Зачарованный сон

Серебристые ивы низко склонились к тёмной неподвижной воде, в глубине которой искрами вспыхивали и гасли звёзды — такие же яркие, как на чёрном, портьерно-бархатном небе. В тишину ночи то и дело врывались птичьи голоса — уханье совы, резкое "крЮИп" козодоя, громогласное «ы-буумм» выпи. Камилла каждый раз вздрагивала и сильнее куталась в шаль, словно та могла защитить от чего-то, кроме ночной прохлады.

Вот к хору ночных певцов добавилась кукушка, и Камилла, стуча зубами, машинально спросила:

— Кукушка, кукушка, сколько мне лет осталось?

— Ку.., — начала было кукушка, и замолчала, словно кто-то невидимый оборвал её ответ на полу звуке. Вслед за кукушкой замолчали и выпь с козодоем, только сова продолжала ухать, и в её голосе Камилле слышался отвратительный смех.

Девушка задрожала от страха ещё сильнее, хотя, казалось бы, уже куда больше. Да и кто не задрожал бы на её месте, заснув в собственной постели и посреди ночи проснувшись неизвестно где в шали, наброшенной поверх ночной рубашки?!

В кустах, рядом с которыми стояла Камилла, что-то тяжело затрещало. Девушка опрометью бросилась к залитому лунным светом берегу и остановилась: дальше бежать было некуда, помощи дать неоткуда. И она взмолилась в отчаянии:

— О, Луна, жемчужина ночи, сияющая во тьме, я поднимаю глаза свои к тебе, я обращаю сердце своё к тебе. Отведи беду от меня, укажи мне путь к дому.

Надеялась ли она на ответ? Но недвижное до той поры озеро плеснуло волной, окатив девушку почти до колена. Подол промокшей рубашки отяжелел от воды, а домашние туфли, любимые туфли с розовыми помпончиками… Забыв о небе, Камилла посмотрела вниз и увидела, что помпончики съёжились, похудели, словно только что искупанная кошка, а на воде у самых ног начинается лунная дорожка. Носком туфельки девушка осторожно коснулась дорожки, оказавшейся неожиданно твёрдой.

Треск в кустах усилился, и Камилла, не раздумывая более, подхватив одной рукой подол, шагнула вперёд. Шаг, другой, сперва робко и неуверенно, затем быстрее, быстрее… Пока не почувствовала, что летит, раскинув крылья-руки, не заметила, как полощется на ветру тонкая ткань рубашки, не увидела, что далеко внизу осталась серебристая лента дорожки, а впереди, уже совсем близко, маячит белоснежная кипень облаков.

Ещё мгновение, и она очутилась в сметанно-густом тумане. Туман противно лип к коже, но ещё противнее были голоса — шепчущие, бормочущие, кричащие…

— Кукла…

— Хочешь куклу?

— Куклу, как у Эмили?

Об этой кукле — удивлённо распахнутые голубые глаза на фарфоровом личике, шёлк и кружево платья — маленькая Камилла думала, засыпая ввечеру и просыпаясь с первыми лучами солнца, а иногда и в классной комнате, и тогда была нещадно бранима гувернанткой за невнимательность. Камилла хотела эту куклу… Но было это так давно, что не будь голосов — не вспомнила бы об этой кукле.

— Шляпка…

— Ты ведь хочешь шляпку?

— Такую, чтобы Эмма позавидовала?

Шляпкам, выписывавшимся для Эммы из самой столицы, завидовали все окрестные барышни. И шляпка, которой позавидовала бы сама Эмма, должна была бы быть чем-то невероятным. Камилла на мгновение задумалась, пытаясь представить себе этот шедевр, затем потратила ещё мгновение, пытаясь вообразить себя в такой шляпке. И не удержалась от смеха...

— Локоны…

— Белокурые локоны…

— Хочешь локоны, как у Евы…

Да, порой, раздирая расчёской непокорную рыжую копну, Камилла сокрушалась, завидуя Еве, чьи волосы укладывались в любую причёску без особых усилий. Но и сама Ева была девушкой покладистой и робкой, какой никогда не стать Камилле…

Голоса шептали, шелестели, бормотали, суля золотые горы и прекрасного принца в придачу, обещая исполнение любых желаний — от давно забытых до ещё не загаданных…

Но у Камиллы было лишь одно желание — то, исполнить которое никто не предлагал.

— Я хочу выбраться отсюда, — громко выкрикнула она, зажав руками уши, чтобы не слышать сводящих с ума шептунов.

Сверкнула яркая вспышка и туман рассеялся. Девушка оказалась на краю огромной поляны, на которой пела и танцевала пёстрая толпа. Были там крылатые — с крыльями большими и маленькими, прозрачными и переливающимися всеми цветами радуги; были рогатые — с едва заметными рожками и с ветвистыми оленьими рогами, с крутыми буйволовыми и закрученными бараньими рогами; были хвостатые и просто лохматые… Слов песни, под которую они отплясывали, Камилла разобрать не могла, но мелодия была такой весёлой, что девушка чуть не начала пританцовывать, стоя на месте. Однако удержалась, вспомнив нянюшкины сказки о тех, кто пропал навсегда, присоединившись к весёлым танцорам. Не то, чтобы многое удерживало её в мире людей, но мистер Джонсон…

Внезапно музыка смолкла, танцующие замерли на месте, и тут же начали расступаться, пропуская шедшую к Камилле женщину. Та была на полголовы, а то и на голову ниже большинства собравшихся, но её окружала мощная аура власти, и было очевидно, что она не потому королева, что у неё на голове корона, а потому у неё на голове корона, что она истинная королева.

Страх, леденящий страх вновь охватил Камиллу. Вновь подняла она глаза к Луне с безмолвной мольбой. И тут же, случайно или нет, вспомнила сказку о рыжем Тони, перехитрившем танцоров.

Тем временем королева подошла к девушке и заговорила:

— Я вижу, дитя, — сказала она ласково, — что тебе хочется танцевать. Отчего ж ты не танцуешь?

— Разве смею я, Ваше Величество, — чуть слышно прошептала девушка, — разве смею я танцевать в таком виде?!

Музыканты вновь заиграли, и певцы запели, хотя и негромко, но на этот раз Камилла смогла разобрать слова:

Небрежен девицы вечерний наряд…

Камиллу завлёк зачарованный сад.

— Шаль с ночной рубашкой и впрямь не самый подходящий наряд для хоровода, — сказала королева. — Но это горе легко поправимое. Амалеа, где моя палочка?

Фея с большими аметистовыми крыльями, стоявшая за правым плечом королевы, тотчас же почтительно подала тонкий зелёный стебель, увенчанный цветущей фиалкой. Королева задумчиво посмотрела на палочку, потом на девушку, и пробормотала:

— Да, это будет в самый раз.

Затем она прикоснулась стеблем к ночной рубашке, и та преобразилась, превратившись в шёлковое платье изумрудного цвета, расшитое золотыми птицами.

— Нравится? — улыбнулась королева, глядя на восторг, с которым Камилла рассматривала свою обновку.

— Да, — воскликнула, не кривя душой, Камилла. — Оно чудесно.

— Тогда чего ж ты ждёшь? — спросила королева. — В круг, становись в круг.

Она улыбнулась, а певцы запели:

Здесь воды искрятся, здесь ивы грустят:

Камиллу завлек зачарованный сад.

— Разве могу я, Ваше Величество, — всё так же смущённо произнесла Камилла, указывая на промокшие туфельки, — танцевать в таком виде?

— Комнатные туфельки и впрямь не самая подходящая обувь для танцев, — согласилась королева. — Но это горе легко поправимо.

Она прикоснулась волшебной палочкой к туфелькам, и те тотчас же преобразились, обретя небольшой каблучок и сменив розовые помпоны на пряжки с изумрудами.

— Нравится? — снова улыбнулась королева.

— Они восхитительны, — воскликнула Камилла.

— Тогда чего ещё ты ждёшь? — с лёгким неудовольствием спросила королева. — В круг, становись в круг.

А певцы запели уже громче:

И тот, кто был милым, ей больше не мил.

Ее зачарованный сад заманил.

Но Камилла продолжала стоять на месте.

— Ах, простите, Ваше Величество, — сказала она, виновато опустив глаза, — но среди танцующих дам нет ни одной без украшений. Разве смею я…

Королева окинула взглядом девушку, затем, не оборачиваясь, приказала:

— Амалеа, колокольчики!

Фея, что-то прошептав, нагнулась к земле и сорвала мгновенно выросшие цветы.

— Прошу, Ваше Величество, — сказала она, с поклоном подавая их королеве.

Королева выдернула из протянутой охапки колокольчик и обвила его стебельком запястье Камиллы. Шею девушки украсил венок из трёх переплетённых между собой стеблей. Затем пришла очередь волшебной палочки, и руку девушки украсил изящный браслет, а шею — тончайшей работы подвеска с золотыми колокольчиками.

— Надеюсь, теперь всё? — с лёгким нетерпением спросила королева. — В круг, становись в круг!

А певцы грянули во весь голос:

Кукушка кукует, кричит козодой:

"Ей вечно блуждать здесь над черной водой".

Но Камилла не сдвинулась с места.

— Простите, Ваше Величество, — сказала она, — но людям не место в вашем хороводе.

— Ты смеешь перечить мне, смертная? — в голосе королевы недовольство смешалось с удивлением.

Смятение охватило девушку, но мысль о том, что мистер Джонсон будет без неё скучать, ведь будет же, наверняка будет, придала ей силы.

— Да, Ваше Величество, — ответила Камилла, делая шаг назад.

— Ты смеешь перечить мне, смертная?! — воскликнула королева, делая ещё шаг вперёд. Она заметно подросла, и теперь никто не посмел бы назвать её миниатюрной.

— Да, Ваше Величество, — пятясь, ответила Камилла.

Королева взмахнула палочкой, и вьюнок-колье сжался, начав душить девушку.

— Ты смеешь перечить мне, смертная?! — прогремела королева, делая ещё шаг вперёд. Теперь она казалась Камилле настоящей великаншей.

— Да, — полузадушено прошептала Камилла, сражаясь с вьюнком.

— Так познай же силу моего гнева, — громовым голосом воскликнула королева и подняла палочку…

Но тут раздался крик петуха, и весёлые танцоры исчезли вместе с поляной. Камилла открыла глаза и с облегчением увидела над собой потолок собственной спальни. Значит это был сон, страшный, странный сон. Разве могло приключиться что-то необычное с Камиллой Олбридж, почтенной старой девой двадцати пяти лет от роду?!

Она с облегчением закрыла глаза и собралась было заснуть снова, но сердито-требовательное «мяу» вернуло её к реальности.

— Ах, мистер Джонсон, — пробормотала Камилла, — вы уже проситесь на улицу?! Как вы нетерпеливы!

Сердитое «мяу» повторилось, на этот раз оно сопровождалось жалобным писком.

Мышь?! Пришлось открывать глаза.

Увы, это была не мышь. Ведь у мышей не бывает полупрозрачных, переливающихся всеми цветами радуги крылышек, роскошных костюмов из цветочных лепестков и нежного музыкального голоска. И неважно, что крылья безжалостно помяты когтистой лапой, лепестковый костюм превратился в лохмотья, а нежный голосок выкрикивает проклятия серому чудовищу — мистер Джонсон с гордостью вручил хозяйке свою добычу.

Камилла взяла крылатого человечка двумя пальцами и осторожно поднесла к лицу, чтобы получше рассмотреть его.

— Ты кто, малыш? — спросила она с любопытством.

— Я не «ш», а Ши, — с достоинством, насколько можно соблюдать его зажатым в двух пальцах собеседника, ответил тот.

— Ши?

Название это ничего не говорило Камилле. А человечек, воспользовавшись её секундным замешательством, ловко вывернулся из её руки и заплясал в воздухе перед самым носом, подобравшись так близко, что даже неудобно стало смотреть. Приплясывая он распевал во всё своё писклявое горло:

— Человечки-глупыши позабыли мудрых Ши! И законов не блюдут, нарушают там и тут!

Камилла следила за ужимками плясуна, мучительно пытаясь вспомнить, кого он ей напоминает.

А человечек, наплясавшись, остановился и вытянул свою ручку в обвинительном жесте:

— Вот ты, например, вчера церковь посолонь обошла? Обошла. Это раз.

Он загнул крохотный пальчик.

— Сон-траву без нужды рвала? Рвала.

Камилла бросила взгляд на разбросанные по полу полевые цветы — то, что осталось от собранного вчера букета. Ромашки, васильки, колокольчики, маки… Что из них «сон-трава»?

— Меня в дом сама внесла? Внесла! — торжествующе закончил он, загнув третий пальчик. — Так что теперь ты наша!

Однако Камилла, вспомнившая, наконец, нянюшкины сказки, сдаваться не собиралась:

— Я из зачарованного сада вышла? Вышла!

И она, вытянув руку в точности, как до этого вытягивал Ши, загнула первый палец.

— В тумане желаний не заплутала? Не заплутала!

Камилла загнула второй палец.

— Ты коту попался? Попался! — загнула она третий палец и подытожила, — так что я всё равно не ваша!

Крылатый человечек пришёл в ярость:

— Да ты, — зашипел он, — да я… я тебя…

Мистер Джонсон не остался в долгу. Он зашипел ещё громче, чем человечек, выгнул спину и распушил дымчатую шерсть, всем своим видом показывая готовность защищать хозяйку.

— Ах, ты, тварь! — завопил человечек, взмыв, на всякий случай, повыше. — Лунным светом и ночной росой заклинаю…

Договорить он не успел — вспыхнул и исчез: оглушительный колокольный звон разнесся по комнате…

Не открывая глаз, миссис Джонсон протянула руку, нащупала рукой треклятый будильник, и нажала на кнопку, чтобы заставить его замолчать. Мистер Джонсон что-то побормотал сквозь сон и повернулся на другой бок — он мог позволить себе поспать ещё полчасика. Миссис Джонсон вздохнула, потом решительно откинула одеяло со своей половины постели и, поёжившись от утреннего холода, начала поспешно одеваться.

Пока она натягивала чулок, взгляд её случайно упал на старинную гравюру, купленную за сущие гроши вчера на блошином рынке. Неизвестный мастер изобразил маленьких человечков в нарядах из цветочных лепестков, пляшущих на лесной полянке.

Мистер Джонсон вчера самолично вбил гвоздь в спальне и водрузил покупку на место. Миссис Джонсон подумала, что надо бы перевесить гравюру из спальни куда-нибудь, например, в гостиную. Подумала и …забыла.

Она вышла из спальни и аккуратно, чтобы не потревожить лишний раз мужа, закрыла за собой дверь. Она не видела, как по лицу одного из человечков расплылась довольная ухмылка.