То, что не существует, существует, если

Я должен, черт возьми! Я должен!

Но как бы я ни стучал в крепко запертую металлическую дверь заветной квартиры, ничто не меняется, и ничто не изменится.

Я оказался здесь не случайно — таково мое предназначение. И теперь, когда от меня зависит слишком многое, а я не в силах справиться с обычной дверью, я, пожалуй, намерен попросить вас о помощи. Вы же слышите меня? Тогда приступим.

Но сначала я должен объяснить, какие обязательства привели меня в 2 часа ночи к запертой квартире в заброшенном и разрушенном "доме с привидениями".

Все началось чуть меньше года назад. Тогда я только переехал в свою очередную съемную квартиру и пребывал в какой-то странной эйфории от возможности самостоятельно управлять своей жизнью. До этого я всегда снимал с друзьями, делил с ними комнаты, кухню, свой драгоценный покой. Тогда я был уверен, что счастье моей одинокой жизни никто не посмеет разрушить.

Итак, квартира была однокомнатной, довольно старой на мой взгляд — даже обои жутко выцвели и поотходили от стен, и поразительно неуютной — несмотря на то, что меня всегда привлекало обаяние желтой бумаги и терпкого запаха истории, я никак не мог найти себе места.

Однако спустя пару недель счастье одолело эту таинственную нервозность, и с тех пор я лишь безмерно радовался свободе.

До определенного момента, естественно.

Тихой безветренной ночью все вдруг решило начаться, завертеться, затащить меня в круговорот отчаянья и странности.

Я спокойно доделывал свою работу — было уже около трех часов ночи, но я всегда работал дистанционно, так как это позволяла профессия переводчика, и запрещал страх перед большими скоплениями людей. Так что мне вовсе не требовалось рано вставать, вот я и не торопился с отправлением в радостную гавань кровати.

Но прежде чем я закончил перевод еще одного раздела статьи, мой покой нагло нарушило весьма странное существо.

Это я сейчас так спокойно говорю. Тогда я, увидев его рядом с собой — справа, завизжал, как последняя девчонка, свалился на пол вместе со стулом, пятясь, пополз прочь, путаясь при этом в собственных ногах и мыслях. Существо, должно быть, понимало, что я испытываю, а потому вполне дружелюбно, низким, будто прокуренным, голосом произнесло:

— Не бойся. Я по делу.

Любопытно то, что у этого ночного кошмара высотой в три метра, с фигурой старинного шкафа, квадратной огромной головой, держащейся на предельно тонкой и, казалось, металлической шее, с ярко-красными глазами на половину асимметричного лица без носа, но с широкой — от одного замысловатого уха до странного обрубка на месте его напарника — улыбкой, с темно-синей чешуей, покрывающей все тело… Так вот, любопытно, что в его речи чувствовался весьма очевидный французский акцент.

Но это все не так важно.

Не позволив мне даже встать с пола, чудовище задало мне вопрос, который я никак не ожидал от него услышать. Хотя, конечно, любые слова казались бы странными в подобной ситуации, но все же...

— Если где-то находится что-то, то где находится ничто?

— Нигде, — прошептал я, собрав ради этих звуков все свои силы.

— Но если ничто нигде, то нигде ничего, верно? Но это равнозначно тому, что нигде ничего нет. Но ничего существует, иначе была бы полная бессмыслица, — оно говорило так быстро, что это уже превращалось в бессмыслицу — я не успевал за его, бесспорно, железной логикой, — Так вот, если ничего не нигде, то оно где-то. Где-то рядом. И постепенно превращает все в ничего. Или ничто, как тебе больше нравится. Я сам еще путаюсь, по правде говоря — я ведь всего лишь посыльный...

Мне даже стало его жалко на секунду — наверное, я ему кажусь ничуть не меньшим чудовищем. В самом деле, невысокий, тощий, без чешуи, странного розоватого цвета, с непонятным уродливым выростом на лице — будто птичьим клювом, с какой-то странной растительностью на голове, в каких-то лохмотьях… Эх, боюсь, я казался ему смертельно больным и ужасно слабым червем.

Но нормально говорить я все еще не мог. А потому просто, не вставая с пола, на четвереньках пополз на свою скромную кухню — пить чай и успокаиваться. Чудовище проследовало за мной. Или моя галлюцинация, как вам больше нравится.

С тех пор прошло уже немало времени. И немало информации Фо — так он себя называл — уложил в мою безумную голову.

Начать, пожалуй, следует с того, что все в мире, конечно же, основывается на гармонии. В частном случае, на гармонии между существующим и несуществующим.

— То, что не существует, существует, если, — говорил Фо. И говорил так, что становилось ясно — после "если" не должны стоять три нелепые точки — это вполне себе полноценное предложение и безо всякого там продолжения.

По правде говоря, я до сих пор не совсем понимаю, что он имеет в виду, когда это говорит.

— Ничего пытается заполнить собой весь мир. Мало того, что вызовет конец света, так это еще и гармонию разрушит. Хотя, кому будет дело до гармонии, если все просто исчезнут.

— Не исчезнут. Станут ничем. А раз уж ничего что-то хочет и что-то пытается, то...

— Они станут частью большого ничего. Если части всего имеют право на автономность, то у ничего частей не бывает. Потому что у него есть только ничего, то есть, ничего нет.

Я сходил с ума, пытаясь разобраться в его словах. Хотя иногда я думал, что уже давно свихнулся. Нет, правда, как еще можно объяснить то, что я пью на кухне жасминовый чай в обществе синего чешуйчатого монстра по имени Фо?

Работу я не забрасывал — продолжал мучиться. Иногда даже говорил на тему языков с Фо — ведь в английском языке уже не провести тех жутких демагогических рассуждений на тему ничего, что в русском. Но, как оказалось, это было не важно. Ничего в любом случае собиралось атаковать весь мир. Но именно потому и нужен был этой странной организации, с ним борющейся, русский. Потому что только он мог понять это безумие. Эх, почему же я не уехал в Германию, я же так хотел...

— А как с ним бороться?

— С целым — никак. Но вот с множеством маленьких… Маленьких… — Фо запнулся, видимо, не сумев подобрать слово.

— "Ничегошек"?

— Пусть будет так, — он удовлетворенно, как детский паровозик, фыркнул, — так вот, эти… "Ничегошки"… Они смертны. Надо только найти место, откуда они все выходят, а дальше уже легко.

— А что хоть делать тогда?

— Найти их логово, проникнуть в него, вылить банку краски. Лучше весь их дом покрасить. Цвет — не пустота, вот в чем дело.

Мне не пришлось сражаться со сказочными существами, мне не пришлось видеться ни с кем странным, кроме как с Фо, мне даже не пришлось учить какие-то странные заклинания. Я вообще часто задавался вопросом: а почему они выбрали именно меня, и кто они вообще такие? Но на него просто не могло быть ответа.

Как бы то ни было, весь год до этой злополучной минуты, когда я застрял перед запертой дверью, я провел вовсе не в великих битвах, как классический избранный. Если уж я с чем-то и боролся, так это с чаем и тем, что мои и без того немногочисленные друзья в панике отдалялись от меня, видимо, почувствовав во мне нечто неладное.

Неоднократно я поднимал при Фо проблему своей подозрительности, на что он неизменно отвечал:

— Мы ничего не знаем о ничего. Если это взаимно — ты можешь делать все, что вздумается. Если нет — ничего уже не исправить.

Его не смущало то, что он вообще предполагает возможность исправления или изменения этого самого "ничего".

Он почти ничему меня не научил, и все время до 23 апреля — почему-то именно эта дата обладала каким-то особым магическим свойством — мы провели в замечательных вечерних светских беседах и обычных будних проблемах. К счастью, Фо не преследовал меня всюду, так как был видим другими людьми. Каким образом он перемещался, как телепортировался, простите, не знаю. Как ни странно, вопросы о его способностях меня вообще слабо привлекали.

Я постоянно отвлекаюсь — тяжело сосредоточиться на чем-то одном, когда перед твоими глазами, руками, всем телом, в конце концов, стоит дверь, за которой скрывается едва ли не смысл твоей жизни.

За год общения с Фо я узнал, что лучше всего "ничегошки" реагируют на оранжевую краску. И потому сейчас я стою с несколькими ее ведрами, с десятком баллончиков, распиханных по карманам пыльной серой куртки. Да, сам я должен носить только серое, тогда у меня будет больше шансов убежать. Если честно, то я не знаю, где здесь логика, но Фо говорил, что она есть.

Но как бы то ни было, сейчас нужно попытаться оказаться в настоящем, а не погружаться в объяснение своих мотивов.

Итак, вам осталось узнать только то, что я пришел сегодня — 23 апреля — в шестиэтажный давно нежилой дом, в котором, судя по слухам и легендам местных жителей, водились призраки, странные существа и всякая нечисть, оттуда часто доносились подозрительные звуки, и даже более того, как-то раз пропала целая группа подростков, решивших разнообразить свою скучную жизнь вот таким вот приключением. И я даже верю всем этим слухам...

Потому что пока шел сюда, увидел столько попыток меня остановить...

Упавшее дерево не позволило моей машине проехать. У фонарика села первая партия батареек (к счастью, я позаботился заранее и захватил довольно много запасных). Колючка в кустах разорвала штанину. Пролетавшая мимо ворона остановилась на дереве специально ради меня, кажется, чтобы основательно и зловеще обкаркать и улететь. Лужи появлялись в самых неожиданных местах, как следствие, я промочил свои рваные синие кроссовки (я не смог ими пожертвовать только в угоду серости внешнего вида). Комары пролетали просто тучами. Ночь казалась чрезмерно пугающей.

Нужно было следовать своим желаниям, разворачиваться и убегать прочь.

Но я же герой.

И меня неумолимо клонит в сон...

— Во имя двойной радуги, проснись!

На меня смотрит мой добрый друг-монстр. Он трясется каждой своей чешуйкой — оно и неудивительно, он-то лучше знает, как именно ничегошки все уничтожают. Наверное, потому ему и более страшно — я ведь даже не могу предположить, что меня ждет в случае провала операции.

— Дверь… — спросонья не могу даже сказать, что произошло. Озираюсь, пытаясь понять, не изменилось ли что-то, пока я дремал. Кажется, все осталось прежним, хотя, кто знает.

— Да, знаю, не открыть. У тебя есть белая краска, закрась ей дверь, пройдешь. И помни, главное — действовать быстро. Не успеешь — не спасешь мир.

От этих слов даже смешно становится. Но внезапная мысль убивает всякое веселье:

— А мы еще увидимся?

— Если справишься, да. Если нет, то никто этого даже не заметит. И мы не заметим, что не встретимся, — Фо был крайне мрачен, — То, что не существует, существует...

— Если, — закончил я за него. Фо кивнул и, как и всегда, исчез. Не испарился, а просто исчез, как потухает экран выключенного телевизора, например.

Судорожно вскакиваю на ноги и тренированным движением выхватываю из кармана баллончик белой краски. Несколько взмахов и белое пятно готово. Еще пара секунд, и оно превращается в проход, дыру в двери, в которую я прыгаю, закрыв глаза и забыв молитвы.

И тут я понимаю, что на меня смотрит множество маленьких "ничегошек".

Они… Ничего так.

Просто серые пятна, нелепо колышущиеся в почти неосвещенном помещении. Нелепо — потому что я никак не ожидал, что они… такие. Я ничему бы иному, пожалуй, не удивился, но это как-то слишком просто, что ли.

И я пытаюсь их как-то закрасить, обеими руками распыляя содержимое упаковок. Но краски вдруг кончаются. Все. Потому их половину замечательно съели "ничегошки". Они даже съели пол, чтобы его не залило оранжевой краской из ведер.

У меня нет шансов.

"Ничегошки" подходят ближе.

Еще ближе.

И я бегу прочь...

Добежать до машины, там спасусь. Если она быстро заведется.

Фо меня убьет.

Если ничегошки раньше не достанут.

И вот зачем я на все это согласился? Мог бы спокойно умереть вместе со всеми во всеобщем конце света, ничего не зная и не ведая. Но нет же, доверился какому-то синему монстру. Это все моя любовь к синему, черт возьми.

И что мне теперь делать?

"Ничегошки" катятся позади меня огромной серой волной. И я понимаю, что все в этом мире исчезает, становится серым и никаким. И я тоже серый — существую ли я, в таком случае? И был ли хоть когда-нибудь? Что осталось в моей памяти сейчас? Ничего, вот в чем проблема. И если вы все еще меня слышите, то, кажется, у вас просто галлюцинации. И вы вовсе не говорите со спасителем человечества.

До машины остаются считанные метры.

И я выхожу на финишную прямую и понимаю, что конец света наступил раньше моего рождения. Все происходящее — не более чем иллюзия. Не существует ни меня, ни моих планов. Существует лишь пустота.

Но как я это понимаю, если не существую?

"Ничегошки" догоняют меня и все, совершенно все, становится серым. Слишком серым. Мне страшно.

Но почему? Меня же не существует.

И за секунду до того, как стать частью большого и серого ничего я понимаю еще кое-что.

На существование любого объекта нужна причина. Нужно свое "если".

И потому то, что не существует, существует, если.