Горгона Часть 2

Я смотрела на Нефкера и была близка к отчаянию. Доверие и непринужденность, которые помогали нам в начале знакомства, исчезли. Еще бы догадаться — кто передо мной: оскорбленный мужчина или маг, самолюбие которого я задела. Мужчины терпеть не могут, когда женщины их используют. Маги, особенно начинающие, очень болезненно воспринимают наложенные на них заклинания. А ведь я сделала и то, и другое. Но молчать дальше было нельзя. Мне нужен этот мальчик, я не могла позволить себе потерять его.

— Нефкер, ты скоро станешь великим магом. Как ты этого не понимаешь? — медленно начала я. — Люди будут идти к тебе, прося помощи и предлагая любую плату. Женщины с радостью захотят отдаться… Каждый из них будет пытаться использовать тебя. Так что — привыкай, накапливай опыт. Особенно, когда имеешь дело с магическими существами, такими, как горгоны: холодными и властными, — я примирительно улыбнулась, но он опустил глаза. — Пойми, на меня нельзя обижаться. Это так же бессмысленно, как злиться на дождь или снег. Их посылают боги. Все мы игрушки в руках Олимпийцев, и я делала только то, что была должна. Но если ты считаешь, что я виновата, я… прошу прощения.

Отвернувшись, Нефкер отошел к широкой лавке, поверх которой лежали вытертые овечьи шкуры. Присел, все так же не глядя в мою сторону. И я вдруг поняла, что его тянет ко мне. Это открытие лишило меня дара речи. Как можно желать горгону? Нефкер желал. И отчаянно стеснялся своего чувства. Он сидел на ложе, стараясь не встречаться со мной взглядом.

Поняв, что происходит, я тут же приняла решение. Миг — и я стояла перед ним на коленях, губами лаская его набухающий фаллос. У него не было шансов. Сначала он попытался оттолкнуть меня, но я не позволила. Мой язык двигался, я задыхалась, рот наполнялся слюной… Быстрее, быстрее, движения нарастали. Нефкер откинулся к стенке и застонал. И когда мой рот наполнился его кисловатым семенем, я отстранилась, испытывая непонятное удовлетворение...

Поднявшись с колен, я опустилась на ложе рядом с мужчиной. Он не пошевелился: продолжал сидеть, привалившись к бревенчатой стене. Глаза молодого человека были закрыты. Молчание затягивалось. И, сама не понимая, зачем это делаю, я заговорила:

— Помнишь, ты мне рассказывал человеческую легенду о трех горгонах? Я обещала рассказать другую… неизвестную людям часть истории. Ну, так слушай. Все мы — потомки младшей из горгон Медузы. В нашем роду не бывает мужчин, только женщины с волосами-змеями. Женщины, умеющие любого обратить в камень взглядом. Сейчас их осталось ровно двадцать семь. Я это знаю совершенно точно, потому что когда одна из нас умирает — об этом узнают все оставшиеся. Мы прокляты богами. Нас ненавидят люди. Преследуют и убивают… Я не знала матери. Горгону, которая воспитала меня, убил маг-некромант. Что он сделал с трупом моей воспитательницы, лучше не рассказывать. Тогда я впервые поняла, как опасно быть потомком Медузы. Я не побоялась отыскать ее старших сестер: они бессмертны, но делают все, чтобы боги о них не вспоминали. Встретившись с ними, я попросила у них покровительства и совета. И они поделились со мной надеждой. Пророчеством, которое много веков назад должно было спасти их, но погубило рискнувшую воплотить его в жизнь Медузу. Вот оно: если у одной из горгон родится ребенок мужского пола, этот мальчик, став мужчиной, совершив подвиг, достойный героя, снимет проклятие с потомков Форкия. Но ребенок не мог быть сыном простого смертного — только бога. Узнав об этом, я днем и ночью молила Посейдона снизойти ко мне. Он не внял молитвам. Для того, чтобы владыка морей услышал меня, пришлось обратиться к Пропилею. И заплатить высокую цену. Гермес помог. Согласно древнему ритуалу я отдалась морскому богу. Выносила дитя. Двенадцать лет скрывалась от Тритогены. И вот недавно все чуть не пошло прахом.

У меня перехватило дыхание, и я замолчала. Не открывая глаз, Нефкер накрыл мою кисть своей ладонью. Его пальцы переплелись с моими. И я продолжила:

— Иногда мне кажется, что Олимпийцы просто подшутили надо мной, и предначертанное изменить невозможно. Любые усилия — напрасны. А боги… Боги ничего не забывают — только дразнят нас несбыточными надеждами.

Неожиданно молодой человек убрал свою руку. Я замолчала, растерянно вглядываясь в лицо Нефкера. Но оно оставалось совершенно бесстрастным: ученик словно заслонился от меня. «Пропилей, пусть он заговорит, — взмолилась я. — Что угодно, только не молчание». На этот раз мои молитвы услышали — Нефкер очень тихо спросил:

— Зачем ты все это рассказала? Ты сама призналась, что используешь меня, Форкида. Что для тебя какой-то смертный? Ты, не раздумывая, пожертвуешь не одним, а сотней людей ради своей цели. Не разубеждай меня в обратном.

Он вздохнул, открыл глаза и встретился со мной взглядом:

— Зная это, я все равно спрашиваю — чем я могу помочь?

Заговорил. И понял свою роль? Ничего он не понял. Иначе бы не желал, чтобы его разубедили. А Нефкер желал этого — страстно, как впервые влюбившийся юноша. Бедный, простодушный мальчик.

— До рассвета еще далеко, — немного успокаиваясь, улыбнулась я. — Мы успеем обо всем переговорить, и не раз отдаться друг другу.

Моя рука скользнула под его хитон — Нефкер вздрогнул:

— Вначале я просто хотела найти человека, который взял бы на себя воспитание Амика. А нашла… возлюбленного.

Даже в царившей полутьме было видно как он покраснел. Потом до него дошел смысл сказанных мною слов. Забыв о любви, Нефкер спросил:

— Доверить Амика… мне? Как ты могла такое придумать? Я плохой маг. И совсем никудышный воспитатель.

Мне нравилось видеть, как сильно он смутился. Никогда не думала, что молодого мужчину так легко привести в смущение разговорами.

— Нефкер, ты хороший маг. А будешь лучшим. Мне тебя послал сам Пропилей. Ты пожалел меня. До сих пор я не встречала человека, который пожалел бы горгону.

— И, возможно, поплатится за это, — сердито перебил Нефкер.

Но я почуяла слабину в его голосе. И весело поддакнула:

— Непременно. Тритогена не забывает оскорблений. Но Пропилей умеет укрывать невидимым плащом. Надеюсь, укроет и нас — до поры до времени.

— Ты невыносима, — он уже не сердился — понять бы еще, почему он простил меня? — Что ты собираешься делать, если тебе не отдадут Амика?

— Отдадут. Он не пленник, а их гость...

Я замолчала, вспоминая человека, который привел сына к кентаврам. Спрятал у гордого, заносчивого племени, пока я путала следы, отводила от Амика взгляд мстительной богини. Мой бывший помощник — один из тех, кто до сих пор преданно служит Нефеле, — погиб. Но успел оставить для меня известие, где укрыл моего сына. Решив ничего не рассказывать о нем Нефкеру, я уверенно произнесла:

— Кентавры не станут ссориться даже с опутанной заклинанием горгоной. Да еще эта девчонка Ксилопа со своим предсказанием. Это заставит их поскорее от нас избавиться. Меня больше волнует господин некромант: кентавры слишком пренебрежительно относятся к магам. И совершенно напрасно.

— Их можно понять, — уже рассудительно и спокойно возразил Нефкер, — кентавров почти невозможно заколдовать.

— Горгону — тоже, — язвительно подхватила я. — Ты видишь перед собой результат подобной самонадеянности. Им не приходит в голову, что умелый маг может заколдовать не кентавров, а их дома, оружие, одежду. Тогда им придется плохо. Надеюсь, завтра мы уедем отсюда, все вместе. А дальше… Думаю, четырех лет хватит, чтобы Амик сумел впитать в себя необходимые магические знания. Он — сын бога, и созреет гораздо раньше, чем обычный подросток. Дальше этого я не загадываю, но знаю, что его ждет великое будущее.

Мы помолчали. Потом Нефкер начал расспрашивать о наших скитаниях с Амиком — его интересовало, как мы скрывались все эти годы. Я неохотно отвечала: мне не хотелось вспоминать о прошлом. Наконец, обняла его и поцеловала, приглашая к любовным ласкам. И тут мы уснули — так внезапно, словно сам Гипнос опутал нас волшебной сетью.

* * *

Я проснулась от настойчивого зова. Поднялась, поправила одежду, набросила на голову накидку. И, чувствуя, что зов сильнее запрета кентавров не покидать ночью жилища, шагнула в темноту. Роса холодила ноги, я почти бежала на звук дрожащей вдали мелодии. И не понимала, что со мной происходит. Прикосновение одежды раздражало кожу, щеки горели, а тело, всегда предсказуемое и послушное, как вышколенный невольник, наполнялось неясными желаниями. Чем громче звучала мелодия, тем своевольнее оно становилось. Задыхаясь, я выскочила на поляну и, уже нагая, опустилась рядом с темной мужской фигурой.

Тот, кто призвал меня, отложил в сторону сирингу и нашел губами мои губы. Я не видела его, словно мне нарочно отводили глаза. Зато любое его движение отзывалось в паху неутоленным желанием. Он потерся волосатой грудью о мою грудь, широкая ладонь заскользила вниз, раздвигая мне ноги. Я застонала, призывая его сделать то, зачем он позвал меня. Но незнакомец не торопился. Уложив на траву, мужчина безбоязненно погладил головки моих змей и принялся целовать горящее тело, спускаясь все ниже. Когда его губы коснулись поросшего жесткими волосами лобка, а язык нащупал набухающий бугорок, я готова была умолять его поторопиться. Я, горгона, никогда не испытывающая любовного желания. Впрочем, он не стал чрезмерно мучить меня. Приподнявшись, снова потянулся к моим губам, затем навалился, прижимая к земле, и мое тело затопили теплые волны удовольствия. Словно морской прибой, они накатывали мощно и мерно. Проходили сквозь меня, наполняя и тут же опустошая… И меньше всего меня сейчас волновало, кто услышит мои стоны.

Когда страсть была удовлетворена, мы отодвинулись друг от друга, с моих глаз будто сняли повязку. Я разглядела своего неожиданного любовника. Рядом, поблескивая карими навыкате глазами, лежал сатир Фавий. Мне вспомнилось, как презрительно я разглядывала его в нашу первую встречу. Он был таким же — расплывшееся тело, широкие губы, торчащая из ушей шерсть. Но сейчас при взгляде на него все мое существо отчаянно просило близости. Да что же это такое? Сатир потянулся за свирелью, извлек негромкий звук… Вот тут я догадалась, что произошло, и не на шутку рассердилась.

— Ты посмел приворожить меня! Приворожить мною же созданной сирингой?

Он хитро улыбнулся:

— Ну, ты же не захотела послужить Дионису. И зачем делать сирингу, если потом не пользоваться ею?

На такой откровенный ответ и возразить было нечего.

— Что в лесу мало дриад, а в селах — поселянок? — буркнула я.

— Когда их ловишь — вроде и не мало, а когда они сами ищут твои объятья… — он пожал плечами. — Я не предполагал, что так скоро устану от простушек. Они все какие-то пресные. Хочется чего-нибудь поострее. И разве тебе не понравилось, Форкида? Только не говори, что с твоим мальчиком-магом ты получила хоть десятую часть такого удовольствия.

— У него нет волшебной сиринги, — почему-то обидевшись за Нефкера, возразила я. — А ты слишком много воображаешь о себе, сатир.

У Фавия на языке наверняка вертелась пара ответных колкостей, но он не успел их произнести. Конский топот прервал наш разговор. Миг — и на поляну вылетели два кентавра. В первом я узнала Ксилопу. Светловолосая девочка летела, не разбирая дороги. Вот одна из ее лошадиных ног споткнулась, и преследующий ее бородатый кентавр обхватил руками девичье тело. Его лошадиное туловище недвусмысленно подминало под себя светлый круп полу-лошадки. Я видела застывшее от ужаса лицо девушки-кентавра. Неожиданно Ксилопа укусила державшую ее руку, вывернулась и снова понеслась вперед на подгибающихся ногах. Кентавр расхохотался гулким басом и бросился следом. Можно было не сомневаться в том, что он с легкостью догонит перепуганную жертву.

— Это еще что такое? — опомнившись, сердито обратилась я к Фавию. Мне не было дело до кентавров, но насилие вызывало приступ гадливости:

— Куда смотрит ее дед? Она же совсем ребенок.

Сатир пожал плечами:

— Ты сама поспособствовала этому.

— Я?

— Если мне правильно передали последние известия, днем Ксилопу настигло первое в ее жизни предсказание. И произнесла она его, глядя на тебя. По обычаям кентавров этой ночью она обязана стать женщиной.

Я вспомнила колкие слова задиристой «лошадки». Вздохнула:

— Но видно же, что она не хочет этого мужчину.

— А это никого не интересует.

— Кентавры, — я презрительно фыркнула. — Брать женщин силой. А еще говорят об их мудрости… Даже звери ждут, когда у самки начнется течка.

— Не стоит принимать страхи девочки близко к сердцу, Форкида, — сатир похлопал меня по руке. — Поверь, она готова к своей участи лучше, чем тебе кажется. Да, она взбрыкивает, но вскоре смирится. «Так заведено» — это способно утешить многих...

Наверное, он был прав, но я все еще прислушивалась, опасаясь, что до меня донесутся стоны пойманной Ксилопы. Хотя конский топот давно затих.

Фавий завозился, сел, прислонившись спиной к ближайшему дереву. Беззастенчиво попросил:

— А теперь поласкай меня, Форкида. Мне не достаточно того, что я получил, когда приворожил тебя сирингой. К тому же тогда ты не знала, кому отдаешься. А старому некрасивому сатиру хочется любви горгоны.

Из шерсти торчал подтверждающий его слова фаллос.

— Ты ненасытен, Фавий, — усмехнулась я, мысленно приказывая змеям собраться на затылке. Увидев эти приготовления, сатир блеснул глазами:

— Оставь их распущенными. Это придает остроты. И они так нежно касаются тела своими язычками.

Его заявление на миг лишило меня дара речи:

— А ты не боишься, что укус любой из них мгновенно убьет тебя?

— Разве ты хочешь меня убить?

Он заиграл на сиринге, с лукавством наблюдая за мной.

— Не надо, — почти мгновенно взмолилась я. Уперлась руками в землю, наклоняясь над его плотью. Поймала губами фаллос. Язык сам сделал непроизвольное движение.

— Ах!

Я подняла глаза и встретилась взглядом с затуманенными глазами сатира. «Ну что ты замерла, — клюнула в плечо одна из змей. — Нам тоже приятно. Мы хотим продолжения...».

* * *

Мы лежали, обнявшись. Фавий опять ласково принялся поглаживать моих змей. Наконец, заметил с легким самодовольством:

— Да, хорошо я придумал с этой сирингой, — провел рукой по моей груди, животу, все ниже и ниже. Вздохнул:

— Я еще много чего мог бы сделать с тобой, Форкида. Но, к сожалению, я позвал тебя не за этим. Мне приказали…

— Что? — я приподнялась на локте. Предчувствие опасности кольнуло, сбивая дыхание, словно одна из змей решила прервать мою жизнь. Я впилась в сатира глазами: если он помедлит, то будет иметь дело с разгневанной горгоной.

— Вчера я видел Пана. Не во сне, как в прошлый раз, — наяву. Мы поговорили с ним о свирелях. Да, его сиринга — это вещь, — Фавий закатил глаза, одобрительно прищелкнул языком. Тут же самодовольно сказал:

— Впрочем, моя не хуже...

— Фавий! — гневно прервала его я.

— Пан смог явиться ко мне потому, — словно не слыша моего гневного оклика, продолжил сатир, — что Афина нарушила приказ Громовержца. Она встречалась с магом-некромантом. Козлоногий сообщил мне, что они обговаривали жертвоприношение Гадесу.

Я знала, кого они собираются принести в жертву. Предчувствие уже не кололо — оно кусалось, рвало внутренности хищным, зубастым зверьком.

— Моего сына? И ты все это время молчал?

— А ты бы стала заниматься со мной любовью, если бы я рассказал сразу?

Глаза сатира хитро прищурились. И в первый раз с того дня, когда меня опутали магической сетью, я порадовалась, что это произошло. Если бы не заклинание, на месте наглого сластолюбца уже стояла бы каменная статуя. Я не удержала бы мертвящий взгляд. И непременно пожалела бы о сделанном: даже недругов следует выслушать до конца, а хитрый сатир был моим союзником.

— Что еще Пан тебе сказал? — резко спросила я.

— Что Тритогена очень боится, как бы ее дела не вышли наружу: Посейдон сильно разгневается, если кто-то принесет в жертву его сына. Да и Громовержец не помилует. Поэтому ребенка зачаруют перед жертвоприношением. Сделают невидимым для взгляда любого Олимпийца. Форкида, только представь, какая это удача. Главное, прервать обряд именно в тот момент, когда мальчик уже будет зачарован. И тебе больше не нужно думать о том, как спрятать ребенка от Афины.

На миг я загорелась этой идеей. Потом отрезвела. Представила: оказаться в нужное время в нужном месте и отбить Амика у некроманта. На словах такие подвиги совершаются легко, на деле — слишком велика вероятность того, что мой сын погибнет. Я видела с какой быстротой и легкостью жертвенные ножи в опытных руках способны перерезать человеческое горло. Рисковать Амиком… Невозможно!

Я покачала головой:

— Слишком опасно. Завтра кентавры отдадут его мне и...

Фавий окинул меня беспокойным взглядом. Нехотя признался:

— Скорее всего, он уже похищен.

— Что? — я вскочила на ноги.

Сатир тоже проворно поднялся, ухватил меня за руки. Змеи на моей голове зашипели, потянулись к наглецу, но Фавий не обратил на них внимания:

— Это игры богов, Форкида, от начала и до конца. Подумай, кто бы еще мог подстроить все так, что сегодня ночью Ксилопе нет дела до опекаемого ею мальчика? А ведь до этого она не отпускала его от себя — мне рассказали дриады. С кем ты собираешься бороться — с Тритогеной? И кто тебе в этом поможет? Любезный твоему сердцу Пропилей? Вряд ли — он никогда не забывает о собственной выгоде. Ты уверена, что этой ночью он на твоей стороне? Если так — то где же он?

Я опустила глаза. Стоило сатиру прикоснуться, как тело непроизвольно запросило близости. Но если Фавий на это рассчитывал, чтобы обуздать меня, то напрасно: внутри бушевала такая ярость, что даже без «мертвящего» взгляда я способна была убить его.

— Я не жду помощи от Пропилея. И боги — не на моей стороне, сатир. Но ты кое-чем мне обязан. В отличие от Гермеса, Пана и прочих Олимпийцев, они-то никому и ничего не должны, — я помолчала, пытаясь унять дрожь. На мгновение горло перехватил спазм, но когда я снова заговорила, мои слова прозвучали твердо:

— Я жду от тебя помощи. У Амика твоя сиринга. Если он позовет…

Посмотрела на сатира, зная, что сейчас в моих глазах нет ничего, кроме ледяного бешенства и страха за сына. Но некрасивое лицо Фавия расплылось в улыбке:

— Я тотчас же откликнусь.

— Надеюсь. Еще раз повтори, что собирается делать некромант. И я пойду. Если Амик похищен…

— Ты ничего не добьешься, Форкида. До рассвета. Так что не стоит нестись обратно, сломя голову. Сейчас это ничего не изменит. А вот утром кентаврам придется помогать тебе. Мало того — сражаться на твоей стороне: это ведь у них украли ребенка.

— Я спросила, что затеяла Тритогена и ее слуги? — металл в моем голосе звучал достаточно угрожающе. — Что нужно сделать, я решу без твоих советов, сатир.

— Прошу прощения, госпожа, — его глаза насмешливо блеснули. — В полдень твой сын будет принесен в жертву Гадесу. Перед этим проведут обряд, делающий его невидимкой для взглядов Олимпийцев. Обряд и жертвоприношение состоятся неподалеку от пещеры, в которой сидит трехголовый Кербер. Тебе знакомо это место, госпожа?

— Нет, но ты мне покажешь, — от спокойного ответа Фавия сердце застучало в горле. Я закрыла глаза, пытаясь разорвать путы заклинания — порой мне казалось, что они держатся на одном узелке. Но даже этот узелок нынче был мне не по зубам.

— Какую помощь предлагал тебе Пан? — снова задала я вопрос.

Но Фавий не успел ответить. Чей-то голос — грозный, как рев потока, мечущегося в скалах, и прекрасный, словно пение птиц, — зазвучал у меня в ушах: «Я и мой отец на твоей стороне, Форкида. Не нужно сердиться и негодовать. Возвращайся к своему мальчику-магу и жди рассвета. На кентавров уже снизошло пророчество, они не откажутся помочь. Даже если придется идти на верную гибель. Радуйся, твой сын не должен погибнуть. Но старайся не жертвовать ради его спасения другими…». Я хотела переспросить, что значит последнее предостережение, но голос бога смолк — Пан оставил нас. Взглянув на ошеломленную физиономию сатира, я поняла, что и он слышал слова бога. И, не зная почему, тут же простила старого сластолюбца.

Устало, чувствуя, что силы могут изменить мне в любое мгновение, попросила:

— Проводи меня к дому, Фавий.

* * *

Молодой маг проснулся от ощущения, что рядом кто-то ходит.

— Кто здесь? — сонно поинтересовался он. — Еще не рассвело — разве пора подниматься, Форкида?

— Не рассвело. Но пришло время вставать, Нефкер.

Этот ледяной голос не мог принадлежать горгоне. Мужчина сел, всматриваясь в темноту:

— Что случилось?

— Моего сына похитили. И готовятся принести в жертву.

— Но кентавры… — со сна недоуменно возразил он.

— Против хитрости богов бессильны даже кентавры. Я сейчас зажгу светильник, Нефкер. И попробую научить тебя тому, что может пригодиться в предстоящем сражении.

Лучше бы она не зажигала огня: от ее пустых глаз все внутри молодого мужчины окаменело. Это существо больше не было по-женски кокетливой, слегка ироничной, ведущей доверительные разговоры Форкидой. Тот привычный и даже милый облик остался в прошлом. Как сброшенная змеиная кожа. Сейчас рядом находилась горгона. Страшное, созданное волей богов чудовище. Ее неимоверная сила пробивалась сквозь магическую сеть, искала способ высвободиться, яростно пульсировала. Снова и снова, как обезумевший в заточении зверь, бросалась на прутья невидимой клетки. Нефкер незаметно коснулся узелка сплетенного им заклинания. Испуганно отпрянул — если он разорвет его, то выпустит на свободу смерть. Время снять с Форкиды магические оковы еще не пришло.

До рассвета, который наступил слишком быстро, ученик старательно заучивал заклинания, о существовании которых ранее даже не подозревал. Повторяя за горгоной древние, составленные на мертвых языках заклятия, Нефкер старался не думать о том, в каких муках умрут его противники. Он убедил себя, что это просто тренировка: защита, нападение, снова защита. Невидимый дротик пронзает воображаемую мишень — набитый овечьей шерстью мешок, на котором краской обведен круг, изображающий сердце.

Горгона наблюдала за его упражнениями, изредка поправляя. Внешне спокойная, внутри она была так напряжена, что находиться с ней рядом было неимоверно трудно. Когда, наконец, она приказала «закончим», Нефкер бессильно опустился на скамью. За стеной домика начали перекликаться просыпающиеся птицы. И тут Форкида снова обратила к нему пустые глаза:

— Тебя учили «совиному» зрению, Нефкер?

— Да, — удивленно подтвердил он. — Но сегодня это заклинание нам не понадобится — уже рассвело.

— Кто знает, что пригодится, а что нет? — попыталась улыбнуться горгона. — Я хочу проверить твое умение. Просто закрой глаза — и покажи.

Маг последовал ее приказу. Сомкнул веки. Произнес нужное заклинание, прошелся, легко огибая стол и выставленную на его пути лавку. Спросил:

— Теперь ты убедилась? Что дальше?

Попытался открыть глаза, но веки словно склеились. Нефкер гневно обернулся к своей спутнице:

— Что за шутки, Форкида?

И замер: «совиное» зрение показывало не молодую женщину, а полыхающий в магической сети огонь. Горгона вздохнула и почти человеческим голосом ответила:

— Мне никогда не давалось предвидение — мы вообще не сильны в предсказаниях, — но сейчас я просто чувствую, что связывающее меня заклятие вот-вот лопнет. И тогда в камень превратится любой, кто встретится со мной взглядом — друг или враг, в бою некогда разбираться. Я не хочу, чтобы ты окаменел, Нефкер.

* * *

А снаружи уже зазвучали голоса кентавров — гулкие, словно раскаты грома. Форкида поднялась, подошла к дверям:

— Нам пора. Будь рядом — и делай то, что я прикажу.

Она вдруг шагнула к нему, прижалась. Нефкер услышал, как бешено колотится ее сердце. Почувствовал на лице легкие прикосновения змеиных головок. Но не успел ни испугаться, ни обнять — горгона отстранилась. Вышла. Молодой маг последовал за ней: «совиное» зрение было непривычным, мешало. Хотя толпящихся на лужайке кентавров он видел как обычно — волнующееся море лошадино-человеческих тел. При виде горгоны они замерли, и дед Ксилопы протиснулся вперед:

— Форкида, я принес тебе плохие известия — твой сын похищен. Мы не уследили за ним.

— Знаю, — голос горгоны пробирал до костей, словно ледяной ветер. — Вы заслужили мое проклятие. Но я готова выслушать вас. И принять вашу помощь.

К крыльцу дома придвинулся другой, чернобородый кентавр, судя по уверенным движениям — тоже один из старейшин:

— Боги на твоей стороне, Форкида. Этой ночью нам всем явился во сне сын Пропилея. И приказал спасти ребенка. Пока твой сын не вернется к тебе, мы должны подчиняться… Приказывай.

Горгона кивнула:

— Кто-нибудь знает, где находится пещера трехголового Кербера?

— Я знаю, — светловолосая Ксилопа возникла рядом. Нефкер поразился произошедшей с ней перемене: былая заносчивость исчезла без следа, неуверенность и чувство вины сквозили в каждом движении девушки-кентавра.

— Ты остаешься дома, Ксилопа, — чернобородый старейшина гневно топнул копытом и положил руку на плечо светлой полу-лошадки.

— Это я не уберегла ребенка, Данимр. Мне и отвечать.

— Ты — моя жена!

— Я поклялась Пропилею! Надеюсь, тебе известно, как боги наказывают клятвопреступников?

Нефкеру показалось, что девочка не просто видит свою смерть — она стремится к ней. Таким спокойным вызовом были полны ее слова. Ведь не лишилась же она разума — возражать мужу на людях? За такое не поздоровится любой замужней женщине. Какое наказание грозило за подобную выходку супруге кентавра, Нефкер даже не мог предположить.

— Довольно, — прервала семейный спор Форкида. — Кто-нибудь — приведите наших лошадей.

Она обвела глазами толпу, продолжила:

— Моего сына похитил маг-некромант — принести в жертву Гадесу. Сегодня в полдень. Вы приложите все силы для того, чтобы этого не случилось. Или умрете. Таково мое слово.

Форкида помедлила, ожидая возражений, но в толпе перед домом царило напряженное молчание, и она снова заговорила:

— Я возьму Ксилопу и десять мужчин. Остальные… Думаю, прежде всего, вам необходимо найти и окружить лагерь некроманта. Что скажешь, Нефкер?

Молодой маг кивнул:

— Да, так будет лучше всего. А у нас есть кто-нибудь, кого можно послать на разведку?

— Сатиры, дриады… думаю, их. На нашей стороне Пан, и он должен был отдать им приказание.

— Совершенно верно, госпожа, — оживился дед Ксилопы. — Перед рассветом ко мне прибегал посыльный от Фавия.

— Вот и хорошо, — оборвала горгона. — Главное, найти лагерь и место, которое некромант выбрал для… жертвоприношения. Потом, мы нападем и отобьем Амика. Но только после моего сигнала.

Прервавшись, Форкида обвела собравшихся кентавров внимательным взглядом. Сухо сказала:

— Если вам дорога жизнь — увидев, что я вспыхнула пламенем, бросайте все и бегите. Бегите, не оглядывайтесь и как можно дальше. Иначе обратитесь в камень.

Ей не ответили, но Нефкер заметил, что многие из кентавров побледнели.

Форкида обернулась к молодому человеку:

— Нефкер, — теперь ее голос упал до шепота, — если ты окажешься рядом с моим сыном, когда я разорву сеть — накинь на Амика плащ: в ярости горгоны не разбирают, кого разят своим взглядом.

* * *

Ксилопа оказалась хорошим проводником — уже через несколько часов мы были на перевале у небольшой горной долины. Отсюда виднелось черное пятно — пещера, где сторожил вход в царство мертвых Кербер. Но то, что я увидела в самой долине, заставило забыть о трехголовом псе и владениях Гадеса: полотняные палатки и вокруг них сотни людей. Часть воинов несла охранение, пока другие, торопясь, сооружали вокруг лагеря завалы из срубленных деревьев, насыпая в промежутках земляные валы. Судя по тому, как выглядели укрепления, работа не прекращалась всю ночь.

Впрочем, я не удивилась: раз Афина нарушила приказ Громовержца, она постаралась предусмотреть все. В том числе и нападение таких могучих воинов, какими были кентавры. В открытом поле у наемников, служивших ее подручному-некроманту, не было шансов устоять перед бешеной атакой этих полу-коней. Вооруженные копьями и щитами, в начищенных до блеска шлемах, люди внизу мало волновали меня. Несмотря на все воинское умение их судьба предрешена… Но вот были ли среди них еще маги или, желая сохранить дело в тайне, Тритогена ограничилась помощью только одного?

Вспомнив некроманта, ощутив на лице горячий степной ветер и пыль Мастолагра, я застонала от ненависти. Нужно было позволить моим змеям убить его прямо там, на рынке! Но тратить время на пустые сожаления нельзя. Сейчас требовалось выяснить, с кем мне предстоит иметь дело внизу. Есть ли там еще маги, кроме моего старого знакомого? Чтобы узнать об этом — требовалось послать кого-то на разведку во вражеский лагерь. Человека, способного незаметно проникнуть в самое логово и вернуться живым.

Я подумала о стоящем рядом Нефкере, но тут же отбросила эту мысль. Молодой маг был нужен мне для другого. Следовавшие позади кентавры не годились, нетерпеливо рывшая рядом копытами землю Ксилопа только раздражала. Драгоценное время неумолимо шло, где-то внизу, в одной из палаток томился одинокий, испуганный Амик. А я все не могла найти выход, принять нужное решение.

Кто-то тронул меня за колено. Я через силу опустила взгляд — рядом с лошадью стоял маленький загорелый сатир. Тот, что пригласил нас на оргию. Еще одна «игрушка» в хитроумных планах Олимпийцев.

Увидев, что я обратила на него внимание, он растянул рот в улыбке:

— Меня прислал Фавий, госпожа. Вон там, на склоне, — он протянул вперед грязный палец с обгрызенным ногтем, — под одинокой оливой — жертвенник. Туда пошел маг-некромант, а его слуги еще раньше привели мальчика. Но Фавий договорился с дриадой, которая живет в оливе. В самый последний момент она укроет твоего сына. Фавий спрашивает: «Амик догадается подуть в сирингу?».

Я прикусила губу:

— Если только Пан подскажет ему.

«Я подскажу», — запах кедровых благовоний и ехидный смешок Пропилея.

«Благодарю, Трисмегист, — я на миг запнулась, но все-таки прибавила: — Что я буду должна тебе?» — «Сегодня — ничего».

Неужели иногда даже Гермес отказывается от платы? Хотя, возможно, он рассчитывает на большее, чем благодарность одной беспомощной горгоны.

Я снова взглянула на маленького сатира:

— Передай, что Амику подскажут подуть в свирель. Сам Трисмегист сделает это. Что-нибудь еще? Если нет — поторопись обратно.

Загорелая мордочка снова расплылась в лукавой гримасе:

— Зачем? Фавий уже все знает — дриады передали. Он спрашивает: «Ты поблагодарила бога? А самого Фавия потом найдешь как отблагодарить?».

— Найду, — я обожгла наглого коротышку взглядом:

— Пусть ни Трисмегист, ни Фавий не сомневаются в моей благодарности. Если мы переживем этот день. Ты сможешь проводить нас к жертвеннику так, чтобы никто не заметил?

— Да, смогу, — смешно подпрыгнув, заявил сатир. — Но не всех: большинству кентавров придется спускаться в долину обычным путем. А мы пойдем вон там, — он указал, — неподалеку отсюда начинается тропа. Она ведет через тот перелесок, прямо к склону, где установлен жертвенник. Дриады, живущие в деревьях, помогут нам подойти невидимыми.

Возглавлявшие отряд полу-людей, полу-коней старейшины переглянулись.

— Мы нападем на лагерь, — сказал дед Ксилопы. — И отвлечем внимание на себя.

— Но только после того, как услышите мой голос, — приказала я. — Вы хорошо поняли?

— Да. Не беспокойся.

Я кивнула. Подала сигнал трогаться. И только после этого украдкой взглянула на Нефкера: догадался ли он из разговора, что связывает меня со старым сатиром или нет? Но поймать взгляд молодого мага мне так и не удалось.

* * *

Он снова забыл, что она — нечеловек, горгона — таинственное магическое существо. Точнее, не хотел об этом вспоминать, ведь для него Форкида была любимой женщиной. И ее желание защитить Нефкера от своего убийственного взгляда — согревало душу. Хотя разум молодого мага подсказывал, что горгона просто заботится о необходимом ей человеке. Если она перестанет нуждаться в нем — вся нынешняя забота рассеется, как дым. Но так хотелось верить, что хоть капельку он ей не безразличен.

Сейчас, слушая беседу Форкиды с маленьким сатиром, молодой человек ощутил раздражение. Напоминание о старом Фавие, смотревшим на всех особ женского пола похотливым взглядом, вызвало в нем невольную ревность. Еще во время оргии Нефкер увидел, что сатир не прочь позабавиться с горгоной. Но тогда спутница мага повела себя с нагловатым ухажером язвительно-холодно. Это было даже неразумно, если учесть, что они нуждались в его помощи. Впрочем, горгона мало заботилась о своих манерах с теми, кто ей не нравился. Но вот сейчас ее голос дрогнул на слове «благодарность» — и у Нефкера заныло сердце: как-то не так она это сказала. Или померещилось?

Вслед за козлоногим маленький отряд спускался в долину. Здешний склон — в отличие от противоположного — густо порос кустами орешника и невысокими деревьями. Копыта не цокали, утопая в траве и прелых листьях. Над головами перекликались птицы, временами ветер доносил голоса вражеских воинов.

Наконец горгона нетерпеливо спросила:

— Узнай у Фавия: он видит некроманта? Что вообще происходит? До полудня осталось совсем немного.

Маленький сатир кивнул. Издав длинную трель, прислушался, вылавливая из общего птичьего гомона, обращенный к нему клекот. И хитро посмотрел на Форкиду:

— Служитель Гадеса у жертвенника: проводит обряд невидимости над твоим сыном.

Горгона резко выдохнула.

— О чем он говорит? — тихо уточнил Нефкер.

Она не ответила, и он настойчиво прошептал:

— Форкида?

— Ночью Фавий передал мне слова Пана: перед жертвоприношением некромант намерен сделать моего сына невидимым для взглядов Олимпийцев… — она оборвала себя.

Внезапно несмотря на «совиное» зрение глазам Нефкера стало больно. Горгона опять превратилась в ослепительное пламя, языки которого вырывались сквозь ячейки магической сети. И молодой маг невольно отшатнулся.

— Госпожа горгона, приказывай, — ломкий басок Ксилопы резанул слух. — Пусть наши нападают — иначе они убьют Амика.

Форкида словно не слышала — шевеля губами, смотрела на сатира:

— Пусть Фавий сообщит, как только обряд будет закончен. Далеко еще до лагеря?

— Нет. Но впереди, сразу за лесом стража.

— Тогда мы ждем ответ Фавия, — она оглянулась на застывших позади кентавров: их было не больше десятка. — Выезжайте вперед: вы должны опрокинуть наемников, чтобы мы смогли прорваться к жертвеннику.

Один за другим, молча и неспешно, кентавры стали огибать горгону. Закрыв глаза, она что-то зашептала. Молодой маг ощутил приказ, который Форкида послала остальным кентаврам. Приказ немедленно атаковать лагерь в долине.

Неожиданно маленький посланец Фавия, пошатнувшись, закрыл уши руками:

— Скорее, некромант… он...

Горгона не стала слушать: полыхнуло пламя, и посланный в галоп конь унес Форкиду вперед. Нефкер, не раздумывая, последовал за ней. Через мгновение они уже мчались впереди перешедших на рысь кентавров.

* * *

В тот миг, когда я услышала, что дриада согласна укрыть Амика, меня внезапно согрела надежда. Безумная, непростительная надежда, что Тритогена перехитрила сама себя: слишком много сил объединилось против богини мудрости. А уж смешок Пропилея и вовсе унял беспокойство. И только когда коротышка пошатнулся у моего колена, я поняла, что надеяться не на что. Я опоздала. Афина победила — раз и навсегда. Амик умирает, если уже не умер. И мне незачем больше жить.

Я вылетела на открытое пространство, пронеслась мимо растерянных наемников. Ища глазами жертвенник, придержала коня. И поставила его на дыбы, останавливая бег. Несчастное животное чуть не опрокинулось вместе со мной. Но я спасла нам обоим жизнь: господин некромант обнес место жертвоприношения магическим куполом.

На моих глазах, вырвавшийся вперед кентавр налетел на невидимую преграду и рухнул наземь, забившись в предсмертных конвульсиях. Следовавший за ним Нефкер сообразил что происходит и резко свернул в сторону. Через мгновение его фыркающая лошадка затанцевала рядом с моей. «Совиный» взгляд встретился с моими глазами… Молодой маг понял все сразу, даже не пришлось ничего говорить. Объединив наши усилия, мы обрушили заклинание разрыва на защитный купол. И тот не выдержал: воздух задрожал, раздался оглушительный треск и невидимая стена исчезла.

— Вперед, — выдохнула я.

Не обращая внимания на засвистевшие стрелы, мы понеслись к одинокой оливе. К застывшему под ней человеку в длинном черном хитоне. Он стоял ко мне спиной. Правая рука была поднята и в ней блеснул жертвенный нож. Левая держала моего сына за волосы, оттягивая голову. Еще мгновение и на беззащитную шею обрушится смертельный удар. Неподалеку от дерева возникло золотистое сияние, из которого ступила на землю высокая женская фигура в воинских доспехах. Афина! — я едва не потеряла сознание от нахлынувшего отчаяния. Все погибло.

Мчавшийся слева от меня Нефкер сделал какое-то движение, и я ощутила неимоверное облегчение. Магическая сеть исчезла.

Мой взгляд — мысленный приказ «Обернись» — обрушился на затылок жреца, словно выпущенный из пращи камень. Пошатнувшись, служитель Гадеса выпустил связанного мальчика и уронил нож на траву. От ствола оливы тут же отделилась стройная зеленоволосая женщина. Наклонилась, ухватила моего сына за плечи и быстро потащила к дереву.

Некромант пошевелился, но мой взгляд снова ударил его в голову. Не в силах сопротивляться маг повернулся ко мне. Его искаженное ужасом лицо побагровело, потом кровь отхлынула. Руки потянулись к горлу, но так и застыли на уровне груди: мой взгляд превращал жреца в камень. Глядя в его выпученные, наполненные мукой глаза, я тихо рассмеялась. Откуда-то очень издалека до меня донесся еле слышный голос Нефкера:

— Ты свободна, Форкида.

* * *

Увидев некроманта, Амика, золотое сияние — молодой маг осознал, что им не успеть. «Вот и все, — отстранено заметил разум, — против нас сама Афина». И принял единственно правильное решение. Коснувшись узелка, он освободил горгону. Увидел, как зашатался некромант, а дриада с мальчиком исчезли в раскидистой оливе. Спасая свою жизнь, Афина закрылась щитом, украшенном головой мертвой Медузы. И тот выдержал взгляд горгоны. Пока некромант корчился, превращаясь в камень, богиня исчезла.

Несколько десятков наемников, спешивших от лагеря на помощь хозяину, попали под удар Форкиды. Один за другим люди каменными истуканами застывали на бегу, кто-то падал на колени, закрывая глаза ладонями, но тоже обращался в камень. Стоявший за спиной горгоны Нефкер поспешно отвернулся: внутри все холодело от мысли, что даже «совиное» зрение может его не спасти.

Стараясь привести Форкиду в чувство, он заговорил. Напомнил о сыне, укрытом дриадой в оливе.

— Ты видел? — не оборачиваясь, спросила горгона. — Сам?

— Да, собственными глазами. Может быть, ты обуздаешь свой мертвящий взгляд?

— Попробую, — она глубоко вздохнула и закрыла глаза. Усмехнулась:

— На какое-то время я «ослепну». А ты… сейчас сниму заклинание. Теперь открой глаза. Что там происходит?

Молодой маг с облегчением разлепил веки. Огляделся. Увидел, что мчащиеся галопом кентавры окружают вражеский лагерь. С легкостью смяв охранение, полу-кони загнали наемников за возведенное теми ограждение. Люди отстреливались из луков, метали дротики, но стрелы и копья падали, не достигая цели.

На глазах у Нефкера, не пытаясь атаковать, кентавры закончили окружение лагеря и, повинуясь старейшинам, застыли на месте. Смуглые торсы лоснились от пота, налетавший порывами ветер ерошил распущенные волосы и длинные бороды. Неожиданно мимо кентавров промчался дед Ксилопы. Словно подчиняясь отданному им приказу сотни лошадиных копыт одновременно ударили о землю. За первым ударом последовал еще один, потом еще… Вскоре вся долина дрожала, будто огромная наковальня.

Нефкер уже хотел спросить у горгоны: «Что они делают?», но она сама вцепилась в его руку. Побледнев, прошептала:

— Тритогена?

— Нет. Это кентавры.

И тут молодой человек вспомнил рассказы отца о том, что когда-то давным-давно сам Посейдон дал кентаврам власть над стихиями. «Нет ничего опаснее табуна разгневанных кентавров под предводительством старейшин, — говорил покойный старик. — Им ничего не стоит вызвать бурю с градом, камнепад, содрогание земли...».

— Похоже, они не забыли, чему научил их Посейдон Гиппий, — пробормотал Нефкер, чувствуя, как колеблется под ногами почва. — Как бы они не привлекли к нам внимание Кербера: еще не хватало, чтобы трехголовый вылез из своей пещеры, — маг криво улыбнулся.

— Не волнуйся, — горгона повернула лицо в сторону жертвенника, не открывая глаз, позвала:

— Фавий!

Сатир появился из-за оливы, хотя маг готов был поклясться — только что его там не было:

— Я здесь, Форкида.

Горгона замерла, и вдруг, распахнув сомкнутые веки, спросила яростно:

— Мы сделали тебе сирингу, сатир. Сирингу, способную не только привораживать, но и пугать. Я забыла о ней, но ты-то… Почему ты не воспользовался ею, чтобы обратить в бегство вот это? Когда он поднял руку на моего сына?

Ее палец указал на обращенного в камень некроманта. Покосившись на статую, Фавий отрицательно покачал головой:

— Я не мог, Форкида. Пан запретил мне сегодня дотрагиваться до свирели. Сказал: если я дуну в нее, она тут же превратится в обычную деревяшку, а я сам… — сатир замялся, — в общем, плохо бы мне пришлось.

«Уж не лишить ли его мужской силы пообещал козлоногий? — злорадно подумал Нефкер. — Только эта угроза способна напугать такого, как Фавий».

К удивлению мага Форкида отвела глаза. Скомандовала:

— Как только мы доберемся до леса, ты отзовешь кентавров. Где мой сын?

Приземистый сатир не шелохнулся. Снова встретил сердитый взгляд горгоны, почесал переносицу, как бы между прочим заметил:

— Ты не поблагодарила дриаду.

Маг ждал грома и молний, но горгона молча спешилась и подошла к оливе. Низко склонила голову:

— Прости, дочь леса, я совершила непростительную оплошность. Ты сделала то, чего не смогли даже боги — спасла моего ребенка. С этого дня тебе обязаны все горгоны. А мой долг перед тобой не оплатить даже ценой жизни. Благодарю тебя. Пусть никогда не засохнет твоя олива.

Из-за дерева выглянула изящная дриада, с капризной гримаской поджала губы, потом улыбнулась:

— Я принимаю благодарность. Вот твой сын, невинно-проклятая.

Появившийся рядом с ней Амик тут же бросился вперед. Подбежал, прижался к матери. Рядом, откуда ни возьмись, возникла Ксилопа. Наклонилась к мальчику:

— С тобой все в порядке? Ты не ранен? — и когда тот отрицательно мотнул головой, с незнакомой робостью обратилась к горгоне:

— Можно, я повезу его?

— Нет, его повезет Нефкер. С этого дня он — защитник и опекун моего сына.

Ксилопа бросила на молодого человека ревнивый взгляд, но спорить не решилась.

* * *

— Пора ехать, Форкида, — маг подсадил Амика на свою лошадку. — Не стоит здесь оставаться.

— Ты прав, — проследив за сыном, я вскочила в седло: — Фавий, передай кентаврам, чтобы они оставили в покое этих глупцов. Все уже кончено.

Не успел сатир пошевелиться, как со стороны осажденного лагеря донесся звук боевого рога. Я недоуменно взглянула на Нефкера, он пояснил:

— Переговоры. Наемники просят переговоров.

Моя лошадь уже трусцой направлялась к перелеску — туда, откуда мы прибыли. Ксилопа и маг двинулись следом.

— Да, — пыхтя, подтвердил Фавий, несмотря на тучное тело уверенно трусящий рядом со мной. — Люди хотят договориться с кентаврами. Обещают выкуп, если им разрешат уйти.

— Какой еще выкуп? — вспылила я, ощутив надвигающуюся катастрофу. — Старейшины забыли, что должны подчиняться мне? Пусть немедленно уходят.

— Форкида, — сатир блеснул карими глазами, — они говорят, что ты уже получила ребенка. Значит, договор исполнен. Ты не можешь больше командовать. Выходит, кентавры свободны в своих действиях. Люди пришли без спросу на их землю — и должны заплатить за это.

В отчаянии от чужой глупости я закатила глаза. Вспомнив грозный голос, похожий на ревущий поток, беззвучно воззвала к богу. Прося уберечь существ, предсказывающих свои и чужие судьбы, но слепо идущих навстречу гибели. «И что ты прикажешь мне делать, Пан? — спросила я. — Как мне остановить кентавров?» — «Предоставить их своей судьбе», — хохотнул в мозгу голос Пропилея. «Благодарю за совет, Трисмегист, — сухо отозвалась я. — А все-таки — что думает об этом твой сын?». И уже знакомый рокот ответил: «Сейчас ты не в силах помешать им, Форкида. Пусть примут волю богов». Мне показалось или сын Гермеса вздохнул? Я опустила голову.

«Пан, я принесу тебе и твоему отцу щедрые дары. Я всегда буду благодарить вас за помощь. И мне искренне жаль этих несчастных», — сказала я и пустила коня рысью.

* * *

Возле дубовой рощи, где я впервые увидела Ксилопу, мы с ней попрощались. Она была грустна. Но о своем пророчестве, с которого началось наше знакомство, не вспоминала. Прижала к груди Амика. Шепотом воззвав к Пропилею, отдала мальчика под его защиту и ускакала прочь. Мы продолжили путь вчетвером. Но вскоре мой сын беспокойно завозился на лошади Нефкера. Маг попытался успокоить мальчика, но Амик не слушал, тревожно оглядывался по сторонам. Наконец, попросил:

— Форкида, я устал… Мы можем остановиться?

— Да, — сразу согласилась я. — Сейчас мы остановимся. Кстати, ты можешь называть меня мамой.

И, поймав его довольную улыбку, приказала:

— Нефкер, присмотри место для привала. Фавий, ты случайно не знаешь — что там происходит у кентавров?

Сатир с сожалением мотнул головой:

— Дриады больше не хотят разговаривать: им надоело. Правда, я оставил двух дозорных у лагеря. Если случится беда, один прибежит ко мне.

Похоже, он тоже предчувствовал близкое несчастье.

— Твои дозорные — сатиры? — покидая седло, уточнила я.

— А сейчас мне больше никто не подчиняется, — он хмыкнул. Принял у Нефкера Амика, опустил на землю. Подсказал магу, где поблизости протекает ручей, чтобы тот мог напоить лошадей. Потом ушел в глубь леса, собирая сушняк для костра. На мгновение задумавшись, мой сын последовал за Нефкером.

Я проводила их долгим взглядом. Мне все чудилось, что маг подозревает о моих любовных утехах с Фавием. А я не могла допустить, чтобы он взбрыкнул и отказался от опекунства над Амиком. Я почти не сомневалась, что, узнав об «измене», Нефкер тут же покинет нас. Ревность, уязвленное самолюбие влюбленного мужчины могло толкнуть молодого человека и не на такое.

— Фавий, — невольно понижая голос, сказала я, когда сатир притащил очередную охапку сучьев, — почему ты не оставишь нас? Ты сделал, что следовало. А теперь просто исчезни. Позже я расплачусь с тобой, как договорились.

— Случилось еще далеко не все, — сверкнул глазами мой нахальный любовник. — Пан велел мне не покидать тебя и ребенка.

Я молча отвернулась, заново переживая предчувствие беды. Пройдет совсем немного времени, и плохие новости настигнут нас. Хотя — еще недавно мне не было дела до всех этих людей, сатиров, кентавров… Не хотелось думать о них и сейчас. Где все они были, когда я годами пыталась спасти себя и сына? Я горько усмехнулась. И стала готовиться к ночлегу.

Вскоре вернулись маг с Амиком. Привязав лошадей к дереву, Нефкер помог мне установить на поляне магический купол, даже не заметив, как ловко у него все получилось. Он многому научился за эти несколько дней, и я снова порадовалось за свой выбор. Но, разговаривая с сыном, отдавая приказы сатиру, поясняя что-то Нефкеру, я помимо воли настороженно прислушивалась. И потом, за ужином, слыша пение птиц, стрекот цикад и кузнечиков я не могла успокоиться. Однако, пережитое за день настолько утомило меня, что уснула мгновенно — едва закрыв глаза и прижимая к себе Амика.

Проснулась я на рассвете. В груди по-прежнему тяжелым камнем лежало предчувствие беды. Отыскала глазами сына — он сидел у костра и о чем-то тихо беседовал с Нефкером. Сатира видно не было.

Поцеловав Амика, я предупредила, что иду искупаться. Быстро отыскала в лесу ручей. Скинув одежду, с удовольствием вошла в журчащую воду. Она приятно холодила кожу. Я легла, закачалась на поверхности. Мои змейки, тихо шипя от удовольствия, плескались вокруг головы. Вверху, стремительно набирая краску и свет, голубело утреннее небо.

Когда я выходила на берег, почудилось, что в зарослях, среди темно-зеленой листвы мелькнула коренастая фигура сатира. Но если Фавий и наблюдал за мной, у него хватило ума не показываться. Ощутив легкое сожаление при мысли о недоступных пока наслаждениях, я поспешила к нашей поляне. Оттуда тянуло дымком костра, на котором что-то жарилось. Возможно, сатир не только подглядывал за мной, но и позаботился о пище более существенной, чем ячменные лепешки.

Но не успела поляна открыться моим глазам, как в уши ударил нарастающий, бешеный конский топот.

* * *

Они ворвались на поляну одновременно — «застенчивый» Венидий и молодой, незнакомый мне кентавр, с гнедого крупа которого падали хлопья пены. Остановились, тяжело дыша. Фавий, по очереди протянул каждому из гонцов мех с вином. Первым отдышался сатир — заговорил, обращаясь к старшему:

— У кентавров — беда, их смертельно отравили.

Нефкер шагнул вперед, готовясь задать вопрос, но Форкида опередила его, спросив другого посланца:

— Расскажи по порядку, что произошло? И зачем тебя прислали?

Он прокашлялся, повел лошадиными боками, поглядел сквозь горгону темно-серыми безумными глазами:

— Сатир сказал правду — нас постигло проклятие. Люди… В качестве выкупа предложили взять драгоценные кубки. А мы пообещали их отпустить, если они сложат оружие.

Полу-конь замолчал. Так надолго, что Нефкер, догадавшись, спросил:

— Вы не выполнили свое обещание?

— Да, мы убили их. Всех. А потом устроили пир.

— Как выглядели кубки? — требовательно спросила Форкида.

— Очень красивые. Ну… словно бронзовые перья соединили одно с другим. На высоких витых ножках.

Она зло усмехнулась:

— Вам сделали великолепный подарок — клянусь Трисмегистом! Это кубки из перьев гарпий. Тот, кто напьется из такого, будет умирать долго, очень долго — два, а, может, и три года. Каждую ночь его будут преследовать сводящие с ума кошмары, а под утро — прилетать гарпии, чтобы напиться крови отравленных, — плечи горгоны передернулись. — Старейшины напрасно послали тебя — я не знаю противоядия.

— Старейшины, — перебил ее кентавр, — велели передать: «Мы знаем, что умрем. Это кара богов. Но позволь нам умереть быстро — от твоего мертвящего взгляда».

Форкида не ответила. Нефкер взглянул на ее лицо, и почти не удивился застывшему на нем горькому выражению. Похоже, сын не был единственным, кого она могла пожалеть.

Молодой кентавр переступил с ноги на ногу, повторил:

— Позволь нам умереть, госпожа.

— Ты тоже пил?

— Нет. Но мой отец...

— Понятно.

Он опустил голову с всклокоченными волосами, потом с отчаянием вскинул глаза:

— Я тоже готов принять смерть. И не я один: Ксилопа предвидела верно — наше племя исчезнет. Уцелеют одиночки...

Казалось, молодой кентавр вот-вот заплачет, но вместо этого он опять шумно повел боками и добавил:

— А если не останется табуна, то не будет и нашей магии.

Форкида по очереди оглядела своих спутников. Когда она повернулась к Амику, мальчик подбежал. Прижался к ней, заглядывая в лицо:

— Ты ведь сможешь их спасти, мама?

— Нет, только убить.

Нефкер не думал, что она ответит сыну правду. Но нет — ответила. Спокойно и сдержанно. Амик, не сомневаясь, принял ее слова, хотя и закусил губу.

— Тогда тебе придется убить их, Форкида, — тяжело вздохнув, подал голос Фавий.

Горгона вопросительно посмотрела на молодого мага, и Нефкер нехотя заметил:

— Если другого выхода нет… Безумие и гарпии — это ужасно.

— Хорошо, — кивнула она. — Я возвращаюсь. Вы будете ожидать меня здесь.

* * *

Они снова стояли передо мной — странные полу-люди, полу-звери. Понурые, измученные беспощадным, ночным кошмаром. Обычно холеные конские тела больше не лоснились, бороды и волосы были всклокочены. Я без стеснения разглядывала их. А они стояли и молчали. Наконец из-за мужских спин показалась светлая «лошадка». Приблизилась рысцой, с необычной робостью поклонилась:

— Ты вернулась — значит, пожалела нас, госпожа?

— Вы помогли мне отбить сына — я помогу вам умереть, — холодно ответила я. — Но тебе не о чем беспокоится, Ксилопа, ведь ты не пила вино.

Моя собеседница переступила копытами, опустила голову ниже:

— Я хочу просить тебя о милости, госпожа: позволь мне умереть вместе с мужем.

— Что? — я невольно повысила голос. — Ты в своем уме? Если ты сама ничего не соображаешь — пусть твой дед научит тебя.

Из задних рядов послышался голос седого кентавра:

— Моя внучка поступает правильно. Так велит обычай.

— Правильно? — не на шутку рассердилась я. — Объясни мне, непонятливой, что в ее поступке такого «правильного»? Или это долг жены — умереть вместе с мужем? Так вы считаете?

От моего тяжелого взгляда по рядам кентавров прошло шевеление. Я отыскала глазами Данимра и закончила:

— Что ее муж сделал такого, чтобы умирать за него: взял силой в первую ночь?

Чернобородый кентавр потупился. Но дед Ксилопы протестующе мотнул головой:

— Да, таковы наши обычаи: жена, если она не в тягости и не имеет детей, обязана умереть вместе с мужем. В другое время моей внучке помогли бы сойти в Аид вслед за Данимром, но сейчас… решаешь ты. Можешь подарить ей жизнь, но при этом она будет проклята собственным племенем.

Ксилопа опять переступила копытами.

— Госпожа, я буду молить за тебя Пропилея, — на ее глазах блеснули слезы, — если ты позволишь мне умереть.

Несколько ударов сердца я молчала, потом махнула рукой, веля ей становиться к остальным. Мне уже было все равно. Подождала, закрыв глаза. Спросила:

— Вы готовы к смерти?

— Да, — прозвучал нестройный гул голосов.

— Тогда смотрите мне в глаза.

И когда они подчинились, я отстранено принялась наблюдать, как ряд за рядом каменеют полу-людские полу-лошадиные фигуры. Как последними умирают глаза, полные страха, а под конец неясного облегчения. Как самые молодые пытаются отвести взгляд, желая избежать смерти. И уже не могут. Сегодня я убивала быстро и с непривычной жалостью.

Наконец передо мной не осталось живых. Тогда я развернула коня и поскакала прочь. К ожидавшим у поросших мхом валунов сыну, Нефкеру и сатиру. Маг встретил меня мрачным взглядом, а из глаз всхлипывающего Амика катились слезы. Но я проехала мимо них молча, лишь подав знак следовать за собой.

* * *

Вот они и прозвучали — эти ненавистные мне слова «мы должны расстаться». Я объяснила Амику все: что он теперь невидим Олимпийцам, а меня легко выследить, что господин Нефкер будет заботиться о нем и учить его магии, что мы обязательно увидимся… Он слушал молча, хотя мне казалось, что лучше бы он кричал или плакал. Но мой сын просто сидел рядом со мной и, когда я замолчала, дрогнувшим голосом напомнил:

— Ты обещала мне одну из своих змей.

— Хорошо, Амик, — я огладила волосы. — Одна из них станет твоей. Только сначала сходи к реке — омойся.

Когда мальчик отошел, обернулась к Нефкеру:

— Тебя учили снимать чужую боль?

— Да, но у меня не очень хорошо получается, — он виновато опустил глаза.

— Я помогу. Главное, ты знаешь, что делать. Как только Амик выберет змею, я проведу обряд разделения: это одинаково больно — для меня и для нее. Тебе придется снимать боль змеи — со своей я как-нибудь справлюсь. Я понимаю, что многого хочу от тебя. Но если змея умрет, мне будет очень-очень плохо.

Нефкер затравленно оглянулся на плескавшегося в ручье мальчика:

— А это обязательно — дарить змею?

Я вздохнула:

— Ты еще не знаешь Амика: он ничего не просит зря. И я уже пообещала, Нефкер. Именно сейчас, когда мы расстаемся так надолго.

— Хорошо, я постараюсь, Форкида.

Я обернулась к вернувшемуся сыну:

— Выбирай, Амик.

Он протянул к моим волосам обе руки. И хотя змейки знали, какой болью грозит им выбор мальчика, каждая тыкалась в его ладони, предлагая себя. Улыбаясь, я чувствовала их нежность. А мой сын гладил их с ответной улыбкой.

Наконец, Амик задержал руку на одной змеиной головке, и, словно почуяв его решимость, остальные змейки отстранились:

— Вот, мама, — просто сказал он.

Я кивнула — в горле застрял комок. Обернулась к Нефкеру, кашлянув, начала отдавать приказания:

— Возьми тело змеи в правую руку. Ты ведь не боишься? Тогда попробуй сродниться с ней, ощутить, что вы — единое целое.

Опекун Амика протянул руку к змейке, и та толкнула его головкой, словно ласкающаяся кошка. Нефкер невольно отдернул руку, но, поняв в чем дело, улыбнулся. Обхватил ладонью тонкое тело змейки. Отлично: я уловила, как между ними протянулась ниточка взаимной теплоты, — все-таки Нефкер был удивительно талантливым магом. Закрыла глаза и начала обряд разъединения.

За последнее время я не раз «выдергивала» свои косицы, но всегда предварительно умерщвляла змей, сейчас нужно было резать по живому. И вопреки слову «выдернуть» это действие было не сопоставимо с вырыванием волос: скорее, по ощущениям мне предстояло лишить себя глаза или отрубить палец. Думаю, мало кто из людей решился бы на подобный поступок, да и не всякая горгона способна искалечить себя. В другое время я бы не смогла. Но я обещала Амику… И, произнеся все необходимые заклинания, с внутренним трепетом приказала Нефкеру:

— Тяни!

Зная, что причинит мне боль, он не просто потянул — резко дернул. Вскрикнув, я с облегчением ощутила, как рвется связь между мной и змейкой. И, не обращая внимания на текущую по лицу кровь, наклонилась к изуродованному, бесхвостому существу. Под моим взглядом рана змеи затянулась, тело выросло, через миг в руках Нефкера неуверенно свивал кольца серебристо-серый полоз. Надо же — мое колдовство или затаенное желание мальчика сделали змейку не ядовитой.

— Подставляй ладони, Амик.

Он послушно протянул руки, несмело шепнув:

— Мама, тебе больно.

— Уже нет, — латая в глубине души пустоту, которая неизбежно возникала после потери одной из моих спутниц, солгала я.

* * *

Мальчик играл со змеей, а полоз обвивал — то его руки, то шею, щекотал уши языком, по-собачьи тыкался головой в подбородок Амика. Потом ребенок обернулся к горгоне:

— Мама, мне нужно поговорить с Фавием. Наедине.

У него был сосредоточенно-лукавый взгляд, который позабавил Форкиду.

— Не бойся. Я не уйду, не попрощавшись, Амик. Можешь поговорить с сатиром. А я пока побеседую с господином Нефкером.

Маг напрягся, но, стоило мальчику отойти, постарался непринужденно задать вопрос:

— Хочешь уточнить мои обязанности — как опекуна Амика?

Она качнула головой, змеи тоже качнулись, тихо зашипели:

— Я не сказала сыну, потому что он и так расстроен новым расставанием, но тебя я обязана предупредить. Я очень долго не смогу с вами увидеться, Нефкер. Тритогена и ее подручные будут искать горгону. Но им и в голову не придет обратить внимание на двух странников. Сколько таких на дорогах? Ты ведь не откажешься? — я просительно улыбнулась.

— Не откажусь, Форкида, — твердо и в то же время печально ответил Нефкер. — Разве ты не заметила, что я очень редко тебе отказываю?

Горгона смутилась, что происходило с ней нечасто. Коснулась его плеча — не то лаская, не то извиняясь. Заметила:

— Если мы все доживем до новой встречи, я исполню любое твое желание.

Маг не сразу нашелся, что ответить: обещание было слишком заманчивым. Или Форкида не надеялась, что они дождутся дня, когда ей придется платить? Он тихо спросил:

— А можно один вопрос? — и после ее кивка. — Когда мы делали Фавию сирингу, тебе не пришло в голову, что он может использовать ее на каждом? В том числе и на тебе?

— Я об этом просто не задумывалась.

Нефкеру показалось, что она ответила честно, и, не удержавшись, молодой мужчина спросил:

— И он воспользовался?

Горгона могла ответить: «Это уже второй вопрос», могла гневно фыркнуть. Или попытаться отвести его подозрение. Но Форкида только пожала плечами:

— Мы сделали Фавию сирингу. А как он ею пользуется — ни тебя, ни меня не касается.

— Что значит — не касается? Я не хочу, чтобы он приворожил… — Нефкер запнулся, подыскивая слова, а потом закончил без околичностей, — приворожил того, кто мне дорог.

Серые глаза Форкиды вдруг потеплели, она прижалась к нему, поцеловала. Наконец, потянула за собой:

— Пойдем, ни Амик, ни Фавий не помешают нам.

И маг пошел за ней, как привязанный. Несмотря на то что уже не сомневался — горгона отдалась старому сатиру. Воображение рисовало сцены, от которых хотелось заскрипеть зубами. Но все блекло перед мыслью, что сейчас она будет принадлежать ему.

Когда любовный голод был удовлетворен, и они лежали, обнявшись, Форкида вернулась к наставлениям:

— А теперь слушай меня очень внимательно. Потому что сейчас я расскажу тебе то, о чем знают только горгоны. Почти в каждом крупном городе есть неприметный дом — чаще всего лавка какого-нибудь торговца, — где любую из «сестер», назвавшую тайное слово, могут ссудить деньгами. Или всем необходимым. Даже укроют на какое-то время. Но хозяева не знают кто мы — они считают, что помогают последователям богини Нефелы. Я сейчас расскажу, по каким приметам можно отыскать такие дома.

При упоминании богини Нефкер чуть заметно поморщился. И не удержался от вопроса:

— Вы совсем не боитесь гнева богини?

Форкида бросила на него острый взгляд:

— Я помню, как ты относишься к изменяющей облик. Нет, богиня не в обиде на нас, потому что все делается с ее молчаливого согласия. Я с моей приемной матерью однажды приносила ей дары… Помнишь, я говорила, что видела богиню?

— И как она выглядела? — помимо воли в словах звучало недоверие. Поэтому горгона ответила сдержанно:

— Как дождь. Проливной дождь среди ясного неба, — она помолчала и еще тише добавила:

— Если не веришь, помолись сам у ее алтаря — возможно, богиня не останется равнодушной и ответит.

* * *

Нефкера разбудило заклинание. С первого дня своего опекунства он создал между собой и Амиком магическую связь. Стоило мальчику отойти дальше, чем на двадцать шагов и молодой маг начинал слышать, что происходит с его подопечным. Вот и сейчас сон соскочил, потому что в ушах Нефкера зазвучала переливчатая трель сиринги и голос паренька:

— Да хранит тебя Пан, Фавий. Расскажи мне, когда ты видел ЕЕ?

— А тебя пусть хранит Пропилей, малыш. Мы с твоей мамой встречались прошлой ночью, — сатир издал характерный смешок, и Нефкер стиснул зубы.

— Она любила тебя? — простодушно уточнил Амик.

— И я любил ее, — самодовольно, хотя и с ноткой нежности заметил его собеседник. — Не бойся, я выполняю свое обещание — пусть изредка, но ей хорошо.

Мальчик, видимо, кивнул. Помолчал немного. Спросил:

— А когда она сможет увидеться со мной?

К удивлению Нефкера сатир вздохнул:

— Ты же знаешь: пока вам нельзя встречаться — с нее не спускает глаз Тритогена.

— Да, я помню. Я спрашивал Нефкера, что мне нужно сделать, чтобы мы смогли увидеться. Он не говорит, — голос обиженно дрогнул.

— Маг просто не знает, малыш. И я не знаю. Это надо вопрошать богов: какой поступок тебе совершить, чтобы стать мужчиной.

— А кого и как надо спрашивать?

В голосе паренька звучала глубокая сосредоточенность — самое опасное настроение, именно в нем Амик обладал невероятной магической силой. Нефкер рывком поднялся. Не для того они три года скрывались, чтобы теперь Фавий лез со своими дурацкими советами. Молодой маг уже шагал на звук голосов, когда сатир ответил:

— Наверное, Пропилея.

— Просто спросить? — уточнил мальчик. И Нефкер не успел крикнуть: «Погодите». Потому что Амик удивленно произнес:

— Фавий, а он мне уже ответил.

— Что? Что ответил?

— А ты разве не слышал? Он сказал: мне нужно увидеть старших горгон.

Молодой человек вышел на поляну, где происходил разговор. Сатир приветственно кивнул:

— А вот и господин маг.

Темнота мешала видеть лица, и Нефкер мысленно произнес заклинание «совиного» зрения. Фавий хитро улыбался, Амик смотрел серьезно и требовательно, дергая правой рукой висящую на шнурке сирингу. Молодому человеку захотелось сказать козлоногому колкость, но мальчик опередил его — шагнул вперед и потребовал:

— Нефкер, только что Пропилей приказал мне увидеть старших горгон, сестер Медузы. Ты знаешь, где они живут?

Обмен «любезностями» с сатиром откладывался. Маг отрицательно покачал головой, посмотрел на Фавия:

— Думаю, об этом знает Форкида. Если господин сатир не откажется спросить у нее...

— Не откажусь. И передам Амику ее слова, — соперник Нефкера хмыкнул, дернул торчащую из уха шерсть, примирительно сказал:

— Да не сердись на меня, господин маг. Вижу, что ты обижен, а зря. На все воля богов. Хочешь, дриаду любую приманю? Амик, может, и тебе?

Паренек встрепенулся, вопросительно взглянул на опекуна. Нефкер запрещать не стал — сделал чуть заметный жест, говорящий, что тот может решить сам. Сейчас, перед близкой опасностью, которую Нефкер ощущал кожей, почему бы его воспитаннику не познать женщину?

— Хочу, — тотчас же отозвался Амик. — Только, чтобы она меня поласкала.

— Поласкает, не беспокойся, — сатир поднес к губам сирингу.

Нефкер невольно напрягся, представив, — вот так же козлоногий вызывал Форкиду. Но музыка заворожила, подчинила все мысли и чувства. Она рождала в душе не страсть и не похоть — горьковатую, как аромат полыни, нежность. Когда сатир оторвал губы от свирели, напротив Амика застыла женщина. К удивлению мага она не была молода, и на первый взгляд годилась его подопечному в матери. Хотя, ее истинный возраст явно был в несколько раз больше. Гибкая, зеленоволосая, как две капли воды похожая на когда-то спасшую мальчика дриаду. Только в лице этой не было и тени капризности. Нефкер физически чувствовал, как женщину тянет к Амику. А паренек смотрел на нее с любопытством и легким смущением. Вот дриада подошла к Амику, обняла за плечи… И тут Фавий бесцеремонно взял Нефкера за плечо, уводя прочь.

— Не надо подглядывать, господин маг. Им сейчас будет хорошо. А мы займемся своими делами, — сатир подмигнул.

Нефкер попытался обернуться, но хватка у козлоногого была железная.

— Я поклялся не спускать с него глаз, — шепотом возразил маг.

— Ну, иногда ты спишь — значит, уже нарушаешь клятву, — хитро улыбнулся Фавий: — Так что, господин Нефкер, не морочь мне голову. Кроме того, клянусь Паном и его отцом Трисмегистом, я прослежу за ними. Или ты не веришь?

— Верю, — маг подчинился, позволив увести себя. Он понимал правоту сатира, хотя невольно прислушивался к происходящему за спиной.

Фавий скосил на молодого человека глаза, доверительно шепнул:

— Сейчас я устрою на этой поляне хоровод дриад, тебе останется выбрать… Может, и я кого пригляжу. Смотри, — он махнул рукой перед собой и заиграл. Призывно. Маняще. Если бы самого Нефкера приманивали этой мелодией, он бы ни за что не смог устоять.

* * *

Через миг в лучах Селены закружился призрачный танец. Нефкер невольно загляделся на хорошеньких дриад в одеждах, обнажающих то грудь, то округлое бедро. И смутился, когда ему достался десяток лукавых, обещающих наслаждение улыбок. Он уже хотел отвернуться, но взгляд привлекла девушка, танцующая с опущенной головой: Нефкеру были видны только струящиеся водопадом белые волосы. Сердце дрогнуло — показалось, что перед ним возникла Форкида… И тут же в такт сердцу дрогнула мелодия. Маг не услышал этого перебоя, но дриады прыснули в стороны — круг распался, и мужчина оказался один на один с выбранной девушкой.

Конечно, она весьма отдаленно напоминала горгону — это молодой человек понял сразу. Форкида никогда бы не стояла перед мужчиной в замешательстве и смущении. Или эта дриада вовсе не хотела его? Но тут она подняла глаза, и, уже ни о чем не раздумывая, маг притянул беловолосую к себе. Целовались они недолго. Как только Нефкер ощутил ответное желание, торопливо стянул с нее прозрачную одежду, скинул свой хитон… Они быстро опустились на землю, сплетая тела. Руки Нефкера жадно скользили по девичьей фигуре и в его движениях было очень мало ласки: сейчас он хотел одного — поскорее взять эту женщину...

Нефкер двигался внутри нее с какой-то странной ожесточенностью, и порой ему казалось, что перед ним Форкида. Потом, когда все закончилось, он в изнеможении отстранился. Запоздало сообразил, что же еще, кроме покорности, отличало дриаду от горгоны — для беловолосой он был первым мужчиной. Маг тревожно вгляделся в женское лицо, опасаясь увидеть боль или негодование, — все-таки он взял ее почти насильно. Но дриада казалась умиротворенной. И, чтобы отвлечься, Нефкер спросил:

— В каком дереве ты живешь?

— В серебристой иве, — легко ответила незнакомка, голосом снова напоминая ему о Форкиде. — Они редко встречаются в здешних лесах. И растут только у воды.

— А почему ты танцевала с опущенным лицом?

— Я надеялась, что ты выберешь другую, — наивно призналась дриада. — Фавий собрал таких красоток, и все они желали тебя. Я тоже, но...

— Но что?

— Было предсказано, что моя жизнь будет тесно связана с племенем моего первого мужчины. Меня мог увидеть бог, на худой конец — сатир или кто-нибудь из кентавров. А люди так недолговечны, — она пожала плечами. — Но от судьбы не уйдешь.

Задетый ее ответом, Нефкер с жадностью собственника притянул дриаду к себе. Властно поцеловал:

— Раз судьба решила за тебя, красавица, мы продолжим. Но сейчас ты будешь сверху.

Он перевернулся на спину.

— Конечно, — откликнулась беловолосая.

* * *

На поляне сидели трое удовлетворивших желание мужчин. Впрочем, Нефкер сомневался, что сатир этой ночью был с женщиной: его не ввели в заблуждение затуманенный взгляд и расслабленная поза Фавия — тот умел и любил обманывать. А вот Амик был умиротворенно задумчив. И брошенный на опекуна взгляд согрел того неожиданной теплотой. Маг даже растерялся, пытаясь понять, за что паренек так благодарен. В жизни Нефкера первая женщина — крестьянская простушка — не оставила почти никаких воспоминаний. Хотя Фавию, похоже, достался точно такой же лучистый взгляд. Молодой человек подумал, что тот как раз заслужил благодарность, хотя после близости с дриадой испытывал к сатиру смешанные чувства.

— Что будем делать? — первым подал голос сатир.

Нефкер, уверенный, что вопрос задан ему, привычно скомандовал:

— Тебе нужно как можно скорее увидеться с Форкидой. А мы будем ждать ее ответа.

— Нет, — к изумлению опекуна перебил Амик, — Фрикея...

Он смутился:

— Моя дриада сказала, что к ней ежедневно слетает Борей, рассказывая все последние новости. Старшие горгоны живут в пещере на острове у побережья Эгейского моря. Между Прометеевым мысом и рыбачьей деревушкой Меленион.

Старый сатир присвистнул, подмигнул Нефкеру:

— Вот что значит — понравится дриаде. Со мной они не бывают настолько любезны и разговорчивы. Ты счастливчик, Амик.

Нефкер думал, что юноша смутится, но его подопечный нетерпеливо спросил:

— Это далеко отсюда?

— Десять дней пути, — не раздумывая ответил Фавий и, к чему-то прислушавшись, добавил:

— Но ты можешь попасть туда до исхода ночи.

— Амик, десять дней — не такой уж большой срок, — возразил маг. — Да и зачем нам торопиться?

Паренек шагнул, положил руку ему на плечо, — и опекун замер от этого покровительственного жеста:

— Сегодня моя ночь, учитель. И мама торопит — я чувствую, как бьется сердце ее змеи, — только тут маг заметил, что полоз обвивает шею Амика. — Что нужно сделать, Фавий?

— Нынче в здешних лесах охотится Геката...

Нефкер сжал губы, чтобы остановить рвущееся: «Только не это». Ученик же кивнул, и сатир продолжил:

— Только что Трисмегист предложил приманить ее моей сирингой. Но говорить с ней должен именно ты. Если не испугаешься, она отвезет нас, куда захочешь.

Амик вытянул губы, протянул недовольно:

— Я не боюсь, Фавий. Но жаль, что нас не могут отвезти кентавры. Ксилопа бы… — он замолчал. — А нельзя у Трехликой спросить про Ксилопу?

— Можно, — за сатира ответил Нефкер. — Сегодня ты полон магической силы, Амик. И если Пропилей советует вызвать Гекату — стоит это сделать, но...

Он взглядом продолжил: «Ты уверен в себе?». И сжал зубы, встретив ответный, снисходительно-веселый взгляд. Фавий хмыкнул, коснулся толстыми губами свирели — в воздухе зазвенел глухой, продирающий морозом по коже мотив. А Нефкер все колебался. И только очередной ободряющий жест разъяснил магу, что сегодня командует не он. Время опекунства закончилось. Мужчина вздохнул и застыл, предоставив действовать своему подопечному.

Музыка еще раз дохнула могильным холодом, сжала сердце — и сиринга замолчала. На поляну бесшумно выплыла вороная кобылица. Ее сопровождали огромные черные псы с горящими глазами. Следом клубами тумана скользили призраки — мертвецы или неведомые ночные чудовища — Нефкер испуганно отвел взгляд. Обернулся к Фавию и понял, почему внезапно замолчала свирель — у сатира тряслись губы и руки. Зато Амик безбоязненно шагнул навстречу Трехликой.

— Приветствую тебя, Великая Ночная Мать. Пусть твой шаг никогда не знает усталости, а тебе будут даны милосердие и снисходительность.

Кобылица тряхнула гривой и превратилась в черноволосую женщину. Улыбнулась. Поправила длинные волосы. «Нельзя смотреть ей в лицо», — напряженно подумал Нефкер, не в силах отвести глаза.

— Убери своих слуг, богиня перекрестков, — продолжил Амик. — И помоги мне и моим спутникам до рассвета попасть к морю. На остров, к пещере, где живут старшие горгоны. За это с тобой навсегда пребудет моя благодарность.

Черноволосая задумалась, разглядывая стоящего перед ней подростка. Затем кивнула:

— Хорошо, я отвезу тебя, маленький бог. А взамен ты отдашь мне одного из твоих спутников.

Она махнула рукой: псы послушно улеглись на землю, а призраки рассеялись. Продолжила:

— Пожалуй, я выберу козлоногого — мне пригодится его сиринга. Хотя, нет, ты отдашь мне обоих — сатира и мага.

Поймала взгляд Нефкера, и он замер, утонув в бездонной черноте ее глаз. Потом богиня перевела взгляд на Фавия. Маг сумел пошевелиться — ему не нравилось происходящее, но он понимал, что не должен вмешиваться. Геката снова поглядела на Амика, и Нефкер услышал, как рядом шумно перевел дыхание сатир.

— Тебе недостаточно моей благодарности? — с легкой язвительностью удивился паренек. И Нефкер вспомнил пыльный рынок Мастолагра и горгону, цедящую оторопевшему торговцу: «Ну, говори свою цену. Но она будет ниже той, что назвала я. А лучше послушай добрый совет: не умеешь торговать магическими существами — торгуй горшками. Хоть в убытке не будешь». Можно было не сомневаться, что Амик — истинный сын Форкиды, с такой насмешливой уверенностью он сказал, глядя в лицо ночной богине:

— Хорошо, я расплачусь с тобой. Но плату тебе назначит не кто-нибудь, а мой божественный отец Посейдон Гиппий.

Магу вдруг стало смешно — то, что Трехликая просчиталась, было написано на ее лице. Но Геката оказалась умнее мастолагрского торговца. Она сверкнула глазами, как кошка, и поправилась:

— Прости, я поторопилась, маленький бог: мне не нужны твои спутники — я выбираю благодарность. Садитесь на меня втроем — ночь слишком коротка.

Перед ними опять стояла вороная кобыла. Амик, как ни в чем не бывало, обернулся к опекуну:

— Подсади меня, господин Нефкер. Фавий, ты с нами?

— К-конечно, малыш. Разве я могу пропустить такое событие? — голос сатира дрожал, но в нем уже зазвучали насмешливые нотки.

Как только все трое оказались на спине богини-лошади, она двинулась вперед неторопливой рысью. Казалось, темные деревья уплывают назад — двигалась Геката совершенно бесшумно, — но не успел молодой маг привыкнуть к мягкому покачиванию, как впереди блеснула серебром уходящая в море лунная дорожка. Они были почти у цели.

* * *

Стоило им спрыгнуть на землю, как Амик, полоснув по ладони ножом, обернулся к Гекате:

— Испей мою кровь, ночная странница. Это все, чем я могу поделиться сейчас, но благодарность моя этим не ограничится… Ой!

Нефкер быстро посмотрел на богиню, чтобы понять, что вызвало возглас паренька. И снова оторопел — перед ними стояла женщина, но не та, что была на поляне. Сейчас богиня была на голову выше мага, черты лица стали резкими и грубыми, голову украшали черные змеи.

— А в прошлый раз у тебя были волосы, — подросток протянул руку, но обвивавший его шею полоз зашипел, и Амик торопливо отдернул ладонь.

— Спасибо за кровь, маленький бог, — басом отозвалась богиня, и Нефкер заметил, что порез на ладони ученика мгновенно затянулся, — но если ты хочешь, чтобы мы были в расчете — отдай мне свою змею.

— Это мамина змейка, — погладив полоза, тихо ответил Амик. — И она останется со мной.

Геката нахмурилась:

— Если бы ты не дал мне своей крови — пошел бы со мной в Аид.

— Не пошел бы, — тоже нахмурив светлые полукруги бровей, возразил паренек. — Прощай, кобылица тьмы. Я не забуду того, что ты сделала. И твоих слов не забуду.

В ответ Геката расхохоталась. Снова обернулась лошадью и бесшумно исчезла в ночной темноте.

— Ну ты силен, — облегченно вздохнув, фыркнул сатир, — спорить с Трехликой. Знаешь, теперь мне вот расхотелось гулять по ночам.

— Правда, Фавий? А почему? — по-детски удивился Амик.

— Идемте к Сфено и Эвриале, — вмешался Нефкер, — они ждут нас.

* * *

Они действительно ждали — старшие горгоны — настоящие чудовища. По сравнению с ними Форкида выглядела почти человеком. В темноте пещеры поблескивали чешуей огромные, неповоротливые тела. На лицах, в которых было очень мало человеческого, выделялись темные, влажные глаза. Резкие голоса отдавались раскатистым эхом:

— Мы долго ждали тебя, сын одной из наших дочерей. Твоя мать говорила тебе, что ты способен разрушить проклятие, котором нас поразил Громовержец? Спасти всех сестер?

— Да, светлейшие. Что я должен сделать?

Амик, чуть задрав голову, стоял перед уродливыми созданиями. Нефкер и Фавий держались позади: оба в глубине души хотели бы оказаться подальше отсюда.

— Отдать нам самое дорогое.

Рука паренька коснулась обвившей шею змейки. Он вопросительно обернулся к своим спутникам, и Нефкер увидел, как его губы дрогнули, словно желая задать вопрос. Но маг промолчал, едва заметно отрицательно покачав головой. И Амик снова посмотрел на своих прародительниц.

— Что вы сделаете с ней?

— Какая тебе разница? — начала одна из горгон. И не закончила, потому что пещера стала наполняться ярким светом. И оба «чудовища» отпрянули, закрывая глаза крыльями. Все-таки она решила вмешаться — непобедимая, уверенная в себе Тритогена. Богиня мудрости. Та, кого называют Афиной… Нефкер чуть не шагнул вперед, чтобы заслонить Амика. Его остановило то, что вокруг мальчика тоже начало разливаться сияние.

— Здравствуй, брат, — голос богини звучал обманчиво-добродушно, почти приторно. — Пора тебе появиться на Олимпе. Не дело богу бродить среди чудовищ и смертных.

Она протянула юноше руку. Но Амик отступил на шаг:

— Ты знаешь, какой сегодня день? Пропилей сказал, что я стану мужчиной, когда отыщу старших горгон. Это так?

— Пропилею виднее, — голос Афины-Паллады утратил свою мягкость.

— А ты знаешь, какую клятву я дал, когда расставался с Форкидой, моей матерью? — тихо продолжил подросток.

В глазах Тритогены сверкнул гнев:

— Первый раз слышу — и о Форкиде, и о клятве. Так ты пойдешь со мной или нет? На Олимпе тебя ждет отец.

Амик рассмеялся:

— Мне было обещано, что в день моего совершеннолетия с горгон будет снято проклятие. А я дал другую клятву: что в этот день из мира навсегда исчезнет одна богиня.

— Да что ты способен мне сделать, змееныш? — Тритогена презрительно скривила губы. И тут же лицо ее исказилось от ужаса. Она медленно каменела, как будто встретилась взглядом с настоящей горгоной. Губы еще шевелились, пытаясь произнести мольбу или проклятие, но лицо уже застыло. Через миг тело тоже превратилось в камень. Оторопев от происходящего, Нефкер с непонятной брезгливостью разглядывал стоявшую посреди пещеры статую. Выпученные глаза, перекошенный рот — жалкая, испуганная гримаса: на лице окаменевшей Тритогены не осталось и следа от ее красоты.

Затем Амик обернулся к нему, и маг инстинктивно прикрыл глаза.

— Господин Нефкер, не отворачивайся — мама вместе со змейкой подарила мне единственный убивающий взгляд. Светлейшие, — паренек обратился к горгонам, — теперь вам не нужно больше бояться. И не нужно прятаться. Наверно, вы желаете, чтобы к вам вернулся прежний облик? Хотите, я попробую?

— Мальчик, — одно из чудовищ нежно провело крылом по лицу Амика, — нам давно уже не хочется быть прекрасными. А вот видеть статую своего врага… о таком удовольствии мы даже не мечтали.

— Но Посейдон Гиппий, — неуверенно возразил Амик, — он, может быть, даже женился бы на вас.

Тихий смех. И чуть слышный ответ второй горгоны:

— Спасибо, но мы останемся здесь.

Нефкер осторожно положил руку на плечо воспитанника:

— Амик, не стоит уговаривать тех, кто твердо знает, как ему жить. Да хранит вас Пропилей, Светлейшие.

— И тебя, жрец нового бога.

Маг поежился, но спорить не стал. Амик все еще упрямо смотрел на две уродливые фигуры, потом принялся гладить крылья горгон, нежно провел ладонью по чешуйчатым телам. Спросил, уже зная, что ему не ответят:

— Ну почему вы не хотите?

Подождав немного, добавил:

— Если вы когда-нибудь передумаете — пришлите ко мне гонца.

— Хорошо. Ступай, маленький бог. Тебя ждут другие дела. Но если понадобиться наш совет — возвращайся.

Амик, обернувшись, взглянул на приткнувшегося возле входа сатира:

— Фавий, ты не будешь против, если я подарю Светлейшим твою сирингу?

Тот хмыкнул:

— Как можно отказать богу? Конечно, дари, малыш, — я уже привык быть у тебя на посылках.

Хмуро посмотрев на него, юноша снял с шеи висящую на ремешке сирингу, положил на каменный пол перед ближайшей горгоной. Поклонился и вышел. Его спутники, пробормотав слова прощания, заторопились следом.

* * *

Меня разбудила мелодия сиринги, и снова я пошла на ее призыв. Уже чувствуя, что нынче Фавий не жаждет близости — в переливах свирели не было томительного обещания страсти, от которого тело начинает покалывать. Нет, звуки будили что-то забытое, беззаботное, как детские воспоминания. Сердце зачастило и попыталось вырваться из груди. Неужели Амик… Я прибавила шагу.

Впереди медленно разгорался рассвет и шумел морской прибой. Змейки вдруг зашипели, заметались у меня на голове — пришлось шикнуть на них. И, только увидев впереди повзрослевшего и невозможно сияющего Амика, я поняла, почему они так расшумелись, — почуяли моего сына. Рядом с мальчиком стоял Нефкер, а чуть позади сидел, прислонившись к дереву, наигрывающий на свирели Фавий.

Амик шагнул навстречу. И тут мне показалось, что хлынул дождь, — нет, что на меня обрушился целый водопад. Несколько ударов сердца я ничего не видела и не слышала, а когда прозрела, Амик уже прижимался ко мне. И его знакомый голос звенел колокольчиком возле моей груди:

— Мама, твои змеи сбежали.

Я вдохнула его запах, заглянула в странно сияющее лицо. И только потом до меня дошел смысл его слов. Я провела рукой по голове, и вместо упругих косичек змей ладонь нащупала мягкие пряди волос. Собрала их в пучок, поднесла к глазам… И принялась разглядывать. Когда, наконец, подняла глаза, то поймала тревожный взгляд Нефкера. Молодой маг произнес дрогнувшим голосом:

— Ты перестала быть горгоной, Форкида.

Я знала, что по-прежнему притягиваю его как женщина, и отвернулась, ничего не сказав. Посмотрела на Амика, слегка отстранив его. Магия подсказывала, что передо мной не простой смертный, но так не хотелось в это верить. Я тихо заметила:

— Мне все обещали, что я рожу героя. Как ты умудрился превратиться в бога, Амик?

— Не знаю, — светло улыбнулся он. И незнакомым мне голосом приказал:

— Фавий, позови сюда остальных горгон.

Ощущение невидимой связи с другими «сестрами» заставило меня произнести:

— Вам придется ждать два десятка дней — некоторые из них очень далеко.

— Не придется, — весело и дерзко рассмеялся мой сын, — ты тоже была не близко, мама. Но я притянул тебя сюда — Фавий только позвал.

— Ну да, я забыла, что имею дело с богом, — насмешливо-ласково усмехнулась я. — Хорошо, освобождай горгон. А я пока поговорю с господином Нефкером.

Сын кивнул, и мы с молодым человеком отошли в сторону.

— Рассказывай, — приказала я. И он принялся описывать все, что произошло с ними этой ночью. А я то пугалась, то одобрительно кивала головой. Наконец маг замолчал, и я опустила глаза под его пристальным взглядом. Моля богов, чтобы Нефкер ни о чем не спрашивал. Но боги не услышали молитву.

— Форкида, ты будешь моей? — скорее утверждая, чем спрашивая, сказал молодой маг.

Я могла бы рассмеяться. Или оттолкнуть его фразой: «Это та просьба, которую я обещала исполнить?». Нефкер никогда бы не связал меня клятвой против моей воли. Или связал бы? Неважно, мне не хотелось его отталкивать. Но и привязываться к человеческому мужчине — тоже не хотелось. Пришлось начать издалека:

— Нефкер, я перестала быть горгоной, однако ты слишком умен, чтобы считать меня обычной смертной. Я изменилась внешне, но внутри… осталась прежней. И моя сила никуда не исчезла...

Я замолчала, не зная, какие слова еще нужны. Маг тоже молчал, потом заметил:

— Да, я все знаю. Но я хочу, чтобы ты была — только моей. Или, — до нашего слуха донеслись звуки сиринги, — тебе нужно быть еще и возлюбленной Фавия?

«Если он позовет». Я не произнесла это вслух, но, похоже, что-то мелькнуло в моих глазах. Вот и еще одна причина, по которой я не могу уступить Нефкеру. Он не захочет делиться. А я — не вещь, чтобы принадлежать одному хозяину. Ощущая гнев молодого мага, я уже готова была добавить: «Не вздумай убить сатира, это ничего не изменит». Но не успела я шевельнуть губами, как молодой человек спросил:

— Ты ничего не чувствуешь? Похоже, Амик желает, чтобы мы все были рядом с ним: ты, я, Фавий. Его помощниками, его слугами, его близкими. Он только что сказал мне об этом.

Опустив голову, Нефкер вздохнул:

— И я не могу отказать твоему сыну, так же как тебе. Форкида, сможем ли мы хоть иногда побыть вдвоем — без богов… и прочих?

— Все может быть, — усмехнулась я. — Удавалось же нам это до сих пор. А сейчас, возможно, Олимпийцы станут к нам благосклоннее...