Властелин двух миров. Книга 1

Фантастика. Альтернатива. Параллельные миры.

Этот роман — своеобразный утопический план перестройки общества.

Для чего природа, судьба или Бог могут создать портал, соединяющий будущее и прошлое? Ради кого они готовы изменить естественный ход событий, потратив энергию Вселенной? И каковы будут последствия вмешательства сил, неподвластных людям, в историю человечества?

Ответы на эти и другие вопросы дано узнать вам и героям книги «Властелин двух миров»…

Все персонажи — плод фантазии автора.

Любые совпадения случайны.

Часть 1

Временная петля

Пролог

В уютной комнате, освещённой мягким светом настольной лампы, сидел мужчина, на первый взгляд казавшийся молодым, настолько подтянутым он выглядел. Но, присмотревшись внимательнее, сторонний наблюдатель заметил бы, что коротко стриженые волосы незнакомца совершенно седы, лицо изборождено морщинами, а кожа худых, потерявших упругость рук испещрена старческими пигментными пятнами. Выправка же его была, несомненно, военной, сохранившейся, несмотря на возраст. Склонившись над столом, он писал на внешне обычном листе, но синхронное отображение печатного текста на компьютерном дисплее заставляло сомневаться, что ровные строчки ложатся на обыкновенную бумагу.

Откинув ручку, человек вздохнул, потёр уставшие глаза и, внимательно прочитав последнюю страницу, нажал кнопку на моноблоке. В комнате загудело, это включился принтер, распечатывающий творение неизвестного. Лоток наполнялся, а писатель, выпрямившись, неотрывно следил за работой машины.

Дверь открылась, и в помещение вошла женщина. В неясном свете она тоже смотрелась молодо, это впечатление усиливалось и удивительной хрупкостью фигуры при некоторой полноте. Глядя на неё, непосвящённый никогда не догадался бы, что неизвестной уже за пятьдесят. Подойдя, она поцеловала застывшего мужчину, а тот вздрогнул, возвращаясь из страны мечтаний в действительность, и ответил на объятие.

— Привет, — сказала гостья. — Я вижу, твой труд, наконец, закончен? Надеюсь, ты поделишься со мной тайной, которую собираешься поведать миру?

— Да, — отозвался он, — теперь можно. Это, милая, мемуары в художественной форме. В них я описал события, происходившие со мной и друзьями с того момента, когда мы попали в свободное общество.

— А меня ты упомянул? — лукаво улыбаясь, поинтересовалась женщина.

— Конечно! Ты одна из главных героинь. И, как всегда, станешь первой читательницей. Готова потратить на эту огромную кипу бумаги несколько часов?

— С радостью. Я начну прямо сейчас.

Снова обняв писателя и забрав толстую пачку листов, незнакомка вышла. Сцепив пальцы на затылке, мужчина откинулся на спинку стула и, закрыв глаза, погрузился в раздумья.

А жена в соседней комнате, комкая в руке платок, которым время от времени отирала наполняющиеся слезами глаза, вчитывалась в строки, будившие воспоминания.

Глава 1

Утро в доме Прокудиных началось со скандала. Как всегда глава семьи опаздывал на работу, а раздражённая ежедневно повторяющейся сценой скоропалительных сборов жена не могла удержаться от язвительных замечаний в адрес копуши-мужа.

Виктор — привлекательный тридцатисемилетний мужчина матерился сквозь зубы, кое-как запихивая в портфель свой новый проект. Ирина Прокудина — когда-то яркая, а теперь махнувшая на себя рукой женщина презрительно следила за его действиями.

— Во сколько вернёшься? — крикнула она вслед супругу.

— Вообще не вернусь, — рыкнул тот, — осточертело это семейное убожество!

Прокудин со злостью рванул щеколду, но, так и не открыв дверь, застыл на пороге. Повернувшись к Ирине, глаза которой наполнились слезами, он шагнул к ней.

— Прости, ласточка, — неожиданно мягко сказал Виктор, — я вспылил. Не слушай меня.

Жена, встав на цыпочки, обняла мужа, а тот, легко чмокнув её в нос, ласково провёл рукой по щеке и выскочил на лестничную площадку. Ирина же, теряя растоптанные тапки, прошлёпала в комнату и остановилась перед зеркалом, засиженным мухами.

— Ну, что я за дура, — рассуждала она, разглядывая своё отражение, — зачем постоянно его задеваю? Ведь такого, как мой Витя, готового день за днём терпеть опустившуюся, бесплодную уродину-жену днём с огнём не сыщешь. Ценить должна, так, нет, словно кто-то за язык тянет.

Осмотрев себя, Ирина вздохнула.

— Надо бы в парикмахерскую сходить, — подумала она, — маникюр сделать и, вообще, привести себя в порядок. Но почему-то не хочется.

Ничего не хотелось уже давно. Надоевшая работа, Ирина была бухгалтером и обслуживала несколько фирм сразу, отсутствие ярких событий в жизни, смерть родителей и горькое разочарование бездетности довели её до депрессии. И, если бы не Виктор, она просто легла бы, вытянув ноги, и оставалась в таком положении, пока не умерла бы от голода.

Ирина сейчас не слишком привлекала мужа физически и понимала это. Чистоплотная женщина не могла оттолкнуть от себя запахом грязного тела, но дырявое бельё, обломанные ногти, рано залегшие морщинки и потухшие глаза не относились к числу прелестей, притягивающих мужчин. И всё же, несмотря ни на что, Виктор любил жену, она это чувствовала, и тревожился за неё. Однако насыщенный рабочий график не позволял мужу уделять ей столько времени, сколько ему хотелось.

Оторвавшись от зеркала, Ирина окинула взглядом их семейное гнёздышко. Стандартная двухкомнатная квартира, стараниями мужа тянущая на евроуровень, надоела женщине не меньше, чем собственное отражение в мутном стекле. Вздохнув, она отправилась на заваленную немытой посудой кухню, чтобы сварить кофе и немного взбодриться.

Когда Ирина подошла к газовой плите, раздался треск, и нога её по колено провалилась под половицу сквозь лопнувший линолеум. От неожиданности и резкой боли она вскрикнула и зарыдала в голос, пытаясь извлечь зажатую конечность. Но тщетно, та, казалось, застряла намертво.

Нащупав в кармане халата сотовый телефон, Ирина набрала номер мужа. Виктор взволновался и обещал немедленно прибыть. К счастью, его дизайнерское бюро находилось неподалёку, и через двадцать минут в замке завертелся ключ. И тут Ирина сообразила, что заперла дверь на задвижку. Она хотела крикнуть, что в комнате открыто окно, но вместо этого снова громко заплакала.

Произошедшее позже она помнила смутно. Виктор каким-то образом, наверное, через ту самую распахнутую фрамугу, пробрался внутрь, долго ломал пол вокруг распухшей ноги жены, а потом, с трудом подняв её, осторожно понёс к кровати. Сквозь пелену слёз Ирина увидела обеспокоенный взгляд мужа и почувствовала, как тот кладёт на повреждённое место что-то холодное. Боль пошла на убыль, веки Ирины сомкнулись, и она погрузилась в сон под монотонный разговор мужчины с начальством.

Проснулась она от тихого голоса Виктора, доносящегося из коридора. Женщина напрягла слух.

— Ты понимаешь, что она моя жена? Конечно, ты мне нравишься, мне хорошо с тобой, но я не могу оставить её в таком состоянии. Какая разница, сплю я с ней или нет? Оля, я предупреждал тебя, что Иру не брошу, особенно в депрессии. Ну, если ты хотела это услышать, я люблю её и буду любить. Не твоё дело, как она выглядит, не надо оскорблений, это не метод! Я вешаю трубку.

Игла отчаяния кольнула сердце Ирины. Да, муж любит её, но не как женщину, а как друга или, что вернее, беспомощное существо, повисшее на его плечах, которое он из жалости не может стряхнуть.

Горькие размышления прервал Виктор, заметивший, что жена уже не спит. Та проглотила готовый вырваться упрёк и, опершись о подушки, села в постели, твёрдо решив не подавать и вида, что подслушанный разговор её задел.

— Как нога? — спросил он.

Ирина осторожно ею пошевелила.

— Кажется, в порядке, — неуверенно ответила она. — Похоже, я отделалась синяками и ссадинами.

Сев на краешек кровати, Виктор взял женщину за руку.

— Я заглянул в пробитую тобой дыру и, представляешь, обнаружил подвал, располагающийся подо всей нашей квартирой, — бодро сообщил он. — Помнишь, пару дней назад ты удивлялась, почему так прогибаются полы. Оказывается, мы ходили над пустотой.

Ирина оживилась.

— Подпол размером с квартиру…. Так это же второе жильё.

— Нам вполне хватает и двух комнат, — улыбнулся муж, — но как подсобное помещение, где можно хранить хлам, который жалко выбросить, он пригодится.

Виктор засмеялся.

— Не придётся кидать в мусорное ведро недоработанные проекты. Знаешь, я отпросился с работы и на завтра. Может, исследуем наше приобретение?

Провести день вдвоём, вместе заняться делом! От этой мысли глаза Ирины загорелись, а щёки порозовели.

— С удовольствием! — радостно выпалила она.

Виктор залюбовался похорошевшим лицом жены.

— Наша жизнь слишком бедна событиями, а Ирочке нужно новое и интересное, — расстроено подумал он. — Даже какой-то грязный подпол вдохновляет её. А я настолько завяз в проектах для нуворишей[1], что не могу обеспечить ей ни развлечений, ни полноценного отпуска.

— Значит, решено, — вслух весело произнёс мужчина, — выспимся и за работу!

— Да я отоспалась за день, — улыбнулась Ирина. — Пойду-ка лучше вымою посуду и приготовлю что-нибудь на завтра.

— Я уже всё сделал, — сказал Виктор, притягивая её к себе.

Женщина почувствовала требовательное прикосновение рук мужа к груди, и, затрепетав всем телом, приникла к нему.

Ночь пролетела быстро, наступило утро. Супруги завтракали в чистой, прибранной кухне, и взгляды обоих то и дело останавливались на проломе у плиты. Они находились в предвкушении приключения, если таковым можно было назвать приведение в порядок запущенного подвала.

После еды Ирина вымыла посуду и отправилась переодеваться. Перерыв кучу одежды, Прокудины натянули на себя выцветшие затрапезы[2] и по очереди, освещая путь фонариками, нырнули в отверстие. Взвизгнув, женщина отпрыгнула от погладившей её по лицу паутины, наступила Виктору на ногу, тот преувеличенно отчаянно взвыл, и оба расхохотались. Когда в ответ аукнуло, они замерли.

— Откуда здесь эхо? — недоумевающе спросил мужчина. — По всем законам его просто не должно быть.

— А вдруг тут никакие законы не действуют? — зловеще прошипела Ирина. — Может, это другое измерение…

Виктор снова рассмеялся, и опять что-то поддержало его веселье. Наконец, мужчина замолчал, но дальние отголоски смеха или крика по-прежнему звучали в темноте подпола. Задрожав, женщина прижалась к мужу, а тот обнял её, успокаивая:

— Это, наверное, голоса с улицы просачиваются, — уговаривал он, — не бойся, ласточка.

Та кивнула, но, едва супруги двинулись с места, звуки возобновились, и, казалось, стали ещё громче. Вдруг оглушительный вопль прозвучал впереди, прямо на их пути. Он оказался настолько страшен и нежданен, что вздрогнул даже Виктор. Посмотрев друг на друга, люди, не сговариваясь, кинулись к ведущей на кухню дыре. И пришли в ужас, разглядев при неярком свете, что её нет.

— Аа, — застонала Ирина, вцепляясь в мужа мёртвой хваткой, — что это? Почему проход закрылся?

— Не знаю, — нервно отозвался тот. — Может, мы ошиблись местом?

— Нет. Вот паутина, что задела меня…

— Да она тут повсюду. Идём.

Они пошли обратно, светя в потолок. Лаза, ведущего к нормальной жизни, не было нигде. И тут снова раздался мучительный крик, ввергнувший Ирину и Виктора в панику. Оба прижались спинами к кирпичной стенке подвала, приготовившись использовать фонари, как оружие. Но там, куда дотягивались слабые лучики, не наблюдалось никакого движения, ужасный вопль не повторялся, и постепенно дрожь, сотрясающая женщину и мужчину, унялась, и они вновь могли мыслить здраво.

Посовещавшись, супруги двинулись в направлении, противоположном тому, откуда донёсся звук. Стена казалась бесконечной, но вскоре зоркие глаза Виктора высмотрели в ней широкую щель. Подкравшись к пролому, он скользнул в темноту, а потом, выглянув, поманил жену. Последовав за мужем, та увидела, что стоит на верхней площадке лестницы, уходящей, как представлялось, в бесконечность.

— Может быть, это выход? — нерешительно произнёс Виктор.

— И куда? — поинтересовалась Ирина. — К шахтёрам? Или к зомби?

Мужчина фыркнул.

— Я не верю в мистику. Рискнем?

Женщина энергично кивнула.

Путь длился вечность. Наконец, Виктор, остановился.

— Мы уже не меньше чем на пятьдесят этажей ниже уровня земли, а ступеням конца-края не видно, — сказал он. — Так мы до ядра доберёмся. Стоит ли идти дальше?

— Ты предлагаешь вернуться, чтобы вновь оказаться замурованными в подвале?! — возмутилась Ирина. — Подъём тяжелее, чем спуск, выхода наверху нет, мало того, там нас поджидает нечто, кричащее, как марал в период гона. Может, все-таки пойдем до конца?

Виктор с изумлением смотрел на неё. Его депрессивная толстушка Ира исчезла. Перед ним стояла слегка дрожащая, но решительная незнакомка, жаждущая приключений. И мужчине неожиданно захотелось, чтобы последнее слово осталось за ним.

— Идём! — сказал Виктор, подавая пример.

Они спустились не менее чем на сто этажей, когда лестница кончилась. Супруги очутились в большой прохладной пещере, где капало со стен, и, тревожно оглядываясь, пересекли её. Погасив фонари, ставшие ненужными, поскольку слабый свет, напоминающий отблески костра, здесь пробивался отовсюду, Прокудины, неслышно ступая, двинулись к расщелине, похожей на дверь. Заглянув в неё, оба охнули и, не веря глазам, застыли на месте.

Муж и жена Пинкдроу встретили рассвет на кухне. Хозяева двухкомнатной квартиры, планировка которой один в один повторяла прокудинскую, освободили её от лишней мебели, и только в большой комнате висели два удобных гамака. А кухонная меблировка состояла из большого стола, нескольких табуретов и странного вида плиты.

— Почему нам не спалось? — ворчал Ортвик, поглощая омлет. — Теперь с нас снимут по пяти лаблов (баллов) за пренебрежение ночным отдыхом.

— Думаешь, это уже зафиксировали? — спросила Аирин, помешивая чай сахарной ложечкой, постепенно растворяющейся в кипятке.

— Конечно. Сама знаешь, счётчики у них повсюду. Придётся взять дополнительный выходной, чтобы сходить в кино или в аквапарк.

— Ты прав, — задумчиво произнесла женщина. — Я присоединюсь, и мы заработаем каждый по тридцати лаблов в возмещение и сверх потерянных.

— Умница!

Ортвик поцеловал руку жены.

— Вот что значит счетовод, сразу всё высчитала.

— Бухгалтер, — поправила она.

И поинтересовалась:

— А когда у тебя начинается отпуск?

— Да хоть с сегодняшнего дня. Но зачем он нужен, если мы никуда не можем поехать.

— Сколько нам надо получить ещё?

— Около трёхсот.

— Что ж, — поправляя вычурную причёску, сказала Аирин, — самый быстрый способ — прогулка на природу, желательно на велосипедах. Только их использование даст нам не менее ста на двоих.

— Прекрасно! Итак, завтра я беру выходной, мы идём на ближайшую базу, заказываем двухколёсные…

— Трёх…

— Но за двухколёсный начисляют больше.

— Я не умею на нём ездить, ты помнишь?

— Ладно, трёхколёсные велосипеды, забираем дорожный паёк и куда-нибудь…

— Поближе…

— Но почему? Рядом с нашим домом нет ни леса, ни луга.

— В парке неподалёку есть прекрасные места. Если мы устанем, добираясь до точки назначения, с нас снимут больше лаблов, чем сегодня.

— И снова умница! Договорились. А сейчас я убежал.

Ортвик чмокнул Аирин в нос, и дверь за ним захлопнулась.

Постояв немного, женщина собрала грязную посуду, изготовленную из жёсткого и упругого материала, упаковки из-под еды и положила в большой агрегат в углу кухни, где всё благополучно растворилось и автоматически слилось в канализационную систему. Аирин же, взяв планшет, отправилась в комнату и, качаясь в гамаке, принялась просматривать отчёты.

Придя в себя, Ирина и Виктор переглянулись.

— Ерунда какая-то, — после долгой паузы произнёс мужчина, — но, кажется, мы снова дома. Вот злосчастная дыра, вот та самая паутина. Странно. Идём, посмотрим, что там.

Подтянувшись на руках, Виктор выбрался на пол кухни и помог жене. Оглядевшись, он присвистнул.

— Ир, похоже, нас ограбили, всё вынесли.

Та растерянным взглядом окинула помещение, и её внимание привлекло сооружение в углу, напоминающее большую вытянутую кастрюлю. Подойдя, она заглянула внутрь. Белая опалесцирующая[3]жидкость наполняла сосуд почти до краёв. Ирина опустила в него ладонь и зачерпнула немного упругой перламутровой субстанции. Та обволокла ее кисть, как резиновая перчатка, но, едва лишь пальцы снова коснулись светящейся поверхности, стекла с них, соединившись с основной массой.

Женщина замерла, рассматривая руку, а потом показала её Виктору, с любопытством склонившемуся над ёмкостью.

— Я надела сегодня кольцо с кошачьей мордочкой, — сказала она, — помнишь, оно тебя всегда забавляло? Так вот, это вещество либо растворило его, либо сняло с пальца.

— Похоже, мы имеем дело с жидким вором, — нервно хихикнул муж. — Уж не он ли высосал из квартиры всю нашу мебель?

— Пойдем, осмотрим остальное.

Ирина шагнула вперёд.

— Подожди, я первый.

Толкнув спутницу себе за спину, Виктор, тихо ступая, пошёл к двери. Миновав коридор, он осторожно заглянул в большую комнату и застыл, издав горлом нечленораздельный звук.

Мужчина решил, что он сходит с ума. В одном из подвешенных к потолку гамаков спала женщина, которая походила бы на Ирину, словно близнец, если бы та настолько не запустила себя. Прокудин почувствовал, как пальцы жены до боли сжали его плечи и обернулся, чтобы удостовериться, что это именно она.

— Кто вы такие? Что вам нужно в моём доме? — прозвучал сзади голос, заставивший обоих подпрыгнуть от неожиданности.

[1] Нувориш — новый богач. Быстро разбогатевший человек из низкого сословия.

[2] Затрапез (разг.) — повседневная, будничная одежда.

[3] Опалесцирующая жидкость — жидкость, в которой при просвечивании появляется оттенок перламутра.

Глава 2

Повернувшись на звук, Виктор застонал, осознав, что смотрит на точную копию самого себя, только свежего и отдохнувшего.

— Наверное, недавно из отпуска, — мелькнула глупая мысль.

Двойник, с недоумением и ужасом таращившийся на Прокудина, коротко вскрикнув, попытался того ударить. Сработал рефлекс, сохранившийся со времён службы в армии, Виктор увернулся, и кулак просвистел над головой. Схватив промазавшую руку, мужчина завернул её за спину владельца.

— Кто вы? — заныл тот, пытаясь вырваться.

Физическая подготовка его явно оставляла желать лучшего.

— Мы здесь живём, — ответила озадаченная Ирина.

Псевдоблизнец Виктора уставился на женщину.

— Аири, что ты с собой сделала? Как за несколько часов ты ухитрилась так поправиться?

Та ошеломлённо взглянула на него.

— Я не Аири, — только и смогла произнести она.

И, опомнившись, продолжила:

— Моё имя Ирина. Вы-то кто?

— Я тут живу, — продолжая выкручиваться из рук Виктора, прохрипел неизвестный. — Меня зовут Ортвик Пинкдроу, и эта квартира абонирована на меня. Откуда вы здесь взялись и кто вы, чёрт возьми?

Держа свою копию железной хваткой, Виктор процедил сквозь зубы:

— Я Виктор Прокудин, а это моя жена, мы пришли…

Он не договорил, потому что рядом раздался такой визг, что у присутствующих чуть не лопнули барабанные перепонки. Отпустив Ортвика, Виктор зажал уши, сползая на пол, и противник последовал его примеру. Не дрогнула лишь Ирина. Бестрепетно стоя под лавиной звука, она выдернула из кармана невесть как там оказавшийся платок и, кинувшись на собственного клона, заткнула тому рот. Стало тихо. Пришедшие в себя мужчины поднялись, зло глядя друг на друга.

— Так откуда же вы тут взялись? — дрожащим голосом повторил вопрос Ортвик.

— Вчера Ирина провалилась под пол кухни, пробив дыру. Мы обследовали подвал и… кое-что слышали, а потом пришли сюда, как мы считали, домой…

Пинкдроу задумался.

— Что-то здесь не так, — сказал он. — Я точно знаю, что это моё жильё, и пролом в полу дело моих рук, а не ноги Аирин. Ясно, что именно вы оказались не там, где нужно.

И, обратившись к жене, попросил:

— Солнышко, организуй нам чай, в этом надо разобраться.

Вскоре люди вместе сидели на кухне, пытаясь понять, что же произошло.

— Вы ведь спустились под землю чуть ли не на сотню этажей, — возбуждённо говорил хозяин. — Так как же после этого могли снова попасть наверх?

— Эта мысль и мне не даёт покоя, — признался Виктор, подумав, что умение быстро шевелить мозгами явно не входит в список достоинств Пинкдроу.

— А почему мы так похожи? — спросила Аирин.

— У меня есть соображения по этому поводу, — отозвалась Ирина. — Раньше в моде была тема антиподов, так вот, думаю, мы антиподы друг друга, а ваша Земля — антипод нашей.

— Но зачем, — недоумевал Ортвик, — и кому понадобилось создавать такую ситуацию, чтобы вы попали в иную реальность? И кто, любопытно, кричал в этом подвале?

Виктор и Ирина дружно пожали плечами.

— Хотелось бы нам знать, — промолвила женщина.

— Возможно, грешники, — предположил Виктор. — В нашем мире ходили слухи, что в глубокой скважине на Кольском полуострове учёные записали услышанные из-под земли вопли и стоны, а людская молва утверждает, что они доносились из ада.

— Вот уж никогда не поверю, — фыркнул Ортвик.

— В этом есть резон, — задумчиво сказала его жена.

Наступило молчание, нарушенное Аирин.

— Что странно, — сказала она, — мы двойники, но имена у нас разные…

— У вас есть детская пластиковая азбука? — прервала её Ирина.

Супруги Пинкдроу переглянулись.

— В первую очередь, у нас нет детей…

— Как и у нас. Ну, хорошо, дайте хотя бы лист бумаги и карандаш.

Ирине принесли планшет со стилусом, и она принялась писать, не обращая внимания на растерянные взгляды остальных. Распрямившись, женщина показала электронный лист ожидающим результата людям. Те увидели всего два слова: Прокудин и Пинкдроу. Каждую букву Ирина подчёркнула одной, двумя, тремя и так далее линиями. Количество знаков совпадало, наименования литер[1]тоже.

— Вот, — пояснила женщина, — ваша фамилия — анаграмма[2] нашей, наша — вашей. С именами та же история.

— Таак, — протянул Ортвик, откидываясь на отсутствующую спинку табурета.

— Таак, — с сосредоточенным видом поднимаясь с пола, повторил он. — То, что мы антиподы — понятно. Но мы находимся в своём мире, а вы нет. Наверное, вам лучше вернуться обратно?

— Орти, — вмешалась Аирин, с жалостью поглядев на мужа, — пойми, проход в их реальность закрылся. Они просто умрут в подвале. Не можем же мы прогнать людей при таких обстоятельствах?

— Прогнать не можем, — подумав, согласился он. — Но можем взять нужные инструменты, вооружиться огнерезом, подняться с ними и прорубить этот дурацкий портал. Согласна?

Не найдя возражений, жена молча наклонила голову. Но тотчас заговорила снова:

— Только не сегодня. Посмотри, уже темнеет. Не начинать же новое дело, на ночь глядя.

Ортвик наморщил лоб.

— Что ж, свяжись с базой, пусть вышлют гамаки и бельё. И закажи что-нибудь вкусное, на работе я не наелся.

Антиподы с изумлением наблюдали, как Аирин, нажав кнопку, разговаривает со стеной, как рядом открывается небольшая дверца, и женщина достаёт упакованные в красивый шелковистый материал гамаки, постельные принадлежности и ещё какие-то вещи, которые им не удалось рассмотреть.

Но наибольшее удивление вызвало у них следующее действие хозяйки: подойдя к длинной кастрюле в углу кухни, она опустила в неё разорванную упаковку и грязную посуду, оставшуюся после чаепития. На глазах ошеломлённых наблюдателей и то, и другое моментально растаяло, светящаяся субстанция исчезла в открывшемся на дне отверстии, а из стенок забили струйки такой же жидкости, быстро заполнившей сосуд.

— Что… что это? — пробормотал Виктор.

Женщина с удивлённым видом повернулась к нему.

— Утилизатор, — ответила она. — Разве вы ими не пользуетесь?

Прокудин помотал головой.

— У нас всё иначе. Похоже, здесь продвинулись в развитии гораздо дальше.

— Дикари, — осклабившись, пошутил Ортвик.

Аирин, заметив, что гостям неприятно это слышать, кинула на мужа выразительный взгляд, от которого тот смешался, закашлялся и два раза обошёл вокруг стола, прежде чем сесть. Она же, сделав новый заказ, извлекла из интерактивного[3] тайника четыре порции съестного, четыре тарелки, столько же вилок и, положив приборы на стол, понесла еду к плите.

Освободив пищу от упаковки, и, бросив последнюю в утилизатор, женщина открыла «духовку», оказавшуюся зеркальной камерой и, притворив дверку, нажала несколько кнопок на панели. Через минуту звякнуло, и по кухне поплыл восхитительный запах курицы с жареной картошкой.

Ели молча и за обе щёки. Ничего более вкусного супругам Прокудиным пробовать не приходилось. Хозяйка же краем глаза с улыбкой наблюдала, как гости утоляют аппетит. Остатки ужина смыли в канализацию, и Виктор, распираемый любопытством, спросил:

— Аирин, а почему эта жидкость не повредила Ире, когда она опустила туда руку?

— Утилизатор устроен так, — пояснила женщина, — чтобы не уничтожать живую органику. Вдруг туда свалится кошка или в нём случайно окажутся пальцы ребёнка. Всё продумано.

— Потрясающе!

Ирина зааплодировала.

— Как же здесь удалось достичь таких высот?

— Мы работаем, — гордо изрёк Ортвик, — и каждый делает то, в чём он, действительно, разбирается, что ему интересно. Никто в этом мире не занимает чужую нишу.

— Да, но мы ведь тоже работаем, — удивилась Ирина. — Правда, не все на своих местах, но большинство добросовестно.

— Э, нет, — возразил хозяин, — недостаточно трудиться в поте лица, надо, чтобы деятельность увлекала. Иначе ты создашь ровно столько, сколько тебе задано, не более. Это не прогресс. Кто вы по профессии?

— Я дизайнер, — сообщил Прокудин, — оформляю квартиры. А Ира — бухгалтер.

— Хмм, — задумчиво протянул Ортвик, — у нас так сильно влечение к простоте жизни, что ваша, точнее, наша специальность почти не востребована. Я тоже занимаюсь этим, но в масштабе города, а не домов. Вот…

Внезапно он осёкся, и на лице его мелькнула растерянность.

— Погодите-ка, получается, что мы даже трудимся в одной сфере?

Ответом Пинкдроу стали три ошеломлённых взгляда. А тот, ошалело помотав головой, продолжил:

— Вам, Виктор, нравится ваша работа?

Тот задумался.

— Когда-то она была мне по душе. Я строил грандиозные планы, которые мне так и не удалось осуществить. Пожалуй, нет, сейчас это лишь способ заработать на жизнь.

— А я, вообще, не понимаю, что меня толкнуло к цифрам, — вмешалась в разговор Ирина. — Имей я возможность, давно распрощалась бы с бухгалтерией.

— Вот видите, — воскликнула Аирин, — разве вы можете создать что-то выдающееся, если работа вас не вдохновляет!

— Но ведь многие так живут, — сказал Виктор.

— У вас, — поправил Пинкдроу. — У нас всё иначе. Если то, что ты делаешь, тебя не удовлетворяет, ты начинаешь заниматься чем-то другим.

— Это очень хорошо, но ведь работодатели не каждого готовы взять на место, которое тому подходит.

— Кто? — дружно спросили хозяева.

Виктор растерялся.

— Работодатели, — неуверенно прошептал он.

— Но у нас нет никаких работодателей, — удивился Ортвик. — Мы просто связываемся с агентством учёта, сообщаем, что хотим поменять специальность, нас обучают и… всё.

Поражённые Прокудины сидели, открыв рты.

— Коммунизм, — пробормотал Виктор.

— Нет, — отозвалась Аирин, — всего лишь свободное общество, свободное во всём.

И продолжила:

— Послушайте, уже поздно, давайте ложиться спать. Завтра по дороге мы расскажем друг другу о наших мирах. Вот бельё, располагайтесь и чувствуйте себя, как дома.

Растерянные гости, в один голос произнеся слова благодарности, пошли устраиваться. Виктор принялся закидывать постельные принадлежности в гамаки, повешенные в маленькой комнате, а Ирина отправилась в ванную.

Вода текла только на кухне, а здесь из крана лилась та же самая жидкость, что наполняла утилизатор. С опаской потрогав её ногой, женщина осторожно забралась в непривычной формы ванну.

Через несколько минут она почувствовала себя отмытой до дыр. Чудесная тёплая субстанция, глубоко проникая в поры, растворяла и вытягивала жир и грязь, поэтому в мыле и шампунях не было никакой необходимости. А вскоре, в дополнение ко всем приятностям «водных» процедур, бесшумно заработал автоматический массажёр, нежно растирающий каждую клеточку тела.

Выбравшись на пол, Ирина расчесала волосы, надела свежее бельё и, сбросив в упругую жидкость мгновенно растворившееся старое, вытащила пробку, слив посеревшее содержимое. Посмотрев в зеркало, женщина не узнала себя. Лицо посвежело, и, казалось, даже лишних килограммов стало меньше.

— Поразительно! — восторженно шепнула она.

Накинув халат, найденный в упаковке с бельём, Ирина отперла дверь и позвала мужа. Наскоро объяснив, что надо делать, она устроилась в гамаке и мгновенно провалилась в сон. Виктор же, освежившись, наоборот, долго не мог уснуть, взбудораженный событиями дня.

Из соседней комнаты послышался шёпот, и мужчина напряг слух.

— Аири, — говорил Ортвик, — надо поскорее избавляться от незваных гостей. Мы рискуем спустить на них все наши лаблы.

— Почему?

В голосе женщины звучало удивление.

— Ведь нас не утомляет их присутствие.

— Да, но ты вспомни, что у каждого есть лимит как на еду, так и на вещи. Если мы его превысим, то рискуем остаться голыми и голодными или истратить заложенное на отдых.

— Ты забываешь про гостевую категорию.

— Она рассчитана только на зарегистрированных. Когда мы угощаем знакомых, мы вводим их номер…

— Неправда!

Голос Аирин взлетел.

— Я никогда не спрашиваю у людей, как они пронумерованы.

— Что?!

Наступило молчание, Ортвик переваривал информацию.

— Какая ты щедрая, — ядовито сказал он после длительной паузы, — за счёт семьи…

— Ничего, — спокойно парировала жена, — поешь поменьше. Если бы не массажёр в ванне, ты давно уже набрал бы, по крайней мере, килограммов десять лишних.

Мужчина начал задыхаться от злости.

— Ты… ты… а в кого бы превратилась ты? Живой пример твоя антиподиха — неповоротливая корова!

Виктор вздрогнул. Только что этот человек, по характеру, похоже, являвшийся его полной противоположностью, оскорбил его жену. Его Иру! Он почувствовал, как в душе закипает злость, и уже намеревался подняться и разобраться с двойником, когда мысль об их с женой зависимости от этих людей охладила его пыл. Но Прокудин поклялся себе, что в будущем Ирочка не услышит от него ни слова упрёка, и никогда больше он не обнимет другую женщину.

Утихомирив вулкан внутри этим обещанием, Виктор снова прислушался. Но не уловил ни одного внятного слова: из комнаты доносились только взвизги, стоны и придушенные крики. С запозданием мужчина сообразил, что оказался невольным свидетелем сексуальных игр супругов Пинкдроу, а оскорбления в адрес друг друга и гостьи, скорее всего, стали для тех своеобразной прелюдией.

Наслушавшись, Виктор уже собрался разбудить Ирину, но его остановила мысль, что незнакомая обстановка и странное соседство едва ли расположат ту к любовным утехам. Стиснув зубы, он заткнул уши и вскоре задремал.

[1] Литера (устар.) — то же, что и буква.

[2] Анаграмма — слово, образованное перестановкой букв другого слова.

[3] Интерактивный — основанный на двусторонней связи между пользователем и какой-либо системой.

Глава 3

( в ней есть анаграммы русских имён и фамилий)

Утро для Ирины наступило неожиданно. Казалось, она только закрыла глаза, а муж уже тихонько тряс её за плечо.

— Ласточка, просыпайся, нам пора, — ласково уговаривал Виктор жену.

С трудом открыв глаза, женщина села, гамак качнулся, и она упала бы, если бы мужчина её не подхватил. В комнату заглянула Аирин.

— Пойдёмте завтракать, — приветливым голосом позвала она.

Накинув халаты, Прокудины вышли на кухню, где витали потрясающие ароматы. Достав из плиты пышущий жаром пирог с рыбой, хозяйка разрезала его и разложила по тарелкам. Выпечка таяла во рту, и пришельцы не могли остановиться, пока не съели всё.

— Сегодня очистные получат меньше отходов для переработки, от пирожка-то ничего не осталось, — усмехнувшись, констатировал Ортвик.

— Они восполнят недостачу содержимым нашего санузла, — хихикнула Аирин.

— А во что после превращаются пищевые остатки и… кхм… человеческие экскременты? — спросил Виктор. — В удобрения?

— И в них тоже, — отозвалась женщина. — Но у нас безотходное производство, и всё, что смывается в канализацию, становится потом одеждой, вещами и едой.

Поперхнувшись последним куском, Ирина выплюнула его на тарелку.

— Вы хотите сказать, что этот пирог вчера мог быть человеческим дерьмом?

— Ну, да, это обычное дело, — не поняв, в чём проблема, удивлённым тоном ответила Аирин.

Прижав руку ко рту, Ирина вскочила и ринулась к санузлу, где женщину долго рвало. Встревоженный муж побежал вслед, помог ей привести себя в порядок, и побледневшие супруги вернулись к расстроенным хозяевам. Казалось, глава семьи Прокудиных сам с трудом справляется с тошнотой.

— Что уж вы так остро реагируете? — растерянно вопросил Пинкдроу. — Ведь при переработке от составляющих фекалий не остаётся ничего, кроме…

На сей раз в сторону туалета рванул Виктор.

Когда зеленовато-бледные гости вошли в комнату, Пинкдроу, одетые по-дорожному, вели переговоры с базой. В итоге в тайнике обнаружились топор, лом и нечто, похожее на базуку. Ортвик, изумлённо повертев в руках первый предмет, чертыхнулся и, кинув ломик на пол, положил топор обратно.

— Кажется, там решили, что мы будем пробивать отверстие железками, применяя физическую силу, — возмущался он.

— Не нервничай, — спокойно сказала жена, — они всего лишь предоставили нам право выбора, как и всегда. Конечно же, мы воспользуемся огнерезом.

Повернувшись к гостям, она пояснила:

— У нас есть выбор во всём. Например, для людей, любящих стряпать, на базе держат другие плиты, холодильники и настоящие, не синтезированные продукты…. Ну, вы готовы?

Те кивнули.

— Тогда идём.

Прокудины, одновременно настигнутые приступом головокружения, слегка отстали, а когда оказались на месте, увидели, что оба Пинкдроу в изумлении смотрят на пол. Приблизившись, антиподы ахнули: проход исчез. Опустив руки, они стояли над закрывшимся порталом, и в сердцах обоих росло отчаяние. Теперь им уже не вернуться из этого комфортного, но чужого им мира в надоевший, но родной и привычный дом. Ирина, закрыв лицо руками, зарыдала и опустилась на пол, а Виктор с мрачным видом сел рядом, молча обняв жену. Никакие слова утешения не приходили ему на ум.

Однако Ортвик не собирался сдаваться. Настроив огнерез, он, глубоко прорезая дерево, решительно провёл черту по полу раз, потом другой, пока на месте бывшего отверстия не образовался ровно очерченный квадрат с обугленными краями. Подцепив ломом край плиты, мужчина отвалил её в сторону и потрясённо вскрикнул: под снятым слоем находился бетон, подвала не было.

Оказавшиеся в безвыходной ситуации люди сидели на кухне приютивших их двойников и напряжённо думали, что же им делать дальше.

— Может, — неуверенно начала Аирин, — нам пойти в агентство учёта и честно всё рассказать? Иру и Витю поставят на довольствие…

— И нам, конечно, сразу поверят, — с сарказмом отозвался Ортвик. — Хорошо, если психиатров не вызовут…

— Но мы же, действительно, похожи, — воскликнула Ирина, — разве это не доказательство?

— Лицо — не документ, — авторитетно заявил Пинкдроу.

Виктор нервно постучал пальцами по столешнице.

— А какая им разница, в конце концов? Прибыли новые люди, готовые работать на благо свободного общества, мы же не уклоняемся.

После этих слов Ортвик задумался.

— Возможно, стоит попробовать…— всё ещё размышляя, начал он, но тут в дверь позвонили.

— Думаю, это работники агентства, — с испугом сказала Аирин, — Каждый вечер они сканируют пространство, и им, наверное, показалось подозрительным, что на вас нет опознавательных знаков.

— Прощайте наши лаблы, — обречённо вздохнул хозяин.

Звонок не умолкал. Переглянувшись с мужем, Аирин отправилась открывать. В коридоре послышались голоса.

— Испортили вы нам отпуск, — неожиданно широко и добродушно улыбнувшись, сообщил Ортвик. — Но, честное слово, это приключение того стоит!

В комнату вошли трое незнакомцев. Они замерли на пороге, увидев довольное лицо Пинкдроу, а рядом с ним другое, похожее на первое, как две капли воды. Потом взгляды их, явственно выражающие потрясение, переместились на Ирину и, медленно, на стоявшую сзади Аирин.

— Что здесь происходит? — откашлявшись, задал вопрос один из визитёров. — Насколько я знаю, генетики ещё не научились клонировать людей.

— Присаживайтесь, — пригласил гостей Ортвик, — и мы вам всё объясним.

Вскоре пришедшие в себя госслужащие с любопытством расспрашивали пришельцев об устройстве их мира, безоговорочно поверив в фантастическую историю с порталом. Рассказывала Ирина, а Виктор, время от времени вставляющий реплики, что-то рисовал на позаимствованном у гостей листе бумаге. Представляющие власть мужчины были поражены различиями в образе жизни двух параллелей.

Закончив обсуждать услышанное, они перешли к делу. Как и предполагал Виктор, чиновники не стали изгонять пришельцев из государства, а поинтересовались их профессиями. И расстроились, услышав ответ: счетоводы и дизайнеры здесь не требовались.

— Наши новые друзья говорили, что в вашем мире каждый занимается тем, что его вдохновляет, — начал Виктор. — Меня давно уже не привлекает моя работа, но может, это натолкнёт вас на мысль о месте, предназначенном мне в этой реальности.

Он протянул изрисованный листок вершителям их судеб. Сидящий напротив Прокудина мужчина — обладатель выразительных черт, которого звали Йарденом, ахнул, а остальные восхищённо вздохнули. С бумаги на них смотрел сам Йарден, и, казалось, что лицо портрета живёт своей жизнью, настолько подвижным оно выглядело.

— Вы великий художник, Виктор, — прошептал изумлённый оригинал.

И, обращаясь к остальным, произнёс:

— Мне кажется, вопрос о его трудовой деятельности решён, осталось лишь позаботиться о рабочем месте.

Ирина глядела на мужа, как на незнакомца, потрясённая его талантом, о существовании которого даже не подозревала. Душа женщины наполнилась восхищением и гордостью. Словно услышав её мысли, супруги Пинкдроу дружно зааплодировали, к ним присоединились и гости. Когда все успокоились, чиновник, зовущийся Евлапом, обратился к Ирине:

— А что же нам делать с вами?

— Я бы с детишками поработала, — робко сказала женщина.

Мужчина обрадовался:

— Прекрасно, это то, что нужно! Правда, придётся немного подучиться, пройти психологические тесты, но, главное, такая возможность есть.

Третий — самый молчаливый визитёр поднялся и, подводя черту, сказал:

— Я прошу вас завтра явиться в агентство для наложения опознавательных знаков и постановки на довольствие. Друзья помогут вам найти дорогу. Спокойной ночи!

Перед уходом Йарден перекинулся парой слов с Виктором, и тот отдал мужчине изображение, предварительно поставив подпись в углу. Аккуратно разгладив листок, чиновник положил его в папку и, отсалютовав, вышел.

Когда дверь за гостями закрылась, хозяева расцвели улыбками, а Ирина, подойдя к мужу, обняла его.

— Я так тобой горжусь! — шепнула она. — Сколько же я, оказывается, о тебе не знаю!

Пинкдроу умилённо смотрели на обоих, радуясь, что всё закончилось хорошо. Но они ошиблись, это происшествие оказалось лишь первым в череде непонятных и странных событий, ожидающих антиподов впереди.

В то время, когда служащие агентства учёта разбирались с новоприбывшими, из стоящего на узкой улочке кирпичного дома, пугливо оглядываясь по сторонам, выскочил худенький парнишка лет двенадцати-тринадцати, одетый в защитного цвета бриджи и такую же майку. За спиной у него висел чёрный рюкзак, где лежало что-то тяжёлое. Продолжая озираться, он нырнул в темноту, начинающуюся за границей света висящего на крыльце фонаря.

Неслышно ступая, мальчик крался вдоль улицы, вздрагивая, когда, как ему казалось, видел человеческую тень. Шёл комендантский час, и попадись Тиалонай на глаза «ангелам», его вскоре не было бы в живых. В отличие от демократического общества Прокудиных и свободного — Пинкдроу, маленький мирок, где жил подросток, назывался божественным, не имея при этом никакого отношения к раю.

Послышались голоса. Тиалонай вжался в стену и, скользнул вдоль неё в ближайшую открытую дверь. Дождавшись пока «ангельский» дозор минует его убежище, он выскочил наружу и направился в сторону дома, где его давно ждали.

Встревоженные мать и отец встретили Тиалоная упрёками. Не повышая голоса, потому что Нана — маленькая сестрёнка мальчика уже спала, они выговаривали подростку за неосторожность и отсутствие чувства времени. Приёмные родители — Корвит и Ириан Дорпкуины любили детей, как родных, и переживали за их жизнь и будущее.

— Пап, — угрюмо говорил Тиалонай, — прийти раньше я не мог. Ты же в курсе, что привоз у Повтера может быть в любое время, а на сей раз он управился только к ночи. Мам, ты прекрасно знаешь, я всегда осторожен. И посмотрите-ка, что мне удалось приобрести.

Мальчик достал из рюкзака большой допотопный радиоприёмник.

— Вот! — с гордостью сказал он, включая прибор.

— Ты потратил драгоценный паёк на запрещённую игрушку! — запричитала Ириан.

— Тише, — зашипел Корвит, — ещё «ангелов» привлечёшь! Тиалонай правильно сделал, что купил это. Мы оторваны от мира и не должны пренебрегать возможностью выяснить, что в нём происходит.

До поздней ночи семья Дорпкуинов внимала летящей из динамиков музыке, знакомой и незнакомой речи, и людей не оставляло чувство, что в их скромную двухкомнатную квартирку проникла другая жизнь.

Аирин, напевая, разбудила гостей в девять утра. Приняв ванну, оба с обречённым видом сели за стол, понимая, что кроме еды из переработанных отходов, им ничего не получить. Чувство голода взяло верх, и вскоре Прокудины с аппетитом поедали вкуснейшие сосиски с картофельным пюре. Смирившиеся с их происхождением люди уже одобряли подобный способ экономии, без которого общество не смогло бы расцвести. Выпив по стакану мультисока, они стали собираться.

Путь до агентства оказался недолгим; конторы для удобства жителей располагались в каждом микрорайоне. По дороге Пинкдроу вкратце рассказали друзьям об особенностях учёта и оплаты их труда и отдыха.

— Вы ничего не получаете за работу? — поразился Виктор.

— Да зачем? — удивилась Аирин. — У нас всего вдосталь. Еду и одежду мы заказываем на базе, где фиксируются вкусы и размеры каждого, и в дальнейшем нам не приходится даже уточнять, какой необходим цвет или фасон. Если же понадобится нечто особенное, например, вечернее платье или смокинг, мы приходим и берём, что нам нужно.

— А эти… лаблы, — поинтересовалась Ирина, — они по какому принципу начисляются?

— О, в этом Аирин собаку съела, — засмеялся Ортвик, — она как раз счетовод по лаблам.

— Бухгалтер, — поправила жена. — Они даются за правильно организованный отдых и начинают поступать на личный счёт каждого с рождения. Дети сразу становятся обладателями большого капитала, потому что до школы проводят жизнь в праздности. Да и потом зарабатывают очень много, сами понимаете, ребят трудиться в поте лица не заставишь, вот они и отдыхают от всей души. Но уже с четырнадцати лет к ним предъявляют требования, как к взрослым, и снимают лаблы за нарушения.

— Например?

— К примеру, — улыбнулся Ортвик, — когда пара подростков не спит всю ночь, целуясь у подъезда. Правда, штрафы их не останавливают, и особо любвеобильные детишки иногда ухитряются потратить все средства, накопленные на отдых после обучения. Поэтому сейчас на юношеские влюблённости смотрят иначе, и правительство меняет законы.

— А что этот отдых собой представляет? — заинтересовалась Ирина.

— Кругосветное путешествие, — коротко ответила Аирин.

Прокудины переглянулись. Полученная информация не укладывалось у них в голове. Мало того, что в этом мире за свой труд получали всё, в чём нуждались, и даже больше, здесь заставляли, именно заставляли, отдыхать. Людям, многие годы проведшим в реальности, где человеческое здоровье никого не волновало, такая забота казалась удивительной, и оба прониклись уверенностью, что кто-то дал им возможность почувствовать, что такое настоящая жизнь.

— Коммунизм, — задумчиво сказала Ирина.

— Нет, всего лишь свободное общество, — отозвался Ортвик.

Виктор загорячился.

— От каждого по способностям, каждому по потребностям — основной принцип коммунизма. И здесь он реализуется.

— Да?

Пинкдроу погрузились в размышления.

— Что ж, — наконец произнёс Ортвик, — пусть коммунизм. А разве это плохо?

— В нашем мире это утопия, — пояснил антипод. — Но как вам удалось такого достичь?

Ортвик озадаченно взглянул на двойника.

— Не знаю. Добились, и всё. А как, никто уже не помнит.

В этот момент они пришли. Здание агентства напоминало маленький Капитолий и выглядело вполне приветливо. Оказавшись внутри, друзья увидели своих новых знакомых, направившихся к гостям с распростёртыми объятиями. Их пригласили сесть, и, поразвлекав немного разговорами о погоде, приступили к оформлению вида на жительство.

Выйдя из агентства, Виктор отогнул ворот рубашки и потёр появившийся на ключице значок. Его не было видно, но лёгкий зуд напоминал, что метка существует.

— А что это, собственно, такое? — обратился он за разъяснениями к друзьям.

— Стойкие радиоактивные изотопы, не наносящие вреда живой органике, — пояснил Ортвик. — Это как документ: по нему тебя опознают в случае гибели, его сканируют, когда выдают довольствие, ты предъявляешь его, приезжая в другой город…

Аирин хихикнула.

— Витя попал в разряд «одержимых», — сказала она. — Это хорошо.

— Что же в этом хорошего? — удивилась Ирина.

— Понимаешь, к «одержимым» относят людей творческих: художников, писателей, поэтов, музыкантов, а также учёных — тех, кто готов день и ночь пропадать на работе, тратя всё свободное время на свои детища. И, вне зависимости, так оно или нет, на этот сектор выделяется удвоенное количество лаблов, как на детей, а довольство работников увеличено на тридцать процентов.

Прокудины изумлённо ахнули.

— Потрясающе! — восхитился Виктор. — Как же здесь заботятся о тех, кого в нашем мире и за людей-то не считают!

— Несчастное у вас общество, — изрёк Ортвик. — А скажи-ка, вашим старикам назначают пенсию?

— Да. Но только жить на неё невозможно, — грустно ответила за Виктора Ирина. — Пенсионеры собирают и сдают банки и бутылки, чтобы купить лишнюю буханку хлеба.

— Купить?!

Пинкдроу выглядели поражёнными.

— У вас покупают хлеб?! Но ведь даже в древнем Риме его раздавали бесплатно.

— Покупают, как и всё остальное. В нашем мире нет утилизации, там не делают вытяжек из экскрементов, не используют экологически чистые материалы, в общем, у нас всё иначе.

На глаза Аирин навернулись слёзы.

— Бедные люди, — всхлипнула она. — Мне так жаль вас, вернее, их.

Прокудины не знали, что ответить. Они шли молча, осматриваясь и поражаясь тому, что видели. Таких домов, как у Пинкдроу, оказалось много, по-видимому, власти решили, что сносить уже имеющееся жильё неразумно, но выглядели здания совершенно иначе, чем то, в котором совсем недавно тосковали Ирина и Виктор.

Утопающие в зелени стены подпирали и укрепляли сложные, едва заметные глазу конструкции. Деревья выращивались так, чтобы не загораживать свет нижним этажам, и петли извивающихся по земле стволов служили естественными клумбами для множества удивительно ярких цветов. Редкие автомобили на улицах не заражали воздух выхлопными газами, используя электричество или другой неизвестный пришельцам вид энергии.

— Там — в подвале я думал, что лестница приведёт нас прямиком в ад, — поделился с Ириной мыслями Виктор. — И даже не мог предположить, что мы с тобой попадём в рай на Земле. Мне уже не жаль того, что осталось у нас позади.

А жена добавила:

— Главное, мы вместе, а будущее у нас теперь, похоже, есть.

Глава 4

(в ней есть анаграммы русских имён и фамилий)

Тиалонай лежал в кровати и смотрел в потолок. Рядом посапывала и иногда хныкала во сне сестрёнка. Мальчик завидовал ей: счастливая малышка радовалась жизни и не мучилась размышлениями о происходящем. Мысли подростка не были детскими, он многое замечал, и с каждым днём всё больше убеждался, что общество, в котором они живут, лишено справедливости.

Взять этот комендантский час. Тиалонай понимал, что он являлся вынужденной мерой против ночных грабителей и убийц, но, казалось бы, проверь патруль документы, приписку, и этого вполне хватило бы. Однако мирные жители, в том числе и дети, схваченные «ангелами» в неурочное время, исчезали и никогда более не возвращались. Пятеро товарищей Тиалоная, застигнутые ночью на улице, пропали без вести, а самого мальчика, так же как и Нану, муж и жена Дорпкуины усыновили, когда родители ребят навсегда исчезли в прожорливой пасти темноты.

Сиротели дети, взрослые оплакивали своих чад, но ничего не менялось. Зачем, спрашивается, диктатор Штригель подвергал несчастных таким испытаниям? На этот вопрос, как и на многие другие, Тиалонай ответить не мог. Он всё чаще мечтал распроститься со страшной реальностью, покинуть страну и уйти вместе с родными туда, где они никогда более не услышали бы ни о «божественном» Дитрихе, ни об «ангелах», охраняющих его покой.

Но подросток понимал, что это невозможно. Уже много лет, с того момента, как нацистская Германия одержала глобальную победу, каждый человек отслеживался с помощью специальных приборов, сканирующих находящийся в его теле чип. Только Японии и Америке удалось остаться независимыми, и в одну из этих стран рвался Тиалонай.

В очередной раз вздохнув о несбыточном, подросток повернулся на бок, закрыл глаза и вскоре погрузился в сон.

Прокудины поселились неподалёку от антиподов в квартире, похожей на их старое жильё. Отношения с Пинкдроу становились всё более близкими и тёплыми; Аирин называла Ирину сестричкой, а Виктор с Ортвиком вместе развлекались на виртуальных рыбалке и охоте, зарабатывая лаблы.

Правда, происходило это не так часто, как хотелось бы друзьям, Виктора не зря отнесли к категории «одержимых». Стоило ему заполучить студию, как он почти перестал появляться дома, делясь с холстом накопившимися за годы впечатлениями и рисуя всё — от портретов до марин[1].

Ирина после недолгого обучения с головой нырнула в работу с детьми, любившими свою ласковую и одновременно строгую воспитательницу. Когда рабочий день заканчивался, женщина приходила в мастерскую мужа и отдыхала, глядя, как из-под его кисти выходят новые шедевры.

Творчество Виктора имело потрясающий успех. Его работы, около которых всегда толпился народ, висели в картинной галерее города, а большая часть полотен уезжала в кругосветные путешествия с передвижными выставками. Ирина сначала недоумевала, почему муж не пытался пробиться, как художник, в покинутой ими реальности. Но, вспомнив обстановку в «демократическом» обществе, поняла, что там это обошлось бы Виктору слишком дорого, считая испорченные нервы и бессонные ночи, и, скорее всего, не привело бы к результату.

Сама Ирина похудела, посвежела и расцвела; муж иногда говорил, что у него новая жена — удивительная незнакомка, полная загадок. Жизнь, войдя в колею, катилась по ней, как хорошо смазанная телега, и ничто, казалось, не предвещало бурь и потрясений.

Войдя в класс, Тиалонай осторожно положил портфель на стол. В нём лежала хрупкая тарелка-панно с изображением котёнка, которую он собирался подарить Дилии Уинкт. Девочка опаздывала. Подросток раскладывал на парте тетради и учебники, когда в дверь влетела Лаина и, глядя безумными глазами на всех сразу и ни на кого в отдельности, прошептала:

— Дилия не вернулась после комендантского часа…

Что это означало, знали все. Никогда более Уинкт не появится здесь, никогда не встанет у доски, не заговорит с ними…

Тиалонай вскочил и, кое-как запихнув в портфель книги, ринулся к двери.

— Дорпкуин, куда ты собрался?

Ледяной голос на мгновение приморозил мальчика к месту. На пороге стояла учительница немецкого языка фрау Зингер. Тиалонай попытался обойти солидную фигуру преподавательницы, но та загораживала все щели, через которые он мог бы пробраться. Сделав вид, что смирился, Тиалонай поплёлся к своему столу, однако, когда немка шагнула в комнату, как уж проскользнул в образовавшийся лаз.

— Стой! Стой, негодный мальчишка! — неслось вслед.

Но того уже ничто не могло остановить. Мальчик захлёбывался слезами, перед его внутренним взором то и дело возникало милое, улыбающееся лицо Дилии с забранными в конский хвост волосами и большими серыми глазами.

— Ненавижу! Ненавижу! — повторял подросток, бросая вызов жестокому и несправедливому миру.

Выбежав из школы, он вытащил из портфеля панно и швырнул его в установленную на втором этаже камеру наблюдения. Осколки фарфора, стекла и пластика посыпались сверху на чистейший, без единой соринки, асфальт. Взвыла сирена, оповещая о нарушении, а Тиалонай, показав средний палец безопасному уже видеоприбору, свернул в ближайший переулок.

Белый зал заливали солнечные лучи, отражающиеся от золотых украшений на стенах и разбрызгивающие по помещению многочисленные яркие капли. Падали они и на стоящее под огромным портретом Адольфа Гитлера кресло, похожее на трон. Если бы досужий наблюдатель заглянул за его спинку, он заметил бы небольшую замаскированную дверцу, ведущую в маленькое полутёмное помещение. За столом, освещённым настольной лампой, сидел молодой, лет тридцати пяти, мужчина с резкими чертами лица и писал.

Внезапно он замер, отшвырнул ручку и, сцепив пальцы на затылке, откинулся на спинку стула. Дитрих Штригель вновь подумал о том, что произойдёт, когда Изольда Браун покинет земную юдоль. Всё, что он сделал для блага этого мира, в тот же миг канет в лету[2], и сам Штригель окажется в опасности, слишком много врагов за последние годы приобрёл «божественный» Дитрих.

Вздохнув, он поморщился, вспомнив ходившие об их паре слухи. Изольда никогда не позволяла себе быть навязчивой, а недавно, видя, как тяжело даётся любовнику близость с немолодой женщиной, настояла на том, чтобы прекратить их отношения. И после разрыва оба остались хорошими друзьями, запросто делившимися друг с другом самым сокровенным.

Фройляйн Браун отличалась отзывчивостью и добротой, у неё полностью отсутствовал снобизм, и она одобряла и поддерживала гуманную политику Дитриха. Тверской округ, которым тот управлял вот уже десять лет, оставался единственным, где не вершились бессмысленные казни, и жители не умирали от голода, а получали образование и достойную работу.

Мифам о неполноценности славянских народов Штригель не верил. Жизнь не единожды сталкивала его с удивительными людьми, родившимися в России, Болгарии, Польше — странах, которые, появись такая возможность, подарили бы миру, подмятому наци под себя, гениальных учёных и деятелей искусств. И слишком много убогих разумом, кичливых и звероподобных выходцев из Германии он видел вокруг.

Ещё раз вздохнув, Дитрих прогнал прочь бесполезные мысли и, взявшись за перо, углубился в работу.

По улицам чистого, тихого города шёл мальчик. Глаза его покраснели от слёз, в голове теснились злые мысли, а ноги шагали сами, ведя хозяина по неизвестному маршруту.

Впереди замаячили белоснежные одежды «ангелов» «божественного» Дитриха. Был разгар дня — время безопасности, но сработал рефлекс и Тиалонай, попятившись, спрятался в темноте ближайшего подъезда. Надежда, что патруль пройдёт мимо, не оправдалась: солдаты остановились как раз напротив места, где затаился подросток, и, закурив, сели на скамью у входа. Мальчик напряг слух. Он неплохо владел разговорным немецким, но лающее, гортанное произношение беседующих затрудняло восприятие.

— Не понимаю, — говорил один, — почему Штригель так ухаживает за этим славянским стадом. На его месте я загнал бы всех в трудовые лагеря, как делают многие другие, предварительно стерилизовав, чтобы в Империи не осталось их генофонда.

— Дитрих любит быть богом, — засмеялся другой, — ему нужно поклонение, без этого он чувствует себя обычным смертным.

— Можно подумать, этот политический ставленник семейки Браун что-то собой представляет, — проворчал третий. — Фройляйн Изольда не чает души в своём красавце, а он этим пользуется…

— Вы сплетничаете, как тётки на базаре, — резко прервал собеседников четвёртый. — У стен, если помните, есть уши...

После его слов двое вскочили и кинулись к подъезду. Молясь всем богам, кроме Дитриха, Тиалонай, сжавшись в тугой ком, закатился под нижнюю ступеньку. «Ангелы», как показалось мальчику, пробыли внутри целую вечность, но, в конце концов, он дождался их ухода.

— Ложная тревога, Густав, — сказал один. — Нет там никого.

С великим трудом, едва дыша, подросток выбрался наружу и приготовился слушать дальше.

Тот, кого назвали Густавом, фыркнув, заговорил:

— Как мне надоели белые одежды и запрет на оружие. С каким наслаждением я надел бы сейчас форму, взял автомат и перестрелял всех этих питекантропов без разбора.

В разговор вступил молчавший до сих пор пятый «небожитель».

— Похоже, тебе недолго осталось ждать. Ходят слухи, что ты подал рапорт о переводе в Новый Бухенвальд. Вот там и развернёшься. Кстати, сегодняшняя ночь его значительно пополнила, из этого городишки мы вывезли в лагерь сорок человек.

— Хо-хо, — возвеселился Густав, — как только я там окажусь, сразу вычислю местных, и с наслаждением расстреляю, чтобы возместить себе моральный ущерб от пребывания в этой клоаке.

— Только — молчание, — прижав палец к губам, прошептал первый. — Если Дитрих узнает, что мы понемногу переправляем его паству в концлагеря, «ангельскому» гарнизону не поздоровится.

— Мягкотелый либерал! — пробормотал ворчун. — Его первым надо поставить к стенке за нарушение принятых фюрером законов.

— Смотри, как бы он не поставил к ней тебя, — мрачно усмехнувшись, отозвался Густав. — Пока Штригель ласкает старое тело фройляйн Браун, он неприкосновенен и во всём прав. Идём, я хочу поскорее отбыть эту охранную повинность и отправиться спать.

Продолжая разговаривать, «ангелы» двинулись вниз по улице, оставив Тиалоная ломать голову над услышанным.

Положив кисть, Виктор отошёл на несколько шагов, критически оценивая своё творение. Картина была удивительно хороша. Ирина, как две капли воды схожая с оригиналом, склонялась к малышу, протягивающему ей сборник русских народных сказок, а сидящие на ковре детишки с выражением радостного нетерпения на очаровательных мордашках ждали, когда воспитательница начнёт им читать. В это произведение Виктор вложил всю любовь к жене и мучительное сожаление об отсутствии у них своих детей.

Зазуммерил видеофон. Нажав кнопку, мужчина увидел на экране встревоженное лицо Аирин.

— Витя…

Голос женщины подрагивал.

— У нас ЧП. Ты не мог бы прийти пораньше? Ира уже здесь.

Сердце Виктора упало.

— Что-то с Ортвиком? — испуганно спросил он.

— Нет, нет, с ним всё в порядке. Может, и не стоит паниковать, но…. Пожалуйста, приезжай поскорее.

— Уже лечу.

Переодевшись, Прокудин выскочил из мастерской и всю дорогу нервно постукивал ногой по днищу неторопливо ползущего электробуса. Едва транспорт остановился, Виктор резво спрыгнув с подножки, побежал к дому Пинкдроу.

Дитрих поднял голову и вздрогнул, увидев, что на противоположной стене вырисовался светящийся голубой прямоугольник, похожий на дверь. Крепко сжав рукоять пистолета, Штригель медленно встал и шагнул вперёд…

Ошеломлённые Прокудины и Пинкдроу наблюдали, как на полу кухни возникает знакомый пролом…

Штригель прикоснулся к сияющей геометрической фигуре рукой, прошедшей сквозь газообразное, но упругое вещество, не натолкнувшись на стену. Осмотрев неповреждённую кисть и отогнав страх перед неведомым, Дитрих ступил в голубое пламя….

— Мы вас не пустим, — сказала Аирин с нотками истерики в голосе.

— Не тревожься, сестрёнка, мы и сами никуда не пойдём, — успокоила её Ирина. — Наш дом здесь, и другого мы не хотим.

— Закройте портал чем-нибудь, — запаниковал Виктор, — вдруг он затянет нас обратно.

Ортвик тотчас вытребовал с базы большую древесно-стружечную плиту, и загородил опасный проход. Двойник сразу же успокоился.

— Я не отключил видеофон в студии, — сообщил он. — Если вы меня немного подождёте, мы сможем сходить куда-нибудь вместе. Ведь ещё очень рано.

— Да забудь ты про этот прибор, — произнёс Ортвик.

— Нет, — улыбнувшись, возразил Виктор, — я ответственный гражданин свободного общества и не могу позволить, чтобы драгоценная энергия тратилась зря. Скоро вернусь.

Он выскочил за дверь, а оставшиеся, переглянувшись, засмеялись.

[1] Марина — жанр изобразительного искусства, изображающий морской вид, а также сцену морского сражения или иные события, происходящие на море.

[2] Лета — в древнегреческой мифологии река забвения. Кануть в лету — исчезнуть из памяти, быть поглощенным вечным забвением.

Глава 5

Штригель выпал из холодного пламени на пол просторной комнаты, не похожей на его кабинет. Пошарив рукой по стене, он нащупал выключатель, и помещение залил яркий свет. Чертыхнувшись, Дитрих нажал кнопку снова. Вскоре он понял, что дополнительное освещение здесь не требуется: мягкого сияния уличных фонарей, льющегося через стеклянную крышу, вполне хватало, чтобы разглядеть место, где оказался пришелец.

Точно посредине расположился мольберт, рядом лежала палитра, а на стенах висели большие и маленькие живописные полотна. Всё указывало на то, что Дитрих попал в мастерскую художника. На столе в углу слабо светился экран какого-то прибора, периодически издававшего писк, похожий за зум телефона.

Встревоженный необычностью обстановки Штригель застыл, стиснув во вспотевшей ладони пистолет. Чутьё подсказывало, что оружие здесь не понадобится, но Дитрих боялся доверять даже собственному внутреннему голосу. Однако через некоторое время он решился снова включить свет и взглянул на картину, стоящую на мольберте.

Штригель неплохо разбирался в живописи, и то, что он увидел, его поразило. Полотно дышало жизнью. Казалось, что и эта красивая женщина, склонившаяся к ребёнку, и детишки, собравшиеся около, сойдут сейчас в комнату и окружат гостя, растапливая лёд годами замораживаемого сердца. Пытаясь заглушить его стук, Дитрих пошёл вдоль стен, рассматривая остальное. Человек, создавший эти произведения, был великим художником, одним из тех, что рождаются раз в несколько столетий. Неожиданно для самого себя Штригель всхлипнул…

Тихий звук заставил мужчину напрячься. Прыгнув к выключателю, он ударил по нему как раз в тот момент, когда у входа кто-то завозился. Хладнокровие сразу вернулось к Дитриху, и, сделав несколько неслышных шагов, он оказался за открывшейся дверью. Толкнув её, Штригель загородил выход.

Не ожидавший сюрпризов Виктор, услышав характерный звук защёлкнувшегося замка, обернулся и увидел тёмный мужской силуэт.

— Хальт! Хенде хох![1] — поводя пистолетом, приказал неизвестный.

— Стою, — машинально отозвался Прокудин, подняв руки.

От неожиданности и нелепости ситуации он даже забыл испугаться.

— Кто вы? — по-русски спросил незваный гость.

— Я художник, — растерянно доложил Виктор. — Послушайте, оружие вам ни к чему, я не опасен.

Немного поколебавшись, незнакомец, спрятал неуместный предмет.

— Где я нахожусь? — поинтересовался он.

— В моей мастерской, — ответил ошеломлённый Прокудин.

— Вы автор этих полотен? — кивнув на стены, задал вопрос мужчина.

— Да.

— Великолепно! Вы гениальны!

— Спасибо.

Виктор не знал, что и думать. Между тем неизвестный включил свет, и Прокудин, щурясь, взглянул. Перед ним стоял высокий, светловолосый человек, облаченный в знакомый по фильмам о войне мундир СС[2].

— Кино и немцы, — пробормотал художник.

— Что вы сказали? — повернувшись, вопросил эсэсовец.

— Я говорю, что форма ваша сейчас неактуальна, — неожиданно зло выпалил Прокудин.

— Что это значит?

Внезапно осекшись, мужчина пристально посмотрел на собеседника.

— Мой мундир не вызывает у вас трепета и всё же он вам знаком. Где я?

— Соображалка у него работает, — подумал Виктор.

— Вы в свободном обществе, — произнёс он вслух. — Война давно закончилась, и, как одевались офицеры СС, я знаю только по кинокартинам…

— И кто здесь одержал победу?

— Я уроженец иной реальности, у нас победителями стали русские и их союзники — американцы и англичане. В этой параллели — не знаю, история давняя, время тут опережает моё на несколько столетий.

Неизвестный рухнул на стул, на лице его застыло изумлённое выражение.

— Как вы сюда попали? — задал встречный вопрос Виктор.

Незнакомец поднял голову.

— Через этот проход.

Он показал на едва видную при свете голубоватую «дверь».

— Портал, — шепнул Прокудин.

— Портал? — вздрогнув, повторил мужчина. — Портал между мирами? Но это же фантастика.

— Раньше я тоже так думал. Пока лично не убедился в обратном.

Оправившись от потрясения, эсэсовец встал и, подойдя к Виктору, протянул руку.

— Дитрих Штригель, — представился он.

— Виктор Прокудин, — не подавая своей, ответил тот.

— Вы не хотите пожать мне руку? — удивился Дитрих. — Почему?

— СС во время войны не отличались гуманностью, наряду с гестапо …

— Вы правы, — отозвался Штригель, и глаза его погрустнели. — Но, поверьте, я никогда не проливал невинной крови.

Виктор смутился.

— Я не хотел вас обидеть, — сжимая ладонь нового знакомца, сказал он.

— Ваш поступок вполне оправдан, — успокоил его Дитрих.

Помолчав, он попросил:

— Виктор, пожалуйста, расскажите о ваших мирах. Мне безумно интересно, как шло развитие в них обоих.

— Хорошо. Правда, о здешнем я пока знаю немного, но охотно поделюсь известной мне информацией. А откуда вы сами?

— В моей параллели все земли, кроме США и Японии, входят в состав Великой Германской империи.

Увидев изумлённое лицо визави, Штригель улыбнулся:

— Похоже, разговор у нас будет долгим.

Мужчины подсели к маленькому столику в углу студии. Рассказав свою историю и выслушав повествование Прокудина, Штригель подпёр голову руками и долго молчал. Наконец, он поднял взгляд.

— Почему же нашей реальности так не повезло!

Голос его звучал невесело.

— Не только вашей, — возразил Виктор. — Моя жена чуть не погибла, наш брак находился на грани краха. И только здесь мы почувствовали себя людьми.

— Вы не видели того, что творится в Империи. Округ, которым я управляю — счастливое исключение, в других царят смерть и отчаяние.

— Это вы — счастливое исключение! — воскликнул собеседник. — Всё зависит от человека.

— Я стал таким благодаря фройляйн Браун. Меня, как и всех наци, воспитывали в пренебрежении к другим народам. Изольда в корне изменила моё мировоззрение, когда я был ещё юн и восприимчив.

— Фройляйн Браун… эта женщина не из потомков Евы — любовницы Гитлера?

— Которая так и осталась любовницей. Но, несмотря на это, их семья имеет огромное влияние на политическую жизнь Германской империи. Я не представляю…

Вдруг Дитрих, прервав сам себя, вскочил и с ужасом уставился на стену, где совсем недавно светился проход в его мир. Сорвавшись с места, он принялся ощупывать её и стучать по ней кулаками. Но от портала не осталось и следа. Застонав, Штригель схватился за голову.

— Господи, это же конец! Несчастные люди!

Прокудин понял, о чём говорит Дитрих.

— Что же делать? — растерянно произнёс он.

Лицо Штригеля стало сурово.

— У этих дверей есть график, согласно которому они открываются?

— Не думаю. Сегодня и этот, и пролом в доме наших двойников возникли совершенно спонтанно.

— Отведите меня к ним, — попросил Дитрих, — может, я сумею вернуться оттуда.

— Маловероятно, — с сомнением промолвил Виктор, — тот ход ведёт в мою реальность. Но если он исчез одновременно с этим, значит, при его появлении мы узнаем и о втором. Сейчас я всё выясню.

Подойдя к жужжащему видеофону, Прокудин набрал код переговорного устройства друзей.

— Портал закрылся, — доложил Ортвик, заглянув под громоздкую плиту, — а когда, мы не заметили. Ты скоро?

— Да. Уже еду, — ответил Виктор, отключая прибор.

И с расстроенным видом повернулся к Штригелю. Тот стоял, прикусив губу, по подбородку стекала струйка крови, а в остановившихся глазах застыла безнадёжность. Подойдя, Виктор робко положил руку на плечо мужчины.

— Послушайте, не стоит так себя мучить. Идёмте со мной, я устрою вас на ночлег.

Штригель перевёл невидящий взгляд на собеседника. Вытерев кровь ладонью, он недоумевающе посмотрел на неё и, достав платок, несколько раз приложил его к ранке.

— Вы правы, если я начну биться головой о стену, это вряд ли поможет, — угрюмо сказал он. — Идём.

Прокудин, удивлённый тем, как быстро Штригель взял себя в руки, пригласил его следовать за собой.

Ожидавшие Виктора друзья изумились, когда тот появился в сопровождении человека в нацистской форме, словно сошедшего с экрана. Наскоро объяснив ситуацию, Прокудин представил Дитриху жену и пару антиподов. Штригель улыбнулся новым знакомым, но взгляд его остался всё так же хмур. Аирин засуетилась, поговорила с базой, и вскоре все приступили к ужину.

Дитрих ел мало и без аппетита. Совершенно спокойно, в отличие от Прокудиных, он выслушал историю о переработке отходов, похвалив изобретательность учёных свободного общества. И охотно отвечал на вопросы, словно это помогало ему забыть, что он находится в чужом мире.

Время от времени люди посматривали туда, где ранее находился портал. Наконец, Ирина решилась спросить:

— Дитрих, а если проход больше не откроется? Что случится тогда?

Тот вздрогнул.

— Мой округ превратят в обычное гетто, — хрипло ответил он, — и, возможно, в отместку мне, уничтожат всё его население.

Глаза женщины округлились от ужаса.

— Этого нельзя допустить! — воскликнула она.

— Что вы предлагаете? — ровно и зло спросил Дитрих. — Проломить стену между двумя реальностями?

Ирина замолчала, понимая, что гость прав. А тот, смягчившись, положил ладонь на её запястье.

— Спасибо за сочувствие. Но, учитывая, что пока мы ничего не можем сделать, лучше не растрачивать нервы понапрасну.

И усмехнулся.

— Судя по тому, что я узнал от Виктора, мне найдётся дело и в этом мире.

— У вас железная выдержка! — восхитился Ортвик.

— Это суровая необходимость в той паучьей банке, где я живу, — без улыбки ответил Дитрих.

— По… портал… — вдруг, заикаясь, выкрикнула Аирин.

Переглянувшись, Виктор и Дитрих вскочили и ринулись к двери. Последний, задержавшись на секунду, послал благодарный взгляд хозяевам и, сделав прощальный жест, выскочил на улицу.

— Удачи! — понеслись вслед голоса.

Влетев в студию, Дитрих споткнулся и упал, проехав на коленях до середины помещения. Не обращая внимания на боль от ушибов, он вскочил и повернулся к спутнику, протягивая руку. Тот крепко пожал её.

— Спасибо за всё, Виктор, — сердечно произнес Дитрих. — Надеюсь, мы видимся не в последний раз.

И, шагнув в призрачное пламя, исчез.

— Я тоже, — с запозданием отозвался Прокудин, не отрывая взгляда от немеркнущей пелены.

Откинувшись на спинку скамьи, где до него сидели «ангелы», Тиалонай размышлял. Из подслушанной беседы он сделал несколько выводов. Первый заключался в том, что Дилия, скорее всего, жива и вместе с другими несчастными находится в концлагере. А значит, её можно спасти.

Второе, что понял мальчик, «божественный» Дитрих — неплохой человек. Жители города и прилегающего к нему района вели вполне достойное существование, тогда как новости, получаемые из приобретённого за паёк радиоприёмника, наводили на мысль, что в других местах всё гораздо хуже. А про ночные рейды диктатор, похоже, просто не знал.

Третий вывод порадовал подростка больше всего: если обратиться к Штригелю, возможно, удастся освободить и Дилию, и тех, кого арестовал «ангельский» дозор.

Поднявшись, Тиалонай двинулся в сторону дома. Мальчик не был настолько глуп, чтобы, очертя голову, кинуться в резиденцию, он понимал, что ему понадобится помощь родителей. И вскоре он уже рассказывал им о том, что узнал. Корвит хмурился, а Ириан стояла, прижав ладонь ко рту. Перспектива встречи с «божеством» пугала обоих.

Но Дорпкуин всегда отличался смелостью и решительностью. Происходящее в округе возмущало его. И если дела обстояли так, как говорил сын, то стоило дерзнуть и обратиться к главе. Неудачная идея, родившаяся в голове Корвита, послужила катализатором череды необычных событий в жизни многих людей.

Поскольку границы резиденции «божественного» Дитриха тщательно охранялись, не приходилось и думать о том, чтобы пойти туда открыто. И Дорпкуин решил, что они попытаются прорваться в выходной, когда вокруг разгуливает меньше охраны и, следовательно, снижается степень риска. Впрочем, чем они рисковали? Обмороком от электрошокера или синяками от дубинок? Диктатор запретил «небожителям» ношение огнестрельного оружия, а значит, смерть незваным визитёрам не грозила. И в воскресенье Дорпкуины отправились ко дворцу.

Тот выглядел гораздо скромнее, чем по слухам. Лепнину и другие украшения, похоже, выдумали досужие болтуны, желающие похвастаться, что сумели побывать рядом. Чем ближе к резиденции подходили люди, тем более нервничал Тиалонай: дурные предчувствия мучили его и, как показали последующие события, не зря.

У входа их остановили «ангелы», язвительным тоном осведомившиеся, куда это они направляются. Пока родители что-то нарочито сбивчиво лепетали, Тиалонай скользнул за квадратную колонну. Скучающие караульные, развлекаясь, принялись толкать Ириан и Корвита прочь, а мальчик осторожно потянул тяжёлую дверь на себя.

И тут его заметили. Двое «небожителей» ринулись к зданию, а один из оставшихся выхватил пистолет. Увидев это краем глаза, подросток уже намеревался повернуть назад, когда прозвучали выстрелы, и Дорпкуины рухнули, как подкошенные. Тиалонай согнулся, словно от удара в живот, однако инстинкт самосохранения заставил его вбежать внутрь.

Уже не прячась, он мчался по большим и малым залам, а за ним неслась, казалось, вся армия Империи. Задыхаясь, мальчик уклонялся от недружеских объятий, но, в конце концов, преследователям удалось сбить его с ног. Покатившись по мраморному полу, Тиалонай в кровь разбил локти и колени и свернулся, закричав, от страшного удара ногой по рёбрам. Ни он, ни его палачи не услышали, как щёлкнул замок.

— Отойдите от ребёнка!

Повелительный голос с угрожающими интонациями заставил охранников остановиться. Тиалонай поднял голову и увидел Бога. Именно божеством показался ему одетый в белоснежные одежды высокий, светловолосый мужчина с правильными чертами лица, словно вырезанными на камне тонким резцом. Серо-стальные глаза незнакомца холодно смотрели на развернувшуюся перед ним сцену. Он махнул рукой.

— Убирайтесь вон! — прозвучал приказ.

«Ангелы» ретировались, а Штригель, подойдя к подростку, помог тому встать на ноги.

— Зачем ты здесь? — ровным тоном спросил «божественный» Дитрих.

Тиалонай открыл рот, чтобы ответить, и вдруг зарыдал. Взгляд мужчины оттаял, и он подтолкнул мальчика к потайной двери. Закрыв её на засов, Штригель щёлкнул выключателем и, усадив плачущего подростка на стул, протянул ему стакан с водой. Тиалонай выпил всё, чуть не откусывая зубами стекло, и немного успокоился. Когда он перестал всхлипывать, Дитрих повторил вопрос, и голос его прозвучал мягко:

— Так зачем же ты здесь? Разве тебе неизвестно, что жителям гетто опасно приближаться к охраняемому объекту?

— Меня принудили к этому обстоятельства.

И мальчик рассказал о причинах, заставивших его рискнуть жизнями родителей. Вспомнив о тех, подросток снова расплакался.

На лице Штригеля возникло непередаваемое выражение, так быстро сменялись эмоции, искажающие его черты. Гнев, растерянность, сочувствие и, наконец, всепоглощающую ярость разглядел Тиалонай в серых глазах. Вскочив, Дитрих заметался по комнате. Несколько резких слов, не понятых мальчиком, вырвалось сквозь сжатые зубы мужчины.

Наконец, Штригель остановился и, сев напротив Тиалоная, взял того за руки.

— «Ангелы» не имеют права носить огнестрельное оружие, а тем более применять его против населения, — сказал он. — Я дал это распоряжение, и никто его пока не отменял. Твои родители погибли из-за прямого неподчинения приказу, и, поверь, будут жестоко отомщены. Так же, как и все, умершие в Бухенвальде. А тех, кто ещё жив, я оттуда вытащу. Да, пора разобраться с гарнизоном «небожителей»!

Он поднял трубку телефона и, произнеся что-то, вновь показавшееся подростку абракадаброй, повернулся к нему.

— Ты останешься здесь ради собственной безопасности.

— Герр Штригель, — робко обратился к тому Тиалонай, — моя маленькая сестричка не выживет одна…

— Твой адрес?

Когда мальчик назвал его, Дитрих дал распоряжение, которое подросток понял — привезти девочку. Бросив трубку, Штригель стукнул кулаком по столу.

— Я никому не позволю мне мешать, — рявкнул он, но остыл, взглянув на испугавшегося ребёнка. Впервые лёгкая тень улыбки мелькнула на жёстком лице.

— Как тебя зовут?

Мальчик представился. Дитрих обнял его за плечи и повёл к двери в дальнем углу. Толкнув её, он сказал:

— Располагайся здесь, Тиалонай. Туалет и ванная там, обед подадут чуть позже. И… я понимаю, что твоя потеря невосполнима, но, раз невозможно ничего изменить, постарайся с этим смириться. Хорошо?

Подросток кивнул, но когда шаги Штригеля стихли, кинулся на кровать и утопил её в слезах.

[1] Хальт! Хенде хох! (от нем.Halt! Hände hoch!) — Стой! Руки вверх!

[2] СС — аббревиатура от нем. Schutzstaffel (Шутцштаффель) — охранные отряды.

Глава 6

Автомобиль диктатора выехал из резиденции, двинувшись в направлении «ангельского» гарнизона. За головной машиной следовали ещё две с вооружённой охраной, набранной из лояльных Штригелю и его политике людей. Войдя в казарму, Дитрих бросил вытянувшемуся по стойке «смирно» дежурному:

— Собрать всех в большом зале!

И проследовал внутрь. Штригель не надел белоснежные одежды, тело его было затянуто в мундир СС, а через плечо перекинут ремень автомата. Спереди и сзади шли четверо вооружённых до зубов охранников, ещё трое остались снаружи.

Дитрих со сдерживаемой яростью смотрел на входящих «ангелов». Когда те заполнили помещение, диктатор приказал:

— Сдать оружие!

По рядам прошло шевеление, но никто не двинулся с места. В критические моменты чувства Дитриха обострялись, и он сразу заметил лёгкое угрожающее движение одного из «небожителей». Прозвучал выстрел, во лбу злоумышленника появилась круглая чёрная дыра, и он рухнул, звякнув об пол зажатым в руке пистолетом. А охрана, сделав шаг вперёд, загородила Штригеля собой.

— Я не промахнусь и в следующий раз, — сказал тот. — Сдать оружие! Ну!

Началась паника. Толпясь и давя друг друга, солдаты складывали к ногам диктатора разномастное вооружение. Дитрих сделал знак одному из сопровождающих, и тот побросал ножи, гранаты и огнестрелы всех мастей в большую сумку. Второй охранник приказал нерешительно мнущимся «ангелам» подходить по одному и вместе с товарищами провёл личный обыск каждого.

— А теперь, — прозвучал холодный голос Штригеля, — пусть сюда выйдут те, кто придумал, что арестованных во время комендантского часа надо отправлять в Бухенвальд.

Разоружённые «небожители» вновь зашевелились, но на этом всё и закончилось. Тогда Дитрих передвинул автомат так, что дуло его смотрело прямо в толпу.

— Сначала я, — зловеще произнёс диктатор, — буду убивать каждого второго. Если и после этого никто не сделает ни шага, расстреляю всех…

Раздался шёпот, и через минуту напуганные «ангелы» вытолкнули вперёд восьмерых упирающихся товарищей. Посмотрев каждому в лицо, в глаза заглянуть не удалось, так хорошо те их прятали, Штригель, неожиданно достав пистолет, застрелил всех, кроме двоих.

— А вы, — брезгливо отталкивая трупы, приказал он, — вернёте людей из лагеря.

— Но это невозможно, — возразил один из выживших.

Повернувшись на каблуках, Дитрих приставил ствол к голове неосторожного приговорённого и спустил курок.

— Ты тоже хочешь что-то сказать? — обратился он ко второму.

Тот отчаянно замотал головой, а диктатор, приблизив губы к его уху, громко прошептал:

— Значит, ты понимаешь, что сейчас время не спорить, а действовать? Это хорошо. Так вот, в течение недели все жители моего, — он подчеркнул это слово, — города должны вернуться в свои дома и вновь приступить к работе и обучению. Тебе ясно?

Человек понуро кивнул, а Штригель, обращаясь ко всему ангельскому гарнизону, елейным голосом провещал:

— Задача «ангелов» — защищать и беречь, а не хватать и убивать, для этого есть карательные отряды. Тот, кому не нравится служба здесь, может подать рапорт, и я отправлю его в отставку… на месте…

И Дитрих, окружённый бдительной охраной, отбыл в резиденцию.

А люди в белых одеждах долго ещё боялись пошевелиться. Все прекрасно поняли слова диктатора: каждый, кто посмеет заявить о своём недовольстве, будет немедленно уничтожен.

Пинкдроу завтракали. Ортвик, наконец, взял отпуск на работе, Аирин тоже, но, посовещавшись, оба решили никуда не уезжать, а провести свободные дни с друзьями, отдыхая в городе и на природе. Когда они обсуждали подробности, раздался звонок, и оба пошли встречать гостей.

— Какой удивительный мир, — восхищённо говорила Ирина, жуя вкуснейшую яичницу, — здесь всем находится место. Я так рада, что попала сюда!

— А мне давно хочется выяснить, кому жители свободного общества обязаны его основанием, — произнёс Виктор. — Вы что-нибудь знаете об этом?

— Нет, — растерянно ответила Аирин. — Не представляю, как это случилось, но начальный отрезок истории начисто стёрся из памяти людей. Уже несколько веков наша реальность такова, какой вы её видите. В учебниках пишут, что пресловутый коммунизм — заслуга одного человека, чьё имя утеряно. Возможно, учёные могли бы приоткрыть завесу времени, но они заняты другими проблемами и вряд ли интересуются личностью политика, облагодетельствовавшего эту реальность.

— Очень странно, ведь этот деятель заслуживает огромной благодарности потомков. И наверняка найдётся хотя бы один специалист, разрабатывающий эту тему, — задумчиво промолвил Виктор. — Как вы думаете, с чего начать?

— Конечно, с агентства, — сказал Ортвик, — его сотрудники компетентны во всём.

— Что ж, — решительно заявил Прокудин, — завтра пойду именно туда.

— А ведь ты прав, Витя, — поддержал того Пинкдроу, — нельзя забывать о своих корнях. Можешь рассчитывать на мою помощь.

— Спасибо!

Мужчины пожали друг другу руки, а женщины любящими взглядами смотрели на мужей, полностью с ними соглашаясь. Закончив разговор, супруги Пинкдроу переоделись, и весёлая компания антиподов отправилась на прогулку.

Дитрих сидел за столом в кабинете, опустив подбородок на сложенные руки. Его мутило. Даже если те, кого он застрелил, и заслуживали смерти, то самого Штригеля это никак не оправдывало, он был убийцей не менее жестоким, чем все в СС. Перед глазами стояло лицо молодого «ангела», первым получившего пулю. Совсем ещё мальчик, немногим старше того, кто спал сейчас за стеной. Проклятый мир!

Внезапно Штригелю захотелось забыть о долге и уйти через портал туда, где нет непрекращающейся битвы добра и зла. Поддавшись слабости, Дитрих позволил себе мечтать о нормальной жизни, но когда вынырнул из розовых волн, ответственность за происходящее в его параллели, за людей тяжёлым грузом вновь рухнула на плечи.

По щеке его скатилась слеза, он мотнул головой, ругая себя за малодушие, и, поднявшись, открыл дверь в комнату, где спали дети. Штригель остановился на пороге, разглядывая ребят, и сердце его растаяло.

Тиалонай сквозь сон почувствовал, как ласковая рука гладит его по волосам.

— Мама, — прошептал он, улыбнувшись.

Ладонь отдёрнулась, и мальчик поднял веки. Рядом сидел Дитрих, взгляд его был полон сострадания.

— Прости, — сказал он.

Подросток почувствовал, как к глазам подступают слёзы, и проглотил их.

— Я пытаюсь смириться, — виновато прошептал он, — но не могу. Они снятся мне.

Штригель понимающе кивнул.

— Возможно, тебе станет немного легче, если ты узнаешь, что твоя подруга на этой неделе должна вернуться в город.

— Дилия?

Тиалонай сел в кровати. Кинув взгляд на спящую сестру, он тихо спросил:

— Я смогу с ней увидеться?

— Конечно. Но встреча состоится здесь, хорошо? Пока я не хочу тебя отпускать, это слишком опасно.

— Я никуда не рвусь, — грустно отозвался мальчик, — мой дом опустел.

— В жизни будет ещё много потерь, Тиалонай, — печально промолвил Дитрих, — их не избежать в том страшном мире, где мы живём…

Внезапно мужчина запнулся, и глаза его загорелись какой-то мыслью.

— Но ведь детям необязательно здесь оставаться, — пробормотал он и поднялся.

— Герр Штригель! — встревожено окликнул подросток.

Тот снова опустился на край кровати.

— Мне не уходить?

— Я чувствую себя лучше, когда не один — признался Тиалонай. — Но не могу же я отрывать вас от дел.

— Они подождут. Что ты собирался мне сказать?

— Я хотел показать вам моих родителей.

И Тиалонай достал из кармана висящей на стуле куртки фотографию, с которой улыбалась семья Дорпкуинов. Глядя на мать и отца, подросток не сумел сдержать слёз. Штригель же, всмотревшись, охнул и приблизил недостаточно резкий снимок к глазам.

— Вот оно что, — проговорил он тихо. — Антиподы…

Дитрих перевёл взгляд на тихо плачущего Тиалоная.

— Послушай, — произнёс он, — а как ты отнесёшься к тому, чтобы уйти в другой мир, где нет ни войны, ни страданий, где все счастливы? И там живут люди, очень похожие на твоих родителей?

— Вы говорите о рае, герр Штригель? — растерянно вопросил подросток.

— Наверное, ту реальность можно назвать и так, только находится она на Земле.

Тиалонай задумался.

— Я согласен, — решил он, наконец.

— Что ж, значит, скоро мы туда отправимся. А сейчас постарайся заснуть, ещё очень рано. Я побуду с тобой.

Доверчиво прижавшись щекой к лежавшей на подушке ладони Дитриха, мальчик снова уплыл в сон и уже не услышал и не почувствовал, как человек, принявший живое участие в его судьбе, вышел, тихо закрыв дверь.

После того как Дитрих вернулся в свою реальность, портал между его миром и свободным обществом стал появляться через определённые промежутки времени. Он словно подмигивал людям, находящимся в разных параллелях, предупреждая о грядущих переменах.

Потайная комната скрывала проход от человеческих глаз, но рано или поздно кто-то мог о нём узнать. И дальнейшее зависело от того, насколько доброжелательно оказался бы настроен этот кто-то. Штригель понимал: если враги прознают о возможности порабощения другой реальности, их не остановить ни ему, ни Изольде.

Поэтому он собственноручно установил на замаскированную дверь кодовый замок с миллионом вариантов — неверное, но всё же средство защиты. Всех, кто располагал информацией о скрытых помещениях, Дитрих отправил на службу в другие округа. Вернее всего было бы их уничтожить, но Штригель не мог убить человека только за то, что он знал больше, чем положено.

Дети всё ещё жили у него. Прежде чем переправить ребят в свободный мир, Дитрих хотел убедиться, что тот готов их принять. Но голубая завеса всякий раз возникала лишь на несколько секунд, тотчас исчезая, и Штригель опасался, что, пройдя сквозь неё, он не сможет попасть обратно.

Тиалонай до сих пор оплакивал родителей, да и подруга его так и не вернулась из Бухенвальда, она погибла по дороге туда. Дитрих часто разговаривал с развитым не по годам мальчиком, утешая и развлекая, и однажды с испугом осознал, что привязался к ребёнку настолько, что не хочет с ним расставаться.

А тот даже не скрывал чувств, испытываемых к Штригелю: восхищение и любовь сквозили в каждом его взгляде, в каждом слове. Именно это и заставило Дитриха поторопить события. Мужчина боялся, что ещё немного, и он уже не сможет отпустить подростка к антиподам. Однажды ночью, разбудив его и сестру, Дитрих отвёл обоих к порталу. Как только на стене высветился сияющий прямоугольник, все трое шагнули сквозь него в другую жизнь.

В свободном обществе был день, солнце ярко светило сквозь крышу мастерской Виктора, заставляя полотна оживать. В ожидании хозяина люди разбрелись по помещению, рассматривая картины. Восхищённый Тиалонай дёргал скучающую сестрёнку за руку, пытаясь обратить её внимание то на одно, то на другое прокудинское творение.

Дитрих наблюдал за детьми. Он улыбался, но на лице его лежала тень печали. Штригель с трудом представлял, как будет обходиться без мальчика. Ругая себя за эгоизм, он пытался прогнать грустные мысли, а те не желали оставлять его в покое.

Наконец, дверь открылась, пропуская в студию Виктора. Увидев нежданных гостей, тот замер на пороге, с удивлением глядя на них. Опомнившись, художник подошёл и пожал руку Дитриха, подросток же застыл в недоумении.

— Что привело вас сюда? — спросил Прокудин.

— Нам надо серьёзно поговорить, Виктор, — ответил Штригель. — Но позвольте сначала представить Тиалоная и Нану Дорпкуинов. Их приёмные родители — ваши антиподы в нашем мире погибли, пытаясь добиться справедливости.

Мальчик медленно приблизился и остановился, разглядывая Виктора. Тиалонай понимал, что это не отец, но его изумило потрясающее сходство.

— Что здесь происходит? — посмотрев на Штригеля, поинтересовался он.

Тот открыл рот, чтобы всё объяснить, но его перебила Нана. У девочки, не видевшей смерти родителей, не возникло никаких сомнений.

— Папа! — завизжала она, кидаясь к Виктору и повисая на нём. — Папочка! А Тиалонай сказал, что ты больше не вернёшься, что ты умер. Уу, противный!

И показала брату язык. Растерявшийся Прокудин подхватил малышку, и внезапно его захлестнуло ощущение чуда. Он сразу почувствовал, что это его ребёнок. Тёплая волна нежности накатила на Виктора, да так и не схлынула. А Дитрих, наблюдающий за происходящим, вздохнул с облегчением: Нана нашла семью. В том, что Ирина согласится удочерить её, он не сомневался.

Но Тиалонай, как быть с ним? Тот стоял, опустив голову, а когда поднял взгляд, в нём читался такой упрёк, что мужчина почувствовал, как стыд обжигает его щёки. Он шагнул к мальчику, но тот, попятившись, выбежал из мастерской. Дитрих бросился вслед и, догнав его в конце улицы, схватил за плечи, поворачивая к себе. Глаза подростка были крепко зажмурены.

— Я никогда не назову отцом никого, кроме вас, — сквозь зубы проговорил он. — А если вы этого не хотите, останусь сиротой.

— Тиалонай, — стараясь сдержать эмоции, произнёс Штригель, — давай обсудим всё спокойно, хорошо?

Взяв ребёнка за руку, он усадил того на ближайшую скамейку.

— Выслушай меня, пожалуйста, и не перебивай. Я тоже хотел бы назвать тебя сыном, но…. Тиалонай, там — в нашем мире идёт незримая война, и я нахожусь на передовой позиции. Если ты останешься, страх за тебя свяжет меня по рукам и ногам. Мои враги, а их немало, обязательно используют эту привязанность, чтобы добраться до меня и уничтожить. Представь, что станет тогда с городом и людьми. Возможно, их сотрут с лица земли. Я не могу позволить себе иметь семью, она постоянно будет подвергаться смертельной опасности, а я стану слабым и уязвимым. Ты меня понимаешь?

Внимательно слушавший его подросток задумчиво кивнул.

— Да, я понял, — сказал он. — Но ведь ты можешь приходить ко мне сюда?

Тиалонай не заметил, как вместо привычного «вы» обратился к Дитриху на «ты». А у того сердце сжалось от неожиданного счастья.

— Так я и намерен поступить, — с трудом сдерживая расцветающую на лице глупую улыбку, решительно ответствовал он. — Изредка я стану навещать тебя и других. Но ты должен пожить в семье двойников твоих родителей, пока всё не утрясётся.

— А могу я не звать их папой и мамой? — насторожённо спросил подросток.

— Что за детский вопрос, мой мальчик, — засмеялся Дитрих, — конечно, можешь. Вот уж от тебя-то не ожидал.

Тиалонай покраснел и смущённо улыбнулся.

Обсудив с Виктором проблему детей и получив обещание всё уладить, Штригель, дождался появления портала и отправился обратно. Ему хотелось погулять с сыном по улицам этого прекрасного города, но нацистская форма выглядела бы на них странно.

В резиденции стояла тишина, за время отсутствия Дитриха никто не потревожил его обиталища. Оказавшись в кабинете, он почувствовал, как на него наваливается привычное раньше и невыносимое сейчас чувство одиночества. Чтобы отвлечься, Штригель сел за стол и с головой ушёл в работу.

Глава 7

Ирина, как и Виктор, приняла Нану всем сердцем. Ласковая и забавная девочка льнула к матери, не отходя от неё ни на шаг. На следующий день после визита Штригеля Прокудины пришли в агентство с двумя детьми и объяснили ситуацию дежурившему там Йардену. Проблем с удочерением не возникло, а над Тиалонаем Ирина и Виктор оформили опеку, что того вполне устроило.

— Я уже ничему не удивляюсь, — усмехаясь, говорил Йарден, — после того, как здесь появились вы, иммиграция уроженцев параллельных миров, похоже, станет традицией. Единственное, что меня беспокоит — это причина активизации порталов. По всей видимости, что-то грядёт и, возможно, плохое. Поэтому я известил Центр, и там принимают меры.

— По моему мнению, — сказал Виктор, — это как-то связано с Великой Германской империей по ту сторону завесы. Дитрих Штригель, о котором я вам рассказывал, железной рукой правит в своём округе, но, как мне подсказывает внутренний голос, рано или поздно взлетит к вершинам власти. Возможно, ему понадобится программа, чтобы перестроить общество по образцу нашего, и мы могли бы ему помочь, изучив документы периода становления, а заодно выяснить, что за человек стал виновником благоденствия этого мира.

Йарден задумался.

— Вам надо обратиться в исторический центр, — решил он, наконец, — там вы наверняка найдёте одного или даже нескольких учёных, которые знают, что вам нужно. Когда соберётесь, сообщите мне, и я создам командировочную карту.

— Тогда делайте это сейчас, я готов.

— Я тоже хочу, — выпалил подросток.

Чиновник улыбнулся.

— Нет проблем, поедешь с опекуном. Но вот о чём я хотел бы вас попросить: уговорите вашего друга присоединиться к вам. Это будет рациональнее.

Мужчина и мальчик с сомнением переглянулись. Йарден заметил это.

— Что-то не так?

— Мы не знаем, когда он здесь появится, — грустно ответил Тиалонай.

— А сами вы не хотите туда пойти?

— Ну, конечно же! — хлопнув себя по лбу, воскликнул Прокудин. — Ведь портал с той стороны скрыт от посторонних глаз. Даже если хозяина не окажется на месте, мы его дождёмся.

— Прекрасно! — обрадовано сказал Йарден. — А я всё подготовлю для вашего путешествия.

— Путешествия? Нам далеко ехать?

— Не очень. Центр всемирной истории находится в Гималаях.

Рты Виктора и Тиалоная открылись сами собой. Чиновник засмеялся.

— Всё не так страшно. С современными средствами передвижения вы окажетесь на месте через несколько минут. Но на изучение материалов понадобится время, поэтому вам придётся пробыть там довольно долго. И для обеспечения вас жильём и питанием нужен соответствующий документ. Договаривайтесь с господином Штригелем, я жду вас.

Вскоре Виктор и Тиалонай уже входили в студию. Мальчик направился к голубой двери, но опекун остановил его.

— Думаю, — произнёс он, — тебе стоит остаться здесь. Если Дитрих на месте, я приведу его.

— Где же ему быть ночью? — недоумённо поинтересовался подросток.

— Мало ли… — ответил Виктор, подумав о фройляйн Браун.

— Хорошо, — согласился Тиалонай, — я подожду.

Прокудин шагнул в светящийся прямоугольник и оказался в полной темноте. Зацепившись за стул, он подвернул ногу, тихо выругался и тотчас почувствовал, как его торс обхватила железная рука, а к виску прижалось дуло пистолета.

— Дитрих, — просипел он, — осторожнее. Это я — Виктор.

Хватка ослабла, зажёгся свет, и мужчина увидел заспанного Штригеля.

— Витя? — удивлённо спросил тот. — Ты что здесь делаешь?

— Надо поговорить. Можешь выбраться к нам?

— Сейчас? Хорошо.

И, переодевшись в штатское, Дитрих последовал за Прокудиным. У завесы напряжённо застыл Тиалонай. Увидев Штригеля, он бросился к нему. Несколько мгновений они простояли, обнявшись, а потом Дитрих, мягко отстранив мальчика от себя, вытер выступившие на глазах ребёнка слёзы.

— Всё хорошо, Тиалонай, мы снова вместе.

Подросток взял отца за руку, и они вышли на улицу. Расположившись на широкой скамейке, люди беседовали. Виктор рассказал о предложении Йардена, и Дитрих задумался. Обязанности требовали его присутствия в округе, но любопытство, желание узнать что-то новое доминировали.

— Ладно, — сказал он, решившись. — Мне понадобится немного времени для завершения начатых дел, а после я сообщу руководству, что инкогнито уезжаю на отдых. Надеюсь, в этом случае меня никто не станет разыскивать. Думаю, дней пять у меня будет.

Тиалонай задохнулся от восторга. Провести пять долгих дней с человеком, которого он так любил, да ещё там, где ему никогда не приходилось бывать…. Это казалось сказкой. Мальчик уткнулся лицом мужчине в плечо и затих. Ласково гладя ребёнка по голове, Дитрих бездумно смотрел прямо перед собой, наслаждаясь покоем и чувством безопасности. Наконец, он поднялся и произнёс:

— Мне пора возвращаться. В моей реальности скоро наступит утро, и, чтобы всё успеть, я должен поторопиться.

Стараясь не смотреть в погрустневшие глаза сына, Штригель направился к мастерской. Через четыре часа кортеж диктатора двинулся к особняку Изольды Браун.

Изольда внимательно рассматривала осунувшегося, слегка похудевшего Штригеля.

— Плохо выглядишь, Дитрих, — сказала она. — Ты спал сегодня?

— Почти нет, нужно было завершить срочную работу. Зато ты, как всегда, великолепна!

— Да, десятичасовой сон идёт мне на пользу, — засмеялась она.

И, подойдя, по-матерински обняла мужчину.

Фройляйн Браун — королева салонов, одна из красивейших дам Империи перешагнула шестидесятилетний рубеж. На лице, ещё хранившем следы былой привлекательности, резко выделялись морщины, шею, выдающую возраст, она прятала за высоким воротником, а грудь, поддерживаемая особым бюстгальтером, уже не могла заставить мужчину протянуть к ней руку. Прежними остались только карие, светящиеся умом и задором глаза с появившейся в них недавно лёгкой грустинкой. И Штригель не мог не засмотреться в зеркала души бывшей возлюбленной.

— Я скучал, — промолвил он, — мы так давно не виделись.

— А я, представь, даже не успела стосковаться, — улыбнулась женщина. — Возила гостей по твоему образцовому округу.

— Вот как? Кого же?

— Нашего серого кардинала — советника императора Вилли Шефера.

— И каковы его впечатления? — внутренне напрягшись, поинтересовался Дитрих.

Ведь, в конце концов, он управлял вверенной ему территорией в обход всех действующих законов, и это могло привести к смещению с должности, а в дальнейшем и к казни.

— Он в восхищении, — успокоила его Изольда. — Вилли поведал по секрету, что методы правления последователей фюрера давно его раздражают, и он исподволь внушает главе Империи, что настала пора перемен.

Дитрих перевёл дыхание.

— Так что теперь, — сообщила женщина, — у тебя есть свой человек, приближенный к трону.

— А почему ты не позвала меня? — спросил Штригель.

— Потому что ты исчез, и тебя не могли отыскать. Кстати, где ты пропадал?

— Рискнул прогуляться в одиночестве, — осторожно ответил Дитрих, до поры не собиравшийся посвящать подругу в подробности вояжей в другую реальность, — и совершенно забыл о назначенной аудиенции.

— На тебя не похоже, — погрозила ему пальцем Изольда, — темнишь, мой дорогой.

Смущённый её проницательностью, Штригель замялся.

— Я всё расскажу тебе, Зольди, но позже. Ты готова подождать?

Она серьёзно посмотрела на мужчину.

— Да, конечно. Я знаю, что ты ничего не делаешь просто так. Поделишься, когда сочтёшь нужным, милый.

Последнее слово прозвучало так нежно, что к горлу Дитриха подкатил ком. Чтобы сгладить неловкость и оградить их беседу от посторонних ушей, он встал и закрыл дверь.

— Послушай, — вернувшись, тихо сказал Штригель, — мне неловко об этом говорить, но, поверь, мною движет не желание подняться по служебной лестнице, а потребность сделать что-то полезное в больших, чем сейчас, масштабах…

— Зачем так много слов, Дитрих? — прервала его женщина, садясь. — Я хорошо знаю тебя, и мне не нужно ничего объяснять. Чего ты хочешь?

— Власти, Зольди. Мой округ процветает, но за его границами творится произвол. Я хотел бы это пресечь, но я слаб…

— Ты силён одним желанием что-то изменить, — ласково отозвалась подруга, — и, конечно, я тебе помогу. Последнее время…

Она понизила голос.

— Последнее время становится всё больше недовольных политикой императора. Кроме того, он уже немолод и, увы, глуп. Такому человеку нельзя возглавлять государство.

— Ты прочишь меня в императоры? — испуганно вопросил Штригель.

— А почему бы и нет?

Женщина засмеялась, и смех её, не считаясь с возрастом, зазвенел, как колокольчик.

— Ты умён, красив, подданные любят красивых властителей, достаточно гуманен, а гуманность сейчас входит в моду, и станешь достойной заменой старику Деккеру. До выборов осталось чуть более полугода, за это время я обеспечу тебе поддержку влиятельных людей и, конечно, финансы…

Она жестом прервала готового возразить Дитриха.

— Не спорь. Я знаю, на что уходят все твои деньги, без них невозможно поддерживать округ. И не беспокойся, ты получишь их не из моего кармана, я организую фонд содействия «божественному» Дитриху.

Штригель встал перед Изольдой на одно колено и, целуя ей руку, прошептал:

— Ты великая женщина, Зольди, мне до тебя далеко!

Та положила ладонь на его голову, глядя по волосам.

— Я верю в твой политический гений, Дитрих. Рано или поздно Германская империя расцветёт, сотрутся различия между расами, национальностями, народ станет благоденствовать, и это будет делом твоих рук.

— Если прежде меня не застрелят прямо на троне за инакомыслие, — подумал Штригель, улыбнувшись собеседнице.

Простившись с Изольдой, Дитрих вернулся к себе и, созвонившись с высшим руководством, вытребовал отпуск на пять дней. Вызвав начальника охраны — преданного Оскара Менгера, Штригель вручил ему официально завизированный документ, согласно которому тот в отсутствие диктатора становился его заместителем. Небрежно кинув папки в сейф, Дитрих набрал код и, захлопнув дверцу, повернул сложный ключ.

Вечерело. Сбросив ненавистный мундир и надев штатское, Штригель в нетерпении посматривал на часы. Он понимал, что там — за завесой его ожидает работа, но всё равно воспринимал её, как отдых, вдали от Империи, врагов и крови. И, главное, рядом будет Тиалонай. Дитрих скучал по мальчику до боли в сердце, а теперь у них есть целых пять дней, которые они проведут вместе.

Часы пробили полночь — условленное время. Дитрих глубоко вдохнул, выдохнул и шагнул в волшебную дверь. В параллельной реальности его ждали. Подросток подбежал к отцу, лишь только тот ступил на пол студии, а за ним, улыбаясь, подошли Ортвик и Виктор. Мужчины обменялись рукопожатиями и, Штригель, обняв Тиалоная, направился за провожатыми.

Увидев человека, о котором столько слышал, Йарден взволновался настолько, что даже начал немного заикаться. Уточнив, как долго гость сможет пробыть в их мире, он поставил тому временный опознавательный значок.

Но, по всей видимости, Дитрих был склонен к аллергии, потому что мышцы в области ключицы вздулись, кожа покраснела, потом посинела, и вскоре мужчина с трудом сдерживал стон боли, выдыхая сквозь сжатые зубы. Испуганный Йарден, почувствовавший себя убийцей, вызвал неотложку, и врачи быстро устранили болезненные проявления. Метку удалили, и чиновник положил в карман Штригеля карточку, отзывающуюся на сканирование.

— Простите, — покаянно произнёс он, — я не знал, что организм может так отреагировать на безобидные изотопы.

И с любопытством спросил:

— Скажите, а вам не приходилось присутствовать при атомных взрывах или иметь дело с радиоактивным топливом?

— Да, — удивлённо подтвердил Дитрих, — я трижды бывал на ядерных испытаниях, но находился в бункере. Это как-то связано с сегодняшним происшествием?

— Несомненно. И, если вы когда-нибудь поселитесь в нашей реальности, метка вам будет противопоказана.

Штригель помрачнел.

— Вряд ли я буду здесь жить, — ответил он. — В моём мире много дел, да и неугодные политики там редко доживают до старости, хорошо, если удаётся дотянуть до сорока пяти. Успеть бы всё за такой короткий срок.

Говоря это, он не подумал, что его слышит и Тиалонай. Раздался придушенный вскрик, хлопнула дверь. Опомнившийся Дитрих извинился и выбежал вслед.

— Жаль, — задумчиво пробормотал Йарден, — очень жаль. Этот человек мог бы сделать многое не только для своей, но и для нашей реальности. И заслужить почётную и спокойную старость.

Штригель вернулся с заплаканным, но уже улыбающимся Тиалонаем. С сочувствием посмотрев на обоих, чиновник протянул мужчине командировочную карту.

— В половине четвёртого из стартового ангара отбывает капсула. Ничего с собой не берите, в Гималаях всё не менее цивилизованно, чем здесь. Если выдастся свободная минутка, зайдите в тамошний паноптикум[1], на снежного человека стоит посмотреть, он — большая редкость.

Подросток ошеломлённо глядел на Йардена, потрясены были и Виктор с Дитрихом. А Ортвик даже не удивился.

— Жаль, что я не лечу с вами, — посетовал он, когда друзья попрощались с чиновником и вышли, — мне приходилось слышать об этом чуде, и хотелось бы его увидеть. Ну, да ладно, успеется.

Он посмотрел на часы.

— До половины четвёртого ещё уйма времени. Пойдём куда-нибудь и пообедаем?

— Я только позвоню Ире, — согласился Виктор и ушёл искать видеофон.

Обтекаемая капсула была готова к взлёту. Виктор ожидал увидеть большую пушку, стреляющую необычными снарядами, но нет, яйцеобразная машина, раскорячась на подпорках, стояла на полу ангара, а в кабине сидел пилот. Он не стал смотреть командировочные карты, видимо, это не входило в его обязанности, и, дождавшись, пока пассажиры пристегнутся, надавил на рычаг.

Бесшумно, без рёва моторов и выхлопов, капсула завалилась назад, а потом взвилась вверх, и сила тяжести придавила пассажиров к креслам. За спинами, в салоне заплакал ребёнок, но тотчас затих. Дитрих, Виктор и Тиалонай сидели с ошеломлёнными лицами, но удивлялись они недолго, вскоре последовало мягкое приземление.

На дрожащих ногах все трое вышли наружу и застыли, глядя на потрясающее зрелище, представшее их глазам. Они стояли в зелёной долине, а вокруг, везде, куда достигал взгляд, возвышались горы с заснеженными вершинами. Вид этот так заворожил путешественников, что они не сразу обратили внимание на огромное здание исторического Центра из стекла и металла, гармонично вписавшееся в синеву неба, и расположившиеся неподалёку небольшие жилые домики и солидные многоэтажные гостиницы.

А к остолбеневшим людям уже спешил госслужащий с папкой подмышкой. Приветливо поздоровавшись и заглянув в карты, мужчина пригласил командированных следовать за ним. Устроив их в комфортабельном номере, он отсалютовал и исчез.

— Похоже, здесь принято верить людям на слово, — удивлённо сказал Штригель. — Он едва посмотрел на документы и узнал о деле, ради которого мы прибыли, лишь с наших слов. А если бы мы обманули?

— Насколько я понял, здесь никто никого не обманывает, — отозвался Виктор. — Да и зачем? Ведь ложь не приносит никакой выгоды.

— Удивительный мир! — вырвалось у Тиалоная. — Как им удалось так перевоспитаться?

— Это мы скоро узнаем, — весело ответил Прокудин. — Кому-нибудь надо переодеться или перекусить перед выходом?

— Я сыт, — ответил Дитрих, — а вот ванну принял бы с удовольствием.

— Тогда я покажу тебе, как ею пользоваться. Здесь всё отличается от наших реальностей, даже процедура омовения. Кстати, я заметил, ты очень мало ешь. Это отсутствие потребности или суровая необходимость?

— Скорее, второе. Идя на поводу у желудка, я рискую потерять форму. В нашем жестоком мире имеет значение любая мелочь.

— Да, пожалуй.

Когда Виктор, а за ним и Дитрих вернулись в комнату, Тиалонай разогревал жареное мясо и рис. Подойдя к отцу, мальчик тихонько боднул лбом его плечо и попросил:

— Поешь, пожалуйста. Всё должно быть в меру, и аскетизм тоже.

Растроганный Штригель провёл ладонью по щеке подростка и улыбнулся:

— Хорошо, если ты настаиваешь.

И с аппетитом съел свою порцию.

— Очень вкусно, даже слишком, — заявил Штригель, опорожнив тарелку. — Живи я в этой параллели, мне не удалось бы держать себя в рамках.

— Это верно! — восторженно отозвался Виктор, — сам грешен. Ну, кто бы мог подумать, что продукты здесь синтезируется из безликой органики.

Тиалонай нахмурился.

— Странно. Если путём синтеза можно создать, к примеру, мясо курицы, то почему здешние генетики до сих пор не научились клонировать людей? — сведя брови к переносице, вслух размышлял он.

Дитрих изумленно посмотрел на сына. Вот, оказывается, какими проблемами был занят ум не по годам развитого ребёнка.

— Мне кажется, — сказал он, — мы слишком сложны, чтобы нас воспроизвести. Наш мозг — маленькая вселенная, вряд ли её можно воссоздать искусственно.

— Да, наверное, — расстроено произнёс мальчик, — а жаль.

— Почему? — удивился Прокудин.

— Я бы меньше боялся за отца, — прошептал Тиалонай так тихо, что услышал его лишь напрягший слух Штригель.

Стремясь разрядить обстановку, он рассмеялся.

— Я не настолько важная персона, чтобы оставлять меня — размноженного на память потомкам. Вряд ли специалисты по клонированию согласились бы на это.

— А я чувствую, что ты прославишься великими делами, — вздёрнув подбородок, уверенно сказал подросток.

Штригель смутился, но скрыл своё замешательство под маской озабоченности.

— Нам пора, — заявил он, — если мы намереваемся хоть что-то успеть.

И, покинув гостеприимный номер, мужчины и мальчик поспешили к Центру всемирной истории.

[1] Паноптикум — музей, коллекция разнообразных необычайных предметов (например, восковых фигур, причудливых живых существ и т. п.).

My web-site: http://alexandratreffer.wixsite.com/knigi