Серебряный витраж из отражений

Пролог. Принцесса Серебряного клана Анна.

Серебряный витраж из отражений

Создал навек мозаику свою;

Пусть жизнь ее — одно воображенье,

О том, что было в прошлом, я пою.

Свершив ошибку, за нее ты платишь

Не чем-нибудь, а жизнью и судьбой,

Зов звезд опять в крови своей заплачет —

Навеки станешь ты его рабой.

Была крылатой, а теперь навечно

Приговорили по земле ходить,

И жить бы здесь хотела ты беспечно,

Но от тоски опять захочешь выть…

Однажды все же обретешь вновь крылья

Те самые, что отняли давно,

И обернется бренность рыжей пылью,

А ты взлетишь на небо все равно.

Золотые лучи солнца проникали сквозь листву так, что длинные рыжие локоны прекрасной девушки казались живым искристым пламенем, охватившим сиреневую подушки.

Представителям такой древней и совершенной расы, как Странники, которых зовут также Детьми звезд или Небесными скитальцами, не зная, что их истинное имя ангирас, не нужны сон и еда, чтобы поддержать жизнь, но они любят быть такими же, как другие расы. Только почувствовав, чем живут другие, можно познать какую угодно расу; сейчас Анна пыталась познать людей, живущих на Земле, которых ее клан обогнал в развитии на несколько тысячелетий.

Удивительные сине-зеленые глаза девушки казались в утреннем свете драгоценными камнями — солнечные лучи падали пятнами, а значит, зажигали в них искры, когда отплывало в сторону от золотого светила очередное облако. Легкий ветерок забрался под складки легкого одеяла, лаская обнаженную кожу идеального тела, кажущегося изваянным из благородного мрамора (здешние жители тоже предпочитают не обременять себя излишками одежды и редко надевают обувь). Анна одним пластичным движением оказалась на ногах и потянула к себе ярко-алую ткань, собираясь одеться.

Эллада завоевала сердце прекрасной дочери главы Серебряного клана с самого первого взгляда, брошенного с высоты облаков — хотя Анна любила летать выше, в тот раз она решила хорошенько присмотреться к новой планете и даже сменила более быструю энергетическую ипостась на банальную крылатую, так можно было двигаться медленнее и увидеть все не в комплексе, а детально. Увиденное девушке понравилось, она снизилась и пошла пешком, убрав крылья, а вскоре увидела аборигенов, говорящем на быстро текущем языке, интонации которого напоминали бесконечную песню. Телепату ничего не стоит практически сразу запомнить любое наречие, так что тайн уже не осталось, а двуногие почти сразу приняли ее за богиню благодаря красоте и высокуму полету.

Еще одно Анна тоже поняла почти сразу: здесь жили маги.

Маги — извечные враги Странников, ведь они довольно часто мешают Стражам охранять обитаемые миры и пытаются захватить власть… так говорит Совет Тринадцати, но отец никогда не пел с их голоса, даже несмотря на навязанную лордом Береком жену. При воспоминании о Меларе и новорожденном брате Гиацинте прекрасное лицо девушки на секунду исказилось от ненависти: отец любил мать, но она из Золотого клана, ведающая мудростью Верховная жрица Абсолюта Росси Прекрасная, а потому союз невозможен… как это несправедливо!

Принцесса решительно отмела мысли о своем незаконном рождении и присмотрелась к Оракулу — встреча, которая могла бы изменить все, должна произойти здесь. Маг из Альбы Майкл Фицуолтер оказался куда более либерален, нежели все остальные, и пошел с Анной на контакт, убеждая Странницу, что противостояние их может уничтожить обитаемые миры, а вот альянс поможет их спасти. Анна понимала, что он прав, и что она может выступить здесь как рука и голос своего отца.

Портал раскрылся почти рядом с тем местом, где вещали пифии, красавец-колдун вышел на гору и взмахнул жезлом.

— Так мы.., — начал было он, но тут на них налетела целая толпа магов, беря переговорщиков в кольцо.

Анна мгновенно сменила ипостась — серебристо-желтый шарик, похожий на маленькую шаровую молнию, с быстротой мысли бросился прочь; да и Фицуолтеру следовало бы спасаться бегством, победить такое количество колдунов, жаждущих разделаться с предателем, почти невозможно.

«Майкл, беги!», — тропинка под ногами троих из них обрушилась явно при помощи телекинеза.

Тут Анне стало нестерпимо, стеклянно холодно, а в следующий миг она оказалась в зале Совета, на полу, в двуногой ипостаси и без возможности пошевелиться либо сменить ипостась.

«Вы видели достаточно, она изменница, а за это полагается наказание»

«Берек, ты прав, но стирать ее сущность я не дам, это моя дочь»

«Авель, я и не собирался, даже ритуального клинка, как видишь, тут нет»

Анна застыла, как кровь в ее жилах.

Энергетические существа почти бессмертны, совершенно уничтожить их можно лишь поразив энергетический центр (в ее случае это была темная родинка на шее — единственное пятно на идеальном теле, лишенном даже волос, кроме угольно-черных бровей и ресниц и огненных локонов); Совет знает центры всех, и клинки есть для всех, ведь после казни тело и клинок одинаково рассыпаются в прах.

«Какого наказания требуют лорды?»

«Воплощения в человеческое тело с лишением памяти по крайней мере на три жизни»

«Шесть — или наказание будет суровее»

«Да будет так»

«Авель, ты сам сделаешь это с дочерью»

Несмотря на ментальное давление, Анна подняла голову.

— Палачи! — девушка не сдержала слез. — Да будет мне свидетелем Великая Мать Абсолют, слезы ее проливаются уже не о загубленных жизнях!

«Уведите»

Два черноволосых красавца — воины Агатового клана — подхватили принцессу под руки и вывели ее прочь из зала. Анна не собиралась их проклинать, не они виновны в том, что произошло. Отец шел следом.

Оказавшись возле Обрыва, глава клана исследователей жестом отпустил представителей клана воинов, которые ушли, понимающе кивнув. Сейчас можно было бы спокойно телепатировать, но они, вместо этого, тихо переговаривались вслух (все чаще ангирас предпочитали разговоры, а ведь Пятеро Первых говорить не умели вовсе).

«Анна, взгляни на меня»

Она не подняла головы, хотя понимала: пойди отец поперек Совета, их бы казнили уже обоих. Самое страшное преступление — убийство себе подобного, карающие в этом случае преследуют независимо от клановой принадлежности, но предательство тоже тяжкое преступление. Принцесса не предавала своих, она искала пути к миру.

Глава клана воплотил свою дочь в тело только что впервые закричавшей девочки….

Спарта. Гелла.

Снова воитель прекрасный на битву идет,

Враг уж у стен, и ему покоряться не смей!

Пифия даже не знает, что ныне нас ждет,

Но не ужалит спартанца сомнения змей.

Жду, что вернешься домой ты, сверкая щитом,

Тяжкие раны не смогут тебе помешать;

Если ж падешь ты, я первой узнаю о том

Царство Аида тогда и меня будет ждать...

Натянув тетиву, Гелла спокойно пустила стрелу в мишень, поразив не просто центр, а хвост собственной предыдущей стрелы. За подобную меткость деву давно уже стали называть Сирингой, говоря совершенно не в шутку, что ее место в свите прекрасной Артемиды.

Да и сама Гелла была прекрасна: кожа ее была белее облаков, темные густые кудри блестели так, словно дева смазывала из маслом, сильное красивое тело казалось изваянным из благородного мрамора, а зеленовато-ореховые глаза, довольно светлые и ярко блестящие, свели с ума не одного поэта. Спартанцы считали, что дочь царского телохранителя не уступает самой царице в силе и красоте, и тем удивительнее было то, что Горго благоволила юной лучнице.

— Гелла!

Окрик заставил ее выпустить стрелу слишком рано, и девушка с досады закусила губу, поняв, что все-таки немного промахнулась (стрела вписалась не в центр, а на палец ниже). Виновник промаха, названный брат Гил, уже подбегал к ней, и, кажется, был весьма возбужден:

— Гелла, твой отец выступает с царем в Фермопилы! Они решили не ждать окончания празднества...

"Хоть у кого-то есть здравый смысл", — подумала втайне влюбленная в Леонида девушка.

— Так чего так раскричался? — с досадой поинтересовалась она. — Сам, что ли, хотел в поход?

— А ты? — прищурился Гил.

Гелла поджала губы и отвернулась: знает ведь, насколько сильно она хотела бы присоединиться к отряду телохранителей Леонида, но она не мужчина, и потому это невозможно, к тому же Гелле нет еще и восемнадцати, у нее нет мужа и детей, так о чем можно говорить? Царь не брал на опасное задание тех, у кого не было сыновей, дабы не пресекся ни один род в Спарте. До чего же не везет!

— Самой Артемидой клянусь, — воздела тонкую красивую руку лучница, — если бы я могла, я бы уже шла вместе с ними.

Гил только вздохнул в ответ: это была и его заветная мечта.

Гелла отложила лук, отошла к скамье и присела в тени, внося на доску новые стихи.

Конечно, она не была поэтессой, но стихи всплывали в голове часто; грамотными были все спартанцы до единого, поэтому записывать подобное не составляло труда, но не поэты восхищали девушку, а Фемистокл. Мудрец из Афин умел заставить слушать себя, хотя и не прилагал к этому никаких усилий, речь просто струилась подобно потоку горной реки, которую не повернуть вспять. Подобного ораторского искусства не смог бы достичь никто из ныне живущих (так считала Гелла), поэтому непревзойденный политик почти всегда справлялся со своими оппонентами (в Спарте уже знали, кто сумел убедить власть имущих в необходимости дать отпор Ксерксу). "А ведь пифия Дельфийского оракула сказала, что победят персы", — невесело подумала юная лучница.

— Дочь моя!

Голос отца был спокоен и даже весел, но Гелла, помимо слов, умела слышать даже мысли, и этот дар Гермеса со временем стал для нее худшим из зол: тяжело видеть тех, кого знаешь, слишком пристально, от этого порой хочется, чтобы Зевс низверг из в мрачный Тартар. Отложив доску, девушка встала и подошла к Ипполиту.

— Да, отец.

Царский телохранитель пристально посмотрел на дочь и негромко произнес:

— Царь именным указом велел тебе не отходить от его жены и защищать его сына, если иного не прикажет прекрасная царица Горго.

— Да, отец...

— Гил идет со мной, ему разрешили...

Гелла просто молча кивала, слушая спокойный голос отца, но она чувствовала, что больше его не увидит, хотя причины пока что понять не могла.

— Ты что-то слишком много молчишь!

Пристальный взгляд и реплика царицы вывели юную лучницу из задумчивости.

— Я думаю о том, что армия доблестной Спарты могла бы обратить в бегство воинов Ксеркса.

— В этом нет никаких сомнений, — голос царицы стал мягче, — тогда вернется мой муж, придут домой твои отец и брат, и это будет очень скоро — завтра празднества будут уже окончены.

— Да, царица, — послушно отозвалась девушка.

"Во имя защиты Эллады царь и предпринял этот поход, — писала она на своей любимой доске, покрытой воском, — истинные спартанцы всегда возвращаются со щитом или на щите, но никогда они не попирают честь воинов. Как жаль мне бывает тогда, что я рождена женщиной, а не мужчиной, пусть даже спартанские женщины тоже свободны". Гелла закусила губу чтобы не позволить пролиться невольным слезам — это позор.

Внезапно в комнату ворвался слуга Леонида:

— Царица Горго! Армия не пойдет в Фермопилы, решено укрепить подходы к Коринфу!

Женщина мгновенно вскочила на ноги:

— Гелла! Повезешь эту весть моему мужу! Немедленно!

Девушка бросилась к себе — собираться в дорогу.

Царица приказала привести лошадь для своей посланницы, точнее, даже двух, чтобы та, пересаживаясь с одной на другую, быстрее птицы достигла ущелья и предупредила царя о том, что надо уходить; и Гелла не подвела госпожу, хотя и почти загнала коней, и сама практически падала от усталости. Лагеря юная лучница достигла быстро, почти сразу узнав, что отец и брат пали в битве против бессмертных. Царь никуда не двинулся, девушка попросила позволения остаться.

Однажды именно Гелла поняла, что в горах твориться что-то неладное...

… Человека, движущегося по тропе, лучница заметила сразу — это было бы совершенно рядовое явление, если бы за неизвестным не двигались гуськом персы. "Это за царем", — безошибочно определила дочь царского телохранителя, иного и быть не могло. Натянув лук, Гелла затаила дыхание, стараясь прицелится как можно точнее, чтобы убить предателя (а никем иным проводник и не мог быть).

Стрела сорвалась слишком рано, вместо проводника попав в лоб шедшему за ним персу. Тело сорвалось со скалы; спартанка мгновенно поняла, что терять ей уже нечего, и принялась быстро расставаться с содержимым своего колчана, благо позиция все-таки была достаточно удобной, ветра не было, а спартанские женщины стреляли не хуже юношей. Еще несколько персов сорвались вниз, убитые либо раненые, но тут опомнились вражеские лучники.

Стрела вонзилась в горло отважной девушки, предупредить своих криком она уже не смогла бы.

Гелла упала на колени, упираясь руками в камни… камни! Последним усилием сбив один из них, она все же сумела предупредить лагерь о нападении, но услышать шум битвы было уже не суждено...

Рим. Марта.

Сердце любовью полно, только в этом всегда смысл жизни.

Я никогда не смогу просто так на цветы любоваться,

Будь же смелее, приди и останься со мною. Не лишний

Здесь ты. Я счастлива буду всю ночь для тебя улыбаться.

Снова рассвет оборвет то свиданье, что я назначала

Зная, что звезды не вечны, и вновь взойдет солнце;

Те же слова, что я во тьме я тебе прошептала,

Ныне забыть навсегда нам обоим при свете придется.

Счастливы люди! Ведь скоро опять день придет к завершенью

Вновь темнота нас от глаз всего города скроет...

Ждет нас все время ночами любовное наше томленье,

Днем никто не узнает, кому вновь я двери открою.

Весь вечный город знал одну простую непреложную истину: прекраснее Марты нет никого, даже знаменитая гетера Аспазия и то ныне забыта лишь потому, что есть Марта.

Дивная девушка родилась весной, в тот месяц, что был посвящен богу войны, потому и получила столь красивое имя; имя же вполне соответствовало ей: когда юная гетера надевала белые одежды, они казались грязными по сравнению с ее кожей, если же на ней не было ничего, Марта могла укрыться собственными волосами цвета темного золота (наследство от ее матери, наложницы патриция, что была родом из Галлии). Ясный глаза женщины напоминали огромные незамутненные озера, а странно темные для такого цвета кожи и волос брови делали ее еще ярче и выразительнее. Хотя красота для гетеры еще далеко не все, но в уме и образованности Марта тоже далеко превосходила свои конкуренток.

Сейчас самая прекрасная гетера Рима стояла перед зеркалом и медленно расчесывала свои волосы.

"А ведь говорили, что невозможно отродью рабыни стать хоть кем-то", — презрительно подумала Марта. Она не знала, чей был то дар, но с детства могла читать мысли окружающих, а значит, прекрасно знала, чего от нее хотят. Набираясь опыта, Марта стала хитрить, прибилась к весталкам и потихоньку (опять же, при помощи своего врожденного дара) научилась сначала читать, а затем и складывать стихи — ничего подобного среди женщин Рима до сих пор не было. Ну а затем лет с пятнадцати прекрасная девушка превратилась в своеобразную жрицу Венеры.

В комнату зашли служанки, терпеливо ожидая, когда их госпожа закончит причесывать волосы, а Марта все водила и водила гребнем уже по безупречно расчесанным прядям и, судя по выражению глаз, пребывала не здесь (в Элладе быть бы ей сивиллой и никак иначе). Служанки терпеливо ждали, подождет и приехавший знатный господин, ведь это земное воплощение самой богини любви всегда должно было быть безупречным.

Светлые глаза обрели осмысленное выражение:

— Одеваться пора?

— Да, госпожа.

Служанки облекли гетеру в затканный золотом наряд, подвели глаза бирюзой и быстро удалились. Марта придирчиво принялась перебирать золотые браслеты, но решила, что сегодня и так достаточно, не цезарь же, в конце концов. Кликнув служанок, прекрасное воплощение Венеры приказало принести ужин и вино, а сама возлегла за стол в ожидании гостя.

"Опять все то же самое изо дня в день, — думала Марта, фальшиво улыбаясь лысеющему сенатору, — будьте вы все прокляты! Вам бы так горбатится, как простому народу, но работают одни только плебеи!" Ей хотелось задушить разжиревшего гада, но так поступать было нельзя, иначе намеченное восстание будет попросту обречено. Ну что ж, будем надеяться, что и этот болтать любит.

Сенатор явно пришел чтобы выговорится, после чего отключился почти мгновенно. Марта быстро накинула темный плащ и бесшумно, благодаря сброшенным сандалиям, кинулась на улицу — ходить босиком ей, дочери рабыни, было не привыкать. Добежав до скамьи под деревом, женщтина тихо позвала в темноту:

— Марк!

Вышедший навстречу воин тотчас прижал ее к своей груди:

— Ты слишком сильно рискуешь...

— Не важно! — прервала его Марта. — Задержи восстание! Кто-то с потрохами продался сенаторам, они все знают!

— Что?!

— У меня сейчас храпит Клавдий, с пьяных глаз все выложил...

— Хорошо, — легионер исчез в темноте.

Марта с быстротой горной лани побежала обратно, но на сей раз ей повезло меньше: у дверей стояла ее давняя конкурентка Пердика.

— Так вот ты где, красота богини, доставшаяся смертной! — язвительно произнесла менее удачливая гетера. — Так и знала, что гулять по ночам не самая лучшая идея!

В лунном свете молнией блеснул кинжал, ударивший Марту в грудь; тело женщины рухнуло на мостовую, заливая кровью холодные камни, рядом упал принесший смерть клинок. Очень скоро в прекрасных глазах-озерах уже не осталось жизни, но, может, это было и к лучшему, ведь восстание так ни к чему и не привело...

Мацумото. Кирицубо.

Красота мира

В душе моей отзовется

Песнею ветра.

Снова рассвет

Заставляет закат вспоминать…

Не грусти о прошлом.

— Госпожа моя…

Открыв глаза, Кири увидела рядом с собой служанку, после чего села в постели и приветливо кивнула милой некрасивой девочке. Сама Кирицубо-сан, дочь самурая Томохиро-сана, приближенного сёгуна, была очень красива: кожа девушки была белее лепестков лотосов и снега на вершине Фудзияма, черные блестящие волосы до пят мягче китайского шелка, а большие ясные глаза цвета дождя. Томохиро-сан любил единственную дочь и гордился ею безмерно, и говорил, что на такой девушке женился бы и хатамото, ведь Кири-сан преуспела также в науках, и, по желанию отца, была обучена боевым искусством, владея пикой и катаной.

Отец отбыл в столицу несколько дней тому назад, а вести о себе пока что не прислал, но преданные слуги, просто обожавшие юную госпожу Кирицубо, все чаще шептались о том, что хозяин, по слухам, навлек на себя гнев сёгуна. Вполне возможно, что Томохиро-сан уже мертв.

Но вот чего слуги не знали: юная хозяйка обладала странным даром, который, видно, даже Аматэрасу не могла ей дать — Кири-сан слышала затаенные мысли окружающих ее людей, и мысли эти отражались в ее сознании как голоса. Занималась ли она каллиграфией, писала ли танки или играла на каком-либо музыкальном инструменте, где-то внутри все равно слышался шепот и неясный гул чужих мыслей, подлинных мыслей слуг или членов семьи. «У японцев шесть ликов и три сердца», — говорит пословица; Кирицубо-сан видела истинные лица всех, хотя и предпочитала молчать об этом.

День шел своим чередом, но неожиданно занятия дочери хозяина были грубо прерваны старым слугой, которого за такую дерзость могли бы и обезглавить, но об этом знали все, а потому старик бухнулся в ноги юной красавице:

— Госпожа, там, у ворот замка, самураи нашего сёгуна.

— Почему не впустили? — поразилась девушка.

— Они вооружены, — руки коснулся свиток, — прошу, их послание, госпожа…

Письмо гласило: «Госпожа Кирицубо, ваш отец нынешним утром совершил сеппуку в присутствии сёгуна и его хатамото, ибо оскорбил гостя императора, и честь требовала расплатиться за это жизнью. Выйдите из замка — посланники доставят вас императору для рассмотрения прав наследования замка одним из ваших родственников и решения вашей дальнейшей судьбы». Кири-сан отдала свиток домоправителю и спокойно произнесла:

— Не бойтесь ничего, я приказываю вам в случае, если не вернусь, подчиниться новому сюзерену. Сеппуку запрещаю, лучше служите моему родственнику верой и правдой, как служили отцу.

С этими словами юная хозяйка направилась к ожидающим ее всадникам.

Лишь только ворота замка были закрыты, часть служанок позорно ударились в слезы, поняв, что больше никогда не увидят свою прекрасную госпожу.

Замерев в глубоком поклоне, Кири ждала решения императора.

— Я все сказал, — нахмурился тот, — твой отец предал меня, а значит, необходимо решить, что делать с тобой.

— Смиренно прошу позволить мне совершить сэппуку…

— Не разрешаю. Уведите.

Кирицубо-сан препроводили в комнату, где она осталась вместе со служанкой, которую позволили взять с собой. Девочка вздрогнула, увидев на лице госпожи мрачную решимость; сама Кири прекрасно понимала, что теперь она будет отдана кому-то из хатамото в качестве наложницы, а это недопустимо в вопросах чести. Что ж, по крайней мере верные ей люди спасены, они будут продолжать служить их клану.

— Г… госпожа…

— Мой последний приказ тебе — подай тушь и бумагу.

Получив желаемое, Кири 0сан красиво начертала на цветном листе предсмертное стихотворение:

Честь моя

Поругана вами не будет —

Долг перед собою

И кланом знаю я,

И потому ухожу.

Служанка с замиранием сердца смотрела, как ее госпожа кладет лист на столик, затем становится на колени, осторожно отводя ткань кимоно, чтобы не обагрить дорогой наряд кровью. Губы чуть шевельнулись: «Прости меня…» — Кири прекрасно понимала, что несчастную девушку не пощадят.

Выскользнула из густых волос шпилька, свистнула в воздухе, пробивая сонную артерию на прекрасной белой шейке; когда тьма уже окутывала весь мир, остался только плач верной служанки…

Село Леськи. Радда.

Дети вольные ветра жгучего

Плакать-причитать не приучены,

Все летим мы вдаль той дорогою,

Где печали нет. Не с тревогою

Смотрим мы на жизнь. Солнце ясное

Нас с собой ведет. Будем праздновать.

Нет свободней нас, нет счастливее,

Нет краев для нас всех красивее,

Вечно мы в пути, нет нам Родины,

Только лишь придем — вновь уходим мы;

Наша жизнь в степи да под звездами,

Вечно мы в пути, мы так созданы.

Для Радды не было края красивее, чем Украина, пусть даже родилась она не здесь, а настолько далеко, что даже вожак табора не мог припомнить, в каком краю это произошло чуть меньше четверти века назад.

Прекрасная цыганка, увешанная золотыми монистами, так красиво оттеняющими ее разноцветное платье, белоснежную кожу и длинные кудри цвета красного дерева, не могла не притягивать взоров — все мужики-хуторяне от парубков до почтенных панов звали красавицу к себе погадать. Бабы шипели как змеи, девки зеленели от зависти, а черноокая Радда только посмеивалась либо «недоуменно» поднимала брови-полумесяцы, как бы желая спросить, а в чем же дело. Не понимали эти глупые мещане, как кроты изрывшие местный чернозем, что не место вольной цыганке в их поселении.

Любила Радда бродить возле Днепра, что напоминал ей ее любимый синий платок; любила она петь и плясать, но больше всего любила ночной ветер и огромные звезды — все то, что во все времена называли люди волей. Сегодня же табор снимался с места и шел в иные края, потому Радда и спешила к реке, ведь не скоро еще она опять сможет полюбоваться на прозрачные золотистые от летнего солнца воды.

Была и другая причина ее прогулки к Днепру-реке, вечная цыганская причина, которую тоже порождает только истинная свобода, и имя той причине была любовь, а имя причине причин — Василь.

И он уже ждал ее возле воды.

— Коханая моя, — тихо произнес юноша с золотыми волосами, протягивая руки своей любимой цыганке.

Радда положила свои маленькие руки поверх крепких мужских ладоней и заглянула в васильковые, словно послужившие маяком его имени, глаза. Уезжать не хотелось, но свобода еще важнее, чем любовь, и не сможет она отказаться от звездного неба над головой даже ради его глаз.

— Прощевай, Василь, — чуть сжав натруженные пальцы, сказала она и отправилась вдоль берега обратно в табор.

Увы, прекрасная цыганка и не подозревала, что за ней следят.

Темноволосая девушка шла след в след за своей соперницей, что околдовала ее любимого парубка, но Василь не достанется этой цыганской ведьме — здесь очень хороший косогор. Она прекрасно понимала, что не полюбит ее после этого Василь, но и разлучница жить не будет. Босоногая мстительница была уже близко.

Радда услышала мысли Оксаны и повернулась к ней.

— Зачем? — сказала она своим красивым голосом. — Ты же знаешь — нет у меня магии.

— Врешь, ведьма проклятая! — девушка вцепилась в цыганку.

Может, Радда сумела бы защититься, будь они на пологом склоне или ровном берегу, но косогор был скользким, да и опавшая хвоя под ногами скользила еще сильнее, чем мох или даже мокрый песок.

Речную тишину разорвал резкий всплеск. Так и не расцепившись, словно сама судьба предназначила им один и тот же жребий, упали обе красавицы в глубокую реку, и говорили потом предания, что так и остались они в глубине Днепра-реки русалками…

Москва. Марина.

Взлететь бы одинокой птицей

Родную землю чтоб обнять,

И вновь к свободе возвратиться

Той самой яркой, что отнять

Возможно только вместе с жизнью,

А растворить не суждено.

Я по дороге с рыжей пылью

Иду ночами. Пусть прошло

И позабыто где-то детство,

Но все равно останусь я

В гармонии с душой и сердцем

Свободы резвое дитя.

Забыть небес высоких своды,

Забыть ручьев прекрасный звон

Я не смогу. Мне дай свободы

Пусть даже жизнь всего лишь сон…

Юриспруденция — наука скучная даже по определению, даже есть шуточка на тему того, что в библиотеке сгорели все книги, кроме учебников по юридическим наукам, ибо в них много воды. Помощника адвоката Кирсанова Марина Иванова, только-только защитившая диплом на заочном отделении, это тоже прекрасно знала.

Полутемный японский ресторан, ставший любимым еще со студенческих посиделок с подругой, сегодня был до отказа забит сокурсниками, отношения с которыми девушка не поддерживала от слова совсем: большинство из них, мягко говоря, были лентяями, пошедшими на факультет исключительно ради неполученного по причине собственной безалаберности в юности диплома. Марина же, пусть школу она закончила без грамот и медалей, рано поняла, что по чем в нашей жизни и ради образования землю рыла: начинала она простым клерком в задрипанной конторке (заодно делопроизводство подучила), с третьего курса пришла к Кирсанову, а потом собиралась сдать экзамен в коллегию адвокатов (хотя при такой профессии что потопаешь, то и полопаешь).

Красивая девушка с молочно-белой кожей, пепельными волосами и темно-серыми глазами всегда привлекала внимание, но характером обладала независимым и весьма феминистским, так что семьей так и не обзавелась, а потом решила, что карьеру надо продолжать.

— Как настроение, Мариночка? — за столик присел Кирсанов.

— Кальмары отличные, Юрий Юрьевич, — девушка подняла зажатое палочками щупальце. — И почему я думаю, что была в прошлой жизни японкой?

Адвокат рассмеялся и пошутил, что тогда уж японцем и самураем, на что девушка заметила, что женщины самураи тоже были, знаменитые онна-бугэйся. Кирсанов на полном серьезе предложил помощнице выучить в дополнение к английскому языку еще и японский, Марина согласно кивнула.

Вечер все длился и длился, дипломированные спецы решили, видимо, упиться до зеленых японских чертей, а потому адвокат с помощницей оплатили счет и отправились разбирать очередное дело, весьма, надо сказать, головоломное.

Как правило, Кирсанов брал гражданские дела: семейный кодекс, административный кодекс; материалы Марина изучать просто обожала, и составляла при этом такие анализы, что Юрий Юрьевич часто повторял, что цены его девочке нет. От похвалы у юристки отрастали крылья, и она начинала трудиться с еще большим рвением, а уж казалось бы, куда еще. Половиной успеха однако умный босс обязан грамотным помощникам, так что Кирсанов всячески поощрял ее увлечение международным правом — примеры других государств порой вставлялись в речь в суде.

Сейчас совершенно неожиданно подвернулось «убийство при отягчающих обстоятельствах», причем клиент был виновен, но… одним словом, и адвокат, и его помощница прекрасно знали причину убийства, а потому решили оправдать пожилого мужчину любой ценой. Убитый был наркоманом со стажем, и он серьезно покалечил дочь подсудимого (Марина даже сравнила обвиняемого с героем «Крестного отца» Америго Бонасерой). Было ясно, что изуверов надо уничтожать.

— … и я полагаю, дело мы выиграем, если будем настаивать на аффекте, кто докажет обратное сейчас?

— Ему все равно грозит десять лет, — сухо заметил Юрий Юрьевич.

— Пусть так, но не пожизненное же, — Марина вяло попинала мелкий камушек на дороге.

— Нужны еще свидетели того, что убитый обесчестил несчастную девушку и побил ее, из-за чего она осталась калекой.

— Найду, — светлые глаза сверкнули.

Марина и Юрий Юрьевич действительно блистательно справились с делом, затем девушка сдала экзамен в коллегию и принялась за похожие дела. Сильно помогало то, что Иванова с детства была телепаткой, хотя и не афишировала это, но в работе сие помогало здорово. В один прекрасный день клиент попался весьма «крутой»…

— …посему я отказываюсь от допроса свидетеля, — отчеканила адвокат и села.

Обвиняемый криминальный авторитет был препровожден в камеру, а Марина торжествовала: ползучий гад погубил столько невинных жизней, что его прикончат сокамерники. Убитых не вернуть, а вот жертв больше не будет. Красавица вышла из здания суда, решив отметить прошедший двадцать третий день рождения в компании старых друзей.

Навороченный джип вылетел из-за угла внезапно и на полной скорости, затем последовал короткий удар и полная темнота…

Элиана

Нам космоса холод дорогою стал,

И звезды горят под ногами;

Когда уже дан долгожданный был старт

Вперед мы стремились сердцами

Пусть опять испытания, но по плечу

Нам любые из них, мы же вместе,

Все равно же пространство до дна пролечу

Я внимая своей звездной песне.

Наш мир очень молод, нам три сотни лет,

Науки есть, магия даже,

И знаем, что лучше окрестных планет

Прекрасная Родина наша.

Пусть Земля колыбелью когда-то была —

От нее мы отрезаны ныне,

Только нас за собою звезда позвала

И мечту нашу сделала былью.

Мы признаны всеми, и всех мы сильней,

Но нет в нас для мира угрозы,

Людей защитим по галактике всей

Не дав никогда пролить слезы.

По врагу мы ударим, поможем друзьям,

Зло с добром не меняются, право.

Пусть откроется сердце прекрасным делам,

И царит в мире вечная правда.

Элли (Элиана) Куин,

сборник «Бард космических трасс»,

2275 год, борт звездолета «Арбинада».

Открыв титульный лист бумажной книги (дорого и редко, но зато какой престиж!), капитан звездолета «Арбинада» Элли Куин красиво вывела свой автограф — посол Станиславы на Земле Майкл Джордан Куин собрался сделать такой подарок президенту Земли, а любящая дочь родителям не отказывала. Хорошо еще, что закончен очередной рейд, чуть было не отмеченный очередной Нобелевской премией (первые экипаж получил за открытие планет Данелла с ее шаманистской цивилизацией, вторую — за контакт с расой ушуров, аборигенами планеты Элиана), но планета Орайя оказалась пусть и богатой полезными ископаемыми и пригодной для колонизации, но все же простой и банальной. Вздохнув, Элли откинулась в кресле — на светские рауты в их бессмысленном великолепии не хотелось совершенно.

Жители Станиславы отличались от обычных людей тем, что расшифровка генома помогла им избавиться от болезней и патологий, сделать продолжительность жизни в среднем около трехсот лет и почти победить старость. Впрочем, Элли было всего лишь тридцать, а выглядела она так, словно только что шагнула за порог совершеннолетия землян (у станиславцев оно наступало в шестнадцать). Куин знала, что большая часть ее совершенств внешних и внутренних даже не достижение науки, а следствие того, что она — воплощенная в человеческое тело Странник.

Телепатия, телекинез, совершенное тело, лишенное каких-либо изъянов, белая кожа и черные брови и ресницы при льняных волосах, а также ясные сиреневато-голубые глаза и крылатая ипостась вкупе с адамантовыми костями — свойства Странника, тут гордиться нечем. Если чего-то и добилась девочка Элли, то не серебряных башмачков, а капитанского кресла, открытий, вернейшей дружбы и прекрасных невесомых строк под звонкие переливы гитарных струн. Теперь нужно восстанавливать справедливость.

Возникший в комнате маг по имени Майкл Фицуолтер кивнул прекрасной девушке:

— Готова?

— Да, — отозвалась она, подавая руку красивому мужчине, похожему на древнего актера Юрия Каморного.

Маг и капитан исчезли.

Майкл Фицуолтер устало смотрел на серые алтарные камни.

На одном неподвижно лежала красавица с длинными золотыми локонами, облаченная в форму капитана космофлота (мундиры Станиславского альянса делались настолько красивого темно-синего цвета и с таким вкусом, что шли они абсолютно всем). Грудь девушки медленно, но ровно вздымалась и опадала, она просто спала.

На втором распростерлась дивной красоты женщина, идеальное тело которой закрывало лишь мягкое темно-красное покрывало, а ее рыжие как огонь волосы крупными локонами расползались по алтарю и беломраморного цвета плечам. Она тоже спала, но спала чуть беспокойно, вздрагивая и постанывая во сне.

Майкл приблизился к рыжей, но его опередил возникший неоткуда принц Гиацинт, сводный брат прекрасной Анны, столько лет бывшей пленницей человеческого тела. Среброволосый юноша с небесными глазами взял сестер за руки и закрыл глаза, безмолвно благодаря мага.