Пламя Души

Как порой странно жизнь раскладывает карты. Отмечает, каким путем следует пройти через лабиринты и витиеватые лестницы. А может, просто по гладкой шелковой стезе, с ее доброй улыбкой за плечом. Никто и никогда точно не мог дать ответ на вопрос — кто же на самом деле выбирает дорогу. Кто направляет невидимой рукой.

Так она рассуждала, глядя на то, как бежево-белые стены проплывают перед глазами и теряются в темноте.

После очередной операции София чувствовала себя, точно возвращенный к жизни мертвец, которого, оживив, оставили прозябать в душном склепе. В данном случае склепом ей была больничная палата.

Добравшись до нужной двери и кое-как умостившись на кровати, София наконец-то сомкнула глаза. Она должна была отдохнуть после осмотра.

К вечеру Софии было гораздо лучше, что она сказала дежурному врачу. Больше ее сегодня никто не побеспокоит.

Она выглянула в закрытое окно. Ей так хотелось оказаться снаружи. Там, где неоновыми гроздьями мелькают огоньки большого города, вереница стройных фонарных рядов, фары непрерывного потока машин.

Ей хотелось в полную грудь вобрать в себя ароматы ночного воздуха. Ощутить объятия холодного ветра.

Но все, чем она сейчас располагала, это больничная палата, твердая койка и пустая капельница. И ни единой души рядом.

Врачи и медсестры заботятся о других пациентах. А родители ее давно уже устали навещать безнадежно больную дочь.

Сколько София помнит себя, она была не такой, как другие дети. Она не могла носиться во дворе днями напролет, не ходила в садик, не пропадала в дружном гурте своих сверстников. Не играла с подругами в куклы, а с мальчишками — в войну, не ездила в деревню к бабушке…

У нее словно бы и не было детства. Только постоянные визиты врачей и нянь.

Конечно, сначала родители утешали и оберегали свое слабое чадо, подбадривали, что она вырастет и поправится. Да, они всегда поддерживали Софию, старались облегчить ее жизнь своей опекой и любовью…

Так почему же сегодня она одна в палате? Почему к ней никто не заглядывает, кроме заботливых медсестер или врачей? Почему она одинока?..

С возрастом понимаешь все больше и больше. Сложная и не всегда однообразная мораль становится явной. Ясным — ход мыслей близких людей или знакомых. Причины для их действий и решений. Иногда весьма суровых и сомнительных.

Так София научилась понимать и прощать своих близких и тех, кто окружал ее. Она знала, что невольно стала для них тяжелым бременем, ношей, с который справиться смог бы не каждый.

Родители были заняты, им приходилось много работать, чтобы зарабатывать на очередное дорогостоящее лечение или операцию своей дочери. А возможно, они давно уже сдались и просто не хотели наблюдать за тем, как жизнь медленно угасает в их единственном чаде. Возможно, они устали бороться, и София их в том не винила.

За окном начинало темнеть, и впервые Софии так сильно захотелось сбежать из унылой палаты и оказаться снаружи. Так сильно захотелось полюбоваться городским видом не с высоты пятого этажа, а на свободе…

София точно знала, что сегодня к ней никто не зайдет. Никто до завтрашнего утра не будет проверять ее самочувствие, сегодня самая унылая смена. Да и праздники скоро, на праздники обычно никто не мается с больными, их предоставляют самим себе.

«Настоящее искушение», — София перевела взгляд на двери палаты. Она недолго думала, прежде чем подскочила на ноги и рванулась к небольшому белому шкафу, где висела ее обычная одежда — скромное платье, светлый плащ, а в уголке стояли черные туфли.

Большая часть вещей Софии оставалась дома, хотя если рассуждать о доме, то весьма сложно было сказать, где именно он у Софии. Ведь большую часть времени она проводила в больницах…

Махнув на все рукой, София белой тенью миновала коридор, лестницу и даже вестибюль.

Когда шестиэтажное прямоугольное здание осталось за спиною, София со всех ног бросилась бежать в темноту. Вверх по холму, по одиноким улицам мимо фонарных столбов. Она бежала к террасе с балюстрадой, которую краешком глаза видела из своей «бойницы».

Оттуда должен был открываться чудесный вид на новые высотки и северную часть города. На сплетение улиц и черное небо.

Когда София добралась до вытянутой округлой площадки, она резко остановилась и запрокинула голову вверх. Долго-долго смотрела прямо на темный купол неба.

Впервые она выбралась из своей белой клетки. Впервые дышала свободно, полной грудью. И пыталась не думать о том, что может последовать за этим побегом. Ей хотелось жить этим мгновением, хотелось, чтобы оно длилось вечно…

Белое пламя далеких звезд, молоко широкой небесной тропы над головой и черные исполины высоток, что, точно пилоны, подпирают бескрайнее небо.

Все так красиво и так знакомо. Хотя с ее палаты открывался совсем не такой вид.

«Да, у красоты бывает несколько обличий, но если ты желаешь, чтобы я оплатила свое желание… Ведь всему полагается своя цена. Скажи мне, чем еще? Чем еще я могу и должна оплатить?..» — София потянулась к небу, загадывая про себя одно-единственное желание. Самое заветное и самое странное…

Правда, это для других оно прозвучало бы странно. Ведь София просила для себя не выздоровления, хотя именно его и должна была яро дожидаться, не богатства и не вечной славы. Но желания не принято озвучивать, и потому София всем сердцем прошептала его про себя, самим звездам, что мерцали в небесной выси.

И если бы площадка освещалась еще меньше, а соседние дома не резали глаза неоновыми и желтыми огнями, то, несомненно, София увидела бы, как звезды улыбаются ей, ее храбрости и упорству. Они поют ей и поддакивают, они услышали ее просьбу и согласились ее исполнить.

Вначале София не сразу услышала шаги. Она, прикрыв глаза, вслушивалась в умиротворенное дыхание ночного ветра. Старалась разобрать его тихий шепот.

Но когда поняла, что за ее спиной кто-то затаился, то резко развернулась лицом к ночному гостью.

Несколько мгновений она вглядывалась в темноту, прежде чем увидела высокий темный силуэт. Чью-то черную фигуру, что остановилась точно напротив и также изучает ее взглядом.

Это был незнакомый ей мужчина в длинном черном плаще. Жаль, что ночь скрыла бо`льшую часть его лица, но глаза София могла видеть, глаза — красивые серые и чистые, как зимнее небо на фотографии ее детского альбома.

Он смотрел на нее так внимательно, так пристально, словно где-то раньше им уже приходилось встречаться, и теперь молодой мужчина старался припомнить ее имя.

София точно знала, что никогда прежде этого юноши не видела, по крайней мере, взаправду.

А кто знает, возможно, им уже представлялось сталкиваться. В другом месте в другое время…

— Добрый вечер, — заговорил он первым, не спеша уйти прочь. Миновать фонарный ряд и балюстраду, оставить странную девочку в одиночестве на фоне свечей-домов и угольно-черных небес.

— Добрый вечер, — повторила София, осторожно кивая ему головой.

Она тоже не спешила уйти, сбежать от незнакомца в плаще, оставить городскую террасу и возвратиться назад в четыре стены больничной палаты.

Хотя знала, точно знала, что если срочно не примет лекарства, ей станет плохо и даже очень.

Но впервые страх боли уступил чему-то другому, чему-то, что заставило Софию стоять под северным ветром, смотреть на пока еще безымянного мужчину и ему улыбаться.

Он улыбнулся ей в ответ, и порой хватает взгляда, чтобы все понять.

— Я знаю, это прозвучит несколько странно и неожиданно, да пожалуй, глупо. Но… Не хотите прогуляться вместе со мной? — он снова заполнил тревожное молчание своим голосом, сделал шаг ей на встречу.

Впервые его точно влекло, подгоняло, подбивало приблизиться к кому-либо, заговорить и ответить. Да и на террасе он оказался по совершенно немыслимому совпадению. А может, это и не совпадение было вовсе. Может, он не просто бродил по ночным улицам, его вело сюда? Нечто неясное, необъяснимое, но от того не менее реальное, чем белый дымок вздоха, и ее тоненькая фигурка на фоне могучих домин, и эти яркие звезды. Их ведь тоже невозможно потрогать, прощупать.

— Хорошо, — просто согласилась София. Хоть наверняка соглашаться ей было нельзя, это опасно, это неразумно, это дерзко. Но ей так захотелось сделать в жизни хоть что-то, что-то опасное неразумное и дерзкое, хотя бы под конец...

Ведь нужно же наполнить чем-то пустоту, зияющую дыру, оставленную в груди Софии, незаметную для чужих глаз.

Никто не мог увидеть ее, понять ее природы или излечить. Но сама она чувствовала эту дыру, точно брешь в своем теле, болезненную глубокую рану.

Такая бывает, когда тебе приходится познать на себе предательство близкого, кого-то родного и нужного.

И София не знала наверняка, убивает ее физическая болезнь или вот эта дыра.

Они шли вдоль пустых улиц и непрерывно болтали друг с другом. То о городских красотах, то о живописи и фотографии, то о книгах, то о музыке. И казалось, что у них всегда были одни и те же интересы и одна и та же мечта. Увидеть мир таким, каким он есть, во всем его блеске и красоте. Ведь на самом деле ни одна фотография, ни одна картина не смогла бы раскрыть всего живого очарования гор и лесов, полей и моря, заката и рассвета…

Затем Даниил — его звали Даниил — предложил зайти в ресторанчик, который они как раз проходили, и поговорить за чашечкой чего-то горячего или бокалом чего-то крепкого.

София сразу согласилась, хотя это и было безрассудно с ее стороны. Только вот на самом деле ей не было чего терять. А кто знает, представится ли ей еще раз возможность пожить хотя бы немножко. Свободной.

— Раньше я еще ни с кем так не прогуливалась, и все, что могла, — это просто ожидать, — но София умолчала, чего. Не следует на первом же свидании, после часа знакомства закидывать кавалера личными проблемами. Пускай лучше не знает, что у понравившейся ему девушки осталось совсем мало времени.

— Я тоже, — Даниил тепло улыбнулся ей.

Он глоток за глотком опустошал бокал с вином, равнодушно осматривая полупустой зал круглосуточного заведения.

Как и большинство ему подобных, зал с рядами столиков и барной стойкой был украшен яркими лампочками и подвешенными на стене безделушками, что в слабом освещении было сложно разглядеть.

Царившая за прозрачными стенами атмосфера скорее навевала сонливость, чем ободряла. Единственной отрадой сумрачного помещения была громкая увеселительная музыка, что разливалась по всем углам из серых колонок.

Но вслушиваться в песни ему совсем не хотелось, напротив, — подозвать официанта и потребовать от того немедленно выключить неразборчивое бормотание и дать редким посетителям насладиться тишиной и отдохнуть… Где-то за спиной уныло протирал бокалы полусонный бармен, а за соседним столиком о чем-то болтала скучная парочка.

— Почему? — наконец-то София прервала начавшую пугать тишину.

— Почему? — он и сам не знал. И не мог знать. Ведь даже не подозревал, что на самом деле болел одиночеством и достаточно долго, чтобы с чистым сердцем смириться с ее соседством и перестать чувствовать неприятную пустоту. — Должно быть, так было суждено.

Глупое оправдание особенно здесь, сейчас, в ее присутствии.

«Суждено» — слово не просто знакомое Софии, ведь в отличие от врачей и их пациентов, что не уставали сетовать на собственные беды, она понимала истинный смысл этого понятия — приговора, зачастую оказавшегося невыносимо тяжелым...

— София, тебе есть где переночевать?

Он произнес это как-то слишком серьезно. Голосом проповедника, что привык выслушивать чужие проблемы и отвечать на них исключительно дельными советами.

Мгновение она сомневалась, уже чувствовала подступавшую все ближе неслышными шагами усталость.

А за ней, как обычно, последует новый приступ, и в отсутствие необходимых лекарств он будет куда болезненней и продолжительнее всех предыдущих.

— Нет.

Юноша лишь улыбнулся в ответ, не столько довольно, как понимающе. Видимо, с самого начала он только хотел познакомиться, не тая более никаких надежд.

Даниил повел ее прямо к новому высотному дому, быстро увел прочь с одиноких улиц опустевшего города. Предложил расположиться, а сам ушел на кухню сварить кофе.

София обернулась и проводила юношу — хозяина квартиры долгим и полным сожаления взглядом.

Говорят, что у судьбы все намечено, но как же жалко, ведь их встреча состоялась слишком поздно…

Она выглянула из окна — та самая многоцветная сцена из ярких огней, прозрачной подсветки соседних вышек и уличных фонарей.

Но выглядело все это искусственно, будто нарисованная умелым художником картина — поразительно детальная, но неживая...

Таким же она видела мир и из окна своей скромной палаты.

— Прости, что задержался, — заботливый хозяин возвратился в гостиную с большим подносом разных угощений и с двумя чашками ароматного черного напитка.

— Вот, — он протянул угощение юной гостье.

— Благодарю! — София скромно улыбнулась и забрала один из кофе.

Сняв верхнюю одежду, Даниил все равно остался одетым в черное. И это Софии показалось весьма забавным. Ее мрачный, но преданный герой.

Он стал рассказывать Софии о своей жизни до приезда в этот город, до их встречи на промерзшей ночной улице, о жизни, что прошла мимо, словно чужая. Не его, а просто чья-то жизнь...

Он не стал расспрашивать в ответ о жизни своей юной гостьи, просто молча отставив чашку с крепкой арабикой.

Тишина плотной занавесью опустилась на окрашенные стены, высокие окна гладкие двери и скользкий пол. Она принесла за собою настороженность. Что-то умалчивал он, что-то скрывала она — знакомая каждому влюбленному коварная недосказанность.

Именно она не единожды порушила чужие узы, даже самые долгие и прочные. Молчание не всегда было золотом — и София понимала это всегда. Но и излишняя откровенность может испортить любой праздник...

— Останешься? — вдруг предложил он.

Хотя раньше ей не приходилось сталкиваться с романтическими отношениями, и опыта ей набраться для свиданий было неоткуда — София точно знала, что означает этот простой вопрос.

«Однажды ты вырастешь и узнаешь… Ведь жизнь не станет отбирать все, не отдавая что-нибудь взамен». Даже заперев ее в проржавевшей клетке болезни и подвесив над обрывом скорой погибели, жизнь попросту не могла обделить ее, Софию, всем. Отняв время, она непременно должна была вручить ценный дар взамен, за всю боль и страх, что пришлось пережить той за годы...

Встреча — причина дышать дальше, до полного изнеможения слабого тела.

Пока клетка не отворится сама из-за проржавевшего замка или не распадется на части сломанными прутьями.

Ведь для чего-то она была рождена?

Так почему бы не сказать, что лишь для этого — для одной единственной Встречи. Один день, что родился под светом белой луны и фонарей, на широком мосту, укутанном нежной вечерней изморозью.

Ночь быстро пролетела на сизых крыльях. Заглянула в погашенные окна большого города, прокружилась напоследок в темном небе и растаяла.

Это была первая ночь, что досталась Софии от жизни в подарок, спокойная, свободная от белой клетки больничной палаты, полная того, что иногда называют любовью.

Для нее она означала новую надежду и радость.

Впервые она обходилась без капельниц и постоянного надсмотра бдительных медсестер и врачей.

Она была там, где хотела быть. Не испытывала ни сомнений, ни сожалений о происшедшем.

Наверное, так быть не должно, но когда на весах твоего личного бытия каждое мгновение взвешивается, как последнее, хочется вздохнуть полной грудью. Расправить невидимые крылья за спиною и вобрать все блага жизни, пускай это случится лишь единственный раз.

Песок времени постепенно приходит к окончанию в ее часах, скоро перевернутая стеклянная восьмерка опустеет, и тогда уже безразличными станут и мнения окружающих, и категории «правильно — дерзко».

Сейчас она просто хотела жить, снова хотела дышать, почувствовать себя нужной.

— Я приготовил тебе капучино. — Даниил уже успел побывать в соседней кухне и вернуться оттуда с подносом.

— Спасибо.

Перламутровый белый фарфор красиво поблескивал под розоватыми лучами восходящего солнца.

Они молчаливо согласовали друг и другом не обсуждать ночной близости, но София не могла не заметить, как изменилось отношение юноши к ней, и совсем не в сторону ухудшения.

Хотя, по сути, Даниил должен был посчитать свою новую, подобранную в ночном городе знакомую обычной простушкой. А он, напротив, казалось, был безмерно благодарен ей, и от этого в каждом обращении к Софии стала проскальзывать новая нежность.

Необычный юноша, необычная встреча и быстро зародившиеся между незнакомцами чувства — как было бы чудесно увековечить это в романе!

Но нет, у нее больше нет времени писать.

— София, — он отставил свою чашку на край тумбочки и заглянул в глаза своей новообретенной любви. Его голос вдруг стал серьезным: — Если тебе некуда податься, прошу… — Даниил неловко замолчал, впервые чувствуя себя настолько неуверенно, даже немного смятенно. Он не привык признаваться прекрасным мира сего в своих чувствах, должно быть, из-за того, что и признаться попросту не было кому… Но сейчас он очень хотел пересилить свою отрешенность и высказаться. — Ты можешь остаться со мной, в этой квартире. Я ничего не буду просить у тебя, — поспешил добавить он, но потом по взгляду Софии догадался, что это было зря. — Я сам позабочусь о тебе, — он замолчал, став напряженно ожидать ее ответа.

О, милый Даниил, если бы ты знал, что пожелал связать свою жизнь с той, что вскоре вынуждена будет покинуть чертоги этого мира и уйти...

Что бы ты тогда сказал, узнай, что повстречавшаяся тебе девушка смертельно больна?

София не успела дать какого-либо ответа и объяснить своему доброму благодетелю, почему вынуждена отказаться.

Боль, резкая боль пронзила ее грудь, прервала дыхание и стиснула сердце.

Девушка пошатнулась и повалилась на пол, тихо застонав от нового приступа боли.

Она была ей знакома, София давно привыкла к своей слабости… только вот Даниила вид страдавшей девушки просто шокировал.

София глухо заскулила, почти как щенок, которого вышвырнули на улицу в зимний мороз. Даниил мгновение следил за происходящим с удивлением, а потом метнулся к своей юной гостье.

— Что с тобой?! — он склонился над Софией, в ужасе наблюдая за ее муками.

Это впервые Даниил чувствовал себя так беспомощно и был столь сильно напуган.

Софии так резко стало плохо, и самое страшное, что он не знал, что ему следует делать, кого звать, как облегчить ее страдания.

— София, держись! — взмолился он громко, а сам бросился к телефону, по памяти набирая скорую.

Если кто-то и мог помочь, то это наверняка врачи.

Впервые на улицах не было утренних пробок, и машина приехала буквально за пять минут.

Вбежавшие в открытые двери врач и еще несколько медработников без лишних расспросов поспешили к больной.

И стоило одной из прибывших женщин ее увидеть, она тут же заголосила:

— София! София, сейчас все пройдет!

Она засуетилась. В руках ее уже был приготовленный шприц с инъекцией.

Врач тем временем старался успокоить и все объяснить мужчине, что вызвал их.

— Как хорошо, что вы нашли ее… — пробормотал он, настойчиво приглашая Даниила сесть. — Мы уже обыскались ее, думали заявлять в милицию! София обычно такая тихая и спокойная… ох, что бы сказали ее родные! — он все не унимался, хотя по взгляду юноши видел, что тот его не слышит.

— София сбежала из нашего отделения вчера ночью. Понимаете, она больна, тяжело больна. И ей ни в коем случае нельзя покидать палату! Но вы не переживайте, ее недуг не заразный, если, конечно, это вас так беспокоит.

Даниил снова смолчал. Он просто наблюдал за тем, как Софию грузят на каталку, как женщины и мужчины суетятся вокруг нее, перекрикивая что-то друг другу.

— Мы заберем ее, вот номер нашей клиники. Если хотите, можете навестить Софию. Думаю, она будет рада, — седовласый мужчина, что первым узнал в больной ту самую потерянную Софию, быстро протянул Даниилу визитку. Попрощался и ушел.

София казалась бледной и немощной, как никогда раньше. Жизнь точно решила прямо сейчас покинуть ее тело. Но самое неприятное, что Даниил участвовал во всем этом. Он видел, что она больная, и узнал правду, но не из ее уст, а из речей заботливого доктора…

Должно быть, это было то самое испытание, что ей решила преподнести жизнь.

Она нашла его и так быстро потеряла. Но это новое предательство пережить будет значительно сложнее, чем все предыдущие. Даже если она свыклась с одиночеством, даже если смирилась с болью…

София старалась не заплакать при нем, но затем двери квартиры закрылись, и знакомая фигура пропала с виду. Даниил не последовал за ней, конечно, она и не ожидала, что он станет.

Но сердце все равно предательски сжалось в груди, и слезы обожгли помутившиеся глаза.

— София, больно? — Светлана быстро сжала ее холодную ручку, участливо и заботливо, как и всегда.

Но ее любимица почему-то не отвечала, она просто продолжала глотать слезы и молчать…

Даниил снова остался в тишине своей съемной квартиры. В знакомом окружении дивана, стола, торшера и другой мебели. За месяцы своего проживания в этом городе он уже привык к этой обстановке, к уюту и теплу. Но сегодня ему было совсем неуютно, а тишина только еще больше раздражала.

Встреча с Софией, его глупое предложение и глупые надежды, страшная правда о ее болезни. Все калейдоскопом повторялось в его голове. Снова и снова нанизывая тревогу и обиду на сердце. Он не стал ехать за ней, не позвонил, чтобы спросить, как София чувствует себя, он собрался и поехал на вокзал.

Весь оставшийся день, точно призрак, он скитался по широким улицам, бездумно разглядывая городские пейзажи, и думал, думал и решал, что же ему делать…

Билеты уже лежали на его столе, исписанные и разрисованные узкие лоскуты фабричной бумаги. Числа и дата гласили, что поезд будет сегодня в десять вечера, но он никак не мог решиться воспользоваться ими, а из главного офиса благо все не звонили. Правда, Даниил не знал, радоваться такой задержке или, наоборот, печалиться.

Наконец он принял решение, схватил куртку и выскочил за двери съемной квартиры. Он должен проведать ее, увидеть Софию еще раз. Пускай она и обманула его.

Он отыскал ту самую больницу без труда, по чудному стечению обстоятельств она оказалась всего в нескольких кварталах от его съемной квартиры.

Даниил не стал брать такси, все равно в городе во время часа пик самый быстрый вид транспорта, не считая подземного, — на своих двух.

На улице уже темнело, и вдоль тротуара в один миг загорелась вся вереница фонарей.

Он целенаправленно шагал к входу в больницу, куда вчера увезли Софию, и радовался по себя, что запомнил фамилию лечащего врача девушки, хотя мало что понимал в те жуткие минуты, когда у Софии случился приступ.

А ведь он даже не уточнил, какая же болезнь досаждает ее. Только понял со слов врача, что она «тяжелая» и «не заразная». К сожалению, в современном мире великое множество таких вот «тяжелых» и «не заразных», и каждая из них завершается по-своему. Что именно было уготовано Софии, он не узнал, а возможно, просто побоялся узнать?

Ведь как же ему будет больно услышать, что понравившаяся ему девушка, возможно, проживет не долго…

Нет, снова эту боль и отчаяние он переживать не желал!

Тонкий силуэт в белом плащике стоял точно напротив старой двери. И даже в сумраке он узнал ее хрупкий стан, длинные медовые волосы и блеск голубых глаз.

— София? — позвал он, поравнявшись с девушкой.

Она кивнула ему головой, виновато улыбаясь, но не отводила своих глаз, выдержав его взгляд.

А Даниилу самому было сложно разобраться в своих чувствах, поэтому как именно он смотрел на девушку, с осуждением или ненавистью, сожалением или болью он не знал.

Но София твердо держалась возле него и не спешила уйти, возвратиться в свою палату, снова самоотверженно сбежав из больницы.

«Непоседа», — с улыбкой заметил про себя Даниил и почему-то обрадовался такому маленькому открытию.

Он бы хотел узнать еще что-то об этой бледной, но такой очаровательной и доброй девушке. Что-то еще, помимо ее имени и необъятного круга увлечений.

Как странно, София, оказывается, была бо`льшую часть жизни прикована к кровати, а так отчаянно интересовалась всем, к чему не могла дотянуться. Что не могла увидеть или почувствовать сама…

— Я хотел поговорить с тобой, — быстро сознался Даниил, дождавшись ее согласного кивка в ответ.

— Ты же можешь говорить? — быстро уточнил он, нервно сжав руки.

— Да, мне уже лучше, — тихо ответила София. И голосок ее был таким слабеньким, что он сразу догадался — стоять на ногах и болтать с ним посреди ночи стоит ей немалых усилий.

— Мы можем поговорить внутри, — учтиво предложил он и указал рукой на дверь. Но София отчаянно замахала головой.

— Нет-нет! Я хочу подышать, отдохнуть, — София остановила его руку, но не стала к ней касаться.

— Все равно меня скоро хватятся, — прошептала она и тяжело вздохнула.

— Да, понимаю, — согласился Даниил, заставив себя не сказать заготовленное «как безрассудно ты поступила вчера».

Софии и без его нотаций было несладко, и за один единственный день ее самочувствие видимо ухудшилось. И почему-то его это очень сильно беспокоило.

Странно, ведь с этой девочкой он знаком так мало. Не мог же он влюбиться в нее… или мог?

— Давно ты болеешь? — неловко уточнил он, рассеянно оглядываясь по сторонам.

Даниил совсем не это хотел узнать, но слова сами собой вырвались. София на его любопытство ответила печальной улыбкой.

— Сколько себя помню, — она пожала плечами, заметив, как широко раскрылись глаза юноши, как его черные брови поползли вверх.

Даниил уже приготовил слова искреннего сочувствия и, возможно раскаяния… ведь напрасно он так бросил ее, не поехал с ней в больницу.

Но его речь прервал шум, поднятый на улице.

Кажется, кто-то за кем-то гнался, при этом были слышны и ругань, и грохот машин, и затем несколько выстрелов.

— Что происходит? — София выглянула из-за плеча Даниила, встав на цыпочки.

Ей было любопытно, но и страшно. Ведь никогда прежде она не становилась свидетельницей потасовок. Видела их в фильме, читала о них в новостях.

Похоже, по вечернему городу друг за другом гонялись представители закона и преступности.

Притом разглядеть, кто убегал, а кто стрелял и кричал: «Стоять!» — было невозможно.

И те и другие были одеты в потертые куртки. Только вот двое мужчин убегали в обнимку с чем-то увесистым в мешке, а третий их догонял.

— Ограбление, — предположил Даниил, просто наблюдая за оживленным действием.

Тогда из-за спины преследовавшего вырисовалась еще одна фигура, коренастая, в черном, и она — тоже на бегу — стала целиться…

— Осторожно! — София не успела оттолкнуть Даниила, не успела предупредить.

Свист шальной пули и оглушительный хлопок сменились криком раненого.

Все происходило так быстро, что София не успела полностью прийти в себя. Погоня продолжалась, а перед ней больше не было Даниила.

Ее темноволосый друг словно бы провалился под землю…

Люди разбежались, громко крича и пререкаясь, угрожая друг другу оружием, а София наконец-то осмелилась опустить глаза.

Мгновение она стояла неподвижно, как свеча, силясь прийти в чувства, обрести хоть какую-то опору под ногами. А следующее уже сидела на сером асфальте и прижимала обе руки к неподвижному Даниилу.

Он был ранен. Тот, кто стрелял, прицелился и попал не свою жертву, а в совершенно непричастного к делу простого прохожего!

И этим прохожим вдруг обернулся Даниил…

София не могла дышать, она не могла ни о чем думать, ни кричать, ни плакать. Ужас сковал ее тело, накинул стальные путы на сердце страх.

Она вмиг позабыла и что больна, и что ей было плохо и холодно, и что за ее спиною высится городская больница.

На шум никто не сбегался, не было на улице обычных зевак, да и просто горожан не было.

В этот страшный час она осталась совершенно одна. Один на один с новой бедой.

— Даниил, нет, прошу… — зашептала она очень тихо, осторожно тормоша неподвижное тело, старясь перевернуть его лицом к себе.

Но юноша не двигался, не отвечал ей, он даже не дышал…

«Я бы все отдала…» — промелькнуло в помутненном сознании. Ни двигаться, ни говорить вслух София просто не могла. Ей стало вдруг так тяжело и больно, что слабое тело и вовсе отказывалось служить ей.

Она снова прижала руки к его окровавленному плащу, и тогда…

Всплеск белого и красного вырвался прямо из-под ее пальцев, ослепив девушку ярким свечением.

Она широко открытыми глазами наблюдала за тем, как свет и тепло стекают с ее рук прямо к Даниилу. Как свет вокруг его неподвижного тела все разгорается, мерцая, точно пламя… живое пламя.

А с тем, как его становилось все больше и оно становилось все ярче, сердце в груди самой Софии ощутимо слабело. Только она не обратила на это внимание.

Даниил вдруг зашевелился, он дрогнул и глубоко вздохнул. Стал приподниматься на руках и долго-долго смотрел в бледное лицо Софии.

Пламя все еще выплясывало вокруг них яркими лентами красного и желтого. Оно мерцало и разгоралось, точно светлячок, в темноте окрасив двери больницы и несколько ступенек в багрянец и белизну.

— Что это… — наконец-то Даниил заговорил.

Он внимательно осмотрел себя. Боли не было, да и раны, похоже, тоже. Кровь больше не сочилась, а ему в ладонь просто выпала свинцовая пуля.

— Пламя… — шепотом ответила София, обратив на себя растерянный взгляд молодого мужчины.

Он не знал ни что ему думать, ни как относиться к чудесному исцелению и этим магическим огням. Потому София с тяжелым вздохом заговорила снова.

— Теперь… теперь я понимаю, — она незаметно прижала руку к сердцу.

— Оно всегда было во мне… жила во мне вся эта сила. — Ее глаза очертили круг. Свет уже начинал потихоньку угасать, уступая кружевной темноте вечера.

— Этот огонь может сжечь мое тело дотла, — прошептала девушка нечто такое, во что было так сложно поверить. Она точно бредила, но Даниил не мог ни отрицать, ни соглашаться.

Только что на краткий миг его дыхание прервалось, казалось, навсегда. Но каким-то непостижимым образом он снова мог дышать.

Он глядел на бедную Софию, на ее дрожь и не мог понять как… даже если поверить в ее сказку о пламени, как же такой жар мог вместиться в это тщедушное тельце. Точно не он только что видел собственными глазами фейерверк света и тени.

— Должно быть, потому я болела… ведь вынести это пламя в себе сложно и опасно. Оно томилось во мне так долго, а я даже не подозревала, что могу...

Даниил ничего не отвечал, он растерянно смотрел в голубые глаза и никак не мог вместить всего происходящего в рамки своего мира, своего понятия о мире.

Безнадежно больная девочка спасла его? Излечила?

— Прости, София, — он покачал головой, сжал ее руку и… отбросил ту в сторону, сам поднявшись с твердого асфальта больничного крыльца.

— Я должен подумать, — восхищение и благодарность в его голосе и взгляде исчезли, когда трезвомыслие взяло верх над чувствами.

Это были последние его слова, он помог девушке вернуться в больницу, сам открыв для нее двери, развернулся и оставил в приемной. Он быстро ушел прочь, ничего никому не объяснив и не попрощавшись.

В голове его царил настоящий хаос — клубок спутанных громких мыслей, что никак не хотели складываться в одну картину.

Он думал и когда приехал домой, разглядывая свое отражение в зеркале, убедившись, что почему-то жив...

И когда лежал на диване в полумраке и глядел в потолок, и когда раздался звонок мобильного.

— Да, слушаю, — бросил он в трубку с завидным безразличием.

Голос по ту сторону невидимого провода сообщил ему, что его повышают и переводят в другой город. То самое долгожданное повышение по службе, только вот переехать он должен будет на этой же неделе.

Должен уехать из этого шумного чудного города, в котором жила София. В котором она так медленно умирала...

Это большая возможность, тем более что вещей собирать ему не нужно было. Он всегда жил налегке без лишнего нагромождения приятных мелочей.

Не раздумывая, Даниил согласился, упаковал чемоданы за час, без разбору швыряя туда все, что видел, все, что попадалось под его руку.

Он не торопился, но, казалось, спешил убежать, и почему-то не ответил на входящий звонок уже от Софии.

А через час он уже стоял возле окошка кассы, выкупил билеты и спустился на нужною платформу.

Он впервые в жизни принял такое поспешное решение, не обдумывая его и не взвешивая. Правда, он почти и не мог думать. Мысли блуждали далеко… а сердце было еще дальше.

— Подождите! — тонкий голосок окликнул Даниила, когда он уже подходил к открывшимся дверцам вагона.

Даниил обернулся, встретив взглядом несущуюся прямо к нему одинокую фигуру в белом плаще. Он уже видел эту девушку. Она приехала на вызов из той больницы, из которой сбежала София.

Но имя ее он не помнил, вернее, не запомнил тогда, пораженный страшным известием о здоровье своей «возлюбленной».

Светловолосая молодая женщина добежала до него и остановилась, стараясь отдышаться. Ее взгляд дрожал, и руки почему-то тряслись.

— София! Она!.. — женщина запиналась от сбитого дыхания, но, прижав руки к груди, смогла выдавить из себя слова. — Плохо… она, она умирает… — вскрикнула под конец медсестра и вонзила свой взгляд в серые глаза мужчины.

Даниил только подернул плечами, проглотил тяжелый вздох и ответил:

— Простите, мне нужно ехать, — только и сказал он, обернулся к двери и молча зашел в серый вагон.

Можно ли сбежать от своей судьбы на поезде? Уехать настолько далеко, что твое предназначение не сумеет тебя догнать, не найдет. Или же это неотвратимо, предрешено? Неизбежно?

В мире не бывает случайных встреч. Вообще ничего случайного.

То, как они повстречались два дня назад на террасе у балюстрады, — разве это не было чудом? Самым настоящим, живым чудом? Короткое мгновение счастья — и облегчение в груди. Словно сердце наконец выпустили стальные тиски одиночества. Словно бы он наконец обрел то, что так давно, так безуспешно искал.

А теперь что он делает? Уезжает от своей Любви, меняет единственную встречу, единственный шанс — на страх, на сомнения, на отчаяние.

Рука потянулась к телефону, в ней был номер юной девушки, что оказалась смертельно больна. Но это была не просто встреча. Это была его Встреча, его Судьба.

«Остановите поезд, я сойду», — он угрюмо улыбнулся, вспомнив слова не то песни, не то просто чей-то точной фразы.

«Чувствуешь эту боль в сердце? Это раскаяние», — шептала ему на ухо вездесущая и всегда бодрствующая совесть.

А ведь он так легко и решительно уехал, просто развернувшись спиной к взволнованной девушке, сообщившей ему столь неприятную новость.

Она умирала… должно быть, тогда, услышав эту весть, у него случился настоящий шок. Ведь он почему-то не смог ответить. Не нашел ни одного подходящего слова.

А глухая боль уже отстукивала в груди вместо сердца.

Прозвучал еще один гудок и двери закрылись, он, как и многие другие, прошел к своему указанному в билете месту и выглянул в темное окно. Там, в голубых сумерках и белом фонарном свете дрожал под ветром худощавый силуэт медсестры. Женщина смотрела на него через стекло и, должно быть, испытывала к нему глубокое отвращение.

Конечно, ведь он убегает, так же как и другие. Бросает свою девушку, хоть на самом деле роман их был краток, как страница блокнота.

Поезд двинулся. Цокот колес оповестил о том, что скоро он покинет этот город, оставит нерешенные проблемы, связи, знакомства и даже… любовь за плечами. Отложит свои воспоминания в большой пыльный мешок, побитый дырами и выцветший от времени.

Сможет вздохнуть с облегчением, если совесть не замучает. Но ведь и совесть можно подкупить...

Колеса стучали по железным рельсам, еще один гудок — и платформа отъехала достаточно далеко, чтобы фигурка незнакомой женщины пропала из виду, как и многое другое, осталась за плечами, в прошлом...

Он не мог спокойно сидеть, потому поднялся и выглянул еще раз в ночь.

Что-то камнем давило его сердце и тревожно звенело в голове.

Какая-то навязчивая, назойливая мысль, может, это просто голос совести?

Такой тоненький, пронизывающий и требовательный.

«Я убегаю», — осознал он наконец, хоть и не мог, еще не мог согласиться с тем, что делал, принять вину и ответственность за свои поступки.

Работа… работа… командировка — оправдывался он перед собой, но слова не достигали сердца.

Ее лицо — вот все, что он мог видеть. Она смотрела на него голубыми глазами из темного стекла, из ночного неба, из белых фонарей.

Она осуждала его или уже простила? Ведь в тот самый страшный момент, когда ей будет больше всего нужна его рука, его слова, его присутствие, его не будет! Он покинет город и так и не проводит ее, не поговорит в последний раз...

Он никогда и никого не любил… и вот наконец когда он узнал, что это за чувства, как они важны, что они наполняют жизнь смыслом и делают его целостным, он оставляет свою единственную любовь на одинокую смерть. В холодной белой палате, без родных и близких.

Неужели он зверь? Неужели в его душе не осталось и места для лучика света, для сочувствия? Ведь он даже не злился на нее за эту неумышленную ложь.

Она не хотела ранить его правдой о своей болезни, а он ранил ее своим уходом...

«Что в жизни самое важное? Ради чего я живу?» — задумался Даниил, наблюдая за тем, как мелькают за холодным окном прощальные огни вокзала.

Он прежде не спрашивал себя, просто жил и все, плыл по течению, что несло его, как он думал, к большой воде. Но теперь… теперь у него появился повод задуматься.

«Неужели я брошу ее, и последнее, что я буду помнить о ней, это ее слезы?»

Что в жизни самое главное, ради чего стоит топтать землю и дышать воздухом полной грудью? Бежать куда-то, ездить, стараться, цепляться за мир. Безумный мир.

Рука сама потянулась к рычагу, закрашенному под цвет стен вагона.

Не раздумывая больше, он потянул его вниз. Послышался свист, глухой гомон, толчком его потянуло к серому полу, ударило в плечо.

Колеса заскрипели, осыпая рельсы брызгами искр, из купе послышались тревожные возгласы. Из противоположной стороны вагона к нему спешил проводник.

Но дверь уже раскрылись, и Даниил, не объясняясь, спрыгнул с вагона на твердую землю.

Он не опоздал остановить поезд, что не успел набрать скорость, и ручник сработал. Как хорошо, что не опоздал…

Даниил бросился к платформе по узкой грунтовой тропке, заскочил на лестницу и просто перед собой увидел светлое лицо той самой девушки.

Она улыбалась и тянула ему руку.

— Вы молодец! — похвалила она, дав время мужчине отдышаться. — Пойдемте, я вас подвезу.

Светлана пошла вперед, показывая дорогу из вокзала.

Даниил даже не оглядывался, спеша следом за медсестрой, не переставая корить себя. Он поступил с ней так подло, так низко, что не узнавал себя.

Как же стыдно будет ему смотреть в эти голубые глаза! Но ведь невозможно убегать вечно от себя и совести. Вот и он убегать больше не мог, когда понял, что может потерять ее навсегда и больше никогда не увидит.

В больничных коридорах метались люди в белых халатах. Что-то происходило...

Светлана остановила пробегавшего мимо них юношу с бланками в руках.

— Подожди, что стряслось? — требовательно спросила она.

— У нас срочная операция! У заведующего Броского, — протараторил молодой медик, глазами бегая по узкому коридору и выказывая всем своим видом нетерпение.

— А кого оперируют? — забеспокоилась девушка.

— Софию, Софию Белую, — он бегло взглянул на бланки и прочел верхнюю фамилию.

Даниил пошатнулся, услышав имя. Снова его сердце словно щипцами сжали в груди. Должно быть, оно обливается кровью прямо сейчас.

Юноша уже убежал, прижимая к себе бумаги.

— София, — покачала головой его проводница.

— Я должен ее увидеть! — взмолился Даниил. Он схватил женщину за руку и заглянул ей в глаза с таким отчаянием, словно именно от ее ответа зависела вся его дальнейшая жизнь.

— Перед операцией? Ее уже готовят, — засомневалась медсестра.

— Пожалуйста, я должен, — настаивал Даниил.

Светлана отказывалась, вздыхала, но затем сдалась.

— Пошли, — она махнула рукой и снова стала указывать дорогу, теперь по больничному крылу через лабиринт серых и белых коридоров, что дышали пустотой и холодом.

Неужели ей приходилось жить в таких страшных условиях? Неужели здесь София провела львиную долю своего детства и отрочества? От этих мыслей Даниилу становилось не по себе.

Светлана остановилась напротив палаты, быстро открыв для гостя дверь.

София неподвижно замерла под белым одеялом.

Она была такая бледная и сонная, словно привидение, но Даниила передернуло от одной этой мысли. Страшной мысли.

Он опустился у ее койки и сжал руку немощной девушки, прохладную и тонкую.

— Даниил, — прошептала София. Кажется, она уже засыпала от предварительного укола для наркоза, но старалась держаться.

— Прости меня, — Даниил сжал ее нежную кисть и прижал ладошку к своим губам. Но только на эти два слова ему хватило дыхания. Все остальное, как обычно, осталось в мыслях и глазах.

Хорошо, что София все понимала, пускай и через пелену забытья.

— Ничего, Даниил, ты же вернулся, — она улыбнулась, так как когда-то в полуночном свете у балюстрады.

Одной этой улыбкой запечалившись в его сердце, должно быть, навсегда, как и взглядом.

— Я не хочу тебя терять, не сейчас, — признался Даниил, а прежде ему никогда не приходилось ни в чем объясняться. Он жил просто, ни о чем не сожалел. Хоть и знал, что чего-то его жизни сильно не хватает. Он не тревожился понапрасну, не глодал себя частыми мыслями о вечном.

Точно лист на огромном дереве жизни, он не задумывался ни о чем, склонялся, когда дул ветер, и был готов в свое время опасть к стуженой земле, отправившись в другое место.

А теперь, теперь у него появился смысл. То, чего так явственно не хватало его бесцельной жизни. Есть, за что уцепиться, что бояться потерять, за что сражаться со всеми ненастьями, есть, кого защищать...

Как же все это на самом деле просто!

Всю жизнь искать смысл и вот так легко его получить, держать в трясущихся руках.

— Сейчас, когда я наконец обрел тебя, — обрел смысл идти дальше… — но Даниил не смог завершить фразу. Улыбка Софии смазалась, задрожала, и девушка вдруг соскользнула к большим белым подушкам.

Она дышала тяжело и учащенно, точно задыхалась.

Даниил в ужасе вскочил на ноги и стал кричать, точно зная, что за дверью дежурят медсестры.

— Сюда! Скорее! Ей плохо!

В небольшую светлую комнатку тут же ворвались две женщины, и у обеих было одинаково озабоченное выражение лица.

Обе сестры в одинаково белых помятых халатах устремились к кровати пациентки. Одна схватилась за руку, измеряя пульс девушки, другая стала разглядывать зрачки глаз.

— Она… — Даниил страшился следующих слов, точно удара ножа.

Это страх перерос в отрицание, а оно мгновенно перелилось в пламенное желание.

Существует огонь, что невозможно залить водой… не на огне ли держится свет, не на вере ли? Вере в то, что не поддается описанию, но в чем рано или поздно можно убедиться.

Желание бывают огнем, яркой вспышкой души, что зажигает, кажется, сам воздух, само пространство. Если они чисты и бескорыстны.

Но это легенды, слова… в тот миг для него хватило и таких слов.

Малейшей возможности хватиться за что-нибудь, чтобы удержаться.

Даниил выхватил руку Софии из заботливых пальцев медсестры и взглянул в ее глиняно-бледное лицо. Он бы заплакал, знай, как это делается.

— Я сожалею...

— Отпустите ее руку! — закричала темноволосая женщина, старясь оттащить Даниила за плечи, вот только он никуда не уходил.

Может быть, он тогда шептал? То самое желание — искорку, вспышку, волю шептал, чтобы она могла его расслышать?

И она, похоже, расслышала. Глаза Софии раскрылись, они прояснились и обратились к нему. Губы снова задрожали, но теперь уже от улыбки. А ладони ее обжигали точно два белых уголька.

— Я тоже хочу… теперь хочу… жить, — прошептала она так тихо, что расслышать ее мог разве что ветер, беспокойно носившейся за темным окном.

— Теперь мы будем вместе?

— Да.

В этот день чистое пламя, пробудившееся в одной из душ, разгорелось с такой силой, что сумело возвратить древнюю легенду к жизни вместе с жизнью любящего сердца.

А другие только разводили руками, в конце концов, им сложно было поверить в сказку, не пойманную их взглядом, их умом.

Но для Софии эта сказка стала началом, заглавной строкой в ее собственной книге.