Маковое поле

— А правда, что когда вы умираете, то превращаетесь в цветы?

Обветренные мужские пальцы ловко управлялись с цветами, бережно, лепесток к лепестку, вплетая стебельки в венок. Не примяв ни единого листочка, так же бережно выбирали следующее соцветие из пёстрой россыпи васильков и ромашек. Девушка собирала их поутру, пока передник не стал влажным и прохладным от росы.

— Глупости всё это! Чего только люди не придумают? Кровь у нас всех одного цвета.

Ланка с завистью смотрела как грубые, но так ею любимые руки быстро и безупречно создавали неповторимое плетение. И не беда, что на левой не хватает двух пальцев. Зато как страстно и трепетно они прижимают ночью, от одних воспоминаний Ланку бросило в жар.

Эльфы здесь поселились давно. Они тихо и мирно жили на том берегу Ижицы, что за берёзовой рощей.

Ланка заприметила своего эльфа совсем малявкой на одном из летних праздников. Они с подружками тихо притаились в орешники и, попеременно хихикая, наблюдали, как веселятся взрослые. Ланку так и подначивало выскочить из укрытия и тоже сигануть, подобрав подол юбки, через пылающий костёр. Считалось, что так очищаешь душу.

Девушки часто гуляли с красавцами-эльфами, но дальше лунных прогулок в березняке дело не заходило. Местные парни смотрели косо, но драк не затевали. Да и полукровок здесь ни разу не рождалось. Так и жили.

— Смотри, смотри, с кем Лиска отплясывает, какого красавца отхватила, — шептала Барсучиха, жуя пирожок, прихваченный загодя из дому. — Ой, хорошо!

Ланка зачарованно смотрела на парня. И от чего так хочется повыдёргивать жидкие волосёнки Лиске? От чего так бешено колотится сердце? Ланка прижала ладошки к покрасневшим щекам, искоса глядя на подружек: не заметил ли кто её смятения?

Резко оборвался мерный стук бубна, запоздало умолкла дудка-затейница, оставляя последнее слово за собой. И девушки повели хоровод, плавно выводя мелодию чистыми голосами. Те сливались, перекликались и делились где-то высоко в летнем небе.

— Всё, сейчас гадать начнут. И мы пойдём. А вдруг получится?

Подружки днём сделали небольшие венки, украсив их, кто бусинками, кто лентами. И теперь каждая надеялась увидеть в сплетённом круге солнца свою судьбу. Ланка придирчиво окинула взглядом свой и вышла из кустов. Она, как зачарованная, подошла к эльфу, сидевшему подле костра с друзьями. Неловко водрузила своё творение на его светлую голову, быстро и по-детски поцеловала удивлённого парня в губы и тут же, тихо взвизгнув, бросилась наутёк.

Ох, как быстро её несли ноги через чащу! Как пылали от стыда щёки! Как глухо выплясывало внутри сердце! И как щедро отстегала хворостиной матушка за подобное самоуправство. Ланка и не пискнула, только до крови прикусила губу. Оно того стоило. С Лиской, по словам подружек, златокудрый эльф в березняк не ходил.

Отец с братьями только посмеялись:

— Отрасти наперёд такое богатство, как у Лиски, и с тобой Нэль отплясывать будет.

Какое именно «богатство» должна отрастить, Ланка так и не поняла. Ведь её коса уже была в два раза толще, чем у рыжухи. А спрашивать у кого-то девочка не решилась, ещё больше засмеют. Но теперь она знала, как зовут её эльфа и от этого сладостно щемило где-то в груди.

Интереса своего больше напоказ не выставляла. Напротив, старательно обходила остроухих стороной. По-взрослому — гордо вскинув голову и плавно покачивая бёдрами. Ей не терпелось дошить понёву, кропотливо расшитую золотыми нитками. Скоро, если верить подружкам, Ланке позволят её носить.

Нэль долго не появлялся по эту сторону Ижицы. Объявившись же, всегда был задумчив и серьёзен.

Его Ланка не замечала с особым усердием.

***

Через год на подобном же празднике в летнюю ночь Нэль что-то ласково нашёптывал чернявой Улине. Та морщила носик и заливисто хохотала, накручивая на палец кончик смоляной косы. Перед её «богатством» трудно было устоять.

Ланка серой тенью притаилась в березняке. По бледным щекам, одна за другой, скатывались слёзы. Ей хотелось выть, свернуться в клубочек и забиться в самый глухой угол чащи. Она даже венка не сплела. Знала, кто её суженный, и другого быть не может.

А эльф ушёл с праздника один. То ли побоялся грозных взглядов Улиных братцев, то ли не впечатлился красой девушки.

Венка так ни от кого и не принял.

— Твоего ждал, — посмеивались подружки.

Ланка давно не обращала внимания на пересмешки. Глупо.

А осенью пришла весточка о скорой женитьбе её эльфа.

Ланка собралась топиться. Даже надела лучший сарафан с васильковой вышивкой на груди… Но, постояв на берегу быстротечной Ижицы, передумала. Судьба русалки её не утешала. Вволю наплакавшись в золотистой роще, ополоснула личико студёной водой, переплела густую косу и отправилась домой. Время доить Зорьку.

***

А потом пришла война. И эльфы с этих мест ушли. Пропали за одну ночь, оставив дома и посевы.

«Может, так и лучше», для себя решила девушка. Не придётся любоваться на молодую жену Нэля.

Вместе с войной пришли голод и хворь. Последняя прибрала с собой матушку. Та несколько ночей металась в бреду, тяжко дыша и стеная, а потом затихла. Лана боялась подойти к постели и поднести к пересохшим губам зеркальце.

Матушка неожиданно открыла глаза, взор её был ясен и печален. Поманила пальцем:

— Не к добру любовь твоя, Ланушка. Через меру сильная.

И отошла. Оставив то ли благословение, то ли проклятие.

Братья один за другим ушли в лес. Отец люто запил. Казалось, что жизнь кончилась. Вот тут и самое время топиться, ан нет. Не переломить волю Ланки к жизни, она как ивовый прут: сколько не гни, всё равно извернётся да выпрямится. Одному была рада, что Нэль её такой не видит. И «богатство» что-то не спешит отрастать, ей уже восемнадцатая весна пошла. Подружки «щепкой» дразнят. Хотя сами отощали, без слёз не взглянешь.

А потом война закончилась. Промчалась смертоносным вихрем, искалечила судьбы и притаилась, как зверь в норе, вдоволь насытившись людской болью.

Жизнь постепенно возвращалась в привычную колею.

***

Их никто не ждал, но они вернулись. Однажды зажегся огонёк по ту сторону реки.

К осени вернулись многие: кто с семьёй, а кто один, с потухшим взором. Воротился, заметно хромая, и Нэль. Война оставила на нём особую метку, изуродовав лицо, испепелив душу. Подружки только охнули, а Ланка проревела всю ночь, молясь всем богам, каких знала. Ни себя оплакивала, ни его, а души тех, кто развязал войну.

Но теперь можно сплести самый красивый венок и поднести, как полагается, любимому. Вот только он не пришёл на гульбище. Как не ждала девушка, как не наряжалась, а всё зря.

Со злости бросила венок в костёр — значит, не быть ей замужней.

Ноги несли сами, руки онемели, деревья качались серыми тенями, а в голове шумело. И судьба русалки не казалось такой уж горькой.

Хрустнула за спиной ветка, Ланка вздрогнула и застыла. Наверное, опять Журка следом ходит. Мельников сын который день проходу не даёт. Всё пряниками, бусами янтарными заманивает да сватов грозится прислать. Не бывать этому! Ничьей Ланка не будет!

— И моей не будешь? — ласково спросили за спиной и обняли за плечи. — А кто венком меня отметил ещё четыре весны назад?

Что было потом, не трудно догадаться. Ланка всё боялась открыть глаза, вдруг всё исчезнет, как дурман. Ох, страшно!

***

Не исчез. Сидит, для неё венок плетёт. Иногда взгляд от работы отрывает, искренне улыбается. И нет для Ланки никого красивее. Пусть и с изуродованным лицом, а всё ж её.

— Вечером к отцу твоему на поклон приду, жди.

— Негоже вечером. Утром приходи, чтоб солнце красное свидетелем было.

Засмеялся, головой покачал:

— Я не суеверный. Утром так утром.

Счастливы влюблённые, счастливы и беззаботны. Вот и сейчас мельниковых сынов не заметили, а потом уж поздно было. Те тихо вышли из чащи и двинулись на эльфа. Журка, с перекошенным лицом, впереди всех.

— Беги, Ланушка, беги домой что есть сил. А поутру жди, — и венок недоделанный в руки вложил.

Говорят, что когда эльфы умирают, то превращаются в цветы. Врут, конечно. Но отчего так буйно и красочно цветёт маковое поле по эту сторону Ижицы?..