы, а то пятью убористыми страничками в телефонном справочнике не обошлось бы. Вопрос только, с чего вдруг Кайрис вздумала разыскивать его таким способом.

— А вы, собственно, кто? — спросил Лигон.

— Да я, собственно, никто. Был в командировке, снимал пожары в Малапо. Вот вернулся и вместо того, чтобы водку пить и разврату предаваться, зачем-то телефон мучаю.

— А Кайрис, значит, в Малапо… — медленно сказал Лигон.

— Во второй городской больнице, — сказал голос.

Вот тут стало понятно, почему Кайрис разыскивала его так странно. В Малапо, как говорили, последнюю неделю горели дома — квартал за кварталом. Поговаривали о диверсиях, хотя что тут поговаривать, просто так города не выгорают. Особенно крупные транспортные узлы в военное время.

— Сильно обожжена? — спросил Лигон.

— Да нет. Не ожоги. Пневмония. Дом тушили, мокро, зима. — Помолчав, мужчина добавил. — Собственно, я все сказал. Удачи вам. — Незнакомец отсоединился. Лигон, задумавшись, послушал три гудка, потом опустил трубку на рычаг телефона и уставился на потертый сафьян переплета партитуры.

Интересно, вот как можно разорваться надвое? Как быть одному человеку одновременно в разных концах страны? В Малапо и в Ашпере? Питр, как назло, как раз в Ашпере, а только на него надежда, что он сделает как надо. Значит, надо изворачиваться самому. А время пусть остановится и подождет.

Лигон распахнул дверь кабинета и зычно крикнул в коридор:

— Есть кто живой?

Из гостиной выскочила Линни:

— Что ты орешь, сумасшедший?

— Там… — он кивнул по направлению к кабинету, — у меня партитура развалилась на листики. Надо собрать.

— А волшебное слово? — иронично спросила Линии.

— Надо, — сказал Лигон и ушел к телефону. Вот этого он не любил, для таких дел у него был Питр, но если надо, так и сам Лигон мог организовать срочный перелет до Малапо, а потом не менее срочный от Малапо до Ашпера. Личного самолета у него, конечно, не было, хотя Питр и мечтал, что они заведут после войны себе самолет для гастролей, разрисуют его нотными знаками и красивыми девушками, будут с форсом колесить по Империи. Лигону эта идея не нравилась, не любил он такого выпендрежа, но сейчас личный самолет был бы как нельзя кстати. Впрочем, в этой стране все еще есть ВВС, а в ВВС по-прежнему любят Ортиса Лигона по прозвищу Комета. Хорошо быть популярным музыкантом.

Два часа спустя он взбегал по трапу военного транспортного самолета. Руку оттягивал чемодан с «походным» янтарино: придется поиграть пару раз для летчиков, хотя почему — «придется»? Для летчиков Лигон всегда играл с удовольствием, пусть даже и условий для нормального концерта часто не было.

— Ну наконец-то, — сказал парень, встретивший Лигона у открытого люка. — А то пассажиры уже начали нервничать. — Он забрал из рук подбросившего Лигона до трапа лейтенанта второй чемодан музыканта, в котором был стабилизатор и немного личных вещей. — Сейчас я пристрою куда-нибудь ваши вещи, а вы идите садитесь.

— С большим чемоданом поосторожнее, пожалуйста, — попросил Лигон. На чемодане вообще-то была наклейка «осторожно, хрупкое», но мало ли.

Парень покивал:

— Не беспокойтесь. Идите. И пристегнитесь, пожалуйста.

Лигон прошел вперед, к пассажирским местам, нашел себе свободное кресло и послушно пристегнулся. Сидящий рядом генерал посмотрел на него без особой приязни.

— Из-за вас рейс задержали на пятнадцать минут, — сказал он. Судя по всему, о штатских у него было самое невысокое мнение. — Вы врач?

— Нет, я музыкант, — ответил Лигон, и этим своим ответом уронил себя в глазах генерала ниже всякого отребья. «Дезертир и пидор», — прочитал Лигон мнение о себе на лице генерала, но его это не волновало. Он устроился поудобнее, раскрыл наскоро подшитую заботливой Линни партитуру «Оды во славу пышнобедрой Дайны» и ушел в музыку с головой.

3

В Малапо начались, как любит выражаться Питр, нюансы. На аэродроме пообещали, что авто подкинет Лигона до самой больницы, но оказалось, что район около больницы закрыт для транспорта из-за недавней бомбежки. Чемоданы он, хвала Небесам, оставил на аэродроме, так что пройти два квартала не составило никакого труда. Сильно раздражали, правда, группки дружинниц: они с таким очевидным подозрением на него посматривали, не собирается ли он нырнуть в развалины и заняться мародерством. Из-за этого Лигон шел с надменным видом, сунув руки в карманы и насвистывая имперский марш, и чувствовал себя плакатным чифандийским шпионом.

Посмотреть вокруг, так создавалось впечатление, что города Малапо больше нет. Этот район и до войны, похоже, был далеко не фешенебельным, здесь стояли дешевые доходные дома, сейчас по большей части превратившиеся в груды битого кирпича и обломков досок. По развалинам лазили люди в поисках пригодных вещей, и дружинницы строго проверяли, прописаны ли такие искатели в этом конкретном доме. Скудные трофеи складывались кучками на тротуарах, их обычно караулили детишки от силы лет семи. Дети постарше прочесывали развалины вместе с матерями. Мужчин почти не было. Как слышал Лигон, те из них, что не были призваны в армию, последнюю неделю работали в спасательных командах, разыскивающих людей под завалами, и в пожарных частях.

Пожары поблизости потушили, но сильная задымленность оставалась, и Лигон в мыслях простился со своей курткой, которая наверняка пропитается запахом гари, а потом привык и выкинул этот пустяк из головы.

В больнице долго не могли найти, где Кайрис. Смотрели какие-то списки, потом еще раз смотрели, потом, после убеждающей купюры, посмотрели еще раз с большим вниманием, потом из соседней комнаты пришла решительная девушка, пролистнула тетрадь со списками, ткнула пальцем: «Я ж помню, у меня такая память». Лигону объяснили, куда идти, и он дошел до нужного крыла, этажа и коридора. До палаты идти не пришлось. В коридоре, где тоже стояли койки с больными (больница была переполнена), пойманная за локоток сестра задумалась на секунду, потом произнесла «Кайрис Бик, пневмония, 65 лет», потом подняла на него усталые глаза и сказала: «Я сожалею». Лигон понял, что опоздал. Он вздохнул и спросил:

— Когда? Где она?

Сестра показала на площадку около лифта, где стояло несколько каталок:

— Совсем недавно, еще в морг не спустили. Девочка стоит — это ее внучка.

Лигон подошел к каталке, около которой стояла девочка-подросток, приподнял край простыни, прикрывавшей тело, с трудом узнал Кайрис. «Это ж сколько лет прошло? Много, много…» Он посмотрел на девочку в грязном пальто. В ней было куда больше от той, живой и молодой Кайрис, которую он когда-то знал. Что ж это девочка в таком виде? Некому за ней присмотреть? Он обругал себя идиотом, вспомнив: тушили дом. Наверняка же тот дом, где жила Кайрис. И девочке теперь просто не во что переодеться и негде жить. Лигон осторожно расспросил девочку, пока не пришла за каталкой санитарка. Так и оказалось: папа погиб два года назад, мама попала под бомбу год назад, жили вместе с бабушкой, пока не сгорел дом. И никого из родни больше нет. Стало понятно, почему Кайрис так беспокоилась о том, чтобы найти Лигона.

Дальше были «нюансы», которые Лигон с большим удовольствием перевалил бы на кого-нибудь другого, только вот не на кого было. Оставалось надеяться, что гробовщик, которому Лигон отстегнул кучу денег, окажется честным дядькой и сделает все как надо. Таскать по мерзлому кладбищу отупевшую от горя девочку в несерьезном пальтишке и ботиках на рыбьем меху не стоило даже в память Кайрис, тем более что эта усохшая мертвая старушка для Лигона не имела к Кайрис никакого отношения.

Поэтому Лигон, не утруждаясь более этическими соображениями, пошел в приемный покой к тем девицам, которые час назад с трудом нашли Кайрис в списках. В приемном покое был телефон, посторонним его не давали, но Лигон, используя, как оружие, обаяние и деньги, все-таки получил доступ к заветному аппарату и дозвонился на аэродром. С аэродрома пообещали, что попутная машина подберет их около больницы, осталось надеяться, что ВВС работает как часы, несмотря на дым и наступивший вечер.

Та из девиц, что «я ж помню, у меня такая память», наконец опознала в Лигоне Комету Ортиса, и в приемном покое случился маленький ажиотаж. Известного музыканта окружила небольшая стайка из девушек в белых халатах, и он покорно раздавал автографы на листиках бумаги, журналах и даже на обложке одной из своих пластинок.

— Это ваша родственница? — указала одна из девушек на устало сидящую в углу девочку.

— Дочка, — соврал Лигон, чтобы не возникало вопросов, с чего это он увозит невесть куда девочку. — Но, понимаете ли, на ее матери я не был женат, — он изобразил смущенную улыбку.

— Не может быть! — сказала медичка. — У вас не может быть такой взрослой дочери!

Лигон достал свой паспорт и показал ей.

— Сорок два года, — потрясенно проговорила девушка. — Я бы вам больше тридцати не дала.

В паспорте тоже была ложь, но она, по крайней мере, казалась более правдоподобной, чем истина.

— Я выступаю с концертами, — объяснил Лигон. — Приходится поддерживать внешность, — он улыбнулся, — как светской даме.

Тут наконец-то в помещение вошел молодой человек в летной куртке, который приехал за Лигоном, и Лигон, разбудив задремавшую девочку, отбыл на аэродром. Автомобильное движение в районе уже разрешили, но мало кто собирался воспользоваться этим разрешением. Фонари на улицах города не работали: затемнение; пожаров поблизости вроде не наблюдалось, и машина пробиралась чуть ли не вслепую, потому что свет синих фар мало что прояснял. «Доберемся до аэродрома разве что к утру», — мрачно подумывал Лигон. Он никак не мог сообразить, что дальше делать с девочкой. Самому лететь в Ашпер, куда безнадежно опаздывал, а девочку с оказией отправить в Столицу? Одну, неизвестно с кем? Плохо. Тащить с собой через всю страну вот в этом грязном пальтишке? Тоже ничего хорошего. Но все же этот вариант нравился Лигону гораздо больше. В конце концов, в Ашпере Питр, и проблему с нечаянно возникшим ребенком можно перевалить на него. Питр справится. Питр сделает все как надо.

Интермеццо 1. Год 38, конец зимы. Отдельная тайная коллегия Министерства охраны короны (ОТК МОК), аналитический отдел.

— Мне интересно, Талли, вот война закончится — чем вы будете заниматься? — голос полковника Менкара был ласков и задушевен, как будто он начинал допрос в позиции «добрый следователь». — Гражданской профессии у вас нет, насколько я знаю, и умеете вы только стрелять.

— Банду организую, — мечтательно проговорил капитан Талли. — Полиция после войны сразу расслабится, законы военного времени отменят: грабь и убивай в свое удовольствие.

Сержант Рибатт, затихший в закутке за стеллажами, не то фыркнул, не то хрюкнул, а скорее всего, просто подавил смешок. Капитан Талли, когда хотел, был очень убедителен, поэтому впечатление, что самым заветным желанием капитана все три военных года было именно вот это: грабить и убивать, а ему кто-то нехороший не давал этим заняться, казалось весьма живым и достоверным.

— Сержант, — позвал полковник. — А что это вы там сидите? Идите сюда, тут у нас чайник закипел.

Рибатт погасил свою настольную лампу и вышел к офицерам. Более контрастной парочки нельзя было бы и вообразить. Полковник был как картинка, хоть вот прямо сейчас ставь его пред светлые очи Императора: идеальный офицер и аристократ, мундир безупречен, пробор — волосок к волоску. Монокль, вот жалость, полковник никогда не носил, а только иногда очки для чтения в тонкой золотой оправе, но и этого хватало для законченного портрета столичной штучки высокого полета. Рядом с ним капитан Талли выглядел вахлак вахлаком: ни лоска, ни выправки, типичный офицер военного времени, пребывающий в Столице не иначе как проездом. Впрочем, с таким же успехом Талли, почти ничего не меняя в своем облике, мог сойти за мелкого жучка с черного рынка или за бандита, прикрывающегося поддельными офицерскими документами.

Ни одному из этих офицеров не приходилось задумываться о том, чем они будут заниматься после войны: да тем же, что и раньше. Война только добавляла в работу ОТК немного специфики, а смысл оставался прежним: охранять Империю от всякого рода угроз, связанных со сверхъестественными силами. К счастью, подавляющее большинство магов, чародеев, колдунов и ведьм, практикующих в Империи, было шарлатанами, а те, что хоть что-то из себя представляли, чаще всего были одиночками с весьма слабыми возможностями. Серьезную угрозу представляли некоторые эзотерические секты, которые мало того, что пользовались поистине изуверским ритуалами, так еще и тщились сказать свое слово в политике. А от религиозного фанатизма до экстремизма и терроризма часто бывает только один шаг.

— Чем вы сейчас занимаетесь, сержант? — спросил полковник Менкар, широким приветственным жестом указывая Рибатту на стул, чайник и пакет с бутербродами. — Разве сейчас ваша смена?

— Я кое-что обдумываю, господин полковник, — сказал Рибатт, наливая себе чаю и придвигая к себе бутерброд с щедрым ломтем лососины. Менкар мог себе позволить такие бутерброды даже в трудные военные годы, ибо денег у его семьи было немерено, а совести или застенчивости полковник отродясь не имел.

Менкар снисходительно кивнул, принимая ответ к сведению. То, что Рибатт предпочитает размышлять, вычерчивая одному ему понятные графики и таблицы, было давно ему известно.

— Вот у кого не надо спрашивать, чем он займется после войны, — проговорил Талли, вольготно развалясь в кресле. — Наш сержант прямиком отправится доучиваться.

— Мне бы не хотелось вас отпускать, — сказал полковник. — Соображаете вы быстро, с инициативой, в технике разбираетесь.

— Я бы хотел получить диплом, господин полковник, — тихо сказал Рибатт. — А работать с табулятором могут и девушки, — он кивнул в сторону стеклянной стены, за которой работала статистическая машина. Ее обслуживала ночная смена, состоящая из трех девушек-военнослужащих.

— Девушек после войны придется, к сожалению, сократить, — сказал Менкар. — Уже отдано распоряжение о восстановлении довоенной квоты женщин в рядах нашего министерства. А квота эта невелика. Я еще могу сохранить женщин-агентов, но вот с аналитиками, увы, придется расстаться.

— Да зачем тебе бросать службу, сержант? — добавил Талли. — Хочешь, я тебе диплом организую? Будет лучше настоящего.

Рибатт и не сомневался. Талли, в числе прочего, был именно таким специалистом. Конечно, собственноручно он подделкой документов без особой надобности не занимался, но «организовать» — мог без особых затруднений.

— Я бы предпочел настоящий, — упрямо сказал Рибатт. — Я хочу сменить обстановку, господин капитан.

— Могу и это организовать, — предложил Талли.

— Уж вы организуете, капитан… — проворчал полковник Менкар. — Доучиваться сержанту надо, тут возражений нет. Но и оголять аналитический отдел не хочется. А перекидывать ваших парней, капитан, в аналитики, вероятно, бесполезно. Или нет?

— Девушки справляются, — воскликнул Талли. — Неужели мои орлы не справятся?

На взгляд Рибатта, таланты ребят из команды капитана лежали в другой сфере. Но человек по определению существо многогранное. Сидеть сутками в засаде или, скажем, мину по случаю обезвредить — это у парней капитана получалось, так неужели не хватит терпения и аккуратности скармливать табулятору пачки перфокарт? Однако высказывать свое мнение Рибатт не стал. Обстановка в ОТК была, конечно, товарищеская, но не дело нижнему чину высказываться, когда офицеры предаются пустому трепу. Кстати, с чего бы это они? Он скосил глаза на полковника. Тот был благодушен, как сытый кот. Сытый породистый кот. Не иначе, какую-то комбинацию обдумывает.