Страшный сон Василия Ивановича

Василий Иванович Попаданчиков ложился сегодня спать со счастливой улыбкой на губах. Обладатель всех возможных литературных наград, автор более двухсот книг, которые практически все были изданы в лучших издательствах страны, некоторые из них даже переведены на иностранные языки, и продавались за пределами родины, и пользовались популярностью

Но ко всему этому он давно уже привык. Писательство стало рутиной. Причиной же радости, было то, что наконец-то он закончил, написание продолжения к популярнейшему роману о попаданцах. Сметаемой с полок серии, семьдесят второй части, псевдоисторической, мистически-колдовской, сексуально-порнографической авантюрной саги, опостылевшей ему самому, вольной интерпретации восстания под предводительством Емельяна Пугачева.

Очень тяжело далось ему написание текста. Всю голову сломал автор над поисками новых гадостей для своего героя. В какую еще дыру того запихнуть? Какого врага придумать? Куда Емелька должен забраться чтобы непременно выбраться, весь в героических подвигах, и обязательно: «Смертельно раненый, в кровати у прекрасной принцессы, заливающейся слезами из-за потери любовника, пока муж-принц готовит очередную пакость».

Но наконец то муки творчества закончены. Последняя точка в книги поставлена. Цена на «муки творчества» установлены. Продажи на литературном сайте уже пошли, копии рукописей в издательства отправлены. Можно и отдохнуть.

Три рюмочки коньячка, под лимончик. Мягкая постель в спальне загородного коттеджа в сосновом бору на берегу озера. Что еще надо? Сон с улыбкой на губах, хорошая награда за труды.

Он сладко потянулся, и поколотив подушку кулаками, для придания комфорта, согласно многолетней привычки, закрыл глаза.

***

Первое ощущение «зубодробящей», неправдоподобной нереальности происходящего, посетило Василия Ивановича, когда одеяло, всегда такое послушное, всегда нежно укрывающее заботой, его подернутое целлюлитом тело, поднялось сантиметров на сорок вверх, и ковром-самолетом отлетело в сторону, где опустилось на голову медведя, шкура которого, кстати подарок благодарных читателей из Сибири, лежала рядышком, в виде коврика, для удобства нежных ног.

Но это только было начало:

Дверь в спальню, взорвалась щепками, сорванная с петель, и пылью вылетевшая из дверного проема, выскочила в раскрытое, по причине теплого лета и хорошей погоды, окно. На пороге, предстал во всей красе, перед взором шокированного, застывшего в ужасе писателя, здоровенный бородатый мужик.

Этот гость, в порванной на груди красной рубахе-косоворотке, с изрезанным шрамами лицом, и с огромным топором, зажатом в ладони, на которой остались только два пальца (остальные были ампутирована неизвестным-варварским способом так, что белые костяшки, выпирали из-под зажившей кожи, обрубками), зловеще улыбнулся Попаданчикову, разбитыми в кровь губами.

Прогремев кованными сапогами по паркетному полу, он навис над писателем «карзубой» улыбкой, и присвистывая сквозь прорехи в зубах заговорил басом, дыхнув в лицо перегаром и чесноком:

— Наконец-то я до тебя добрался, сволочь! Пора ответить за свершенные поступки, упырь. — Далее пошло весьма нецензурное описание личности популярного автора, в виде небольшого доклада, минут на пятнадцать, с полным перечнем всех его сексуальных особенностей. Которые мы, впрочем, упустим в виду несоответствия заявленному в этом рассказе ограничению шесть плюс.

Когда гневная тирада была окончена, гость, замахнувшись кулаком, на вжавшего в плечи голову писателя, повернулся к нему спиной.

— Вытаскивай гад свой намек на продолжение истории. — Рявкнул он.

Прямо в позвоночнике торчал в кровавой ране жуткого вида нож с костяной рукояткой в виде черепа, а с подола рубахи гостя, «на выпуск», нескончаемым ручьем текла кровь на полосатые синие портки уже изрядно мокрые, и дальше стекала в хлюпающие кожаные сапоги. — Выдергивай говорю! Чего ждешь? Ну!!! — И вновь занесенный кулак.

Трясущимися руками, Попаданчиков, аккуратно потянулся к рукояти, и едва не потерял сознание, от очередного рыка:

— Смелее, сука! — Заорал незнакомец. — Воткнуть сумел, а доставать боишься?!!

— Эт-то не я. Я в-вас даже-же не знаю. — Проблеял Василий Иванович.

— Не знаешь??? — Прошипел гость, резко развернувшись и сощурив глаза. — Не знаешь того, над кем издевался на протяжении семидесяти с лишнем серий своей вонючей нетленки? А теперь еще, судя по последнему эпизоду, не собираешься на этом останавливаться. Извращенец. — Он сплюнул тягучую кровавую слюну на пол. — Садист.

— Не понимаю… — Окончательно растерялся и впал в панику наш писатель.

— Чего тут «не понимать? Нож тащи, гнида. Емельян я. Пугачев.

— Подтверждаю. — В комнату влетела метла с нанизанной на ней черноволосой девушкой, как курица гриль на вертеле. — Это главный герой твоего нескончаемого романа-жвачки. — Она зависла над кроватью, с ненавистью «уставившись» в глаза автора многих книг. — Зачем ты со мной так-то, вот? Чем небе «Царевна Несмеяна» не приглянулась, что ты из нее ведьму сделал, да еще упыря? А убивать вот так жестоко, зачем надо было? — Она указала пальцем с кривым, со следами трупных пятен пальцем, с черным когтем, на метлу, а потом повернулась к Емельяну и улыбнулась. — К тебе, Емелюшка, претензий нет, не по своей воле ты меня насиловал в извращенном виде, и вот эту гадость в грудь совал. С больного на всю голову, автора этого, спрос будет. — Коготь больно ткнул в грудь Попаданчикова, и девушка заплакала.

— И у меня претензий к Пугачеву нет. — В дверной проем, расширив его могучими плечами, разметав тот в кирпичную крошку, протиснулась зеленая орчиха с перевязанным грязной тряпкой глазом, и завернутым в листы завядшего лопуха, сосущего отвислую грудь, вытянутыми в морщинистый хобот губами, младенца. — Ты бы по своей воле со мной в постель не лег, да и я таким побрезговала бы. Уродлив ты больно для моей расы-то. Как ему такое в голову вообще могло прийти? — Она грохнула кулаком по спинке кровати, которая с хрустом обломилась, осыпав голову писателя щепками. — На вот теперь. «Понянькайся». — Она злобно швырнула на колени автору сверток, сверкнув единственным глазом, с наливающимся под ним синяком. — Корми теперь его тем, чем придумал. Подонок. Не хочет твоя выдумка, как все детки маленькие молоко пить. Не нравится ей. Брезгует.

В открытое окно влетел, бешено махающий крыльями, как стрекоза, зеленый, малюсенький, размером чуть больше воробья змей. Он плюнул, с ненавистью, на простынь огнем, от чего та задымилась, распространив в спальне запах серы.

— Как мне прикажешь исполнить твою фантазию? Как я могу заглотить Колобка, в шесть раз размером меня превосходящего, черствого, как пересушенный сухарь, да еще грязного, от беготни по пыльным дорогам от кикиморы, пытающейся выйти за него замуж? — Он постучал по лбу Василия Ивановича длинным кожаным хвостом. — Ты вообще думать умеешь? Тебе голова зачем нужна? Жрать в нее?

— А может он вообще кастрат? — В комнату входил, гремя костями скелет в порванном бронежилете и хоккейной каске. — Ну не может нормальный мужик в таком месте смерть мою спрятать. Ну на ум такого не может прийти, половозрелому мужчине.

— Прости, Кощеюшка. Я старался бить поаккуратнее, не во всю силу. — Смутился Емельян Пугачев. — И ты Горыныч извини, не я придумал тобой в пинг-понг играть.

— А. Какая может быть к тебе претензия, дружище. Подневолен ты замыслам этого супостата. — Махнул герой многих сказок Кощей Бессмертный, рукой. — На нем вина. — Кивнул он головой в сторону писателя. — Но до чего же больно было.

— Подтверждаю все вышесказанное. — Зашипел Змей Горыныч, и еще раз плюнул.

— Вот, вот. — В комнату вкатился грязный, заросший синей бородой, колобок. — Какой из меня ревнивый муж, да еще убийца. Чем мне прикажете супружеский долг исполнять, и топор или нож держать. Рук у меня нет, как, впрочем, и всего остального, дед с бабкой не додумались пришпандорить, когда выпекали. — Он вдруг затравленно обернулся, и с криком:

— Как это все меня уже достало! — Выпрыгнул из окна, сорвав дорогущую тюль. А в дверной проем ворвалось чудище, покрытое тиной и поросшее на голове мхом. Худющая, горбатая, бабка забегала по комнате, что-то не связанно причитая.

Злобно сверкнув маленькими, черными глазками, она заглянула под кровать, и, наконец нависла над писателем, обнюхивая того сопливым носом кишкой:

— Ты моего любого не видел? Куда спрятал? Колись!

Василий Иванович замотал головой, отрицая свою причастность, и одновременно пытаясь прогнать наваждение.

— Врешь гад! Я видела, как он в дом вкатился.

— Видел он, видел! Подлая душонка. Выкручивается, как всегда. Гадить то легко, а вот отвечать за свои поступки не может. Сожри его. Я бы сам сподобился, но рост для такого удовольствия маловат, а вот тебе в самый раз будет. — Затараторил змей.

— Стоять! Он мой. У меня к нему больше вопросов накопилось. Я его на кол посажу, и спрашивать буду. — Расставил руки Пугачев, отстраняя от постели собравшихся.

— Емеля. — Взмолился Кощей. — Позволь я ему сначала достоинство мужское оторву, ну не дело это обиду такую прощать.

— А я его это сожрать заставлю, что бы не повадно было скрещивать следующий раз непотребное. — Зашипела зеленая мамаша.

— Мне оставьте немного. Сейчас жениха догоню, и мы к вам присоединимся. — Прокричала, выпрыгивая из окна кикимора.

Только царевна ничего не сказала, она просто посмотрела так, Что Василий Попаданчиков понял, что это конец. Он забился в истерике, заорал фальцетом, и потерял сознание.

***

— Учащенный пульс, учащенное дыхание, учащающиеся приступы дрожи в теле. Если вы считаете, коллега, что это нормально — то я не доктор наук, а простите лаборант. — Хриплый, возмущенный голос звучал в изголовье больного.

— Простите, профессор, но и я не первый день в медицине, и кое чего добился в это сфере. Просто так моим именем научный центр не назвали бы. — Второй голос обиженно сопел. — Все параметры в норме, все анализы не выявляют признаков физического недомогания. Начинающийся сахарный диабет и, простите, легкая дистрофия мышц, не может привести пациента в такое состояние.

— Тогда почему он третий день спит?

Зашуршал халат, видимо собеседник пожал плечами.

— Не знаю.

***

Василий Иванович Попаданчиков, после долгой реабилитации, в санатории для восстановления больных душой бедолаг, прекратил писательскую деятельность. Теперь он яростно изучает историю, мифологию и народные сказки. Строчит псевдонаучные статьи, и видимо скоро еще раз будет проходить курс психотерапии. Потому как на днях его посетил Стенька Разин, и предупреждающе погрозил кулаком.

Сказка ложь, да в ней намек. А вы как думаете?

Еще больше рассказов на моей страничке в АТ, вот ссылочка: author.today/u/olegkustov/works Переходите ищите Деда Скрипуна и читайте)

Даже можно не стесняться и подписываться)))).