Враг

Таких детей, как Дар, на ленте называли по-разному. Добрые люди говорили — подарок Светлого, посланный в утешение. Злые языки шептали — волчьи подкидыши.

Отец привез невесту из Березок — тихой деревушки на краю узора. Поднялся однажды после долгого сна и поехал за ней, еще незнакомой, но любимой женщиной, его будущей жизнью. Девушка уже ждала, прощалась с родными, собирала вещи. Тонкая, гибкая — как молодое деревце. Пришлось драться с местными парнями, как без этого.

Через пару лет родилась Снежа. Роды были тяжелые, мучительные, повитуха посоветовала о следующем ребенке и не мечтать. Отец послушался, кланялся Благому Богу за резвую звонкую дочь.

Первая седина пробивалась в бороде. Снежа начала заплетать светлые волосы по-девичьи, в одну косу. Мать шутила, что скоро придется вязать много веников — ухажеров от забора гонять.

А потом появился Дар.

Наступала очередная длинная ночь, Благой Бог отдыхал, а с ним в охранном круге засыпали и люди. Вскоре Темный откроет своим прислужникам дорогу в человеческий мир, клыкастые трусливы и редко осмеливаются нападать на мужчин. Исчезали старики, хилые дети, взрослые, ослабленные голодом или болезнью.

Той длинной ночью деревня потеряла троих. Среди них и мать Дара.

Люди медленно просыпались, стряхивали оцепенение и тут же тревожно искали взглядом своих близких. Отец, только успев очнуться, обернулся обнять жену… и застыл. Рядом с ним лежал младенец, едва ли двух месяцев от роду, пускал пузыри и тянул в рот растопыренные пальчики.

Сестра рассказывала Дару, что никогда не видела у отца таких сумасшедших глаз — белых, диких.

— Он поднялся и вышел из круга, как был, без одежды. На меня даже не посмотрел. Никто сначала не понял, пока староста не сообразил что к чему. Тут уж все бросились следом, догнали уже на околице. Я очень перепугалась, Дар. Отец будто оглох и ослеп. Растолкал мужиков, откуда только силы взялись. Так и шагал с топором к лесу.

— Ну и зря останавливали. Он бы пошел и убил волков. Папа храбрый.

Дар запутался. Во всех сказках герои яростно сражались со злом. Они ловили лазутчиков на людской земле, отправлялись в походы за межу. А потом люди благодарили победителя, и в него влюблялась самая красивая девушка.

Снежа дернула брата за кудряшку.

— Глупый, в жизни так не бывает, это только выдумки для маленьких. Ну, не дуйся. Со звериной стороны и вправду никто не возвращается. Там Благой Бог не поможет, не спасет. Ты не помнишь, но через два дома жил сосед, так у него сразу двое ребятишек исчезли, двойняшки, и года не исполнилось. Он, как и отец, мстить пошел, только потом, когда все подумали, что он смирился. И все, не вернулся. Человеку — человеческая сторона, зверю — звериная. Да и в межевой лес глубоко не проберешься, это сильно захотеть нужно. Говорят, не по себе там, ноги сами обратно несут. Так я думаю, к добру это. Не нами заключен договор, не нам его нарушать. Мы — не волки.

Дар несогласно мотнул головой, но не стал спорить.

— А дальше что?

— Спать еще не хочешь? Глаза-то слипаются. Нет? Ладно, слушай. Крику было! Бабы голосили, мужики ругались. Я с тобой на руках…

Земля еще не прогрелась, кое-где в тени лежал снег, и босые ступни ломило от холода. Ей было страшно, отец никогда не был таким… чужим. Вот староста загородил ему дорогу, пристально заглянул в глаза, пытаясь остановить. Не подчиниться прямому взгляду старшего нельзя, человеческое нутро чувствует превосходство. Но не отец покорно опустил голову на этот раз.

Она не знала, что делать. Крепко прижимала к себе брата, такого беспомощного и родного. Слез не было, время горевать и оплакивать наступит позже. Сейчас главное — не остаться в один день полной сиротой.

Снежа растолкала людей, встала перед отцом и протянула истошно орущего младенца.

— Волчий подкидыш! — взвизгнула старуха в толпе. — Темное семя!

Кто-то шикнул: «Замолчи, дурная баба». Но многие поддержали, самые суеверные очертили у сердца круг, отводя сглаз и злую волжбу.

Отец потер лицо, недоуменно уставился на красного от крика сына. Потом выпустил топор, осторожно взял ребенка и тихо, но непреклонно, сказал:

— Он не подкидыш. Это мой сын, его зовут — Дар.

***

Пасеку отец устроил на окраине межевого леса. Вырубил просеку, поставил летний сарай. Это людям в чащу хода нет, а пчелы вольны летать повсюду. Что за цветы они находят в зарослях, откуда пыльцу приносят, а только мед получается чудодейственный. И лихорадку лечит, и раны затягивает. Бабы шепчутся, что для мужского здоровья тоже кое-какую помощь оказывает.

Вот и ставят деревенские свои ульи поближе к темной стороне. Хоть и боязно, а на торге всегда втридорога продать можно.

Отец начал брать Дара с собой на торг, как только малец научился отрезать себе за обедом ломоть хлеба. Может взять еду — может учиться мужским обязанностям.

В самую середку осени все поселения узора собирали подводы с товаром и отправлялись к каменным воротам — озерным или болотным. Отец обычно правил к озерным, они были ближе.

Дар так и представлял их — большие ворота, как у них во дворе, только сделанные из камня. Оказалось — это просто голая полоса гранита в сотню шагов шириной, за которой начинается земля соседнего узора.

— Папа, а мы что же, тоже как-то называемся? — эта мысль Дара ошеломила. Как может мир, который просто — Мир, огромный и незыблемый, иметь свое название, будто маленькое поселение.

— А как же, оглянись, что ты видишь?

— Деревья вижу, вот клены, а вон там дуб растет. И мох внизу.

— А вместе это что? Лес, Даря. И узор у нас — лесной.

В первый раз Дар весь день просидел за мешками с яблоками, пока отец бойко менялся с озерцами. Вокруг суетились люди, громко приветствовали знакомых, с жаром расхваливали или сбивали цену.

Из лесного мед привезла не только деревня Дара Хвойка. Запольная тоже славилась своими пасеками. Она лежала с другой стороны ленты, почти у самой стены Светлого. Земля там была щедрой, жирной, а луговое разнотравье дурманило цветочным запахом. И мед у них был душистый, солнечный, «пропитанный благостью», как хвалились запольцы.

Хвойка же приткнулась к межевому лесу, посреди которого заканчивался мир человека и начинался мир волков. Это было самое близкое к Звериному Богу поселение. И, несмотря на это, за густой, чуть горчащий мед платили втридорога — из-за его лечебных качеств.

Только под вечер Дар решился прогуляться по торгу. Мужики уже грузили обмененное, пожимали руки и прощались до следующего года. Хмурые запольцы шептались возле своих подвод, где остались стоять нераспроданные горшочки.

— Это потому, что они с Темным договор держат, не иначе.

— Недобрый товар, от звериной волшбы. Все они там колдуны, одно слово — срединники.

Дар опустил голову и вернулся к отцу, гулять больше не хотелось.

На обратной дороге отец обратил внимание на притихшего сына, попытался растормошить, развеселить. Даже подарил маленький нож, выторгованный за бочку яблочного сидра. Рукоять костяная, искусно обтянута рыбьей кожей так, что чешуйки складываются в рисунок. Человек, вонзающий гарпун в пасть волку. Дар долго изучал подарок, вел кончиками пальцев по звериному оскалу, размышлял.

— Пап, а что, и в озерном есть свои волки?

— Волки есть везде, Даря.

Несколько недель не выходили у Дара из головы слова запольцев. Может, и вправду колдуны живут в деревне. Вон как у сестры ловко опара поднимается в кадушке, а в ладонях отца обычная деревяшка становится ложкой, планкой для улья или просто забавной игрушкой.

— Не слушай завистливые языки, воробушек, — успокоила Дара сестра. — Нет тут никаких колдунов, такие же люди, как и везде. Знаешь, в чем секрет нашего меда? В труде. На лугах пчелам легко нектар брать, просто достается — ценности не имеет. А наши работницы пол леса облетят, на каждую кочку заглянут. И у человека так же. Как думаешь, где сложнее праведность соблюдать, рядом с чертогами Светлого или около Звериного храма? Нам до каждого Бога одинаково идти, поэтому в нашей вере и гордости больше. Понял?

***

— Эй, Даря-а-а!

Дар вылез из зимовника. Перед воротами приплясывала Малька, соседская девчонка-сорванец, которую все называли кузнечиком. Всегда всё знающая и везде успевающая, она и минуты не могла посидеть спокойно. «Даже спит так: ногой дергает и рожицы строит, — смеялась малькина мама, — чисто кузнечик».

— Чего тебе? Занят я, — сказал Дар, стараясь подражать степенному отцовскому говору.

Два года назад сестра вышла замуж. Тянула до последнего, уже все подруги с карапузами тетешкались, а она только улыбалась и отмахивалась — успею, мол. Всё боялась отца с братом без женской руки оставить. Да только против природы не пойдешь, женихалась с пареньком одним, шушукалась по ночам на завалинке, а как живот начал расти — так и свадьбу сыграли.

Остались Дар с отцом на хозяйстве вдвоем. И обязанностей теперь у Дара вровень с взрослыми, поэтому он старался вести себя рассудительно, важно. Хоть и хотелось сорваться на ночную рыбалку или в малинник на целый день, но нельзя, не дитё малое — мужчина.

— Ой, сурьё-о-о-озный какой, — прыснула Малька, — занят он… Пошли, не пожалеешь! Наши волка сохотили! Уже в яме сидит.

— Ух! — вырвалось у Дара. Он покосился на мешок со мхом, которым утеплял зимник. Ничего, работа не убежит. Ведь волк же, не баловство какое.

Жертвенная яма была вырыта за деревней, рядом с охранным кругом — широкой голой площадкой в кольце валунов. Пока шли, Малька взахлеб рассказывала всё, что уже успела узнать.

— Они стволы обтесали, погрузили и домой собирались. И тут святкин папа говорит: «Пойду силки проверю заодно». И пошел. А там возле зайца — волк сидит, ест! Представляешь? А у святкиного папы за ремнем топор, и больше ничего. Ну, он и бросил. Зубастому по башке чиркнуло, и рыкнуть не успел. Свят теперь всем хвастает, что папка его специально так целился, чтоб только оглушило. А я думаю, просто промахнулся.

Приспешники Темного редко выбирались на узор, пока люди бодрствовали. Свет Благого жег лютое нутро. Самые злобные не дожидаясь длинной ночи тайком выползали из чащи и пакостили хоть в мелочах. Прокрадется серый возле стада, цыкнет клыком — у коров молоко кровью исходит. Махнет хвостом в сторону дома — ребенок захворает. Царапнет когтями тропинку лесную, и охотнику неудача во всех делах.

Вокруг каждой деревни мужики сооружали ловушки, ставили капканы. Волк на человеческой стороне — законная добыча и знатная жертва.

Дар уже видел чистый костер, только он тогда был совсем маленьким. Он помнил груду веток над решеткой жертвенной ямы, тонкую струйку дыма, внезапно вспыхивающую языком пламени. Деревянная фигурка с грубо, одними штрихами, обозначенной пастью и капелькой его, Дара, крови летит в огонь. «Во мне свет, тьма не я», — послушно шепелявит вслед за отцом. И вой задыхающегося зверя, и радостные крики…

На этот раз Дар сам будет вырезать искупительную статуэтку.

В разгар дня мало кто мог себе вырваться с полей или от домашней работы. Подходили женщины, плевали на землю и скороговоркой читали охранный уговор, старики одергивали подростков-буянов.

Мальку перехватила соседка, которая гнала в деревню своего сына, добавляя тому для скорости хворостиной.

— А ты чего удумала? Хочешь сглаза? Девка, а туда же. Совсем головы нет.

— Я только гляну, и все, — заныла Малька.

— Незачем девушке на зверя смотреть, тебе еще детей рожать. А ну как проклянет? Дуй домой!

Расстроенная подруга поплелась обратно, а Дар осторожно встал на краю ямы.

Пахло кровью и гарью. На дне припало к земле чудовище. Воплощенная тьма, истекающий злобой монстр…

Дар недоуменно моргнул. В глиняную стену вжимался щенок. Его колотило от ужаса, со лба, будто неряшливая тряпка, свисал лоскут кожи.

Ком земли разбился о решетку, засыпав волчонка сухой крошкой.

— Что, подкидыш, братца пришел проведать?

Свят со своей сворой. Конечно, сегодня он герой. Дара уже давно так не называли, даже сгоряча. За подкидыша он без разговоров бросался в драку, настоящую, бешеную.

Свят по-дружески хлопнул Дара по спине.

— Шутка! Не обижайся.

Парни расхохотались. Знакомые с детства лица, блестящие от восторга глаза.

Дар дернул плечом, сбрасывая руку Свята.

Там, внизу, настоящий враг. Убийца матери. Из-за него слезы и крики горя. Из-за него страшные сны, разбитые костяшки. И взгляд отца после длинной ночи, когда вместо жены он находит рядом лишь сына. Всё из-за него.

Губы Дара разошлись в улыбке-оскале. Волка можно ненавидеть.

Кто-то сунул в ладонь камень, Дар с размаху швырнул его сквозь прутья. Щенок взвизгнул от удара, вжался в грязь и заскулил на одной ноте.

За что можно ненавидеть врага? За то, что его жаль.

Вечером в окно поскреблась Малька.

— Мне мамка запретила туда ходить. Говорит: «Окосеешь». А хоть бы и окосела… Только отец еще пообещал, что до следующей длинной ночи сидеть не смогу, если ослушаюсь. Ты его знаешь, сказал — сделает. Рассказывай. Какой он? Страшный? Ребята говорят — жуть клыкастая.

И замерла, даже веснушки на переносице засветились любопытством.

Дар поковырял пальцем трещину на подоконнике, смахнул засохший лист.

— Страшный, кузнечик. Очень страшный. Он же волк.

— Ну, вот, — расстроилась Малька, — одна я ничего не видела. Ладно, побегу, — и уже на прощанье, — Мельник приехал, приказал зверя не мучить, а то до праздника не доживет.

Ночью на пастбище кто-то напал на стадо. Трясущиеся мальчишки-пастухи твердили о громадных лохматых тенях, которые появились из тумана, описывали дикий вой и рычание. Нашли растерзанную корову: ей перегрызли горло, вскрыли брюхо, растащив требуху по траве. Но мясо с туши не объели.

На дальних пасеках были разрушены ульи, сломанные стенки со следами зубов принесли в деревню. Старики качали головами, вспоминали тревожные случаи из прошлого, когда волки приходили мстить за сородичей. Особенно в это никто не верил, злобные твари не знают привязанности даже друг к другу. Мужики на всякий случай заперли скотину в сараях и запретили женам и детям и шагу ступать со двора.

Народ волновался, некоторые предлагали устроить облаву, но Мельник приказал ничего не предпринимать и снова исчез. Нельзя не послушаться Мельника. Даже старосты узора не выдерживают его взгляд.

Дар два дня просидел дома. Размышлял. Почему враг оказался таким беспомощным? Тот, кто виновен во всех несчастьях Дара, должен быть совсем иным. Или правы люди насчет подкидыша? Нет, Дар ненавидел волчье племя всей душой. Только вот маленького плачущего пленника в яме ненавидеть не получалось.

Убедившись, что отец заснул, он осторожно выскользнул на улицу.

Дар не знал, зачем спасает звереныша. Если попадется, то лучшее, что может ждать помощника тьмы — изгнание. Но по-другому не мог. Допустит смерть щенка — и что-то внутри него изменится навсегда. Старый Дар исчезнет, а ему не хотелось быть тем, кто появится взамен.

Волчонок был совсем слаб, и, когда Дар закутывал его в старую рубаху, он почти не шевелился, только часто-часто дышал. Рана на лбу воспалилась.

Нести вялое тело было легко. Щенок пару раз попытался укусить, но не слишком настойчиво, будто смирился со своей участью, и теперь ему было все равно, что с ним происходит. До леса Дар добрался быстро, бежал всю дорогу и лишь возле первых деревьев остановился перевести дух.

Тишина, только шелест листьев. Воображение наполняет тьму чудовищами, кажется, что в глубине чащи уже приникли к земле хищные тени, ловят неосторожное движение, чтобы напасть.

«Зачем нести к самой меже? — мелькнула трусливая мысль. — Оставить на краю, и пусть родичи подберут».

Щенок извернулся в руках, пытаясь выбраться из спеленавшей его ткани.

А вдруг не подберут? А вдруг они уже отчаялись, или гнев Благого загнал их обратно? Тогда все зря. Нельзя, чтобы предательство было напрасным.

Идти приходилось почти вслепую. С каждым шагом страх нарастал, инстинктивный, необъяснимый. Не темнота ночи пугала, не шорох за спиной и даже не ощущение преследования, а подспудное знание, полузабытое воспоминание-шепот: «Тебе тут не место. Ты не захочешь увидеть, услышать, понять. Спасай свою душу, мальчик».

Сердце колотилось, в висках сделалось горячо, будто в голове раздували тлеющие угли. Дар упрямо тащил себя к границе, считал вдохи, думал о Мальке, соседях, друзьях, о том, как они будут смотреть на него, если откроется правда.

Наконец, впереди показалась мертвенно светящаяся пелена, межа. Тонкая пленка колыхалась как водная гладь, мерцала всполохами. Там, на другой стороне, застыла в ожидании массивная фигура. Волк низко наклонил голову и неотрывно следил за Даром, дикие глаза блестели, черные губы поднялись, угрожающе обнажив клыки. Зверь боится, понял Дар, до безумия боится за своего ребенка.

— Не волнуйся, он тебя не тронет.

Дар вздрогнул, обернулся. Мельник.

Дар даже не удивился. Мельника нельзя предсказать, его невозможно ослушаться. Странный, загадочный, чаще всего равнодушный. Говорили, что он не засыпает длинной ночью, никто никогда не видел его в круге. По слухам, для него открыты двери чертогов Благого и храма Звериного Бога. Он спас узор от голода, когда три года подряд случались неурожаи. Привел подводы к Каменным воротам, где под навесами люди нашли груды странных фруктов, бочки солонины и мешки с зерном. Пару раз он приказывал деревням оставить у ворот пшеницу, мед, колбасы и сало. И старосты подчинялись.

Дару всегда казалось, что Мельник пахнет молоком. Глупость, конечно.

— Он не нападет, — повторил Мельник.

Дар медленно опустил щенка. Тот завозился, освобождаясь от спеленавшей его рубахи, заскулил и пополз сквозь переливающуюся пленку. Через мгновение ни волка, ни детеныша уже не было.

Дар оперся о шершавый ствол, чтоб не упасть. Мышцы будто превратились в кисель.

Немного отдохнуть, всего пару минут.

Мельник подошел, обнял за плечи, поддерживая. Указал на межу и спросил:

— Как ты думаешь, что там? Кто?

— Зло, враги людей, — без запинки ответил Дар, — твари, которых все ненавидят.

— Ты уверен?

Дар хотел кивнуть, но замялся. Вспомнился плач щенка, страх в желтых глазах.

— Я не знаю, — наконец пробормотал Дар. — Я не знаю, что там.

Мельник отстранился.

— Вглядись получше. Почему ты спас волка, Дар? Почему спас врага?

Стена мерцала, по ней пробегали искры, складываясь в замысловатые рисунки, завораживая. Дар застыл. В пленке, будто в мутном зеркале, отражался человеческий мир. Елки с метущими землю ветвями, мерное движение крон на фоне уже светлеющего неба. Внимательно наблюдающий Мельник. Только вместо усталого взлохмаченного мальчика стоял большелапый волчонок-подросток.

«Отвернись! — кричала часть сознания. — Это ложь! Не верь, беги!»

Дар подался вперед, звереныш повторил движение.

Кто там? Кто истинный враг?

Дар осторожно протянул руку. Когда пальцы коснулись пленки, они встретились с отражением человеческой ладони.

Мужчина и мальчик стояли у границы двух миров. Таких разных, и таких одинаковых.

— Людям нужны добро и зло, Дар. Им нужно кого-то ненавидеть, им необходимо перед кем-то отчитываться. Так легче.

— И что теперь?

— А теперь у тебя есть выбор. Можешь забыть, вернуться к семье и ничего не рассказывать. Это не плохо, не хорошо — это обычная жизнь.

— Или?

— Подумай до весны. Не спеши.

Зима заканчивалась. Настало время длинной ночи.

Утром стена Благого Бога стала темнеть, пелена Звериного края ленты посветлела. Деревенские загоняли живность в сараи, запирали двери.

Под вечер все собрались в круге.

Дар тоже пришел, примостился с внешней стороны, рядом с взрослыми мужчинами.

Накатывало оцепенение. Заснуть, забыться, не мыслить и не решать. Долгий сон манил умиротворением, радостью бездумной свободы.

Дар смотрел в небо, слушая, как меняется дыхание людей, как скребут по земле отросшие когти.

Что-то холодное коснулось плеча. Дар повернул голову. Рядом с ним нетерпеливо приплясывала молодая волчица. Пасть разинута в счастливой улыбке, ноздри жадно ловят ветер. Малька. Еще раз ткнула носом, лизнула в щеку и умчалась вслед за остальными.

Дар огляделся. В деревню уже не войти: улицы словно залиты смолой, воробей, взлетающий с крыши так и застыл в воздухе. Золотистое сияние чертогов сменилось мрачной серостью. Боги ленты поменялись местами. Странно осознавать, что человеческий мир теперь за межевым лесом. Там, где сейчас просыпаются в охранном круге люди, а с поселений сходит тягучая тишина.

— Будет трудно. Трудно не вмешиваться.

Мельник подал мальчику одежду. На дороге стояла телега, запряженная лениво переминающейся с ноги на ногу лошадью.

Дар подумал о дочери Снежи, что родилась на исходе осени, о трудностях и опасностях вольной звериной жизни.

— Ты никогда не вмешиваешься, не помогаешь? — и невпопад признался. — Мне всегда мерещилось, что от тебя пахнет молоком.

Дар ждал, что Мельник засмеется, но тот промолчал. Потрепал мальчишку по волосам.

— Всех не спасти. Одевайся. Пора ехать.

***

Молодой мужчина осторожно колет палец сына острием ножа, размазывает каплю крови по деревянной фигурке. Дует на ранку.

— Совсем не больно, правда?

— Не больно, — соглашается мальчик, залазит к папе на колени, — мы пойдем жечь волка? Они плохие, да? Они кусают людей.

Ладошка тянется потрогать шрам на лбу у мужчины.

— Да, малыш. Пусть зло сгорит. Ты же помнишь слова?

— Свет во мне, зло не я, — послушно повторяет ребенок.