Князь Тишины (из цикла Чудеса Горгундии)

За окном таверны темнеет. Наверное, Солнце, как и человек, зимой тоже мёрзнет, потому и торопиться закатиться пораньше, укорачивая день почти вдвое. Пусть как можно дольше правит Луна. Серебро её тихой, холодной улыбки в ясной полутьме неба — это не злорадная насмешка над продрогшим за день Солнцем. Это понимание того, что зима — прежде всего покой, прежде всего отдых, а уж потом только холод, снег, короткие дни и долгие-долгие ночи. И кому как не Луне охранять спокойствие этих долгих ночей, холодом и снегом оценивать тепло и уют домашнего очага.

За окном таверны темнеет. Уже и посетители разошлись по домам — остались только Старый Бон, да Хромой Ноник. Хозяин таверны — Нос — протирает чистым рушником последние тарелки, ожидая, когда Бон и Ноник дожуют остатки снеди и допьют последние капли вина. Тогда можно будет запереть входную дверь, задуть свечи и уйти спать. Впрочем, Нос не торопиться. За долгие зимние ночи его одолела бессонница, и он совсем не прочь задержаться за прилавком. Только вот невелика надежда на нового посетителя в такой сумрачный час.

Но вдруг с улицы, как будто, доносится хрупкий скрип шагов. Кажется, будто снег под ногами позднего посетителя стонет, и — удивительно, сегодня так тихо! — этот стон доносится до чуткого уха хозяина таверны сквозь толстые брёвна стен… Вот шаги глухо стучат на дощатых ступенях крыльца, кто-то чертыхается в темноте наступающей ночи, елозя руками по двери в поисках ручки. Дверь открывается, тяжело вздыхая петлями… Ну, кто там, в проёме двери?..

— Эй, хозяин! Принимай гостя!

Высокий, с широкими плечами человек улыбался, оглядывая весёлыми глазами почти пустой зал таверны.

Сразу можно было подметить, что гость прибыл издалека: такой рост в фигуре, такой бас в голосе, такое веселье в лице не могли проживать в Элитории — глухой провинции на востоке Горгундии. Сами-то элиторцы — народ тихий, спокойный, росту малого и нрава кроткого. Хорошо, если хотя бы раз в году расхохочутся.

А если присмотреться к гостю ещё внимательнее?.. Как переливается меховой воротник на его плечах! Какая богатая шуба! А шапка-то, шапка!.. Нет, элиторцы-охотники и в глаза не видывали тех зверей, чьи шкуры согревают новоприбывшего.

Хозяин таверны как стоял, зевая во весь рот, так и замер, боясь пошевелиться — эка птица залетела к нему на огонёк!

— Ну что, хозяин, накормишь императорского посланника Редута жареным мясом? Напоишь добрым вином?.. И я в свою очередь тебя не обижу: за всё заплачу чистым серебром.

Нос наконец-то закрыл свой рот и тихо проговорил, с изумлением разглядывая гостя, пока тот уверенно вышагивал к столу и усаживался на стул:

— Ну и голосище у вас, господин императорский посланник. У нас, в Элитории, разве что только Князь Тишины воет ветрами громче вас.

Веселье в лице императорского посланника дополнилось искренним удивлением. Его круглые глаза сверкнули озорной усмешкой, и он с жаром воскликнул, даже не заметив, как испуганно звякнули при этом стёкла в окнах таверны и вздрогнули язычки пламени на свечах.

— Да что ты будешь делать! Стоит мне в Элитории заглянуть в придорожную таверну или просто от души поприветствовать встречного бедолагу-элиторца, как тут же и слышишь в ответ одно и то же: Князь Тишины, Князь Тишины… А спросишь если: кто такой, этот Князь Тишины? — так сразу шепчут что-то непонятное, бормочут под нос…

Пока хозяин разводил огонь, натыкал на вертел мясо, перетряхивал кладовую в поисках самого лучшего вина, громкоголосый великан Редут как смог, попытался разговорить молчаливых посетителей таверны, волею случая оказавшихся свидетелями его шумного пришествия. Он засыпал их многочисленными вопросами, впрочем, вовсе не обращая внимания на то, что его сдержанные и неспешные собеседники либо вообще не успевали с ответом, либо отвечали так тихо, что, небось, и сами не слышали своих слов.

Когда на столе императорского посланника появилось блюдо с жареным мясом и бутыль с вином, надобность в вопросах, казалось бы, отпала — трапеза есть трапеза. Но в короткие паузы между треском мяса на зубах и журчаньем вина, в одно мгновение переливающегося из оловянной кружки в пещерообразное горло, Редут успевал вставить столько слов, что элиторцы диву давались: и как такой болтливый непоседа смог стать посланником самого Императора Горгундии?

Шуму-то было! Изумлённым элиторцам казалось, будто столы и стулья таверны получили по порции жареного мяса и весело скрипят от удовольствия, своими деревянными внутренностями перемалывая сытную пищу. Казалось, будто стены плескались вином, щедро угощая двери и окна веселящим зельем, — отчего помещение таверны постепенно наполнялось всё более развязным треском и дребезгом. Чистые тарелки и кружки, выстроившиеся рядами на полках за прилавком, суетливо позвякивали, обсуждая каждое слово позднего гостя — такого большого, такого шумного и такого богатого. И только гордые свечи никак не поддержали хмельной хоровод звуков, а лишь укоризненно покачивали пламенными головками, с тоской вспоминая недавние покой и тишину, которых нахальным образом выдворили за дверь таверны — в холодную пустоту зимней ночи.

Наконец, блюдо перед господином императорским посланником ощетинилось частоколом тщательно обсосанных рёбер и мозговых костей, бутыль опустела, и гость, тяжело вздохнув, вытер рот, подбородок и толстые пальцы заботливо поднесённой Носом чистой тряпицей. Затем он блаженно вытянул ноги под столом, расправил плечи и ещё какое-то время молча рассматривал элиторцев, с интересом ожидавших его дальнейших проделок.

— Ну спасибо, хозяин! — сказал он в конце концов, с удовлетворением в голосе.

Затем ещё раз посмотрел долгим взглядом на хозяина таверны и широко улыбнулся, отчего лицо его, в свете пламени свечей, стало похоже на спелую грушу.

— Спасибо… Как имя твоё, позабыл?..

Нос скромно опустил глаза к полу и ответил:

— Разве у владельца таверны может быть имя? Посетители прозвали меня — Нос, — и я не в обиде на них.

— Нос?.. Ха-ха-ха — громко рассмеялся Редут. — Элиторцы — весёлый народ, даром, что тихий! И верно: смотришь на тебя и диву даешься, — экая сила в твоём носу спряталась. Если бы природа разумнее обошлась с твоей плотью, то и ростом ты был бы выше, и плечами шире…

Он снова рассмеялся. Нос добродушно усмехался в ответ шутке, нисколько не обидевшись на колкие слова императорского посланника. Старый Бон и Хромой Ноник тоже улыбнулись, терпеливо ожидая продолжения разговора.

Дальше Редут сказал:

— А что, Нос, не принести ли тебе ещё вина, очень оно мне понравилось?..

И когда пустая бутыль уступила место на столе своей пузатой сестрице, императорский посланник, нежно погладив трепетными пальцами соблазнительные бока вожделенного сосуда, вдруг спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Так кто же он такой, этот ваш Князь Тишины?

Старый Бон и Хромой Ноник недоумённо переглянулись и ничего не ответили. Худые плечи хозяина таверны вопросительно искривились, а худые руки раскатились по сторонам. Он посмотрел сначала на старика Бона, затем на Хромого Ноника, но тоже так ничего и не ответил.

— Что верно, то верно — тишина и покой у вас в Элитории, — между тем продолжал говорить Редут, хитро моргая глазами. — Все жители — молчуны, слова громкого сказать не могут. Наместник императора в Элитории — и тот тихоня. Даже собаки на ваших дворах лают, — что коты у нас, на западе, мяукают. А леса, поля — тишь да гладь, ни ветерка…

Он налил в кружку вина и одним махом опрокинул себе в горло. Затем поковырялся в зубах и продолжил:

— И что странно, все подряд Князя Тишины поминают. Если где покой и тишину добром хранить не хотят, он, говорят, тут как тут. Зимой, бывает, ветрами и вьюгами за окном воет, ругается. Деревьями в лесах скрипит. Летом — грозами грохочет… Все его боятся и почитают, даже сам наместник императора. А кто он такой, где проживает — никто толком не знает, никто не видел.

Редут снова замолчал, вопросительно оглядывая собеседников.

Элиторцы тоже молчали.

Тогда Редут усмехнулся, налил себе ещё вина, выпил и пустой кружкой указал на хозяина таверны.

— Вот ты, Нос, хоть раз собственными глазами видел Князя Тишины?

Хозяин таверны опять искривил свои худые плечи. Настойчивость захмелевшего гостя пугала его. Он шмыгнул носом, развёл руки в стороны, виновато переступил с ноги на ногу и проговорил, запинаясь языком почти за каждое слово:

— Не знаю… господин императорский посланник… Видеть не видел, но… слышать приходилось. Иной раз идёшь по лесу… тишина… и вдруг как застрекочет что-то, зашумит в листве… Страшно становится… Или ночью: за стеной дома тихо, а где-то далеко — то ли гром гремит, то ли Князь Тишины о землю ногами топает, владенья свои обходит…

Редут расхохотался.

— Да может это белка в листве стрекочет? — спросил он, заглядывая в серьёзные и испуганные глаза хозяина таверны. — А топот ног — действительно, обыкновенная гроза, а?..

Тут в разговор вмешался Хромой Ноник:

— Так ведь гроза — это и есть он!

— Кто? — притворился, что не понимает, Редут, с весёлым интересом и удивлением всматриваясь в бледное лицо Ноника.

— Известно кто — Князь Тишины!.. Он ведь ростом до небес. Как поднимется, да как махнёт рукой — и нет спокойствия! Тучи собираются, гром гремит… Если он по лесу идёт, деревья задевает — деревья шумят… А как захочет повеселиться, порезвиться, нас попугать, так такие ветра поднимаются!...

Императорский посланник покачал головой, раздумывая над словами Ноника. Губы его сплющились, недоверчиво согнулись в подкову, а затем разъехались в широкую улыбку. Он опять покачал головой и сказал:

— Э-э-э… Сказки ты рассказываешь. И ветрами воет, и деревьями шумит…

Рука его опять потянулась к бутыли, но при этом он продолжал рассуждать вслух:

— В наших краях сильные ветры тоже дуют. И деревья в наших лесах шумят. Но о Князе Тишины никто слыхом не слыхивал…

Он опять налил себе вина, выпил, и некоторое время задумчиво молчал, разглядывая поверх голов собеседников бревенчатую стену зала, которая вдруг ни с того ни с сего начала покачиваться из стороны в сторону — как живая. Потом он вздохнул, опять насмешливо улыбнулся, поглядел на элиторцев и сказал:

— Сказки всё это… Болтать болтаете, а толком ничего не знаете… Я уже шестой день в Элитории, и ничего особенного не видел и не слышал. Да и никто не видел… Нет никакого Князя Тишины!..

Наверное, этот поздний спор в таверне между господином императорским посланником и кроткими элиторцами так бы ничем и закончился, если бы в разговор вдруг не вступил молчавший всё это время Старый Бон.

— Я видел Князя Тишины, — сказал он, глядя на настырного гостя, безобразно разомлевшего от сытной пищи и изрядно выпитого вина.

Редут с трудом оторвал взгляд от стоявшей перед ним кружки, на самом дне которой — в ответ его пьяным гримасам — сладко жмурили знакомыми глазами и сонно шевелили знакомыми губами остатки недопитого вина. Посмотрел на седые усы и бороду старика-элиторца, на его маленький, сплюснутый нос. Заглянул в бесцветные глаза, придавленные густыми бровями.

— Ты видел Князя Тишины?

— Да, — ответил Старый Бон и густая седина на его лице утверждающе передвинулась: усы ещё больше укрыли нос, а брови ещё сильнее придавили глаза.

Редут заулыбался, словно бы радуясь продолжению разговора, поудобнее упёрся локтями в стол и спросил:

— Где же ты его видел?

Старый Бон поморгал глазами, потёр пальцами глубокие морщины на лбу, прокашлялся, и сухим, скрипучим голосом начал свой рассказ:

— Это случилось очень давно, во времена великого Ади-старшего — Императора Горгундии. Во времена Великих Войн. Руститы — извечные враги горгундов, подговорили ференитов — своих вассалов, — напасть на Горгундию отсюда, с восточных границ, посулив им свободу и независимость. И ферениты, измученные вековыми податями в казну Руствши, поверили презренным руститам и предали тайный договор с Ади-старшим, — который он заключил с государствами, не желавшими больше влачить жалкое существование под гербом Русташи. В то время как войска горгундов сражались в жарких битвах на западе, с руститами, ферениты-наёмники перешли границу на востоке, в Элитории. Они без труда прошли вглубь маленькой Элитории, без труда дошли до наших мест, потому что основные отряды элиторских гвардейцев были на западе. И неизвестно, как бы тогда сложилась судьба Горгундской империи, если бы Князь Тишины не пришёл на помощь элиторцам…

Старый Бон замолчал, словно задумался, но губы его продолжали шевелиться, а борода колыхалась.

Редут воспользовался его молчанием по-своему: неуверенным движением руки налил себе вина, затем побултыхал остатками в бутыли — как будто уже не доверял собственным глазам, — и, протянув бутыль хозяину таверны, сказал:

— На, Нос, передай ему. И пусть он поскорее продолжит свой рассказ…

"…а то я вот-вот засну, " — хотел добавить Редут, но взглянув на глубокие щели морщин, изрезавшие круглый лоб старика на много-много узких полос, почему-то промолчал, а только улыбнулся сам себе.

Старый Бон вылил в свою кружку остатки вина, с достоинством выпил, поблагодарил императорского посланника и продолжил:

— Тогда тоже была зима. Снегу выпало много, и сугробы на лугах и лесных полянах удивляли своей высотой даже стариков-старожилов. Молодые элиторцы ушли на запад — воевать с руститами, — и некому было за прошедшее лето вдосталь запасти дров, некому было сеять пшеницу и ловить дикого зверя. Было холодно, голодно и страшно… Когда ферениты перешли границу и весть об их предательстве докатилась до наших мест, на битву с врагом вышли все, кто только мог держать топор и копьё. Даже я, десятилетний мальчишка, готов был скрестить с вражескими мечами охотничий нож своего отца. Силы были неравными и элиторцы хотели напасть внезапно: устраивались засады на дорогах. Помощи ждать было неоткуда и мало кто тогда надеялся остаться живым. Но до кровавого столкновения дело не дошло. Едва только передовые отряды ференитов появились на дороге — чёрная, смертоносная орда, — солнце померкло и синее небо почернело прямо на глазах. Сильный ветер срывал с деревьев снежные покрывала и деревья, словно живые люди, дрожали и гнулись от страха. Земля под ногами качалась и гудела как колокол. Это Князь Тишины шёл нам на помощь. Его крылатый конь отталкивался от земли могучими копытами и взлетал под самые небеса, отчего и гремела земля, и поднималась буря. Я на всю жизнь запомнил: белый великан Князь Тишины на своём белом коне — как птица раскинувшем крылья — и чёрное, трепещущее небо. Если бы не ледяной страх на сердце, не сковывающий ужас в душе — это было бы прекрасное зрелище!.. А потом земля перемешалась с небом, хруст ломающихся деревьев, крики людей, вой ветра слились в один общий стон, и сверкнула молния. Да, да, не удивляйтесь, гроза — зимой! Это Князь Тишины ударил в полчища ференитов своим огненным копьём, слепящим глаза. И от страшного удара родился гром, от которого можно было навсегда оглохнуть… Ферениты отступили, в страхе и ужасе. Мы, элиторцы, тоже перепугались, хотя ни одна молния не задела нас. Мы тоже бежали в страхе, потому что не могли смотреть спокойно на то, что творилось перед нашими глазами. И вернуться на поле брани — поле смерти — осмелились не скоро…

Тут Старый Бон замолчал.

Нос и Хромой Ноник внимательно слушали старика, боясь пошевелиться. Они с детских лет знали эту историю, но всё равно, рассказ Старого Бона, своими глазами видевшего битву Князя Тишины с ференитами, взволновал их.

Императорский посланник тоже молчал. Косая ухмылка на его лице лучше всяких слов выражала недоверие услышанному, но подтвердить свои сомнения вслух он почему-то не решался.

Плотная тишина в зале незримо соединила стылое безмолвие ночи за окном и горящее молчание свечей, сонный полумрак по углам таверны и каменное спокойствие в фигурах собеседников Редута. Он чувствовал, что не может пошевелить даже пальцем, как будто слова старика околдовали его неподвижностью.

Тишину нарушил сам Старый Бон:

— Вот так я и увидел Князя Тишины, господин императорский посланник.

Редут словно проснулся от сна.

— Ну-у-у, — протянул он, радуясь возможности снова говорить и двигать руками. — Интересно, очень интересно… Но ведь это легенда. Ты был совсем маленьким, и битва с ференитами очень испугала тебя…

Редут замолчал, чувствуя, что говорит какую-то чепуху. Хромой Ноник и Нос с удивлением смотрели в его глаза и взгляды элиторцев были такими острыми, такими пронзительными, что императорский посланник вдруг устыдился самого себя.

Старый Бон пошевелил бровями, пожевал бородой и сказал:

— Я не знаю, кто такой Князь Тишины, человек это или бог, зверь или птица. Я только знаю, что он всегда рядом. Он любит тишину и ненавидит шум. Он — это покой. Если мы храним его тишину, если мы храним его покой, если мы почитаем его самого — он всегда рад помочь нам. Зимой он укроет наши поля снегом, чтобы они не мёрзли, летом польёт их дождём. Ночь сделает тихой и спокойной, а день — солнечным и ясным…

Редут отрицающе качал головой, но не знал, чем возразить в ответ. Ему казалось, что хитрющий старик дурачит его и смеётся над ним. Но он сам попал в ловушку — нечего было лезть с глупыми расспросами.

А Старый Бон продолжал говорить:

— Я уверен, что Князь Тишины и сейчас где-то поблизости, рядом. Заглядывает в окна таверны и удивляется: почему это они до сих пор не спят?..

Тут императорский посланник не выдержал и расхохотался. Громкие звуки отразились от стен и вернулись к Редуту той самой силой и настойчивостью, которые он бесславно растерял за время долгого рассказа престарелого элиторца.

— Эх! — воскликнул он, до полусмерти напугав беднягу Ноника. — Ну и сказочник ты, старик, ну и болтун. Самого Редута хочешь напугать своим Князем Тишины! Даже ведь не знаешь, кто он такой, а туда же — ходит под окном, тишину охраняет!..

И Редут готов был рассмеяться вновь, но Старый Бон вдруг приложил палец к усам, едва заметно покачал головой, а затем указал другой рукой в сторону тёмного окна. Императорский посланник проглотил упрямый смешок и обернулся в ту сторону, куда адресовал его жест старика. Собеседники замерли, и стало слышно, как за окном трётся о стену шершавыми боками вьюга.

— Ну и что? — громко спросил Редут.

— А вы не верили, — с укором ответил Старый Бон.

— Ветер… — продолжал сомневаться императорский посланник.

В стекло окна шлёпнул снежный ком, потом ещё один. Все, кто были в таверне, испуганно вздрогнули.

— Да что ты пугаешь нас, злобный старикашка?.. — срывающимся от волнения голосом проговорил Редут, поворачиваясь лицом к Старому Бону.

— Это не я, — вкрадчивым голосом ответил Старый Бон. — Это Князь Тишины пожаловал к нам в гости.

И словно в ответ его словам, тяжёлая дверь таверны медленно приоткрылась, загадочно скрипя петлями, и за спиной императорского посланника послышались непонятные звуки: то ли шелест ветра, то ли мягкие, тихие шаги.

— Здравствуйте, Князь Тишины! — торжественно прошептал Старый Бон, хотя на пороге таверны было по-прежнему пусто.

Нос попятился за прилавок, широко раскрытыми глазами стараясь увидеть хоть что-нибудь в темноте, заглянувшей в приоткрытую дверь. Ноник упал под стол — только его и видели. А Редут спрятал голову в густой мех воротника, закрыл глаза ладонями и замер.

Всё молчало. Не было больше никаких разговоров и никаких движений. И не было никаких шагов у двери.

Немного осмелев, Редут открыл глаза и осмотрелся. Старый Бон неподвижно сидел перед ним и было непонятно, куда смотрят его глаза, потому что брови совсем скрыли их. Если бы не пальцы его руки, которые шевелились, поглаживая седую бороду, то можно было бы подумать, что он спит.

Редут снова посмотрел по сторонам.

— Нос, — шёпотом позвал он хозяина таверны.

Нос несмело выглянул из-за прилавка.

— Я хочу заночевать у тебя в таверне. Открой мне комнату для гостей.

Нос на цыпочках подошёл к стене, снял подсвечник с горящей свечой и подошёл к двери сбоку от прилавка, взмахом руки предложив Редуту следовать за ним.

Редут встал, стараясь не смотреть на задумавшегося старика, и тоже на цыпочках отправился следом за хозяином таверны.

Как только они покинули зал, из-под стола вылез Хромой Ноник. Он огляделся, прикоснулся ладонью к плечу Старого Бона и прошептал трясущимися губами:

— Это был он?

— Кто? — спросил Старый Бон.

— Ну ведь это Князь Тишины под видом императорского посланника приходил сюда.

Старик тихо рассмеялся и отрицательно покачал головой.

Ноник продолжал:

— Да где ж это видано, чтобы императорские посланники ужинали в простых придорожных тавернах?.. А голосище-то у него какой!

Старик опять покачал головой.

Но Хромой Ноник не унимался:

— Ну конечно же это был Князь Тишины! Приходил напомнить о себе, чтобы не забывали, уважали и почитали…

Старый Бон опять рассмеялся и сказал:

— Не буду тебя разубеждать. Верь в то, что увидел, и в то, что удумал — и это, наверное, будет самым правильным.

— Ну конечно это был он! — обрадовался Ноник, почувствовав в ответе старика Бона поддержку. — Завтра же расскажу обо всём Кулифею и Бозику.

Старый Бон поднялся со стула и сказал:

— Ну, Хромой Ноник, пошли спать. Вон уже и Нос идёт гасить свечи.

В зал и вправду вошёл Нос.

Посетители простились с хозяином таверны и разошлись по домам.

А Нос, оставшись в одиночестве, долго ещё косился на запертую входную дверь, обходя подсвечники и задувая свечи.

Сон господина императорского посланника в эту ночь постоянно прерывался беспокойством, тревогой, а порой и сущим страхом. То Князь Тишины своими тихими шагами снова входил в полутёмный зал таверны, отчего Редуту становился липко и жутко, и он с размаху прыгал под стол, больно ударялся коленями и головой, — но просыпался и усмехался над самим собой. То вдруг Князь Тишины реял на своём крылатом коне над головой императорского посланника, и испуг смешивался с удивлением: как такой великан смог уместиться в маленькой комнате? Сверкали молнии, гремел гром, стены раскатывались по брёвнышку — и Редут пытался убежать от собственных переживаний, но опять просыпался, в этот раз уже на полу, замотанный в грубое, плотное одеяло, почему-то пахнущее рыбой. А уже под утро Князь Тишины совсем обнаглел, когда вошёл в комнату одетый в его — Редута — шубу и шапку. При этом он ругался блеющим голосом хозяина таверны, и это странное сочетание больше всего испугало императорского посланника.

Измученный Редут подскочил на смятой постели, прикрылся подушкой, из которой во все стороны валил пух, и моргающими глазами осмотрел полутёмные углы комнаты для гостей. Как оказалось в свете утреннего солнца, его шуба и шапка по прежнему спокойно висели на стене, действительно напоминая фигуру стоящего человека, а странный голос Князя Тишины, очень похожий на голос хозяина таверны, принадлежал самому Носу, который суетился в своих многочисленных кладовках, собирая на завтрак первым посетителям таверны.

Было тихо и душно. Стены маленькой комнаты для гостей отсвечивали белым снегом, мягкими сугробами притаившимся за широким и высоким окном без занавесок

Обессиленный Редут лежал на кровати с открытыми глазами, вспоминал бредовые ночные видения и сухим языком перекатывал во рту горечь, оставшуюся от выпитого накануне вина. Обрывки мыслей путались в один клубок с неприятными головными болями, и этот клубок кружился и кувыркался в его голове, то разрастаясь до размеров комнаты, то сужаясь в маленькую, колючую точку. Господин императорский посланник тяжело вздыхал и обтирал носовым платком вспотевший лоб. Он пытался вспомнить лицо Князя Тишины, но память сохранила только образы — многочисленные и малопонятные. Одно из сновидений запомнилось ему седыми усами и густой бородой Старого Бона, но был ли это Князь Тишины под маской старика-элиторца, или его вчерашний собеседник опять рассказывал нечто странное и необъяснимое, он так и не вспомнил.

В дверь постучали — это Нос будил своего ночного гостя по его же личной просьбе. Редут потянулся, отчего в голове раздался звон, вылез из-под одеяла и начал одеваться.

Вскоре он уже сидел за одним из столов таверны и с аппетитом пережёвывал мясо, запивая его горячим чаем. Кружка вина натощак чудесным образом устранила неприятные головные боли, повысила настроение, и Редут заметно повеселел. Он разглядывал немногочисленных посетителей таверны, надеясь встретить знакомые лица, но вечерних собеседников в таверне не оказалось.

Нос был чрезмерно внимателен ко всем желаниям высокородного гостя, стараясь угодить, но ни словом, ни видом своим не напомнил о странных событиях вчерашнего вечера.

Горячий чай, сытное мясо и яркий солнечный свет в окнах зала прогнали тревогу и беспокойство на самое дно широкой души императорского посланника и он почувствовал в себе силы продолжать прерванный ночью путь в столицу Горгундии. Расплатившись, как и обещал, серебром, Редут поблагодарил хозяина таверны за ночлег, пожелал счастья и вышел из таверны на яркий свет.

Утренние посетители проводили широкие шаги императорского посланника удивлёнными взглядами, а после его ухода принялись обсуждать диковинный рост, громкий бас, богатые одежды и многое-многое другое, чего не встретишь в Элитории за всю долгую жизнь.

Тем же затаённым удивлением проводили императорского посланника аккуратные домики элиторской деревни. Они приглядывались к нему своими маленькими квадратными окошками, чутко вслушиваясь в его скрипящие шаги, и добросердечно помахивали ему вслед незатейливым дымком из труб на заснеженных крышах.

И молчаливым ожиданием встретил императорского посланника лес, когда наезженная санями дорога вывела его из деревни. Невысокие деревья, скованные снежными сугробами, сплелись развесистыми кронами над головой Редута и почти вплотную подступили к дороге, которая вдруг присмирела — заметно сузилась и простодушно спрямилась под ногами одинокого путника. Ярко-розовый свет утреннего солнца скрасил угрюмую тишину зимнего леса, а морозный воздух сделал её прозрачной и хрупкой.

Шаги Редута были бодрыми и упругими, могучая грудь дышала упоительно ровно, а мысли в голове текли легко и свободно, заново напоминая вчерашний спор, загадочный итог которого по прежнему интересовал императорского посланника со страшной силой.

Он намеренно отправился в путь пешком. По словам хозяина таверны до ближайшей деревни было совсем рукой подать, и Редут, полный твёрдых намерений до конца выяснить всю правду о Князе Тишины, решил отказаться от санной повозки. Он не боялся заблудиться или устать в дороге, потому что был уверен в собственной силе и смекалке, которые уже не раз выручали его за годы нелёгкой жизни. Впустую удивлялись вчера элиторцы: за просто так не станешь посланником самого Императора Горгундии. Плуг землепашца был подвластен его рукам наравне с тяжёлым мечом. Знал он грамоту и был сведущ в точных науках. А любознательность и жажда приключений, весёлый нрав и широта души, бывало, заводили Редута-непоседу в переделки посложнее, чем ратный бой лицом к лицу с врагом. Чёрная Низина на севере Горгундии, Гнилые Болота на западе, Мёртвое Озеро — об этих местах каждый горгунд был наслышан с малых лет. Для Редута же это были не просто названия. Это были захватывающие приключения, о которых он мог рассказывать часами. И вот теперь его ждёт ещё одна тайна: Князь Тишины. Вчера вечером неведомое чудище здешних мест сумело напугать Редута, но второй раз он уже не испугается — не из таких!..

Где же ты прячешься, Хранитель Покоя кротких элиторцев? Может, в ветвях этих вот деревьев? А может ты, вместе со снегом, залёг у земли? Есть ли у тебя своё жилище или ты бродишь по всей Элитории?.. Ну а может тебя нет на самом деле, может ты выдуман в надежду слабым и добрым элиторцам?..

Императорский посланник остановился и прислушался. Вместе с его шагами остановились звуки, которые он нёс с собой, и ему показалось, что он сразу же оглох — настолько было тихо.

"Ни ветерка, — подумал Редут. — Надо же, а?.. "

Он вобрал полную грудь воздуха, и что есть мочи прокричал:

— Э-ге-гей!..

Упругий крик раскатился над дорогой, но тут же затих, запутавшись в ветвях деревьев.

Редут вдохнул в себя ещё сильнее и прокричал:

— Князь Тишины, где ты!?..

И снова крик родился и умер безвестно. Только снег кое-где осыпался с ветвей деревьев.

Редут постоял, покачал головой и двинулся дальше.

Вдруг, кроме скрипа снега из-под ног, до его ушей донеслись ещё какие-то звуки. Он живо остановился и прислушался. Шум доносился из-за поворота дороги, до которого он ещё не дошёл. Редут прищурился, пристально вглядываясь в снежные сугробы и одинаково стройные деревья на повороте. Неужели это Князь Тишины, собственной персоной?..

Но из-за поворота показалась обыкновенная лошадь, впряжённая в обыкновенные сани, на которых сидела обыкновенная фигурка человека.

Редут усмехнулся. Он дождался, когда сани подъедут ближе, и поднял руку вверх, делая знак остановиться.

Маленький элиторец натянул поводья, и лошадь замерла, выпустив из влажных ноздрей облачка пара.

— Приветствую тебя, добрый человек, — проговорил Редут, разглядывая неказистую шубейку возницы.

— Доброе утро, господин, — пролепетал в ответ элиторец, моргая маленькими птичьими глазками.

— Не попадался ли тебе на дороге Князь Тишины?..

— Князь Тишины!? — эхом отозвался элиторец и испуганно завертел головой по сторонам. — Вот только что гудело в небе, будто кто-то кричал страшным голосом! — сказал он.

— Да это я кричал, — ответил Редут, широко улыбаясь.

— Вы, господин!?.. — изумился элиторец.

— Ну да, — подтвердил Редут, и, вдохнув морозный воздух, запрокинул голову и прокричал:

— Э-ге-гей!..

Элиторец сжался в комок и ещё быстрее заморгал глазами.

— Что вы, что вы, господин! Не делайте так, а то Князь Тишины рассердится… — пропищал он, закрывая лицо рукавицами.

— Не бойся, — попытался успокоить его Редут. — Я, наоборот, ищу встречи с ним, хочу померяться силой.

— А…, а… — начал было говорить элиторец, но страх отнял у него голос.

— Что? — переспросил Редут, повернувшись к нему ухом и низко склоняя голову.

— Если вы, господин, ищите Князя Тишины, то идите прямо через лес, туда.

Рука элиторца указала в сторону деревьев у поворота.

— Туда? — недоверчиво переспросил Редут.

— Да, да. Как до поворота дойдёте, так сразу и сворачивайте прямо в лес… Там, правда, нет никакой дороги, а в лесу сугробы глубокие…

Он замялся, не зная как продолжить.

— Ничего, ничего, а дальше? — приободрил его Редут.

— Пройдёте через лес и выйдите на берег речушки. Она не замерзает на зиму, так что вы на слух определите…

Вот только идти довольно долго, быть может, не раньше чем к вечеру доберётесь…

Он снова замялся, но тут же продолжил:

— И по берегу, по течению, дойдёте до Одинокой Скалы. Там, говорят, живёт Князь Тишины.

— Одинокая Скала? — повторил Редут, крепко задумавшись.

— Да, — выдохнул маленький элиторец, теребя вожжи. — Только вы, господин, зря ищите Князя Тишины. Не одолеть вам его.

Редут рассмеялся и сказал:

— Ладно, прощай, добрый элиторец. Спасибо тебе!

— Прощайте, господин — ответил возница и хлопнул длинными поводьями по мокрой спине застоявшейся лошади.

А Редут двинулся дальше.

Когда указанные маленьким элиторцем деревья вытянулись во весь свой рост перед глазами Редута, он остановился и задумался. Стоило ли доверять словам первого встречного незнакомца? Какая-то Одинокая Скала… И идти до неё далеко… По сугробам… Ну то, что далеко — это ладно: его ноги длиннее ног любого элиторца, а значит, дорога, наверное, не такая уж и долгая, как может показаться. Заночевать в лесу, если нужно, он не боится: острый нож, трут, кресало и кремень при нём, а значит, дрова и огонь будут. Если же до ночи он так и не найдёт Одинокую Скалу, то на утро повернёт обратно, в сторону дороги, и продолжит свой путь в соседнюю деревню… Другое дело — встретит ли он Князя Тишины у Одинокой Скалы? Элиторец, скорей всего, был искренен: напуганная простота лгать не станет. Но ведь сам-то элиторец, опять-таки, Князя Тишины не видел — сам доверяется местным слухам…

"А может, всё-таки попробуешь? — спросил Редут у Редута. — Последний раз поверишь в Князя Тишины?.. Если у Одинокой Скалы его не будет, значит, и нет его вовсе…"

Редут колебался. Был он удачлив на приключения, — а потому и здесь должно повезти. Может и вправду разгадает тайну Князя Тишины?.. Ну конечно Князь Тишины живёт у Высокой Скалы! А где же ему ещё жить?.. Нужно, нужно сходить, посмотреть. Когда он ещё попадёт в Элиторию? Может, вообще никогда. А ведь тайны для того и существуют, чтобы их разгадывать. Неужели он, Редут, так и пройдёт мимо?.. Эх, была, не была!..

И таким вот легкомысленным способом уговорив себя, удалой посланник императора махнул рукой и уже без раздумий шагнул в рыхлый сугроб.

Ноги его тут же ушли по колено в снег. Но зима в Элитории только ещё набирала свою лютую силу, снег не успел слежаться и зачерстветь, и с покорной лёгкостью рассыпался под ногами Редута. Высотой сугробы редко когда поднимались до пояса и только однажды императорский посланник провалился по грудь, попав ногой в коварную яму. Гораздо больше беспокойства доставляли ветви деревьев. Лес был густым и не удавалось обходить каждое дерево. Приходилось постоянно нагибать голову, низко наклоняться или отодвигать ветви руками, — чтобы лежавший на ветвях снег не осыпал шапку и воротник и не проникал за шиворот.

Высокому Редуту было очень неудобно идти, постоянно кланяясь, и временами он позволял себе отдохнуть, выбирая место, где поменьше сугроб и где имелась возможность вволю развернут плечи и распрямить шею. В такие моменты он с удовольствием наполнял грудь чистым, свежим воздухом, не переставая удивляться тому, как снежное безмолвие над головой, под ногами, перед глазами вместе с ним дышит холодом и тишиной. По-прежнему ветер не раскачивал верхушки деревьев, по-прежнему ни птица, ни зверь не потревожили своим существованием покой и сон элиторского леса.

Когда солнце перевалило за середину своего безоблачного пути, Редут, наконец, вышел на берег той самой реки, о которой говорил ему маленький элиторец. Она действительно была свободна ото льда, неглубока и быстра в своём течении.

За лесом, на противоположном берегу, в туманной дымке, угадывались заснеженные вершины гор, невысоких и аккуратных, — как и всё, что есть в Элитории.

Река брала своё начало где-то в горах и, наверное, поэтому была неподвластна морозу. Именно лёгкий рокот и бормотание её стремительного течения, с которым она преодолевала каждый камень, каждую мель на своём пути, были первыми естественными звуками, коснувшимися слуха императорского посланника за пол дня пути.

Это было маленькое чудо, и Редут от души улыбался, забыв на время цель своих похождений. Он шёл по берегу реки, очень похожей на большой ручей, и смотрел, как обледенелые камни и камешки стараются удержать гордую, живую воду. Слушал, как она дразнится, своим хладнокровным кипением разбиваясь о скользкие, обледенелые препятствия на много-много брызг и бурунчиков — неутомимых и весёлых.

Яркие лучи солнца, оживлённые беспокойным зеркалом реки, кувыркались в пузырящихся водоворотах, разлетаясь во все стороны искрящимися каплями.

Но, увы, недолго привелось радоваться императорскому посланнику, шагающему по берегу. Постепенно река расширилась, дно её углубилось, а течение стало спокойным и плавным. Исчез весёлый рокот, ещё недавно умилявший сердце Редута, и вместе с ним куда-то подевались неутомимые водовороты.

Почувствовав тревогу, разбежались кто куда солнечные зайчики, а само солнце укуталось мутной дымкой, темнеющей с каждым мгновением.

Захворавшее непогодой небо заразило порчей ещё недавно прозрачный туман, тянущийся над лесом со стороны горных вершин — он стал надменно-серым и непроглядным.

И надоедливая тишина, отяжелевшая в своём дыхании, опять ступала след в след Редуту, стараясь накрыть мягкими ладонями вездесущего тумана скрип его шагов, заглушить хрусткие звуки и придавить их к холодному снегу, лежавшему под ногами.

На сердце Редута уже не было спокойствия. Он смотрел в темнеющее небо, на запотелый противоположный берег, ставший вдруг таким далёким и неприветливым, на мрачное зеркало реки — и ожидал появления чего-то таинственного и невероятного.

А когда на противоположном берегу, в дымчатой мгле, начали прорисовываться неясные контуры огромной скалы, посланник императора почувствовал самый настоящий страх. Словно бы такой же, как перед глазами, туман обволакивал тяжестью сердце, стеснял грудь и разливался холодными волнами по спине и по всему телу.

Редут замедлил шаги, а затем остановился. Впервые за время странствия он почувствовал холод. Ему было неуютно на берегу почерневшей реки, перед очертаниями Одинокой Скалы — огромным и тёмным пятном. Стоило ли идти дальше, стоило ли подвергать свою жизнь риску, искать погибель на берегу странной реки, перед странным гигантским утёсом? Ему вдруг захотелось развернуться и уйти, убежать отсюда куда-нибудь далеко-далеко, туда, где безмятежно светило солнце и снег сверкал под ногами. Там тишина — это радость и спокойствие, а здесь — это страх, жуткий и леденящий.

Но Редут не повернулся и не побежал назад. Он двинулся в том же направлении, куда текли чёрные воды реки-оборотня, старательно вышагивая ногами — словно хотел растоптать холодный костёр страхов и сомнений, так некстати разгоревшийся в его отнюдь не боязливой душе. Пристальные глаза Редута истово пожирали мерзкий туман, в котором пряталась Одинокая Скала, и взгляд тонул в омуте чёрного пятна, которое ширилось и разрасталось по мере приближения.

В тот неуловимый момент времени, отсчитанный ровными шагами императорского посланника, когда пятно вывернулось наизнанку и острые каменные бока Одинокой Скалы прорезались в плоти тумана, сердце Редута вдруг стало неугомонной птицей, насильно запертой в клетку.

Противоположный берег бесследно растворился в серой пелене, так же, как совсем недавно исчезли горы и леса по ту сторону реки, и только каменная глыба скалы всей своей тяжестью вываливалась из глубин мрака — словно огромный корабль бесшумно вплывал в широкое море без берегов.

Всё, дальше идти было некуда. Да и незачем. Редут остановился, и вместе с ним остановилась Одинокая Скала, так и оставшись наполовину скрытая в тумане, остановилась и безжизненно остекленела река. Остановилось время, когда-то оглохшее, затем ослепшее, а теперь ещё и потерявшее опору в своём, казалось бы, бесконечном движении. И только снег под ногами Редута, по которому он пришёл сюда — вот всё, что осталось от маленькой, беззаботной Элитории. Всё, что осталось от прежнего мира — тихого, солнечного и безмерно далёкого.

Чтобы успокоить взволновавшееся сердце, Редут глубоко вздохнул, и ему показалось, что грудь его лопнет от хриплого звука, раздвинувшего пустоту. Тишина вокруг него была скользкой и удивительно лёгкой.

Князь Тишины затаился где-то в скале, а может быть, его дом — на самой вершине, скрытой от глаз туманом, и нужно позвать его, вызвать на встречу, ради которой Редут пол дня плутал по заснеженным лесам и полянам. Неудивительно, что элиторцы боятся его. Здесь жутко и страшно, и вряд ли элиторцы приходят сюда. Но он, Редут, не испугался. Он пришёл, так пусть же хвалёный властелин Элитории выйдет к нему. Пусть он докажет свою силу и храбрость! Почему он прячется от Редута?..

— Эй, Князь Тишины! — громко крикнул императорский посланник в сторону Одинокой Скалы.

Прыткое эхо зашевелилось где-то у подножья утёса и по водам чёрной реки к Редуту вернулось:

— …и! …э!..

— Ага, ты просыпаешься, — обрадовался Редут.

Он вдохнул в себя ещё больше воздуха и ещё сильнее прокричал:

— Князь Тишины, выходи, трусливое чудовище!

Снова какими-то нечеловеческими звуками откликнулось эхо.

Возбуждённым глазам Редута показалось, что туман у подножья скалы вздрогнул, зашевелился и начал расступаться по сторонам.

— Ну, давай, просыпайся! — закричал во всё горло Редут, размахивая руками и притоптывая ногами.

Потом кричал ещё и ещё.

Ему уже не было страшно. Испуг вместе с криками выплёскивался из него и подхваченный эхом, носился над рекой, разбиваясь о камни скалы. Всё тело Редута дышало и двигалось азартом предстоящей битвы. Несмотря на долгую, без отдыха, дорогу, он чувствовал силу и лёгкость в руках и ногах, и ему казалось, что если он захочет, то взлетит над берегом и будет носиться над волнами подобно собственным крикам.

Невесть откуда явился ветер. Сначала лёгкий и едва заметный, он усиливал и учащал своё дыхание. Будто неведомый гигант Князь Тишины просыпался и отпыхивался после крепкого сна, прерванного появлением императорского посланника. Под ногами Редута суетилась и кружилась позёмка, мохнатыми и цепкими движениями подхватывая с земли снег — снежинку за снежинкой — и сплетая из него длинную косу-вьюгу.

Неистовые крики Редута расталкивали свист нарождающегося ветра и шелест вьюги, кружившихся вокруг него стремительными потоками, с треском разрывали мельтешащую круговерть — и весь этот хаос уносился к скале, волнуя и вспенивая воды чёрной реки, откуда незамедлительно возвращался, и, ещё больше усиливаясь, назойливо вился вокруг императорского посланника.

С Одинокой Скалы одно за другим спадали одеяла тумана, обнажая каменное тело — плотное и угловатое, остробокое и бугристое, словно напрягшиеся мускулы. Хлёсткие порывы ветра сдёргивали с выступов и каменных карнизов снег, выдували из узких трещин и рваных щелей пыль — и вокруг скалы, в рассеянном свете бурлящего неба, как будто длинные, седые волосы, развевался и путался густой, серый шлейф.

Сердце пылало в груди Редута. Он чувствовал, как его дыхание становится порывистым ветром, как ликующее, злобное ненастье сливается с дрожью его тела — как руки его становятся длинными и гибкими, а сам он неудержимо растёт ввысь, разбухает и здоровеет. Он был теперь велик и могуч, и одним только движением губ мог сдуть с пути Одинокую Скалу, одним только щелчком пальца мог свалить её с места!

И Редут смеялся в победном упоении, ожидая, что вот-вот Одинокая Скала раздвинет, распахнёт свои недра и появится, наконец, долгожданный соперник Князь Тишины — верхом на белом своём коне-великане. Редут топал в великом нетерпении ногами, сотрясая съёжившийся в страхе берег и такой жалкий ветхий утёс.

— Э-ге-гей! Земля под ногами качалась и гудела!.. — кричал он, вспомнив слова старого элиторца.

И вдруг, в бешеной пляске ветра и снега вокруг скалы, он увидел лицо Старого Бона. Там, где у подножья скалы кипела и разбивалась о камни в призрачный пар чёрная вода — его седые усы и борода. Вон его сплюснутый нос — каменный выступ. Вон густые брови, которые разметал ветер, и снег хлопьями валит во все стороны. А сверху — глубокие щели морщин. И над всем этим развеваются длинные седые волосы. Так вот кто, оказывается, скрывался под маской Князя Тишины! Хитрый обманщик Старый Бон! И он следил за Редутом, пугал его!..

— Ты коварен, мерзкое чудовище! — закричал Редут в ярости и гневе. — Так иди же сюда! Я слышу только, как ты рычишь злобой и воешь тоской!..

Вой ветра и свист вьюги слились в один нарастающий гул. Земля под ногами императорского посланника снова затряслась и задёргалась. Он споткнулся, чуть не упал. Раздвинул в стороны руки, чтобы удержать равновесие.

Он успел зажмуриться, прежде чем по лицу его ударило плотным ветром и колючим снегом. Невыносимый грохот ворвался в уши и обжёг изнутри. Дыхание перехватило, и, открыв рот, Редут попытался вдохнуть в себя окружающий воздух, чтобы затушить горящие внутренности. Но тут в его разверзнутую грудь, как удар молота, вошёл ураган, который рассёк и разорвал его на множество трепещущих частей.

Редут хрипел и задыхался, обессилев в одно мгновение — былая лёгкость обратилась в тяжесть. Голова его кружилась, на глазах выступили слёзы, а горло раздирал безжалостными когтями неуёмный кашель.

Вьюга и ветер схватили его за ослабевшие руки и завертели в бешеном хороводе, не давая ему возможности собрать хрипящие и стонущие лоскуты разорванного тела в единое целое. Страдающий Редут пытался убежать от цепких врагов, но твёрдого берега под ногами уже не было и он, кувыркаясь, падал в какую-то бездонную пропасть, ощущая только свист ветра в ушах, да хрип и кашель в горле.

А потом уже не ветер и вьюга, а боль, кашель и хрип где-то внутри него кружились в бурном хороводе. В голове шумело, руки и ноги наливались свинцовой тяжестью, а глаза окончательно ослепли. И он боролся, как мог, занемогшими руками и занемогшими ногами с неведомой силой, скрутившей его, зачем-то пытался звать на помощь, но хрип в горле душил его, и он только сжимал зубы и жмурил глаза. И весь этот ужас длился долго-долго, пока вдруг он не почувствовал под собой твёрдую опору.

И в тот же миг причудливое наваждение исчезло, чёрная пелена смылась с его глаз, а шум ветра, хрип, и кашель смолкли, оставив после себя тягостную тишину. Но, что удивительно, он, вероятно, и в самом деле оглох, потому что чувствовал, как надрывается кашлем его больное тело, ощущал тяжёлое дыхание в груди — парным облачком вьющееся у рта — и скрип снега под усталыми ногами. Но звуки почему-то не доходили до его истерзанного сознания.

Он брёл по густому элиторскому лесу, натыкаясь на деревья, падая, поднимаясь и снова натыкаясь и падая. Наверное, с ним случилось что-то страшное, потому что глаза его были широко раскрыты, но смотрели куда-то сквозь деревья и упорно не хотели замечать препятствия на своём пути.

Царствовал вечер — об этом он догадался по медным верхушкам деревьев. Небо было тёмно-синим и гладким.

Куда подевались Одинокая Скала и Чёрная Река он не знал. Где он и куда идёт — тоже не имел понятия, и думать об этом не хотелось. Голова его полнилась туманом, и мысли не желали выстраиваться в стройные ряды умозаключений, лениво перекатываясь по туману как по пуховой перине.

Тишина мягкими движениями убаюкивала Редута, он грезил покоем и сном, но продолжали куда-то идти его ноги, побитые руки уворачивались от ветвей деревьев, а глаза яростно моргали, стараясь отогнать сладкую и липкую дрёму.

Но что это?.. Какие хрупкие серебряные звуки. Откуда?.. Кто это в тишине звенит бубенчиками? Кто это едет в санях по заснеженной просёлочной дороге?.. Да ведь это же Князь Тишины! Ну конечно это он! Какой красивый, расшитый золотом кафтан на нём. Какие сапоги на его ногах — мягкие, из красной кожи… И он вовсе не злой. Его добрые глаза улыбаются. Губы на его лице шевелятся, он что-то говорит императорскому посланнику. Однако, Редут не слышит его слов. Редут рад неожиданной встрече, но сердце его успокаивает свой шаткий бег, истомлённые глаза закрываются, и он падает, проваливается в блаженный покой.

И наступает Тишина…

Бережные руки укладывают потерявшего дорогу, измученного холодом и усталостью путника на мягкую солому. Сани весело скользят по снегу, а нетерпеливые поводья подгоняют и без того стремительный бег лошади. Конечно, нужно торопиться! Нужно успеть добраться до тёплой избы, пока этот большой, одетый в богатую шубу человек не замёрз, не заснул насовсем. Нужно отогреть, спасти его!.. А потом, когда он воспрянет, он наверняка расскажет, что с ним приключилось. Он шёл со стороны реки, со стороны Одинокой Скалы. Там сегодня завывала вьюга, и пол неба закрыл туман. Там свершалось нечто таинственное и невероятное. Может быть, этот человек шёл оттуда? Может быть, он встречался с самим Князем Тишины? Почему бы и нет?.. А вдруг?..