По ту сторону смерти

Я умираю. Слабость подступила к моему бренному телу, а мгла застелила глаза. Я умираю. Нет более ужасной мысли, чем эта. Нет худшей участи, чем ожидания собственного конца. И что же я должен закончить свою жизнь так? Как ничтожный пес, лежа и скуля на собственную судьбу. Обливаясь кровью и молясь богу, которого нет. Ха, хороший же конец приготовила мне жизнь.

Я лежал под обгоревшим деревом на окровавленном снегу. Я устал зажимать свою рану. Толку нет — кровь не остановить. Я умираю. И только звезды будут далекими свидетелями моей кончины. И только этот бело-красный снег примет мое окоченевшие тело, и будет моей могилой.

— Немцы хорошо постарались, — прошептал я, — в живых ни кого не оставили. Суки!

Через непослушные веки я осмотрел поле недавнего сражения. Оно было небольшим: поредевший лес, несколько кустарников и небольшая поляна, где нас и подкараулили.

— Простите, братки. Я обещал вам победу. Я говорил вам, что мы выбьем врага из этой богом забытой дыры. Получается, я лгал, — кровавые струйки спускались с уголков моего рта. Шептать было тяжело, не то, что говорить. Но я обязан был попрощаться и извинится. Я был командиром и должен был отвечать за них. За этих молодых ребят. Но как же, все в жизни устроено: те, кто посылает других в бой под красивые лозунги — становятся героями. А простые парни, которые своей кровью покупают каждый метр родной земли — всего лишь очередными погибшими солдатами, жертвами великой войны. Таких как они миллионы. Сыны Родины — расходный материал для командования. Эх, сейчас бы сигаретку. Табачный дым — яд для тела, услада для души, но как бы он кстати пришелся сейчас.

У меня более не осталось сил бороться за жизнь. Нет мочи надеться и хвататься за угасающую надежду о спасений. Моя уставшая рука упала на землю. Из раны хлынула кровь. Говорят пуля дура, но только не в моем случай.

— Хорошо… постарались… суки, — прошипел я, — все нутро в огне.

Я посмотрел на крайнего солдата. Его окровавленное лицо было искажено печатью смерти. Пуля пробила его лоб, и вынесла мозг. Кто узнает такого? Но я узнал. По его невысокому росту. По узким плечам. И маленьким сапогам. Ну что же, Жэка? Не писать тебе стихи больше. Не придумывать глупые рифмы… как ты там говорил: “ кто не пьет, тот не поет”. Не думал, что мне будет этого не хватать.

А кто это там подсвеченный лунным светом? Никак ли это ты, Стас. Что, немцы и до тебя добрались? Сколько раз проклятый штык пронзил твое тело? Ты так и не научил меня играть на гитаре. Жалко, а я так хотел удивить мать. Наконец-то ее сын умеет играть на гитаре. Как она и хотела. А я дурак в детстве упрямился. Учиться не хотел. Глупец.

Вон и ты, Витек. Я еле тебя заметил. Здесь так мало кустов, как же тебя угораздило упасть и поломать один из них? А помнишь твой карточный трюк? Когда ты мог вынуть пикового туза из колоды, и сколько раз мы не тасовали, все равно тебе удавалось. Ну что же секрет умрет вместе с тобой.

Я умираю. Я неплохо пожил. Были и радость, смех, любовь, и дружба. Но так же было горе, слезы, боль и унижения. Ну что же, хотел бы я прожить жизнь чуточку иначе. Хотел бы я все-таки признаться Катьке в любви. Теперь ее лучезарная улыбка точно достанется не мне. И встретиться с этим старым, добрым козлом Сенькой. Как в детстве снова пойти рыбачить. Или как в последнюю встречу: выпить по триста грамм, и заснуть невинным сном — прям как младенец.

Черт,… почему же так болит? Хорошо суки постарались, хорошо. Почему даже перед смертью человек должен мучатся? Эх завидую я вам, парни, умереть бы мне и не испытывать этой муки.

Я поднял затекшие глаза и с болью прошептал:

— Красивое небо. Хоть оно и последнее для меня, но все— таки красивое! Последний вздох, последняя капля крови и последний удар сердца. Жаль, что я не увижу улыбку моей матери. Она, наверное, там ставит свечи, и молится за мятежного сына. А хмурый отец все повторяет: — нечего, старая попусту свечи тратить да глупости говорить, вернется сын наш, должен вернуться!

Отец, как же ты любишь коммунизм и ненавидишь бога. Твоя страсть передалась твоему мятежному сыну.

Я умираю. Это конец. Я понимаю это, я ощущаю это, я чувствую холодную руку смерти на моем плече. Подумать только, жизнь обрывается так легко и мимолетно. Вот я рос всеми любимый в кругу семьи. Я любил, меня любили. Я учился, мечтал, хотел стать военным. А потом под старость лет вернуться в деревню, где я вырос и просто жить. Эх, как хочется просто жить. Не быть не героем, не важной персоной. А просто жить, но мне придется умереть. Ой, кажется снег начинается. Снежинки кружились в своем причудливом танце и белыми хлопьями ложились на небритое лицо солдата. На мое лицо.

— Эх, красивое небо…. — выдохнул я и медленно закрыл глаза. Какое же оно красивое, мое последнее небо.

—

И это рай? Неужели непроглядная тьма, которая обступила эту маленькую площадку, может быть небом рая? Тогда это ад? Но где же вечное пламя и ужасные пытки? Неужели это место можно назвать ужасным? Даже устрашающим нельзя.

Я находился на небольшой, квадратной площадке: красно-черные плиты расположившийся в шахматном порядке, посредине стол, а за ним темная фигура. Как бы я не всматривался — лица я не видел. Зато видел темный, буржуйский смокинг. Ха, прям капиталист или еврей. Куда я попал? Еще одна насмешка судьбы?

Я уже не чувствовал боли, но жизни также не ощущал. Страх исчез, нервозность тоже. Но улыбаться я не мог. Я остался один со своими сожалениями. А фигура не шелохнулась. Я лежал перед ней и не хотел вставать. Куда спешить у меня будет еще вечность. Парни, где вы? Я думал, увижу вас здесь.

— Нет, не увидишь, — раздался холодный голос фигуры. Спокойный и ужасающий одновременно. Он напоминал мне комиссара, который призывал меня. Смешно, наверное, смерть не меняет свое обличие. Оно одинаковое: что в мире живых, то и в мире мертвых.

— Где я?

— Ты умер, — ответила, не шелохнувшись, фигура.

— Спасибо, но это я уже понял. Где я? Где моя рота?

— Погибли, как и ты.

— Отвечай на вопросы!

— Я уже ответил.

— Хватит играть, — закричал я, — где, черт побери, я нахожусь?

— На это трудно ответить. Ты в той реальности, где нет ни конкретного бога, не дьявола. Ты там, куда не попадали другие. Твоя собственная реальность. Ту, которую ты заслужил и та, которая создалась под действиям твоих поступков.

— А почему она такая маленькая?

— Ответ в тебе, это же твой мир.

Бред. Про что говорит этот безумец? Моя реальность, этот маленький квадрат, который уходит во тьму? Глупости. Так не бывает. Как можно создать что-то вне своего сознания? Может это галлюцинация или я все— таки в аду, и сейчас выскочит дьявол и утащит мою душу на вечные пытки.

— Кто же ты такой?

— Я твоя вера. Я твоя жизненная цель и твой бог. Ты не верил ни во что, шел по пути слепца. Считал цели других выше своей и не смог открыть свою сущность. Осознать себя и увидеть собственного бога. Твоя вера увяла как нераспустившийся цветок. Ты так и не дошел до меня.

— Ха. Ты бог? — засмеялся я, указывая на него пальцем. — Бездарная подделка чего-то важного, ничтожное порождения моей жизни. Я ожидал всего под конец, но только не это. Как смеешь ты величать себя богом! Бог — это великое существо. Создатель всего. Не оспаривай его права осуждать меня! Если кто-то и должен покарать меня, заперев в этой дыре, то это уж точно не ты.

— Я отражения смысла твоего существования. Я твоя, цель и мечта. Темная и несформировавшееся будущее. Ты умер слишком быстро и не смог найти ответ. Точнее ты и не пытался. И в итоге получил все это, — и в доказательство, он обвел комнату руками, — правда, небольшая?

— А, ты все издеваешься? — Прорычал я, поднимаясь на ноги. Я ощущал легкий дискомфорт. И это не от того что я нахожусь в каком-то непонятном месте. Я воевал и видел более ужасные вещи, чем темная площадка и безликая фигура. И не от того что я был абсолютно голым. В битве стыд не нужен. Я потерял его в боях с немцами, как и мое чувство гордости и самолюбия, а еще и жалость, милосердия, и все в таком духе. Одним словом, утратил те чувства, которые мешали нажать на курок. Я ощущал дискомфорт от того, что не мог почувствовать своих движений. Ни боли от затекших мышц (ведь я как-никак пролежал на полу долгое время). Ни холода от плит под ногами, или тепла, уж не знаю какие они. Я вообще ничего не ощущал. И это меня беспокоило. Пожалуй, я бы не прочь вернуть боль от раны.

— Какое мерзкое место, — сказал я, подходя к столу. Я попытался разглядеть лицо, но оно было затянуто темной дымкой. Прям волшебство какое-то.

— Это не магия и не волшебство, — прочтя снова мои мысли, произнесла фигура, — я повторюсь: ты меня создал. Каждый твой поступок: плохой или злой, определял твой конец. Они формировали твой рай или ад. Каждое твое решение или бездействие изменяли этот мир. В отличие от жизни, ты сам творец своей смерти.

— Смерти говоришь, — прошептал я, — тогда кто создал жизнь, или ты хочешь сказать, что она может существовать и без нас. Кто-то должен следить за порядком в мире, таков закон.

— Таков закон жизни, но не смерти. Жизнь — спорная вещь. Ты не можешь знать про нее все. В отличие от смерти, она лишь миг твоего существования.

— Не вижу большой разницы. Что при жизни я страдал от своих ошибок, то и в смерти мне приходиться отвечать за грехи. Я думал, когда отправлюсь в загробную жизнь, все будет по-другому. И я смогу начать все заново. Но ты утверждаешь, что я должен провести вечность здесь, в непонятном мирке, с тобой. С чертовым фантомом. Не лги! За этим должен кто-то стоять. Тот, кто наделил нас этим даром. И я говорю про Бога. Где он?

— Ты же в него не верил, так зачем ищешь?

— Я не верил в доброго человека, который умер 2000 лет назад. Я не верил, что Бог помогает нам и карает за наши грехи. Я не верил в Бога, которого подарила нам церковь. Но я всегда знал, что есть высший разум, который все создал и всем руководит. И я ищу его. Я хочу разобраться в его грандиозном плане.

— А кто сказал, что твое сознание не есть Бог? Ты можешь мечтать и фантазировать. В отличие от животных ты можешь выражать свой мысли и чувства. Ты мог придумать все что угодно. Ты мог осознать все что угодно. Разве это не сила бога? Творить зло или добро, придумывать миры, рисовать картины или выражать звуки в красивых мелодиях. А, может, Бог это наука, которой многие из вас отдали себя. Ведь она многое может объяснить и осознать.

— Я с наукой не знаком, но точно могу сказать, что наука может объяснить лишь малую часть нашего мира. Ты ведь говоришь, что это место появилось под действием моих поступков. Но как рисования на бумаги или игра на пианино, поможет мне осознать себя? Или создать все это?

— Каждая мысль и каждое действие, продиктованное, этой мыслю, помогли создать твой мир. Понять это тебе может не суждено, но принять ты должен.

Я сплюнул от досады. Старая привычка. Как этот черт смеет говорить мне, что выхода нет. Я должен что-то изменить. Черт побери, обязан! Или кем я буду. Или зря я прошел через те мучения. Ради парней и семьи, ну и ради себя, я должен бороться. Я обязан изменить мою участь.

— Я помню небо, — тихо прошептал я, — мое последнее небо. Оно было необычно прекрасным. Это тоже вымысел? Все ради того чтобы солдат смог осознать себя и найти Бога. Глупо.

— Нет, не глупо. У тебя есть вечность на поиск пути, потрать ее с пользой.

— Отказываюсь. Я не сдамся, я должен найти ответ и понять кто такой Бог, — твердо произнес я, сжимая кулак, — если ты мое создание. Мой фальшивый Божок, то ты поможешь мне изменить все это. Поменять этот чертов мир, и осознать себя.

— Есть выход, — через какое-то время ответила фигура, — но этот путь проклят. Ты будешь страдать, как и другие глупцы решившийся на это.

— Ура, значит, были и другие, — обрадовался я.

— Да были. Такие же потерянные души, как и ты сам. Многие из них жалеют, что выбрали эту дорогу.

— Я не пожалею.

— Еще как пожалеешь, ты можешь умереть.

— Ха, я уже умер, поэтому меня не напугать смертью.

— Нет. Ты умрешь до конца, растворишься в вечности. Такая участь глупцов, которые не смогли найти ответ. И выбрали путь тяжелый и тернистый. Тебе снова будет дан шанс осознать себя, найти цель и бога. Ты будешь жить, но не вернешься в мир живых, а останешься здесь — в мире мертвых, — объяснила фигура. При этом, не пошевелившись. Призрачный истукан. Не думал, что назову кого-то так.

— Как это в мире мертвых?

— А так. Ты будешь путешествовать по другим мирам. Ты увидишь, куда заводит людей их алчность и жестокость. Как они строили свой миры и как они заплатили за свой ошибки. Но должен предупредить, назад дороги нет. Многие погибли уже, так и не дойдя до конца.

— Я дойду. Я пройду любой путь, пересеку любое препятствие. Я обязан понять, что такое жизнь. И найти бога. А еще тех парней, которые погибли со мной, — решительно ответил я. Выбор остаться здесь меня не сильно привлекал. Лучше пытаться что-то изменить, чем сидеть на месте. Хоть чего-то добьюсь.

— Это твой выбор, — фигура как будто вздохнула, — я верну тебе все твой чувства. Ты снова сможешь взаимодействовать с окружением. Но помни: мысли материальны — ты можешь поплатиться за свой идеалы и принципы. Если ты думаешь, что это будет легче, чем жить, ты ошибаешься.

— Я уже решил. Тебе меня не переубедить.

— Как хочешь, — меня резко ослепил мрак. Настолько непроглядный и холодный, что мне стало страшно. Да, я почувствовал страх и облегчения из-за этого, а потом боль. И в этом мраке я услышал пророческий голос: « Ты сам так решил”.