Выбор сердца

Выбор сердца.

(сказка, которую я когда-нибудь напишу)

(зарисовка)

Дети всё воспринимают иначе. Вокруг себя они всё время видят что-то сказочное: в простом карандаше — волшебную палочку; в белых облаках — прекрасный воздушный замок; в пламени костра — танцующих саламандр; в озёрных стрекозах — маленьких крылатых человечков. Им кажется, что можно услышать ветер или взлететь вверх, просто взмахнув руками. И что неприметная тропинка обязательно приведёт их в иной, волшебный мир… Взрослые лишены такого восприятия окружающего, они сознательно отказываются от него, списывая всё на возраст и на то, что они называют «мудростью лет». И лишь иногда, во сне они вспоминают, насколько необыкновенна наша земля. И сказка вновь возвращается к ним…

*

Вздохнув, мама распахнула дверь подъезда, и я вышла следом за ней. Солнце опустилось почти к самому горизонту, посыпав золотой пудрой всё, до чего дотягивались его лучи. Во дворе было людно. Все куда-то спешили, торопились, хотели что-то успеть, и им не было ровным счётом никакого дела до остальных. Только мой Любимый ждал нас на лавочке возле дома.

Мама торопливо взяла меня за руку и повела вглубь двора, к началу широкой вытоптанной сотнями ног тропинки. Он шёл за нами чуть поодаль.

— Быстрее, а то опоздаем, — негромко сказала она.

Теперь я знала, куда ведёт эта тропа, и знала, почему всю жизнь эта пыльная дорожка казалась мне особенной и манящей.

Мне вспомнилась моя любимая сказка, которую мама рассказывала мне в детстве. О том, как принцесса заката влюбилась в человека и вышла за него замуж, как в порыве гнева король закатного королевства наложил на землю людей страшное пророчество: в день, когда их ребёнку исполнится один год, весь человеческий мир погибнет. В своё время у принцессы и человека родилась дочка — маленькая девочка с глазами бирюзового цвета. И когда Король увидел её, то полюбил свою внучку так сильно, что слёзы радости, побежавшие по его щекам, смыли гнев с его сердца и сняли чёрное проклятье. Вот такая своеобразная «Спящая красавица». Банальная история любви, которых великое множество в наших земных сказках, только переведённая на межзвёздный статус.

И вот, несколько дней назад я узнала, что моя любимая сказка — и не сказка вовсе. Принцесса действительно существовала. Она действительно вышла замуж за человеком и у них действительно родилась дочь. Я. Только вот раскаявшийся Король изменить ничего уже не смог. Сумел только как-то обмануть время и сколько мог по чуть-чуть отодвигал назначенный день. Но всё же, смириться с будущей потерей любимой дочери оказалось выше его сил. И поэтому он согласился сам нарушить законы Вселенной и укрыть её и меня в своём мире, чтобы спасти.

Но, как и полагается принцессе крови, поначалу мама гордо отказалась от такой милости. Ведь помогать её мужу Король не собирался вовсе. Более того, даже слышать ничего об этом не хотел. А бросить его здесь одного перед лицом ужасной гибели мама никогда бы не согласилась. Правитель заката понял, что ему ни за что не переубедить свою дочь, и тогда, превозмогая гордость, он попросил помощи у моего отца…

Я не знаю, что именно папа сказал ей после этого, какие струны её сердца затронул, — почти полчаса они тихо просидели на кухне. Но, в конце концов, мама вышла одна и, пряча покрасневшие от слёз глаза, сказала, что сегодня вечером мы уходим вдвоём — одна я ни за что не смогу даже встать на закатную тропу.

Узнав об этом, я устроила настоящий ураган в нашей квартире. Я кричала, швырялась первым, что попадалось мне под руку, рыдала как сумасшедшая. Но больше всего на свете мне хотелось придушить этого старого мерзавца, который по какому-то недоразумению приходился мне дедом. Когда я выдохлась и без сил упала на кушетку, заливаясь слезами, отец сам подошёл ко мне, обнял за плечи и сказал:

— Солнышко, вы должны уйти.

— А ты?! А как же ты?! — всхлипнула я, отрывая лицо от подушки.

— А я должен остаться.

— Но почему? Неужели тебе ни капельки не страшно?

— Страшно. Очень. Но если вы не уйдёте, мне станет ещё страшнее. Из-за вас. Наша жизнь будет прожита зря, ведь не останется совсем никого. А так ты унесёшь с собой частицу меня и этого мира. В себе. В своих воспоминаниях.

— Но ведь это нечестно, пап! Лучше остаться здесь всем вместе, чем всю оставшуюся жизнь чувствовать себя предателем!

— Это не предательство. — Его рука ласково погладила меня по волосам. Удивительно, но он говорил совершенно спокойно, будто уговаривал меня поехать отдохнуть в летний лагерь на недельку-другую.

— А что же это?!

— Когда у тебя появятся дети, ты поймёшь…

Сейчас я чувствовала — он смотрит на нас из окна и будет смотреть, пока мы не скроемся из виду. Я ощущала на себе его взгляд, как тёплое прикосновение. И мама тоже, но она не оборачивалась. Всё, что было нужно, они друг другу уже сказали, и теперь её сердце разрывалось от боли, сжимая губы в тонкую бледную линию и прокладывая глубокую морщинку между бровей.

— Мама, мы не можем так с ним поступить, — осторожно дёрнула я её за руку. Но она не обернулась, только бесцветно откликнулась:

— Пожалуйста, не надо. Мне и так тяжело.

Я сглотнула подступивший к горлу ком и замолчала. Глядя себе под ноги, мама торопливо заговорила, словно повторяя вызубренный урок:

— Я пойду первой. Ты — следом за мной. Ни в коем случае не сходи с тропы и не вздумай сделать ни одного шага назад. Старайся не отставать. — И, глянув на моего Любимого, добавила: — Присматривай за ней.

Он едва заметно ей поклонился и улыбнулся мне. Я отвернулась.

Я любила его. Очень. Он стал моей первой и единственной настоящей любовью. В тайне ото всех я уже видела себя его женой. Он заботился обо мне, этот высокий светловолосый парень, цвет глаз которого я никогда не могла точно определить — то ли серый, то ли зелёный, то ли голубой, а иногда все цвета сразу, да ещё и с янтарными прожилками. Совсем недавно я доверяла ему, как себе. Мой мир, мои мечты рассыпались как карточный домик, когда я узнала, что он даже не человек. Мой Любимый оказался одним из народа моей мамы, приставленным ко мне Его Величеством Королём Заката, чтобы охранять меня и всегда быть рядом. И ещё чтобы я — не дай бог! — не пошла по стопам своей матери, влюбившись в землянина. Он и сейчас будет идти позади меня, замыкая наш крошечный отряд — верный слуга своего Короля. Только вот теперь я даже не знала, любил ли он меня когда-нибудь по-настоящему или же вот уже несколько лет мастерски играл передо мной роль пылкого Ромео. Но больнее всего было то, что даже когда я узнала правду, и мне мучительно хотелось вырвать его из своего сердца, я не могла. Глубоко внутри жило понимание, что рано или поздно я прощу его, потому что он не сделал мне ничего дурного.

Несколько секунд мы стояли на самом краю тропы, и когда брошенные двумя домами тени выровнялись и превратили её в подобие золотого, прямого как стрела коридора, мама, наконец, сделала первый шаг. В тот миг, когда и моя нога ступила на закатную дорогу, что-то вокруг изменилось, словно время потекло иначе. Я заглянула через мамино плечо вперёд и увидела, что тропа совершенно пуста, словно всем шедшим по ней прохожим почему-то вдруг срочно понадобилось отойти в сторону. И только в самом конце её, там, где дорожка выходила из домов, ныряя дальше в необузданные заросли бурьяна, сидел огромный рыжий кот — невообразимо красивый и до невозможного знакомый. Его огненный мех будто сливался с лучами заходящего солнца, растворяясь в них. И оттого он казался ещё больше.

— Мам! Гляди — Рыжик! — наконец осенило меня. И действительно: эту царственную ушастую морду, благородно обвитый вокруг лап пушистый хвост, белоснежную манишку на солнечной шубке и золотые глаза, глядевшие на нас в снисходительном прищуре, я не перепутала бы ни с каким другим мохнатым зверем. Вот только наш Рыжик пропал несколько лет назад. Ушёл из дома и не вернулся.

Я хотела было забежать вперёд, чтобы получше рассмотреть пушистого исполина, но твёрдая рука схватила меня сзади за плечо.

— Я думаю, не стоит нарушать порядок нашего следования. — Я оглянулась и встретилась взглядом с моим Любимым. На этот раз его глаза были серо-зелёными с жёлтыми крапинками. — И уж тем более не стоит называть Его Величество Короля Заката «Рыжиком».

— Его… Кого? — тупо переспросила я, непроизвольно останавливаясь.

— Его Величество Короля Заката, — спокойно повторил он, и мне показалось, что он смеётся надо мной. Пусть одними глазами, но и этого хватило. Я дёрнула плечом, высвобождаясь, и ускорила шаг, догоняя обернувшуюся маму.

— Ма-ам, это что, правда…он?

— Да.

— А он что… кот, что ли?

— Нет. Он просто десять лет жил рядом с нами в таком обличие.

— А… о… — только и сказала я, не сводя глаз с пушистого изваяния.

Мама принесла его откуда-то с улицы. Сказала, что подобрала это мохнатенькое рыженькое чудо где-то в подворотне. Мы решили его оставить, назвали Рыжик, и он прижился. Поначалу признавал только маму, и даже помогал ей, насколько хватало его кошачьего ума — то ноги согреет, то боль снимет, то разбудит вовремя, когда будильник не срабатывал. Потом привык и ко мне — мы с ним души друг в друге не чаяли. И только папу вечно изводил мелкими пакостями: то костюм пометит, то в тапки надует. Теперь-то было понятно, почему…

Вспомнив об отце, я оглянулась на наш дом. И мне даже показалось, что в окне восьмого этажа я различаю светлое пятно его лица. «Папа», — одними губами прошептала я, и боль накатила с новой силой. Вытерев ладонями слёзы, я опять взглянула на «вернувшегося» кота. Мама как раз проходила мимо него, но даже не удостоила его взглядом. Золотые глаза животного при этом на мгновенье закрылись как у человека, который вот-вот заплачет. А потом Рыжик взглянул на меня, мяукнул, и, задрав хвост, бросился мне под ноги, громко мурлыча и чуть ли не подпрыгивая, пытаясь дотянуться головой до моей руки. Я хотела его оттолкнуть, но не смогла.

Возглавляемые Его Величеством Королём Заката, мы вышли, наконец, из дворов, пересекли дорогу и углубились в яркое разнотравье вольготно раскинувшегося за домами пустыря. Мне казалось, что с каждым нашим шагом солнце, до половины утонувшее за горизонтом, становится всё больше и больше. В какой-то миг оно загородило для меня весь окружающий мир. Щурясь от яркого света, я заметила, как мама сделала какое-то движении рукой, словно отодвигая тяжелую штору. Воздух вокруг заколебался. Я сделала ещё пару шагов вперёд внутри этого дрожащего марева и остолбенела.

Пестрящий дроком, вьюнком и мышиным горошком пустырь куда-то исчез. Теперь мы стояли в невероятном месте. Оно тоже всё было залито солнечным светом. Небеса над головой были девственно голубыми, но казались очень низкими, словно рукой дотянуться можно. Но самого солнца видно нигде не было.

— Ух, ты! — запрокинув голову, восторженно протянула я.

— Когда на вашей земле наступает весна, грань между нею и междумирьем истончается, и тогда люди видят именно это небо, — словно прочитав мои мысли, негромко произнёс стоявший за моим плечом Любимый.

— Откуда ты… — начала, было, я, но запнулась. — Грань между нею и чем?

— Междумирьем.

— Так мы ещё не пришли?

— Нет.

— И это не твой мир?

Он усмехнулся:

— Когда ты увидишь мой мир, ты сразу это поймёшь.

Я фыркнула и взглянула на маму. Она, обернувшись, смотрела на нечто плескавшееся у нас за спинами. Это нечто больше всего напоминало вставшее на дыбы хрустально-прозрачное озерцо, в глубине которого угадывались очертания многоэтажных домов, скрытые тенью дворы и спешащие по своим делам люди.

— Ваше высочество, нам нужно идти, — мягко позвал мой Любимый, и мама вздрогнула.

— Да-да, — кивнула она. — Идём дальше. Как и раньше, — и зашагала между деревьями, туда, где секунду назад мелькнул пушистый рыжий хвост.

Мы шли, словно по коридору в карликовом березняке — именно на берёзы больше всего походили росшие по бокам дорожки невысокие, на голову выше меня деревца. И листья их были такими же зубчатыми, только в несколько раз больше. Я хотела рассмотреть их поближе, но на этот раз меня остановила мама:

— Не трогай.

— Почему? — удивилась я, и она, вдохнув, спросила:

— Как ты думаешь, что это?

— Какие-то деревья. Очень похожи на наши берёзки.

Мама помолчала немного и быстро пояснила:

— Это люди.

Я аж подпрыгнула на месте, отдёргивая руку от едва шелестящих ветвей и пряча за спину сразу обе.

— Чего?!

— Если человек, — разворачивая меня лицом в нужную сторону и подталкивая в спину, начал рассказывать мой Любимый, — обычный человек, попадает сюда и лишается защиты жителя закатной земли, спустя очень недолгий срок междумирье поглощает его. Таким образом, оно защищает вселенские законы от нарушения, препятствуя проникновению непосвящённых в другие реальности.

Оглядевшись по сторонам, я заметила:

— Однако, много людей отправлялось искать счастья на закате.

— За сотни тысяч лет-то — больше, чем достаточно, — согласился он. — Но и таким как я здесь тоже задерживаться нельзя.

— Почему? — снова влезла я с ненужным вопросом.

— Потому что хотя междумирье не способно поглотить моё тело, превратив его в такой вот нарост, но оно вполне может подменить моё сердце, если я задержусь здесь неоправданно долго.

— В смысле?

— В смысле никто не может предсказать, в кого я превращусь.

— Интересно, а что здесь станет со мной? — помолчав, пробормотала я.

— То, что оно захочет.

— Что значит «оно захочет»? Оно что — живое?

— Именно. Живое. И я бы не советовал тебе проверять его лояльность к твоей персоне.

Какое-то время мы молча шли по этому странному месту, ведомые извилистой тропинкой. Оно было удивительным и пугающим одновременно. Крупнолистные «берёзки» всё же напоминали мне о моём мире, о том, как он прекрасен, и от этого тоскливо сжималось сердце. Но всё-таки они казались куда более живыми, чем их земные двойники, и потому идти среди них было немного жутковато.

— Долго нам ещё? — не выдержала я, и мама ответила через плечо:

— Нет.

— Если считать по времени междумирья, — пояснили у меня за спиной, — весь путь от двери до двери занимает минут пятнадцать. В моём мире пройдёт пятнадцать дней. В твоём — ещё больше.

— Ещё больше?! — ахнула я. — Сколько же?

— Чуть больше года.

— Чуть больше года… — поражённо повторила я его слова и всхлипнула: — О, господи… Один уже больше года… Папочка… Как ты там…

— Пришли, — прерывая мои стенания, неожиданно раздалось впереди, и я чуть не врезалась в мамину спину.

Прямо перед нами тропа заканчивалась. Она упиралась в ещё одно озерцо, такое же прозрачное, как и то, из которого мы попали сюда. Но в глубине его были видны крутобокие цветущие холмы, над которыми висело чистое небо удивительного цвета.

— Фиолетовое, — изумлённо прошептала я. — Небо фиолетовое.

— Да, в моём мире оно именно такое, — совсем рядом негромко произнёс мой Любимый, и в его голосе было столько нежности. — Оно столь же яркое днём, как земные колокольчики, и густое, почти чёрное, ночью. И, как ваше, так же усыпано звёздами, только вместо Млечного пути над нашим миром по ночам медленно вращается дымчатая спираль Единорога. Наше солнце — это огненно-белая звезда, дарящая жизнь. А когда оно прячется за горизонт, всё вокруг окутывается мягким сиянием лун.

— У вас что — две луны? — заворожёно прошептала я, и он улыбнулся:

— Четыре. Каждая открывает тропу в другие миры. И мы сейчас выйдем из врат зелёной луны — Та́рии.

— Зелёной?

— Да. В своё полнолуние она становится такого же оттенка, как твои глаза — нежно-бирюзовой. И тогда трава, и деревья, и дома — всё окрашивается в цвет прозрачной морской волны, словно весь мир погрузился на дно неглубокого кристально-чистого морского залива. — Мой Любимый посмотрел мне в глаза, осторожно коснулся моего виска, и мечтательная улыбка тронула его губы. — Это необыкновенно красивое зрелище, поверь мне.

Я сглотнула подкативший к внезапно пересохшему горлу горячий ком и, стараясь не утонуть в его взгляде, отвернулась, рассматривая чужой мир, ещё очень светлый для ночи.

— По-моему, там сейчас слишком светло, — проворчала я первое, что пришло мне в голову, но он ответил:

— Тария встаёт с последним лучом солнца.

— А другие луны — какие они?

— Белая — Сера́да, самая маленькая; она как перламутровая жемчужина покоится среди россыпи бриллиантовых звёзд. На золотистой Ками́е можно разглядеть застывшие волны, похожие на дюны земных пустынь. А голубая Ли́мма очень напоминает подтаявший весенний снег, прикрытый от солнечных лучей кружевной тенью кустарника.

Я слушала его и словно наяву видела пред собой волшебные картины чужого неба. Дотронувшись до маминой руки, я спросила:

— Там правда так красиво?

— Правда, — кивнула она и добавила дрогнувшим голосом: — Я столько лет мечтала вернуться сюда, столько лет хотела снова оказаться дома… И теперь я не могу заставить себя переступить последнюю черту…

Я снова взглянула в прозрачное зеркало «озера» и увидела в нём мужчину. Высокий, могучего телосложения, с голубыми как у мамы глазами, он был облачён в свободную белую рубаху с тонкой серебристой вышивкой по вороту и просторные штаны. Его льняные от седины волосы были перехвачены простым золотым обручем, единственным украшением которого был сверкавший в центре лба камень, яркий как полночная звезда. Король Заката глядел на нас и улыбался, и улыбка его светилась теплом и любовью. Словно почувствовав мамино замешательство, он медленно протянул руку, и, пройдя сквозь подрагивающую поверхность врат, она замерла в ожидании. Мама помедлила ещё мгновение, потом всё же вложила свои пальцы в ладонь отца и сделала последний шаг.

Я смотрела на неё, стоящую под небом своего детства, и не видела в её лице ни капельки счастья. Её глаза уже погасли, и я подумала: что же станет с ней через год с небольшим? Сможет ли она смириться с потерей любимого человека? Вряд ли. Я бы не смогла. Что бы он не говорил, но это всё— таки предательство. Даже если они сделали это ради меня. Из-за меня. Это я виновата в том, что они теперь не вместе. Я…

— Прости меня, мама, — прошептала я. — Но я должна попробовать всё исправить. Я пойду и приведу его сюда, и пусть только этот Король (яростный взгляд в сторону Его Величества) попробует не пропустить нас к тебе.

Я глубоко вздохнула и сделала шаг. Назад.

И мгновенье спустя меня накрыл дикий шум. Нет, это не было криками или грохотом. Это были завывания ветра, рванувшегося ко мне со всех сторон и пытавшегося раздавить, расплющить, развеять моё тело в мелкую пыль. Увидев, что я сделала, мама побледнела как мел и бросилась обратно, однако врата её уже не впустили. Тропа была нарушена. Она колотила в невидимое стекло, пытаясь проломить незримую преграду, но тщетно. Я видела, как она что-то кричала, и в глазах её полыхал ужас.

— Ты с ума сошла?! — сильные руки вдруг резко развернули меня лицом к моему Любимому. Он схватил меня за плечи и нещадно тряс, стараясь перекричать рёв урагана. — Ты что творишь?!

— Пусти меня! — взвизгнула я, вырываясь. — Я не могу оставить его там! Он мой отец, и я должна за ним вернуться!

— Да ты хоть понимаешь, что, скорее всего, даже не дойдёшь до своего мирка?! Ты заблудишься в междумирье! Заблудишься! Слышишь?! Тропа свернётся быстрее, чем твои ножки добегут до ваших врат!

— Тебе-то какое дело?!

— Ты идиотка! Тебе может быть и возвращаться уже не куда!

— Отвали! «Может быть» — не значит «точно»! Я хотя бы попытаюсь! И знаешь что: возможно, я и идиотка, но, по крайней мере, следую велениям только своего сердца, а не какого-то там старого маразматика, который приказывает приударить за глупой дурочкой из другого мира, отсталой ветвью развития — наверное, так вы нас называете?! И при этом не забывать делать влюблённое лицо, чтобы сомнений не возникло! Тебя хоть блевать не тянуло, когда мы с тобой целовались, а?! — Мой Любимый молча отпустил меня и отступил на шаг назад. Я чувствовала, что, наверное, наговорила чего-то не того, но боль наконец-то прорвалась и обжигающим потоком хлынула наружу, не давая мне остановиться. — То-то, верный слуга Его Величества… — процедила я напоследок и бросилась в медленно сужающийся «берёзовый» проход.

Он догнал меня за первым же извивом «коридора», схватил за руку и сам потащил дальше сквозь ветер, крича набегу:

— Я буду ждать тебя в середине тропы…

— Не нужно мне от тебя ничего! — Я попыталась выдернуть ладонь из его пальцев, но их железная хватка только усилилась.

— Ты не поняла! Я буду ждать в середине тропы! И постараюсь дождаться, чтобы вытащить тебя отсюда! Потому что я не могу по-другому! — Он вдруг обернулся и остановился. — Потому что любить тебя мне никто не приказывал! Я сам!

Ошалев от такого признания, я, раскрыв рот, смотрела в чисто-серые — чисто-серые? — глаза своего Любимого и не находила, что ответить. А он развернулся и снова потащил меня за собой. Мы бежали ещё какое-то время, и листья «деревьев» уже чиркали нам по плечам. Вдруг он снова замер, а затем толкнул меня вперёд в спину:

— Теперь одна! И постарайся вернуться как можно быстрее! Я не знаю, насколько меня хватит!

— Но тебе же нельзя здесь оставаться!

— Беги!

— Я не хочу так!

— Беги!!! Всё, что хотела, ты уже сделала!

Выбор между любовью крови и любовью сердца разрывал мою душу на куски. Я не знала, как мне поступить. У меня был только один шанс вытащить отца, и он был гораздо меньше вероятности спасти моего Любимого. Но ведь он говорит, что дождётся. И значит, я постараюсь успеть.

Стремглав я бросилась дальше, и когда вылетела к другому концу дороги, то уже почти продиралась сквозь густой «березняк».

То, что я увидела, повергло меня в шок. «Родник» прохода в мой родной мир высох и покрылся сухой растрескавшейся коркой. Его края будто оплавились от сильнейшего жара. Я осторожно коснулась его мёртвой поверхности и ощутила тепло — врата выжгло сравнительно недавно.

Без сил я повалилась на землю, прижалась спиной к горячей теперь уже стене и заплакала. Не успела. Я не успела.

— Что же мне делать? — спросила я саму себя. И до меня вдруг дошло, что ветра больше нет. Междумирье снова стало тихим и светлым, только тропы в нём больше не было. Я понятия не имела куда идти и где искать ворота в мир заката. И уж тем более не знала, как я найду своего Любимого. Но я твёрдо знала, что его-то я найду точно. Должна найти, иначе случится непоправимое.

И вдруг где-то недалеко в низкое небо взлетел жуткий рёв, от которого мурашки побежали по телу. Я замешкалась всего на секунду, а потом ринулась, не разбирая дороги, прямо в чащу «березняка», и сейчас мне было не до брезгливости — всё равно, что на самом деле эти несчастные были когда-то людьми. Продравшись немного вперёд, я остановилась и снова прислушалась. Рёв повторился, указывая мне направление, и я, не раздумывая, последовала туда, даже не смотря на то, что от этого рёва у меня леденело сердце. Потому что оно же мне твердило, что это правильно, и почти против воли тянуло за собой.

С разбегу я почти что выпала из тесного переплетения «стволов и ветвей» на небольшую округлую поляну, в центре которой замер мой Любимый. Он стоял ко мне спиной, но услыхав производимый мною оглушительный шум и треск, обернулся, и я ахнула. Его глаза были чёрными, как сажа, даже зрачков было не различить.

— Что с тобой? — испуганно пролепетала я. Любимый лишь рассеянно пожал плечами:

— Ничего особенного, срастаюсь с междумирьем, — и криво ухмыльнулся, когда мне захотелось умереть. — Выше нос! Всё не так страшно! — Потом его взгляд скользнул мне за спину: — Ты одна?

— Я опоздала, — убитым голосом ответила я, и чуть было не разревелась. — Проход закрылся. Он словно выжжен чудовищной силы огнём, даже края оплавились. — Всё-таки не сдержавшись, я шмыгнула носом. Но мой Любимый, снова усмехнувшись, сделал ко мне всего один шаг и почему-то остановился:

— Открою тебе одну тайну, — мягко заговорил он, а потом медленно пошёл куда-то, заставляя меня невольно следовать за собой. И «деревья» расступались перед нами. — Это место — оно особенное. Здесь все получают по заслугам. Думаю, именно его имели в виду люди твоего мира, когда говорили о чистилище. Так вот, возможно, проход вовсе не выжжен. Он просто схлопнулся за ненадобностью. Ведь если нет тропы, то нет и цели.

— Ты в этом точно уверен?

— Нет. Только процентов на восемьдесят. Но это лучше, чем твёрдая уверенность в том, что целый мир сгорел в какой-нибудь глобальной катастрофе, навсегда запечатав свои врата, теперь ведущие в никуда.

— А как же их открыть опять, эти врата? Ну, если вдруг ты прав, и они просто схлопнулись.

— Боюсь, что никак, по крайней мере, некоторое время.

— Сколько?

— Может год, а может и целое столетие.

— Откуда ты всё это знаешь? — удивилась я, и он развёл руками:

— Я теперь много чего знаю, потому что уже являюсь частью этого места.

— И что же это значит? — Недолгая пауза вновь прервалась моим вопросом.

— Ты так сильно желала спасти отца, что даже готова была рискнуть жизнью ради этого. И возможно, твоё желание было услышано — спася от гибели одно из своих детищ, междумирье сохранило жизнь и твоему отцу. Только вот выпускать его за пределы скорлупы его мира оно не станет — можешь даже не надеяться.

— Почему?

— Потому что это нарушит один из главных законов вселенной: смешение миров невозможно.

— А как же моя мама?

— Твоя мама, как представитель — уж прости — более развитой цивилизации, расценивалась скорее как наблюдатель, и с её уходом на земле не осталось никаких следов чужого пребывания.

— Но ведь она не собиралась уходить!

— Если бы она этого не сделала, твой мир точно бы уже ничто не уберегло от беды. И дело тут было вовсе не в проклятии её отца.

— А я? Меня же пропустили в твой мир?

Мой Любимый улыбнулся:

— Ты не совсем человек, не до конца землянин, не забывай об этом. В своём роде ты — отпечаток своей матери. Твоё пребывание в любом из двух миров ничего не решало.

Помолчав немного, я потёрла висок и устало спросила:

— И что теперь? Что со мной будет дальше?

— Я отведу тебя домой.

— Домой?! — воскликнула я, но радость моя мгновенно угасла. Под какое бы солнце я ни попала, одного из близких мне людей всё равно рядом не будет. Или мамы, или папы.

— Я отведу тебя на Фье́рию.

— Куда? — у меня голова пошла кругом.

— Так назывался мой дом. Мир, который ты наивно окрестила Миром Заката.

— А почему «назывался»? — спохватилась я.

— Потому что теперь мой дом здесь. — Он сжалился над моим очумевшим от непонимания сознанием и пояснил: — Я не смогу пойти с тобой. Также как и ты, я тоже принёс определённую жертву, когда добровольно остался здесь, в междумирье. И в ответ на подаренное ему живое сердце, оно отпустит тебя.

— Нет! — Я вцепилась в его руку, боясь, что он вдруг сейчас исчезнет. Но он остановился, осторожно высвободился и легонько сжал мои ладони.

— Это честный обмен, поверь мне. — Мой Любимый нежно поцеловал мои руки и заглянул мне в глаза: — Мне всегда безумно нравилось целовать тебя. Ты пахнешь солнцем. — Он низко-низко наклонился к моему лицу и прошептал: — Не забывай меня.

А потом с силой толкнул меня в грудь. И я, нелепо взмахнув руками, начала падать на спину. В какой-то миг мне показалось, что я упала в прозрачную воду морского залива, только почему-то при этом могла дышать. Воздух вокруг задрожал. Мой Любимый, с нежностью смотревший на меня, пусть даже чёрными как ночь глазами, подёрнулся рябью и пропал.

Я приземлилась на пятую точку и оказалась на траве на вершине одного из крутобоких холмов. Вокруг меня тихо звенела ночь. Она переливалась сотней серебряных колокольчиков, и только прислушавшись, я поняла, что это где-то совсем рядом бежит ручей. Опустив глаза, я осторожно погладила шелковистую траву цвета морской волны. А потом увидела, что в небе, совсем невысоко над горизонтом, застыл кусочек земного моря, пронизанный на мелководье яркими лучами солнца.

— Тария, — шепнула я, заворожено глядя на лик бледно-бирюзовой луны, неторопливо плывущей по глубокому фиолетовому небосклону, усыпанному искрами звёзд.

Там, за завесой её диска, за призрачной гранью перехода остался мой Любимый. Там навсегда осталось и моё сердце. И мне теперь нужно будет научиться жить без него здесь, в незнакомом, но удивительно красивом мире Фьерии. В мире, который когда-нибудь станет мне вторым домом.

31.10.2012 г.