Проклятый

Он сидел на обочине Северного тракта, под большим раскидистым деревом. Это дерево, огромный раскидистый мар, так не подходил этой северной земле, что Вейл невольно зауважал это дерево, сильное настолько, чтобы не скрючиться под холодными северными ветрами, а вырасти, выстоять и сейчас, в канун холодов, украшать золотом больших резных листов все пространство вокруг.

Вейл поднял лист и всмотрелся в него. Потом поднял второй. Машинально подметил общие черты и особенности каждого. Прикрыл глаза, подставил лицо солнцу. Наверное, в этой глуши можно было бы и открыто посмотреть вдаль, полюбоваться небом, горизонтом, дорогой, уходящей вдаль… Но привычка брала свое. Он не посмотрел. Все же была хоть мизерная, но вероятность того, что кто-то там на этом горизонте, но есть и с этим кем-то он встретится взглядом. И тогда...

Вейл отбросил листы в сторону. Думать о том, что случиться с этим человеком дальше ему не хотелось. Он обнял свои колени руками и умостил на них подбородок. Услышав шорох за спиной, он удивился, но не повернулся, только прикрыл глаза для пущей безопасности. Через секунду он услышал, как рядом с ним плюхнулась на землю тяжелая сумка, а потом и кто-то то ли упал, то ли сел. Звук получился довольно непонятным. Он вообще пытался обойтись одним слухом.

— Привет, — весело сказала девчушка, судя по голосу — в самом непоседливом возрасте.

Вейл замер. Может, она не разглядела знак на его плаще?

— Здравствуй, — голос не перестал источать веселье, но стал немного обеспокоенным.

Вейл оторопел. Чтобы ему здоровья пожелали?! Где это видано!

— Доброго дня? — теперь в голосе у девочки явственно сквозило замешательство и растерянность.

Вейл поперхнулся воздухом. Вот это точно можно было считать истинным чудом. Доброго дня ему явно никто не пожелает, даже если разумом помутиться.

Возле плотно закрытых глаз несколько раз махнули рукой, закрыв яркий солнечный свет. Значит, знак на лбу она тоже увидела. Ну вот сейчас она и смоется. Ну же...

И снова кто-то рядом уселся, не особо заботясь об элегантности данного движения.

— Ээх… Мало того, что глухой, так еще и слепой в придачу. Блин… Может, тогда так?

Вейл аж подскочил, когда девушка попыталась достучаться до него с помощью телепатии.

— Да ты что?! Совсем с ума сошла?! Ты что творишь?! Ты знака не видела, что ли?! Уши тебе оборвать и задницу надрать так, чтобы сидеть не могла! Танта, неужели не видишь, какую раззяву ты наделила даром? Или ты специально решила поиздеваться надо мной? Или...

Он резко развернулся и достал из ножен маленький кинжальчик. Протянув его девушке рукоятью вперед, он стал на одно колено и сказал, по-прежнему не открывая глаз:

— Убей меня, — голос был полон надежды и какого-то нетерпения. — Убей. Один удар в сердце. Или через глазницу. Как хочешь, убей. Я не буду сопротивляться. Пожалуйста.

Слышно было, что девушка оторопела. Кажется, она и дышать забыла.

— Да ты в своем уме? Я тебе не убийца и не преступница, я честная страница и предлагать мне такое крайне глупо! — девчушка лишь фыркнула, отступив от него на шаг.

— Поверь мне, за мое убийство тебя никто не осудит. Только спасибо скажут. Да тебя на руках носить будут! Прошу тебя, убей.

— Да не буду я тебя убивать! С какой стати мне тебя убивать? Хочешь умереть? Так убей себя сам!

Вейл опустил руки и весь сник. Значит, боги не смилостивились над ним, как он решил вначале. Она самая обыкновенная невнимательная дурочка, просто не понимающая, рядом с кем она находиться. Просто очень везучая дурочка, или очень добрая дурочка. Или и то, и другое одновременно.

— Не можешь, да? — сочувствующе сказала она. — А мне, значит, думал, будет легко тебя убить. Фиг. Не легко.

Вейл повернул к ней голову и сказал с надеждой в голосе:

— А может все же убьешь?

Девчушка вновь плюхнулась на землю.

— Ну вот что ты за человек? Ну вот объясни, зачем тебе умирать? Давай так… Я тебя убивать не хочу, ты не хочешь жить. Убедишь меня в том, что для тебя смерть лучше, чем жизнь — и убью. Но не раньше. Хорошо?

Вейл лишь кивнул. Вновь сев под дерево, он достал из кармана повязку и, завязав себе глаза, расслабился. Для верности еще и капюшон накинул так, чтобы лишь кончик носа и торчал, он вновь обперся об дерево. Вышитый на капюшоне знак все равно не дал бы никому принять его за простого слепца.

— Интересный знак… — сказала девчушка. — чего-то он мне напоминает...

Сердце у Вейла екнуло. "Мемна, не дай ей вспомнить, ради всех нас, прошу. Ведь если она не помнит знак, она не знает, кто я. А если не знает, значит, сможет убить."

— Нет, не помню. Ладно, начинай рассказ. Я внимательно слушаю.

Вейл усмехнулся. Она хорошо держится. Значит, и вправду очень добрая девочка.

— Для меня действительно лучше умереть, чем жить. У меня нет места в этой жизни. Я не смогу никогда жить среди людей. Я даже отшельником быть не смогу. Говорят, где-то на севере есть ледяная пустыня, где нет ни людей, ни животных. Пока я не встретил тебя, я собирался поселиться там. Но в том-то и беда этого плана, что питаться там будет нечем. И я умру. Это, конечно, радует, но меня пугает то, что смерть будет долгой и не самой приятной. Я не уверен, что мне хватит силы духа и я вернусь раньше, чем умру. Так что тебе лучше убить меня сейчас, — он замолчал.

Девчушка усмехнулась.

— Аргумент хороший, но я не уверена, что ты не можешь жить среди людей. И причем здесь животные?

А вот теперь нужно быть очень аккуратным. Очень-очень аккуратным. Иначе весь его хитроумный план лопнет, как мыльный пузырь.

— Потому что меня боятся, меня избегают и ненавидят. Ни один город, ни одна страна не дадут мне возможности жить. И убить тоже не смогут. Их ненависть… Их ненависть и не даст им убить меня.

Вейл тяжело вздохнул, погружаясь в воспоминания. Его ненавидели всегда. Да и зачали его тоже из-за ненависти, а не из-за любви. И мать, и отец ненавидели друг друга, но вынуждены были жить вместе, иначе… Иначе их семьи воевали бы до сих пор. Любимую отца и возлюбленного матери убили у них на глазах, чтобы они не сомневались, что это — единственный способ. Когда же пришло время зачать ребенка — супруги переступили через свою неприязнь, переступили — но не смогли забыть. Мать ненавидела его, но он выжил. Отец бил его — но он жил. Странности начали замечать тогда, когда он уже был подростком. Кто бы не взглянул на парнишку — испытывал неприязнь к нему. А стоило ему взглянуть на кого-то — и в его душе вспыхивала ненависть. Необоснованные побои, попытки убийства, все это сопровождало его всю жизнь. Но он выживал. И вот в их город приехал жрец. Увидев паренька, он упал ниц и расцеловал его ноги. Парень опешил. Жрец забрал его с собой и тогда только рассказал, что он — Вейл, воплощение бога ненависти. В его присутствии люди, ненавидящие кого-либо острее воспринимают свою ненависть, но и начинают ненавидеть Вейла. И лишь жрецы, которые могли наслаждаться ненавистью, могли находиться рядом с Вейлом, не теряя рассудок и не убивая друг друга. У него, как и у других богов, воплощенных в плоти, был свой храм. И первые лет двадцать он там и жил. А потом ему надоело. Его использовали для того, чтобы выявить ненависть, которая притаилась змеей в сердце и никак не проявляла себя, его использовали для того, чтобы узнать об истинных чувствах. Его использовали. И когда уходили — то уносили в себе ненависть. Это было страшно. Ненависть не исчезала, она лишь увеличивалась. Он устал. И тогда решил уйти. Совсем уйти. Взял кинжал и направил его себе в сердце. Удар был сильным, даже синяк остался, но убить он себя не мог. Это было благом и проклятием всех воплощенных в плоть богов — их мог убить только тот, кто никогда не слышал о их существовании. А учитывая то, что последние пару столетий весь мир стараниями воплощенных богов знал о их существовании — мечта о легкой смерти становилась несбыточной. С детства дети заучивали знаки, которые говорили о том, адепт какого именно бога находится перед тобой.

Вейл понимал это. И поэтому заранее озаботился о том, чтобы каждый, кто заметит его фигуру, убегал прочь. У каждого в сердце таится ненависть. А он — как хорошее удобрение для этого малого семени. Да, когда росток взойдет, его легче будет вырвать. Но как же тяжело это будет сделать… И если с обычной ненавистью это сделать можно, то с ненавистью к тому, кто есть само сосредоточение ненависти — нельзя. Поэтому и путешествовал он так, слепцом, по безлюдным местам и заброшенным дорогам. А если не получалось у него обойти город или село — по пустым улицам с наглухо закрытыми ставнями и дверями.

Тело постепенно сдавало, но недостаточно быстро. Без еды было хорошо. Но без воды он не мог. Так что… он шел. И вот сейчас он встретил ту, которая не помнила о том, что значит этот знак. Значит, она может убить его. Может, но не хочет!

— Нда… невесело тебе… — сказала девчушка, тяжело вздохнув.

И Вейл понял, что его беспокоило: девчушка шутя вскрыла его ментальную защиту и все это время копалась в его воспоминаниях! Руки опустились сами собой. Она не сможет убить его. Он готов был расплакаться.

— Да смогу я… смогу… Только я вижу выход для тебя из этой ситуации. И если ты снимешь повязку, ты тоже его увидишь. Давай, не бойся. На меня твоя сила не распространяется. Снимай!

Ослушаться ее он почему-то не решился. И посмотрел на мерцающий дымчатый овал чуть выше и шире собственного роста с легким недоумением.

— Хочешь уйти из этого мира? Вперед, шагай!