Во тьму

— Проклятье! — прошипел Леон сквозь зубы, содрогаясь всем закованным в тяжёлые доспехи телом. Его взгляд скользил из стороны в сторону, проходя сквозь меня и остальных. — Я просто поверить не могу!.. Эта… тварь… Она просто перекусила мой меч пополам!

Привалившись к влажной стене пещеры, могучий воин опёрся о кромку треугольного щита и, переводя дух, невольно выругался: латная рукавица звучно лязгнула по забралу остроносого шлема, не позволив юноше вытереть с лица пот.

— Меч?! — Мария несдержанно притопнула ножкой — мягко, почти беззвучно, несмотря на приложенное усилие — и нервно обхватила лицо ладонями. — А как же Алекс?.. Его ведь просто… Разорвало! Вот так… на раз…

Воспоминания о недавнем столкновении отдались в желудке девушки яростным спазмом, и та поспешила замолкнуть. Только раздувшиеся щёки и вздымающаяся грудь ещё напоминали о её моментальном порыве.

— Он б-был доблестным слугой В-всеотца, — заикаясь, вклинился Маркус. Не для того, чтобы поддержать беседу, нет — просто чтоб не оставлять этот тупиковый закуток подземелья в жуткой тишине. Миниатюрного и лысого монаха буквально трясло от ужаса, и, не трогаясь с места, он будто бы находился за каждым камнем одновременно — искал защиты и спасения от таящихся во тьме опасностей.

— Не слишком-то хорошо Всеотец заботится о своих чадах! — снова подала голос девушка, едва не повысив тон. — Я не чувствовала Его защиты, когда из темноты… выскочила… эта мерзость… И Алекс… Никогда, никогда не забуду, как он…

— Д-да, — согласился монашек с какими-то собственными мыслями, попутно поправляя высокий ворот пластинчатого нагрудника — единственной его серьёзной защиты. — Мы п-потеряли дост-тойного человека. Нам бы п-пригодился его м… м-м-м… Мушкет…

Выдавив из себя последнее слово, Маркус провёл ладонью по обритому наголо черепу и тут же вновь схватился за рукоять блестящего в свете факела шестопёра.

— Едва ли, — Леон окончательно восстановил дыхание и теперь вещал сквозь забрало шлема неожиданно спокойным и уравновешенным тоном. — В этих стенах единственный его выстрел стоил бы всем нам слуха. И, наверное, привлёк бы вообще всех обитателей норы разом…

«Обитателей»… «норы»… От одной этой мысли, от моментального воспоминания, ладони мои неприятно похолодели. Действительно, меньше всего на свете мне хотелось бы сейчас встретиться ещё хоть с кем… с чем-нибудь из воплощённых ночных кошмаров, заселивших эти подземелья.

Когда речь идёт о героических свершениях, никто обычно не упоминает деталей. Не расписывает тех ужасов, что ожидают сумасшедших искателей славы на самых мрачных тропах. Надеясь на лёгкую добычу и безбедную жизнь, я и представить себе не мог, что восставшие из мёртвых чудовища способны источать такое зловоние, что сильнейшие удары не причинят им ни малейшего вреда, но заставят умыться в тошнотворной жиже, которая мгновенно пропитала мою кожанку и теперь застывала под ней слоем хрустящего панциря.

Я думал, что приму бой в компании с такими же доблестными искателями приключений. Что войду в эти заброшенные подземелья и запросто их покину. Но вместо этого… Меня просто тошнило. От самого входа, где были сброшены трупы поселенцев вперемешку с рыцарями регулярной армии, и до сих пор. Из желудка моего вышло вообще всё, что только могло, и под рёбрами теперь раскрывался шар тяжёлой, клокочущей пустоты.

У восставшего мертвеца была масса. Сила. Упорство и животная ярость, невесть как приводящая в движение гниющее и разлагающееся тело. Но у того пожирателя падали, что прятался поодаль, присутствовало ещё одно неожиданное качество — хитрость, позволившая появиться в самый тяжёлый для нас момент и нанести удар по самому незащищённому участнику группы. Им стал Алекс. И это… С той секунды, с одного кровавого мгновения — мы познали истинное начало конца.

Стараясь прийти в себя, Мария зачем-то одёрнула полы выцветшего камзола, отороченного металлическими вставками, и принялась нервно мять поля некогда роскошной островерхой шляпы. Отправляясь в эту голодную тьму, девушка надеялась выглядеть вызывающе, стильно, интересно — но теперь её крохотная фигурка, завёрнутая в ненужные оборки и декоративные цепи, выглядела попросту жалко.

— И… что мы будем делать дальше? — отважился спросить я, в тысячный раз утерев губы тыльной стороной перчатки. Остатки липкой слюны до сих пор мерещились мне на небритом подбородке.

— Что будем делать?.. — Леон со скрипом повернул голову в моём направлении. — Я не вижу ответов на этот вопрос — кроме единственно очевидного. Мы продолжим исполнять свой долг и двинемся дальше.

Ну конечно… Это же был наш доблестный воин — кавалер во всех возможных смыслах, равно проявляющий себя в придворных играх, фехтовании и езде верхом. Чего ещё можно было ожидать от сына влиятельной семьи, пресытившегося леностью и вставшего на путь самозваного героя… Обученный лучшими преподавателями, он так и остался задиристым ребёнком. И я боялся его. По-настоящему боялся — и, как оказалось, не зря.

— Поодиночке нас всех перебьют, — продолжил свою речь Леон, не дождавшись открытых возражений.

Мария подавилась сдавленным вздохом. Наверное, в любом другом случае она давно уже захлёбывалась бы слезами и искала плечо, о которое можно было бы опереться, но здесь, в этой гнетущей темноте, по щиколотку в грязи и с пронизывающим насквозь смрадом — у девушки просто не нашлось сил на истерику. Это был вой, обращённый внутрь неё самой. И он не достиг слуха нашего предводителя.

Я ожидал, что против решения Леона выступит хотя бы Маркус, наш маленький боязливый спутник — но тот окончательно ушёл в собственные мысли, по-прежнему обильно потея и выстукивая зубами нервную дробь.

— Хорошо, — признал я, ощутив себя единственным маяком разума в этой противоестественной дыре. — Хорошо, попробуем пробиться дальше. Только сначала… Давайте устроим привал… Нам всем нужна передышка…

— Ты ещё не отдохнул? — в голосе Леона послышалось неподдельное удивление. — Мы стоим тут куда дольше, чем следовало бы.

— Нет, — я отмахнулся от рыцаря, свободной рукой продолжая держаться за живот. — Не в этом дело… Просто… Нам всем нужно собраться с мыслями. Каждому.

Юноша ответил не сразу. Несколько секунд он просто разглядывал меня сквозь забрало — что было нетрудно, учитывая, что свет от вбитого меж крупными булыжниками факела падал прямо мне на лицо — после чего только потянулся ладонью к голове. С прежним звонким результатом.

Выругавшись вновь, Леон с хрустом металлических пластин сжал кулак и процедил сквозь зубы:

— Да. Да, ты прав. Нам необходима передышка. Нужно только… найти безопасное место.

Тронувшись с места без лишних слов, воин прошёл мимо Марии, не удостоив её вниманием, тронул плечо Маркуса и, поравнявшись со мной, протянул ладонь в требовательном жесте.

— Мне нужно оружие, — голос Леона надломился. Впервые за всё время, что я знал его.

Я промедлил, не сразу догадавшись, чего же от меня хотел рыцарь, но, сообразив, на голом автомате — без малейшего участия разума — выудил из поясной петли обух тяжёлого пехотного топорика — альтернативы моему основному клинку — и протянул его Леону. Безоговорочно. Так, словно тот имел полное право на моё имущество…

Конечно же, Леон не стал благодарить. Он просто принял топор в тяжёлом молчании и щитом поманил нас следом. Мария, застрявшая где-то между реальностью и вымыслом, неохотно поплелась следом — тогда как Маркус, окончательно потерявший связь с физическим телом, так и остался бы во мраке, не решись я потянуть его за плечо и протолкнуть вперёд себя.

Мы всё делали как по учебнику. Снова. В авангарде шёл тяжеловооруженный латник, призванный принимать первые удары врагов и обеспечивать прикрытия остальным. За ним шли остальные — бойцы второй линии, готовые обрушить град ударов на тех, кто возникнет впереди, и целитель, чья вера должна была уберечь от вреда и облегчить муки раненых. Точь-в-точь, как в книгах. За тем лишь исключением, что в реальной жизни эта формация не имела никакого смысла: вознамерившись добраться до тыла, любое достаточно сильное и злое чудовище делало это влёт, без затруднений, а сопротивляться ему — или даже прикончить тварь — было куда труднее, чем просто нанести несколько размашистых ударов вслепую.

Чудовища двигались. Они хотели жить. И жаждали крови — ради собственной безопасности. Ради тех механизмов, что были заложены в их головах жестокой природой. Разве что кроме восставших мертвецов… Те подчинялись совершенно иным мотивам — и оттого казались ещё более омерзительной, ужасной формой надвигающейся смерти.

У Алекса не было ни шанса.

Сложно сказать, как долго мы брели в пустоте, шарахаясь от каждого звука и постепенно сбиваясь всё плотнее и крепче. Витиеватые ходы, проточенные шахтёрами, потоками воды и какими-то неведомыми существами — вели во всех направлениях сразу, так что после десяти поворотов подряд я уже не был уверен, вела ли тропа нас вперёд, или же давно замкнулась сама на себе.

— Ну, хватит, — взмолилась Мария посреди очередного перекрёстка — мощной каверны, потолок которой терялся высоко вверху. — Я уже… Меня просто не держат ноги… Нужно…

— Хорошо, — Леон мрачно кивнул. — Остановимся здесь. Ты, — его щит качнулся в мою сторону — разожги костёр. Маркус, доставай провизию. Женщина… ты просто займи себя чем-нибудь…

Мария хотела обидеться. Была бы рада оскорбиться — но обстоятельства высушили её начисто, лишив какой бы то ни было способности противостоять окружению. И, восприняв отношение лидера как данность, девушка просто принялась заниматься тем, чему тренировалась до похода в подземелье: выудив из-за плеча небольшую походную сумку, она не глядя отстегнула крепёжные ремешки и заглянула внутрь. Ещё движение — рассеянное, однако заученное до автоматизма — и из сумки появился свёрток овчинного меха, в складках которого виднелись изгибы крохотных медных колокольчиков.

Предупреждающая растяжка… Разумный ход в теории — и кромешный ужас в нашем положении. Я уже собирался потянуться к Марии, чтобы отговорить её от нелепой затеи, но тут меха выскользнули из её трясущихся ладоней, и по пещере пронёсся приглушённый лязг множества крохотных язычков.

Маркус нервно вскрикнул, отшатываясь к дальней стене, а я едва не бросился на разгорающееся пламя костра грудью — на случай, если звон колокольчиков привлечёт к месту нашего отдыха ненужное внимание со стороны.

Леон, заслоняющий собой вилку из трёх проходов, вставших у нас на пути, нервно взмахнул топором, ожидая атаки, но время всё тянулось, а из звуков в подземелье существовал только хруст пожираемых пламенем веток — их я прихватил с собой как раз на этот случай — и панические всхлипы нашего целителя.

Это было… кошмарно. Ожидание чего-то неопределённого, подчёркнутое вонью, страхом и теми образами, что до сих пор маячили в наших воспоминаниях… Оно буквально лишало рассудка. Каждого из нас. Каждого. По-своему.

Закусив губу, я подбросил в огонь последнюю порцию дров и с удовлетворением проследил за тем, как стекаются к теплу костра мои измученные спутники. Впрочем, радость моя не продлилась долго — оказавшись внутри освещённого круга, славные искатели приключений вновь потеряли интерес к чему-либо ещё, кроме собственных мыслей.

О еде никто даже не вспоминал: мне было слишком дурно, чтоб хотя бы подумать о куске хлеба, а Маркус, чьим долгом была забота о съестных припасах, разумом находился слишком далеко отсюда, на светлых пастбищах Всеотца в окружении прекрасных музыкантов и чистого блаженства. Мария же просто смотрела в огонь — и по лицу её можно было прочесть каждую мысль, что приходила в голову девушке. Накручивая на палец спирали чёрных локонов, та определённо вспоминала мёртвые тела, встретившиеся нам у самого входа в пещеры — горы умерщвлённых девушек, многие из которых были попросту разорваны от паха и до самой груди — и старалась убедить себя в том, что не станет частью этой дикой экспозиции.

Внутри меня снова зашевелилась дурнота. И, не желая подчиняться её омерзительному влиянию, я поспешил отвести взгляд в сторону. Получилось, что на Леона, сосредоточенно ковыряющего сочленения доспехов на правой руке лезвием толстого военного кинжала. Я не сразу понял, чего юноша хотел этим добиться, но, догадавшись, невольно подивился его решимости: ощутив в полной мере силу и скорость чудовищных противников, белокурый и голубоглазый воитель, истинный представитель благородного сословия, с пугающим сосредоточением стремился уменьшить вес собственной экипировки. Жертвуя защитой, он уже отстегнул от шлема конус забрала — сквозь которое, к слову, трудно было различать вообще что-либо в кромешной темноте — и теперь пытался избавиться от роскошных налокотников, каждый из которых весил, наверное, с полный набор моей одежды вместе с шипованными подошвами для движения по грязи.

Поймав мой взгляд, Леон скривился — даже неприятная гримаса не смогла осквернить идеальные черты его лица — и отвёл руку с кинжалом в сторону. Ему не было неловко — вряд ли сын богатой семьи вообще мог испытывать подобные неудобства — но внимание со стороны определённо заставило парня нервничать. Сжав губы в тонкую белую нить, он почти не глядя открепил целый наплечник и, взрезав лезвием несколько крепёжных ремней, полностью освободил руку от латной защиты.

Ему просто необходимо было продемонстрировать свою уверенность. Абсолютное, подавляющее превосходство. Иначе было никак.

Но, может, это было и к лучшему… Ведь Леон не стал бы действовать во вред себе?.. Отчего-то в моей голове это прозвучало как вопрос — и, к собственному ужасу, я не смог с уверенностью на него ответить.

Мы ведь были почти одного возраста, я и Леон. Одинакового сложения. Даже оружие держать старались схожим образом. Только он был словно закован в цепи собственной гордости, тогда как я… Я, признаться, вообще не знал, чего от себя ждать. В конце концов, всей моей подготовки — долгих месяцев, посвящённых тренировкам, каждой свободной от выпаса скота минуте, что я проводил в бою с воображаемыми оппонентами — хватило лишь на то, чтобы утопить меч в брюхе проклятого мертвеца, попасть под взрыв его смердящей плоти и вывалить наземь всё содержимое желудка.

Я поддался воспоминаниям и сам не заметил, как зажмурился от рези в глазах. Слёзы. Они возникли как-то сами собой, без предупреждения, и мне пришлось утопить лицо в ладонях, только чтобы сдержаться от сдавленных всхлипов.

Вся моя жизнь… Судьба. Предназначение. Я поставил на кон всё это, поддавшись единственному порыву. И всё из-за того единственного дня, из-за моей детской наивности, что заставила поверить первому же встречному безумцу.

Он появился тогда на дороге близ фермерских угодий моей семьи — одинокий всадник в побитой временем накидке, с широкополой шляпой на затылке и огромным копьём, покачивающимся у бедра. Измождённый, с лицом, исчерченным шрамами, он двигался туда, куда глядел его единственный глаз — левая же половина лица незнакомца была скрыта за плотной чёрной повязкой. Тогда я счёл это символом силы, украшением настоящего искателя приключений. Но теперь всё вставало на свои места. Этот человек тоже пострадал от собственной жажды наживы, и если судьбу его я ещё мог себе представить, то мотив его дальнейшего решения — едва ли. Тогда, завидев меня у дороги — восхищённого, с горящими от восторга глазами — этот странник обнажил желтоватые зубы в странной ухмылке и многозначительно поправил свою шляпу, всем своим видом давая понять, как должен выглядеть настоящий баловень судьбы. На град моих вопросов он отвечал выборочно и как-то слишком уж гладко, расписывая невероятные богатства и клады, которые только и ждали своего героя. Сулил прекрасных женщин и невероятные сокровища, которых хватило бы на тысячу тысяч ферм. А уголки его кривых губ всё тянулись к ушам, собирая шрамы уродливыми кожаными складками. И последним, что странник сказал мне, были невероятные слова: «Все деньги мира, малец, ждут только тебя. Тебя одного!»… И эта простая фраза… Она определила моё будущее. Привела меня сюда, во чрево этой тьмы. Уже теперь, здесь и сейчас, припоминая, я мог с уверенностью сказать, что проезжий искатель приключений намеревался сказать что-то ещё — уже без жутковатой улыбки — но ему не хватило духу. И я оказался тут.

Столько лет… целая жизнь — была потрачена зря…

Сдёрнув с ладоней перчатки — задубевшие и липкие от какой-то мерзости — я принялся с силой вытирать глаза кончиками пальцев. Жалеть себя было бесполезно. Бессмысленно. Я уже ничего не мог исправить. И никто не смог бы.

Я заставил себя забыть о былом. Принудил разум к подчинению. И, вернувшись к действительности, обнаружил прямо напротив себя остекленевшие глаза Маркуса. Монах, будто бы потеряв остатки веры, просто сидел на холодном камне и смотрел в пустоту прямо перед собой. Его оружие — шестопёр и толстая книга молитв на цепи — лежали рядом, а обе руки проповедник держал у самого лица. Кажется, он обгрызал ногти на пальцах с рвением и ненавистью, достойными гораздо лучшего применения.

— Эй, — я качнулся вперёд, коснувшись колена Маркуса. Тот моментально сфокусировал на мне полный безумного удивления взгляд, но от своего мерзкого занятия так и не оторвался. — Послушай… На секунду… ты уверен, что стоит тянуть в рот эту мерзость?..

Маркус странно нахмурился, будто бы воспроизводя в уме мои последние слова. Потом оторвал руки от лица и, продолжая сводить брови к переносице, посмотрел на свои ладони — измаранные в гнусной крови местных умертвий, скользкие от пота и грязи. С кровоточащими ранами там, где зубы монаха промахивались по глади ногтя — или счищали её до основания — и впивались в податливую плоть.

На лице монаха начало медленно, мускул за мускулом, проявляться полнейшее, абсолютное омерзение. Кровь мгновенно прилила к голове Маркуса, и, затрясшись, тот расплылся в приступе горькой обиды.

Он уже был мёртв — почти наверняка. Заражен. Проклят. Погублен собственной неосмотрительностью. И если поглощение отравы внутрь ещё могло быть как-то сдержано, то смешение её с кровью — почти наверняка могло прикончить монаха уже на выходе из подземелья. Во всяком случае, он сам так думал — и мысли эти не слишком сильно расходились с моими догадками.

Молитвы Всеотцу могли повлиять на порезы, рассечения и малые раны — но для спасения жизней нам нужно было что-то куда как более серьёзное. Вроде настоящего доктора. Желательно, имеющего представления о лечении чумы — или другой заразы, переносчиком которой мог быть раздувшийся от гнили упырь.

Сочувственно поджав губы, я кивнул Маркусу — тот ответил кивком автоматически, не отдавая себе в этом отчёта — и посмотрел в сторону Леона. Как оказалось, очень вовремя: взвешивая в руке небольшой, но прочный щит, тот уже готовился выступать.

— Я этого не выдержу, — пробормотала Мария себе под нос, не переставая качать головой. Её глаза — обычно большие и внушительные — превратились в пару тёмных щелей, обрамлённых красными припухлостями воспалений.

Были это симптомы какой-то заразы?.. Или же просто следы недавних слёз?.. Я не мог сказать наверняка — и это сводило с ума похлеще любых ночных ужасов: следовало ли мне приближаться к Марии, или это было небезопасно?.. И что если все мы уже стали переносчиками чего-то мучительного и страшного?.. Какой смысл в богатстве и славе, если через полгода тело само развалится на куски?!

Я потянулся к лицу, чтобы с силой размять уголки глаз, но тут же осёкся и одёрнул ладонь в сторону. Она ведь была вся в… какой-то мерзости… Скорее всего, смертельно опасной!

— Проклятье! — мой возглас превратился в слабый скулёж, отдавшийся под самым потолком пещеры. — Вода! — взмолился я, обратив взор на Маркуса. — Мне нужно совсем немного!.. Просто… Руки помыть…

Монах повёл головой из стороны в сторону, растерянно и как-то очень слабо.

— К-кажется… — кадык Маркуса, торчащий, точно шип на круглом щите, быстро дёрнулся вверх-вниз. — К-кажется я п-п-п… П-п-пот…

— Что такое? — Леон, чувствуя неладное, моментально оказался рядом. — Продолжай!

— Я п-п-п… Пот-т-т…

— Живее! — в голосе рыцаря послышалась открытая угроза.

— Я потерял припасы, мой господин! — отчеканил монашек, съёжившись от страха. Его тельце сжалось в небольшой клубок, обёрнутый коричневой тканью бесформенной робы и прикрытый с одной стороны металлом рельефного нагрудника.

Проникнувшись жалостью к слабому соратнику, я с большим запозданием переварил его слова.

У нас больше не было еды и воды?.. То есть — совсем? Просто потому, что этот лысый болван в своей задумчивости выронил или оставил где-то позади целую суму, которая весила, наверное, с небольшую собаку?!

— Ты в своём уме?! — прокричал я, позабыв о возможных опасностях. — Да как вообще?..

Леон жестом остановил меня и, перехватив инициативу с мастерством придворного дипломата, заговорил пусть раздражённо, но всё же куда спокойнее и холоднее, чем я надеялся:

— Не случилось ничего непреодолимого, — заявил он, становясь между мной и Маркусом. — У нас всё равно не будет больше ни времени, ни возможности для привала. Поедим и приведём себя в порядок уже после того, как выберемся отсюда.

— Но как же!.. — я воздел к воину грязные, покрытые пятнами чужой крови ладони, но тот лишь пренебрежительно дёрнул бровью.

Разумеется, ему нечего было опасаться. Брызги вонючей жижи не проходили сквозь пластины искусно выделанной брони — но для меня это был воплощённый ужас! Слизь пропитала насквозь мою одежду и, как оказалось, миновала плотную кожу перчаток без видимых проблем. Я был весь покрыт мерзостью — и мог только считать секунды, проведённые в её удушливой хватке.

По лицу Леона — которое в обрамлении шлема без забрала казалось довольно странным — нельзя было прочесть ни единой эмоции, но одно я мог сказать наверняка: наблюдая за нашими мучениями, воин преисполнялся решимости ещё быстрее, чем прежде.

Неожиданно оборвав навалившуюся тишину, к костру подошла Мария. Утомлённая, скованная — словно бы и не было у нас привала — она криво усмехнулась и произнесла с сухим презрением:

— Хватит себя жалеть… Мы ведь всё равно умрем тут все. Так давайте же хоть сделаем это как можно скорее…

Губы Леона растянулись от омерзения.

— Ты, — воин пронзил меня стальным взглядом. — Отбери у этой женщины оружие, пока она не прикончила себя на этом самом месте!

— Что?.. — девушка возмущённо отшатнулась. — Я вовсе не это!..

— Быстро! — прикрикнул Леон, положив ладонь на обух отобранного у меня топора.

Я мог только повиноваться. И не то чтобы экипировку Марии можно было всерьёз считать оружием — старое шахтёрское кайло и праща с металлическими шариками менее всего подходили для самоубийства — но навредить себе она определённо могла.

Мой багаж стал заметно тяжелее. И я, признаться, подумал, что проще было бы оставить лишнюю тяжесть прямо здесь — всё равно от девушки как от бойца недоставало толка.

Но мы тронулись в путь так, как были — даже костёр оставили без внимания. Тушить его было незачем, всё равно окружающая тьма готова была вот-вот пожрать место нашего отдыха.

Выбив искру при помощи старенького огнива — оно было со мной ещё со времён фермы — я зажёг последний факел, который не додумался запалить ещё у огня, и поплёлся прямо за лидером, подталкиваемый вперёд полными ярости бормотаниями Марии.

На этот раз мы шли в нужном направлении. И не нужно было обладать сверхъестественным чутьём, чтоб ощутить, как воздух с каждым шагом становится всё плотнее и тяжелее. Привычная вонь клоаки вперемешку с мертвенным смрадом постепенно переросла во что-то большее: по ноздрям моим били испарения невероятной силы, от которых, казалось, в любой момент могли подкоситься ноги. Желудок мой снова запротестовал, забился в конвульсиях, но исторгать ему было уже нечего — только желчь, которой и так насквозь пропитался ворот моей куртки.

Из-за спины моей донеслась негромкая молитва. Долгие часы блужданий спустя, Маркус всё-таки вспомнил о Всеотце, но отчего-то обращался к нему не в мольбах о спасении, а с просьбами скорейшего пробуждения от дурного сна. Я вообще усомнился, было ли это религиозным причитанием — или же монах просто облекал в привычный слог какие-то свои глубинные мысли.

— Просто замечательно, — прокомментировала Мария, зачем-то толкнув меня в спину. — Мало мне было этой вони, так теперь ещё и сумасшедшие напевы…

Я вжал голову в плечи, надеясь, что обсуждения на этом и закончатся — и, отвлёкшись, с грохотом налетел на Леона. Юноша стоял крепко, как скала, так что тело моё само собой отлетело назад, в объятия поражённой Марии.

— Что за?!.. — подала голос девушка, но вопрос её был заглушён утробным рыком, прокатившимся по тёмному проходу. Мы миновали пещерную часть гнезда и брели теперь по огромным водоводам старого королевства — трубам высотой в два человеческих роста, металл которых отозвался на рык чудовища пугающе мощной вибрацией.

— Вот и оно, — сквозь зубы процедил Леон, выдвигаясь чуть вперёд и влево. Встав боком к опасности, он прижал закованную в латы левую руку к телу — сторону, требующую защиты, юноша не стал разбирать — и выставил перед собой рыцарский треугольный щит.

— Тролль?.. — Мария испуганно выдохнула, кажется, вновь восстановив в памяти картины изувеченных женских трупов. — Нет… Только не… Пожалуйста…

С трудом восстановив равновесие, я оттолкнулся от девушки и вышел чуть вперёд, надеясь пособить лидеру светом факела. Мы стояли на месте и ждали, когда опасность сама придёт к нам — и это случилось. Пусть несколько позже, чем я думал, но из темноты всё-таки показался силуэт грузной, почти бесформенной твари.

При виде живого тролля — который, к слову, не имел ничего общего со своими книжными описаниями — Маркус перешёл на сдавленный писк. Слова его молитв смешались в единый неразборчивый трёп, из которого сам Всеотец не смог бы выделить ничего удобоваримого.

Тварь как будто бы не замечала источаемого факелом света до самого конца — пока не попала в поле нашей видимости и живой игривый огонёк не отразился в крохотных чёрных глазках, расположенных по сторонам от вытянутой тупоносой морды, совершенно голой и бледной, словно бы слепленной сумасшедшим скульптором из кусков очищенных рыбьих туш. Водя бледным носом из стороны в сторону, зверь распространял вокруг себя тот самый злой аромат, от которого мне было так дурно — это был запах слипшегося, грязного меха, жёсткого, как колья, и прочного, как броня. Волосы покрывали всё тело противника, кроме морды и гротескных четырёхпалых ладоней, каждая из которых, казалось, в полтора раза превосходила по ширине мою голову. Ноги тролля, косолапо переступающие по склизкому настилу трубы водовода, казались парой кривых пеньков, тогда как длиннющие руки волочились по полу парой тяжёлых судовых канатов.

Продолжая свой бессмысленный променад, тролль просто брёл вперёд, в нашу сторону, пока не подошёл так близко, что Леон вынужден был попятиться назад — и все мы вместе с ним. Это было довольно странное представление: чудовище выдавливало нас из трубы, но на первый взгляд не казалось ни агрессивным, ни вообще хоть сколько-нибудь заинтересованным в окружающем мире.

Сделав ещё один широкий шаг назад, наш предводитель, похоже, оторопел окончательно. Нервно переступив с ноги на ногу, он обернулся к нам с выражением полнейшей растерянности на лице — и тут же, в это же мгновение, словно бы только того и дожидаясь, тролль пришёл в движение. Воспользовавшись замешательством рыцаря, он качнулся вперёд всей своей огромной массой: рука его, то этого безвольно мотавшаяся вдоль тела, выстрелила вперёд со скоростью пушечного снаряда, ударив в самый центр щита Леона. Лязг металла ударил во все стороны, но его тут же заглушил мучительный вопль рыцаря: сильнейший удар пришёлся в нужное место в самый неподходящий момент и, похоже, переломил руку юноши надвое.

Отпрыгнув назад с неожиданной для такого огромного тела прытью, тролль злобно заурчал, забулькал целым набором каких-то своих внутренних процессов. Из его зубастой пасти начала капать тягучая слюна.

Всё это продлилось не дольше нескольких секунд, и, опешив, я не сразу смог прийти в себя. А когда всё-таки собрался с силами — было уже поздно: склонив уродливую голову к земле, существо уже закончило оценивать наши силы и теперь выжигало взором единственного участника всей группы. Марию. И… я готов был поклясться, что в крохотных бездумных глазках твари воспылал какой-то дикий дьявольский огонёк.

— Молитву! — закричал Леон, вновь выступая вперёд на трясущихся ногах. Рука его висела плетью, и, наверное, боль от её потери в любой миг могла выбить рыцаря из сознания — но юноша пока держался. И готов был броситься на тролля с истовой яростью.

Вопреки моим ожиданиям, Маркус незамедлительно начал повторять слова исцеляющей молитвы, и по бортам огромной трубы прокатились волны слабого чудесного света.

Леон зашипел, принимая благодать Всеотца в быстро срастающихся костях, но у тролля было огромное преимущество в движении и силе — противостоять его чудовищному рывку у юноши просто не было возможности. И времени. И шансов, если уж говорить о ситуации в целом.

Занеся топор над головой, рыцарь бросился наперерез громадной мохнатой горе, с места перешедшей в дикий рывок — и отлетел в сторону, сметённый с пути, точно тростинка. Я был следующим, и на этот раз тело среагировало само собой — скорее, чем разум успел дать приказ к отступлению. Выронив факел и резко метнувшись влево, я вырвал из ножен недлинный прямой меч и, поднырнув под руку тролля, бросился прямо к его груди. Инерция чудовища должна была сыграть против него же — но я и представить себе не мог, что случится на самом деле: лезвие моего клинка прошло сквозь мех без видимых затруднений и, клюнув тролля в одно из рёбер — если его грудина была сходна с нашей — нырнуло глубоко в мерзкую тушу… Но на этом моя атака завершилась, а тварь даже не думала умирать. Она будто б даже не заметила торчащий из груди меч и весь мой вес, болтающийся на нём. Это была движущаяся скала — огромная масса, сметающая всё на своём пути. Приняв мой удар, она продолжила своё наступление, и, уже несколько ударов сердца спустя, я вынужден был выпустить из пальцев рукоять меча — в противном случае упорство стоило бы мне вывиха обеих рук, если не тяжелейших переломов…

С болезненным стоном я рухнул в вонючую жижу, устилающую низ громадной трубы, и тут же перевернулся на бок, надеясь на чудо, которое было под силу только носителю Слова Всеотца — ждал ярчайшей молнии ниоткуда, испепеляющего пламени или слепящего света, но всё было впустую: позади не было видно и следа Маркуса. Только трясущуюся спину тролля, с грохотом преодолевающую кромешный мрак. Зверь забыл о нас в тот же миг, что пробежал мимо — и теперь его заботил только удаляющийся крик Марии. На несколько мгновений в трубе повисла странная и крайне тяжёлая тишина — даже Леон, стиснув зубы от боли, обратился в слух — которую вдруг резко прервал полный триумфальной злобы рык мохнатого порождения тьмы.

— Проклятье! — простонал Леон, застучав головой по металлу трубы. Гулкие отзвуки разносились далеко окрест, но юноша, похоже, разучился бояться после пережитого стресса. — Эта женщина ведь безоружна… Как я мог допустить такую ошибку?! И что теперь с ней будет из-за меня?.. Немыслимо…

Повернувшись на спину, я попробовал было закрыть лицо ладонями — но вспомнил о грязи, в которой вывалялся почти целиком, и лишь сдавленно застонал от боли и бессилия.

— Эт-то всё ты! — вдруг раздался нервный выкрик прямо над моей головой. — Всё из-за т-тебя!

Навалившись сверху, Маркус неожиданно вцепился липкими от крови пальцами мне в горло и принялся выкрикивать, брызжа слюной, что-то бессвязное, глупое крайне жестокое. Что-то, что касалось всего нашего предприятия.

Да, это я предложил взяться за эту работу. Я собрал нас всех, так или иначе. Но, во имя Всеотца, и сам я, и Маркус, и Леон, и Мари — каждый из тех, кто спустился в подземелье, включая Алекса, лично выбрал свой путь! И любая другая работа могла стоить нам жизней ровно в той же степени!.. А я… Я ведь просто хотел заработать денег для всей группы! Разве в этом была моя вина?!

Маркус продолжал душить меня с остервенением голодного зверя, однако делал он это как-то неумело и нелепо, так что я, несмотря на давящую сверху силу, испытывал только раздражающие неудобства.

— Всё, хватит! — провозгласил Леон, с трудом поднимаясь на ноги. — Успокойся! У нас нет времени!.. Мы не!..

Издав злобный рык, воитель быстро приблизился к нашей с Маркусом сваре и, не задумываясь даже, наотмашь смёл монаха обухом боевого топора. Глаза несчастного служки закатились уже в падении, а на лицо мне брызнули крохотные капельки его горячей крови.

Тяжело дыша, Леон задержал топор прямо над моим лицом, давая понять, что я запросто стану следующим, и коротким движением головы указал в сторону кромешной черноты.

И… Мне страшно было это признавать, но рыцарь был прав. Совершенно прав. Отсюда мы могли двигаться только вперёд. Дальше вглубь подземелья. Потому как я ни при каких условиях, ни в коем случае не стал бы возвращаться тем же путём, по которому мы все пришли — и куда кошмарное отродье уволокло нашу несчастную спутницу.

Я мог только надеяться, что Мария встретила быструю и безболезненную смерть, потому как спасти её теперь не смог бы, наверное, целый корпус солдат королевской армии. Никакой пятерке героев — даже подготовленной, даже оснащённой добротным оружием — не под силу остановить гору из мускулов, питаемую чистой злобой. Это просто невозможно.

Роняя слёзы, захлёбываясь от горечи и злобы на самого себя, на собственное бессилие — я поднялся из хлюпающей жижи и, прихрамывая, поплёлся вслед за лидером. К счастью — насколько вообще можно было считать счастливыми крохотные огоньки надежды в этом кромешном царстве мучений — последний факел не пострадал и до сих пор мог послужить для поиска пути. Ведь в этих пещерах, вопреки уверениям романтических книг, не было ни сверкающих кристаллов, ни светящихся грибов — только тьма. Глубокая, беспросветная и неизменно голодная тьма.

Время слилось в единый сплошной поток, из которого уже нельзя было выделить ни минуты, ни часа, ни дня. И пусть, судя по медленно накатывающей усталости, шли мы не то чтобы уж очень долго — мне всё равно начинало казаться, что там, на поверхности, сменилась солнцем уже не одна лунная ночь.

Мне безумно хотелось пить — губы ссохлись и растрескались — а запёкшаяся на одежде грязь, казалось, начинала въедаться в самую кожу. Запястье левой руки распухло от ушиба, но, насколько я мог судить, беспокоиться было особенно не о чем. Куда хуже представлялись мне дела Леона — тот пусть и двигался с упорством осадной машины, но был, очевидно, потрёпан куда сильнее, чем хотел показать. Он подволакивал ногу, выбрасывал руку со щитом вперёд при каждом шаге — так, словно бы в ней не осталось действующих связок — и постоянно припадал на повреждённую сторону. Казалось, ещё один поворот, ещё участок громоздкой трубы — или сеть пробитых в её борту тесных пещер — и рыцарь просто повалится наземь грудой бессмысленного мяса в прочной стальной оболочке. Наверное, у него уже не хватило бы сил на то, чтобы поднять на меня топор. Чтобы ударить. И мне… быть может, мне нужно было просто развернуться и уйти?.. Воспользоваться одним из множества боковых проходов, чтобы вернуться на поверхность?..

Я уже начал замедлять шаг, надеясь воплотить в жизнь свой трусливый план, когда стенки очередной трубы вдруг резко разошлись, и мы с Леоном оказались у входа в огромное помещение, разом забившее мои ноздри смрадом такой концентрации и силы, что двигаться дальше стало физически невозможно — предо мной будто бы возникла незримая стена, каждый шаг сквозь которую буквально принуждал выворачиваться наизнанку от дурноты.

— Старый резервуар, — прошептал Леон, прислушиваясь. — Мы пришли…

Пришли?.. То есть вот так вот запросто — к конечной точке маршрута?.. И ею была рукотворная каверна, далёкая вершина которой пропускала слабые лучики света сквозь мелкую металлическую решётку, а со всех сторон слышался только плеск и журчание воды? Что ж, из всего пережитого — к такому я был готов менее всего.

Закусив нижнюю губу, Леон потянулся рабочей рукой к бедренной сумке и спокойно достал оттуда несколько тусклых стеклянных шариков. Я слышал о таких, но был уверен, что пользуются ими только самые бедные искатели приключений — те, что не могут позволить себе даже факел. Зачарованные камни обходились дешевле и могли послужить для освещения хибары, но в подземелье…

Оборвав мою мысль, рыцарь зачерпнул полную ладонь светящихся камушков и свободным движением — словно крестьянин, засеивающий поле — швырнул их прямо перед собой. С негромким постукиванием, крохотные очаги призрачного света покатились по влажному полу, распространяя вокруг себя мутное сияние и, сбиваясь в кучки, выдёргивая из темноты линии каких-то силуэтов.

Это были тролли. Не меньше десятка грузных, ленивых туш, покоящихся на горках из мяса, шкур и грязи. Огромные — куда более крупные, чем та тварь, что встретилась нам ранее — они окружали центральную фигуру этого мерзкого царства. Слабо подёргивающийся нарост из плоти, поросший серым мехом и похожий на монолит, составленный из множества жировых складок. Это был источник всех бед близлежащих деревень — самка тролля, вонючая, злобная и страшная, как тысяча тысяч бешеных собак, находящаяся в окружении самых выносливых и крупных самцов, на которых работала вся остальная плотоядная община. Радовало только, что глаза этой мерзостной элиты не реагировали на призрачный свет зачарованных камней, а если кого и стукнул пролетающий шарик — то не привлёк никакого внимания.

Резервуар был полон воплощённой злобы и мерзости — того, что необходимо было уничтожить на корню, выжечь, растоптать… Вот только для этого недостаточно было привлечь группку отважных героев — здесь нужна была настоящая армия, готовая понести самые тяжёлые потери в борьбе за выживание тех, до кого рядовым солдатам могло и вовсе не быть дела.

Именно поэтому простые люди нанимали нас — в надежде на то, что уж следующая-то группа наёмников если и не справится с задачей, то хотя бы накормит обитателей пещеры ещё на неделю вперёд.

Неспроста аванс был таким незначительным, а на обещанную оплату можно было бы отстроить новую деревню в противоположном конце континента! Почему же мы не задумались об этом сразу… Почему…

— Как думаешь… — дрожащий голос Леона заставил меня отшатнуться. — Куда нужно бить… Чтобы прикончить эту штуку… в центре?

— Нет… — промолвил я, понимая, что рыцарь сделал уверенный шаг вперёд. — Нет, подожди! Не вздумай!

Но было уже поздно. Скрип доспехов рыцаря заставил троллей зашевелиться. Некоторые туши, заслышав приближение гостя, только повернулись с боку на бок, но вот другие… Другие начали постепенно вздыматься над своими лежанками, подобно вырастающим над городскими кварталами крепостным башням.

Затаив дыхание, я резко крутнулся на месте и ринулся обратно в трубу со всей возможной прытью. В спину мне ударил полный боли и мучения крик Леона — но тут мне не за что было себя винить! Парень выбрал жуткую участь для нас обоих, но я был намерен до последнего вздоха решать всё за себя сам!

К моему неподдельному ужасу, истошный вопль Леона никак не обрывался — он начал преследовать меня по пятам, вместе с грохотом тяжёлых шагов, и чем дальше я убегал — тем громче он становился, и тем выше возносились в нём градусы истинного, неподдельного страдания. А потом слева от меня, набрав поистине чудовищную скорость, пролетело что-то блестящее и плоское. Я бросил единственный взгляд в сторону, чтобы понять — о борт трубы водовода с коротким стуком врезалась оторванная в локте рука в латной рукавице с намертво прикрученным треугольным щитом.

К горлу моему подступил плотный ком, а ноги — измученные переходами и бегством — задвигались с новой скоростью и силой. И только после этого сумасшедшего рывка погоня начала отставать. Может, чудовища решили оставить тощую добычу и попировать тем, что осталось, а может — я действительно смог скрыться от троллей в их же подземелье. В любом случае, весь оставшийся путь я проделал в спринтерском темпе, надеясь, что воля Всеотца позволит мне миновать всё самое страшное, что только могло случиться в этой кромешной темноте…

Я не ел уже несколько дней, пил только из ручейков и рек, а украденная лошадь всё никак не могла принять меня в качестве хозяина — так и норовила сбросить своего измождённого наездника.

Жёсткий кожух, что прижимал к телу обрубок моей правой руки, с каждым часом натирал всё сильнее, и я уже начал жалеть о том, что не мог снять его без чужой помощи. Как будто бы мало мне было других проблем…

Держа поводья уцелевшей рукой, я прикрыл глаза, позволяя лошади самостоятельно выйти на проторенный тракт, проходящий у какой-то безымянной деревни, и готов был уже провалиться в спасительное беспамятство, когда вдруг услышал хруст подминаемой ногами травы неподалёку.

Истерзанное тело отреагировало само собой: после всех пережитых ужасов первой и единственной реакцией с его стороны было резкое движение правым плечом — сила привычки была по-прежнему существенна — и моментально следующая за ним попытка положить левую ладонь на рукоять меча. Ржавого обломка, который не стоил даже тех грошей, что я за него отдал — и выглядел внушительно лишь только в ножнах.

Схватившись за меч — но даже не думая его вынимать — я резко огляделся по сторонам… И заметил у дороги невысокого мальчугана, взирающего на меня снизу вверх с помесью истового восторга и интереса, какой только может испытывать мальчишка по отношению к очевидному искателю приключений — одинокому страннику при оружии, явно повидавшему и чудовищ, и настоящие подземелья.

Один взгляд. Единственный взгляд в сторону этого ребёнка — и в голове моей вдруг что-то щёлкнуло. Взрыв из прошлого смёл все барьеры, заколол в спину остатки человечности и заставил губы мои расплыться в широкой, недоброй ухмылке. Меня обманули. Ограбили. Украли у меня полноценную жизнь, обменяв её на жалкое существование бродяги, потерявшего всё. И прямо здесь, прямо сейчас я мог ответить не кому-то конкретному, но судьбе в целом. Позволить истории продолжаться так, как уже случалось прежде.

— Дядь, вы ведь этот… герой наёмный?! — выкрикнул мальчонка, не решаясь подходить ближе.

— А как же, — я кивнул, приподняв из-за бедра тяжёлые ножны с настоящим боевым оружием. — Нас ещё искателями приключений кличут. Вольными странниками. И в союзниках у нас — только ветер.

— Это… Это, наверное, та-ак здорово! — деревенский мальчик чуть ли не прыгал на месте от любопытства. — Вы и чудовищ настоящих видели?!

По сердцу моему словно лезвие ножа черкнуло.

— Да, — я дёргано кивнул. — Разумеется, видел! И даже сражался с ними! Сразил целую сотню — не меньше! Видишь эту шляпу? — я достал из-за спины треугольный головной убор, некогда принадлежавший Марии и несущий на себе несмываемые пятна её крови. — Её носила настоящая королева разбойников! Мы с ней и её войском из тысячи головорезов выжгли целое логово троллей! Золота набрали — не унести!

— Быть не может! — театрально воскликнул мальчуган, продолжая следовать за моей лошадью на почтительном отдалении.

— А уж видел бы ты…

Я запнулся.

Здравомыслие постепенно начало оттеснять эту жуткую, опустошающую боль, что заставила меня обманывать мальчишку. Но справиться с ней до конца не могло — я по-прежнему знал, что моя жизнь разрушена, я чувствовал это всем своим естеством и желал простого и честного возмездия. Пусть не перед кем-то конкретным — но от всего сущего в целом.

— А скажите! — мой неожиданный собеседник шумно выдохну. — Скажите! Я смогу когда-нибудь стать… искателем?.. И с ветром… в друзьях…

— Запомни, — произнёс я, понимая, что каждое последующее слово даётся мне тяжелее предыдущего. — Все деньги мира… Малец, они ждут только тебя. Тебя одного!..

Промолвив это, я застыл от ужаса. И, замешкавшись, оказавшись на страшном распутье, всё-таки смог выдавить из себя самые последние, неожиданные слова:

— Только подумай сам… Если бы сокровища было так просто доставать… Неужто они ещё остались бы на свете?..

Не знаю, услышал ли мальчик мой последний вопрос — тот, что я обращал прежде всего к себе самому из далёкого прошлого. К босоногому пастуху, который продал родительских овец и коров, когда посчитал, что пора отправляться на поиски приключений — и тому, для кого не было больше места ни в минувшем, ни в настоящем, ни в грядущем.

Пришпорив лошадь, я с тяжестью на сердце поскакал дальше.

Отмщение, отдавшееся холодной пустотой в моём сердце, не принесло удовлетворения. Скорее даже наоборот.

Вцепившись в поводья до дрожи в немеющих пальцах, я опустился к самой гриве своего скакуна и горько зарыдал.

Мой спуск во тьму… только начался.