Спираль

Мы всегда знали, откуда пришли и куда уйдем.

У нас с сестрой не было имен. Они просто не были нам нужны — соплеменники никогда не обращались к нам напрямую, боялись нас, как дикари боятся своих богов. А сами мы никогда не говорили друг с другом. Слова не были нам нужны. Мы общались языком жестов, взглядов, череды бесконечно сменяющих друг друга выражений лиц. Так листва говорит с травой. Так вода шепчет прибрежному песку.

И, как песок и трава, мы почти все время проводили в тишине, не покидая без надобности заповедный круг. Все, что было нам нужно, мы находили в нем или получали от соплеменников, приходящих сюда. Мы видели только ровную спираль деревьев, растущих так плотно, что между ними нельзя было просунуть даже руку. Круг темной травы. Звезды, сверкающие по ночам над нашими головами. Изредка мы слышали шум моря и голоса соплеменников, живущих на берегу.

Окружавшие нас деревья были высажены плотной спиралью, создавая тропу, ведущую из центра круга к селениям на берегах острова. Говорят, священный камень стоит точно в центре остров, а деревья вокруг него посадили первые его жители, чьих имен уже некому вспомнить. Должно быть, так и было — деревья первого витка спирали были такими огромными, а посажены были так плотно, что между ними даже не пробивались солнечные лучи.

Внешнее кольцо спирали составляли совсем молодые деревца, тонкие, легкие, дрожащие от каждого порыва ветра, цветущие по весне и наполнявшие лес своим юным, живым ароматом.

Мир моей сестры вращался вокруг священного камня, огромного, древнего, как этот остров, покрытого мхом и несмываемыми каплями крови. А мой мир — вокруг нее.

Если я скажу, что считал сестру красивой, это прозвучит как нарциссизм и лицемерие. Мы были похожи, как похожи деревья на собственное отражение в недвижимой глади пруда. Но, несмотря на внешнее сходство, внутри нас горело разное пламя. Сестра всегда была старше, сдержаннее, мудрее. Судьбу, предначертанную нам, она приняла легко и без колебаний. А я, наверное, так и не смог.

***

Дни бежали мимо, мы жили в нашем маленьком мирке, медленно взрослея и не замечая этого.

На тринадцатый год нашей жизни здесь у сестры начались лунные крови. Соплеменница, увидевшая алые пятна на ее белоснежном одеянии, выронила кувшин с чистой водой. Ударившись о землю, он разлетелся на множество осколков. Миг — и только они и остались на изумрудной влажной траве. Соплеменница исчезла, только стук ее бамбуковых сандалей был слышен сквозь стену деревьев.

Вскоре мы услышали гул, заглушивший шум моря и шелест деревьев. Это были голоса соплеменников. Они становились все громче и не смолкали до глубокой ночи. Лежа в постели, я слушал его переливы. Он то поднимался к небесам, то почти стихал, как морские волны. Я ждал. Сестры сегодня не было подле меня — она сидела на священном камне, горячем, как сердце зверя, и смотрела вверх, туда, где сквозь кроны деревьев можно было разглядеть звезды.

Когда луна поднялась в зенит, и ее свет упал на лик моей сестры, гул голосов затих. В тишине, так внезапно захлестнувшей остров, подобно летнему штилю, я услышал шаги. Их было так много, что отдельные звуки нельзя было различить — все сливалось в равномерное шуршание песка. Словно сейчас все жители острова шли к нам, в центр спирали. А может, так и было.

Когда первые из идущих появились у начала тропы, и свет их факелов озарил изумрудную траву, окрашивая ее багрянцем крови подстреленной птицы, я подошел и встал рядом с сестрой. Не прошло и нескольких минут, как вся поляна была заполнена людьми. Было тихо, никто не произнес ни слова. Все знали, что должно случиться сегодня ночью.

В бессильной злости я сжал кулаки, но бежать было некуда, а любые попытки сразиться не дали бы результатов. Люди стояли и смотрели, не шевелясь, не издавая ни звука. Сестра села на камне и распахнула объятия. Как мышь, зачарованная взглядом змеи, я шагнул навстречу.

Мое сознание, запертое в черепной коробке, билось там, словно израненная птица. Я хотел сбежать и одновременно больше всего на свете мечтал оказаться в ее объятиях. Словно мое Я раскололось на две половинки, и эти половинки одновременно кричали в моей голове.

Нет, нет, пожалуйста, только не так.

Да, наконец-то, спасибо, моя любовь, мой мир.

Несмотря на то, что мы всегда были рядом, я никогда не прикасался к своей сестре. Дело было не в том, что я не хотел. Наоборот. Я не мог перестать думать об этом. Я мечтал провести рукой по ее бархатной коже, зарыться лицом в мягкие, как весенняя листва, волосы. Но я не смел. Стоило мне протянуть руку, как она останавливала меня — жестом, взглядом. И я отступал.

Как же я ждал этого момента. Как же я хотел ее. Как же я мечтал, что все будет иначе.

Она обнимает меня. Я чувствую тепло ее объятий, запах ее кожи. Я словно тону в ней. Мне становится все равно, что на нас смотрят, на то, куда нас это приведет.

Я вижу только сестру.

***

Утром мне отрубили голову. Лезвие топора звонко ударило о камень, и кровь, хлещущая из моей шеи, смешалось с кровью моей сестры, оставленной здесь этой ночью.

Я видел, как сестра подняла мою голову и нежно коснулась губами лба. Глаза закрылись, и я провалился в долгий-долгий сон.

Я не видел этого, но все же помню, как мою голову зарыли в самом начале спирали. Через год над моей могилой выросло молодое дерево, и спираль стала чуть длиннее.

Я стал частью острова, частью леса, частью тропы и заповедного круга. Я чувствовал все, чего касались мои корни, и глаза мои были там, куда простирались ветви. Мир стал шире, больше, ярче. Я иначе видел воду, землю, воздух. Птиц, зверей, деревья, соплеменников. Даже моя сестра стала иной.

Теперь я не мог бы объяснить, в чем заключалась эта инаковость. Нет в языке людей таких слов, что смогли бы рассказать о вещах, открывшихся моим глазам. Я просто начал видеть истину. Я начал видеть сестру такой, какой она была всегда, просто мне это было недоступно. В ней скрывалось и все наше прошлое, и будущее. Я был лишь маленькой толикой этого.

***

Прошел год, за ним другой. Дерево, выросшее над моей могилой, протянуло тонкие ветви-руки к небесам. С приходом очередной весны оно зацвело, а тем же летом в первый и последний раз дало плоды. Когда они созрели, сестра пришла к дереву и сорвала один. В том миг, когда она вкусила их мякоти, все остальные плоды сгнили и осыпались, а моя сестра понесла.

Вместе с плодом в ее лоне, в наш маленький мир пришла смерть.

Один за другим соплеменники начали умирать. Старики оставляли этот мир спокойно и без лишних тревог, словно давно ждали этого. Младенцы засыпали и больше не просыпались и их матери долго рыдали над бездыханными тельцами, оглушая округу воем раненных зверей. Молодые юноши гибли на охоте, девушки — во время родов. Смерть не щадила никого.

Когда сестре пришел срок рожать, на острове кроме нее больше никого не осталось. Потяжелевшая, с несоразмерно огромным животом, она подошла к воде. В тот день, впервые за всю нашу жизнь, море разбушевалось. Ветер трепал деревья, обрывая листья, волны лизали камни, оставляя на граните белесые полосы соли.

Но даже буря не смела причинить вред моей сестре. Она вошла в воду невредимая, только ветер касался ее распущенных волос. Она заходила все глубже и глубже, и, когда волны сомкнулись над ее головой, буря стихла. Моя сестра исчезла, словно растворилась в пучине вод.

Море, лес, песчаный берег: на все легла рука тишины. Не пели птицы, не слышно было шелества листвы или шуршание прибрежного песка.

В воде стояло новое поколение людей. Они готовились выйти на берег и начать на нем новую жизнь. Впереди всех стояли мы с сестрой.

Спираль завершила виток.