Рычаг отмены

1.

— Нет, ты представляешь? — Ритка спешила, ощущая, как истекает последняя из тех шести минут, на которые обычно хватало Севочки, сыпала фразами, слыша, как от этого они делаются бессильными и падают, недолетев, словно замерзшие в полете птицы. — Обоих! Свою жену и ее любимого — в этот каменный мешок, и замуровать! Еды нет, но по стене течет вода — чтобы дольше пожили. И там же сокровища. Ведь он потом к ним и не прикоснулся, жил на остатки, но не прикоснулся! Их больше никто никогда не видел, и даже не узнали, куда подевались… Только через шестьсот лет нашли! Представляешь, каково им там было? А еще в подвале не только их кости нашли…

— Любимую собачку госпожи или ее канарейку князь замуровал вместе с ней? — хмыкнул Сева, голос, как всегда по телефону, показался незнакомым.

— Дурак, — в очередной раз обозвала друга Ритка. Эмоции зашкаливали, хотелось кричать, хотелось, чтобы он понял и почувствовал тоже. — Ребенок, так и не родившийся. Она была беременна. Ну как так можно?

— Темные люди Темных веков… Что ты там такое читаешь?

— Хронику…

— Хроническая ты моя, — перебил Севочка. — Лучше ко мне приезжай, у меня есть, что тебе показать.

— Опять? — Ритка изобразила удивление, с трудом отрываясь от мыслей и чувств о том и тех, замурованных. — Очередной проектик?

— На этот раз — проектище. Ты не поверишь, если не покажу.

— Да нет, поверю, — Ритка решила посопротивляться, отлично зная, что бесполезно, и если не сегодня, так завтра, но ехать придется. Это сейчас все ее мысли о тех двоих в подвале, но потом все пройдет и вернется любопытство. Да и Сева умел настаивать.

— Не поверишь. Приезжай. Вот прямо сейчас.

— Ну точно не сейчас! Мне завтра в пять утра вставать, а с тобой до полуночи просижу! Да и доберись еще в твой район галактики, куда не летают шаттлы…

— Всего два квартала, могла бы и пешком! — явно обиделся он.

— Не сегодня, — повторила она твердо. — Все, пока.

И прежде, чем друг привычно провыл «у-у-у-у!», прервала звонок.

Своими «проектиками» Севка надоедал ей с третьего класса. Причем виновата была сама — подарила на день рождения дурацкую книжку про детей, которые нашли волшебную «кнопку отмены» для того, что уже случилось. С тех пор он ее тоже искал: для начала стал интересоваться приборами, назначения которых не знал, и тыкал во все попадавшиеся на глаза кнопки, иногда с интересными последствиями, как в тот раз в кабинете химии: взорваться не взорвалось, но вони наделало. Став старше, не успокоился, а начал выдумывать свое. Для начала — тоже приборы. Иногда проверял на ней, действуют ли они. К примеру, тогда же, в третьем классе. Ритка схватила обидную четверку по литературе — только потому, что не знала, кто автор стихотворения, которое она выучила от мамы. Но прочитала она лучше всех в классе, как и всегда! И вот дружок предложил изменить четверку на пятерку, всего лишь нажав на кнопку его нового «приборчика», причем ровно в полночь и обязательно в совершенной темноте и будучи обутой в валенки… И если б еще помогло! Ритка обиделась на полное отсутствие хоть какого-то результата после таких стараний — пришлось ночью сбегать из дома — и сглупила, рассказав все любимой подружке, а та разнесла на весь класс, и какое-то время Ритку дразнили «кнопочницей».

Потом Севочка увлекся словесными формулами, даже писал скверные стишки «которым должна отвечать информационная Вселенная». Музыку с ее «изменяющими вибрациями» он вниманием не обошел тоже, и искусство снови́дения, осваивая которое дрых дни напролет. На все это уходило время, и как Севка ухитрился закончить школу с четверками и пятерками, Ритка понятия не имела. Сама она кое-как выехала на добром отношении учителей и вышла твердой «троечницей», и только в институте пнула себя учиться как следует.

Дружба продолжалась и после школы, Сева часто звонил, делясь очередными мыслями и хвалясь «проектиками», сначала по домашнему телефону, а потом и по сотовому: ему стало легче, а ей труднее — отвязаться от него.

«Все, хватит, — сказала себе Ритка. — Спать! На работу завтра рано!». Взяла со стола старинный, почти антикварный эмалированный будильник, завела на пять-десять и отправилась в постель, понимая, что сразу не уснет.

2.

По счастью, ошиблась, и сон пришел мгновенно. Только снилась ей какая-то чехарда, и утром голова была дурная, даже кофе не помог. Снова думалось про тех двоих, замурованных в подвале.

Но на остановке мысли о них вымело напрочь: Ритка увидела на кованой спинке остановочной скамейки объявление: «Пропала девочка». Прочитала. «Гос-с-споди, двенадцать лет… И уже два дня нет дома… Хоть бы нашлась! — и взмолилась: — Боже, если ты есть, ну пусть найдется! Живой и… здоровой!». Но прося, сама не верила, что такое возможно.

Работа заслонила мысли. Чтобы быстро и качественно проводить документы, надо было думать только о данных. Отвлекла от постороннего и Тосечка, в очередной раз жалобно попросившая помощи. Лучше б работала так увлеченно, как висит на телефоне. И все же Ритка закончила работу слишком рано, так что осталось свободное время — и потому снова начала думать. И не столько о замурованных, сколько о пропавшем ребенке. И конечно, отправилась в интернет, искать цитаты — о жестокости, зле, людях. Они были ей нужны, чтобы забить собственные мысли, прочитав чужие, мудрые и не очень высказывания, чтобы увидеть: другие тоже знают о том, что так поступать нельзя, нельзя замуровывать живых людей в подземелье или похищать детей. Цитаты нашлись быстро, стоило лишь загуглить слово «жестокость». Но как-то все не то, не то. «Человек бывает свободным, лишь когда его насилуют, — свободным даже от собственной воли». «Чем духовнее мотив какого-нибудь акта насилия, тем злее само насилие, тем осознаннее, тем меньше ему оправданий. Оно принимает черты бесчеловечности. Святотатства». Есть ли в мести духовность? Или в том, что сейчас происходит с потерявшейся девочкой, если с ней еще что-то происходит? Нашлись по запросу и стишки, глупые вирши о жестокости девушки к влюбленному парню и парня к влюбленной девушке. Даже слишком глупые… И мысли о Лике, пропавшей девочке, не оставляли. Хроника могла быть просто сказкой, но реальность, как всегда, оказывалась хуже.

А потом позвонил Севочка.

— Ну как, приедешь сегодня?

— Нет, работы много, — соврала она.

— У-у-у-у. Значит, опять тебя ждать только на выходных…

— Скорее всего. А ты спешишь?

— Не то чтобы. Но надо же мне это все как-то проверить? — ничтоже сумняшеся, признался Сева.

— Проверил уже один раз, — буркнула Ритка. — А чего не на себе?

— Потому что результаты эксперимента видны на все сто только со стороны!

— Экспериментатор… — поддразнила Ритка. — И что там у тебя на этот раз? Магия? Прибор? Или два в одном?

— Лучше. Не телефонный разговор. Кстати «тошниловку» снова открыли. И это сделал я.

«Тошниловкой» Севка называл продуктовый магазин, занимающий первый этаж с торца его дома. Как все лентяи, он любил комфорт и предпочитал ходить за продуктами поближе. Но это самое поближе недавно закрылось, как оказалось, ненадолго.

— Поздравляю. Но раз сделал, значит проверил. От меня-то что нужно еще?

— Подтвердить результат! Да говорю же, все серьезно! — не обиделся Севка. — Вот ты вчера трындела про этих двоих в подвале. Ты же можешь это отменить, понимаешь? И никто их туда не посадит. Или что-то другое сделать. Что угодно.

— Ну ты, Люцифер недоделанный, — не поддалась Ритка, — заканчивай искушать. Сказала не приеду, значит, не приеду. Попробовал бы сам еще раз!

— Это одноразовая акция, — признался он. — Можно отменить только что-то одно. А свой раз я уже использовал.

— Ну проверь на одной из твоих, э-э, дам.

— Еще не хватало! Они же мне не друзья! — он помолчал и спросил: — Так в выходные? Точно?

— Точно-точно.

— Ну смотри… если не приедешь, тогда я к тебе приеду.

— Н-е-е-т! — взвыла Ритка, изображая ужас, и отключилась.

3.

На следующее утро объявления на спинке лавочки уже не было. Ритка сначала сочла это хорошим знаком, а потом плохим. Рабочий день обещал быть легким, а значит — еще больше свободного времени, чем вчера. Снова придут мысли о замурованных или о девочке, которую неизвестно, найдут ли. Троих, мертвых уже шестьсот лет, было ужасно жаль, и по-прежнему непонятно, как можно было оставить людей умирать в темноте от голода. Но ребенка — еще более жаль. Ритка думала о ней все больше и в конце дня сдалась — полезла искать инфу. Почти сразу нашлась статья о том, как проводятся розыски — добровольцы, кинологи с собаками, которые довели полицейских до остановки, где следы ребенка исчезли, просьбы к водителям с видеорегистраторами, что проезжали в нужное время по той дороге и могли заснять что-то. Поразили мошенники, пытающиеся нажиться на чужом горе — какая-то девка в соцсети требовала энную сумму за запись своего видеорегистратора, где якобы «видно все». Ритка попробовала рассмотреть оптимистичный вариант: Лика уехала с подругой, далеко, потеряла или сломала сотовый, или села батарея… Но третий день… «Нет, не хочу», — сказала себе Ритка и переключила мысли на тех, в подвале. Теперь так было легче.

Вечером ее вроде отпустило, но на остановке возле офиса она увидела то же самое объявление о пропавшем ребенке, висевшее на одной проволочке на ветке дерева; ветер раскачивал его — как-то безнадежно, тоскливо. «А, чтоб тебя, — мысленно ругнулась она, чувствуя, как по щекам текут слишком горячие на мартовском ветру слезы. Подъехал автобус, и она отвернулась, чтобы выходящие пассажиры не увидели ее заплаканного лица, а когда двери закрылись и маршрутка отъехала, решительно перешла улицу и встала на остановке, куда приходила «семерка», автобус, едущий в Севкин район. И уже в салоне крошечной маршрутки на семнадцать человек набрала телефон друга и бросила:

— Я еду. И вот только попробуй не быть дома!

4.

Конечно, он был, ждал ее, но в таком виде, что Ритка застряла у порога, рассматривая дивное зрелище: половина прически у Севочки была оранжево-фиолетовой, на ногах разные тапки — обычный и медвежонок, а в ухе серьга-колокольчик. А она не видела его всего-то недели три!

— Это что с тобой такое? — спросила гостья, обдумывая, а не сбежать ли сразу, на всякий случай. — Заболел?

— Вылечился, — усмехнулся Севка. — Проходи, не стой.

Его нетерпение было слишком очевидно, и она не стала его мучить, потому что ей по-своему не терпелось — заглушить чем-то мысли о Лике: быстро откушав тортика, налила себе в чашку жасминного чаю, взяла ее в руки и встала.

— Ну давай, показывай. И рассказывай.

Севка тут же вскочил и повел ее в свою рабочую комнату, где обычно стояли минимум два компа и куча всевозможных устройств, приборов и механизмов самого дикого вида. Впрочем, это все же было кое-как упорядоченно: механика к механике, электрическое к электрическому, странное к странному… К примеру, вместе стояли лыжа с двумя зачем-то приделанными к ней старыми кнопочными телефонами, и чемодан, снабженный минимоторчиком.

— Садись, — хозяин комнаты щедро выделил гостье кресло, а сам устроился на старом офисном стуле, взял со стола какую-то книжонку сомнительно-эзотерического содержания и открыл ее. — Для начала — цитаты: «Информация объединяет и управляет. Общие мысли это тоже информация» и «чтобы стать рычагом, способным изменить обыденность, надо перестать быть частью обыденности, выйти из нее». Понимаешь?

— Пока нет. Но вот тебе в ответ цитата: если будешь давать мне истину по кусочкам, то я скорее подавлюсь, чем съем хоть немного.

— Ладно, — сомнительная книжонка тут же полетела в корзину. — Отменить можно все что угодно. Но только сначала надо изменить себя, чтобы стать чем-то большим. Рычагом для управления реальностью, потому что без толку его искать снаружи. А потом, как им станешь, лучше воздействовать сразу на толпу, их мысли и желания. А где у нас толпа? В интернете!

— В интернет может попасть любой, у кого есть провайдер или вайфай, — фыркнула Ритка. — Чего ж никто до сих пор не отменил войну 1912 года или хотя бы дефолт в девяносто восьмом? Или сначала надо обязательно покрасить свой хайр в дикий цвет?

— Я смотрю, тебя волнуют только цифры… Но кстати, это правильно, надо всегда использовать свои сильные стороны, чтобы выйти за пределы обыденности. Вот я, например, люблю разнообразие и могу придумать много фишек. Это к вопросу о покрашенном хайре. Помнишь, сказал, что «тошниловку» открыли, и это я сделал? Для начала мне пришлось много оригинальничать. Например, я в автобусе запел «Катюшу». Или вот купил палку колбасы и отдал ее нищей старушке у магазина. Или...

— Стоп! — притормозила друга Ритка. — Значит, ты променял «кнопку отмены» на рычаг. И он работает. Доказательства?

— Сколько хочешь, — отчего-то не обиделся Севка, словно был к этому готов. — Твои любимые цифры. «Тошниловку» закрыли в конце января. Я потратил две недели, чтобы стать рычагом… кстати, ощущения интересные, тебе обязательно надо попробовать… И смотри теперь!

Севка лихорадочно застучал клавиатурой, одновременно давая объяснения:

— Десятого февраля я разослал по разным форумам одно и тоже сообщение. Вот это.

Он открыл Город.ру на странице, где торчало фото «парадного входа» того самого магазина-«тошниловки», именуемого в реале «Дружбой», с надписью под ним: «Ура! Наш любимый магазин открыли. И даже дверь покрасили». Ритка нахмурилась. Цвет двери, раньше черной, на фото был синим.

— Открыли его по-настоящему только позавчера, двадцать шестого. А пост написан сама видишь когда.

— Не доказательство — пожала плечами Ритка. — Ты мог написать десятого, а отредактировать вчера.

Севка молча открыл «Правила форума» и выделил одну строчку: «Новичок имеет право менять сообщение в течение одних суток». А потом открыл свой профиль с датой регистрации. Десятое февраля.

Ритка нахмурилась. Цифры были более убедительными, и все же хотелось чего-то еще. Может, встреть ее Севка без серьги и в одинаковых тапках...

И он выдал «что-то еще»:

— Взгляни на дверь. Она всю жизнь черная была, а я перекрасил в фотошопе и так повесил. И теперь она синяя и в реале.

Вот это уже можно было проверить. Ритка подходила к дому Севки с другой стороны и не видела двери. Но могла посмотреть на обратном пути. В начале февраля дверь точно была еще черной.

Но из чистого упрямства она сказала:

— Не верю все равно.

— Ну проверь. Сделай сама!

— Может быть. Но ты даже обоснования приличного не дал.

— Захочешь — сама найдешь. В цифрах, это же твоя сильная сторона. Проверь. Просчитай… Попробуй.

— Не сейчас. Не хочу я пробовать...

— У-у-у. А я думал, ты эгоист!

— А это тут при чем? — удивилась нелогичному замечанию Ритка.

— Ну как… эгоист сделает что угодно ради своего комфорта. Мне показалось, что тебя лишает покоя то, что те двое в подвале померли. Ты могла бы их спасти и успокоиться. Но ты, видимо, еще не настолько эгоист.

— А если я вообще не эгоист? — возразила она.

— Тогда точно ничего не станешь делать. Но если не эгоист, значит хороший человек. А если хороший человек отказывается помочь другим хорошим людям, то кто он?

Ритка фыркнула:

— Демагог, иезуит…

— Да я же тоже помочь тебе хочу! А еще тут есть один интересный эффект. Выходя за рамки обыденности, чтобы стать рычагом, начинаешь видеть и узнавать новое и внезапное. Чаще всего — правду обо всем. Как люди к тебе относятся на самом деле…

— Как хотят, так и относятся, — перебила заскучавшая Ритка. — Ладно, есть у тебя еще что-то в программе развлечений?

В программе было перебирание старых дисков с играми, и они даже сразились в одну, и в целом она провела приятный вечер. Но закончился он неожиданным.

В дверь постучали, и Севка отправился открывать — с таким кислым видом, что Ритка заподозрила неладное. Она осталась ждать у компа, но услышав женский голос, который с какой-то особенной интонацией, совершенно не скандальной, произнес «Вы меня заливаете!», выглянула в коридор. Севка и правда любил комфорт и бытовые проблемы его бесили, так что едва въехав в дедушкину квартиру, он заменил трубы — у него не могло ничего течь или капать.

В открытых дверях стояла дама сильно за тридцать, явная «соседка снизу», но при этом ухоженная и приодетая — зеленое кимоно с драконами, серьги тоже с чем-то зеленым, прическа, допускающая легкую небрежность в виде выбившейся пряди.

— Второй раз за неделю, Всеволод!

— Тара Марковна, — вздохнул Севка, — да посмотрите вы сами, пройдите, полюбуйтесь на мои трубы! Или я их оторву и к вам сам принесу, на руках, но тогда уж вас точно зальет!

— Но кто же тогда меня заливает?

— Тара Марковна! Дом старый, трубы в стенах могли проржаветь… Вот они и текут!

И в таком духе еще минуты три, с перерывами на поздороваться с вышедшей в коридор Риткой; причем иногда дама говорила что-то вроде «Но Всеволод, к кому еще я могу обратиться?», явно намекая на то, что Севка возьмет разводной ключ и отправится чинить ее трубы. Дамочка явно напрашивалась… Разговор порой почти касался границ бреда, что возникает при отсутствии понимания между мужчиной и женщиной. Или если у них разные намерения.

И когда за ней закрылась дверь, и Севка демонстративно вытер со лба несуществующий пот, Ритка заметила:

— Да она с тобой заигрывает!

— Точно. Причем постоянно. Я для нее привлекательный объект охоты.

— А почему нет? Лицо интеллигентное, рост хороший, и хотя мускулатура не развита…

— Ну еще ты в меня влюбись!

— Извини, — засмеялась Ритка, — моя любовь отдана раз и навсегда.

— Это кому?

— Себе, дурачок, сам же сказал.

С этим он спорить не стал. Только заметил:

— Надо было потратить свое желание на нее. Чтоб отвязалась.

— Да кстати, — вспомнила Ритка, — а почему это работает только раз?

Он пожал плечами:

— Ну если рычаг… то у него только одно движение. А потом надо вернуть его на место, чтобы снова использовать.

— То есть опять стать как все, а после начать чудить? А Вселенной не надоест твое непостоянство?

— Вероятно, надоест. Я пробую, как видишь, а толку нет. Наверное, теперь нужно что-то большее.

— Ты точно придумаешь, — хмыкнула она.

Вернувшись домой, и даже забыв поверить пресловутую дверь на предмет цвета, она поняла, что ей легче. Что-то изменилось, и Ритка надеялась, что это сохранится и завтра.

5.

Ей не повезло, а может наоборот, потому что первую половину следующего дня она была настолько занята, что не могла думать ни о чем, кроме работы. Ни о плохом, ни о хорошем. И все бы ничего, если б не было обидно переделывать работу за головным офисом, который как обычно пошел своим путем и в итоге наломал дров. Делая перерыв, Ритка постаралась вспоминать позитивное — давешнюю Тару Марковну и немного Севкин способ стать рычагом. Ее собственная рутина стоила того, чтобы с ней побороться, но изображать хиппи и еще как-то ставить людей на уши, она не собиралась. Можно было, к примеру, окончательно нарушить и так никем не соблюдаемый дресс-код и прийти на работу в тех дивных цветастых брючках и глубоко декольтированной кофточке…

— Риту-у-уль, — проныл над головой Ритки голосок Тосечки. — Помоги-и! Я не успеваю опять, придется допоздна сидеть, а у меня бабушка боле-е-ет!

Чуть не выронившая чашку кофе, Ритка аккуратно поставила посуду подальше от клавиатуры и бумаг. И неожиданно для себя сказала:

— Нет, Антонина, справляйся сама.

Потому что начать свой «выход за пределы обыденности» можно было и с того, чтобы «послать» захребетницу. Даже несмотря на вечно больную бабушку.

Повисло молчание, столь тяжелое, что сорвись оно и прилети по голове, то убило бы насмерть. Ритка ждала соплей и просьб, обвинений в эгоизме — и даже готова была пойти на попятный, чтоб не быть эгоистом. Но Тосечка, почему-то молча, разве что громко стуча каблуками о ни в чем не виноватый кафель пола, отошла на свое место.

Удивленная столь простым избавлением от навязанной ей самой себе обязанности помогать, Ритка даже ощутила подъем настроения, и работа перестала казаться такой уж обидной.

Правда, сидеть в офисе все равно пришлось до восьми, но при этом Тосечка сидела тоже, упорно пыхтя над таблицами, и только пару раз поднялась и отошла куда-то. В последний из таких разов, уже предчувствуя финиш, Ритка проходя мимо двери на лестничную площадку, услышала визгливый Тосечкин голосок:

— Ты прикинь, эта лохушка мне отказала! Да не знаю, какая муха ее укусила… Не, Ленчик, не попадаю я на тусню. Вы уже там? У-у-у...

Подслушавшая невольно Ритка ускорила шаг, следуя прежним курсом с прежней целью — к раковине в «дамской комнате», помыть кофейную чашку. Но в голове эхом звучало обидное «лохушка». Хотя кто она есть со своей добротой? И дело вовсе не в этом, и даже не в том, что она ждала какой-то благодарности от Тосечки, или что девица врала про бабушку, о чем можно было догадаться. Просто… Первый же Риткин поступок «за пределом обычного» привел к такому результату. А что будет дальше? «Если будет», — усмехнулась она, спокойно возвращаясь доделывать работу. Может, все же стоит попробовать — ради Лики. Или тех двоих в подвале. Но не хотелось выбирать, кому из них помогать, и поэтому она не спешила идти дальше. В обед заглянула в интернет и узнала, что девочку еще не нашли. А двоим в подвале уже не может повредить немного подождать. Время есть… наверное. По крайней мере, Ритка на это надеялась.

6.

Следующий день наконец-то был выходным, и Ритка провела его непримечательно, но позитивно… Она и не собиралась поражать мир или себя чудесами, но подарить себе немного радости: съездила к родителям, убедилась, что они здоровы, бодры и заняты делами, мама — весенними посадками семян в горшочки, папа строчит главу «Мемуаров старого охранца». В посадках Ритка не видела особого смысла, кроме как занять время на пенсии, но и спорить не спорила. К написанию мемуаров относилась лучше, хотя мало что знала о работе того самого «старого охранца», всю жизнь простоявшего в аэропорту на досмотре. Так что папа хотел говорить именно об этом, а мама о цветах. Ни в досмотрах, ни в цветах Ритка не разбиралась, особенно в последних. Время от времени у нее заводилась какая-то зелень, потому что дарила мама или на работе, но выжил только смешной, толстенький снизу и сходящий на нет вверху, изогнутый буквой «s» кактус. Большую часть цветов она передаривала, чтобы не мучить ни себя, ни флору.

— Все это слишком сложно, — ответила Ритка на очередное мамино «вот заведешь себе пару фиалок…»

— Ничего сложного. Появится у тебя цветок, который тебе очень нравится, тогда сразу научишься…

— Не собираюсь я заводить цветы!

— А мужа? — подмигнула мама.

Разговор пошел по накатанному, Ритка даже не стала в очередной раз объяснять, что ее вполне устраивал массажист Артур, пока был, а отсутствие его и вообще мужчин на горизонте ее не парило. И про «завести мужа» она думала даже меньше, чем «завести цветы».

Но что-то сверху, видимо, отозвалось, и решило испытать Ритку: возвращаясь домой, она увидела в своем подъезде выставленные на окно два цветка, но даже не остановилась рассмотреть, только заметила, что листья у одного похожи на листья земляники. Второй — набор узких плотных листьев, высотой под метр, перевязанных резиночкой, показался нелепым. И на подначку «чего-то сверху» она не среагировала.

Остаток дня Ритка готовила вкусное, ждала вкусное из японского ресторана, и смотрела сериал. Правда, в четвертой серии, где на главных героев опять свалились несчастья, нервы ее не выдержали. Закрыв ноут, Ритка отправилась к книжной полке за чтивом, но не дошла — зазвонил телефон. Конечно, это оказался Севка.

— Слушай, — сказал он, — а давай в кино сгоняем?

Ритка онемела — даже в школьные годы он никогда не звал ее в кино.

— Это твой новый способ снова стать рычагом? — уточнила она.

— Да нет, — отмахнулся друг. — Это Тара. Она меня прямо преследует… Может, если увидит нас вместе, то отстанет?

Ритка помолчала, потом заметила:

— Любая другая девушка послала бы тебя, ты же понимаешь? И кстати, уверен, что Тара нас обязательно увидит?

— Уверен, она по вечерам у окна торчит… Так ты идешь?

Если подумать, то идея с кино была ничего. Ритка не появлялась в кинотеатре месяца три.

— Жди, — бросила она и положила трубку.

Севка встретил ее в нормальном виде — волосы обычного цвета и никаких серег, только еще не одет для кино.

— А что идет? — запоздало спохватилась Ритка, когда он проводил ее на кухню, к чаю.

— Про маньяка какого-то…

Это было хуже, но отказываться было уже поздно. Севка ушел облачаться, она осталась слушать, как он со стуком открывает и закрывает двери платяного шкафа, что-то роняет и ругается. А потом в дверь позвонили, и она решила открыть.

Гостьей оказалась пресловутая Тара Марковна, на этот раз не такая расфуфыренная, но все равно при прическе и не в халате, а в элегантных брючках и шелковой кофточке. Увидев девушку, она не удивилась и не растерялась. Сказала:

— Здравствуйте. А Всеволод дома?

— Дома, — откликнулась Ритка. — Мы в кино идем. — И словно кто-то подтолкнул, предложила: — А пойдемте с нами!

Дама задумалась; Ритка не увидела на ее лице ни ревности, ни чего бы то ни было негативного, только интерес.

— А что скажет на это Всеволод?

— Понятия не имею. Но нас двое, а он один…

Севка наверняка сказал бы много чего, но сдержался. Выйдя одетым и увидев двух женщин, мило щебечущих на его кухне, он вопросительно посмотрел на Ритку.

— Мы идем в кино, — заявила она. — Втроем.

Друг засопел, но не возразил. И отмалчивался всю дорогу, тогда как Ритка с Тарой активно общались. Тара оказалась не скучной, читала интересные новые книги, с ней было что обсудить. И никаких вопросов женщин «сильно за тридцать» — о семье, детях и прочем, что «полагается». Зато она обратила внимание Ритки на то, как меняются со временем стиль и тематика книг ее любимого писателя, и тем самым словно открыла ей глаза на новую грань его таланта — способность развиваться.

— Надеюсь, он и дальше так пойдет… Хотя среди новых книг много чисто коммерческих, — закончила Тара.

Ритка согласилась. Севка, сидевший в маршрутке позади них, надуто молчал, но не вмешивался. Зато на сеансе в кино отрывался вовсю, комментируя каждый киноляп, мнимый или реальный, и мешал смотреть. Фильм и правда был про маньяка, но нестрашный — о мире будущего, где с каждого человека можно было снять одну и только одну копию. При этом одновременно два одинаковых человека существовать не могли — один или сходил с ума, или превращался в маньяка.

— Это близко к правде, — заметила Тара Марковна, когда они ехали обратно, — больше всего на свете человек ненавидит или боится таких, как он сам.

— В нашем мире копий не делают, но маньяки все равно откуда-то берутся, — заметила Ритка.

— А тут виновата вещь, противоположная страху — любовь к себе. Потакание во всем самым жутким желаниям…

Севка подбоченился и гордо посмотрел на подругу:

— Ну, что я тебе говорил? Все люди эгоисты.

— Все, — согласилась Тара, — но некоторые себе не потакают. И когда голос говорит: «ну что ты, возьми, все твое, ты достоин этого!», не соглашаются… — Она проводила взглядом что-то за окном маршрутки. Ритка успела увидеть — объявление с фотографией, то самое — «Пропала девочка». — А некоторые «берут свое», не думая о последствиях — ни о тех, что для них, ни о последствиях для других. Любовь к себе не велит, ведь так легче. Вряд ли тот, кто украл ту девочку, Лику, думал о ней, как о человеке, имеющем выбор и будущее.

— Думаете, он ее убьет? — спросила Ритка подавлено.

— Боюсь, что так. Если не от бездумья, то из страха, что все же поймают. Из страха отвечать за меньшее всегда делают больше… У каждого есть свой страх, и на него даже можно надавить, чтобы заставить остановиться. Если ничто другое не помогает, если не объяснить, что после того, как ты «получишь свое» у этой девочки уже не будет вообще ничего. Что ты отнял у нее весь мир. Мороженое, дружбу с мальчишками, новые платья, поездки на море…

Она замолчала, и Ритке вдруг подумалось: тот ребенок, чьи крохотные косточки нашлись в подвале, не успел родиться, увидеть свет, поесть мороженого, пошалить. Не узнал, что все это бывает. А Лика успела. И тем ужаснее ее потеря…

— А давайте поговорим о чем-то повеселее? — раздраженно предложил Севка.

…Совсем уж веселой болтовни не вышло, но когда Севка провожал Ритку до дома, она заметила:

— Твоя Тара не такая уж и плохая.

— Ты меня женить захотела? — возмутился он.

— Нет. Но если будешь плохо к ней относиться… обижусь!

— У-у-у, бабский заговор… Точно надо было использовать метод рычага, чтобы от нее избавиться. Ладно, я буду с ней добрым. А ты обещай, что попробуешь мой способ. Идет?

— Идет, — вздохнула Ритка, — но когда сама решу, и не смей меня торопить.

…Поднимаясь по лестнице и снова увидев выставленные цветы, она почему-то подумала о Лике. Но как и вчера, прошла мимо.

7.

Второй выходной пришлось пробегать — захотелось пиццу, потом на почту за выписанными для не дружившей с интернетом мамы семенами. Отвезла ей семена и показала оторванный — с чувством стыда за этот поступок — листок от похожего на землянику подъездного цветка.

— Королевская пеларгония, — определила мама. — Особой возни не требует, цветет очень красиво. Решила завести себе питомца?

— Ничего я такого не решила, это в подъезд выставили.

— Спасибо, что не на улицу, — заметила мама. — Добрые люди.

— Да? Ну-ну. Добрые люди взяли и выкинули живые цветы… Надоели!

— Может, просто сил нет, Рит. Люди стареют. Заберешь?

— Не-е-ет, — покачала головой Ритка. — Если брать, так оба. А второй там вообще… метр двадцать.

Она описала нелепые, собранные в резиночку «перья» листьев.

— Похоже на амариллис, — сказала мама. — Тоже красивое цветение, но у них период покоя, а для начинающего это сложно.

Но Ритка не собиралась об этом даже думать. Вернее, собиралась, в стиле «сначала цветы, потом кошку или собаку, потом ты сразу «синий чулок» и жизнь прошла даром», — ворчливые мысли, не мешавшие ей разминать тесто для пиццы.

День прошел неплохо, вечером она даже вышла погулять, прошлась по аллейке, которая была особенно хороша летом, когда клены, сомкнувшие над аллеей ветки, образовывали зеленый коридор. Сквозь изумрудный полукупол так красиво пробивался солнечный свет. А сейчас — свет фонарей.

Ритка уже собиралась возвращаться, когда ее окликнули:

— Девушка?

По аллейке семенила старушка с сумкой-сеточкой, битком набитой какими-то вещами. Ритка поморщилась: бомжей не любила. Но старушка выглядела слишком чисто для бомжа.

— Девушка, где тут милиция? — спросила она, остановившись в нескольких шагах.

— Недалеко, — Ритка огляделась и вдруг решилась: — Пойдемте, я провожу.

Это не было ей ни для чего нужно; а может, нужно, чтобы не объяснять ничего. Они пошли вместе — старушка держалась рядом, и шагов через тридцать, медленных, семенящих, начала рассказывать, коротко и просто, словно такое было в порядке вещей в этом мире:

— Сын… из дому выгнал. Пенсию отбирал и пропивал… друзья его еще…

Ритка не хотела слушать, а не слушать не могла. И не думать о том, что вот из таких «сынов» и вырастают маньяки…

— Убивать таких надо, — не сдержалась она, — чтобы матерей из дому не выгоняли… и маленьких девочек не трогали…

Старушка вздохнула:

— Девочек он не трогает…

— А есть те, что трогают! — зачем-то продолжала спорить Ритка.

— Ну да… убивают… но может, так лучше… вот умрешь молоденькая и не узнаешь, как все кости болят, как нет сил, чтобы до кухни дойти, а когда есть, то это праздник.

Глаза Ритки и так уже застилала тьма; чем дальше говорила старушка, тем сильнее хотелось ударить ее, хотя девушка понимала, что она — жертва, пусть даже частично — своя собственная. Благополучно сдав старушку дежурному милиционеру, Ритка вернулась домой, и, помыв посуду, легла спать, приняв снотворное, без которого, она была уверена, уснуть сегодня не удастся.

8.

В течение следующего дня, начавшегося с того, что Тосечку вызвали и как следует пропесочили у главной, Ритка расхлебывала последствия этого вызова. Работу свою она делала быстро и четко, но стоило отойти от компа, как по возвращении обнаруживала то залитую чем-то клавиатуру, то небрежно смахнутые в корзину бумаги, то закрытый без сохранения документ. Она догадывалась, кто ей гадит, но доказать не могла: остальные бухгалтеры отдела сидели, уткнувшись лицами в компы, и явно не желали в это влезать. Еще бы. По слухам, Тосечку устроил на работу по блату ее дядя, начальник службы безопасности банка… Но при этом почти каждая успела пострадать от ее безалаберности, и была бы рада увольнению «блатной», но только если бы кто-то другой это устроил.

Потом в офис каким-то чудом прошел коробейник, видимо, умевший договориться с охранниками. Торговал он книгами, масками, похожими на венецианские, и странностями, вроде подушек-пердушек и светящихся в темноте браслетов. Ритка не заинтересовалась, зато Тосечка прилипла к столу, куда коробейник разложил товар. Ей даже пришлось два раза сбегать за деньгами. Работать она, видимо, не собиралась даже после разноса и демонстративно трепалась по телефону. Один разговор заставил Ритку замереть. Тосечка говорила о Лике.

— Да дура эта девчонка. Зачем в машину села? Вот я бы не села. Ха! Ты знаешь, сколько раз предлагали? Да хоть бы и к знакомому, все равно дура! Значит, заслужила…

По счастью в этот момент одна из работниц сделала ей замечание, и Тосечка, фыркнув, ушла звонить в коридор. Ритка отдышалась, потянулась к телефону — посмотреть, проверить, но не хватило решимости. Посидев в отупении минут пять, она пообещала себе: «Потом! В конце работы», — и снова занялась таблицами.

Но углубиться в отчет не успела: вернувшаяся из коридора Тосечка бухнулась на свой стул — и вдруг на весь офис прозвучал жуткий неприличный звук «п-пы-ы-ы-ырф», после которого наступила полнейшая тишина: ни одного щелчка по клаве, ни одного вздоха. Только позорный звук повторился, когда Тосечка вскочила со стула. Разъяренная девица сбросила на пол подушечку-думку, на которой сидела; под ней оказалась яркая, красно-зеленая «пердушка» из ассортимента давешнего коробейника. Тосечка схватила ее и, развернувшись, кинула в Ритку.

Пердушка не долетела — но долетела сама Тосечка, чуть не прыжком преодолевшая расстояние между собой и не успевшей ничего сообразить Риткой.

— Ты… ты…

— Не я, — сказала Ритка, вставая. — А жаль.

Девица выдала тираду неприличного свойства и набрала в грудь воздуху для новой.

— Хватит, — не дала ей заговорить Ритка. — Работай иди.

— Ты всегда меня ненавидела!

— Дура, — не выдержала девушка, вспомнив слова Тары Марковны. — Ты сама себя больше всех ненавидишь!

И тут же ей вспомнились другие слова Тары, которые навели на решение — как закончить все здесь и сейчас.

Она сделала вид настолько уверенный, насколько сумела, и чуть понизив голос, сказала:

— Интересно, что скажет твой дядя из СБ, когда узнает, что ты продаешь конфиденциальные данные.

Это была первая мысль, что пришла в голову, первая выдумка. Но по изменившемуся лицу Тосечки, Ритка поняла, что недалека от истины… или попала в десятку. Не просто так попала. Порой она видела, как не любящая работу девица остается в офисе допоздна, или замечала, как она тайком фотографирует экран компа.

— Какие еще данные? — промямлила Тосечка.

— Определенные, — хмыкнула Ритка. — Дядя будет в восторге, да?

Девица отупила на полшага.

— Не докажешь…

— И не собираюсь. И в СБ не пойду. Но кто-то другой может. Все, иди работать. А еще раз зальешь мне клаву водой — поймаю крысу и подсажу к тебе в сумочку.

У девицы задрожали губы — кажется, ей было достаточно. Ритке тоже. Она отвернулась и занялась работой и даже не слышала, как Тосечка вернулась на свое место. Вдруг стало мерзко от собственного поступка, от способности взять и запугать другого человека, «чтобы его остановить». Хотелось праздника и побед.

Но их не было. В конце дня, выполняя данное себе обещание, она заглянула в интернет, и прочитала новую, полчаса назад вывешенную статью. Лика нашлась, мертвая. Прочитав обстоятельства смерти, Ритка ощутила гнев и боль. Как можно так обращаться с человеком? Оставить ребенка умирать в холоде и темноте! К глазам снова подступили слезы, но гнев высушивал их почти сразу. И хотелось кричать и бить кулаками в стену. Но было нельзя. С трудом взяв себя в руки, она закончила работу «на автомате», и пошла домой, думая лишь об одном. Вернее, об одной; двое в подвале почему-то больше не вспоминались. Они хотя бы успели узнать любовь… И может, в самом деле были только мифом, страшилкой.

Ритка думала как раз об этом, когда увидела в стеклянной витрине универсама логотип компании «Слайси» — довольную рожицу облизывающегося существа, то ли мужчины, то ли женщины, а может, это было нечто среднее. Логотип казался смешным и нелепым и всегда заставлял Ритку улыбнуться. Но только не сейчас. И все же она подумала о горячих круассанах, которые в «Слайси» всегда были вкуснейшими. Пусть хоть что-то хорошее… Она толкнула стеклянную дверь и вошла.

В магазине оказалось полно народу. Ритка уныло встала в самый конец длинной, человек в семь, очереди, и от нечего делать начала рассматривать толпу. Народ спешил затариться по полной — женщины тащили полные с верхом корзинки, мужчины чаще всего ограничивались выпивкой и закуской. Кассы звенели и щелкали, кассирши спешили, как могли, но для некоторых это все равно было недостаточно быстро. Одна из покупательниц, тетка нехилого здоровья, волочившая огромную «дамскую» сумочку типа «влезут муж, батон и соседняя галактика», устроила кассирше скандал за медлительность. Но успокоилась она мгновенно, как только высказала все, что думает и отправилась к столу для упаковки товара.

Уже занятому, само собой. Так что для «дамской» сумочки на нем места не нашлось, и дама поставила ее рядом с собой, на пол, чтобы освободить руки. Достав из сумки авоську, куда вошла бы не одна, а самое меньшее четыре галактики, принялась методично и, видно, по какой-то системе, перекладывать в нее продукты из корзинки. В это время у отошедшей от кассы старушки порвался пакет, и консервные банки, апельсины и прочее покатились под ноги посетителям универсама. Как ни странно, эгоистичная дама проявила себя лучшим образом — она немедленно присоединилась к тем, кто стал помогать старушке собирать рассыпанное. Магазин разделился на сборщиков и наблюдателей. Третьей стороны тут не было; люди собирали рассыпанное очень похожими движениями…

«Но почему, — думала Ритка, наблюдая за этим, — почему, если мы так похожи и так охотно друг другу помогаем, находятся те, кто берет свое, не считаясь ни с чем? Зачем людям быть плохими, если они могут быть хорошими?»

Она не ждала ответа, а он пришел — в виде той самой «третьей стороны», не помогающей и не наблюдающей. Какой-то мужчина, тоже подобравший и отдавший старушке пару апельсинов, тут же направился прочь, точно спеша, и проходя мимо оставленной на полу дамской сумочки, небрежно подхватил ее за ручки. Он не был плохо одет и не выглядел голодным или изможденным, и вообще производил хорошее впечатление — но взял чужое. «Людям всегда мало», — подумала Ритка, наливаясь гневом и печалью, и рванулась к не успевшему выйти вору. Преодолела расстояние между ними и вцепилась в ручки сумки. Прошипела:

— Брось, или заору.

Глаза человека стали злыми; Ритка вдруг сообразила, как это опасно. А если у него нож?.. Хотя… не станет же он им пользоваться на людях…

А если станет?

Он попытался вырвать у нее сумку, дернул — только один раз, а потом отпустил, вышел за дверь и тут же вскочил на подножку первой попавшейся подошедшей к магазину маршрутки.

Ритка осталась стоять, сжимая в руках ручки чужой сумки и сжигаемая той же мыслью — людям мало всегда. Чем больше есть, тем больше хочется. Потом она вдруг сообразила, что за вора могут принять ее, быстро поставила сумку на место и вернулась в очередь. Ее трясло — от пережитого и от мысли, чем все могло закончиться и сделанного открытия, которое на самом деле вряд ли было открытием. И мысли о выпечке совсем вылетели из головы, но очередь она все же отстояла и вышла, сжимая в руке круассан. Вышла и села на первую же лавочку. Если Севка прав и она эгоист, то странный выходит эгоизм. Думать о других, которым плохо или которых больше нет, потому что другой эгоист, нет, не эгоист — зверь — взял свое. Бросаться на тех, которым мало своего и обязательно нужно чужое. Нет, она бы мне отказалась подобрать на улице кошелек, и не стала бы искать хозяина, если б в кошельке не нашлось визитки. Или надо простить себе это, потому что ей тоже мало и, при случае, она не против тоже взять свое? «Вот и возьму, — зло подумала Ритка, — раз случай подвернулся. Это мое право!» Она достала из сумочки смартфон, вышла в сеть. Ей тоже мало, всегда мало — справедливости, доброты, милосердия, мало правильного, и если можно исправить хоть что-то, надо исправлять. Хотя бы ради себя и своего спокойствия.

Ближайшие два часа она занималась тем, что регилась на разных сайтах и везде оставляла одно и то же сообщение, с фотографией Лики, цифрами и словами о том, что Лика нашлась, живая и здоровая. Сначала хотела придумать объяснение, куда она исчезала на неделю, а потом подумала — пусть каждый прочитает и придумает свое. И пусть верит. А уж она распишет все так, что не думать и не верить будет нельзя. И не важно, стала ли она уже тем «рычагом» или нет, достаточно ли делала странного. Не важно, синяя ли дверь у «тошниловки», и так ли сложно ухаживать за цветком с периодом покоя и другим, который звался королевским. Она заберет оба.

На лавке остывал несправедливо забытый круассан. Его очередь еще не пришла.

19.03.17

Посвящается всем детям, которых уже не будет.