Позывной "Яга"

Усталый вороной конь понуро брёл по сумрачному еловому лесу, то одной, то другой ногой увязая в раскисшей от тёплых летних дождей почве. Закованный в рыцарские латы наездник изнывал от полуденной духоты. Его облачение хоть и неплохо защищало от разящих ударов меча или копья, но совсем не было рассчитано на долгие путешествия по жаре. Снять же его в одиночку было задачей почти невыполнимой, поскольку латы сильно стесняли движения. Да что уж там, просто слезть с лошади без посторонней помощи было той еще задачей.

Его верный спутник Жан погиб, увлечённый на дно безымянной речушки зазывными песнями русалок. Истосковавшийся за время долгого путешествия по женской ласке оруженосец кинулся в холодные объятия речных дев, едва только услыхал чудесное пение и разглядел в водной глади их обнажённые тела. Благо хоть посмотреть действительно было на что. Не снимая походного костюма, оруженосец с разбегу нырнул в воду и пропал. Поминай, как звали.

Рыцарь откинул тяжёлое забрало. Утончённые черты бледного худого лица выдавали в нем благородную французскую кровь, что подчёркивалось тонкими завитыми усиками, бодро вздёрнутыми вверх, чёрными, как смоль. Всадник разогнал налетевшую мошкару нервным взмахом руки и вытер струящийся со лба пот.

“И как эти русичи живут в таких болотах?” — устало подумал он. — “И ведь живут же мирно, с волками да медведями братаются. Никаких тебе благородных дворян, классового расслоения, эксплуатации угнетённых и прочих плодов цивилизации! Варвары, одним словом!”

Впереди, среди частокола еловых стволов, забрезжил просвет.

Рыцарь не спеша выехал на опушку леса. Чуть вдалеке, на пригорке, покрытом сочной зелёной травой, он разглядел небольшую избушку, сложенную из тёсаных брёвен и окружённую невысоким деревянным забором. Из печной трубы вился лёгкий дымок.

Подъехав к калитке, украшенной причудливой извилистой резьбой, рыцарь оторопел. На него уставились сверкающие мертвенным гнилушным светом глазницы двух посаженных на колья человеческих черепов.

— Кто. Таков. Будешь? — защелкали те челюстями, поочерёдно произнося слова.

— Тьфу, нехристь! — сплюнул рыцарь, набожно перекрестившись.

— Сам ты нехристь, — обиделся левый череп, сверкнув глазницами.

— Нечисть мы, — согласился с товарищем правый, клацнув зубами. — А ты кто таков?

— Кловис Дэ Бономме, — сглотнул рыцарь, не переставая осенять себя крестным знамением.

— Егоровна! — заорали черепа в голос. — Тут гость пожаловал!

Дверь избушки медленно отворилась, издав протяжный леденящий душу скрип, и на крыльцо, прихрамывая, вышла сухонькая, согбенная грузом прожитых лет, старушка в цветастом сарафане до пола и повязанном на голову платке.

— Ишь, ироды, разорались! — беззлобно проворчала она скрипучим голосом.

— Рыцарь! Французский! В гости пожаловать изволили! — затараторили черепа.

Старушка шумно втянула длинным крючковатым носом воздух, чихнула и, подслеповато щурясь, пробубнила:

— Уж и сама чую, что дух-то не русский, парфюмированный.

Кловис Дэ Бономме смущённо принюхался, стараясь уловить носом тот самый дух, о котором говорила бабушка.

— Мадам, — начал он, так ничего и почувствовав.

— Мадемуазель, — кокетливо протянула старушка, стрельнув в рыцаря яркими зелёными глазами, и, поправив платок, завязанный под острым подбородком аккуратным узелком, добавила:

— Не замужняя я.

— Мне б дорогу спросить, — решил не спорить Кловис.

Из-за приоткрытой двери выглянула растрёпанная лохматая голова крохотного мужичка, ростом не больше домашнего кота.

— Совсем бабка на старости рехнулась, — всплеснув покрытыми густой шерстью ручками, произнес он и от души сплюнул. — Тьфу, срамота!

— Сгинь, — шикнула на него бабка. Тот немедленно скрылся, хлопнув напоследок дверью.

— Эх, милок, — старушка сокрушённо вздохнула. — Тебе что, сказок никто в детстве не сказывал? Слезай, давай, со своего скакуна. Я тебя накормлю-напою, а после путь укажу да присоветую, может, чего путного.

— Excusez-moi, — смутился рыцарь, у которого от упоминания еды требовательно заурчало в животе. — Самому не слезть, а Жак, оруженосец мой верный, в реке утонул.

— Яга Егоровна я, соколик, — старушка ласково заулыбалась. — Русалки его утянули?

Кловис кивнул, опасливо косясь на сверкающие глазницами черепа, которые не сводили с него подозрительных взглядов.

— Вот жеж озорницы! — сочувственно вздохнула Яга.

По-стариковски кряхтя и шаркая лаптями, Егоровна спустилась с крыльца.

— Давай, благородный рыцарь, я тебе подсоблю, — сказала она и засеменила к калитке.

В конце концов, приложив немалые усилия, старушке все-таки удалось стянуть рыцаря с его лошади на землю.

— Пойдем, милок, — отдышавшись, сказала она и скрылась в избушке. Кловис Дэ Бономме привязал к забору скакуна и, сняв шлем, последовал за ней, громыхая доспехами.

Войдя внутрь, он оказался в просторном помещении. Пахло лесными травами, сухие пучки которых были развешены на бревенчатых стенах, покрывая их душистым ковром. На окнах красовались ослепительно белые кружевные занавесочки. Подоконники уставлены кадками и горшками с распустившимися цветами. Деревянная мебель сверкала новизной, как будто только вышла из-под рубанка умелого столяра. Вокруг ни пылинки. Чисто и уютно.

— Садись, соколик, — Егоровна кивнула в сторону стоящего у открытого окна стола. — Потчевать будем. Расскажешь, какая нужда тебя в наши леса да болота привела.

— Чаю заморского, индийского, будешь? — спросила она, доставая из-за угла печки пузатый самовар, блеснувший медным боком, и ставя его на стол.

— Бабушка, коньячку бы, — робко попросил Кловис. — Найдётся?

— А как же! — кивнула Яга. — Из самих княжеских погребов утянула.

— Срамота! — сплюнул появившийся из-за стоящей в дальнем углу ступы давешний растрёпанный мужичок. Ловко увернувшись от кинутого Егоровной веника, он тут же спрятался за печкой.

— Это домовой мой, Гришкой звать, — пояснила старушка. — По хозяйству помогает. Я ж здесь на вроде лесничего, за зверями да растениями приглядываю. А он по дому хозяйничает, пока меня нет.

Рыцарь с любопытством наблюдал за деловито суетящейся старушкой. Когда закипел самовар, Егоровна, жизнерадостно улыбаясь, водрузила на уставленный снедью стол початую бутылку коньяка.

— Уж не обессудь, рыцарь, рюмок не держим, — извинилась она и протянула Кловису глиняную кружку.

Рыцарь плеснул на донышко золотистого напитка, залпом выпил и закусил соленым огурцом, забрызгав стол рассолом.

— О, месье знает толк в извращениях, — хитро прищурилась бабушка, присаживаясь напротив. — Ну милок, сказывай, давай. Кем будешь?

— Кловис Дэ Бономме, младший сын маркиза Дэ Бономме, — приосанился рыцарь, откусывая исходящийся соком мясной пирог. — Состою на службе его величества короля Фурибона Второго Лучезарного.

— А сюда-то тебя каким лихим ветром занесло? — спросила Егоровна, наливая в фарфоровую чашку терпкий чай из самовара. — И где ты так складно по-нашему говорить-то выучился?

— Мой папа дипломатом в ваших краях был, — отозвался рыцарь, выуживая руками из стоящего рядом горшка мочёный груздь. — Вот я с ним по посольствам у вас всё детство и промотался. По-вашему лучше говорил, чем на родном. А теперь у меня цель благородная. Полюбил я дочь короля, прекрасную Шери. Да, вот, папа ее, против был. Сказал, коль руки его дочери хочу, то надлежит мне принести ко двору голову дракона. Но в наших землях славные рыцари уже всех ящеров порубили. А у вас, говорят, Горынычи трёхголовые водятся. Вот может, решил я, с Божьей помощью и смогу такого Горыныча победить.

Он залихватски взмахнул рукой, изображая могучий удар мечом.

— Ой, соколик ты мой ненаглядный, — сокрушенно покачала головой Яга. — Горынычей-то у нас совсем ничего и осталось, в Красную Княжескую Книгу занесён. Змей диковинный. Исчезающий вид.

Она наставительно подняла вверх крючковатый палец и продолжила, отхлебнув из чашки:

— Мы хоть и Сорбонн ваших Парыжских и не заканчивали, да кое-какой грамоте тоже обучены. Горынычи, милок, важную экологическую и политическую функцию выполняют. Численность богатырей на Руси-матушке регулируют. Расплодилось их, богатырей, стало быть, в последнее время видимо-невидимо, от безделья маются, того и гляди бунтовать супротив князя начнут. А князь-то у нас заботливый, о народе думает. Вот выйдет поутру на крыльцо, бутерброд с икоркой да маслицем откусит, да о народе как начнёт думать… Покумекал он с боярами да решил, что Горынычей трёхголовых охранять надобно. Численность, стало быть, восстановить. Чтобы молодцы добрым делом занимались, а не смуты устраивали.

Яга ласково посмотрела на загрустившего от её слов рыцаря, подливая тому коньяк.

— Ну чего приуныл, молодец? Авось придумаем чего, как с твоей бедой сладить. Ты, милок, пей да закусывай, не стесняйся.

Кловис одним могучим глотком осушил заполненную почти на треть кружку. В голове рыцаря разом закружилось, тело онемело, отказываясь подчиняться, и он, тяжело опустив голову на стол, захрапел.

Яга по-матерински взъерошила ему волосы, встала, наполовину высунулась из открытого окна, молодецки свистнула и, вернувшись на место, принялась ждать чего-то, дуя на остывающий чай.

На двор, тяжело вздымая кожистые перепончатые крылья и поднимая тучи пыли, приземлился трёхголовый ящер, размером с добрую ладью.

— Звала, Егоровна? — с трудом протиснув одну из массивных чешуйчатых голов в окно, спросил он, выпуская клубы дыма из зубастой пасти.

— Горыныч, ты, когда речи молвишь, не копти хоть, — заворчала Яга, разгоняя руками дым. — Потом избу проветривай после тебя.

— Не серчай, — ящер, смущённо задержал дыхание, но заметив спящего рыцаря, выдохнул в сторону и спросил:

— Кто это у тебя?

— Рыцарь это, из Франции, — пояснила старушка, пытаясь вытолкать голову ящера через окно.

— Вкусный? — поинтересовался Горыныч и осторожно попробовал на вкус закованную в железные латы безвольную руку Кловиса.

— А мне почем знать-то? — старушка щёлкнула пальцами по зубастой пасти.

— Ну и гадость, эти ваши французские консервы, — отплевываясь, зарычал змей. — Все зубы о них переломаешь.

— Дело у меня к тебе, есть, трёхголовый, — деловито начала Егоровна. — Хватай этого рыцаря да неси его на княжеский двор. Пусть князь его домой с конвоем отправит. А то, не ровен час, беда с этим Дэ Бономме у нас приключится. Сложит где-нибудь голову буйную, так сраму потом да скандалов международных не оберёшься.

Горыныч понятливо кивнул, вытащил голову наружу, чуть не снеся раму и свернув пару цветочных горшков. Под гневные взгляды Егоровны, он потоптался во дворе, приноравливаясь, просунул в окно лапу и, подцепив изогнутым когтем храпящего рыцаря за броню, вытащил того наружу.

— А ежели проснется, что с ним делать? Можно съесть? — ящер плотоядно облизнулся всеми тремя головами разом. — Как говорится, нет человека — нет проблем.

— Я тебе что сказала? — нахмурилась Яга, погрозив Горынычу кулаком. — Не проснется, до самой Франции, я ему в коньяк сон-травы добавила. Лично рыцаря в руки князю отдашь. И смотри у меня — проверю!

Зажав Кловиса под мышкой, ящер замахал крыльями, грузно оторвался от земли и медленно начал набирать высоту.

— Коня-то, коня забери! — крикнула вдогонку Егоровна, пригибаясь под потоками поднятого змеем воздуха.

Трёхголовый ящер заложил широкий вираж, разворачиваясь, и, спикировав вниз, завис над обезумевшей от страха лошадью, рвущейся с привязи.

— Ну, коня-то можно съесть? — прорычал он.

Яга вновь погрозила ему кулаком.

Перехватив задними лапами брыкающегося скакуна поперек спины и перекусив одной из голов привязанные поводья, Горыныч взмыл вверх, изрыгая из всех трех пастей разом языки пламени.

Яга вернулась в избу, как только выписывающий в воздухе замысловатые пируэты трёхголовый змей скрылся вдали.

— Ишь чего, басурмане удумали, — проворчала она, приводя в порядок разгромленный Горынычем подоконник. — Такую полезную скотину извести хотят. Своих-то всех угробили, за наших принялись.

— Тьфу, срамота! — согласился робко выглянувший из-за печи Гришка.