Змей-река

Антипка бежал вприпрыжку по вьющейся змейкой узкой тропке, петляющей между замшелых валунов. Солнце уже давным-давно взобралось на самую середку голубого неба, в котором вились стрижи, и грело, грело до одури так, что от жары, запаха трав и цветов кружилась голова. Уши закладывало от стрекотания кузнечиков.

Антипке так и хотелось зажмуриться, а потом помчаться вниз, в самую низину, чтобы дух захватило, чтобы земля горела под босыми пятками, а ветер бил в лицо. Да только… Он посмотрел на старое деревянное ведро: мать велела набрать воды в реке — и бегом назад. Антипка вздохнул и побежал дальше, подпрыгивая козленком и размахивая пока еще пустым ведром.

Ярлинка — речка мелкая, но быстрая, и вода в ней чистая-чистая. Мать говорила, что она приносит молодость и здоровье. Антипка, на ходу срывая травинку и по привычке отправляя ее в зубы, почесал затылок. Как там с молодостью, он сам-то не знал, а вот здоровье… Да кто ж его знает, в самом-то деле? Авдотья Никифоровна, соседка-старушка, сказала бы, может, да только дочка её в другую деревню увезла к себе. А других стариков как-то поблизости не живёт, разве что бабка Маржана. Но она живет на другом краю села, да и колодец свой во дворе имеет, так что из Ярлинки ей вода ни к чему. Вот и сиди-гадай: приносит водица здоровье или нет.

В раздумьях спуск к Ярлинке закончился внезапно, юркой дорожкой упираясь в кладку. Прямо перед ней облюбовали себе место гуси, и Антипка врезался в стаю, которая тут же взорвалось возмущенным гоготом и хлопаньем крыльев. И уже тогда, когда напыщенные гусаки и гусыни убрались с пятачка земли, он взлетел на кладку.

"Дорога от реки всегда длиннее дороги сюда, — думал Антипка. — Сюда-то идешь с пустым ведром, несешься с горки прямо вниз, а вот отсюда приходится тащить тяжелое ведро, да еще вверх, по тропинке, что вместо того, чтоб идти прямо, старается обернуться ужом вокруг каждого камня".

— Эй, внучек, — послышался старческий голос.

Антипка вздрогнул, едва не уронив ведро. Покрутил головой по сторонам, высматривая зовущего. Ведь в гусей-то он врезался только потому, что никто не видел этого. Что за напасть? Никого рядом!

— Внучек, подойди ко мне, — вновь зазвучал голос. — Сама никак не дойду.

К чужим подходить мать не велела, но и оставлять людей в беде — тоже нельзя. Решив, что лишь одним глазком глянет и, если что, мигом удерёт, Антипка быстро двинулся в сторону голоса. И вроде звучит совсем близко, а и не видно никого. Глянул в сторону Ярлинки, туда, где она бурлила на камнях у старого моста. Сердце в груди подпрыгнуло: и верно! На пеньке, почти у самой речки, сидит старушка. Вся сгорбленная, сухонькая, в платок серый замотана, даром, что жара на дворе. И странно и дивно, как это она так далеко сидит, а голос ее звучал, будто она стояла совсем рядом.

Осторожно опустив ведро на кладку, Антипка подбежал к старушке:

— Что, бабушка?

Она глянула на него. На миг показалось, что солнце исчезло с неба, а всё вокруг затянули грозовые тучи, и залитый сквозь них светом луг стал серым и бесцветным. Холодом цапнуло по коже, будто на дворе не лето, а зима, самые злые крещенские морозы, когда птицы на лету замерзают. И ветер, словно в сговоре с холодом, нырнул под сорочку, ледяным языком слизывая остатки тепла.

И спустя миг все прошло. Не было ни морозов, ни серого угрюмого неба — ничего, только лето и звон кузнечиков.

Глаза у старушки оказались светлые-светлые, и не разобрать какого цвета. Лицо маленькое, всё в морщинах, будто кора дерева, седые прядки выбились из-под платка, губ почти нет, нос крючком. И запах от неё чудной какой-то: не трава, не цветок, не настой, которым вечно пахло от Авдотьи Никифоровны. Что-то совсем непонятное: не приятное, не противное, а какое-то… Не наше.

"Так не пахнут бабушки", — решил про себя Антипка, но все равно послушно замер рядом со старушкой. Та вблизи оказалась совсем не страшной, странной только. Такие не обижают детей, разве только те совсем замучают шалостями. Да и то…

— Скажи мне, внучек, — тихонько произнесла старушка. — Куда я пришла? Что это за место?

— Деревня Чернатки, бабушка, — ответил Антипка.

Старушка приподняла брови, неуверенно обернулась, будто хотела глянуть на речку. Но передумала и тяжко вздохнула.

— Вот как… Сколько же лет прошло, сколько лет…

Антипка стоял рядом. Уходить было неудобно. Может, плохо бабусе, принести водички надо, хотя она и ничего не просит. А может, и отпустит сейчас.

— Вам плохо?

— Что?

Она подняла блеклые глаза и покачала головой.

— Нет, внучек. Ничего, пройдёт.

Антипка оглянулся на ведро на кладке. Вспомнил, как тяжело оттягивала руку железная дужка, как сильно бил по ноге край, заливая холодной водой… Но мать ждала, а расплата у нее всегда была быстрой и короткой — редко когда бывал такой день, чтоб отцовский старый ремень висел без дела.

— Ну, так я пойду?

Старушка сверкнула бесцветным глазом.

— Ишь ты, прыткий какой. Не спеши…

— Мать воду ждет, — сказал Антипка и снова оглянулся на ведро.

Он уже жалел, что подошел к ней. Хоть и казалась безобидной, а все же была странной. Ни Авдотья Никифоровна, ни бабка Маржана — ни одна из них не вызывала у Антипки такого чувства, как будто их нет рядом вовсе. А вот эта — еще как. Казалось, стоит закрыть глаза — и нет бабуси. Есть только голос, запах, и…

— Ну, раз ждет, — вырвала Антипку старушка из мыслей, — так давай, помоги мне. Старая я уже…

Цепкие пальцы были шершавыми, как будто ужик обвился вокруг запястья. Да вот только у него нет той силы, с какой она схватила.

— Ярлинка — речка быстрая, речка звонкая…

Старушка начала шептать что-то совсем неразборчивое, намертво вцепившись в Антипкову руку.

— Куда идти? — спросил он, сердце ухнуло вниз.

— К речке, куда ж еще? Давно я ее не видела, давно в ней рученьки белые не мыла… Вот еще чуть осталось — а шага ступить не могу. Совсем старая стала…

— Может, принести в ведре воды? — спросил Антипка, да старушка только покачала головой.

— Что мне ведро да вода, — только отмахнулась, еще тяжелее навалившись на Антипку. — Я к реке иду, слышал же!

Антипка посмотрел по сторонам, да что толку! С этой стороны у Ярлинки берег крутой, высокий, бабусе к реке никак подступиться. Разве что через мост и на другой берег… Или тут, к кладке. К ней и двинулась старушка, тяжело опираясь на руку Антипки, вцепившись в нее так, что старые узловатые пальцы побелели.

— Значит, вы жили здесь раньше? — спросил Антипка.

— А как же, — сказала старушка, снова сверкнув бесцветными глазами. — Жила, тут, совсем рядышком, на другом берегу. Да только давно я уехала, дочку похоронив… Сколько лет прошло, сколько вода унесла…

Антипка только удивленно глянул на бабусю, что шагала рядом.

"Странная она, — думал он, — ой, какая странная. Как будто человек рядом идет, а тащить приходится так, словно за ней еще длинный хвост тянется да за каждую кочку цепляется".

— А воду из Ярлинки пили? — совсем осторожно спросил Антипка.

— Пила, а как же…

— А это правда, что вода из нее дарит долгую жизнь и крепкое здоровье?

Бабуся зыркнула на него.

— А как же… И жизнь долгую, и здоровье… Да только не всем, и уходить от реки нельзя далеко…

До кладки оставалось совсем мало. Бабуся с каждым шагом тяжелела, как будто что-то огромное наваливалось ей на плечи. Антипка тянул ее изо всех сил, но путь, казавшийся поначалу кратким, стал долгим. Вот уже и дерево кладки скрипнуло под ногами…

— А как это?

— Что?

— Как это — не всем? — спросил Антипка.

Бабуся в последний раз зыркнула на него, по коже аж пробежали мурашки, наклонилась над речкой и, тяжело ухнув, словно сыч, повалилась в воду. Антипка бросился к краю кладки, думая, что вот-вот вода — речка ж неглубокая, едва до пояса достает! — отпустит бабусю.

И та и впрямь вынырнула — но глаза ее уже не видели. Серая, сморщенная, выскользнула из воды; её пальцы, шершавые, мокрые и холодные, снова сомкнулись на руке Антипки. Из открытого рта послышалось шипение — будто там, в середине, сидела огромная змея.

Антипка хотел кричать, да голос пропал. Не старушка, а злое серое чудовище, старая иссохшая мумия, казалось, держала его за горло, не пуская наружу крик.

В ужасе Антипка смотрел в белые глаза старухи. А она все шипела и шипела, как будто внутри у нее сворачивался змеиный клубок, а после с хрустом, как тряпье старое рвётся, развалилась на две половинки. И изнутри вдруг выскользнула девица: молодая и красивая, с зелеными томными очами и черными, как вороново крыло, волосами. Только взгляд остался тот же.

Руками — как будто две змеи скользнули по коже — она обвила Антипку за шею.

— Вот так, — прошептала она ему на ухо и, впившись зубами в шею, увлекла в потемневшую воду.

И вечером стоял крик над Чернатками: «Антип! Антипка!». Да вот только некому было ответить, некому было выбежать на крик матери.

Змея сидела на реке и слушала. Ярлинка струилась вокруг нее, возвращая давно утраченную молодость, омывала тело, снимая с него старушечьи усталость и болезни.

— Ивасику! Телесику! — перекривила она отчаянный материнский крик и, плеснув хвостом по воде, исчезла в реке.