Глава 1

Я проснулась с явным чувством ненависти ко всем окружающим. Так как меня окружали лишь бабушка и Николь, да ещё иногда и доктор (как я подозревала — психиатр) — я ненавидела и его. Это чувство усиливалось многократно, когда кто-нибудь из этой троицы старался заговорить со мной, покормить, причесать или пристать с предложениями выйти на улицу "подышать".

В таком состоянии я находилась уже пять дней. После моего не очень чтобы красивого обморока на подушки, а в моём случае на твёрдый пол гостиной, я очнулась в доме бабушки. Не помню, как я сюда попала, зато отлично запечатлела в памяти своё пробуждение. Голова болит, глаза не разлепляются, левая рука вообще онемела. Я лежу в комнате, очень светлой, с белыми обоями в красный цветочек. На мне всё то же чёрное платье, рука обвита белым бинтом. Помню, как подошла к зеркалу (единственному украшению комнаты, не считая тумбочки и шкафа). В солнечном свете, проникающем сквозь окно я вижу на своей левой щеке огромный багрово — зелёный синяк. Он обрамляет всю левую сторону, да ещё и на левый глаз вносит изюминку в виде лопнувших капилляров. Я не хочу думать, что стало причиной моего обморока. Я не могу. И за это ненавижу себя даже больше, чем этого доктора — мистера Фирела. Он очень неприятный человек, и мне кажется странным, как такой приземлённый человек может быть хорошим психотерапевтом. Даже сам вид его должен был отпугивать всех желающих подлечить нервы. Старичок, ну по моим меркам — лет пятьдесят, в поношенном коричневом костюме в тёмную клетку, в очках с круглой оправой, и, о да, зализанными волосами пахучим гелем. С первого его вопроса, я поняла, что помощи мне от него ждать не придётся, как бы ещё самой ему не помогать — уж вид у него совсем ненормальный.

— Итак, милочка, как вы себя чувствуете?- Мистер Фирел то ли спросил, то ли промяукал свой. вопрос.

— А как я должна себя чувствовать по вашему? — Вопросом на вопрос ответила я. У меня умерла вся моя семья, козёл ты старый, а ты спрашиваешь, как дела? Всё внутри меня бесится и пытается вылезти наружу в виде нелестных слов. Держусь из последних сил. Вдруг меня сочтут опасной для общества или как там у них?

Прилизанный психо-врач даже не замечает моей вспышки, он продолжает разговор, явно верящий в свои способности налаживать контакты со своими пациентами:

— Я всегда говорю, что здоровый сон и солнечный день могут развеять любую скуку, — явно довольный собой, проговорил мистер Фирел.

Нет, ну это уже слишком. То есть, всё ЭТО в его понимании — скука? Смотрю на бабушку — она тоже поражена до глубины души. Она постоянно присутствовала при всех посещениях доктора. Прежде, чем я смогла взять себя в руки и прикусить язык, в сердцах бросаю ему:

— Да пошёл ты, старый маразматик! — Вскакиваю с дивана и бегу наверх, в комнату с ненавистными красными цветочками.

Звукоизоляции в доме никакой, поэтому хорошо слышу продолжающийся разговор между бабушкой и психодоктором. К моему удовольствию мистер Фирел поутратил своей уверенности, да и в голосе появились писклявые вхождения:

— Повышенная агрессивность, миссис Стрэйл, это тревожный звоночек. Думаю, что девочке просто необходимо клиническое лечение. Видите ли, пока Клэр находится в этом доме, ей очень тяжело свыкнуться с утратой. А если бы она находилась под постоянным наблюдением...

Мистер Фирел не успел донести свою мысль до бабушки, как она его перебила самым нелюбезным образом.

— Моя внучка не поедет ни в какое специализированное заведение. Она не больна. Девочка потеряла только что всю свою семью, а вы хотите, чтобы она тут колесом ходила по дому да вечеринки устраивала? — Всегда такая собранная, спокойная бабушка вышла из себя. Я слышу из своего укрытия, как её голос срывается, когда она втолковывает этому доктору такую простую истину.

— Нет, вы меня не так поняли, миссис Стрэйл. Я совсем… Вы не так… Я не хотел. — Мне становится даже немного жалко это чудаковатого старика — бабушке под горячую руку лучше не попадать. Она пленных не берёт. Вот и сейчас, вероятно, бабушка вскочила на ноги и, уперев руки в бока, смотрит строго на бедолагу.

— Я поняла вас отлично, мистер Фирел. А теперь покиньте мой дом. Думаю, в дальнейших ваших консультациях мы не нуждаемся.

До меня донесся скрип дивана — доктор встал, затем шаркающий звук — плетётся к выходу.

— Всего вам наилучшего! — Слышу рассерженный голос бабушки. Мистер Фирел сказал что-то на прощание, но так тихо, что я не разобрала.

Последовал громкий стук — закрылась дверь.

Тороплюсь в гостиную. Бабушка сидит на диване, закрыв глаза и массирует виски. За то время, что прошло со времени аварии бабушка постарела на несколько десятков лет. Мне становится очень жалко её. Утренняя ненависть ко всем обитателям этого дома, да и к самому дому прошла. Я тихонько подхожу к дивану и сажусь рядом с бабушкой. Она нежно гладит меня по голове, я утыкаюсь ей в плечо и не могу сдержать слёз. Рыдания, не такие, как показывают в голливудских фильмах, а настоящие сотрясают меня. Я вою, словно зверь. Бабушка тоже плачет вместе со мной. Слёзы льются, я некрасиво вытираю нос краем своей футболки, начинается икота. Из кухни со стаканом воды идёт Николь, она там просидела всё время пребывания в доме мистера Фирела. Видимо, не хотела смущать меня во время консультации с доктором, ну и может, не могла сдержаться от смеха при виде "Фрейда". Я с благодарностью принимаю стакан. Глаза Николь покраснели — она плакала. Её я тоже больше не могу ненавидеть.

Николь садится на свободное кресло, подлокотники и спинка которого украшают аккуратные бежевые салфеточки. Работа рук бабушки. Неожиданно для всех Николь издаёт смешок. Я вопросительно смотрю на неё, вижу, что она изо всех сил пытается сдержаться — всё тщётно. Через секунду она уже не сдерживается и смеётся во все горло. Я продолжаю вопросительно, даже с обидой, смотреть на неё. Бабушка с недовольством. В оправдание своему неуместному смеху Николь произносит, сама же себя перебивая постоянными взрывами смеха:

— Ой, а вы видели, — ха-ха-ха, — как он торопливо ретировался, — ха-ха-ха. Мне его, — ха-ха-ха, — так было жалко. А то, как вы, Барбара, — ха-ха-ха, — захлопнули перед его носом дверь… — Больше продолжать говорить она уже не может. Николь- вся красная от смеха, но всё ещё продолжает набирать обороты.

Всё это так заразительно, что к своему изумлению и стыду я тоже смеюсь. Сначала обхожусь несколькими хи-хи, но через минуту я уже не могу удержаться от гортанного смеха. К нам присоединяется и бабушка, и к нашему удивлению сквозь смех говорит:

— Тот ещё фрик.

Это уже слишком. Я в буквальном смысле катаюсь по полу, Николь колотит ладонями о подлокотники. Даже и не предполагала, что моя серьёзная, строгая, воспитанная бабушка знает такие слова. Смех такой целительный, освобождающий. Я не смеялась уже очень долго и радуюсь этому маленькому, краткосрочному островку покоя. Наконец, мы отсмеялись. На минуту в комнате повисла тишина.

— Мистер Фирел в одном был прав, — неожиданно произносит бабушка. Вот уж не думала, что она с ним согласится. Неужели бабушка передумала и решила отправить меня лечебницу? Я со страхом смотрю на Барбару. Она продолжает говорить: — Тебе нужно развеяться, уехать из нашего городка. Тут тебе не дадут покоя эти зеваки.

Я поёжилась, вспоминая, как на меня смотрели прохожие, когда я тря дня назад вышла из дома. Поддавшись уговорам "подышать". Было бы смешно, если бы не было так противно. Как и любая девушка, ещё совсем недавно я мечтала стать знаменитостью. Покорить какой-либо олимп, без разницы какой. В один день я представляла себя известной актрисой, сразившей всех наповал своей игрой. Поддавшись наставлениям своих родителей, я воображала себя известным адвокатом, который вытаскивал из больших передряг своих клиентов. Конечно же невиновных. Итак, к восемнадцати годам, я таки определилась, что стать востребованным адвокатом проще, чем известной актрисой, не переступая через свои принципы, привитые мне с раннего детства консервативными родителями. И вот, три дня назад я ощутила на себе свалившуюся славу. Все в нашем небольшом городке знали трагедию, случившуюся с моей семьёй на прошлой неделе. Тут и там на узких улочках тормозили зеваки, рассматривали мой красивый синяк. Вот так. Ославилась на века. Я не сомневалась, что и через 30 лет все жители нашего провинциального городка будут помнить об аварии. Здесь очень редко происходило что-то ужасное. Обычно всё имело естественный характер. Кладбище пополнялось стариками и неизлечимо больными. Наш же вклад туда носил несвойственный этому месту характер. Скоро эта история обрастёт легендами, и станет "страшилкой", рассказанной родителями своим отпрыскам правила поведения на дороге.

К слову, прогулка получилась недолгой, угнетающей. В какой-то момент я поймала себя на мысли, что надо бы навестить своих, но передумала. Нет, я ещё не готова. Не могу.

Николь взяла инициативу в свои руки. Я слышала их с бабушкой разговор о том, как было бы хорошо мне уехать отсюда. Николь предложила Барбаре увезти меня на лето погостить с её родителями в загородном доме. Семейство Саммерс могло себе позволить приютить такую бедолагу, как я. Финансового кризиса моё пребывание на их плечах не вызовет — это достаточно зажиточная семья. Как любит повторять Мистер Саммерс: "Лучшее вложение средств -недвижимость". Их семье принадлежит большой дом в нашем городке, две квартиры в районе колледжа, в одной из которых мы с Николь проживали первый год обучения, и большой загородный дом. Этим приобретением мистер Саммерс очень гордится — дом получилось урвать за рекордно ничтожную сумму. Бывший хозяин этого особняка задолжал большую ссуду банку. Дом был конфискован и, в конечном итоге, выставлен на торги. Тут то уж отец Николь не растерялся. Все документы на дом вскоре были оформлены, банк обогатился на шестинулёвую сумму.

Я уже видела особняк Саммерсов. Два года назад, сразу после оформления сделки, Николь пригласила меня на экскурсию. Окунуться, так сказать, в старину. Особняк был огромный. Старинная постройка имела форму буквы П. Фасад особняка украшали четыре массивные белые колонны.