Глава 2

Солнце, похожее на спелое яблоко, озаряло тронный зал рассветными или закатными лучами.

Воздух искрился и переливался, словно южное вино, окрашивая все в медь. Никогда рассветы или закаты в Эрдерини не были такими винными, зелень ковров — бурой, а лица князей и княгинь багровыми, словно окровавленными.

И даже корона из белого золота в моих руках пылала алым цветом.

Почему она в руках, если должна быть на голове?

Ледяной смех заставил стекло и хрусталь трепетать. Тень легла на мои руки, камни в короне потемнели.

Я подняла взгляд и удивленно ахнула — на окна опустилась тень, а вместо знати на полу лежали горы выпотрошенной рыбы. Она трепыхалась, хватала воздух огромными ртами, её кровь залила паркет, потроха окрасили ковер в черный.

По зеркалам прошла мутная рябь. Тень легла на венки медных рам и скользнула по стеклу. Она захохотала, смех расколол капли абастонь и блестящие подвески на люстрах. Тень бросила сквозь зеркало горсть рыбьей чешуи, она монетами разлетелась по полу и зазвенела.

Корона от звона задрожала и рассыпалась золотым прахом.

Сердце забилось чаще, я испуганно вздрогнула, но уже не во сне, а наяву.

Очнувшись, я с облегчением осознала, что все еще сижу на крыше Янтарной башни, под боком ирбиса, что рассвет не винного, а желтого цвета, и что день моей коронации еще не наступил.

Восходящее солнце сыпало рыжими искрами по склонам Небесного Хребта. Горы, опоясывающие Тенграйт через север с запада на восток, горели рассветным огнём. На них, как на спине могучего зверя, шерстью проросли мохнатые ели. Туман спускался со скалистых вершин и пеной оседал в низине, на каменные улицы города. С высоты Янтарной башни столица казалась тонущей в утренней мгле. Огни гасли, но крыши из красной черепицы загорались в рассвете. Тенграйт сотрясал звон часов на башне у розового парка.

Услышав его эхо, пролетевшее по долине, я смахнула с колен белых кошачий хвост и поднялась.

— Лер, просыпайся!

Снежный Барс поднялся, отряхнулся и потянулся.

— Спасибо, что согрел, — сказала я, проводя рукой по загривку своего зверя. — Отправляйся к себе.

Лер кивнул и растворился в белой дымке.

После ночи под открытым весенним небом, я, к своему изумлению, чувствовала себя здоровой и отдохнувшей. Мне доводилось читать мемуары своих коронованных предков, и каждый упоминал о легкости, которую испытывал перед коронацией. Единственное, что совсем не приносило удовольствия — порывистый ветер. Туман пропитал каждую нитку кафтана, волосы намокли от измороси. Ежась, я покинула крышу.

Гвардейцы проводили меня в покои, где слуги усадили за каменный стол и подали завтрак. Все, что полагалось мне сегодня — виноградный сок и пара пшеничных лепешек. Этого хватило, чтобы почувствовать себя здоровой и сытой. Закончив, я поблагодарила Нирихара за милость. Впервые за столько лет мне стало совестно, что я мало молилась и почти не ходила в храм.

Служанки, тонкие, как вишневые прутики, облаченные в белое, проводили меня к роднику. Предания гласят, что водой из этого ключа умылся первый Повелитель Эрдерини. Чуть позже над родником возвели башню, но он не иссяк и по сей день продолжает течь.

Я искупалась в холодной, как лед с вершин гор, воде. Мне расчесали и заплели в косу волосы, надели вышитую розами и ландышами рубаху, широкие темно-зеленые штаны, подпоясанные зеленым же поясом, и расшитую золотом жилетку. Шапку из овечьей шерсти я надвинула набок и перекинула косу за плечо. Кинжал, позолоченный и богато украшенный камнями, я заткнула за пояс и, звеня золотыми пряжками сапог, прошлась по комнате.

Чем не королева? Мне далеко до той стати, которая была у бабушки, но я не могу во всем походить на неё, что бы ни говорила денна Ления. Подбородок выше, спину прямей. Я не опозорю свой род.

У каменных ворот, увитых лозами старого винограда, меня ждал эскорт из двенадцати гвардейцев и тонконогий белогривый конь в серебряной сбруе. Он был послушен, когда я погладила его по морде и потрепала по украшенной белыми лентами гриве.

Солнце тем временем поднялось высоко над стеклянной пикой горы Олб, и по всему Тейнграду затрубили рога. Им ответили затрубившие гвардейцы, знамена поднялись высоко над головами всадников.

Я вскочила в седло и пришпорила коня. Под бой барабанов по мощеной белым камней дороге мы отправились в город.

Лошадь мчала меня вперёд, я щурилась встречному ветру и дышала мокрой хвоей. Внизу по склону виднелась арка из дерева, украшенная перьями и рисунками голубей. У арки, опираясь на истертый посох, стоял с протянутой рукой дряхлый старик. Увидев меня, он поклонился и попросил милостыню. Я слезла с коня и, достав из сапога кошель, полный золота, и протянула его старику. Старик вновь поклонился, поблагодарил и пожелал доброго пути.

Проехав арку из дерева, я помчалась дальше. А впереди путь разделился на каменистую дорогу, ведущую в столицу, и тропу в храм. Поехать прямо по дороге, значит отправится без благословления, чего Нирихар не простит. Я слезла с коня и свернула на тропу. Вначале она была простой и свободной, но чем дальше, тем уже и круче она становилась. Мне пришлось пробираться сквозь заросли и колючки, однако я дошла. Тропа заканчивалась аркой из дерева, оплетённой молодыми лозами. За аркой начинается каменная лестница, но ступить на нее не позволит стерегущая её старуха. Она сидит на стёртых ступенях и с сожалением смотрит на маленьких серых цыплят, бегающих по траве.

Поздоровавшись, я прошу её дать мне путь, но старуха не хочет меня слушать.

— Добрый человек, помоги цыпляток собрать, и я тебя благословлю, — кряхтя от изнеможения, говорит старуха.

Делать нечего — я снимаю шапку и, опускаясь на колени, зову цыплят. Комки серого пуха бегут ко мне, то проскальзывая между пальцев, то проскакивая мимо рук. Но я набираюсь терпения и ловлю птенцов, собираю в шапку, чтобы отдать ее старухе. Она обнимает шапку и цыплят, пригревшихся и разомлевших в теплой шерсти. Она благодарит и, благословляя, уступает дорогу.

Я поднимаюсь по крутым истоптанным ступеням наверх.

Этой лестнице, должно быть, не один век. Она крутая и узкая, а под ней, в самом низу мелькают пушистые вершины елей и раскидистые кроны ясеней.

Мой путь, кажется, длился целую вечность. Вечность, которую мне пришлось цепляться за острые выступы на камнях и брести затаив дыхание. Но я пришла.

Передо мной на серой скале возвышался храм Нирихара и трёх Котов. Исполинский, пронзающий небо своим шпилем на покатой серой крыше. Он был белым, как молоко, только в окнах зеленели витражи. У ворот из черной вишни стояли служители. Они отворили их, и я вошла. Внутри зал сиял травяным зеленым цветом. Пахло ладаном и ореховой горечью, а ещё медом и виноградным соком. На спинах каменных котов, лежащих вдоль дорожки, горели свечи. Сотни свечей плавились и лохмотья воска стеками с кошачьих спин. Свечу, взятую из резного ларца у ворот, я зажгла из горящей пасти тигра. Тигр, стерегущий этот ларец, взирал и на меня, и на котов проницательным взглядом янтарных глаз. Погладив его по каменной морде, я отправилась к статуе Бога.

Нирихар, отец гор и Горных Котов возвышался над залом на каменном постаменте. Легенда, неподвластная времени, как бы сильно ни пропитались пылью забытья манускрипты в библиотеках.

Бог с левой звериной рукой и правой — человеческой. Бог, слушающий молитвы кошачьими ушами, Бог, отметающий беды от своих детей пушистым хвостом. Бог, чей рык заставляет сердца гор биться чаще, Бог, в когтях которого заключена сама жизнь, текущая под кожей земли.

В давние времена, когда разлапистые ели росли так высоко, что люди карабкались по ним вверх, чтоб прогуляться по облакам, а ледники не таяли и не спускались вниз ручьями. Когда горные вершины покорялись безумцам, Нирихар спустился из своей холодной обители, чтобы у подножия Небесного Хребта, на земле гроз и туманов, создать королевство. И основал Эрдерини. Он дал своим детям знания, наделил силой тянуть из подземных потоков и пещерных морозов преображающую силу — екхи, и завещал старшим детям хранить его дары. С тех пор и существует Эрдерини, в нем живет избранный Богом народ, им правят старшие и младшие дома, хранящие тайны искусства преображения. Один из них — дом Инглив, мой дом, и я потомок первых королей, сильной и древней крови. Я помню это, я горжусь своим именем и происхождением, и сделаю все, чтобы мой род и мое королевство не погибли. Клянусь.

Поставив свечу у когтистых ног Нирихара, я коснулась одной рукой сердца, другой — лба и разлила полушепотом молитву о благословении. Слова горячим воском падали в зеленый мрак, и тот сгущался свежим екхи. Вера стоит на вере, и слова преображают ее во что-то большее. Что-то, что дает жизнь и питает души всех нас. Я не забыла этого, пока была на чужбине, и не забуду.

Закончив молитву, я заглянула в глаза Нирихару. Пытливым взглядом человека отвечая на пытливый взгляд Бога. Нет, скорее просто статуи. Я удивленно ахнула, чувствуя тонкую струну, натянувшуюся между нами. Паутину белого золота.

Жизнь к жизни. Кровь к крови.

Плотный, наполненный запахом орехов и меда воздух, дрожит. Глаза бога оживают, пугая и очаровывая одновременно.

Статуя смотрит. Ждёт, словно проверяя меня на прочность.

Мне вовсе не страшно. Нечего бояться, если мы одной крови и одних корней. Белой рукой я касаюсь темного и теплого камня. На несколько минут застываю в ожидании, слушая биение своего сердца. Закрываю глаза и чувствую дыхание камня. Теплые пальцы касаются мои рук и сжимают их, дух наклоняется и целует меня в лоб. Кровь закипает.

— Спасибо, — шепчу, вздыхая, я и открываю глаза.

Нирихар стоит, смотрит. Я знаю, это всего лишь статуя, но верю, что Бог меня благословил.

Отстранившись, я кланяюсь ему и ухожу. Жрецы, не покидающие сумрак, провожают меня взглядами сквозь деревянные кошачьи маски и тихими напевными молитвами, похожими на шорох родниковой воды.

Общая дорога, по которой простые люди приходят в храм из города, была закрыта. Мне пришлось возвращаться той же крутой тропой.

Теперь, вдохновленная божественной милостью, я шла куда быстрей. Когда я спустилась, старухи на каменных ступенях уже не было.

Лошадь, заметив меня между орехами, зацокала по булыжникам навстречу. Я вскочила в седло. Вновь затрубили рога и забили барабаны. Под сливовыми стягами мы поехали дальше.

Впереди виднелись ворота в Тейнград, а перед ними железная арка. Под ней стоял мальчик в белом одеянии. Я подъехала ближе и спешилась, он поклонился мне. Сняв с себя жилетку, я накинула ее на плечи мальчику, со всей торжественностью произнеся:

— Отныне твоя судьба — стать моджарном, служить родине и своей королеве.

— До последнего вздоха, моя госпожа, — кланяясь, ответил мальчик. — Я буду носить его с честью.

Я вскочила в седло, мальчишка взял лошадь под уздцы и повёл к воротам. По звуку пушек они отворились, мы ступили в город под гром рогов и рёв народа.

Били колокола, знамена полоскались на ветру, я ехала вперёд по выстланной зеленым ковром дорожке.

Хорошо помню те чувства…

Конь важно и спокойно рысит вперед, я гордо вздымаю подбородок. На губах широкая улыбка. Одна рука сжимает поводья, другая, совсем онемевшая, машет толпе. Сердце так громко стучит, будто не сердце, а валун, катящийся по горному склону. Становиться то холодно, то жарко, и не вериться, что этот день настал. Я уже решила, что станут королевой. Двадцать три дня назад. Но все равно не верю. Дышать трудно и голова идет кругом. Я здесь и другого пути нет.

Горный Кот на воротах размыкает свою пасть и створки открываются. Под дождём из белых лент я въезжаю в Лесную Розу и с замиранием сердца поднимаю глаза на дворец.

Его построили вместе с этим городом по моде тех времен, поэтому дворец такой острый, колючий и огромный, как гора. Коты любят строить как вширь, так и ввысь. Ажурные окна, квадратные башни, острые шпили на крышах. А сами крыши будто укрыты лепестками бордовой розы.

Лесная Роза — мой дом, в который отрадно вернуться. Его цвет всегда темные, запахи тягучие и терпкие, истории страшные и сложные. Здесь творилась история Эрдерини с самого ее начала, здесь жила моя семья, здесь она умирала. Теперь я проведу всю жизнь среди этих серых неприступных стен.

Моджарн, в котором я узнаю князя Ровера, подает руку, помогая спешиться, — формальность, обозначенная протоколом. Вместе мы следуем в тронный зал. Перед входом князь Ровер отпускает мою руку и кланяется. Дальше я иду одна.

— Ее Высочество Николь из дома Инглив, наследная принцесса Эрдерини.

Дыхание сбивается.

Пахнет медом, ландышами и виноградным соком. Твердой походкой я иду к возвышению. Там Верховный жрец Нирихара протягивает ко мне красную от сока руку и рисует на лбу божественный знак.

— Дитя гор, встань на путь благой и чистый, — доносится грудным голосом из-под маски. Маска из дерева, но сияет словно золотая. Тонкая роспись. Линии зеленые, ореховые, вишневые. Кошачья морда улыбается, но глаза из прорезей смотрят человеческие. — Да будет царствие твое долгим и мудрым.

Я отрываюсь от этих глаз, чтобы также зачарованно посмотреть на корону.

Такая же, как мне приснилось. Белое золото, изумруды, капли янтаря, ажурные пики и тонкая филигрань.

Я склонила голову и замерла. Час, которого я с таким трепетом ждала, настал. Прозвучали последние слова песни, Верховный жрец смолк, я почувствовала, как холодные капли падают на мою макушку и запах винограда становиться сильней. А после на голову опускается венец из белого золота.

Дыша глубоко и часто, я поднимаю взгляд и поворачиваюсь к подданным. Люди, а не рыбы, смотрят на меня. Вновь трубят горны и бьют колокола.

Из рук Мастера моджарн я принимаю меч, из рук Первого Советника — свиток.

И вот они, слова, после которых моя жизнь больше не будет прежней…

— Ее Величество Николь из династии Инглив, королева Эрдерини.

Знать преклонилась, Верховный жрец молитвенно сложил руки и опустил голову.

— Я, Николь Инглив, клянусь править мудро, быть справедливой, храброй, чистой душой и достойной своего народа. Через войну и мир, через разруху и благополучие, через горе и радость — что бы ни случилось, я всегда буду с вами.

Тронный зал заполнила мелодия флейт, скрипки и пианино, хор запел гимн Эрдерини.

Сегодня я села на трон из черной вишни.

Когда-то даже мысль о короне и власти была для меня дерзостью, но вот я здесь, я королева.

Вино было холодным и сладким, музыка — громкой, а люди счастливыми. За коронацией последовал пир.

Богатство столов, белизну их скатертей и блеск стаканов трудно описать в нескольких словах. Вино лилось через край, исчезали с блюд утки, лебеди, куропатки и перепела, салаты, супы и соусы, бисквиты, рулеты и пирожные.

Лаувлен, сидящая по мою правую руку, пробовала все блюда, которые собиралась съесть я, Илина, сидящая слева, ограждала меня от тягостных бесед с гостями, давая минутку-другую отдыха.

Я беседовала с князем Тамошем, перебрасывалась фразами с Первым Советником и улыбалась княгине Вирден. Тетя Ления, небрежно кивая на речи мужа, отвечала мне такой же улыбкой.

Начались танцы, заиграла музыка, и пары мотыльками закружились по залу со всей стремительностью, присущей танцам Горных Котов. Сменив свой наряд на торжественное платье, я позволила себе станцевать с князем Ровером, но в мелодии мне постоянно слышался звон медной чешуи и шуршание моря, а в запахе меда и ландышей аромат предвестников беды и смерти — болотных лилий. Я оборачивалась и рассматривала гостей, но они оставались людьми. Ни рыбы, ни лилий, ни мертвой соленой воды.

Я сетовала на сладкое вино и на волнение, от которого порой перехватывало дыхание. Звон и шорох не стихали, а запах не развеивался даже под весенним ветром. К ночи, покидая пир, я увидела в букете, в одной из ваз, среди подснежников и белых роз, алое пятно мака. Позже я сделала вывод, что все это мне причудилось.