Ваня деревенский зомби

Ваня, деревенский зомби

«Иван Запредельный, обычный русский зомби. Живет в деревне Перловка, Самарской области.Живет, решает проблемы и помогает людям, как может, дружит с собаками и прочей живностью. ».

«Наш ответ Голливуду».

Оглавление

Баня

Зомбо-кефир

Сердитый бык Федька

Собаки

Крутые братки

Стоматология

ГайцЫ

Васька и Полкан

Ёжик

Upgrade

Странный сон Ивана Запредельного

Голливуд

Улететь на Обонаху

Президент

Американский астронавт

Хамло

Татупед

Стритрейсер

Черное знамя Ноурэса

Пролог (Мини — сборник) Иван Запредельный

Часть первая. Ефрейтор

Часть вторая. Диверсант

Часть третья. Мать вашу! Зомби!!!

P.S.

Как Иван стал рокером

(16+)

— Не, а я, чего? Я ничего, Ваня просто. Ну, зомби, ну подумаешь! Не человек что ли. Нет, конечно, я не человек, но ведь и не тварь какая. Правда, со слухом проблемы иногда бывают. Но, как сказал наш Митрич, фельдшер наш деревенский, — ты, главное Ваня, не заморачивайся. У тебя там все высохло, в смысле: в ухе. Там, типа, косточки слуховые стали западать, барабанчик, улитка типа. Вот молоточек и западает. Ты башкой то своей встряхни, или сам себе подзатыльник сделай. Вот косточка слуховая встряхнется и на место встанет. Ну, ясен перец, не тупой, понял. Проверил, действует.

Шел как-то, по улице. И дернул меня черт зайти в баню. Сроду там не бывал, а как зомби стал, так и подавно. А тут понесла меня нелегкая. Я-то ведь уже говорил, что со слухом проблемы бывают, так ведь еще и зрение ко тьме, не сразу у меня приноравливается. Что-то мне понадобилось, в общем, не помню уже и что.

Открыл предбанник, ничего не вижу, не слышу, захожу, в общем.

А там, матерь божия, все наши девки местные сидят голяком. Надька с Катькой, девахи, ух какие! Загляденье просто. Что груди, что остальные причнндалы. И-эх! Красотища то какая! А с ними еще Зинка и Ленка были. Но эти. по оснастке своей, конечно уже не то.

Главное, Зинка меня и увидела первой. Как заорет благим матом и бац, мне шайкой своей, прямо по башке и засветила. Я тут конечно в предбанник и вылетел. Сижу на полу, башкой верчу, не сломали ли мне чего. Чувствую, слух тут ко мне и вернулся.

Зинка орет как скаженная. Надька хохочет и кричит,

— Дура ты, блин косоглазая, Зинаида, кончай блажить. Это же Ванечка, зомби наш. Он же, как телок, безобидный. Даром, что мужчинка бывший. Ванюшка, — это значит, она меня зовет, — ты как там сердешный, не поломал ли чего? Веничком меня то похлопай. А та бабы наши силенок не имеют. — И хохочет зараза.

А мне, что? Ну, похлопаю веничком, эка невидаль. Мне ведь от этого пара ни толку, ни пользы. Да и вреда особого нет. Взял веничек в руки, охаживаю прелестницу. Все-таки, красивая. Ух, какая деваха!

Зомби не зомби, но мужчинское мое начало встрепенулось во мне, встрепенулось, да и погасло. «Пипин» то мой, давно ведь сволочь отвалился. Но, все равно приятно.

Похлопал, значит, я Надьку, потом Катьку похлопал веничком то. Ну, тут и Зинаида с Еленой Сергеевной, агрономшей нашей, немного осмелели и давай меня уговаривать и их попарить веником.

А я что? Без проблем. Говорю, ведь ни жарко, ни холодно. Правда кожа на руках от горячего пара начинает немного портиться. А так ничего.

Попарились наши девки, разрумянились, похорошели. После баньки то, квасу целый жбан хлопнули и пошли по деревне песни петь. А я вышел, сел на завалинке, обсыхаю, значит.

Слушаю. И красиво ведь поют, заразы!

Тут надобно бы заметить, что левая моя нога сломанная, а срастись-то, уже не может. Просто по факту моей мертвости: крови то нет, да и жизни нет, в биологическом смысле. А как жить, существовать в смысле? Со сломанной ногой и не походишь, да не ровен час, и без ноги то останешься.

Взял я пару дошечек от битой бочки, приладил к ноге своей с двух сторон. Да и обвязал стальной проволокой. Пассатижами затянул покрепче. Смотрю, любуюсь сделанной работой. Ходить стал, правда, немного боком. Левую подволакиваю. Ну, вылитый зомби.

Сижу, смотрю. Дощечки мои немного ослабли. Поправил. Обсох малость и пошкандылябил до дому, до сарайчика своего.

Так и живем. Правда, девки стали ко мне приставать, каждый раз, как в баню собираются. Надоели хуже горькой редьки…

(12+)

Вот, до чего же противная тетка Глафира, как увидит меня, блажить начинает, орет: — Зомби идет, нечистая, спасайся, кто может. И все норовит, швырнуть в меня что-нибудь тяжелое. А потом пойдет по деревне и давай стращать местных баб: — мол, Ваня-зомби глаз дурной имеет. И девкам перед ним нечего ходить. Сглазит мол, вовек не выйдет девка замуж. И куры нестись не будут. И трава не расти.

Ух, достала тетка Глафира. Было даже желание её саму стукнуть чем-нибудь по башке. Да потом жалко стало. Да и в деревне не одобрят.

Ну, в самом деле, зомби как зомби, не кусаю никого. Живу себе потихоньку, ни кому не мешаю. А тут на всю улицу: — Нечистая сила, свят, свят, свят.

Тьфу, пакость блин, а не тетка. В принципе она и раньше меня доставал, пока я человеком был. Только орала другое: — Ванька, скотина, опять пьяный на сеновале валялся…

Я даже с попом нашим, местным, на эту тему общался. На тему: «что такое есть я»?

Как он мне объяснил, есть сущность духовная. В смысле, все живое. Ну, там птички всякие, рыбки, звери, люди в том числе. Цветочки, листочки, деревья. Все это есть «суть духовная», в смысле: все имеет свою душу. А вот, что не живое, есть «суть мертвое». Или «души, как не имеющее». Камни всякие, песок, глина, воздух и прочее. Ну и мертвые, в смысле, как есть суть бездуховная.

Что же относительно меня, Вани, деревенского зомби, то тут возникает интересное явление. Я как есть человек мертвый, значит «суть бездуховная». Но, при том — при всем: «имеющий душу». По принципу: «раз я мыслю, значит существую».

Долго мы с батюшкой препирались, один раз даже он захотел мне треснуть кадилом по кумполу. Но, потом передумал. И вынес решение, что я есть «суть третья и непостижимая». На том мы и расстались.

А началось все с того, что мне захотелось испить молока. Как раньше, когда человеком был. Взять так с литр молока, только, что от коровы и испить душевно. Ну и зачем дело встало? Пошел я, значится, на ферму нашу. Зашел, вижу, стоят бидоны заполненные, а рядом никого и нет. Взял я баклажку, которая почище будет. Зачерпнул. И…

Испить то я решил молока, да вот не подумал, как оно на деле то получится. А получилось нечто.

У меня в шее сбоку дырка, спина сзади и слева немного подрана, ребро торчит. И бок внизу справа, где печенка, кажется должна быть, дырка там большая была. Я ведь неживой вроде как, мне вообще все пофиг. А зрительно получается неудобно. И требуха вся моя вываливается из дыры. Это меня прошлой зимой, медведь подлюка подрал и бок мне вырвал. Я дома после сподобился, напихал всякие ватины и тряпки себе в бок. А поверх кусок кожи со старого дивана содрал и нитками суровыми на свой бочок нашил. Главное с виду смотрится вроде, как и ничего даже.

Ну и так вот, пью я, значится, молоко. И оно как потекло, со всех дыр, мама не горюй. Из шеи хлещет, со спины течет и, из дыры залатанной, в боку моем подтекает малость. И, что самое обидное, попить то попил, а толку то? Язык как дохлая селедка, ничего, ни ощущений, ни удовольствий. Одно расстройство.

А тут бабы идут, как раз за бидонами, грузить их в тележку и на дорогу вытаскивать. Там тип один, городской, Семен Петрович подъедет и в город свезет.

Оно ведь как было все поставлено у баб нашенских? Молоко в бидонах сдают в город. Там платят более-менее нормально. Деньги везут в контору нашу сельскую. После бабам нашим зарплату выдают. А сейчас что? Ни конторы, ни зарплаты. Бабы стали сами молоко свозить в город. А там одни прощелыги, не хотят платить денег никак. И пропадает молоко ни за грош.

Выставили они молоко возле дороги, ждут машину. А молока где-то, литров триста, было в бидонах. Подъезжает тут деловой один, из городских. Подходит к Катерине и спрашивает:

— Молока продадите?

— Почему бы и нет? Пробовать будете или как? — Катька наша, бойкая девка. Если уж попался клиент, никогда не упустит,

— Ой, что у вас кефир что ли? А ну-ка, ну-ка. Дайте, дайте, еще попробую, — ошарашенная Катерина налила клиенту еще полбанки. Как потом мне бабы рассказали, все триста литров молока превратились в кефир. Первый клиент сразу купил в канистре пять литров, потом подъехали еще, распробовали. И пошло дело, Наши бабы понять ничего не могут.

Зинаида потом, уже когда все продали, смикитила, как самая образованная. Из бухгалтеров, как никак:

— Это все Ванькины проделки, я видела, как он молочка испить то пробовал. Пьет, значит, а со всех дыр так и хлещет, так и хлещет…

В тот день бабы так и не решили, плохо это или хорошо, что я все молоко «сглазил». И в кефир свернул. Но зато, когда следующим утром, в деревню заявилась «огромадная» толпа желающих испить «зомбо-кефир», вот тут-то бабенки то наши и удивились. Потом как дошло до них, в чем дело, Надька, блин, здоровая как лошадь, взяла меня за шкирку одной рукой и на ферму. Сама мне в руки ковшик дала, молока поллитру. И говорит:

— Надо Ванечка, надо. Ты уж постарайся для общества. Наш кефир теперь знаменитость, Городские понаехали, все только про зомбо-кефир говорят. А эти с молзавода все секрет наш хотят вызнать, Ну, наша Зинаида, свет Ивановна им фигу показала и говорит: «Фиг вам, — говорит, — индейский домик называется. Вы про авторское право слыхали? «Зомбо-кефир» наша авторская разработка. Чистый экслюзив.

Вот так у них дело и сложилось. Главное и мне работа кой-какая представилась. Одно «но», только. Как мне это молоко надоело! Но, для общества, не грех и поработать.

Все хорошо, но жару я переношу плохо. Почему не знаю. Говорят, от жары мозги спекаются, а мне то чего страдать, что там у меня вообще осталось в черепушке то моей. Но, жара, блин. Пошел я за село наше, в луговину одну. Там в траве уляжешься и не жарко вроде. Букашки разные ползают, птички поют. Одно слово, покой.

Хотелось полежать отдохнуть ото всех, да не тут-то было.

Слышу крики, бабы орут и дети, вроде, тоже как плачут. Непорядок ясен пень, поковылял я по-быстрому в ту сторону, спроверить то, что там случилось. Ну, пока с моей деревяшкой доковыляешь, блин. Слышу, бабы орут: «Мол, Федька бык сорвался подлец, с веревки, и по луговине носится бешенный. А там детишки наши местные, чуток ранее, играться собирались.

Стоят бабы орут, ругаются: кто на быка пойдет, а кто детей искать будет. А из мужиков то, вообще один «старый перец» Тимоха. «Сто лет в обед». «Божий одуванчик», пастух блин. — «Дунь и ветром унесет». И я, вообще непонятно кто, полутруп, получеловек. Зомби, словом.

Но детишек жалко, блин. Это факт. Поковылял я в травушку муравушку. Иду, а сам думаю: «А ну как шандарахнет меня Федор, что от меня останется? Ведь дохлый я, и мясо мое еле-еле висит, на костях моих держится и кожа моя дряблая, дерни то и порвется. Ну, а если руку там оторвет или ногу, кто меня ремонтировать будет. Какая, нафиг, скорая меня возьмет? Скажут, а зачем вы нам труп привезли? И все!»

Тут слышу плач детский. Смотрю: ага, вот две пятки из травы торчат. Вытаскиваю, а это Васенька, сынок Натальи Петровны. Живет в конце улицы, из новеньких. С города съехала, да у нас и устроилась. Спрашиваю:

— Васек, кто с тобою был еще?

— Дашутка и Мишутка, они в ту сторону убежали. — думаю: «ага, значит Даша и Мишка, близнецы Ленкины в сторону деревни ускакали», — а сам продолжаю допрос трясущегося мальца:

— Ты это Васек, а быка Федьку не видал?

— Дядя Ваня, так вот ведь он, — и показывает пальчиком за моей спиной…

«Матерь божия, святые угодники! Не-е-ет! Ну, вот спрашивается, на кой фигандос мне такое счастье, быть зомби. Лежал бы себе в землице, разлагался бы. И в ус бы не дул.

А тут… блин, блин, блин!!!»

Федька бык стоял в двух метрах от меня. Как могла такая громадина тихо подобраться ко мне за спиной, непонятно. Килограмм, так на пятьсот, как минимум. Рога не обхватишь. Из носа пар идет. Копытом подлый зверь землю рыть начинает. Злобно таращится красным глазом, фыркает мерзко. К тарану готовится.

Ну и что, спрашивается, мне делать? Силенок раз, два и обчелся. Один раз врежет мне сволочь и: «фантастический пипец мне гарантирован. Скорый и, очень даже заметный».

Сквозь остатки зубов шепчу мальцу:

— Василий, там мамка твоя ругается, тебя потеряла. Ты это, давай-ка по-быстрому ползи назад. И до дому, бегом, понял меня?

— Дядя Ваня, а как же вы?

— Я кому сказал, а ну бегом марш. — Тут у меня уши опять заложило малость. Я так, сам себя, легонько по затылку треснул: «Ага, слух восстановился. Слышу, как малец шуршит. Уполз, значит».

Бык стоит, на меня злобно смотрит своими, кровью налитыми, глазами.

«Сейчас рванет, гад», — думаю я. Набираю в свою дырявую грудь побольше воздуха и…

Выдыхаю прямо Федьке в рожу.

Грозный зверь изумленно таращится на меня, испуганно вдруг икает, вздрагивает и валится на бок…

— Ванька гад, ты, что с быком сделал? Это ведь самый лучший наш производитель, по району. Да к нему телок привозили даже с области — «старый перец» Тимофей пытается оживить быка. Продолжая, тем временем, меня костерить, почем свет:

— Ну, ты же зомби, Иван. Мертвяк, блин. Ты же его в гроб звериный чуть не вогнал. Он же в твоем дыхании смерть почуял. — Держа трясущегося быка за кольцо в носу, Тимофей, похлопал зверя по шее, ласково что-то ему прошептал и бык понурив голову пошел смиренно за ним.

Вот чего терпеть ненавижу, так это собак. Больших и малых, Толстых и тощих, умных и дур. Ну не получается собакам с зомбаками дружить. Не та у них природа. Они ведь, охранять людей, поставлены были. А как почуют дух потусторонний, мой в смысле, так и начинают с ума сходить. Спрашивается, а оно мне надо?

Вот сегодня, очередная шавка подбежала и куснула меня в лодыжку. Куснула и куснула, хай с ней. Не жарко и не холодно. Суть не в этом, а в ущербе моей телесности. Я Ваня-зомби, факт, как говорится, обсуждению не подлежащий. А поскольку зомби есть сущность не живая, то и факт моего телесного восстановления, есть факт, отсутствующий по всем законам физики и биологии. Скажу проще, чего там мудрить: Оторвут мне, скажем, ногу. И все. Новая не вырастет. Тьфу, блин, запутался совсем.

Ну, допустим, сломают мне руку или еще что. Так этим самым мне, крепости моей телесной, так сказать: «третьей моей сущности», будет нанесен невосполнимый ущерб.

Вам людям, что? Отлежитесь в больничке, подлечитесь и все хорошо. А как мне бедному зомби быть, в аналогичных условиях? Кто меня лечить будет? Я ведь и так весь на мелком ремонте держусь.

Вот и сегодня, сижу на крыльце сарайчика своего, зашиваюсь подручным материалом.

На правой лодыжке от укуса мерзкой шавки, осталась пара дырочек. Суровой ниткой и кривой иглой пытаюсь привести себя в божеский вид. Гляжу, заходит ко мне во дворик сама Марьяна Дмитриевна председателя, бывшего, жена.

— Здравствуй Ванечка, — председателева жена сложила ручки и встала подле меня, — как поживаешь?

«Вот те на! В кои то веки, Марьяна Дмитриевна пожаловали, здоровьицем моим интересуются», — пронеслось в голове моей, а сам отвечаю солидно:

— Да все так же, Марьяна Дмитриевна. Потихонечку живем. Вот ремонт себе мелкий произвожу.

— А, правда, Ваня люди говорят, что зомби не спят совсем? — Спрашивает Марьяна Дмитриевна, а сама смотрит так на меня, хитро,

— Ну как вам сказать, — правда. С тех пор как зомбаком стал, ни разу так и не заснул. Да и без надобности это мне, — я отпустил штанину, убедившись, что дырка от укуса заделана. Убирая нитку с иголкой, продолжил:

— По ночам сижу на крыше, на звезды люблю смотреть.

— Ой, Ванюша! Дело у меня к тебе есть, серьезное. Ты ведь наших местных мужиков знаешь: кто пьян, кто болен. Кто похитрее, все в город сбежали. А мне помощь нужна.

— Это на пекарне, что ли? — глубокомысленно спросил я, поправляя на себе рубашку.

Ни для кого на селе не было секретом, что Марьяна Дмитриевна, жена бывшего председателя затеяла свое небольшое, хлебопекарное производство.

«Малый свечной заводик»!

Все бабы и оставшиеся мужики обсуждали эту новость две недели. Но потом когда опробовали булочки и вкусные коржи хлеба, от «председателевой жены», народ пришел к выводу, что баба молодец, и хлеб ейный вкусен.

Только вот при чем здесь я?

— Марьян Дмитриевн… Вы не сказали, а я здесь-то при чем?

— Да знаешь Ваня, на деревне дел и так немало. А тут еще и пекарня моя. Днем то я и сама могу спечь, но ведь дело какое, несподручно. Кто ж хлеб мой, по вечерам, брать то будет?

Всем с утра подавай свежий, да горячий. То есть, получается, и выпекать его ночью надобно бы. А спать мне, бабе деревенской, когда? Помощник мне надобен, Ваня. Вот я о тебе и подумала. Ты как сам?

— А, что Марьяна Дмитриевна? Нанозомбитехнологию нашу, кефир, пробовали хоть раз? — коварно улыбаюсь я.

— Ой, Ванька, что ты с людьми сделал? Мало того, что все молодухи наши с ума сходят, после баньки твоей. Так теперь про кефир наш, марки: «зомбо-кефир», слава на весь район пошла. Ты парень не вредный, очень даже душевный. Хоть и зомби. Поможешь мне?

— Что делать надо?

— А что делать? Хлеб месить, тесто. Мешки таскать и высыпать, да в печь и обратно хлеб выкладывать. Я те подмогну, покажу, что да и как. Договорились, Вань?

— Ох, ладно Марьян Дмитриевна, приду.

Вот так и стал я печь хлеб по ночам. А что? Дело вроде не трудное: мука сыплется, тесто на дрожжах поднимается. Перекур значится, сижу на крыльце за звездами смотрю. После месится все машинкою, по формам мною распихивается. И в печь ставится. Романтика, и-эх! Хлебный дух везде и, повсюду, мукой присыпан.

А поутру, Марьяна Дмитриевна, начальница моя, хлебушек свежий да горячий, с пылу, с жару на лоток березовый, да в машину-полуторку и бегом на трассу, свежим хлебушком торговать.

А народ городской, по дороге на работу, хлебушек наш покупает, да нахваливает.

И мне работа по нраву пришлась.

Как-то иду поутру, в сарайчик свой. В руке батон свежего держу, птичек на крыше хотел подкормить. И тут, на тебе!

Опять собаки. И, главное, не одна морда противная, а штук с десять, наверное, будет. Стоят и так подло на меня смотрят.

«Ну, все», — думаю, — «вот и пришел конец недолгой моей зомбейской жизни, сейчас так порвут на кусочки, что потом и собирать будет нечего». Стою, смотрю. Делать, что не знаю. Гляжу, подходит самая наглая псина, Полкан, гад и, …

Хвостом мне, так застенчиво, виляет. И другие товарки псячьи, не зло смотрят на меня, а заискивают, как бы. Тоже хвостиками завиляли, ушки прижали, кругами подле меня ходят, Кое-кто сел на задние лапы, преданно на меня смотрит.

«Ах, вы, — думаю, — собачье племя, это, что за смена имиджа?» — Непонятно мне.

«Чудны дела твои, сотворитель всея живности и разумности», — думаю. А сам кусок хлеба отщипываю и собак угощаю.

Так и повелось: я с работы, а меня наши псинки встречают с почетом и всем своим собачьим уважением. И по дороге до дому, мои заработанные, два батона хлеба сминают за милое дело.

Да, вот еще: давеча, днем: шел как-то по селу. Тут шавка залетная меня увидала и давай на меня лаять. Ясен свет на «хай-вай» выскочили собаки наши, местные.

Главный у них Полкан, как увидал такое безобразие по отношение к моей персоне, таких тренделей навалял залетной дурочке, что та летела, «аки птице во облацех».

(16+)

Хороша и спокойна жизнь на деревне, была!

Пока эти городские не понаехали. А началось все, незаметно как-то. Стоял у нас один дом пустой. Бабка Романиха как померла, так и хата её пустовала. А тут давеча заявляется ее внучок Петька. Здоровенный лоб, весь в коже, наглый такой. Прискакал на мотоцикле своем, черный весь, провонял все бензином своим. Ни с кем не поздоровался, в хате отломал доски, кои прибиты были, на ставнях и двери. Зашел, расчихался и вышел. Сел на крыльце курит. А тут шел как раз Тимофей «старый перец», пастух наш, видит человек новый сидит. Думает, — спросить надо, поздороваться.

— Ты, чьих будешь парень? Или Романихи сынок? Так тот ведь сгинул давно уже и постарше будет?

— Питер я. Внук, значит, буду бабкин, — сплюнул он под ноги старику, — вот собственность свою приехал проверить. Хату здесь свою я устрою, для отдыха значит. От трудов праведных, — бабкин внук громко хмыкнул и засмеялся.

«Внук он и есть внук», — подумал старик и пошел своей дорогой, — «что с них, дураков городских, возьмешь»?

А потом началось, по выходным заваливается вся гоп-компания: машины здоровущие черные, стекла — не видать ни черта. Девки, нарядные, визгливые, пахнет от них не по-нашему. Мужики все дюжие, злые и небритые. Все в черном. Водку ящиками тащат, жрачку не нашенскую, в коробках, из машин по-перетаскали. В хате Романихи музыка до небес, визги женские, топот и пляс. До полуночи. А в полночь, завели моду, всей бандой на берег речушки нашей. Костер там разведут, и давай голяком бегать, кто в кусты, кто в воду.

В общем, «ад кромешный» на земле моей начался.

Наши деревенские попытались как-то приструнить братков и девах ихних. Да не тут-то было. Зашел к ним, по нашей просьбе, участковый Васильич. И что бы вы думаете? Ан ничего. Выходит, морда довольная, карман оттопыривается, да и портфельчик малость растолстел и говорит: — факты не подтвердились, не мешайте гражданам отдыхать.

Ну и что с ними поделаешь? А мужиков в деревне, раз-два и обчелся, да и те «пол-калеки».

Вот и сейчас, музыка у них грохочет, пьяные крики и визг. А я еще днем задумал постираться малость. Зомби не зомби, а вид иметь обязан. Да и штаны мои, и рубаха, мукой обсыпанные, вид уже зачуханный имеют.

Сижу я, значит, в речке постирался, развесил на ветках ближней ивы вещички свои, на берегу звезды считаю. Главное, сам то в простынку завернут. Не то, чтобы очень стеснительный, да и деревенские уже привыкли ко мне. Но, все-таки, совесть так сказать, кой-какая имеется.

Слышу, гурьба веселая и пьяная к реке идет, думаю, — в сторонке посижу, не буду им мешать. А там; песни и пляски в голом виде, костер, водка, шашлыки. Купаются, значит. Кто в кустах рыгает, кто девок по воде ловит. Тут один, вижу, в мою сторону направился. Бухой в дрыбаган, здоровенный как лось. Помочиться, что-ли, решил в сторонке? Идет прямо на меня. Увидел, встал, думает.

— Мужик ты чего здесь? — Качается, стоит ширинку расстегивает. Справился, отвернул в сторонку, делает свое дело. Потом опять ко мне:

— Не, я не понял, ты че здесь сидишь а? Тут братва отдыхает, а ты чего подглядываешь?

— Больно мне надо, — я решил встать и поправить свою простынку, завязанную на манер древнеримской тоги, через левое плечо.

— Не, ты чё? Фраер что-ли? — Здоровяк схватился за край моей простынки и дернул.

Тут, как раз, луна выглянула из-за облачка, а простынка моя хлипкая свалилась.

— Ёп, ёпер-те-це. Мать моя, — мужик утробно икнул и сел на землю. Перевернулся, встал на карачки и так пошкандыбил к своим. Что-то, подвывая при этом.

А я, что, ну не красавец, вестимо, но ведь не до такой же степени. Даже обидно немного стало. Подобрал простынку, вещи потрогал свои. Сырые еще, не высохли. А мне вещи сырые одевать не с руки, кожа потом портится. Она и так вся дряблая зеленого цвета, а от сырости вообще может испортиться. И кусками станет отваливаться. Неудобно, очень.

Тут слышу шаги. Опять эти, идут уже толпою, говорят громко:

— Ты чего Андроша, какие здесь черти? Да я всех местных доходяг знаю, с бухла каких глюков не поймаешь? Сейчас поглядим, кому это не спится в ночь глухую? — Это Петька наш говорит и храбрится. Меня увидал, кричит:

— Эй, земляк, ты черта здесь не видел?

— Чёрта? Вы сами черти! Я ведь за вами, дети мои, пришел из глубины земной. За дела ваши. — Тут я встал и сатанински захохотал, протянув руки к Петьке.

— Мама, — Андрон друг Петькин, упал. И вставать уже, по всей видимости, не собирался.

— Ой, бля, мать твою, богородицу, хрень какая, — бормочет Петька, а сам из кармана пистолет вытащил и в меня ба-бах. Стреляет скотина.

А мне, что? Дыркой больше, дыркой меньше.

— Сволочь, ты Петька, вот возьму тебя сейчас за жопу и в реке утоплю, — говорю я офонаревшему Питеру и протягиваю к его носу свою костлявую руку.

— Мамочки, — шепчет Петька и нажимает на курок пистолетный. А там щелчок, нет патронов. Была пара, так больше для форсу, нежели для дела. — Ой, — смотрит на пистолет. Потом посмотрел на мои пальцы, протянувшиеся к его горлу, и… обмочил свои штаны. При свете луны хорошо видно, как на его брюках расползается мокрое пятно.

Я тоже смотрю на мокрые Петькины штаны, потом на свои собственные пальцы:

Тонкие костлявые. Ногти черные, по краям каемка зеленая, местами обломанные. Нормальные ногти. Для зомби конечно. Тут слышу, упал Питер, внучок Романихинский, сомлел бедняга со страху то. Ну, — думаю, — пускай полежит, отдохнет с другом своим.

А наутро съехали гости незваные, только их и видели.

Интересное существо «русский зомби». Пока был человеком, жил как-то всё легко, ни о чем не задумывался, внимания на себя не обращал, и никому до меня дела не было, особенного. Не в том, конечно смысле, что совсем-совсем никому. Пока мальцом был, родители там, друзья были. Правда, родители мои, к моему восемнадцатилетию, ушли в мир иной. Пусть земля им будет пухом. Грустная история, но не будем здесь об этом.

Перед армией работал техником-мотористом на МТС, люди, всё, вокруг были. Не до себя как-то было. Утром встал, ополоснулся и на работу. Вечером пришел, поужинал. Кто из моих корешей в кино там, или на танцы. А я все больше за книжками сидел, хотел в институт поступить. Потом в армию ушел. Два года пролетели как миг один. Всякое было и хорошее и плохое. Приехал, не успел оглянуться вокруг, что тут и как, как стал зомбаком*.

То ли «Старая с косой», была пьяной, то ли попросту дурой, но умереть у меня не получилось. И заместо домовины и спокойного места, по ту сторонку света, пришлось мне жить в своем сарайчике. Сделать в нем ремонт кой-какой, крышу перестелить и обзавестись завалящим телевизором.

Люди поначалу сторонились меня, не доверяли. Насмотрелись тупых ужастиков про американских зомби, и давай на меня кидаться. Кто с кольём, кто с поленом. Нет, а мне такое, ни в жизнь, не вперлось счастье.

Я им по-русски говорю, — мол, Ваня я, свой, чего же вы на меня кидаетесь, как на плешивую собаку? Что я вам сделал?

— Ты, — говорят, — есть зомби. А зомби людей едят, детишек крадут и женщин обижают.

Я говорю, — окститесь православные, на кой мне фиг вас лопать? Я вообще ничего не ем. И не сплю. А насчет детишек, так еще подумать надо, кто кого здесь более достал? — По первой, меня местные мальчишки очень уж сильно обижали. То камнями швыряться начнут, то собак науськают. Очень уж мне сильно от пацанят доставалось. Пришлось, конечно же, меры предпринять. Нарезал пару веток крапивы, ну и споймал самых отпетых, угостил горяченьким. Но я же в меру, чтобы не баловали.

— А женщин обижать? Да вы с дуба рухнули, уважаемые сельчане. Вы на Катьку, тьфу, Катерину Миловну посмотрите. На ее девяносто три кэ-ге, с гаком.! Такую забидь? Хотел я бы посмотреть на этого обидчика? И вообще я женщин люблю, то есть любил, черт, запутали вы меня, дорогие мои односельчане…

После, как-то всё устаканилось, само собою. Люди поняли, что я им не враг, а местами очень даже и друг. Стал общаться с народом, то тут подмогну, то там. Свои как-никак, хоть я и нелюдь. Как сказал батюшка, наш местный, отец Сименон, — я Ваня, есть сущность, не мертвая и не живая. Но, духовная и потому не понятная. То есть «третья ипостась», в мире живых и мертвых.

Ежедневно бывая среди людей, особенно среди баб наших местных, даже вернее будет сказать, «вращаясь в кругу местного женского общества», я стал особенно следить за своей внешностью.

Нет, ну а что? Не человек что-ли? То есть, конечно, не человек, но, что это меняет? Одежка моя кой-какая, постоянно в порядке должна быть. Обувка, правда, не налезает. А та, что сможет налезть, ну уж очень будет странно смотреться, на пять-шесть размеров больше. Стопы мои как-то странно расплющились и поэтому в нормальную обувь, ну никак. Лучше уж босиком, летом. Осень в калошах, а зимой валенков, на мой век хватит.

Ну, это еще ничего. Рубаха, штаны, иногда еще и шляпу на голову надеть. И вид вполне приличный. Правда, одно но, маленькое такое «Но». Очень уж неудобное.

Если смотреть на меня со стороны, ну что? Зомби как зомби. Издалека, без очков, даже за нормального человека можно принять. Но вот проблема, переднего, так сказать, плана:

К моей коже зеленоватого цвета еще можно привыкнуть. Но мои зубы! Это нечто. На нижней челюсти их всего пять и все по краям спрятались. На верхней восемь. Из них два, по раздельности, впереди торчат. Мне-то вообще без разницы. Но, как я заметил, наши дамы, общаясь со мной, стараются смотреть мимо меня в сторону. Поначалу-то я и не вдавался в такие тонкости, а потом и призадумался. И очень стало мне неприятно. Хотел даже уйти куда-нибудь и повеситься. Но потом подумал, что это не имеет никакого смысла. Залез на крышу своего сарайчика и думал две ночи.

Алёнка, шустрая девица пятнадцати лет, племяшка Надькина, залезла ко мне на крышу, на третий день моего самовольного заточения:

— Дядь Вань, ты чего? В пространстве потерялся?

— Да не Алёна, проблема есть у меня. Социального, так сказать, плана.

— Да ну? Какие проблемы могут быть у зомби? Давай колись дядь Вань?

— Вот ты, девица малолетняя, на свиданки бегаешь? — и, видя ее подтверждающий кивок, я продолжил, — красишься? Наводишь, так сказать марафет?

— Ты чего дядя Ваня? Тоже покраситься решил? — Алёна смотрит недоверчиво, а потом хохочет.

— Тьфу, детский сад. У человека, понимаешь, проблема. А ей лишь бы поржать.

— Дядь Вань ты не человек. Ты зомби, — и опять хохочет. Потом замолкла, подумала и спрашивает, — а в чем проблема то?

— Да уж, не смейся больше. А то с крыши спихну, прямо в крапиву, — я набрался храбрости и выложил как на духу, — зубы у меня!

— Болят, что-ли?

— Тьфу. Страшные, блин!

— Покажи, — и трогает пальчиком мой передний верхний зуб. На, что мой доблестный зуб скоропостижно вываливается.

— Ой, упал.

— А я, что говорю? Как мне с людьми разговаривать?

— Да уж, видок еще тот. Даже для зомби, комильфо, получается, — держит в руке мой зуб, — даже если его прикрепить, то остальные где взять?

Алёнка посидела, минут десять, выкинула мой зуб в крапиву. Сморщила лобик, еще подумала,

— Ладно. Дядь Вань, прорвемся. У меня «френд» в городе. На первом курсе в медучилище учится. Что-нибудь решим.

Через день Аленка с хитрющим видом, подошла ко мне и говорит:

— Вот дядя Ваня, решение твоей проблемы, — дает мне маленький пакетик, темного цвета. — Дома откроешь. Спасибо потом скажешь, — и убежала хихикая.

А что делать? Я так понимаю, что меня в никакой стоматологии не обслужат. А без зубов, ну никак не обойтись. Правильно? Вот и пришлось воспользоваться Алёнкиным средством.

Челюсти на шарнире, такие, из пластика привезла мне племяшка Надькина. А на них, челюстях, стоит полный набор прелестных пластиковых зубов. Я их аккуратно вынул, подпил кое-где, подогнал под свой размерчик-то. И на клей «Супермомент» посадил туда, где им и следовало быть. А что? «Первый парень на деревне».

Примечание автора** История о том, как Иван, стал Ваней зомби, это совершенно другая история. Которая, когда либо, возможно и увидит свет.

Интересное, все-таки, человек существо. Вот дали ему кусочек власти, автомат в руки и жезл волшебный. Стоит он и как бы службу несет. За порядком следит на дороге. Правда, у самого, морда шире радиатора, от личного Мерседеса. И деньги в карман летят нескончаемой струйкой. Так ведь, еще изгаляется, власть свою показывает.

Вон, стоит «морда железобетонная». Жирком молоденьким за ушами потряхивает. Документы Надькины читает. Надежда, свет Петровна, стоит рядом по стойке смирно, ругается и чуть не плачет. А этот, от осознания величия своей власти, красный весь. Надулся как индюк. Китель форменный и так уже по швам трещит. Автомат АКС-74У*, дурацкий какой-то, обрезанный, в народе прозванный «Ксюша», на плече висит.

Лоб широкий, вспотел весь, фуражка на затылке. На погонах четыре звездочки, капитан целый. Напарник его, молодой гаец, к нам не подошел, смотрит издали и автоматом своим коротким водит. Этот, капитан наш, наверняка решил сам срубить бабки. Стоит теперь возле нас и выпендривается.

Проверил документы, вокруг машины обошел пару раз. Меня увидал. Говорит и стволом мне указует,

— Выйдите из машины и документы предъявите.

Что делать бедному зомби? Вышел. Достал свой паспорт, а в нем справка о моей смерти. Шляпу свою низко на лоб опустил, отдал документы. Смотрю, читает внимательно:

«Иван Запредельный. Родился … года. Проживает район …, село …»

— Так, а это, что у нас? — Разворачивает мою справку и читает, — свидетельство о смерти гражданина Запредельного Ивана. Дата смерти… Причина смерти… … года рождения. — Что-о-о? Не понял?

— А, что здесь непонятного? Умер, значит умер. Не живой я. — смотрю я на его рожу и дружелюбно улыбаюсь. Кожа у меня на лице зеленоватая была, правда, когда Надежда предложила мне съездить с ней в город, «по делам», она меня немного припудрила. Теперь я был, с лица не зеленый, а скорее белый. Пришлось и губы немного подкрасить, а то совсем уж серые были.

Ещё перед поездкой, после макияжа я взглянул на себя в зеркало. Увиденное мне напомнило одного героя, по имени «Джокер», из старого фильма про Бэтмана. А если учесть мои ослепительно-белые пластиковые зубы, то вообще вид мой был «хоть куда».

— Щутки щутить, значит, будем? — автоматом на меня, морда злая-презлая, — а ну-ка руки поднял вверх.

Я уже говорил, автомат у гаишника был «Ксюша», у него ствол такой, еще дурацкий, коротенький совсем. Тычет мне в пузо. Думаю, — не дай бог, пальнет сдуру. От меня куски полетят. Тут еще Надька, гляжу, деньги, свои кровные, для дела припасённые, достает, хочет от этого толстого гайца откупиться.

«Не, думаю, шалишь брат», — и такая злоба меня праведная охватила. Беру я этот автомат-коротыш за мушку, его прицельную и сгибаю ее набок. Вместе с куцым стволом. Да так, что и не выстрелить из него. Капитан, доблестных ГИБ, чего-то там ДД, стоит, смотрит на мое лицо, а сам становится белее меня напудренного. Глаза стеклянные, бормочет что-то,

— Иван …предельный, родился такого-то, умер… Мама! — Ой, — Ик. — Я аккуратно беру из его руки свои документы, говорю негромко,

— Зачем тебе столько денег капитан? Ведь умрешь через пять лет, под Новый год. Пьяный до туалета не дойдешь, свалишься в сугроб и все. Денег в гроб себе не положишь. Живи по-людски.

— Да-да, — головой кивает, как болванчик игрушечный. Задышал сильно и часто, расстегнул пуговку на шее, — спасибо товарищ Запредельный, извините, если что. Езжайте, — махнул рукой своему коллеге, — пропусти…

Примечание автора** АКС-74У, — 5,45-мм автомат Калашникова складной укороченный. Второе название — «Ксюша». Отличается складным прикладом и укороченным стволом.

Полкан наглый и здоровский псин. Вон, развалился на крылечке. Смотрит на меня искоса, хвостом виляет. Знает песья морда, что утром, когда буду идти с пекарни, хлебом свежим угощу. Делает вид, что спит. А сам подлец, Ваську караулит.

Василий, как вы могли догадаться, это кот. Рыжий, толстый и ленивый. Сидит на дощатом заборе, в двух метрах от крыльца. Делает вид, что в упор на видит Полкана, который притворяется спящим. Это у них игра такая. Называется «коварный враг не пройдет». Ведь от природы так заведено: коты должны убегать, а собаки их догонять.

Но, что делать, если Полкан, с виду хоть и грозный, а на деле, очень дружелюбный пес? А Василий, кошкин сын, самый ленивый котяра на свете…

Все-таки кот допускает ошибку, слазит с забора и приближается на недопустимо близкое расстояние к Полкану…

На, что следует победный рык «грозного псина». «Страшные зубы» громко клацают над рыжим загривком. После чего струсивший, не на шутку Васька, взлетает на ближайший столб. А поелику столбов поблизости нет и в помине, а есть я, обычный деревенский зомби Иван. То, заместо столба, Васька решает использовать меня и мою голову.

Полкан ходит кругами подле. Васька сидит на моей голове, вцепился когтями в остатки моих волос, шипит обиженно. Собак доволен. Я в трансе, стою!

— Полкан, вали отсюда, — шикаю я на собаку, — псин хитро на меня ухмыльнулся и опять улегся на крылечке. Пытаюсь снять кота со своей головы и при этом, стараясь спасти остатки своей шевелюры. Кот возмущается и не собирается отпускать мою голову. Наконец, потеряв некоторую часть своих волос, беру Василия в руки и иду в свой сарайчик.

Наливаю ему молока в плошку. Кот осматривается в моем жилище с высшей степенью подозрительности, но молоко хлебает. На улицу идти, явно не собирается.

Стою и смотрюсь в маленькое зеркало, прибитое на деревянной стенке. Прическа моя пострадала не особенно, поскольку ее нет вовсе, а те немногие остатки волос, что и были, назвать прической можно с трудом. Хоть парик приобретай! А, что, это идея!

Вон бабы наши местные говорили, что все артисты постоянно парики надевают. Имидж себе создают. А что? В этом что-то есть…

Шел как-то давеча по селу, гляжу, мальцы чего-то носятся, палками тыкают и смеются. Подошел, смотрю, а это ёж в клубок свернулся, иголки вытаращил. В дырку какую-то влез и ни жив, ни мертв. Вылезти ему никак, сверху торчит рельса в землю вкопанная, и ежик, как бы сам себя в плен и закатал.

Мальцы его ранее заприметили и давай гонять по улочке. Пока животинка в дырку не влез. А там, давай его палками тыкать.

Ну, детвора меня знает, если что и по шее могут схлопотать. Я на них прикрикнул, что с них взять, «мелочь пузатая», отогнал.

Стою и думаю, как ежа вытаскивать. Рельсина эта торчит несуразно, ни подлезть, ни ежа вытащить, никак. Ну, долго думать не стал, взял эту рельсу, поднапрягся, да и выдернул из землицы. Там всего и ничего было. Всего-то метра полтора, из них метр в земле закопан и был. Выдернул рельсу, отложил в сторонку. Мальцы кричат, кто посмелее:

— Русский зомби, дас ист фантастишь*, — Я им кулак показал. Малышня с хохотом разбежалась.

Беру я ежа, этот колючий клубок, чувствую, напрягся весь. Заблудился горемыка, в село каким-то ветром занесло. А еще и пацанва загнала. Думаю, — ладно до хаты придем, там видно будет.

А надобно бы сказать, что шел я как раз с фермы. Значит, там молоко в кефир, наш фирменный «Зомбо-кефир», преобразовывал. И мне бабы бутылку литровую молочка то и выдали. Прознали, что у меня Васька, кот рыжий, живет.

Вот теперь, еще новосела, в дом тащу.

Васька пришельцу новоселу явно не доверяет. Сердито мяукнув, залез на стол и смотрит оттуда на незваного гостя. Ёжик, по-прежнему в клубок свернутый, не хочет подавать признаков жизни. Хитрец еще тот. Ну, ничего. Налил ему молочка в кошачьей плошке, а сам я отошел подальше. Ваську, чтобы не мешал, прихватил с собою. Сидим, смотрим телевизор. Делаем вид, что нам все по фигу...

Гляжу издали, клубочек то по-тихому и развернулся. Ножки показались. А вслед за ними и тонкий носик вытянулся, в сторону плошки с молоком. Унюхал все-таки.

Кот, недовольно суетится в руках, видя такое покушение на его собственность. Я его не выпускаю из рук. Нервный рыжий хвост, бьется по моим коленям. Ёжик вздрагивает, делает попытку опять свернуться, потом ненадолго замирает и пьет молоко…

Примечание автора: ** — С нем. яз, — «Dasistfantastisch», в переводе: «Это замечательно; великолепно; грандиозно».

Цитата из Википедии: «Upgrade, произносится как — апгре́йд, — модернизация, обновление (программного обеспечения, аппаратуры). Как правило, вместе с софтом приходится подвергать апгрейду сам компьютер. Термин «апгрейд» прижился и помимо компьютерной техники во всех сферах деятельности…»

Сегодня, в сети, прочел интервью одного очень умного деятеля корпорации «Ёп». Он, деятель в смысле, говорит:

— Мы создали новую модель нашего «тра-ля-ля-пона». Она выйдет летом тринадцатого года. И я, несмотря на то, что у меня есть супер-пупер крутая модель двенадцатого года, пойду и куплю себе эту «ах, какую новую» модель…

Да уж! Дуракам закон не писан. Позапрошлогодняя модель «фона-пона-смарта», ведь совсем еще новенькая лежит, даже не поцарапана нигде и вполне сносно работает. Что это получается? Я теперь бежать должен со всех своих полтора ног и покупать то, что мне и на фиг не упало.

И кто из нас после этого дурак?

И не говорите. Вона у меня компьютер старенький стоит, «четвертый пень» называется. Памяти гик, да винт на восемьдесят гик. Операционка ейная «Хрюша» стоит. Образца, аж, две тысячи третьего года.

И что? И ничего! Очень даже и нормально все работает. Говорят, что американцы, в две тысячи каком-то, на луну запускали спутник. И у них там комп стоял с «Хрюшкой» на борту. А вы говорите апгрейд? А на фига он мне сдался? Если все и так работает.

«Вин севен», «Вин eight (8)», уже «Вин блю» лезет какой-то. Ну и что? Вы сами хоть что-нибудь поняли? И я про тоже. Никто ничего не понимает, глаза горят,

— Ух, я комп себе новый купил крутой, аж пробу ставить некуда.

Ну, купил так купил, иди и гордись себе в огороде.

Вон молодежь наша, от двенадцати лет, тоже приобщается к мировым ценностям. Как интернет провели скоростной, все совсем «с дуба рухнули». В смысле, пропали для жизни. Хотя они считают по-другому, это мы отстали от жизни, не хотим апргейдиться.

И компы наши дохлые, и жизнь морально тухлая, да и вообще Рассея, мать всея, народа, тоже могла бы быть по шустрее.

Насчет «пошустрее», так кто против то? Мы что-ли? Люди мы или не люди?

«Вечером, бабы как выйдут на речку, да как запоют! Сердце как зажмется, так и вздрогнет. Сразу жить хочется. Даже у меня, и не стукает сердечко то и то, щемление некоторое в душе появляется.

А в поле выйдешь, да в траву кинешься. Обо всем сразу позабудешь. И в небо глядишь, а там облака кучерявые. На тебя смотрят, рожи тебе смешные корчат.

А зимой в лес уйдешь. Тишина стоит сказочная, Ветки хрустальные, сугробы белоснежные. Так и кажется, сейчас Дед Мороз к тебе подойдет со Снегурочкой, в гости к себе позовет…»

Но, «преданья старины глубокой», сейчас не в моде, «не в струе».

Местные наши теперь в сети сидят, чатятся. Пацанва за мониторами голых баб и мужиков странных разглядывают. Апгрейдятся, значит. Мозгам своим апдейт* прописывают. Знакомятся по Скайпу, любятся Вконтакте, живут в Одноклассниках.

Куда мир катится? Вымрут ведь, как мамонты.

Я то, что? Зомби, есть факт бытия не понятный, да и не важно, мне ведь все по фигу. Но, за Родину обидно!

Нашел я старый теннисный стол. Собрал. Комплект ракеток, сетку и мячики с города привезли. Как жара спала, вытащил я все это хозяйство на улицу. Стою себе, ракеткой мячик гоняю. Стол, через сетку, опять стол, об стенку. Потом в обратной последовательности.

Смотрю, идет по улице «юзер продвинутый», Андрей, сынок агрономши нашей Елены Сергеевны. Тринадцать лет, весь сутулится, правая рука «под мышку заточена». Уставился на меня, думает,

— Дядя Ваня, ты что делаешь? — Спрашивает.

— Да вот «пинг-понг» гоняю. Настольный теннис, — смотрю, малец из кармана достает свой планшет по клавишам виртуальным что-то отстучал, ждет результат. Дождался загрузки, читает,

— А-а понял. Игра такая. А можно я попробую? — Выпрямился весь, глаза загорелись, руку свою, под мышку согнутую протягивает. А мне что? Не жалко,

— На, — говорю, — ракетку то. Играть будем. Правила, знаешь?

— Ага, сейчас скачаю, — опять хватает свою планшетку.

— Э, положи, хреновинку то, — говорю, — ракетку взял. Вот так, как я. Делаем так. И я пустил великолепную «свечу»…

Примечание автора** «Апдейт», от англ. update — обновление, — термин из сленга программистов, обозначающий обновление базы данных.

Автор серии сказок про Ёжика: Смородинская Маргарита Анатольевна.

С любезного разрешения автора.

День, жара. Сонные мухи летать не хотят. На улице никого. Полкан на крыльце лежит, в тенечке. Ни жив, ни мертв, язык вывалил, дрыхнет. Ёжик в своем углу, шебаршится чего-то. Тараканов ловит, или мышек гоняет. Кот Василий, с наглой мордой, пузом к верху в моем креслице сопит, в две дырочки. Бедные мои мозги плавятся, если быть точнее, то, что о них осталось. Телевизор нудно бормочет. Я не вникаю, ушел в астрал…

«Однажды Ёжик решил сходить вечером в магазин. Ему так захотелось сладкого, а дома ничего не осталось. Бабушкино варенье давно было съедено. Ёжик оделся и вышел. Как здорово, что магазины работают круглосуточно, — размышлял Ёжик по дороге, — захотел, например, сладкого, пошел в любое время в магазин и купил. Единственным недостатком было то, что ближайший магазин находился далеко и, чтобы немного сократить путь, Ёжик пошел через парк. Так как было уже поздно, людей в парке не было. Ёжику было немного страшно. Мало ли что может случиться поздно вечером в парке. Но сладкого так хотелось…

Пройдя половину парка, Ёжик вдруг услышал какой-то шорох в кустах. Лапки его похолодели от страха.

— Кто тут? — крикнул Ёжик. Шевеление в кустах прекратилось. Это еще больше насторожило Ёжика. «Наверное, кто-то хочет меня убить», — подумал Ёжик и замер. Лапки отказывались его слушаться, хотя разум говорил, что надо бежать отсюда, пока не поздно. В кустах опять послышался шорох.

— Выходи, а то стрелять буду… — неуверенным дрожащим голосом пропищал Ёжик. Стрелять ему было, конечно нечем, но на всякий случай противника надо было запугать.

— Стрелять, стрелять, чуть что, сразу стрелять, — послышалось из кустов. — Мне оно, конечно, что, стреляй. Худа мне не будет, два раза не помрешь. А вот проблем не оберешься. Опять же дырки заделывать придется.

Из кустов начал выбираться какой-то человек. Ёжик стоял ни жив, ни мертв. А когда человек вылез, и Ёжику при свете луны удалось разглядеть незнакомца, лапки его совсем подкосились, и он упал в лужу. Незнакомец подошел к Ёжику, поднял его, отряхнул и бережно поставил на землю.

Вид у незнакомца был еще тот. Лицо имело странный зеленоватый оттенок, кожа местами оторвалась и висела ошметками, одна нога была чем-то то ли прикручена, то ли прибита и болталась как бесхозная. Да и вообще создавалось впечатление, что человек этот разваливается прямо на глазах. Единственным плюсом незнакомца были его зубы, белоснежные и ровные.

— Эх, животина, испугалась, что ли? — улыбнулся незнакомец.

— А ты кто? — спросил Ёжик, который уже немного отошел от первого потрясения.

— Ваня меня зовут, — сказал незнакомец. — И пугать я тебя совсем не хотел. — Тут он вздохнул. — Самому от своего вида тошно…

— А что с тобой случилось? — спросил Ёжик. — Почему у тебя такой… странный вид?

— А вид у меня такой, потому как я есть сущность третья и непостижимая. Во как! — сказал Ваня.

— Это как? — спросил Ёжик и почесал лапкой голову.

— Это значит, что я сущность ни живая, ни мертвая. Зомби я, проще говоря. Но ты не бойся меня. Я добрый.

— Зомби? А я по телевизору фильмы про зомби видел, так они там совсем другие, злые. — Тут Ёжик призадумался:

— Ваня, а питаешься ты чем?

— Питания моя сущность не требует, — изрек Ваня.

— Вот это да! — обрадовался Ёжик. — А я видел по телевизору, что зомби едят людей и животных.

— Так то все фильмы. Там чего только не навыдумывают. А я потом из-за этого страдаю.

— Вань, а ты чего в парке ночью делаешь? — Ваня призадумался.

— Так я это, того, заблудился я малость. Я ведь в деревне живу, а тут как оказался, и не помню.

— Ну дела, — сказал Ёжик. — Тебе ведь и переночевать, наверное, негде. Пойдем ко мне. Я тебя со своими друзьями познакомлю, а там вместе и решим, как тебе домой попасть.

— А кто твои друзья? Ёжики? — поинтересовался Ваня.

— Нет, — улыбнулся Ёжик. — Мои друзья кот и пес.

Ваня нахмурился:

— Пес, говоришь? А знаешь, Ёжик, у меня ведь с собаками отношения натянутые.

— Да ты не волнуйся. Полкан не какой-нибудь обычный брехливый пес. Он у меня сообразительный. А от Васьки ты вообще в восторге будешь. Он все на свете знает. Умный очень.

Выбора у Вани не было, и он решил пойти с Ёжиком. А то ведь ночью мало ли кого тут напугает в парке, потом последствий не оберешься. По дороге Иван рассказывал Ёжику о своем житье-бытье в деревне, о том, как он изобрел новый бренд «зомбо-кефир», о том, как одним своим дыханием завалил здорового быка и о том, как вставил себе новую челюсть, так как заботился о своем внешнем виде. Ёжик слушал Ваню и диву давался. Первый раз в жизни он встретил зомби, и оказалось, что у зомби жизнь может быть такая интересная.

Когда наши ночные гуляки подошли к конуре Полкана, была уже полночь. Из конуры доносилось мирное посапывание Полкана и Васьки.

— Может, не будем их будить? — спросил Ваня.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Ёжик. — Я тебя с ними завтра утром познакомлю. А сейчас пойдем ко мне спать.

Но в квартиру Ёжику попасть не удалось, потому что оказалось, что ключ пропал. Скорее всего, Ёжик потерял его в парке.

— А давай к Полкану в конуру залезем, до утра переночуем, а завтра с тобой будем разбираться.

— Да нет, Ёжик, — запротестовал Ваня. — Не буду я вас стеснять. К тому же я не сплю. Ипостась моя, третья, странная и непонятая, сна не требует.

— Не сопротивляйся. Просто полежишь. Места у Полкана на всех хватит. — И Ёжик начал заталкивать Ваню в конуру. Поначалу Ваня сопротивлялся, а потом улегся между Полканом и Васькой, и так ему стало тепло и хорошо, что уже и вылезать не хотелось. А Ёжик лег в уголке, чтобы никого не потеснить.

Утро началось энергично и бодро. Ёжик проснулся от истошного крика Васьки, который пулей вылетел из конуры.

— Спасайся кто может! — орал Васька. — Зомби наступают!!! — Шерсть на его спине встала дыбом, а глаза увеличились до такого размера, что Ёжик стал опасаться за их сохранность. Полкан, испугавшийся такого безумного крика Васьки, вскочил на лапы и, не понимая, что происходит, выбежал из конуры и начал метаться по кругу.

Ёжик от всего этого тарарама схватился за голову и начал выбираться из конуры, чтобы утихомирить своих друзей. Ваня перепугался не меньше Васьки и Полкана и тоже стал пытаться выбраться из конуры. А так как делали они это одновременно с Ёжиком, то в итоге застряли на выходе. Ёжик стал кричать:

— Полкан, Васька!!! Помогите!

— Батюшки святы! — закричал Васька. — Ёжика поймали!

И друзья бросились на помощь Ёжику. Тут началась такая кутерьма. Настоящий блокбастер. Выглядело это примерно так: зомби Ваня и Ёжик против Васьки и Полкана. Причем перевес был явно на стороне Полкана и Васьки, так как Ваня и Ёжик были практически обездвижены и могли отбиваться только передними конечностями, а задние в это время находились в конуре.

Когда Васька с Полканом вконец обессилели и сели отдышаться, Ёжик наконец-то смог объяснить, что Ваня его друг и ему надо помочь. Все уставились на Ваню. Ваня в битве изрядно пострадал от Васькиных когтей: кожа на лице висела, руки тоже имели неприглядный вид.

— А кто ты такой вообще? — спросил Васька у Вани.

— Я сущность третья и непостижимая, — сказал Ваня.

— А это как? — спросил Полкан.

— Как, как? — промяукал Васька. — Через косяк. Это значит, что он ни живой, ни мертвый. Зомби, одним словом.

— Вон оно как, — протянул Полкан, восхищенный осведомленностью Василия.

— Посмотрите, во что вы моего друга превратили, — сказал Ёжик.

Васька посмотрел на Ваню и сказал:

— Не переживай, Ваня. Я сейчас за нитками схожу, быстро тебя подштопаю. — И Васька бросился в конуру за нитками. Через полчаса Ваня выглядел даже лучше, чем был до битвы. Полкан смотрел на Ваську и удивлялся: и как это у него все так хорошо получается?

— Спасибо вам, — сказал Ваня, оглядывая себя в зеркало. — Теперь я жених хоть куда. Пора домой возвращаться.

— Вань, я тебе сейчас такси вызову, — предложил Васька и побежал к ближайшему таксофону.

Приехавший таксист долго отказывался везти такого «странного типа с видом маньяка-утопленника», но когда Васька подарил ему селедку в банке, привезенную из Самары, таксист согласился. Ваня уехал, а друзья еще долго вспоминали эту чудесную встречу со сверхъестественным явлением природы»…

В телевизоре, что-то громко бабахнуло. Я открыл глаза: «Черт, приблазнится же такое: Ёжик, друзья, коты и собаки. Что это было? Сон, не сон, а явно моя зомбическая особа перегрелась. Кто тут кого зашивал, кто кого пугал, кто к кому в гости ходил»?

— Я что-то не понял? Я же не сплю никогда, — произнес я вслух и почесывая затылок, — у меня, что уже глюки начинаются? Тут я уставился на свою левую руку. До локтя на ней тянулся ровный и аккуратненький шовчик. — Ёпе-ре-те-це…

— А ты как думал? — Сказал ёж и своего угла, — уж, если Василий берется за дело, то делает качественно.

— Да, да. Гав-гав, Васька он такой, — прогавкал с крыльца Полкан,

— Да ладно вам, — промурлыкал кот Василий, — ну подумаешь, штопочку небольшую сделал. Вы блин, так разгалделись, спать не даете. Ваня, а может молочка бы нам притащил с фермы. Холодненького, а то блин, от жары вообще спасенья нет, — сказал кот Василий и с умильной мордочкой запрыгнул ко мне на колени…

(16+)

Какие же все они тупые! Ну, эти, которые фильмы делают. Ну, кто им сказал, что все зомби обязательно дебилы и кровожадные уроды. С какой такой стати? Они что каждый день с зомбаками общаются? Или так часто их видят?

Ну, вот очередной шедевр Голливудской мысли: «Половина народа стала зомби, и с удовольствием гоняется, ест оставшихся людишек. А вторая, которая нормальная, половина местного населения вначале их боится, тех, кто стал зомби. А потом сами с удовольствием их отстреливают. А после и вовсе сделали из них свою прислугу…»

Ну? Полный «Эйдиотизм»* в крайней степени дебильности!

Разберем по пунктам. Ну, на счет раз: а с какой, такой стати мне, Ивану-зомби, есть людей? На кой фиг вы мне сдались? Я ведь теперь вообще не ем. Ни мяса, ни крови. «Вегетарьянец»*, даже вообще: «ничегонеед». Просто по факту «своего ничего не едения».

Идем дальше, часть вторая, самая тупая сцена из кино:

«Очередной зомби-монстр гоняется с вожделением за красавицей. Мало того, что «блондинка с сисяндрами», так еще и дура конкретная. Сама отшила нормального парня и поперлась в темный лес. Хотя уже половину фильма там вовсю бегают зомбаки злобные. Ну, а тут наш зомби-монстр, истекая слюнями, ловит полуобнаженную красавицу, и вожделеет её. Тут главная интрига: либо он ее съест, либо использует по назначению?

А по мне, что первое туфта, так и второе тоже мне кажется маловероятным. Главное дура эта «полу», да какое там и вовсе уже к тому моменту, обнаженная кричит, страшно типа ей. А сама глазками так фотогенично поводит… опять вранье все.

Ей бошку* хотят откусить, а она так сексуально ножку выставила и томно глазками стреляет… Тьфу!

Главное мне интересно, зачем зомби гоняться за людьми и их есть? Ведь невкусно же! Да и с какой такой стати я буду гоняться за своими, деревенскими. Я ведь их всех сызмальства знаю и помню.

А уж бабы наши, ну как их можно не любить. Ну, такие они! Ух! Слов нет, конфетки, а не бабы! Не будь я зомби с… кое-каким недостатком! Тьфу, что за жизнь?

Я бы так разошелся. Не посмотрел бы на наших мужичков, пьяниц, алкашей и бездельников.

Говорят там у этих, которые в Средней Азии живут, можно иметь сразу до четырёх жен. И ничего. Живут ведь еще и детишек рожают. И-эх, романтика!

Да уж, это я вчера фильм очередной просмотрел про арабских шейхов. Как говорится мечтать не вредно…

Что самое интересное: и на вид вроде страшный я. И нога поломанна, деревяшками прикрученная. И бочок мой подранный, нитками зашитый. Ну не красавец я, точно!

А ведь пройдет какая «коза» мимо, глазками стрельнет, плечиком поведет, на душе моей так сладко становится. Эдакое томление, — «и нежный трепет в зомбической моей душе»!

А ведь и не важно, сколько ей лет: восемнадцать или двадцать пять. И даже если целых двадцать восемь, как она говорит, что это меняет?

Вон опять, ловят меня с утречка, значит, и кричат девки наши местные:

— Ванечка, а ты венички то приготовил, с березы то?

Кричу озорницам, — давно уже ждут, дожидаются. Березовые венички то самая сласть. Для девок наших самое оно. После веника то березового, станет кожа гладкая, да румяная. Сила в руках и ногах появится. Усталости как не бывало. Есть еще веничек дубовый, ну это для начальства нашего конторского, Зинаиды. Нервные заморочки снимет, все проблемы откинет и выйдет из парилки довольная и радостная. Есть еще еловый и ольховый веники. Ну, тут уж кому как: кому голову просвежить, да и от мыслей дурных избавить, а кому просто в спине расслабление сделать…

Странная штука, это «бытие моё». В пацанстве бегал, все как-то мечтал о девках, бабах. Тьфу, — девущках, и женщинах. Да как-то оно так и не сложилось. Не до того все было. Все мечтал, приду домой с армейки, обустроюсь всё. А там и обженюсь. Да какое там!

Оно вон как все вышло…

Кто-то тянет меня за руку. Оборачиваюсь, это Аленка, племяшка соседская. Опять по мою душу пришла. Пятнадцать лет, а уже все при ней. Знатная девица вырастает. Тетка ее Надежда, красавица писанная. Девчонка вся в родню пошла.

— Ну, — спрашиваю, — чего позабыла?

— Дядя Ваня, — а сама глаза такие хитрющие сделала. Ресницами длинными хлоп, хлоп. — Я это? Молочка для вашего Ёжика принесла…

Тут у меня свой Голливуд!

Примечание автора: ** «Эйдиотизм», словообразование авторское, происходит от:

«Эйдетизм», — художественное течение в живописи, и:— «Идиотизм», — неклиническое отклонение в развитие личности.

**«Вегетарьянец», — искаженное «Вегетарианец».

** «Бошку», — башка (голова), — народная форма произношения.

Пыльца на ветру,

Словеса в интернете,

Где-то осядет.

kraft-cola

Улететь на Обонаху*…

Говорят, там, где нас нет, почему-то все лучше и красивше? Там, дескать, и вода слаще будет, и трава зеленее. Бабы там дивные: всё длинноногие, блондинистые. Загорелые, талия тонка, а груди? Что за груди, небесные прелести просто! И главное: «размерчик имеет значение». Обязательно глаза: таинственные и глубокие. И, еще, молчат все. Пока не спросишь чего, слова тебе не скажет. Вот это я понимаю жизнь. Ах да, еще тепло там. И поэтому дамочки заморские все как одна раздетые, ну или так: чуть-чуть одетые. Полоска материи там, веревочка сям…

Бананы с колбасой висят прямо на деревьях, в речках местных течет пиво с колой и молоком. Ну, это кому как, «на любителя». Что самое интересное: работать не надо, да и денег нет в принципе. А зачем? …

Читал давеча книжку одну, земля такая есть Обонаху. Никто, правда, ее не видал и не слыхивал. Но знают, есть такая. Главное: вовремя поймать пышь и перелететь через стену.

Если пышь не поймать, то деревня останется голодной. Если не долететь до стены, можно разбиться и упасть. А можно и на стенку влезть, да Обонаху не примет тебя и выкинет обратно. Тогда ты мертвым камнем с небес низвергнешься. Мало, что тогда от тебя останется. Но это не отпугивает смельчаков. Каждый раз, после праздника Поедания Пыши, находятся смельчаки, которые прыгают в Черные ямы, те самые, из которых Пышь появляется, и взлетают вверх. Надеются глупые головы, перелететь через стену мира и попасть на Обонаху. Но не всем, правда, это удается…

У каждого из нас есть своя стена мира, есть и свои черные ямы. Есть даже своя Пышь, поймав которую, мы едим в свое удовольствие и не думаем, ни о чем более. А где-то там есть страна Обонаху. Которую никто никогда не видел…

Но она есть!

Иначе, зачем тогда все?

А зачем я? Иван, деревенский зомби. Почему «Косая и старая, с серпом в руке» не приняла меня?

Как бы, не жив, но ведь и не мертв!

Любят меня наши местные бабы, прохода не дают. Да и начальство уважает. Вон мальцы, все наши деревенские, за мной табунком бегают.

— Дядь Вань, — кричат, — штуку покажи.

Хохочут, мелочь пузатая. Ну, я и показываю им фокус-покус: задний мост от старого «Москвича» на вытянутых руках поднимаю. На манер штанги. Мальцы довольны. Да, что там люди. Меня все собаки местные уважают, за своего признали. Порядок теперь в деревне, сплошь благодать…

Один лишь Тимоха, бывший Надькин муж, создает некое грязное пятно на фоне всеобщей благодати. Вон опять валяется на завалинке. И бутылка рядом пустая лежит.

Средней степени опьянения. Значит, еще может вести разговор. Меня заметил, рукою машет, кричит:

— Ванька друг ты мой, зомбический, присядь братела. За жизнь потолкуем.

А мне что? Сел, жду продолжения,

— Ванья, вот ты мне скажи, почему тебя бабы наши полюбили?

— А ты у них спроси, — пожимаю плечами я. — Я ведь и сам толком не понимаю, в чем дело,

— Шалишь братан! — Тимофей мне погрозил пальцем, — ты ведь сила нечистая и слово заветное знаешь. Вот не посмотрю, что ты зомби Иван, и мне когда-то другом был. Возьму и как дам по соплям, — тут Тимоха действительно вознамерился мне заехать по физиономии. Даже привстал слегка для замаха. Зря это он сделал. Точнее попытался сотворить…

Мне ведь, что задний мост от «Москвича» тащить, что пьяного дурака отправить на Обонаху… Делов-то! Но, решил я не усугублять это дело. Взял Тимофея, бывшего мужа Надежды, за шкирку и тощую задницу. Приподнял и так на вытянутых руках несу через всю деревню. Возле магазина Надька со своей верной подружкой Ленкой стоят, меня увидели, спрашивают заинтересовано:

— Ванечка, ты это куда вознамерился нашего Тимоху-выпивоху утащить?

— На профилактику, — отвечаю, — буду делать из обезьяны человека.

Тимоха, на руках моих костлявых, на воздухе свежем сомлел совсем. «Ну, ничего, сейчас очухивать будем», — думаю я. А сам продолжаю общаться с прекрасным полом:

— А вы девушки, чего здесь?

— Ой, Ваня, Зинаиду ждем с машиной. В город едем. Тебе что надо купить? — Елена Сергеевна мне отвечает, а сама, ножку выставила, грудь вперед. А если учесть, что наши груди, это вам не какие-то там заморские «сиськи». То, наверное, будет понятен факт некоторого моего замешательства. Даже забыл куда шел.

— Вань, что застрял? Думай быстрее, может, что по дому надо прикупить?

— Ну, купи мне Елена, свет Сергеевна пишущую машинку, какую-нибудь завалящую.

— А зачем? — Встряла тут Надежда,

— Хочу про жизнь свою рассказать. Про жизнь простого деревенского зомби…

Минут через двадцать дотащил я Тимофея Андреевича да речки. Ну, что с ним делать? Зашел я в воду по самую маковку, беру я этого «алкозомби» и башкой вниз, на самое дно.

Минуту держу, смотрю пузыри уже пошли. Вытащил, вверх приподнял я морду его, синюю и опухшую, Тимофейскую. Спрашиваю:

— Бухать еще будешь, братан?

— Ванька сволочь, урою гад, — орет мне Тимоха. Вырваться пытается, да куда там! Повторяем процедуру. Опять пузыри. Вытаскиваю, опять спрашиваю, культурно так:

— Как самочувствие?

«Бульк, бульк», — пузыри пускает. То ли воды нахлебался, то ли водка обратно пошла…

Подождал чуток. Повторил методику. Раза три пришлось искупать пропойцу. Смотрю, протрезвел, глаза поумнели. Правда, губы стали чересчур уж синие.

Смотрит на меня угрюмо,

— Сволочь ты Ванька. Какой мне кайф испортил. Ну, все, водка вся вышла и что мне теперь делать? Повеситься пойти? Надька на меня не смотрит даже. Дети не разговаривают со мною. Работы нет, денег с «кукиш без масла».

— Улететь на Обонаху!!!

— Вань, ты уже совсем с резьбы съехал? Мало того, что зверинец себе завел. Еще и пишмашинку себе решил завести. Так теперь и глюки стал говорить?

Рассказал я ему про неведомую страну, которая есть и в которой тоже, все есть. Тимофей призадумался,

— Хороша, — говорит, — страна Обонаху. Только нам не долететь до нее никогда. Великая стена стоит вокруг и Черные ямы. А Пышь свою я упустил уже, не поймать мне ее никогда.

— Дурак ты, хоть и Тимоха. Дело ведь не в этом, что где-то бабы покрасивее, или пива больше! У каждого ведь своя Обонаху. Ты это, друг Тимофей, я сегодня иду на пекарню. А завтра, чуть свет на ферму зомбо-кефир делать. Ты давай ко мне в команду пристраивайся, я за тебя словечко то замолвлю. Вдвоем-то все веселее…

Примечание автора:

** Эпизодическая история страны Обонаху принадлежит перу Тырина Михаила©.

Автору романа «Желтая линия». Из серии: «Стальная крыса». Изд-во «Эксмо», 2004г.

Донеслась как-то до нас, до краев наших, весть о скором визите президента. Дескать, ознакомиться с нашей действительностью, осмотреть на предмет исполнения президентской программы развития села…

Ну, народ наш посудачил, посудачил, да и забыл. Своих дел полным-полно. Ан, нет. Заявляется какой-то мелкий тип противный, в очочках. Ходит, принюхивается. Все обсмотрел, руками потрогал, в тетрадочку записал. Начальство наше вокруг него чуть ли не цыпочках ходит, облизывается. Слово сказать боится:

— Предпринимательская деятельность, это хорошо, — говорит плюгавенький представитель. Тыкает пальчиком на хлебный цех. Тот самый, которым Марьяна Дмитриевна заведует.

— А у нас еще есть кефирное производство, так сказать. Опять-же, на правах частной инициативы. — Председатель наш Никитич, забежал немного наперед уполномоченного представителя, от волнения заламывает руки, — говорят самый лучший сорт на всю округу!

— Это хорошо. А название есть?

— А как же, запатентованная торговая марка: «Зомбо-кефир». Дабы конкуренты не смогли контрафактно использовать, — Никитич остановился и наконец, смог немного передохнуть.

— Странное название? Почему так? — морщится полномочный представитель.

— Да это, наши особенности, так сказать производства. Держатся в страшном секрете. Коммерческая, так сказать тайна.

— Ну-ну, — подозрительно поглядел на председателя, — смотрите вы у меня, к приезду президента, чтобы все замечания устранили. Понятно?

— Так точно господин полномочный представитель. Исправим все замеченные недостатки, — бодренько отрапортовал Никитич…

А по мне: а фигли ли? «Что в дом, что по лбу». Президент так президент. Но не тут-то было. Оказывается, тем же вечером Никитич собрал весь наш сельский актив на предмет рассмотрения моего вопроса. Повестка дня была такова: «Иван-зомби и куда его девать»? Долго думали, решали. Ничего так и не решили. Послали самую младшую Светлану за мною. Говорят, когда я предстал пред «Советом в Филях»:

— Ванечка, лруг ты нащ зомбический, что нам теперь делать с тобою? Президент приедет тебя увидит, что подумает? А охрана его, как тебя увидит, стрелять начнет. А корреспонденты и прочая шатия братия? Это же скандал будет на весь свет… Ты уж нас уважь Ванюша, помоги обществу.

— Да ладно, что вы прямо как детки малые? И так все понятно. Обстоятельства, так сказать требуют. В поле пойду, в стогах зароюсь, на пару дней. — На том и порешили…

… Урожай собрали, сено в стога сложенное лежит, подсушивается, значит. Пока дожди не начались, подсохнет, до положенных процентов влажности. Это: если взять в руки пучок соломы и скрутить, он ломаться начинает. А там и вообще вывезут всю солому на зимнее хранение…

Вот один такой стожок я для себя родимого и облюбовал. А что? Пока там президент будет шляться по селу, я тут буду размышлять о вечном…

Недолго мне удалось побыть в одиночестве и заняться решением мировых проблем! На третий день, часиков в одиннадцать по солнцу, слышу, шум идет какой-то в мою сторону.

Залез на самую высокую копну: «мама моя, сюда целая кавалькада едет»!

Лимузины, «Мерседесы», автобус, микроавтобусов штуки три, пять джипов, — и все это едет на поля. В мою значит сторону.

Что делать бедному зомби? Зарылся поглубже в стог свой, сижу, слушаю. Они, вроде как, не совсем в мою сторонку приехали. Рядом совсем, метров пятьдесят встали. Я в щёлочку, соломенную свою, смотрю…

Стоя наши местные, а чуток поодаль от них, сам президент и его свита.

Президент, невысокий мужик, в пиджаке, при галстуке, голова с залысинами, уверенно шагает по земле матушке. Встал, нагнулся, руками землю помял, говорит что-то. Мне отсюда не очень слыхать. Вот он, соломы пучок взял в руки свои, опять обсуждает что-то с нашими.

Весь цвет села родимого собрался: и Никитич, и Зинаида, и Марьяна Дмитриевна, и еще масса народу сельского. Стоят, вникают, что им президент скажет. Ну, правильно, на то и президент, чтоб страну свою вести к светлому зареву… чего-то там…

Тут я отвлекся немного, а пока философствовал, картина «прибытия высокого начальства» немного изменилась:

Президент как-то бочком в сторонку отошел, и как раз за моим стогом встал. Смотрю, его охрана рысью пронеслась. Стоит немногим поодаль. А «наши» и прочая общественность стоит, как ни в чем не бывало…

«Ой, блин! Он же это, блин неудобно так о президенте, но ведь живой человек. По малой надобности за стог мой спрятался. Тьфу! Неловко-то как»!

От смущения, наверное, я неловко шелохнулся. Президент внимательно всмотрелся в мой стог, замер. Застегнул штаны и говорит так спокойно и уверено:

— Кто там? Выходи. Стоит мне пальцем шевельнуть, охрана на клочья разнесет весь этот стог вместе с тобою. Кто бы ты ни был, вылазь давай, засранец!

«Вот блин, еще и засранцем назвали», — делать нечего. Вылезаю на свет божий весь в соломе, взъерошен.

— Ой, б… я! — Совсем по-человечески удивился президент, — ты, что за х… н с бугра? Тихо, отбой, — шикнул он своих телохранителей. Те, с явно видимым неудовольствием, убрали свои огромные пистолеты. Но продолжили внимательно следить за мною.

— Иван Запредельный я! … года рождения. Местный. Зомби. Обычный русский зомби из деревни.

— Ох, ну ни фига себе! Как зомби? А разве такое возможно?

— А я откуда знаю? Раз я есть, значит, возможно, наверное. — Пожал я недоуменно плечами.

— А почему мне не доложили, и зачем ты здесь прятался? — Нахмурился президент.

— Стесняются наши местные. Поналетит «воронье» со всех сторон, все эти: пресса, писаки, зеваки, телевизионщики и прочая сволота. Житья никому не дадут. А нам этого не надо. Здесь народ живет простой, размеренной своей жизнью…

— Я понял. Ты зомби, как в ужастиках. Ну и как оно? — серые глаза президента смотрят на меня как удав на кролика. Но постепенно взгляд смягчается и президент улыбнулся.

— Да так потихонечку, господин президент, — я встал по стойке «Смирно», — наши местные меня понимают. Работаю, кому что помочь. Или беда какая. Дела всегда найдутся…

— Молодец Иван, правильно говоришь. Наш человек! Хоть и зомби!

Два дня шел дождь, и на крышу по ночам я не лазил. Все в интернете сидел. Но, сегодня вышло солнышко, подсушило немного, и я решил провести ночь на крыше своего сарайчика. Лежишь на теплой жестянке, смотришь на звезды и думаешь умные мысли. А что? Чем не прелестное занятие?

Заалел Восток. Вот и Орион уже показался. Дело к утру, значит идет, сейчас петухи закричат, и небо станет быстро светлеть…

Опа! А это, что за «объект неопознанный» виднеется в темном небе, со стороны северо-запада? Темновато еще, не разглядеть. Сверху что-то светлое, а под ним темное. Не понятно. Двигается вроде не быстро. Плавно так и немного покачивается…

Ого-го! Да к нам незваные гости летят. Мужик на парашюте. Тьфу, блин! А я-то уже было подумал: «инопланетяне к нам налетели»? Сейчас уже хорошо видать при свете поднимающегося солнца: «ярко-оранжевый огромный парашют, а под ним, на стропах висит человек в шлеме и толстом белом костюме. В скафандре.

«Ну, ясен пень, космонавт к нам свалился», — размышляю я. А сам тем временем с крыши своей слезаю по-быстрому и бежать. Правда, вопрос куда? Вот именно, — куда бежать?

Тут-то меня и заклинило. Ведь наших в деревне на данный момент не осталось-то практически никого. Еще вчера вся наша общественность гуртом поехали в район, там какое-то празднование и народные гуляния. Созвали всех по случаю пятисотлетия там кого-то. Да еще дармовую выпивку и угощения выставили. А народ, что? Падок до халявки и гуляний.

Вот и стой теперь думай, что с космонавтом делать?

Ну, первым делом надо бы и проверить, что там, с этим космическим бедолагой? А то ведь не ровен час! Иду, смотрю, где же этот рыжий парашют затевался. Вон он подлый. Несет его ветерком нашим утренним в сторону дальних полей на северо-юг. А там и лес рядом совсем. В нем, в лесу и волки бывают, да и медведь может пошалить…

А это значит, надо мне поспешать.

Сел на велосипед старенький, мною ремонтированный. Качу по грунтовке. Лето, утро, воздух прохладный, красота! Приглядываю, в какие места парашютист-космонавт норовит приземлиться. В принципе уже и сел он. Надо побыстрее-бы мне крутить педали, вдруг помощь, какая требуется человеку…

Оранжевый купол накрыл больше половины поля. Космонавт сидит, снял шлем свой и пьет воду из бутылочки. Увидел меня, вскочил и кричит мне непонятно:

— Hello, Who are you?*(1)

Вот думаю, ишак, это он меня, что-ли «ху-ар-ю» послал.

— Сам ты козел. Я, что думаешь, не понимаю, что раз на землю свалился, так крыша-то и поехала. — Стою, думаю делать-то, что?

— I am the American astronaut.*(2). — Сморит на меня, ждет моей реакции.

Ну, теперь-то понятно, что он «астронавт американский». Правда, непонятно, за каким чертом он залетел в наши края.

— Эй ты, американец, а здесь, что позабыл? — решил я проявить бдительность. — Твой мыс Канаверал находится чуток далече.

— What?*(3) — Изумился астронавт. А ведь и правда, на плечике его белоснежного скафандра был приклеен маленький американский флаг.

— Что «вот»? Развоткался. Ты бы лучше русский язык выучил, — пробурчал я, подходя к нему поближе…

— Oh, my God!!! *(4) — Вот, козел американский, «гадом меня еще обозвал». Что-то больно он испугался. Руками по карманам шарит, в микрофончик на вороте своем кричит с выпученными глазами:

— Houston, we have a problem*(5), — смотрит на меня, зараза, глаза выпучил, орет брызжа слюною: — Don’t approach to me, please*(6). — А сам назад пятится, в стропах своего огромного парашюта запутался, свалился и замер…

«Ой, мамочка моя, стыдоба же какая!!! Так перед иностранным гостем опозориться! Я-то ведь и позабыл про свой вид неприглядный, особенно для непривычного человека:

«Цвет лица слегка зеленоватый, на шее дырка, левая нога переломанная, деревяшками обвязана. Так-то на мне пиджачок одетый, но распахнутый. Дырка моя в боку, суровой ниткой и куском кожи обшитая видна. Да уж видок, еще тот! Слава богу, хоть зубы пластиковые приклеил надежно».

Ну, вот как объяснить американцу, что я свой, хоть и неживой как-бы? Вспоминаю зачатки английского,

— Ай эм русишь, тьфу блин, это немецкий, рашен зомби. Ай эм, есть я, — показываю на себя пальцем.

— It is terrible, I have a gun with silver bullets*(7), — американец сидит, уже не трясется, ко мне присматривается.

— Тьфу, блин, что в лоб, что по лбу! Я же говорю, — русский я. А уже потом зомби. А русский с Америкой, — дружба на век, понял американец? — руками ему показываю, ладони пожал сам себе. — Американа френд *(8), — говорю и протянул ему руку.

Астронавт недоверчиво трясет башкой, хватается за мою руку и встает.

— I don’t understand, how?*(9) — опять что-то свое талдычит.

— Ну, я и так уже понял что ты «донт». Вот меня, например, зовут Ваня. Э-э, ми нейм Иван. Понял американец?

— Oh, yes. My name is James, Bruce Edward. Major of the case of marines of the USA. American astronaut *(10).

Вот и пойми такого. Ясно, что его зовут Джеймс или Брюс, что он мейджер, тьфу, майор, какой-то там Марины из США. Ну да ладно.

— Что делать-то будем астронавт Джеймс? Или как это, по-вашему? Ват ту до? *(11)

— What? — Опять спрашивает, потом почесал себе в затылке. — Oh, yes, — дошло до него как вроде. — Provide me the American ambassador *(12).

— Что? — теперь я задумался, — где ж я в нашей глуши тебе амбассадора найду и приведу еще сюда лично? Ты это, шпион-космонавт американский, Джеймс, как там тебя, а давай пойдем ко мне в домик, чаю тебе налью, хлеб свежий есть, масло, угощу малость, побалакаем о жизни. Там и телефон есть, созвонимся с кем надо, приедут тебя заберут со всем хозяйством. — Сказал я это и думаю, как ему объяснить. Вспоминаю школьные годы:

— Э-э, ай инвайт, э-э ту ю визит мой хаус. Рашен ти, фуд рест, ин зе вилладж зе телефон. Лив ю стуфф хир, — я киваю головой на парашют астронавта, — ви вилл тейк ит атфтер *(13).

Американец Джеймс, недоуменно на меня смотрит, ясно виден напряженный мыслительный процесс, на его лице. Потом хохочет и хлопает меня по спине:

— Товариш Ванья, рашен зомбак, very good * (14). Очень карашо. Идем пьить чай…

Отдельное спасибо пользователю Инна (aka МАКАКА) за «настоящий америкэн инглиш»

Примечание автора:**

Перевод с английского на русский:

1* — Я вас приветствую, кто вы?

2* — Я американский астронавт.

3* — Что.

4* — О, боже мой.

5* — Хьюстон, у нас проблема.

6* — Не подходи ко мне, пожалуйста.

7* — Это чудовищно, у меня есть пистолет с серебряными пулями

8* — American friend, — американский друг

9* — Я не понимаю, как?

10* — О, да. Меня зовут Джеймс, Брюс Эдвард. Майор корпуса морской пехоты США. Американский астронавт.

11*— Whattodo, — что делать

12* — Предоставьте мне американского посла.

13*-I invite you to visit my house. Russian tea, food and rest. The telephone is in the villige. Leave your stuff here, we will take it after..., — Приглашаю вас в гости, к себе в дом. Русский чай, покушать и отдохнуть. В поселке есть телефон. Имущество пока оставьте здесь, потом заберем.

14* — Очень хорошо.

Прохожу как-то мимо, вижу, Елена Сергеевна, агрономша наша, сидит грустная, чуть не реветь собирается. Спрашиваю, в чем дело.

— Ой, Ванечка, да в лес намедни решили с бабами и детьми, значит съездить, отдохнуть на плэнере. Приехали, называется. Помнишь, я рассказывала про березки наши? В лесу, неподалеку, проплешина есть. Так вот, когда мы школу заканчивали, мы там березок насажали…

А тут приехали! Часть березок поломана, мусор везде набросан. Кострища дымятся еще. Люди говорят, какие-то деловые подрядились там отдыхать, из чиновников. Это что же делается на белом свете. А нам, как быть и что делать? Неужели так все и загубят паразиты?

— А жаловаться? Лесничему, участковому, в суд, наконец? — Присел я рядом с Еленой.

— Ваня, ты прям с Луны приперся? Жаловаться кому? Мне участковый, так сразу и сказал, — Не наше, мол, дело Лена! Там из губернаторского окружения народ на шашлычки собирается. Нам же еще и навешают люлей, мало не покажется. Вот и сижу тут как дура!

— Ладно, Ленок, не реви ты так! Посмотрим еще кто кого…

В воскресенье с утра, добрался я на велосипеде до заветного лесочка. Вижу и впрямь березовая молодь поломанная, мусор везде, пятна масла на земле. В глубине, в тенечке, машины стоят. На мангалах шашлыки жарятся, народ шумит. Играет громкая музыка. Бегают по лесу голые девицы. На траве вокруг пустые бутылки…

Отставил я велик, иду шагом. Выдвигаются навстречу три амбала, шестёрки. С карабинами в руках. Насуплены, спрашивают:

— Куда и что надо?

Я так, не вежливо, — а какая, спрашивается, свинья здесь все обгадила? Вас, что мама в детстве не учила, что природу обижать нельзя?

Молчат шестёрки, «три дебила на Плющихе», думают. Подходит важный дядя, явно навеселе,

— О чем базар пацаны? — На меня уставился, вопрошает, — о, песец, что за фуй в лесу?

Один из амбалов очнулся, докладывает, — вроде как из местных, возмущается. Природу, мол, губим. Непорядок, мол.

— Ты кто вообще, чмо? — Тыкает мне дядя кривым пальцем в грудь. — Я власть, народный избранник, что хочу то и делаю! Хочу, тебя в говне утоплю! Хочу, озолочу! Но, скорее всего не захочу, — сострил дядя. Брезгливо смотрит на меня, — уберите эту хрень, — кивает «троице молчаливых парней с Плющихи» и не торопясь уходит к развеселой компании.

Самый угрюмый из холопов повел в мою сторону стволом карабина, — давай-ка мужик, вали пока цел, по холодку…

Вот чего не люблю, так это того, когда мне в лицо тыкают оружием. Ну, ужасно не люблю. Дырки потом приходится заделывать. А еще не люблю свинства…

Отошел я на пяток шагов назад, вижу, под ногами валяется бревно. Метра в два длиной и сантиметров тридцать в диаметре. Взял я это бревнышко и так плавно по дуге с замахом…

Вы видели, как играют в боулинг? Или, точнее, нашу старинную игру «Городки». Момент, когда бита летит, вращаясь в воздухе и сшибает «городок». И «городошки» весело разлетаются во все стороны?

Правда веселящаяся компашка разлеталась в различные стороны, скорее не весело, а очень даже с воплями и матами. А, когда я схватил очередное бревнышко потоньше и немного длиннее, компании стало и вовсе грустно. Мое новое бревно оказалось еще и с заточенным, с одного конца, острием. Идея возникла сама собой. Вскочив на крышу самого расфасонистого джипа, я взял и со всей дури, проткнул его брёвнышком насквозь. Остро заточенная деревяшка проткнула потолок машины, сиденье рядом с водителем и воткнулась в днище автомобиля.

Вы ели когда-нибудь «мясо на шпажках»? Вот-вот и я о том же!

Вдоволь налюбовавшись на сие фееричное зрелище, я поймал за ногу самого важного мэна и сказал ему вежливо так:

— Вы мой глубокоуважаемый товарищ, не забудьте сказать своим коллегам и помощникам, что в лесу необходимо убирать за собою, не оставлять кострищ, мусор собрать, вырыть яму глубокую и закопать. А еще лучше, все свое дерьмо увезти с собою. Да и деревьев понапрасну не ломать? Вы меня понимаете милейший?

«Милейший» усиленно затряс головою, видимо в знак согласия, глядя на проткнутую автомашину…

— Ну, вот и ладненько! Культурные ведь люди, всегда можем договориться!

«Депутат, — если прочесть слово наоборот получится, — Татупед.

Вроде бы детская забава, а как много смысла…»

М. Задорнов.

(16+)

Собрались бабы наши в город по делам, да и отдохнуть немного. Надежда с племяшкой Аленкой. Зинаида за рулем. Даже сама Марьяна Дмитриевна с нами ехать собралась. Говорит: «Все равно мне, с документами, в налоговую ехать надо, так хоть с вами за компанию».

В принципе, я с ними ехать и не собирался, куда уж мне. Но Алена, свет батьковна, пристала ко мне:

— Дядя Ваня, ну давай с нами, в театр сходим, в кино, на берегу Волги посидим! — Вот же приставучая девица выросла. На все мои экивоки, мол, куда мне в таком виде? Хихикает, — какие проблемы Дядя Ваня, у моего френда в городе, дружок стилистом работает, метросексуал. Он через моего Петьку передаст все, что нужно, сделаем тебя таким красавцем, Голливуд удавится от зависти.

Уж не знаю, какой там френдовый дружок сексуал и при чем здесь метро? Но, прикид выдался на славу. Аленка немного меня загримировала, на лысоватую мою голову парик надела, волосы такие черные, длинные до плеч. Да еще и приодели меня. Курточка легкая, штаны широкие, кеды растоптанные. Мне даже понравилось!!

Одним словом собрались, едем. Трасса хорошая! Местами. Движение так себе, не очень уж чтобы. До стольного града Самары оставалось еще минут тридцать ехать. Вдруг сзади сирена взвыкивает, нагло так…

Зинаида, смотрит в зеркало заднего вида, чертыхается, — вот не было печали, куда я ему уступлю? Ну не казел, же!

А и правда, справа, по первому ряду, длинномеры дальнобойщики ползут, а по встречке, тоже машины, то и дело. Да и какой дурак по встречке пойдет? А сзади нас, опять требовательно рявкает сирена. Я смотрю в заднее стекло:

«Непомерно здоровущий черный Мерседес, с мигалками. Номера блатные, депутатские. А рядом суетится еще один Мерс, кубиком. «Геленваген» называется. — «Мерседес для шестерок». Этот Мерс шестерочный нам и мигает фарами, сиреной балует. Намеки делает, сваливайте мол, важный шиш едет…»

Вот чего не люблю по жизни, так это хамства. Да и Зинаида наша, тоже не из робкого десятка. Говорит:

— Да пошли в жопу, — при том, шестеркам из Геленвагена пальцем фак показывает. Когда те по встречке выскочили, нас догнали, в окно кричат что-то…

Но, смелость дело конечно хорошее, зато обстоятельства бывают разные!

В образовавшийся просвет Геленваген проскочил в доли секунды, нарушая все возможные правила. И тут же, сволочь, нас подрезал. Зинаида едва успела затормозить…

Из «кубика» выходят две «морды ящиком». Серьезные такие дяди. Как говорил мой старшина Демин, со времен незабвенной армейской юности, — «В два раза не обсе…шь».

Зинаида, стиснув зубы, сидит, крепко вцепившись в руль. Шестерки лениво так подходят, корочки показывают, один из них говорит в окно Зинке, — че народ совсем нюх потеряли? — Меня увидал, говорит, — что мужик, побазарить хочешь?

Я вежливо улыбаюсь, киваю головой, — побазарим, мол. Выхожу из машины.

Вышел, говорю культурно, — парни вы нам дорогу откройте, машину подвиньте, мы и поедем. У нас свои дела, у вас свои. Разъедемся миром. — Шестёрки хохочут, им смешно, за руки меня хватают, тащить видимо куда-то собрались.

Не люблю я это дело, но куда деваться бедному зомби!

Развернул я плечи свои, повел ими так небрежно, да и свел руки перед собою, вместе с амбалами. Звук такой противный раздался, ну как два арбуза слегка подгнивших взять и столкнуть друг об друга. Упали оба молодца, вставать не собираются.

Позади меня раздается недовольно, — что за Йух народный, я не поня-ял? Я оглядываюсь, ну точно: «Татупед» во всей красе. Морда холенная, нетрезвая, вес за сто двадцать — сто тридцать. Пиджак в руках, значок депутатский на лацкане. Рубашка белоснежная выбилась из-за пояса, галстук импортный, дорогие брюки, туфли кожи крокодила и ширинка расстёгнута.

— Ты, что земеля, смерти не боишься? Да я, да щас! — Залез татупед в свой карман пиджачный, необъятный. Потерял видимо что-то. Тут из машинного холеного нутра вылезает встрепанная девица, офисного вида. По всему видать бля… ь партийная. Юбочка до коленок сантиметров тридцать не достает. Чулочки розовые. Грудь на три четверти, нагло так, вылезла из пиджачка серенького.

— Милый, — капризно так гундосит «партийный работник», — ты, что с народом общаешься? Давай по-быстрому.

Стою, думаю, — не с руки драться-то. Мало того, что проблем не оберёшься, так и дамы мои деревенские попадут под раздачу. Депутат как-никак, хоть и сволочь! И тут меня проняло, находит на меня иногда такое!

— Лапуля, — говорю я девице, — твой папик, — киваю в сторону татупеда, — он тебя еще осенью гонореей заразил. Сам-то подлечился, а вот тебе не сказал. Так у тебя теперь запущенная форма, хоть и не заметная. Так-то оно и ничего, да вот потом детей рожать нормально не сможешь!

Девка смотрит на меня, глазища на полблюдечка. Бледнеет, потом краснеет. Поднимает левую руку и со всей дури…

Как даст по толстой морде депутатской, визжит, — ах ты козел вонючий. А я-то дура, еще думаю, почему это он по-простому не хочет, а только так и эдак. Извращенец хренов…

Депутат ошарашенно трет щеку, смотрит на девицу, потом на меня. Наливается медленно красным, орет в мою сторону,

— Твою ж-то мать! Батон ты пеклеванный! Млять, оракул самарский. Где мой пистолет? — Вопрос конечно риторический был. Да и не нравиться мне это, когда в меня стреляют. Стою, смотрю на мужика, глаза в глаза. Улыбаюсь так, во все свои тридцать шесть пластмассовых зуба. Да и снимаю паричок-то свой!!!

Татупед хрюкает как-то странно, садится на асфальт, а потом и вовсе прилег. Видимо устал, отдохнуть решил. Забот у депутатов много нынешних. Вот и устают «сердешные»…

Тут хватает меня сзади Зинаида, шипит мне в ухо, — Ванька, что ты творишь, бегом в машину, едем!!! Ну, и уехали.

…А на берегу Волги мне и правда, понравилось. Сидим так вечерком, огни Самары в воде отражаются. По набережной народ гуляет. На воде лодки, корабли разные туда— сюда двигаются. Красиво…