Пиво для короля. 7,5 тыс.

Прежде на месте завода «Северная марка» находилось самое сердце древних болот. Прожив века и тысячелетия, они погибли в пятидесятых. И скованные цепями мелиоративных каналов, болота умирали доого. Исчезли крохотные озерца и дикие омуты. Железные клычья плугов подняли моховые залежи, обнажив жирную торфяную плоть. И голодное солнце, памятуя о прежних своих неудачах, жгло яро, пуская пожар за пожаром, расчищая дорогу городу.

Он же шел, вытягивая неторопливые жилы дорог, прорастая бетонными домами и глухими трубами, в которые ныне уходили питающие осенние дожди.

Завод возник сразу, еще до дорог и домов, просто словно бы вырос однажды, окруженный белым забором, по которому вилась надпись: «Мир! Труд! Май!»

После надпись сменялась, хотя забор оставался прежним, не старея, но и не молодея.

К заводу привыкли, и дома нового района проглотили его точно также, как некогда само болото глотало людей. Впрочем, о болоте теперь если и вспоминали, то лишь по осени и весне, когда вода подтапливала подвалы.

Белый «Хаммер» остановился перед шлагбаумом, тенью которого на земле лежала широкая бурая полоса. Варг выбрался из машины и, пригладив вялых еще соболей, крикнул громко:

— Тетушка Мосса! Принимай гостей!

Шлагбаум тотчас поднялся, а линия истончилась.

Тетушка Моссакеринген управляла заводом крепкою хозяйскою рукой, хоть и росточком была в два с половиной альна, а весу и вовсе смехотворного. Платье ее, перехваченное девичьим расшитым пояском, заламывалось грубыми складками. Из складок торчали широкие веслообразные ладони и длинные тонкие ноги в деревянных башмаках. Мутными стекляшками сидели в волосах ягоды клюквы. Время от времени ягоды падали, катились по полу, чтобы исчезнуть в щелях на радость многочисленным мышам.

— Здорова ли ты, тетушка Мосса? Хорошо ли ходит пиво в твоих бочках? – спросил Варг, кланяясь уважительно, низко. – Зелен ли мох в твоем болоте? Горек ли дурман? Крепка ли белена?

Моссакеринген, ничего не ответила и поманила Варга.

Путь их лежал под крытые цеха, в которых ходила живая хлебная брага и сновали люди обыкновенные, разве что примороченные слегка. Старая лестница с проржавелыми перилами, нырнула под плиты фундамента и еще ниже, туда, где начинались истинные пивоварни Моховой старухи.

Стены их, убранные нарядными разноцветными мхами, слабо светились. На узких полках теснились склянки, с потолка свисали пучки сухих трав и птичьих перьев. В дальнем углу, окруженный черепами, сидел человек в строгом черном костюме. В руках его был турий рог в серебряной оковке, а на голове – старый треснувший шлем. У самых ног его проложили тропу жуки-мертвяники. Бесконечной чередой волокли они с ближайшего кладбища кости, а криворукие финские ведьмы кидали их в костер, вместо заклятья начитывая старинный рецепт особого пива:

— Пенье птицы,
лунный свет,
крик лисицы,
лютик-цвет,
южный ветер,
цвет зари,
хвост пиявки,
хрюк свиньи,
почку ивы,
блеск звезды,
желтизну от череды…

Пламя лизало бока огромных котлов, в которых бурлило темное варево. Белый пар поднимался над ним, просачивался сквозь стены и туманами гулял по бывшему болоту.

Тетушка Моссакеринген шмыгнула носом и хрипло сказала:

— Вон пошли.

Сгинули жуки, исчезли ведьмы, втянувшись в зыбкие стены пивоварни. Лишь припоенный человек не шелохнулся, но он уже и не человек, так, оболочка одна.

— Ко мне Курганник сегодня заявился. Упреждал. Говорил, что, дескать, плохо мне будет, если тебе помогать стану.

Зеленые сполохи мертвого огня стирали морщины со старушачьего лица, делая его еще более жутким.

— Обсмелел без меры, — сказала старуха и плюнула в варево, которое тотчас почернело, загустело, в крепости прибавляя. – Позабыл, что мое пиво некогда к столу Лесного короля возили! И сама Рейса-Рова не брезговала Диких всадников к моим пивоварням вести!

— Славное было время.

Варг сел на скамеечку из цельной старой коряги. Деревянные лапы ее поспешили принять тяжесть рук, а корявые ноги зашевелились, подползая к огню:

— Славное. Было.

В руках тетушка Моссакеринген появилась плоская ложка на длинном костяном черенке. Ложка нырнула в брашно, выбивая целые клубы белого дыма и терпкий хлебный аромат. Варг дышал им, втягивая и ртом, и носом, оживая с каждым вдохом. Соболя и те зашевелились, задергали пустыми лапами, завиляли по-собачьи хвостами.

— И теперь не хуже, — сказал Варг. — Разве плохо тебе живется, тетушка Мосса? По-прежнему варишь ты свое пиво. Люди-то знающие ценят его. И ценят тебя.

— Так-то оно так, да только… — тетушка Моссакеринген подцепила и выволокла волосяной колтун, в котором запутались зеленые шишечки хмеля и вываренные ягоды белены. – Только с каждым годом оно тяжелей. Ты спрашивал, как пиво мое ходит? Плохо, марин сын. Плохо! Нет в нем горечи, нет в нем сладости. Не отрава, не спасение. Не тепло, но и не холод. Так, жижа в бочке. А я все шепчу ему, нашептываю, как шептала многие годы, да слова мои теперь бессильны. Что на это скажешь?

Она сердито шлепнула по раскаленному боку костра.

— Но ведь держит? – Варг указал на сидящего в углу человека, что неотрывно пялился в рог.

— А… эт как его… рейдер! Поглотить меня думал. Волчья сыть, гнилой человечек. Разве много такому надо?

— Гнилой, значит?

Варг поднялся.

— И пиво не ходит… плохо это, когда у моссакеринген пиво не ходит. Всем плохо. Короли недовольны будут, пусть и не лесные.

Он поднял человека за горло и тряхнул так, что кости зазвенели.

— И моя задумка не получится.

Полупрозрачные пальцы сжали ягодину кадыка и рванули. Красная струя хлынула в котлы и на пламя, которое присело, рассерженно шипя. Но вскорости шипение сменилось гневливым треском.

— Ешь! Пей! Бери!

Пальцы Варга вычерчивали кровавые руны, запечатывая воздух.

— Этого человека отдаю тебе.

И огонь, коснувшись лица, выпил дыхание жертвы.

— Алой пены волны

Лью из зуба зубра.

Тетушка Моссакеринген закрыла глаза и прижалась к стене.

— Ведать будут верно

Хеймхелля крылы…

Жадные зеленые рты глотали капли. Наливались белизной бока котлов, задыхалось темное королевское пиво.

— Слово станет крепко

Колоды ожерелий.

Он отшвырнул опустевшее тело и трясущейся рукой вытер пот со лба.

— Теперь все будет хорошо, тетушка Мосса. Сварится твое пиво. Крепко станет. Духмяно. Налей, что ли кружечку?

Моховая старуха подчинилась. Рог подала новый, тяжелый. Горечью обожгло свежесваренное пиво, загудело в висках, вывернуло наизнанку, а после улеглось, упокоилось, точь-в-точь как огонь.

— Что ж молчишь, тетушка Мосса? Или жалеешь, что привечала меня? Ты скажи, я уйду.

— О содеянном пусть люди жалеют. Пустое это, — той же ложкой, которой мешала пиво, она откатила мертвяка в угол и забросала охапками сухого белого мха. – Сварил ты мне пиво… сварил… только чем такой вар отольется не думал-то? Кровь на кровь бежит.

— А и пусть бежит. Или тебе их жалко?

— Миропорядок…

— Нет миропорядка! Того, к которому ты привыкла, тетушка Мосса. Ты говоришь, кровь будет литься? А она и прежде лилась, поила асов досыта. Но где теперь асы? Ушли. А кровь-то осталась. Вот она, рядом ходит, живая, дурная, бери сколько надо! Пей от горла! А вы по привычке над каждой каплей трясетесь. На золотой жиле сидите и медную крошку считаете. Не жалей чужой крови, тетушка Мосса. Вари свое пиво. Пои сильных. Бери слабых. Живи, как живется! И главное, верь, что правильно живешь.

Заверещали тонкими голосочками соболя, и стекляшки глаз окрасились яркой зеленью.

— И я жить стану, если не помешают.

— Мальчишка-то тебе зачем? – Моссакеринген хлопнуло по стене, и та раскрылась жадными глотками бочек. Дубовые доски в ободьях гримовых волос почернели от старости, но держали жирное черное, как сам торф, болотное пиво. – Или из бахвальства пустого?

— Нет, — мотнул головой Варг. – Не из бахвальства. Мой он. На нем руны Ур, Гифу и Йара. Я их резал. Мне их красить. Я их дал. Мне и брать. Пустеют мои котлы. Скоро ничего не останется.

— Хаугкаль знает?

— А когда б знал – отпустил бы? Молчи, тетушка Мосса. Я знаю ответ. И потому, раз уж выпало нам ним сыграть на чужих костях, то буду играть. И не гляди на меня с укором. Лучше дай бочонок королевского пива, коль не жалко. А коль жалко, то хотя бы мертвяка отдай.

— Забирай, — сказала моховая старуха, выкатив самую большую бочку. – Кого хоть угощать станешь?

— Дикую охоту.

Но мертвяка Варг тоже забрал: в хозяйстве сгодится.