Сердце горы

— Ти-е-е-р!!!

Эхо откликнулось на мой голос. Потом эхо замолкло, и лес замолк. Я потянулась, с удовольствием подставляя лицо лучам последнего осеннего солнца.

— Привет, — произнес мужской голос у меня за спиной. И, вздрогнув, я обернулась. Он с улыбкой смотрел на меня. Интересно, почему ни разу за время нашего знакомства я не видела, как он подходит ко мне?

— Тиер, привет. Почему ты всегда подходишь сзади?

Он ответил с легким лукавством:

— Я не подхожу к тебе сзади — я возникаю у тебя за спиной.

Невольно я рассмеялась шутке. А потом меня кольнуло подозрение, что его слова — вполне серьезны. Мне стало не по себе. Не первый раз в разговоре с Тиером. Но сегодня мне не хотелось углубляться в тревожные размышления, и я коротко заметила:

— Никогда не могу понять — шутишь ты или говоришь всерьез.

— Я говорю совершенно серьезно, — он смотрел на меня своими серо-голубыми глазами, сейчас напоминающими осеннее небо. Вроде — синева, но такая бездонная, что боишься в ней утонуть. Понимаешь, что в глубину этих глаз тебе никогда-никогда не проникнуть. Впрочем, чего я ждала от человека, с которым можно встретиться, только выкрикнув его имя на лесной поляне?

— Тиер, не надо. Прости, но мне становится страшно, когда ты так говоришь.

— Ты напрасно боишься. Ведь я поклялся, что не причиню тебе вреда. Ты поступила очень разумно, когда взяла с меня эту клятву. Помнишь, в нашу первую встречу? — он улыбнулся, и его глаза заискрились, как вода родника, в которой отразился солнечный лучик. Я улыбнулась в ответ:

— А я-то считала, что сморозила ужасную глупость. И ругала себя. Выходит, это был на редкость мудрый поступок?

— Поверь мне, ты поступила мудро, — словно не замечая иронии, подтвердил Тиер. — Люди не часто следуют здешним правилам.

Я не прочь была погордиться собственной мудростью, но все же не удержалась:

— Какие правила, Тиер?! Я живу здесь почти два месяца и не заметила ничего особенного. Жизнь, как жизнь… Тихая, немного монотонная.

— Ты ведь жила в поселке, Хуннед. А я говорил про горы, — его губы коснулись моих губ, и мне расхотелось продолжать спор. Какая разница, за кем останется последнее слово?

Наш поцелуй был прерван донесшимся откуда-то из глубины леса непонятным звуком — похожим то ли на свист ветра, то ли на тревожный крик птицы.

— Прости, я скоро вернусь, — отстраняясь, произнес Тиер. — Обязательно дождись.

— Конечно, — сейчас меня не смущали подобные странности. Мне было хорошо и спокойно. Я даже отвернулась, чтобы не видеть, как он уходит. Просто стояла и смотрела вниз, на крыши поселка, в котором провела короткое северное лето. До отъезда в город оставалось несколько дней. Последнюю неделю я настойчиво уговаривала Тиера уехать вместе (хотя неопределенное «погостишь, достопримечательности посмотрим» даже меня саму смущало своей наивностью). Я знала, чего хочу. И каждый раз прямой и недвусмысленный отказ Тиера причинял боль. Если бы он сослался на какие-то (пусть даже выдуманные) причины, как-то «подсластил пилюлю» обещаниями, мне бы, наверное, было легче. Но на все мои просьбы (не то что уехать, а хотя бы спуститься в поселок, переночевать у меня), он отвечал раздражающе нелепым заявлением: «мой дом — здесь».

— Здравствуйте. Хорошая сегодня погода, — слова, произнесенные приятным женским голосом, опять заставили меня вздрогнуть. Я обернулась. Передо мной стояла незнакомая девушка. Мы окинули друг друга короткими, но все примечающими «женскими» взглядами и мне сразу стало неловко за мои веснушки, за, наверняка, плохо расчесанную, слишком короткую «солому» волос, потертые джинсы. Моя внешность показалась мне чересчур заурядной. А незнакомка… Незнакомку смело можно было назвать красавицей. Выше среднего роста, с великолепной фигурой и правильными, можно сказать, идеально правильными, чертами лица. С большими, выразительными глазами и темно-русыми волосами ниже плеч. Волосы еще и вились крупными кольцами. Длинная юбка и облегающий свитер подчеркивали ее спокойную, холодноватую женственность. Меня кольнула ревность — в ней было то, о чем я когда-то отчаянно мечтала — и не только во внешности. Тем не менее, девушка смотрела на меня с несомненной и, похоже, доброжелательной заинтересованностью. Без тени высокомерия и снисходительности.

— Добрый день, — поздоровалась я, удивляясь про себя тому, что вижу ее впервые. В поселке все знали друг друга в лицо. И уж такую-то девушку я наверняка бы запомнила.

— Простите за беспокойство, — незнакомка произносила слова напевно, словно убаюкивая мелодичными фразами, но при звуке ее голоса меня почему-то охватывала тревога. — Может быть, я вмешиваюсь не в свое дело. Вы уже два месяца встречаетесь с Тиером. Но он по каким-то причинам никак не решится познакомить вас со своей семьей. Хотя много говорил нам о вас.

Она сделала паузу, но я не нашлась, что ответить. И она продолжила:

— Сегодня праздник осени. Наверное, вы бы хотели побывать на празднике. Посетить наш дом. Быть представленной отцу Тиера...

В ее словах ясно слышался второй потаенный смысл, который оставался мне непонятен. Поэтому я сдержанно возразила:

— Но меня ведь никто не приглашал.

— А я как раз и пытаюсь пригласить. Если вы согласны, с удовольствием вас провожу. Поверьте, все члены семьи будут счастливы узнать вас поближе. Так вы согласны? — ее слишком торопливо заданный вопрос еще больше насторожил меня. В нем почудилась какая-то ловушка — причем довольно небрежно замаскированная. И я твердо сказала:

— Простите, не хочу вас обидеть, но я могу принять только приглашение Тиера.

Она поджала губы, потом улыбнулась.

— Ну так попросите его. Он ведь не откажется выполнить вашу просьбу — не так ли?

— Хорошо, я поговорю с ним, — все так же неохотно согласилась я. Как ни странно, с трудом удерживая рвущиеся наружу слова «да-да, обязательно». Желание побывать на празднике внезапно сделалось настолько сильным, словно меня околдовали.

Девушка, как будто догадавшись о захвативших меня чувствах, удовлетворенно кивнула. Потом вскинула голову:

— Он идет. До свидания, Хуннед.

— Всего хорошего.

Когда на поляне появился Тиер, я уже кипела от негодования. Почему Тиер рассказывал обо мне своим близким (хотела бы я знать, кем ему приходиться эта девица?) и не счел нужным рассказать о них? Почему он не хочет нас познакомить? Что за тайны — причем, именно от меня?.. Но стоило посмотреть в его прозрачные глаза, и раздражение утихло. Успокоилось, как бушующие волны, в которые вылили бочку масла. Но не ушло совсем.

— Тиер, мне нужно поговорить с тобой… Послушай… Здесь только что побывала девушка...

— Девушка? Как она выглядела?

Я почувствовала, как он насторожился.

— Она… не представилась. А по виду — высокая, статная, с русыми волосами. Такая… холодноватая красотка… Она сказала, что сегодня вы отмечаете праздник осени. И пригласила меня.

— Ты приняла ее приглашение?

— Нет, — почти сердито возразила я. — Мы незнакомы — как я могла? Поблагодарила и ответила, что только ты можешь пригласить меня.

— Ты умница, Хуннед!

От похвалы я покраснела. От теплоты его слов, от рук, внезапно легших на мои на плечи. Но обида еще сидела внутри, и я спросила:

— Тиер, почему ты не хочешь говорить со мной о своих родных?

Он почувствовал обиду, прозвучавшую в моих словах, и отвел глаза:

— Я не уверен… что тебе будет интересен этот разговор. Мои родные… по обычным меркам довольно неприятные существа. Подумай, Хуннед, так ли необходимо тебе знакомиться с ними? И стоит ли впутывать их в наши отношения? — мой любимый как будто знал, что несколько неторопливых фраз сделают меня покладистой, заставят согласиться с любым предложенным решением. Почему у меня всегда так путались мысли в его присутствии? Ни возразить толком, ни настоять на своем… Нет, только не сегодня.

— Я хочу, чтобы ты пригласил меня к вам на праздник. И представил своему отцу. Тебе это настолько неприятно?

Тиер промолчал. Когда я решила, что ответа уже не будет, он негромко сказал:

— А если для этого мне придется нарушить клятву? Я ведь поклялся, что не причиню тебе зла.

Вот тут я по-настоящему испугалась. Конечно, я могла не поверить словам Тиера, посчитать, что он намеренно пугает, чтобы я передумала. Но на Тиера это не было похоже. Я вглядывалась в его лицо, а он смотрел туда, куда не так давно смотрела я — вниз, на крыши поселка:

— Ты не раз приглашала меня к себе, — его слова звучали негромко и монотонно, словно шум дождя или шелест листьев, что пугало еще сильнее. — Но ты не знала, что мой дом заканчивается на этой поляне — дальше вниз мне хода нет. А еще… я не хотел тебя огорчать и поэтому оттягивал объяснение… Нам нужно будет расстаться, Хуннед. До весны.

— Как? — только и смогла вымолвить я.

Он обернулся ко мне, и сейчас его глаза напоминали штормовое море:

— Ты не раз говорила об отъезде. Ты настаивала, чтобы я поехал с тобой. В гости. Или насовсем. Но теперь, надеюсь, ты догадываешься — это не в моей власти. Однако, если в тот день, когда здесь зазвенят ручьи, ты вспомнишь обо мне и вернешься, — мы снова будем вместе. Разве это так мало, Хуннед?

Он ждал моих возражений. И я попыталась возразить, но голос не слушался. Я не просто не могла говорить, — казалось, я не могу дышать. Наконец, кое-как я сумела перевести дыхание — и закашлялась. Слава Богу, что можно было списать на кашель набежавшие слезы. Между тем в голове, звенели, рассыпаясь, осколки мыслей: «А чего ты ждала? Ты же сразу могла догадаться… С самого начала… Да он ведь и говорил всегда...». Но Тиер… Тиер не походил на мужчину, который увлекается случайными романами. Мне подумалось, что все дело, может быть, в его семье, о которой он отказывался говорить. Если я познакомлюсь с его отцом, может быть, я сумею… Я быстро обернулась к любимому. Даже голос неожиданно прорезался:

— Тиер, так ты не можешь со мной уехать — я правильно поняла тебя?

— Да, — чересчур короткий ответ. Не прояснивший ничего. Я попыталась подойти к проблеме с другой стороны:

— А девушка, которая со мной разговаривала — кто она? Твоя сестра?

— Моя невестка, — спокойно пояснил он. — Жена моего старшего брата.

Оказывается, у него есть старший брат. И я была уверена, что в его недомолвках прячутся еще кое-какие родственники. Нет, чтобы там ни говорил Тиер, во мне все сильнее крепло намерение познакомиться с его семьей.

— Знаешь, — осторожно, словно ступая на тонкий лед, начала я, — она спросила, не хочу ли я… познакомиться с твоим отцом. Как ты думаешь, он в курсе того, что меня… позовут на праздник?

Тиер усмехнулся, но как-то невесело:

— Скорее всего, это его желание — пригласить тебя на праздник — даже если он напрямую его не высказывал. Можешь не сомневаться — он в курсе всего происходящего.

Он явно не понимал, куда я клоню. И я рискнула:

— Тогда выполни мою просьбу. Я хочу, чтобы ты пригласил меня на праздник осени и познакомил со своим отцом, — я постаралась забыть о его словах, что подобное желание может навредить мне. Какая разница? Я была уверена, что ничто не может навредить сильнее слов Тиера «мы не можем быть вместе». До всего остального мне сейчас не было дела.

Похоже, Тиер уловил мое настроение, потому что не стал спорить. Только глаза его сделались тусклыми, словно замутненная вода в пруду:

— Таково твое желание, Хуннед?

— Да!

— Тогда — идем.

— Подожди, — растерянно отстраняя протянутую руку, сказала я. — Мне нужно переодеться — не могу же я пойти в таком виде на праздничный вечер.

Я вспомнила о девушке, которая говорила со мной — она-то будет на празднике в лучшем наряде, можно не сомневаться. Оказаться с ней рядом в старых джинсах...

— Не беспокойся, — уверенно возразил Тиер, — для тебя найдется любой наряд. И любые украшения. Решайся, Хуннед… Потому что если сейчас мы расстанемся — я не вернусь сюда до весны.

— Хорошо. Идем, — я торопливо вложила руку в его ладонь. Чтобы не было времени передумать.

По чуть заметной тропинке мы зашагали вглубь леса. И такая напряженная тишина стояла вокруг. Будто кто-то заколдовал его. Будто птицы, насекомые, и даже легкий, едва заметный ветерок смолкли, повинуясь властному приказу. Я спиной ловила чей-то пристальный взгляд. Померещилось или кто-то наблюдал за нами? Кто-то, кто давно хотел заманить меня в ловушку, как редкого зверя. Кто выкладывал для меня различные приманки, хитрил, часами ожидал в засаде. А вот теперь я сама захлопнула западню. Но мне уже было не остановиться. И не испугаться.

— Закрой глаза, — неожиданно скомандовал Тиер. Я, не задумываясь, подчинилась. Еще несколько шагов вперед с закрытыми глазами… Потом мы остановились. Рука Тиера переместилась на мою талию, и его довольный голос произнес:

— Можешь открыть глаза, любовь моя.

* * *

Сердце застучало у горла. Любовь моя! Я опять подчинилась, с удивлением оглядываясь по сторонам. Когда я закрывала глаза, скалы были рядом, прямо перед нами, но не могли же мы, пройдя всего несколько шагов, вдруг оказаться в пещере? И разве могут стены пещеры светиться теплым неярким светом? Так куда же Тиер привел меня? Я оглядывалась по сторонам, не понимая, что происходит.

— Где мы?

— Внутри горы.

Я рассмеялась, и пещера наполнилась моим смехом:

— Как я люблю, когда ты шутишь, Тиер.

— Хуннед, — голос его ласкал теплотой и колол снисходительностью, — я не умею шутить. И я не привел бы тебя сюда. Но ты сама пожелала этого.

— Сейчас окажется, что ты — сын горного короля. Ну конечно, горные тролли славятся своим умением отвести глаза. Особенно любят они отводить глаза симпатичным девушкам. А попавшим к ним в лапы — нет пути назад.

Я смеялась, а он молчал. И что-то было в его глазах. Красноватый отсвет, которого я никогда не замечала под солнцем, на лесной поляне. Но как же трудно поверить в сказку, даже оказавшись в сказке.

— Тиер, этого просто не может быть.

— Но ты уже здесь, любовь моя, — он наклонился и поцеловал. На этот раз никто не прервал нас, мы до конца насладились поцелуем. А когда наши губы разомкнулись, я поняла, как мне уютно рядом с Тиером. Я видела только его лицо — все остальное меня не волновало. Вот он слегка нахмурился, и я нахмурилась вслед за ним, гадая, что же его заботит. Я словно превратилась в его отражение.

— Если я еще раз поцелую тебя — ты забудешь о том, кем ты была, Хуннед. А мне бы этого не хотелось. Так что пока нам лучше не целоваться. Пойдем — я отведу тебя к мастерицам, которые сошьют твой праздничный наряд.

Его слова, как поток холодного воздуха, мгновенно остудили мое благодушие. Я насторожилась. Точнее, попыталась насторожиться, вспоминая, как попала сюда. Но память не желала подчиняться: сейчас даже наши встречи с Тиером казались всего-навсего ярким сном.

— Почему же там, на лесной поляне, ты не целовал меня так, чтобы я обо всем забыла? — шепотом полюбопытствовала я.

— Там ты была не в моей власти, Хуннед. И я был связан клятвой. Да и сейчас… Нет, пожалуй, не стоит говорить об этом. Пойдем, мастерицы ждут.

Странно идти по просторным залам и не замечать ничего вокруг. Не пугаться, не удивляться. Смотреть только на Тиера — и видеть только его одного. Похоже, на меня, и правда, наложили колдовские чары. Некоторое время спустя мы вошли в зал поменьше. Четверо девушек поднялись при нашем появлении, придерживая руками незаконченное шитье. Они показались мне какими-то «неживыми»: миловидные, но невыразительные лица, опущенные глаза. Темные, до пола, платья дополняли странное впечатление.

— Прошу вас сшить для моей невесты подобающий наряд к сегодняшнему вечеру, — распорядился Тиер. Девушки молча поклонились.

— Невесты? — словно очнувшись, с легкой иронией переспросила я (для девушки, с которой Тиер только что собирался так надолго расстаться, мой статус неимоверно вырос). — Что-то не припомню, чтобы мы с тобой объявляли о помолвке.

— Я мог бы сказать — для моей жены, — снисходительно улыбнулся Тиер. — Но ты ведь пришла сюда только на праздник. То есть, ты считаешь, что пришла сюда только на праздник, не так ли?

— Да, — не очень уверенно согласилась я. Девушки приблизились, кажется, готовясь снять с меня мерки: тихие, похожие на тени, погруженные то ли в себя, то ли в свою работу.

— Они что — немые? — шепотом спросила я.

— Нет, что ты. Если пожелаешь, они расскажут тебе все здешние новости. Но я бы на твоем месте не стал их расспрашивать, Хуннед… Я ухожу, мне тоже нужно подготовиться к празднику.

Он поклонился и вышел. Я отстраненно подумала, что раньше Тиер вел себя по-другому: я не могла припомнить, чтобы он когда-нибудь отвесил мне поклон. Тем более, с таким серьезным видом. Думаю, он и сам понимал, что в солнечным современном мире его поклон воспринят был бы совсем иначе. Но здесь такая манера поведения не казалась искусственной. Между тем, следуя коротким фразам и знакам мастериц, я разделась. Девушки достали ткани, и начались примерки. Они одевали меня, как куклу, — ни о чем не спрашивая и не обсуждая со мной свои действия. Сначала возникло тончайшее, кружевное белье, потом облегающий, расшитый драгоценностями корсаж, наконец, пышная юбка. Затем меня подвели к зеркалу и позволили взглянуть на то, что получилось. Я с некоторой опаской подняла глаза. Признаюсь честно, я всегда была не прочь поизучать себя в зеркале. Но, как правило, эта процедура заканчивалась выискиванием в себе различного рода недостатков. То ресницы недостаточно густые и длинные, то нос слишком вздернутый (с несносными веснушками — ко всему остальному), то еще какие-нибудь «драматические» отличия от недостижимого идеала… Особенно раздражала черная точка родинки в уголке левого глаза… Поэтому так странно было взглянуть на себя — и понравиться себе. Я придирчиво разглядывала отражение, но не могла заметить ни одного изъяна. Чем дольше я глядела на себя, тем сильнее улыбалась, не в силах оторвать глаз от него. Пока не поняла, что зеркало обманывает. Я окончательно уверилась в этом, когда не заметила привычной родинки. То есть родинка как будто была, но угадывалась с трудом. Я отвернулась, понимая, что не я выгляжу красавицей, а заколдованное зеркало шутит надо мной.

Между тем девушки продолжали трудиться над моим нарядом, прямо на мне прилаживая кружева и драгоценные камни. Когда одна из них с поклоном застегнула у меня на шее ожерелье, бросившее в стороны радужные блики, я поняла, что работа подходит к концу. Я отстранила руки мастериц и сделала несколько шагов. Платье мне сшили из темно-зеленой, похожей на бархат материи, но, в отличие от бархата, совершенно невесомой. Вообще, я сразу почувствовала себя в праздничном наряде удивительно уютно. Я снова взглянула в зеркало. И опять рассердилась на то, что понравилась себе. Пожалуй, только мои короткие волосы не желали льстить своей хозяйке: к такому богатому платью прическа требовалась поизысканней. Может, вуальку какую-нибудь накинуть? Словно угадав мои мысли, одна из девушек протянула мне венок из осенних листьев. Сначала я подумала, что листья — живые, но, дотронувшись, поняла, что это тоже не что иное как рукоделие.

* * *

— Ты готова, Хуннед? — раздался сзади знакомый голос. Опять Тиер подошел незаметно.

— Готова, — я обернулась к нему. И забыла, о чем хотела сказать. Передо мной стоял не Тиер. То есть это был, конечно же, он — но как же сильно он изменился. Темно-зеленый наряд, тоже щедро расшитый драгоценными камнями. Сапоги с узкими голенищами до колен вместо привычной мне мягкой замшевой обуви, наподобие мокасинов. Но больше всего меня поразили его волосы: еще полчаса назад коротко стриженные, сейчас они почти касались плеч. И были перехвачены полосой серебряного обруча.

— Что ты сделал со своими волосами, Тиер? — после короткого замешательства спросила я.

— На самом деле, — спокойно пояснил он, — они всегда были такой длины. Но я почувствовал, что с короткими волосами понравлюсь тебе больше. Поэтому пришлось немного отвести тебе глаза. Моя внешность вообще отличается от того образа, в котором я появлялся перед тобой. Но тебя напугает мой истинный вид. Поэтому пока я сохраню эту маску. Сегодня на празднике мои родственники будут в масках. Потому что все хотят понравиться тебе.

— А тебе не кажется, что так нечестно? — вырвалось у меня. — Я-то приду туда со своим лицом.

— Если… ты захочешь, Хуннед, — Тиер произнес первые слова неуверенно, но затем его голос окреп, — я научу тебя этой хитрости. Отводить глаза. Примерять любую маску. Обманывать не только людей, которых не мудрено обмануть, но и моих хитроумных родственников.

Какой странный дар он мне предлагал. Я так растерялась, что ничего не ответила. И, помолчав, Тиер произнес:

— Нам пора идти.

— Идем.

— Ты не хочешь взглянуть на себя, Хуннед? — в его голосе мне послышались насмешливые нотки: Тиер явно знал о свойствах зеркала.

— Не хочу я туда смотреть, — обиженно отрезала я. — Оно врет. В вашей горе даже зеркала приучены лгать.

Мой любимый рассмеялся. Негромкое эхо подхватило его смех, и даже безучастные мастерицы заулыбались уголками губ.

— Нет, Хуннед, зеркало тебя не обманывает. Просто ты всю жизнь прожила среди обыкновенных зеркал, которые трудно назвать совершенными. Ведь их делали люди. И «со стороны» на тебя, как правило, тоже смотрели обыкновенные люди. А настоящее зеркало передает то, какой бы тебя увидел талантливый художник… Но не из тех, которые льстят своим заказчикам. Если не веришь, взгляни на мое отражение.

Он взял меня за локоть и повернул лицом к зеркалу. Я послушно взглянула: в зеркале Тиер был Тиером: как бы я ни вглядывалась, я не заметила никаких признаков «приукрашивания». Впрочем, Тиер и так был замечательно красивым мужчиной.

— Тем более, — добавил Тиер, — не только ты отражаешься в зеркале, но и оно отражается в тебе. Теперь даже обычные люди будут видеть тебя такой, какой ты увидела себя в «волшебном» зеркале.

— Откуда я знаю — может быть, оно врет персонально каждому, — все еще не сдаваясь, буркнула я.

— Но я-то не вру тебе, Хуннед.

— Ты тоже оказался не тем, за кого выдавал себя вначале, — опрометчиво огрызнулась я.

— А ты всегда говорила мне только правду? — с опасной ласковостью поинтересовался Тиер. И у меня холодок пробежал по коже, когда я рискнула поймать взгляд его глаз, сейчас серо-зеленых, как бутылочное стекло:

— Сколько раз ты мне повторяла «я хочу быть рядом с тобой»?

— Но я, и правда, хочу!...

— Здесь, внутри горы?

Я промолчала, и Тиер за меня ответил:

— Твое «я хочу быть с тобой» означало, что я должен уехать в твой, незнакомый мне мир. Ты это решила, не спросив меня. Ты считаешь, что говорила правдиво?

Как бы мне хотелось крикнуть в ответ «это не так». Но я ведь на самом деле строила такие планы. И бесполезно было оправдываться тем, что в тот момент я представляла все совсем по-другому.

— Извини, — я опустила голову. — Но я же не знала, кто ты такой.

— Теперь ты знаешь, — он наклонился, ища мои губы. Чужой мужчина. Даже не мужчина, а черт знает кто — нечисть, тролль (реальность, в которую я все никак не могла поверить). Но я послушно закрыла глаза, опять готовая поддаться его обаянию. И только в последний момент резко отстранилась, вспомнив, что будет, если Тиер еще раз поцелует меня: я не хотела забывать. Но он, по-видимому, тоже помнил об этом — мне достался насмешливый поцелуй в лоб.

— И ты поцелуй меня, — чуть повелительно попросил Тиер: — Иначе ссора останется между нами.

Его отстраненность показалась капельку обидной, так что Тиер получил взамен долгий поцелуй в щеку, возле самых губ… Не надо нам было целоваться. Даже так. Потому что кем бы ни был Тиер — целоваться с ним было сейчас мучением: по телу сразу побежали предательские мурашки.

Мне стало тоскливо при мысли о предстоящем празднике, где будут шум, смех, чужое веселье. Где нужно будет «держать лицо». Одно знакомство с отцом Тиера, которое в свете последних событий казалось теперь совершенно бессмысленным. Там, на лесной поляне я мечтала познакомиться с родными любимого человека. Знакомиться с родственниками тролля не входило в мои планы. Потому что я не собиралась выходить замуж за тролля (я старательно скрывала от себя тот факт, что у меня, возможно, уже нет выбора).

— Ты хорошо поцеловала меня, — между тем одобрительно заметил тролль.

— Тиер, — я почти умоляюще выдохнула его имя. И, когда он взглянул на мое несчастное лицо, добавила:

— А мы не можем… выйти к гостям чуть-чуть позже? Я… я бы хотела побывать для начала в твоей комнате.

— В моих покоях, — сдержанно поправил он.

Похоже, тролль был в курсе моих переживаний. Потому что его глаза блеснули, как камни моего ожерелья — льдистым огнем. Впрочем, мы давно уже научились угадывать желания друг друга. На миг перед моими глазами мелькнуло воспоминание о лесном шалаше, где даже колючие сосновые иголки и безжалостные укусы комаров не могли заставить нас разорвать объятия.

Но сейчас Тиер не торопился дать согласие. Мне уже стало неудобно за себя и свои желания, когда он кивнул:

— Хорошо, пойдем в мои покои.

Он опять подхватил меня под руку. Мы вышли в коридор, гладкие стены которого смутно отражали наши силуэты. Через несколько шагов Тиер остановился и, как мне показалось, толкнул рукой стену (никаких дверей там в помине не было). Но все-таки это была дверь, потому что мы оказались в очередном зале. Обстановка была роскошной, но я не успела оглядеться. Только отметила гобелены на стенах, мягкий ковер и широкую кровать. Тиер уже целовал мне шею, с каждым поцелуем спускаясь все ниже. Потом мы начали раздевать друг друга: Тиеру это удавалось лучше, потому что он представлял себе, как держится на мне мой наряд, а я путалась в его застежках… Так что ему пришлось раздевать и меня, и себя. Я мельком пожалела девушек-мастериц, которые с таким усердием облачали меня в платье, сейчас лежащее на полу, рядом с одеждой Тиера. Когда на мне осталось только кружевное белье, Тиер замер, как будто прислушиваясь к чему-то. Я тоже испуганно замерла. Потом рискнула спросить:

— Что-то не так? Какой-нибудь очередной запрет?

Он отрицательно качнул головой и прижал меня к груди. Все-таки не удержавшись от колкости:

— Для женщины, которая, если не ошибаюсь, и не думает становиться женой тролля, ты ведешь себя на удивление смело, Хуннед.

Я чуть было не начала высказывать какие-то возражения, но его руки опустились ниже. И слова замерли у меня на губах. Я прижалась щекой к плечу Тиера, вдыхая знакомый запах его тела. Отдаваясь во власть его рук. Сегодня в каждом прикосновении мне мерещилась особенная нежность. Напоминанием о предстоящей разлуке. Легкой горчинкой вины, от которой мне было не избавиться. И все-таки странно — чувствовать себя так спокойно и уверенно с человеком (то есть — нечеловеком, но какая разница), которого ты видишь, скорее всего, последний раз в жизни. Я не собиралась здесь оставаться. Тиер знал об этом и, кажется, не удерживал. Или ему известно было что-то такое, о чем не было известно мне? Какое-нибудь очередное заклинание, которое не позволило бы мне покинуть здешнее царство? Я мысленно усмехнулась. Почему-то я совершенно не предусматривала такое развитие событий. Не сомневаясь в том, что благополучно выберусь из этой «сказки», и меня немного настораживала собственная непробиваемая самонадеянность. Но, что поделать, — я не боялась.

Потом мы лежали рядом — и мне было хорошо и немного грустно. Тиер смотрел на меня, а я исподтишка рассматривала «его покои», смутно ловя себя на каком-то несоответствии. Меня не оставляло подозрение, что комната неуловимо изменилась.

— Тиер, по-моему, когда мы вошли сюда, эта комната была немного другой, — наконец заметила я: по большому счету меня совершенно это не интересовало.

— Верно, — слегка усмехнулся он. — Когда мы вошли, комната выглядела совершенно по-другому… Хуннед, а тебе так важно обсуждать со мной интерьер моих покоев?

— Нет, — я смутилась, понимая, что задала бесполезный вопрос.

— Тогда, может быть, поговорим о другом. О том, что сейчас по-настоящему важно. Рано или поздно нам предстоит выйти к гостям, — тролль взглянул мне в лицо, и я отвела глаза.

— Тиер, я помню, что сама напросилась пойти на праздник, но… мне больше незачем идти туда. Может быть, твои гости как-нибудь обойдутся без нас?

Я тут же поняла, что отвертеться не удастся — для этого достаточно было увидеть выражение лица Тиера. Он помолчал, отчего я ощутила себя страшной эгоисткой, а потом, покачав головой, ответил:

— Нет, нам придется выйти. Конечно, гости не выскажут своего недовольства (хотя ты и представить себе не можешь, как любопытно им посмотреть на тебя). Но я обязан представить тебя отцу. А перед этим я должен кое-что тебе объяснить… Или показать, — его губы неожиданно потянулись к моим губам, я испуганно отшатнулась, и Тиер с непонятным удовольствием прибавил:

— Я восхищен твоей осторожностью, Хуннед. Но сейчас просто доверься мне. Пожалуйста.

Он прикоснулся к моим губам, но это не был поцелуй, то есть для меня это было все, что угодно, только не поцелуй. От страха я превратилась в бесчувственную статую. Во мне звенела одна мысль: «Ты не добьешься от меня ничего. Я не забуду — я не собираюсь терять память из-за каких-то дурацких поцелуев». Когда Тиер, наконец, отстранился, я сердито сверлила его взглядом. Зато его глаза сияли, как блики в прозрачной воде.

— Ты ничего не забыла, правда?

— А что — ты очень на это рассчитывал?

Мне показалось, что я даже яснее вспомнила свою жизнь до нынешнего лета. Воспоминания вспыхнули во мне — яркими рисованными картинками, памятными до мельчайших подробностей. Как будто прошлое было единственным противоядием, способным побороть губительное обаяние Тиера.

— Вспомни наш первый поцелуй здесь, в горе, — сказал Тиер. — Когда я еще не предупредил тебя. Ты почти потеряла голову, Хуннед.

Я вспомнила и неохотно кивнула.

— А теперь поцелуй меня. Так, как целовала тогда, но не теряя рассудка. Поверь — дело не в поцелуях. Просто… куда проще обмануть того, кто испытывает к тебе доверие.

Я снова поверила его словам. Но не сразу рискнула последовать его совету. Впрочем, слишком долго медлить тоже было не в моих правилах. «Будь, что будет», — наклонилась я к его губам. Зная, что могу забыть обо всем. Но в последний момент перед моим мысленным взором возникло лицо мамы. Что бы подумала она, если бы узнала, что мой любимый мужчина — тролль? От этой мысли власть Тиера словно бы растаяла: да, мы поцеловались, но, похоже, обычным человеческим поцелуем.

* * *

— Я же говорил, что ты — умница, Хуннед, — повторил Тиер, отстраняясь и поднимая с пола свою и мою одежду. Его голос звучал как-то глухо. — Теперь ты можешь не опасаться моих родных. Сколько бы они не пытались очаровать тебя, — он, не глядя, натянул свою одежду, потом неторопливо с явным удовольствием начал одевать меня. Казалось, он пытается запомнить каждую линию моего тела — с такой настойчивостью он разглаживал мелкие складки моего одеяния. Его руки поправляли декольте у меня на груди, скользили по бедрам, застегивали платье. А я не в силах была их оттолкнуть. К счастью Тиер недолго испытывал меня — в его руках появился гребень, причесавший мои разлохмаченные волосы. Потом Тиер еще раз напомнил:

— Ты поняла, как надо вести себя с моими родственниками? Просто не поддавайся их очарованию.

— Ты уверен?

— Да, я уверен, — я еще ни разу не видела, чтобы Тиер был так хмур и сосредоточен. — Будем считать, что я избавил тебя от опасности, которую они представляют. Остается объяснить, какую опасность представляешь для них ты.

— Это шутка? — снова вырвалось у меня.

Его глаза полыхнули красным огнем:

— Я уже говорил тебе, Хуннед: ни я — и никто из троллей — не умеет шутить. Клянусь, я до сих пор не могу понять, почему одни мои слова ты считаешь смешными, а другие — нет. Могу сказать одно: чувство юмора, которое ты мне приписываешь: твоя выдумка — и только.

Вот этому я никак не могла поверить. Образ Тиера, который за сегодняшний вечер уже претерпел столько изменений, теперь просто рассыпался. Все, что я о нем знала, оказалось не более чем фантазией. Чтобы совсем не потерять почву под ногами, я то и дело пыталась воскресить выдуманный мной образ. А Тиер раз за разом разрушал его.

Видя мое замешательство, Тиер продолжил:

— И вообще, «страшные» тролли смертельно бояться показаться смешными. Именно поэтому они так зло пугают людей. Поверь мне: стоит только человеку посмеяться над нами — и мы просто исчезаем. От нас ничего не остается. Разве что пара клочков тумана.

— Но я ведь смеялась при тебе… Мы то и дело смеялись вместе, — совсем растерявшись, заметила я.

— Ты смеялась над моими словами, — поправил он. — Их ты считала смешными — в этом нет ничего опасного. А вот если бы ты посмеялась надо мной — причем искренне — мне бы не поздоровилось… С самого начала я знал об этом, но предпочел рискнуть, — он рассмеялся так заразительно, что я рассмеялась следом.

— Тиер, прости, я могу поверить чему угодно — только не тому, что у тебя нет чувства юмора.

— Я знаю. Будем надеяться, что сегодня это не успеет тебе навредить. Пойдем, Хуннед.

* * *

Он опять повел меня какими-то коридорами. Расстроенная его последними словами, я не заметила, как стены пещеры раздвинулись и исчезли. Мы по-прежнему были внутри горы — то есть над нашими головами не было неба. Но теплый ветер дунул мне в лицо. А вокруг стоял лес, освещаемый как будто лучами закатного солнца. Шелестела листва на осинах, то звонко, то пронзительно перекликались птицы.

— Ну, вот он — наш праздник, Хуннед, — сказал Тиер.

Я с трудом удержалась от очередного восклицания: «Ты шутишь!», вместо этого спросив:

— А где же музыка, веселье, гости?

— Гости — здесь. И музыка. И веселье. Просто ты ничего этого не слышишь, потому что привыкла к человеческим праздникам. Прислушайся.

Я еще раз огляделась по сторонам. Лес потихоньку погружался в сумрак. Но птицы по-прежнему перекликались, потом у самого моего лица пролетела пара бабочек. И, пока я провожала их взглядом, следя за затейливыми пируэтами воздушного танца, я внезапно услышала… Кажущаяся разноголосица звуков слилась в мощную прелюдию оркестра. В эту странную музыку вплеталось все — не только шелест деревьев или плеск воды, гудение пчелы и первое, еще прерывистое щелканье соловья. Нет, музыка включала в себя и короткий хруст ветки под нашими ногами, и полет бабочек, и даже прикосновение теплого ветра к моему лицу. Начиналась новая сказка.

— Тиер, — окликнула я, слыша, как мой голос еще одним музыкальным инструментом вступает в оркестр. — Мне страшно.

— Ты еще не привыкла, Хуннед, — голос Тиера зазвенел основной музыкальной темой. — Но главное — ты услышала… Я был уверен, что люди не способны слышать эту музыку. Видишь, не ты одна удивляешься сегодня вечером...

Мы медленно шли по тропинке, и я боялась взглянуть на Тиера. А лес освещала уже полная луна (как она здесь оказалась, было совершенно неясно). Потом перед нами открылась поляна. Вроде бы пустая поляна, но стоило мне оглянуться, и я увидела родственников Тиера. Тролль сжал мое запястье, как будто напомнил: «Приготовься, Хуннед». Но как только я поняла, что вся окружающая обстановка рассчитана на то, чтобы я трепетала, мне стало спокойно и почти весело. И тут я встретилась взглядом с мужчиной, стоящим чуть впереди (можно было не сомневаться, что это отец Тиера). Он был удивительно красив (впрочем, некрасивых лиц, так же как скромных нарядов здесь не было). Его лицо напомнило мне кого-то родного, но забытого. Но как только наши взгляды встретились, в его зрачках вспыхнул такой же, как у моего любимого, алый огонь. Я не поняла, что это было — негодование, сдерживаемый гнев или что-то другое, но меня как будто ударило током. Резкий птичий вскрик разорвал спокойную музыку. И прозвучал ответ Тиера:

— Я не буду отводить ей глаза, отец. Она забудет обо всем, только если уйдет отсюда. Только в этом случае, но не раньше — мне не нужна влюбленная кукла.

Глаза горного короля опять сверкнули. Но глуховатым, приятным голосом он произнес:

— Рад видеть тебя в нашем доме, Хуннед. Позволь обнять тебя.

Пока я подыскивала слова для вежливого отказа, в круге лунного света возникла девушка (можно сказать, подросток — по человеческим меркам я дала бы ей не больше пятнадцати лет). Не обращая на меня никакого внимания, она обратилась к Тиеру:

— Ты обещал мне танец. Где вы пропадали столько времени? Пойдем.

— Я обещал, — Тиер улыбнулся, но мне почудилось что-то виноватое в его улыбке. — Прости, Хуннед. Это моя младшая сестра. Мы зовем ее просто Ви.

Сестра Тиера коротко кивнула в знак приветствия. Но прежде чем они отошли, я внимательнее пригляделась к ней. И мне почему-то стало не по себе. У Ви были светлые прямые волосы (отдельные волоски то и дело взлетали в воздух, как паутинки), серые глаза, веснушки. Лицо, как лицо. В сравнении с другими родственниками Тиера (той же красавицей-невесткой) оно казалось заурядным. Словно девочка пришла на праздник, не принарядившись.

И я не сразу смогла понять, кого же она мне напоминает. Только заметив крохотную родинку в уголке глаза, я сообразила, что у сестры Тиера мое лицо. Разве что, с некоторой поправкой на возраст. Между тем, Тиер и Ви уже отошли. Я только и смогла, что обернуться к горному королю с вопросом:

— Зачем она?.. Почему она выглядит… как я?

Я искала еще какие-то слова, которые объяснили бы мою растерянность и недоумение. Но отец Тиера понял меня:

— Ви — самая младшая из моих дочерей. Не так много людей она встречала в жизни. А возможно, это ее подарок… Тиеру.

Он окинул меня ироничным взглядом, словно добавляя: «Что ты знаешь о своем возлюбленном? И о его отношениях с родными?». Смутившись, я спросила:

— А у вас много детей?

— Одиннадцать сыновей и шесть дочерей.

— И Тиер — младший сын? — оправившись от изумления, предположила я.

— Нет, седьмой. Седьмой сын и тринадцатый ребенок. Ты не знала об этом?

Я не нашлась, что ответить. Да и ждал ли горный король моего ответа?

Молчание затягивалось, и он снисходительно добавил:

— Не отвлекайся, Хуннед. Танец вот-вот начнется, — и отвернулся, наблюдая за Тиером и Ви.

Я огляделась, ловя на себе беззастенчивые взгляды присутствующих: за время нашего разговора края поляны, как по волшебству, заполнились гостями. Их наряды были роскошны, а лица поражали правильностью черт. Утонченное, аристократическое общество, в котором я была лишней… Словно рябь, по маскам троллей пробегали усмешки. У кого-то — почти добродушные, у кого-то — язвительные. Кроме того, гости горного короля, похоже, получали удовольствие, играя со мной в прятки: то и дело те, кого я мельком успевала рассмотреть, словно растворялись в воздухе, а на пустом месте возникали новые фигуры. Обиднее всего было ловить обрывки фраз, долетавшие до моих ушей. Меня не стеснялись обсуждать во всеуслышание! Я поджала губы и отыскала глазами Тиера.

Пока мы с горным королем беседовали, музыка леса сопровождала наш разговор негромким фоном (я почти не замечала ее). Сейчас звуки опять слились в многоголосый оркестр. Этот оркестр осторожно, а потом все более властно подчинил себе мое внимание. Я замерла… Посередине поляны начинался танец. Свет играл на белом платье Ви, а темно-зеленый наряд Тиера казался черным. Будто две волшебные птицы кружили друг подле друга. Коршун и голубь? — подсказала моя человеческая память. Но я поняла, что ошибаюсь. Белая и черная птица — и ни одна из них не уступала другой по силе. Силе волшебства. Я не понимала, что происходит, — меня как будто утягивало в пропасть. Словно глядишь с обрыва, понимая: малейшее движение — и ты рухнешь вниз. Шепчешь себе: отведи глаза, вниз смотреть нельзя, — всеми силами пытаясь подчинить тело рассудку.

Падение. Взлет. И опять падение. Полутьма. Полусвет. Две птицы, пытающиеся заколдовать друг друга под волшебную музыку осеннего леса. Когда мне показалось, что я не выдержу больше — Тиер обернулся. Наши взгляды встретились, он замер, а потом сделал шаг ко мне, резким движением разрывая магию танца. Я не заметила, куда подевалась Ви. Я смотрела на моего любимого. Понимая, что только он может остановить мое падение в пропасть. Но даже его голос, осторожно позвавший: «Хуннед», не смог прервать мелькание ярких точек перед глазами. Мне казалось, я вот-вот грохнусь в обморок.

— Хуннед, очнись. Все в порядке, любовь моя.

— Ты не завершил танец, — голос горного короля пророкотал, словно удар грома. От громкого звука я вздрогнула, непроизвольно отшатнувшись. Но тролль обращался не ко мне:

— Тиер, ты знаешь, что бывает, когда танец обрывают на середине?

— Отец, я продолжу танец со своей женой.

Как бы плохо мне не было, я мгновенно пришла в себя. Ну, ничего себе — за один вечер стать «невестой», потом «женой»… Если бы еще я могла поверить услышанному.

Похоже, горный король тоже не воспринял всерьез заявление Тиера, потому что пренебрежительно отмахнулся от слов моего любимого:

— Ты продолжишь танец с тем, с кем начал. А первый танец «твоя жена» по всем правилам должна танцевать со мной.

— Я не позволю тебе этого, — буднично возразил Тиер, буднично, но так непреклонно, что окружающие затаили дыхание (даже музыка леса стихла). — Или Хуннед танцует со мной. Или не танцует ни с кем.

— Отец, — вмешался один из молодых людей, — Тиер уже не маленький мальчик. Пусть поступает, как ему заблагорассудится. Если ему нужна такая жена...

Мы встретились глазами, и наследник (судя по его уверенной, даже властной манере держаться) подмигнул мне:

— Ты очаровательна, Хуннед. Но мы бы предпочли, чтобы ты чуть-чуть по-другому любила нашего брата. Он делает большую глупость, оставляя тебе право выбора. Люди — хитроумные существа. Хитроумные и опасные. Хотя с виду — такие беспомощные. Мне об этом известно лучше других — моя мать была человеком.

— И что с ней стало? — пытаясь вспомнить, видела ли я среди присутствующих женщину, которая походила бы на жену горного короля, спросила я.

— Моя мать отказалась от меня и вернулась к людям.

Я готова была продолжить разговор, но Тиер опередил меня, иронично бросив брату:

— Харальд, ты, наконец, отыскал слушателя, которому неизвестна твоя история? Можешь гордиться таким происхождением или проклинать свою человеческую кровь — Хуннед нет до этого дела...

Тиер взял меня под руку и церемонно поклонился горному королю:

— Отец, с твоего позволения я продолжу танец.

Тот неохотно кивнул, и я прочла в его взгляде: «Своенравный мальчишка».

— Тиер, я не хочу танцевать, — прошептала я, как только мы отошли на несколько шагов. — Я опять буду проваливаться в пропасть?

— Нет, Хуннед. Тебя пытались заколдовать. Точнее, заколдовать пытались и тебя, и меня. А сейчас колдовать будем мы сами.

— Вы были похожи на волшебных птиц, которые кружат друг возле друга… — опять погружаясь в недавние переживания, сказала я.

— Птицы? — с улыбкой переспросил Тиер. — Ты очень интересно воспринимаешь магию, Хуннед. Что ж, теперь пусть мои родичи полюбуются на нас. И пусть каждому воздастся по заслугам… Так ведь говорят люди?

Меня слегка царапнул его мстительный тон, я умолкла, но потом все-таки не смогла удержаться от вопроса:

— Почему ты не хочешь сделать то, что требуют? Отвести мне глаза или что там они предлагают?...

Взгляд Тиера стал хмурым и насмешливым одновременно — непривычное для меня сочетание эмоций. Но Тиеру шло это выражение лица. Он тихо пояснил:

— А окажись ты на моем месте, ты бы позволила, чтобы тебе указывали? Думаю, не позволила бы… Скажи, ты по-прежнему любишь меня?

— По-моему… да.

— Тогда просто доверься мне… Слышишь музыку?

— Да.

— Начали.

Мне не объяснить, что произошло дальше. Двумя словами — мы танцевали. Но то, что происходило, не было танцем. Казалось, в музыке, — нет, в самом воздухе, которым мы дышали, кто-то смешал мои эмоции и эмоции Тиера. И мы оба пили этот коктейль. Я гадала, какие из чувств принадлежат мне, а какие — Тиеру? И до сих пор не вполне уверена, чья в этом танце была растерянность, чье — злорадство, кто из нас торжествовал, а кто вздрагивал от страха. Мы колдовали. Вдвоем. Одни — против целого мира. И если сначала я готова была закричать, когда меня охватывали безжалостность или испепеляющий гнев, то к середине танца я начала получать удовольствие — от любых эмоций. Человеческие «плохо» и «хорошо» больше не властвовали надо мной. Я помнила о них, но не собиралась им подчиняться. Мысль о том, что родственники Тиера будут наказаны, приводила меня в восторг. И тем не менее я оставалась собой, моя память хранила человеческие воспоминания, которые мешали полностью раствориться в колдовстве. Но мы оба изменились, пока танцевали: не знаю, много ли в нас уцелело от прежних Тиера и Хуннед.

Когда, наконец, мы остановились — музыка леса смолкла, и наступила оглушающая тишина. Я ожидала другого — шума, смешков, неодобрительного перешептывания — поэтому настороженно взглянула на горного короля. Он, не мигая, смотрел на нас: его застывшее лицо и «стеклянные» глаза не на шутку напугали меня. Я сделала шаг в сторону — но горный король не шевельнулся и не повернул головы. Что за игра? Я пробежалась взглядом по лицам гостей — тролли застыли. Словно кто-то, как в детской игре, крикнул им «замри», нет, словно кто-то превратил их в камень… Я не успела спросить у Тиера, что же случилось. Он опередил меня, со смехом воскликнув:

— Посмотри, Хуннед, они уснули. Мы усыпили их. На время мы свободны — по крайней мере, сегодня никто больше не будет подсматривать за нами.

Тиер поднял руки и сдул с ладоней сноп золотистых искр. Я зачарованно наблюдала, как не гаснущие огоньки разлетаются в разные стороны. Нас с Тиером не коснулась ни одна искорка — а вот замершие фигуры как будто опутала блестящая паутина.

— Это чтобы они, даже проснувшись, не смогли освободиться. Пусть постоят и подождут, пока я приду к ним на помощь, — неожиданно Тиер, словно акробат, прошелся по лужайке на руках, потом сделал сальто. Я не помнила, чтобы он когда-нибудь так дурачился, поэтому смотрела во все глаза. И сразу увидела, как изменилось вдруг его лицо — кожа приобрела жутковатый асфальтово-серый оттенок, черты исказились, сделавшись уродливыми, — как вытянулись, истончаясь, руки и ноги. Передо мной возникла пародия на человека. И это было… смешно. Странно, я, никогда не понимавшая, как можно смеяться над физическими недостатками, сейчас готова была расхохотаться во весь голос. Откуда во мне возникло это желание? И не было сил удержаться. Когда от внутреннего смеха уже запершило в горле, я вспомнила предупреждение Тиера: «Поверь мне: стоит только человеку посмеяться над нами — и мы просто исчезаем». Я прижала ладонь к губам, и, задыхаясь, опустилась на землю. Мне было стыдно, но я ничего не могла поделать.

Когда я совсем обессилила от этой борьбы, руки Тиера легли мне на плечи:

— Спасибо, что не дала себе воли. А теперь ты должна уйти, Хуннед. Пойдем, я провожу тебя. Можешь открыть глаза.

Он подал мне руку, помогая подняться. Я молча подчинилась, хотя внутри все еще дрожало от напряжения, потом осторожно взглянула в лицо Тиера. Сейчас он выглядел прежним, но я не могла избавиться от только что увиденного:

— Тиер, скажи, ты… Это… существо было тобой?

— Меня считают довольно красивым, — буркнул он. — Не по человеческим меркам, конечно.

Мы замолчали. Тиер уверенно вел меня — куда? Впрочем, мне было безразлично. Поляна осталась далеко позади — мы шли по тропинке в неожиданно сгустившемся сумраке. Кажется, праздник осени закончился. Для всех. Пора было прощаться. Но я никак не могла успокоиться:

— Значит, я тоже… кажусь тебе уродливой?

Эта мысль всерьез раздосадовала меня.

— Нет, ты не кажешься мне уродливой, Хуннед, — ровным голосом возразил Тиер. — Ты считаешь себя не слишком привлекательной, но, на самом деле, ты довольно красивая девушка, — он помолчал, словно дожидаясь, пока эти слова отложатся у меня в памяти. И продолжил:

— А, кроме того, твоя красота еще и в том, что ты не умеешь притворяться — как большинство людей или троллей. Ты естественна. И вообще, — в его голосе зазвучала чуть заметная снисходительность, — бывает разная красота. Красота человека и красота леса. Красота зверя… Красота тролля, наконец. И мы — тролли — умеем ценить человеческую красоту. Не то что вы — нашу, — с горечью закончил Тиер.

Я не ответила. Мне впервые были не интересны его объяснения. Даже если бы Тиер сказал, что его привлекает мое уродство, я бы, наверное, не оскорбилась. Потому что совместное колдовство что-то сделало со мной. Мнение Тиера, которому раньше я внимала, затаив дыхание, сейчас превратилось в пустой звук, в слова, которые ничего не меняют. Я удивлялась, как раньше могла придавать такое огромное значение словам.

— Тиер, ты знаешь, я могла бы привыкнуть… к твоему… настоящему облику.

— Зачем?

Пару часов назад я смертельно обиделась бы на Тиера, посчитав его вопрос провокационным. Сейчас я понимала, что у него не было намерения обидеть. Тиер не видел смысла в моем предложении. Я пояснила в надежде, что он не понял меня:

— Тиер, мне больше не хочется уходить. Можно мне остаться?

— Нет. Ты не останешься здесь, Хуннед, — его голос звучал тихо, но отбивал всякую охоту спорить. — Ты уйдешь, потому что тебе здесь не место.

— Но я не хочу уходить!

— Давай не будем обсуждать эту тему — это ни к чему не приведет.

Вот и все. Что еще следовало сказать или сделать? Позволить проводить себя к выходу? Я постаралась хоть ненадолго оттянуть расставание:

— Хорошо. Если ты желаешь, чтобы я ушла, я подчинюсь твоему решению. Только выполни мою просьбу.

Я сама не знала, о чем хочу попросить. Нет, прекрасно знала: любой ценой задержаться здесь… Хотя бы на несколько дней.

— Что за просьбу? — можно было и не надеяться, что мне удастся провести тролля: Тиер был не из тех, кто дает слово, не спрашивая, что от него потребуют.

Так ничего и не придумав, я произнесла наугад:

— Покажи мне твой мир.

И скорее догадалась, чем увидела, как он насмешливо приподнял брови:

— Любовь моя, ты смотришь на него весь вечер.

— Да, — согласилась я. — Но мне почему-то кажется, что сердце горы ты мне до сих пор не показывал.

Тролль так резко обернулся ко мне, что я отшатнулась.

— Что?.. Ты не можешь этого знать… Я ни разу… Повтори, что ты сказала, Хуннед?

— С-сердце горы, — запинаясь, сказала я. И предчувствие, как прыжок в холодную воду, обожгло кожу. Я прикоснулась к какой-то тайне.

— Ну да, — немного успокоившись, заметил Тиер, — мы ведь колдовали вместе. Хуннед, прошу, откажись от своего желания.

— Ни за что.

Под деревьями совсем стемнело — только красными угольками светились глаза Тиера. Но теперь меня не так-то просто было напугать.

— Послушай, любовь моя, до сих я не давал тебе пустых советов. Сейчас я прошу тебя — возьми свои слова обратно. Ты сама не понимаешь, о чем просишь.

«Конечно, — с иронией подумала я. — Я понятия не имею, о чем прошу. Но знаю другое — ты не можешь мне отказать». Но вслух я произнесла:

— Если ты желаешь расстаться со мной, мое благо — не твоя забота, Тиер.

— Ах, вот как?

— Именно так.

Я не видела его лица, но понимала, что он раздосадован. Потом… начало светать. Только если при восходе солнца лес постепенно наполняется светом, то сейчас «утро» наступило за какие-то мгновения. Я боялась взглянуть Тиеру в лицо. Пока он не потребовал:

— Обернись ко мне, Хуннед.

И я подчинилась, уже зная, что меня ожидает. Передо мной стоял тролль. На этот раз меня не разобрал смех, наоборот, стало нестерпимо грустно. Я пыталась найти в облике этого уродливого существа хоть что-то, сохранившееся от моего возлюбленного. Но как бы я ни вглядывалась, не было ничего похожего. Разве что волосы… А вот все остальное… Кожа опять приобрела темно-серый оттенок. Глаза уменьшились так, что я не могла различить их цвет, надбровные дуги больше подошли бы какому-нибудь неандертальцу, тонкий прямой нос непропорционально раздулся, зато губы, которые я так любила целовать, сделались едва заметны. И это только те изменения, которые произошли с лицом… Не выдержав, я отвернулась.

— Ты по-прежнему настаиваешь на своем желании?

Ну, хоть голос остался прежним, волнующим меня до дрожи. Интересно, Тиер нарочно не стал его изменять? Или этот голос был его собственным?

Я зло поддала ногой сосновую шишку:

— Ты напрасно стараешься, чтобы я передумала. Я не изменю свое решение. И твой внешний вид меня не напугает.

— Я знал, что мой настоящий облик будет неприятен тебе, — спокойствие Тиера казалось наигранным и от этого раздражало еще больше, — но, к сожалению, Сердце Горы не терпит масок. Так что изменение моего облика — не попытка повлиять на тебя.

Его объяснения немного убаюкали кипящее во мне недовольство. Я примирительно спросила:

— А почему вдруг рассвело? Что — ночь уже закончилась? Как-то странно...

— Нет, ночь не закончилась. Но, прошу тебя, Хуннед, давай на время отложим разговоры: ты хотела увидеть Сердце Горы. К сожалению, твоя просьба услышана — теперь Сердце Горы желает видеть тебя. А тролли не в праве игнорировать его желания.

Он взял меня за руку и повел. Я бы сама никогда не решилась пройти по тем буеракам, через которые без раздумий пробирался Тиер. Из светлого соснового бора мы спустились в смешанный лес, где нижние ветки елей поросли белесым мхом. Под ногами тоже пружинил мох пополам с опавшей листвой и хвоей. Шли быстро. И я старалась уберечь глаза от торчащих со всех сторон веток. Пока не догадалась, что деревья заботливо отводят их с нашего пути. Но все равно я не привыкла к долгим прогулкам по лесу — когда мы с Тиером вышли на небольшую полянку и остановились, я вздохнула с облегчением.

Пятачок поляны удивлял ровной, будто подстриженной, травой. Обычно по краю лесных полян растет кустарник, но здесь трава заканчивалась у подножия деревьев. Я высвободила свою ладонь из руки Тиера и настороженно огляделась. Но вокруг было удивительно спокойно.

— Хуннед, — разорвал тишину голос Тиера, — видишь вон ту птичку? Дальше она — твой проводник.

Мельком взглянув на тролля, я перевела взгляд на указанное им дерево. На тонкой еловой ветке, и правда, сидела птица. Чуть побольше воробья, но меньше скворца, коричнево-серая с оранжевой грудкой. Зарянка? Или мухоловка?

Я обернулась к Тиеру:

— Ты не пойдешь со мной дальше?

— Не волнуйся, в нужный момент я окажусь рядом.

— Но почему… мы не можем идти вместе?

— Таково желание этого мира, — Тиер усмехнулся, и я торопливо отвела глаза, вспомнив его прежнюю улыбку. — Видишь, даже сейчас не все зависит от моих желаний… Я бы предпочел все время быть рядом с тобой. Ладно, по крайней мере, ты отдохнешь от моего уродства.

— Тиер, перестань, — мне стало неловко за чувства, которые не получалось скрыть. Я быстрым движением положила руки ему на плечи и поцеловала, стараясь не закрывать глаза. Это оказалось испытанием. Глаза твердили: «Как тебе не противно прикасаться к этому страшилищу», зато губы убеждали: «Это по-прежнему твой Тиер». И доверяла я именно губам. Закончилось дело тем, что я все-таки зажмурилась, с незнакомым мне исступлением растворяясь в этом поцелуе, а когда снова открыла глаза — рядом со мной улыбался прежний Тиер:

— Зачем ты сделала это, глупая? Кого и в чем ты решила убедить?

Как я любила его улыбку… Нет, улыбку его маски. Меня передернуло. Я отвернулась и, не ответив, перебежала на другую сторону поляны. Не знаю, окликал ли меня Тиер (мне казалось, что стоило сделать первый шаг, как сзади задернулся плотный занавес). Во всяком случае, я не слышала оклика. И, наверное, так было лучше.

Птица с оранжевой грудкой вспорхнула у самого моего лица. Но, отлетев, снова уселась на ветку, крепко обхватив ее лапками. Она балансировала, то и дело взмахивая коротким хвостиком и терпеливо ожидая, когда я приближусь. А потом опять перелетела. Так мы и шли по лесу — и непривычный это был лес. Если Тиер вел меня чащобой, то теперь я словно гуляла по ухоженному парку, — парку, в котором неожиданно смешались весна, лето и осень. Странно было видеть рядом подснежники и грибы-боровики, темно-красные ягоды лесной земляники и созревающую морошку, слышать, как отсчитывает чьи-то года кукушка и «плачут» покидающие родные края лебеди. Впрочем, запас моего удивления на сегодняшний вечер был исчерпан. Кажется, ничто в мире уже не способно было меня удивить. Тиер исчез, навалилась страшная усталость. Все стало безразлично. Мне не было дела до того, чем закончится эта история, мне ни до чего не было дела. В конце концов, я присела на ствол поваленного дерева (очень удачно он мне подвернулся) и заревела в три ручья. Честное слово, не думала, что способна так плакать. Слезы не просто капали — они текли по лицу. И мне никак было их не остановить. Губы защипало от соли, веки начали опухать… А слезы все не иссякали. «Ну, сейчас я стану красавицей, под стать Тиеру», — промелькнула злорадная мысль.

Видя, что я не трогаюсь с места, птица-проводник забеспокоилась. Сначала она щебетала, пытаясь привлечь мое внимание, потом подлетела ближе. Поглядывая на меня темными бусинками глаз, она возбужденно запрыгала по поваленному дереву. Мне даже показалось, что она целится ущипнуть за рукав.

— Если ты клюнешь, я сверну тебе шею, — наконец, сквозь рыдания предупредила я. — Я никуда… за тобой не пойду. Меня больше не интересует… ни эта гора, ни ее обитатели. Я никого не хочу больше видеть… Пошла вон!

Я взмахнула рукой, и птица недовольно отскочила.

— А чего же ты хочешь, девочка?

Я растерянно взглянула на птицу. Она заговорила? Но когда я, протирая глаза, подняла голову, то увидела стоящую в трех шагах от меня пожилую женщину. Впрочем, выглядела незнакомка очень моложаво: прямая осанка, гладкое, почти без морщин, лицо, в темных, плотно зачесанных волосах — ни единого седого волоса. Одета она была в неброское платье с вышивкой по краю подола (листья и цветы переплетались в замысловатом узоре). На плечах — кружевная накидка. Ее облик казался таким домашним, располагающим к себе, что я насторожилась (с меня было достаточно иллюзорного обаяния Тиера).

Увидев, что я обратила на нее внимание, женщина продолжила:

— Скажи, о чем ты плачешь в моем лесу?

— А кто вы такая? — вопросом на вопрос ответила я. — И что вам надо от меня? На вид вы — женщина, но в этом лесу, как я понимаю, нет людей. Зато множество других существ, которые любят притворяться людьми. Вы тоже из троллей? Или из кого там еще?

Женщина рассмеялась:

— Да ты, я смотрю, не так проста, как мне показалось… Нет, я — не из троллей. Но и не из людей, тут ты тоже не ошиблась. В этом лесу, и правда, много существ — и тролли только одни из них. А что мне надо от тебя? Скажем так — почти ничего. Просто ты присела на мое дерево.

Я с удивлением оглядела ствол, на котором сидела, и заметила змею, клубком свернувшуюся на земле у моих ног. Треугольная головка, серое туловище с характерной темной полосой вдоль спины… Гадюка? После всех моих треволнений, после безудержного плача я ощущала такую усталость, что даже не было сил испугаться.

— Змея тоже ваша? — равнодушно поинтересовалась я.

— Моя. Не боишься?

— Не знаю, — призналась я. Кажется, мой ответ понравился незнакомке.

— Так почему же ты плачешь, Хуннед? — повторила она свой вопрос. — Когда Тиер привел тебя в этот мир, ты хотела одного — уйти. Теперь ты так же страстно хочешь остаться. Но я не понимаю причину твоих слез. Ты плачешь о том, что искала мужчину, а нашла тролля?

— Да нет же, — не удивляясь тому, что женщина оказалась в курсе моей истории, возразила я. — Сейчас, после танца мне безразлично — человек он или тролль… Но я не могу смотреть на него. Господи, я всю жизнь считала, что к любой внешности можно привыкнуть. Я была уверена в этом. Но до сих пор я любила человеческую внешность Тиера. Которая оказалась маской. И, глядя на которую, я не могу забыть, что это всего лишь иллюзия. А от его настоящей внешности во мне все переворачивается. Если бы я могла привыкнуть к настоящему Тиеру!.. — я с досадой отметила, как срывается голос.

— Ты хочешь привыкнуть к облику тролля? — спокойно уточнила женщина. — Это не так сложно. Тебе всего-навсего следует поменяться со мной глазами.

— Как это? — мысленно я представила, что женщина вырывает мои глаза и вставляет на их место свои собственные, и с трудом удержалась от гримасы испуга и отвращения.

— Не бойся, — словно угадав мои страхи, усмехнулась собеседница. — Ничего ужасного с твоими глазами не случится. Даже больно не будет. Но тебе нужно быть готовой к тому, что за помощь я потребую плату.

— Я вам не верю, — всеми силами стараясь не разрешить себе надеяться, заявила я. — Кто докажет, что вы говорите правду?

— А какие доказательства тебя устроят? — быстро поинтересовалась женщина.

Я задумалась, и, как мне показалось, нашла выход:

— Пусть здесь появится Тиер. Если я погляжу на него вашими глазами… — я была уверена, что присутствие моего возлюбленного избавит меня от любой опасности.

— Так он тебе и позволит… — нахмурилась незнакомка. — Впрочем, если ты дашь мне слово...

— Подождите, сначала я хотела бы знать, что вы у меня потребуете.

— Убить змею.

Я посмотрела на гадюку. Ее головка была чуть приподнята, раздвоенный язычок то появлялся, то исчезал в пасти. Змея вела себя очень доброжелательно. Тем не менее я готова была поклясться, что она понимает наш разговор.

Я не стала спрашивать у женщины «зачем?», ни к чему было задавать бессмысленные вопросы. Если хозяйка леса решила избавиться от змеи и если для этого ей понадобилась я… Мне оставалось только отказаться или согласиться с ее условием.

— Я согласна, — взглянув на женщину, ответила я. — Но вы позволите мне испробовать, что такое — ваше зрение. И слово свое будете держать. Уговор?

— Уговор, — женщина кивнула (мне очень хотелось верить, что она не обманывает). — Закрой глаза и сделай то, что я скажу, девочка.

Я послушно закрыла глаза.

— Возьми, — сухие пальцы женщины вложили что-то вроде комочка мха в мои ладони. — Протри этим веки.

Я выполнила ее требование — как будто провела по коже пуховкой. И с удивлением обнаружила, что вижу сквозь сомкнутые веки. Во всяком случае, довольно ясно можно было различить поляну, лес и силуэт моей собеседницы. Только все было немного не таким, как раньше. Что-то изменилось. Это как неожиданный запах — чувствуешь, что в воздухе появился незнакомый аромат, но не сразу отдаешь себе отчет, чем же это пахнет.

— Медленно открой глаза. Не бойся, — скомандовала женщина.

Я посмотрела на нее. И несколько раз моргнула. Конечно, я знала, что рядом находится не настоящая женщина, но располагающий облик собеседницы заставлял забыть об этом. Теперь передо мной предстало лесное чудовище. Вместо тела — темный древесный ствол, руки-ветки с частыми узловатыми суставами, изогнутые под немыслимыми углами, вместо лица — бугристый нарост, а на нем мертвенным зеленым цветом (цветом светящихся гнилушек) выделялись глаза. Которые насмешливо разглядывали меня. Вот по дереву зазмеилась трещинка рта, морщинки коры разгладились, оставляя только линию носа и полукружья бровей, губы зашевелились… Раньше мне наверняка стало бы жутко и тошно от такого превращения. Сейчас моя собеседница по-прежнему казалась мне… привлекательной.

— Похоже, меня ты видишь правильно, — одобрительно заметила хозяйка леса. — А вон и твой тролль.

Я повернула голову. В нескольких шагах от меня стоял Тиер, но густой, стелющийся туман разделял нас, — я видела его только по пояс. Каким-то образом я понимала, что Тиера окружает вовсе не туман, а что-то вроде магического круга, и это дело рук незнакомки. Но сейчас для меня важно было другое. Передо мной стоял тролль. Тиер не прятался под привычной мне «человеческой» маской. Я жадно вгляделась в черты его лица, с удивлением понимая, что его внешность больше не вызывает у меня неприятия. Когда я попыталась вспомнить, что же раньше так раздражало меня в Тиере, виски начало ломить от боли. Я торопливо обернулась к собеседнице:

— Все так, как вы говорили. Я… готова выполнить уговор.

— Рада, что ты не стремишься нарушить данное слово, Хуннед. Возьми, — рукояткой вперед в воздухе возник нож.

Я машинально сжала его в ладони, стараясь не думать о том, что в жизни мне ни разу не случалось зарезать курицу (что уж говорить о змеях). Наклон. Короткий замах руки. «Так не бывает», — мелькнула мысль. Мне всегда казалось, что змеи двигаются куда быстрее людей. Я почти ощутила, как зубы гадюки впиваются в мое беззащитное запястье. Но этого не случилось. Нож прошел сквозь тело змеи, отсекая голову от туловища. Слишком легко, как будто змея была не совсем… реальной. Или это нож был волшебным? Глаза гадюки посмотрели на меня не то с укором, не то с сожалением, потом голова отлетела. Я разжала пальцы и закрыла лицо руками. В следующий миг я оказалась в объятиях Тиера. Чувствовать его руки на плечах было почти блаженством.

* * *

— Тебя ни на минуту нельзя оставлять одну, Хуннед, — голос моего любимого ласкал насмешливой нежностью. — Никогда не думал, что тебе придет в голову поменяться глазами с Бьолинг.

Даже не оборачиваясь, я знала, что мы остались одни: и женщина, и останки змеи словно растворились в воздухе. Так значит, имя женщины — Бьолинг? В голове всплывали отрывочные знания о хозяйке леса — похоже, кроме волшебного зрения, мне достались и чужие воспоминания. Я попыталась разобраться в своих ощущениях, но быстро махнула рукой: сейчас — в объятиях Тиера — все остальное казалось неважным.

Тролль продолжил:

— Часто ты кажешься сумасбродной девчонкой, Хуннед, но порой совершаешь настолько мудрые поступки, что остается только удивляться.

— Так это было мудрым поступком? — уточнила я.

А мне-то думалось, что договор с хозяйкой леса вызовет неодобрение Тиера. Приятно вместо резкой отповеди получить похвалу.

— Для человека, пожелавшего увидеть Сердце Горы, обменяться глазами с Бьолинг — самый разумный выход из положения. По крайней мере, теперь мне намного спокойнее. Правда, не знаю, как ты теперь сможешь жить среди людей...

Я резко отстранилась:

— Тиер, почему?.. У меня ведь больше не будет желания посмеяться над внешностью троллей — значит, я не могу причинить зла. Ни тебе, ни твоим родственникам. Почему ты хочешь избавиться от меня?

Он отвел глаза. Потом улыбнулся. И что-то от человеческого обаяния прежнего Тиера появилось в его лице:

— Не сердись. Скоро ты сама поймешь… Скажи, каким ты видишь меня? И каким тебе видится этот лес?

Я задумалась. С внешностью Тиера все было в порядке. Кроме того — мне теперь даже не обязательно было смотреть на него, чтобы знать, например, какие эмоции отражаются на его лице. А вот лес...

— Я жду, Хуннед, — поторопил Тиер.

— Ты кажешься мне вполне симпатичным, — подбирая слова поточнее, начала я. — Не таким, как раньше, когда ты обманывал меня человеческим обликом. Другим. Но нельзя сказать, чтобы хуже. Кстати, откуда ты знал, как надо выглядеть, чтобы мне понравиться — тогда, еще перед нашим знакомством? Впрочем, неважно. Сейчас… я вижу твой настоящий облик, но он не вызывает во мне отторжения. Как будто я научилась видеть не внешнее, а внутреннее (да так, наверное, и случилось). Ты был прав, когда говорил, что… довольно красив для тролля.

— Не преувеличивай, Хуннед, — добродушно возразил он: — ты по-прежнему видишь не суть, а оболочку. А судить о красоте троллей — такая задача тебе не по силам. Для этого нужно родиться троллем.

Я грустно усмехнулась:

— Ты уверен? Я ведь не только вижу тебя — я знаю о твоих поступках. Ты удивительный тролль, Тиер. Разве кто-нибудь из твоих родных способен так беспокоиться о человеке? — и умолкла, чувствуя, что опять заговорила не о том, а глаза наполнились слезами. Впрочем, после испытанного напряжения любой пустяк мог довести до слез. Ко всему прочему, укоряющий взгляд гадюки до сих пор не давал мне покоя. Настолько, что, устав, в конце концов, бороться с угрызениями совести, я спросила:

— Тиер, а зачем Бьолинг попросила убить змею?

— Напрасно ты переживаешь, — голос тролля зазвучал успокоительно. — Своим поступком ты освободила троих: змею, Бьолинг и себя.

— Что значит «освободила»? Гадюка умерла. Я не в восторге от змей, но она не сделала мне ничего плохого.

— Хуннед, поверь мне на слово… И давай отправимся дальше: смотри, наш проводник сходит с ума от беспокойства.

Тут я наконец обратила внимание на старания коричневой птички с оранжевой грудкой: та на своей ветке просто-таки заходилась резкими неприятными криками. Давно уже, наверное. Я неохотно кивнула.

Тиер протянул мне руку и повел вперед. Но через несколько шагов меня словно волной накрыло. Как когда-то, когда я отдыхала на побережье. Только, если морская волна ослепляет и оглушает, то «взгляд Бьолинг» пугал другим: он давал возможность знать слишком многое. Раньше я просто смотрела. Теперь стоило коснуться взглядом любого растения, и в меня «проникала» масса ненужных по моему мнению подробностей: как это растение цветет, плодоносит, как оно умирает. За несколько шагов я «прожила» жизнь трех десятков цветов и деревьев. И это было, как я догадывалась, только одна — далеко не самая необычная — из особенностей. Я чувствовала, что мне предстоит привыкнуть к тому, что зрение может быть и вторым, и третьим, а, может быть, и десятым. Какое-то — станет рассказывать о близких и дальних обитателях леса, их повадках и образе жизни. Другое — сможет проникать в землю и камень. И действительно — со всех сторон ко мне уже «заструились» самые подробные сведения о птицах, зверях, растениях — все и обо всех, кто тянулся к невидимому солнцу, щебетал, охотился или затаился в зарослях. При взгляде на нашего «проводника», коричневую птичку, я теперь видела не просто птицу. То есть птицу я тоже видела — своим обычным человеческим зрением. Но кроме того различала каждую косточку птичьего скелетика, чувствовала, как бьется ее сердце. А еще знала, что стоит мне мысленно сжать это крохотное сердечко рукой — и птичка упадет замертво. Это пугало, но и — стыдно признаться — подначивало.

— Тиер, — мой голос дрожал от волнения, — ты тоже… видишь, когда умрет каждый цветок в здешнем лесу? Или как бьется сердце этой птицы?

— О чем ты, Хуннед? — тролль явно не понял моего вопроса. Я посмотрела на него своим новым взглядом — и вздрогнула. В отличие от птички, хрупкий скелет которой проступал сквозь тело, словно подсвеченный изнутри, в тролле не было костей. Ни костей, ни сердца. Он весь состоял из чего-то серого, однородно-плотного. Как камень. Мне стало еще страшнее:

— Тиер, ты… я вижу тебя… — начала я, но оборвала фразу. И заставила себя вернуться к тому, что сейчас было важнее:

— Выходит, ты смотришь на мир… совсем по-другому. Не так, как Бьолинг. Не так, как теперь смотрю я.

Сказав это, я огляделась. И голова пошла кругом. Мир вокруг двоился, троился, изображение плыло, картинки-видения непрестанно наслаивались одна на другую:

— Ты только не беспокойся, но я, кажется, сейчас упаду в обморок, — пробормотала я.

Его руки тут же подхватили меня.

— Что с тобой? Только не впадай в панику. Постарайся дышать глубоко, но ровно.

Тиер усадил меня на землю, прислонил спиной к дереву. Потом мягко сжал мою голову в ладонях. Замер. И постепенно калейдоскоп в глазах замедлился и словно стал оседать в глубину, куда-то на другие уровни сознания.

— Ну как, лучше? — спросил Тиер. — Можешь объяснить, что с тобой происходит? Хотя я, пожалуй, догадываюсь, — закончил он с досадой.

Впервые я видела Тиера встревоженным. До сих пор в нем всегда присутствовала отстраненность. Он бывал со мной отстраненно насмешливым, отстраненно внимательным, отстраненно рассерженным. Но я не могла припомнить, чтобы на его лице когда-нибудь читались растерянность или тревога. Или я опять перепутала настоящий облик с маской?

Я послушно дышала, как он велел. И старалась смотреть только на Тиера — так было спокойнее. Хотя волшебное зрение то и дело возвращалось к своим «шуткам», демонстрируя мне «каменную» сущность тролля. Пространно и путано я стала рассказывать, что представляет собой «взгляд Бьолинг».

— Понятно, — минуту спустя прервал Тиер, — Можно было не сомневаться, что хоть в чем-нибудь Бьолинг да обманет. Разбаловалась, старушка, — он бросил в сторону что-то очень похожее на ругательство.

— Наверное, я сама виновата. Я ведь согласилась на обмен, ни в чем толком не разобравшись.

Тролль только хмыкнул и огляделся по сторонам.

— Хуннед, у нас нет времени ждать, пока ты освоишься со своим новым состоянием. Мы торопимся, точнее — нас торопят. Надеюсь, ты помнишь, что пожелала увидеть Сердце Горы. Тогда это были только слова… Возможно — что-то подсознательное. Но тебя услышали. А Сердце Горы не любит ждать. Ты сумеешь пройти по лесу — довольно далеко?

Я виновато покачала головой, чувствуя себя нашкодившим ребенком, отвечать за шалости которого приходится родителям:

— Думаю, нет. Голова кружится — даже с закрытыми глазами.

— Хорошо. Но глаза все-таки закрой — будет немного легче.

Стоило мне послушаться его совета, как Тиер подхватил меня на руки и понес. Я замерла, перебирая новые для себя ощущения: взгляд Бьолинг по-прежнему рассказывал мне об окружающем мире, но теперь эти знания убаюкивали, как монотонная песенка. Меня больше не пугали (или я не успевала испугаться) происходящие вокруг перемены. Потом я поняла, что деревья по обе стороны тропы не просто движутся — они мелькают, словно кто-то записал движение на кинопленку, а потом включил кино с ускорением. Невольно я приоткрыла веки. Деревья мелькали… Но это значило, что Тиер двигается с совершенно немыслимой скоростью. Тут, однако, движение замедлилось, а потом и вовсе прекратилось.

— Хуннед, прости, но не могла бы ты снова закрыть глаза — это и мне помогает.

Я торопливо зажмурилась. А тролль добавил:

— Я буду благодарен тебе, если ты представишь Сердце Горы.

— Но я не знаю, как оно выглядит!

— Ну, вообрази его… каким угодно. И пожелай… просто пожелай оказаться рядом.

Сначала мне показалось, что ничего не выйдет. Но стоило несколько раз подряд повторить про себя «Сердце Горы», и картинка возникла. Забавная такая картинка. А как, скажите на милость, должно выглядеть Сердце Горы? Мое воображение нарисовало образ извергающегося вулкана. Текущая лава, что-то огненное, кипящее. Притягательное и пугающее одновременно.

Голос Тиера над ухом прервал мои фантазии:

— Мы приближаемся… Спасибо, у тебя очень хорошо получается, Хуннед. Только не открывай глаза.

Неужели моя случайная картинка так помогла? Но взгляд Бьолинг тотчас же подтвердил, что Тиер прав. Новым зрением я ощутила сгусток глубокой, стремящейся втянуть в себя все и вся темноты. Нет, не огненная лава — где там. Скорее, наоборот — жерло потухшего вулкана. А еще Сердце Горы было… неодушевленным? Живым и неживым одновременно. Не знаю, как это передать. Идол, которому поклоняются дикари, изображение бога на иконе… И тому, и другому возносят молитвы. О чем-то просят, что-то обещают — в зависимости от собственных представлений о возможностях и потребностях божества. Но даже если допустить, что воображаемые молящимися высшие силы существуют, обращаются люди именно к своему воображению. К предметам, которые придают ему зримые формы. Вот и сейчас передо мной находилось нечто подобное. С тем существенным отличием, что это изображение вовсе не было рукотворным. И было таким, что не оставляло возможности усомниться. Помимо прочего, в том, что ему дела нет до наших надежд и желаний.

— Оно… мертвое? — удивленно вырвалось у меня.

— Как Сердце Горы может быть живым? — вопросом на вопрос ответил Тиер. — Или ты имеешь в виду… что-то другое?

— Ты говорил, что оно захотело увидеть нас. У него могут быть какие-то желания?

— Хуннед, замолчи. Это «мертвое» слышит каждое наше слово. И способно превратить тролля в камень, а уж человека… — Тиер оборвал конец фразы и буквально взмолился:

— Сердце Горы властвует над нашим миром: не будем обсуждать, что оно из себя представляет. Пожалуйста, воспользуйся своим новым зрением и попытайся увидеть его по-настоящему. Только будь осторожна, не старайся проникнуть туда, куда не пускают.

Тиер, наконец, опустил меня на землю. И моя волшебная зоркость сразу сообщила мне: зря ты сюда пришла, плохое это место. Мы стояли посреди небольшой лужайки, впереди — почти отвесно — возвышался склон горы, и в подножии ее зиял неровный черный полуовал пещеры. Пещеры, секунду назад казавшейся просто участком темной породы. А стоило одному из «взглядов Бьолинг» проникнуть внутрь, как я узнала, что темнота пульсирует, словно сердце. От этого открытия мое собственное сердце застучало у самого горла. А Сердце Горы тут же отгородилось — как будто затянулось гладкой корочкой льда, превращая проход в зеркало. Черное зеркало. Но я легко различила в нем свое отражение. То есть в нем отражалась не совсем я — в нем отражалось мое прошлое: наивная человеческая девушка, встречающаяся в лесу с загадочным молодым человеком. Наше знакомство, наши свидания, мое счастливое лицо и насмешливо понимающий взгляд Тиера — все это мне показали со стороны. Когда на импровизированном экране возникли наши обнаженные тела, я почувствовала, как начали гореть щеки. Но не отвернулась. Пора было становиться умной, а для этого следовало проявить выдержку. Впрочем, весь мой роман с Тиером каким-то образом уместился не более чем в несколько минут демонстрации. Похоже, и время здесь находилось у Сердца Горы в подчинении.

Внезапно зеркало опять обернулось пустотой — жутким, пульсирующим изнутри зевом. И снова превратилось в камень. Казалось, передо мной захлопнули дверь. Но не успела я перевести дыхание, как черное зеркало вернулось, и картинки замелькали снова. Причем так быстро, что я не сразу смогла уловить, что же мне показывают. Но, сосредоточившись, разглядела знакомый лес и двух молодых людей, целующихся на нашей с Тиером поляне. Только это были не я и не Тиер. Впрочем, присмотревшись глазами Бьолинг, я поняла, что мужчина — именно Тиер, скрывающийся под очередной человеческой маской. А вот девушка была мне незнакома. Глупо, но я почувствовала ревность. Господи, неужели до сих пор я воображала себя единственной женщиной, с которой мой возлюбленный тролль познакомился на протяжении своей долгой (даже, наверное, очень долгой) жизни? И, тем не менее, ревность царапнула, как вырывающийся котенок. Усилием воли я заставила себя внимательно следить за происходящим. Поцелуи, объятия, опять поцелуи. Доверчивость и наивность этой девушки раздражали меня до невозможности. Потом — словно смена декораций. Уже не наша с Тиером заветная поляна, а лужайка в горах, эта самая лужайка (слишком узнаваем был возвышавшийся на заднем плане склон с мрачным входом). Я видела Тиера: на человеческой маске блуждала знакомая мне отстраненная улыбка — он чувствовал себя уверенно. А вот стоящая рядом девушка, подобно мне сейчас, пыталась побороть страх. Я видела, как она зябко обхватила себя за плечи. И ощущала, что ее неудержимо тянет вперед, к пещере. А еще мы с ней обе смутно предчувствовали, что ступить во тьму — означает исчезнуть… Думаю, каждый человек хоть раз в своей жизни испытывает пронизывающий ужас от мысли, что мир перестанет существовать. То есть мир-то останется на месте, а вот тебя в этом мире уже не будет. Вообще. Полностью. Именно такой — смертельный — ужас постепенно овладевал моей предшественницей. А следом и мной тоже. Виновник же всего этого кошмара равнодушно стоял рядом с ней, рядом со мной. Я перехватила взгляд девушки, обращенный к тому Тиеру. Наверное, так мог бы смотреть приговоренный к смерти на того, кто может его помиловать. С надеждой и мучительным ожиданием. Но в глубине души мы обе сознавали, что надежды нет. Потом губы девушки зашевелились. Просила ли она о чем-то или просто повторяла имя Тиера? Не знаю. Зато знаю другое — Тиер не откликнулся. Еще мгновение глаза девушки умоляли. Потом, больше не в силах сопротивляться, она медленно повернулась и сделала шаг вперед… Я чуть не повторила ее движение, но рука тролля легла на мое плечо. Бесплотная, но каменно-тяжелая рука горного духа. И, замерев, я досмотрела, как тьма бесстрастно поглощает девушку. Нет, в самом конце я все-таки не выдержала, зажмурилась… Но, конечно же, и сквозь сомкнутые веки продолжала видеть, как, по-удавьи сокращаясь, тьма проглатывает, растворяет в себе свою жертву.

Я стояла, оцепенев от ужаса. Потом начали появляться первые более-менее отчетливые мысли. Мне стало ясно, что два месяца я ходила по краешку пропасти. Вспомнились все недомолвки Тиера. Да какие там недомолвки — большую часть времени он говорил весьма откровенно. Только я плохо слушала. Господи, как же просто обмануть того, кто сам желает обмануться. А теперь, благодаря моей глупости, от тьмы небытия меня отделяло несколько шагов. И рука Тиера, лежащая на моем плече.

А черное зеркало снова стало что-то показывать. Я неохотно открыла глаза, пытаясь скрыть свои чувства, пытаясь продолжать играть по здешним правилам. Все то же место. Опять перед черным овалом замерли двое. Только на этот раз в женщине я узнала себя. Никакого бального платья: джинсы и блузка — моя обычная одежда. Молодого человека, который стоял рядом со мной, — точнее, мальчика — я тоже узнала сразу. Он жил в поселке, в доме напротив. Но только сейчас я сообразила, что не раз и не два ловила на себе его заинтересованный и немного смущенный взгляд. Только юноша был года на три меня младше, и я не обращала на него особого внимания. Оказывается, этот мальчик мог бы пойти за мной куда угодно. Даже к Сердцу Горы. Поверить любым моим словам. Я прекрасно поняла сделанное Сердцем Горы предложение. Мне недвусмысленно заявили: «Ты хотела остаться с Тиером. Это ведь было твоим сокровенным желанием? Ну, так нет ничего невозможного. Стань такой, как Тиер». Меня научили, что надо сделать. И я не сомневалась, что глупый ребенок потащился бы за мной на край света. А уж если бы я расщедрилась на пару поцелуев! Или приговоренным к смерти можно позволить большее? Я резко обернулась к Тиеру. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, — моя влюбленность растаяла, как дым. Я не испытывала к этому существу никаких нежных чувств. Куда там: на крысу, на мерзкое ядовитое насекомое я смотрела бы с меньшим отвращением.

Он улыбнулся, поймав мой взгляд:

— Наконец-то, ты отказалась от розовых очков, Хуннед, — его голос как всегда был отстраненно спокоен. — Вот теперь ты, кажется, испытываешь ко мне истинные чувства.

— А ты? Какие чувства ты ко мне испытываешь? Для этого ты со мной познакомился? — я махнула рукой в сторону зеркала.

— Поначалу — да, — не смущаясь, признался тролль. — Но я уже объяснял тебе: мое отношение изменилось с первой нашей встречи. Ты оказалась не такой, как все остальные.

— Неправда, я была точно такой же наивной дурочкой.

— В этом смысле — да, ты не слишком отличалась от других. Не знаю, как это объяснить — просто с тобой было легко. Ты соглашалась принять мои правила игры — и жить по ним. Я умею отводить девушкам глаза и соответствовать вымышленному образу. Но с тобой я мог позволить себе не особенно притворяться. Разве что следить за внешностью… Мне жаль, что мы не расстались до весны.

— Перестань!

— Хуннед, я не собираюсь тебя уговаривать посмотреть на мир моими глазами. Это невозможно. Но я хочу напомнить тебе, что придти сюда было твоим желанием (я всеми силами противился этому). На кого же ты сейчас сердишься? Да, ты узнала, что значит быть троллем. И что от этого изменилось? Куда исчезла твоя влюбленность, твое желание любым возможным (и невозможным) способом остаться рядом со мной? Я хочу понять. Ты наконец-то испугалась меня? Или это страх перед заученным с детства правилом «не убий»? Ведь теперь я согласен, чтобы мы были вместе.

— Тиер, замолчи! Замолчи немедленно!

И тут я вдруг поняла, что обращаюсь не к Тиеру, а к самой себе. Как же легко, оказывается, можно отринуть любые правила и запреты, отказаться от, казалось бы, незыблемых истин. Стать незнакомым себе существом. А ведь минуту назад я думала, что моя влюбленность благополучно испарилась. Не тут-то было. Стоило кому-то внутри меня спросить: «Можешь ли ты расплатиться чужой жизнью за возможность оставаться рядом с Тиером?». И я ответила без раздумий. И ужаснулась своему ответу. Потому что ответом было «могу». Я тщетно искала хоть какой-то внутренний запрет — и не находила его. Только одно останавливало меня. Тот же внутренний голос шептал: «Ты могла бы остаться с Тиером, если бы стала для него своей. Но ты ему не своя. И никогда не будешь своей. Ты — из другого мира. Вы по-разному устроены. Ты-то готова ради Тиера нарушить любые человеческие правила. А он, если его мир потребует, пусть и не без сожаления, но обязательно принесет тебя в жертву своим богам — не сомневайся в этом. Людьми здесь, как оказалось, питаются. А ты пока что не стала троллем», — насмешливо подытожил голос. И только этот рассудочный шепот не позволил мне опять взглянуть на Тиера сквозь прежнюю дымку. Довериться существу, которое способно на такое не с кем-то чужим и незнакомым, но с тобой?

А рука Тиера вновь лежала у меня на плече. И когда я попыталась освободиться, он только сильнее сжал пальцы.

— Отпусти меня.

— Это небезопасно.

— Тиер, не все ли тебе равно, что со мной случится? — возразила я, хотя внутри все сжималось от ужаса.

— Сначала скажи, что ты намерена предпринять? — похоже, Тиер все-таки беспокоился обо мне. Но сейчас его заботливость только выводила из себя. Я не ответила, и тролль продолжил:

— Хуннед, пойми, Сердце Горы предложило тебе свое покровительство. И дало совет. Тебе не кажется, что следует… Ну, ладно — следует хотя бы поблагодарить его за такое внимание?

Тролль видел меня насквозь. Предупреждал — будь осторожна. Что ж, к этому предостережению стоило прислушаться.

— Спасибо. Я… поблагодари Сердце Горы от меня… за внимание… и за совет. Я действительно благодарна — оно знает, должно знать… А теперь… Тиер, я хочу остаться одна и подумать. Убери руку! — мой голос, поначалу дрожащий, окреп. Тролль неохотно снял руку с моего плеча. Я шагнула. Не к Сердцу Горы — в обратную сторону. Каждую секунду ожидая, что меня окликнут, что Сердце Горы лишит меня воли и утянет в пульсирующий мрак. Но меня не удерживали. Даже взгляд Тиера перестал следить за мной, когда я скрылась за деревьями. Я могла идти, куда хочу. Сейчас, когда мои последние иллюзии разбились вдребезги, я не плакала. Глаза были сухи. Даже сердце уже не щемило — казалось, его у меня просто нет. Только страх и злость клокотали внутри. Я опять ненавидела Тиера. Нет, не за то, что он убивал людей. Не за то, что предавал чье-то доверие. Я не могла смириться с мыслью, что произошедшее лишило нас общего будущего.

* * *

Не знаю, как долго я пробиралась по лесу — я была слишком занята клокочущими внутри меня эмоциями. Но, в конце концов, мне пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание. Я прислонилась лбом к шершавой коре ближайшего дерева и закрыла глаза.

— Ты снова плачешь в моем лесу? — голос Бьолинг вернул меня к действительности.

— Что тебе опять нужно от меня? — не оборачиваясь, поинтересовалась я.

Ее ответ прозвучал спокойно и чуть-чуть укоризненно:

— Ты хоть бы догадываешься, скольких созданий ты уничтожила? Просто потому, что рассердилась?

Я поежилась, вспоминая свой путь. Я, и правда, прошлась по чаще, как смертоносный ураган. Тогда я не замечала ничего. Но теперь мне вспомнилось, как съеживались и осыпались лепестки цветов, исчезали, словно сгорая, крылья бабочек и переставали свистеть птицы на моем пути. Как я могла даже не заметить, что несу смерть?

— Извини.

— Твоей вины в этом нет, — к моему удивлению ответила хозяйка леса. — Это я виновата, что поделилась умением с таким непредсказуемым существом. К счастью, я могу забрать тот дар, который дала тебе.

— Спасибо, но я не нуждаюсь в твоей помощи, — я, наконец, обернулась. — Если помнишь, один раз ты уже обманула меня.

— Я тебя не обманывала.

— Бьолинг, я же сказала — нет.

— Послушай меня внимательно, Хуннед. Неужели тебе не приходит в голову, что ты — единственный человек, который стоял перед Сердцем Горы… и избежал общей участи. Правда, твой дорогой тролль приложил к этому руку. Но все равно ты — исключение из правила. Своим появлением ты сумела изменить существующий порядок вещей. И теперь все в растерянности. Никто не знает, что делать с тобой. Отпустить или принять? Казнить или помиловать? На этот случай не было предусмотрено законов или правил.

— А как же мать Харальда? — не знаю, почему я вспомнила брата Тиера, рожденного женщиной.

— Ах, эта… — пренебрежительно отмахнулась Бьолинг. — Но она никогда не стояла перед Сердцем Горы. Она даже ни разу не побывала внутри. Если я ничего не путаю, горный король навещал ее в какой-то лесной избушке. Потом забрал своего ребенка. А она — не то умерла, не то уехала… Я плохо осведомлена о том, что происходит во внешнем мире. Но я могу поклясться: ты — единственная из человеческого племени, помилованная Сердцем Горы.

Я поежилась и зло спросила:

— Ну и что?

— А то, что оставаться здесь небезопасно. Решение о тебе еще не принято, но это не значит, что тебя помилуют. Будет лучше, если ты вернешься к людям.

— Можно подумать, что без твоей помощи я отсюда не выберусь.

— А ты вспомни — как ты пришла сюда? Вместе с Тиером. Точнее, это он привел тебя. Ты помнишь, как вошла? Спорю, что нет. А выйти из горы можно, только зная, как ты вошел. Так что моя помощь будет тебе очень кстати, Хуннед.

Я промолчала. Было ясно, что рано или поздно я поддамся уговорам хозяйки леса. А я предчувствовала, что за свою помощь она попросит немало. Пора было уходить.

— Подожди, — видя, что я отворачиваюсь, остановила Бьолинг. — Знай: пока Сердце Горы раздумывает, мы все можем поступать, как считаем нужным. И ты, и я, и Тиер. Это правда, в первый раз я воспользовалась тобой. И снова собираюсь так поступить. Но выгода будем нам обеим, потому что с моей помощью ты сумеешь выбраться из нашего мира. Разве ты не хочешь вернуться домой?

Я опять с ног до головы оглядела стоящее передо мной существо. И, наконец, призналась:

— Хочу. Но, судя по тому, как проникновенно ты меня уговариваешь, плата будет высокой.

— Верно, — рассмеялась она. — Жизнь твоего тролля.

— Нет.

Бьолинг продолжила говорить, словно мой отказ был надуманным кокетством.

— Перестань жалеть его. Если бы случайно ты не взяла с него обещания — где бы ты была сейчас? И что он тебе дал или пообещал такого, что ты так цепляешься за него?

— А зачем он тебе нужен… мертвым?

Хозяйка леса усмехнулась, и вертикальные морщины на ее лице стали еще заметнее.

— Знаешь, во что превращаются тролли после смерти? В горную породу. То есть тролли и не живут по-настоящему. Это Сердце Горы когда-то оживило камни. Чтобы они морочили людям головы. А если тролля убить, он снова становится тем, чем был… — она помолчала и доверительно добавила:

— Мой дом — это лес. Когда последнее дерево в нем исчезнет, меня тоже не станет. Но лес никогда не был мертвым. А тролли — мертвы. Поэтому они ненавидят все живое… Если хоть один тролль окаменеет в этом лесу, ни одному из их племени больше не удастся обидеть здесь живое существо. Вот этого я и добиваюсь. И ты поможешь мне в этом.

— Нет.

— Поможешь.

* * *

Опять я стояла на лесной поляне. Вокруг, как ранним утром, клубился туман. Хотя было понятно, что никакой это не туман, а чары Бьолинг. С четырех сторон, словно стражи, замерли деревья. Повинуясь неясному порыву, я повернулась спиной к дубу. А напротив меня тихонько подрагивала от едва заметного ветерка рябина. Дерево, которое по народным приметам, уберегает от злых духов. Сейчас я меньше, чем когда-либо, верила в людские приметы. Но рябина была такой по-осеннему нарядной. С желто-зеленой листвой и ярко оранжевыми кистями ягод. Глядя на нее, глаз радовался… На этой поляне Бьолинг оставила меня со словами: «Здесь будет кому тебя защитить». И я не стала спорить. Мне хотелось одного — выбраться из горы и забыть мои здешние злоключения. Как забывают страшный сон. Платой за это желание была жизнь Тиера. Ну, что же — не мне спорить с законами подгорного царства.

Я стояла, зная, что рано или поздно тролль возникнет передо мной. Мой возлюбленный. Тот, с кем я так упорно стремилась связать свою жизнь. А теперь благодарила судьбу за то, что этого не произошло. Мой недруг.

И вот он появился. Сначала тенью, призраком. Силуэтом, который скорее угадываешь, чем различаешь. Контуром, сквозь который проходит ветер и проглядывают листья рябины. Потом тень уплотнилась, и я узнала своего бывшего любимого. Мы с Бьолинг договорились, что до того, как покинуть гору, я буду глядеть на окружающий мир ее глазами. И сейчас мне был виден не только Тиер, но и его серый бестелесный контур.

— Зачем ты решилась на это, Хуннед? — тролль заговорил с трудом. Но все-таки заговорил (Бьолинг обещала, что Тиер не сможет разорвать ее заклятие, и я оказалась не готова к его вопросу).

Но молчать было не под силу, пришлось ответить:

— Мне нужно было выбраться отсюда. А она пообещала мне…

Он усмехнулся:

— Понятно. Уловка в духе Бьолинг. Пообещать расплатиться тем, чего не имеешь.

Неужели меня опять обманули? Чтобы в очередной раз не поддаться очарованию его голоса, я быстро заговорила:

— Учти, сейчас я не верю ничьим обещаниям. И ничьим словам. Так что не старайся меня околдовать, — потом подняла оструганную и покрытую хитрым узором деревянную палочку. — Видишь?

Казалось, тролль даже не бросил взгляда на то, что я сжимала в руке. Но каким-то образом я догадалась, что Тиер узнал предмет, который я ему показала. Бьолинг утверждала, что достаточно слегка коснуться палочкой тролля и он тут же станет камнем. Похоже, в этом она не солгала. Лицо Тиера резко осунулось. Стало совсем нечеловеческим. Напомнило грубые черты каменного идола. Я поняла, что он испугался, и меня охватило странное удовлетворение. Никогда не думала, что мне свойственна мстительность. Но слишком долго я зависела от своего возлюбленного. Слишком много власти надо мной он имел. Оказывается, очень трудно простить кому бы то ни было бесконечные отказы. Но прежде чем коснуться его палочкой (а я была уверена, что сделаю это), мне надо было задать последний вопрос. И запинаясь, я спросила:

— Зачем вы… убиваете людей?

Он помолчал. Потом взглянул мне в глаза. Этот короткий взгляд на миг напомнил прежнего отстраненно насмешливого Тиера:

— А как ты думаешь? Сердце горы нуждается в живых существах. А без него нам не выжить. Бьолинг платит животными (ты видела сама, что она очень не любит убивать и приносит жертву чужими руками). А мы то же самое делаем с людьми… Не много — десяток-другой в столетие. Я не буду напоминать тебе, сколько твоих соплеменников гибнет каждый день по вине других людей. Ты сама…

Он продолжал неспешно говорить. Но я уже не слушала. Я вдруг поняла, что немедленно должна ударить его. Иначе приму его точку зрения, встану на его сторону. Да просто не смогу решиться убить. Я должна это сделать сейчас, когда Тиер уверен, что я по-прежнему в его власти.

Медленно, словно преодолевая неимоверную тяжесть, я подняла руку. Тиер заметил мое движение. Попытался отклониться — не назад, как можно было предположить. Нет, ближе ко мне. Казалось, он и палочка почти соприкоснулись. Силуэт тролля задрожал. Я поняла, что еще мгновение и он исчезнет. Покинет мою жизнь. Навсегда. И тут Тиер толкнул меня так сильно, что я навзничь упала на мокрую прелую листву.

* * *

Небо перед моими глазами сияло голубизной. Я смотрела вверх и пыталась вспомнить, как здесь оказалась. Мыслей не было. В голове звенела пустота. Потом в высоте появилась темная точка — какая-то хищная птица кружила над лесом. Ястреб? Мне показалось, что я вижу характерный клюв и пугающие желтые глаза. Как я могла их увидеть? «Наследство Бьолинг» прошептал внутренний голос. И я вспомнила — Тиер. Остался он жив или я убила его? Превратила в горную породу, которой он на самом деле являлся. Что между нами произошло? Пытался он помешать мне совершить ритуальное убийство или помогал вернуться в свой мир? Я вспоминала его лицо. Сначала человеческое лицо. Потом лицо тролля. И наконец — маску каменного идола. Его отдаление — шаг за шагом. До тех пор, пока не оказалось, что мы не можем существовать в одном мире. Что нам мешает присутствие чужого по духу существа. Я перебирала возникающие перед глазами картинки, и пальцы непроизвольно сжимались в кулаки. Уже невидящим взглядом я смотрела в небо. Следя за черной точкой планирующей птицы. Нет, птица уже не кружила — она падала. И я знала — отчего: мои пальцы слишком сильно сжали ее сердце. Так не бывает! Я отбросила эти мысли. Глубоко вздохнула и с трудом разжала стиснутые пальцы. Ястреб последний раз кувырнулся в воздухе… и взмахнул крыльями. Начал быстро удаляться… Я прикрыла глаза. Но перед внутренним взором по-прежнему стоял лес, скала, отверстие в скале. Отверстие? Знакомый, чарующий голос Тиера прошептал: «Если с первой весенней капелью ты вернешься — мы снова будем вместе» «Я никогда не вернусь, Тиер» «Посмотрим». Насмешка в его голосе заставила меня вспыхнуть. Я поднялась, отряхнулась и стала искать тропинку, ведущую вниз, к поселку.