В шаге от бездны

Глава 1

Маркус Альери

— Как человек практичный и неглупый я понимал, что мой бизнес может находиться под угрозой. Сложив в голове все элементы мозаики мне, стало очевидным, что грядущие события, если они произойдут, положат конец моей деятельности. В лучшем случае. А в худшем собственная жизнь окажется под угрозой. Нужен был план. Для начала тихое и надёжное место, где бы я мог пересидеть преддверие кризиса. Вот только где оно? Что мне было известно?

Организация под названием «Сопротивление», с которым я часто работал через подставных лиц, уже пару лет приобретало оружие и технику. Масштабы закупок говорили что, по крайней мере, на нескольких колониях местные правительства покровительствовали ей. Её представители сидели в высших эшелонах власти. Или имели огромную поддержку. Вся картина мне неизвестна, но чутьё подсказывало, что оружие не будет долго лежать в ящиках, им воспользуются. И очень скоро. В Метрополии, конечно же, не допустят сепаратистских выступлений, направят войска на подавление возможного мятежа. Это означает войну. Будучи не обременённым патриотической чушью, мне, было понятно, что во время войны лучше держаться нейтралитета и раствориться. Дома ко мне могли появиться вопросы. Если кто-то из людей, замешанных в моих операциях, заговорит и выдаст меня, мне конец. А они обязательно заговорят, если припереть их к стенке. Будут спасать свою шкуру, ценой моей.

Возможно, я ошибался и слишком драматизировал, возможно, мятежа и не будет, возможно «Сопротивление» это просто кучка террористов и фанатиков, у которых не хватит силёнок тягаться с правительством, но провернув сделку с тем покупателем, продав самое разрушительное и мощное оружие, созданное человечеством, я всё же решил подготовиться к худшему сценарию.

Деньги я распределил по нескольким счетам. На разные фамилии. Обзавёлся пятью поддельными паспортами. Слегка изменил внешность, в частной хирургической клинике. И купил недвижимость, небольшой дом на окраине Лузье, столице Третьей Республики.

— Почему именно там? — удивился я. — Не Земля, но всё же довольно близко от центра.

— А где ещё скрываться от властей такому человеку, как я? На планете увеселительных заведений, притонов, казино и ресторанов! Среди таких же мошенников, жуликов и преступников со всех известных миров. Я всегда любил Республику, за развратный и жизнерадостный нрав её обитателей и за те скромные радости, которые она может предложить обладателю пухлого кошелька!

В общем, мои приготовления оказались своевременны, через неделю произошёл мятеж на Ероне. Фактическое начало полномасштабной войны.

Это известие пришло, когда я только прибыл на Третью Республику и разбирал чемоданы. Я успел.

— Выглядит так, будто Вы досрочно вышли на пенсию.

— Чёрт возьми, так оно и было. Денег на тех банковских счетах хватило бы и моим внукам, если бы они у меня появились. В новом доме было всё, что мне необходимо, поддельный паспорт давал гарантию безопасности, пусть неполную, при доскональной проверке мою личность легко бы выяснили, но возможность этого была мала. А множество баров и ресторанов, не давало поводов для скуки. По-своему я был счастлив. Деньги — это хорошо, но ещё лучше, если у вас есть время и возможность их тратить! Наверное, я мог бы даже жениться (смеётся), но как только заканчивалась очередная бурная ночь и наступало утро, я терял интерес к женщинам, спавшим в моей постели.

— Вы обрубили все деловые связи? — спрашиваю я.

— Почти. Это могло быть опасным. Я не собирался рисковать. Маркуса Альери больше не существовало. Конечно, было пару нор, где можно укрыться и несколько надёжных людей, которые могли бы мне помочь при необходимости. Но это на крайний случай. Я надеялся не прибегнуть к их услугам.

— А последний заказ, Лучевое оружие, вас оно не волновало?

(мистер Альери тянет с ответом)

— Не удивляйтесь. Волновало. (пауза) — Я знал имя заказчика.

Я молчу. Вижу, как в моём собеседнике идёт внутренняя борьба. Громко выругавшись Маркус Альери выпаливает:

— Да, да, да! Проклятье… Ещё как волновало! Я продавец оружия, а не маньяк, слетевший с катушек. Конечно, я зарабатывал деньги преступным путём. Естественно, с помощью оружия не разбивают райские сады. Их уничтожают им. Я продавал и плевал на всё. На мораль, закон, собственную совесть. Делал деньги… Но не я нажимал на курок, не я заставлял одного психа наставлять оружие на другого, подобного ему. Не я сбрасывал бомбы на города. Не я убивал детей… Хотите меня осудить? Судите тех, кто воспользовался оружием… я здесь ни при чём.

Несколько минут мы молчим, ярость мистера Альери уступает место спокойствию, он продолжает:

— Я прожил на Третьей Республике почти год и не привлекал к себе внимания. Следил за военными действиями из официальных источников. В меру тратил состояние. Отдыхал… Но помнил фамилию покупателя…Догадывался, на что он способен.

— Как Вас нашли?

— Никогда бы меня не нашли! Идиотский случай прервал мою размеренную жизнь. Время от времени колониальные войска устраивали налёты на Третью Республику. Одиночные либо плохо скоординированные удары кораблей этих вояк, с лёгкостью отбивала планетарная система защиты. Раз в несколько недель, а то и месяцев сообщалось о попытке атаковать поверхность планеты, но они оказывались безуспешными. Пару тройку раз бомбы попали в объекты инфраструктуры, но это была скорее слепая удача и чудо. Поводов для страха не было. Третья Республика наслаждалась обычной, спокойной жизнью.

Вот и в тот субботний вечер всё было как обычно, я охаживал очередную даму, по-моему она работала в гостинице «Самаритэн», во всяком случае так она сказала. Мы сидели в баре, рядом с этой самой гостиницей. В моих планах была долгая и запоминающаяся ночка. Когда по нелепому стечению обстоятельств корабль-одиночка, принадлежавший колониям, сумел прорваться сквозь заслоны ПВО и за секунду, до своего уничтожения успел сбросить довольно мощные бомбы на центр города. До нас докатилась ударная волна, зазвенели выбитые ею стёкла. Послышались крики людей и протяжный, запоздалый сигнал воздушной тревоги. Признаюсь мне не улыбалось, встретиться со «своим» товаром. Я немного встревожился. Испытывал неприятное чувство, похожее на удивление и злость одновременно. Насмешка судьбы, нелепая маловероятная смерть, вдали от фронта, и предмета который, возможно, я же и продал.

Моя спутница не пострадала, как и я. Бар располагался в цокольном этаже, и всё ограничилось разбитыми стёклами. Посетители стали расходиться. И мы вышли на улицу. В квартале от нас стояло облако дыма и пыли. Туда истошно вопя сиренами, спешили машины скорой помощи и пожарные. Женщина предложила поехать к ней домой. «Запить стресс» как она выразилась. Я ни секунды не раздумывал. Взял такси и мы поехали прочь от центра. Машина остановилась в тихом, но не очень престижном пригороде Лузье. Мы прошли несколько десятков метров до ворот трёхэтажного дома из красного кирпича, когда внезапно из темноты к нам навстречу направились две фигуры. Двое мужчин. С однозначными намерениями, как я тогда успел подумать.

Прозвучало такое банальное «Стой»! Не менее банально поднялась рука, сжимающая рукоятку пистолета. Не банальной была только эта парочка грабителей, они предпочитали сначала стрелять, а потом уже всё остальное.

Пуля угодила мне в шею. Что стало с моей спутницей я так и не узнал, да и не пытался если, честно. Очнулся я в центральной больнице Лузье, прикованный одной рукой, наручниками к стойке кровати. Оказалось, я десять дней был в коме и чудом остался жив. Потерял много крови. На моё счастье, жильцы домов услышали выстрелы, в тот вечер и вызвали полицию. Меня без сознания успели доставить в больницу. Успели спасти.

Поверьте, я оценил иронию. Жаль, не удалось сохранить пулю, которую врачи вытащили из меня. Был бы неплохой сувенир.

Ко мне в палату зашла медсестра, увидела, что я пришёл в сознание и позвала кого-то невидимого, находившегося в коридоре. Это был полицейский. На мои требования объяснить, почему пациент в моём лице прикован к кровати, они не отреагировали и не сказали ни слова. Полицейский вызвал кого-то по рации и запер дверь снаружи. Я был ещё слишком слаб, даже эта попытка восстановить справедливость, вызвала головокружение, и я вновь потерял сознание.

Когда снова очнулся, было утро или день. Не знаю. В палате, кроме меня, находился средних лет мужчина азиатской внешности. Строгий костюм и пристальный взгляд не сулил мне ничего хорошего.

«Вас зовут Маркус Альери, верно?» — скорее утвердительно произнёс он.

Мои мысли путались. Голова гудела. Я почти машинально ответил «да».

«У меня к вам вопрос, от которого зависит ваше будущее мистер Альери. Ваше прошлое нам известно».

«Что вам нужно?» — проговорил я, гадать как они вычислили меня не было сил.

«Нам нужно найти оружие, большое оружие. Вы ведь можете нам помочь?»

«Да» — ответил я, теряя связь с реальностью.

Том Линк

— Мысленно возвращаясь в прошлое, прокручивая в голове одни и те же события, раз за разом вспоминая сказанные слова или поступки, я пытаюсь понять — могло ли всё быть по-другому. Сам не знаю, что мне это даёт. Иногда облегчение, а чаще боль. Разум ищет ответ на вопрос — «почему», но не находит. Возможно, его просто нет. Превратности судьбы. Слепой случай или череда неизбежных событий. Вот лёгкий ответ. Но заставить себя смириться с ним, не получается.

Джейк ушёл. И с ним ушли многие из нашего города. Будто охваченные религиозным рвением, христиане древности, тысячами и тысячами отправлявшиеся на восток, в Святую землю, чтобы стать защитниками веры. Крестовые походы, религиозные войны. Читали о таком?

Наши дети бросили свой дом и стали новыми «крестоносцами». Транспорты уносили их в неизвестность. А родственникам оставалось лишь ждать и надеяться.

— Куда их везли?

— По-разному. Спустя две недели, Джейк прислал короткое сообщение, что он находится на Кои. Что-то вроде сборного пункта. Больше никаких подробностей. От своих знакомых я слышал и о других местах, куда попали их дети. Но насколько можно было судить, большинство отправилось туда.

— А Ваше правительство?

— Вы имеете в виду их официальную позицию?

— Да.

— Мы присоединились к восстанию. «Сопротивление» не было запрещённой организацией у нас. Их идеи поддерживало много людей из правящей верхушки. Парламент — эти старые, выжившие из ума, глупцы, единогласно приняли и подписали соглашение о взаимной борьбе против Метрополии. Конечно, тогда никто не мог предположить, чем всё это обернётся для нас. Но они намеревались «бороться». (делает паузу).

Лёгкое решение для тех, чьи дети никогда не попадут на фронт!

— Ваша планета посылала только добровольцев?

— Да. На войну отправлялись добровольцы. А когда в нашем небе появились корабли Метрополии… правительство даже не успело объявить мобилизацию. Всё закончилось быстро. Безумцы.

— Что стало с Джейком после Кои?

— Несколько месяцев от него не было вестей. Через знакомых я не мог получить сведений о нём. Наша военная администрация пыталась составлять списки отправляющихся на фронт, отслеживать подразделения и места дислокации и переброски, но оказалась совершенно не готова к такой задаче, и вскоре выдохлась. Ограничиваясь лишь отчётами об отправленных и их количеством. Под радостные крики политиканов наша молодёжь уходила навстречу неизвестности и через совсем короткий промежуток времени о них забывали и с теми же речами провожали следующих. Войне требовались жизни. Сопротивлению требовались бойцы.

Джейк позвонил сам. Нашёл способ. Связь была плохой, часто прерывалась. Но мы смогли поговорить. Очень коротко:

«Здравствуй, отец» — сказал Джейк. «Рад тебя слышать».

«Привет, сын, как ты?» — ответил я.

«Жив и здоров».

«Где вы сейчас? Мы тут волнуемся и ничего не знаем о вас».

«Уже месяц на Новом Пекине… в аду»

Связь прервалась, но тут же восстановилась. Я хотел задать вопрос, но Джейк продолжил:

«Прости меня отец, я ошибся, я виноват перед тобой и мамой, а вы были правы»

Вновь помехи и тихий еле различимый шёпот Джейка:

«Мы все ошиблись… нам здесь не место».

Больше связь не восстановилась, это последние слова, которые я услышал.

Супруга, узнав о нашем разговоре, всю ночь прорыдала. У меня не находилось слов утешения для неё. Но тогда я понял, что должен вернуть нашего мальчика домой.

Посылать запросы и обивать пороги министерства обороны, было бесполезно. Они всем говорили одно и то же. «Ваш родственник или сын, находится в боевых частях, их месторасположение, не разглашается». Коротко и официально. Через сеть найти такие сведения и вовсе не представлялось возможным. Новости, которые до нас долетали, позволяли составить лишь общую картину, происходящего. Война набирает обороты. Всё новые и новые миры вступают в конфликт. Миллионы людских судеб перемешиваются в этом котле безумия и хаоса. Куда уж тут найти одну!?

Нет, я не сидел сложа руки, вместе с женой мы каждый день писали запросы, обзванивали друзей и знакомых, посещали встречи комитета солдатских матерей. Рылись в Сети, искали хоть малейшие намёки о том, что происходит на Новом Пекине. Безрезультатно. Правительство ввело цензуру. Новостные ленты транслировали только победные реляции или вести об очередных военных успехах союзных войск. Запросы оставались без ответа или сводились к сухому — «Ваш сын жив. Находится в местах боевых действий». Дурацкая отговорка.

С каждым днём моя супруга мрачнела всё больше и больше. Её стали преследовать головные боли и начались проблемы с сердцем. Да и я не находил себе места. Неизвестность пугала нас обоих.

Как-то на встрече комитета солдатских матерей, который собирался каждую субботу в здании мэрии. Нам сообщили, что Сопротивление превратило Самуи в свой самый большой пункт по приёму раненых. Со всех миров, со всех фронтов, значительную часть пострадавших бойцов направляли туда на лечение и реабилитацию. Это было хоть что-то. Хоть какая-то возможность узнать всем нам о судьбе своих близких. Мы составили поимённый список из всех горожан, отправившихся на фронт и руководитель комитета, собирался послать официальный запрос по гражданским каналам, на Самуи. Возможно, там уже были наши соотечественники.

— Неужели власти совершенно не интересовались судьбой своих сограждан? — спросил я.

— Вам, жителю центральных, густонаселённых миров, это покажется странным. Вы живете в огромном социуме, подчинённом правилам и законам, интересуетесь политикой, а она напрямую влияет на вашу жизнь. Отдавая свой голос на выборах, устанавливаете линию поведения государства. Руководители действуют с оглядкой на вас, своих избирателей. Таковы устои Метрополии.

Наше общество отличается от вашего. Наш мир не похож на другие. Мы живём здесь обособленно. Сельское хозяйство — основной и единственный вид деятельности. Крупных городов нет. Всё строится вокруг общин, которые владеют и обрабатывают свои земли. Это определяет наш менталитет — независимые, гордые, несговорчивые. Центральная власть присутствует, но лишь номинально. Мы создали государственные институты как дань прошлому. Играем в демократию раз в шесть лет и с чистой совестью плюём на это и продолжаем жить своими проблемами. Кого-то выбрали, кто-то стал официальным главой колонии. Других вопросов нет? Расходимся!

Стареющее население, малая плотность. Большие территории. Вот как мы жили. Метрополия даже не имела здесь своего гарнизона. Десяток другой чиновников, считающих эту службу скорее ссылкой, жили в столице и не вмешивались в наши дела. Лишь следили за ежегодной отправкой налогов в центр и соблюдением торговых договоров.

Министерство с громким названием «обороны», состояло из нескольких тысяч полицейских и офисных работников, а их основная задача, расследование мелких преступлений и борьба со стихийными бедствиями.

Поэтому молодёжь и пошла на эту войну. Наш мир казался им затхлым и отсталым. Скучным.

И поэтому руководство так к ним и относилось. Добровольцы идут на фронт. Парламент верит, что выбрал правильную сторону в конфликте. Да и поставки нашей продукции подтверждены долгосрочными союзными обязательствами… Ну а то, что за это нужно заплатить каким-то количеством жизней — не беда.

— Самуи стало вашей отправной точкой? — интересуюсь я.

— Да. Мы стали получать сообщения о наших ребятах, попавших туда. Много раненых, ещё больше изувеченных. Но это было хоть что-то. Люди радовались и такому. Пусть ранен, пусть стал калекой, но жив и в тылу. Оттуда, по крайней мере, приходила полная и правдивая информация. Вся планета с ожиданием и трепетом следила за сводками, передающимися с Самуи.

— Джейка вы там так и не нашли?

— Нет. Время шло. Его в списках не было. Тогда стало ясно, что все «наши», рано или поздно перебрасывались на Новый Пекин. Кто-то в первой волне, кто-то в частях пополнения. И тем, кому посчастливилось вернуться, оказывались в списках раненых. Я решил полететь на Самуи. Возможно, там я что-то разузнаю о сыне. Возможно, найду его сослуживцев. Если потребуется, сказал я себе… отправлюсь на Новый Пекин.

Зак Черезку

— Не знаю, кто планировал операцию, наверное, какой-то умник из штаба, ни разу не бывавший на передовой. Но благодаря чину ему было виднее, как водить и расставлять полки. Нас, вместе с другими подразделениями высадили в ста километрах от столицы. Мы разбили лагерь. Могли бы просто сбросить нас на головы сепаратистов, неожиданным ударом быстро захватить крупные города и промышленные центры, но вместо этого, нам приказали укрепить зону высадки и ждать. Нет ничего хуже ожидания. Какой смысл собирать такую кучу людей и в момент, когда нужно действовать, заставлять их томиться бездельем?

— Тогда ещё можно было решить вопрос дипломатическим путём, — вставляю я. — Правительство пыталось достигнуть соглашения с руководством Нового Пекина.

— Пустые разговоры. Они либо с нами, либо против нас. Если есть малейшее сомнение, значит думать тут не о чем. Только так можно держать в подчинении Колонии. Железной хваткой и страхом. Страх делает людей сговорчивее. А проявление великодушия делает тебя слабее.

— Думаю, они пытались избежать ненужных жертв.

— Вы себя слышите? Ненужные жертвы? Это ещё что такое, мать его!? Решили бить, так бейте, не давайте время на размышления! Мы всегда так делали на Стамбульских улицах и благодаря этому выживали.

Впрочем, неважно. У политиков был шанс, они им не воспользовались. Пришёл наш черёд. Полк погрузился на технику и выдвинулся в сторону столицы. Наступление началось и на других участках. Основная задача всех подразделений — взятие под контроль всех городов и населённых пунктов, на нашем пути. Установление военной администрации и выявление нелояльных. Поиск и разоблачение мерзавцев из «Сопротивления» и сочувствующих им.

Погода стояла отличная. Мягкий климат Пекина не мог не радовать. Ранняя весна. Чем-то напоминающая мне дом. Тёплая и солнечная. Тем более, после вечной сырости и дождей Самира. Я был доволен.

Хорошо помню первый убогий городишко, в который мы вошли. Одноэтажные, по большей части, деревянные дома, с колоннами и покатыми крышами, облепленные древней глиняной черепицей. Резные изображения каких-то ящериц, наверное, драконов из детских книжек, украшали фронтоны жилищ. Повсюду низкорослые деревья, покрытые белыми цветами, пруды и причудливые алтари предков, или кому там поклоняются эти потомки Мао. Будто оказался в древнем Китае. Не знаю, так ли он выглядел, когда был древним, но мне так показалось.

Колонна встала. Прозвучал приказ занять оборону и глядеть в оба. Нам навстречу вышло несколько стариков. Мэр, старейшина или кем он там был, вышел вперёд и заговорил с нашим полковником. Я находился далеко и не слышал, о чём они разговаривали. Несколько минут мы ждали. Я озирался по сторонам, местные жители, вероятно попрятались в своих домах, улицы были пусты.

Полковник оставил старика и подошёл к группе офицеров, ожидавших его, и отдал распоряжение. Те повторили приказ нам. Разбившись на пары обыскать дома, построить всех местных на центральной площади, следить чтобы никто не сбежал. Мы бросились исполнять.

В первом доме, в который я вошёл, жались друг к другу пожилые мужчина и женщина. Они безразлично смотрели на меня, пока я обходил большую комнату, служившую по всей видимости гостиной. На маленькой кухне и в спальне никого не оказалось, и я велел им выйти на улицу. Они безропотно подчинились, не проронив ни звука. Перед дверью я ещё раз обернулся и пробежал взглядом по комнате — и взять-то нечего, голодранцы. На улице уже стояли люди, выгоняемые из своих домов, солдаты и офицеры прикрикивали на них, когда они мешкали или делали вид, что не слышат. Всё это происходило в странном молчании. Ни криков и причитаний, ни протестов и слёз, которые я видел раньше на Самире. Угрюмая покорность и молчаливость.

Старейшина стоял рядом с нашим полковником и также, обречённо помалкивал. Внезапно из глубины одного из домов, раздались крики и шум борьбы. Громыхнул выстрел. За ним последовал звон стекла. Двое солдат выскочили из того дома и бросились к его задней части, на ходу вскидывая винтовки. Толпа на улице заволновалась. Мы приготовились. Навели оружие на местных. Прозвучало ещё несколько выстрелов и повисла тишина. Я увидел, как те двое солдат волокут за руки молодого мужчину. Его рубашка была в крови. В толпе поднялся ропот, но тот старик, выдававший себя за главного, что-то прокричал на неизвестном мне языке и гомон стих.

Солдаты подтащили раненого к полковнику и офицерам и что-то показали им, какие-то бумаги. Я ухмыльнулся. Всё понятно — «Сопротивление», мы нашли, что искали.

— Этот человек был единственным? — спрашиваю я. — В том городе.

— Куда там! У него имелись дружки. Их выдал старейшина, после того, как полковник пригрозил убивать по одному человеку каждые двадцать секунд. Сработало моментально. Подняв костлявую руку, он указал ещё на троих молодцов. Их вытащили из толпы и поставили к стене ближайшего дома, а с ними бросили и того парня, подстреленного нашими ранее. Он был жив, хоть и без сознания.

— И они не пытались защищаться, уговаривать или оправдываться?

— Удивительно, но нет. Эти молчуны безразлично слушали короткий приговор, который зачитал офицер, так же безразлично смотрели, как расстрельная команда поднимает оружие и даже не зажмурились после слова «Огонь».

— Что стало с остальными жителями города?

— Мы составили списки, перевернули всю округу вверх дном, в поисках тайников с оружием, правда ничего не нашли и утром двинули дальше. Военная полиция и вспомогательные части должны были разбираться с ними. Меня они больше не интересовали.

— Много на вашем пути было таких городов? — спрашиваю я.

— Достаточно. Мы продвигались быстро.

— Встречали сопротивление?

— Иногда. Но сто второй не церемонился.

— Что было дальше?

— Дальше начались проблемы. Города и посёлки пустели. Жители в панике убегали от нас. Основная их масса двинулась на запад. Но многие прятались в лесах. А потом на планету посыпались корабли с десантом. Союзные колонии, так же как и Метрополия, решили, что ценность Нового Пекина слишком высока, чтобы отдавать его противнику. И началось веселье…

Сепаратисты на западном полушарии, мы на восточном. Между нами мечется местное население. Признаюсь было жарко. Всё что мы видели или представляли себе раньше, померкло перед войной на Новом Пекине. Это была мать всех войн! Звучит громко, но это так. Мясорубка. В воздухе, на земле, под землёй — было и такое, мы вгрызались друг другу в глотки, не чувствуя боли и не обращая внимания на такую мелочь, как собственная смерть. Главное — забрать с собой побольше тех ублюдков, сидящих в окопе, в ста метрах от тебя. Десятки тысяч бросались в безнадёжные атаки и откатывались на прежние позиции, усеивая поля телами своих товарищей. В небе носились истребители и корректировщики, загорались, падали объятые пламенем, или устраивали захватывающие воздушные поединки, на радость грязным пехотинцам, следящим за ними. Города пылали. Потери с обеих сторон были огромными.

Отбивая очередной населённый пункт, мы больше не искали членов «Сопротивления». Стреляли во всех, кто попадался нам на глаза, во всех, кто не носил ту же форму что и мы. Никакого милосердия.

Правда, через три месяца нас отвели с передовой. Пришло пополнение. Нас сменили. Дали короткий отдых и поставили новую задачу. Проклятые партизаны стали доставлять много хлопот тыловым подразделениям, люди гибли, не доехав до линии фронта. Колонны пропадали. Нарушалась логистика. С ними нужно было что-то делать.

— Это были местные жители?

— Многие. Но не все. Повстанцы забрасывали за линию фронта маленькие группы добровольцев, в основном состоящие из ярых членов Сопротивления, фанатиков. Те с помощью местных организовывали такие отряды и координировали их деятельность. С ними было много хлопот. В основном молодые мужчины, иногда женщины. Даже бывалые солдаты удивлялись, а потом и побаивались их. На войне ты должен если не убить, то, по крайней мере, напугать врага. А когда видишь перед собой безумца-фанатика, который спрятал свой животный, человеческий инстинкт самосохранения где-то в глубине себя и вместо него излучает лишь ярость и ненависть, если ты видишь, что ему неведом страх… по неволе по телу пойдут мурашки.

Сто второй должен был покончить с такими фанатиками и их пособниками в нашем тылу.

Ли Во Джонг

— Главная причина наших неудач — нехватка людей. Мы не могли поспеть всюду. Конфликт разрастался и работать становилось всё тяжелее. Настроение правительства менялось. Ястребы в его составе требовали решительных действий. Они не желали мириться с тем утверждением, что колонии заслуживают шанса. В их представлении любая форма диалога строится на простой истине. Либо вы поддерживаете восставших, либо ясно и уверенно обозначаете свою покорность метрополии. Двоякое поведение, размышления и задержки — раздражали этих людей. Вместе с деньгами, потраченными на войну, упадком экономики, нехваткой рабочих рук и военными неудачами, они теряли терпение, выступая всё жёстче и жёстче. Многие граждане прислушивались к ним и поддерживали. Пока война шла далеко, пока её отголоски не докатывались до внутренних миров, они пребывали в состоянии покоя и спокойствия. Но когда атаковали Марс — парадную дверь их дома, настроения стали меняться.

Это уже из области психологии. Возьмите сытого и довольного своей жизнью человека, его мышление укладывается в простую и понятную картину — я заслужил, то что имею. Почему? Да потому что я гражданин великого государства! Я плачу налоги, работаю, воспитываю детей. Могу пользоваться благами цивилизации, построенной моими предками. Всё это доступно мне по праву рождения. Я презираю или в крайнем случае не замечаю жителей далёких колониальных миров. Это неотёсанные деревенщины, чьи предки по собственной воле оставили дом и поселились на окраинах цивилизованного, прогрессивного мира. Они остались людьми, но людьми второго сорта. И когда такой напыщенный, от собственной исключительности человек, слышит как посторонний, слабо развитый и чуждый ему индивид, вдруг с оружием в руках ломится в его дверь, он протестует и возмущается. Удивляется наглости, на которую посмел этот тип… и требует от государства наказать смутьяна, нарушающего основы основ — уникальность жителя метрополии.

Простите меня за это отступление, я лишь пытаюсь объяснить вам, как сложно работать с людьми, какие барьеры они выстроили перед собой и что за предрассудки властвовали над ними. Можно подумать, я обвиняю только жителей внутренних миров, но это не так. С той стороны существовали свои заблуждения и надуманные причины, побудившие тех людей, начать войну. Глупость противников примерно равна.

— Но люди, работающие с вами в те годы, не были такими, — говорю я.

— К счастью, они были другими. Но нас было слишком мало. Испытания, что выпали всем нам, в очередной раз оголили человеческую сущность — индивидуализм, во всех его проявлениях. Плохое и хорошее смешалось в нас. Или всегда присутствовало, но было скрыто под покрывалом цивилизованных людей. Гордость — вот первопричина той войны. В этом я уверен. Как и в том, что деление на МЫ и ОНИ, всегда приводит к конфликту.

— Наш комитет, — продолжает он. — В условиях всеобщей войны стал отодвигаться на второй план. Военное руководство не желало слушать о дипломатии. Им претило вести диалог с противником. Чем яростнее сопротивлялись колонии, тем несговорчивее становились военные. Приходилось договариваться с ними. Выпрашивать и настаивать. Сложная задача — убедить врага сесть за стол переговоров. В двойне сложная, если перед этим ты должен уговорить своё руководство дать на это время и ресурсы.

— Я уверен, вы спасли много жизней.

— Не так много, как хотелось бы… Особенно на Новом Пекине, — вздыхает мистер Джонг. — С началом войны на свет стали вылезать вопиющие эпизоды коррупции и халатности наших чиновников. Государственный аппарат — громоздкий и неповоротливый оставлял большие возможности для разворовывания денег и незаконных махинаций с государственной собственностью. Раздутая армия всевозможных управленцев и руководителей, всех мастей, тратили бюджетные средства, словно они были неисчерпаемы. Кумовство, взятки, лоббирование интересов, фальшивые отчёты о проделанной работе. Всего хватало. В мирное время на это не обращали внимания, а потом ужаснулись масштабам. Но было поздно…

Когда выяснилось, что не задолго до войны мы поставили в одну из колоний элементы лучевого оружия — многие не могли в это поверить. Как такое случилось? Кто виновен? Посыпались вопросы, подкреплённые праведным гневом. Оно лежало в закромах с самого своего создания, никто и никогда не рассчитывал им воспользоваться, даже представить такую возможность было нелепо — слишком большая мощь, избыточная для любого вероятного конфликта. А тут его достали, попросту украли и передали нашим теперешним врагам. Нужна была жертва, виновник, причастные. Одни размахивали верёвкой и мылом в её поиске, другие упорно молчали, осознавая свою вину. Но виноваты были все.

Мой начальник вызвал меня к себе в кабинет. Он только что получил документы, отчёт предварительного расследования о деятельности департамента обеспечения колоний. Я прочёл.

«Что ты на это скажешь?» — спросил он, когда я закончил.

«Мы выпустили джинна из бутылки», — ответил я.

«Да… Бросай все дела, ими займутся другие. Бери столько людей, сколько потребуется. Я даю тебе карт-бланш на любые решения… Только найди это оружие!» — сказал он.

Я собрал команду и начал действовать. Мы получили копии всех документов из архива ДОК, за несколько последних лет и показания арестованных по этому делу людей. Нас не интересовало КТО? — с этим всё уже было ясно, нас интересовало КУДА? В документах указывался Ерон, но колония, первая открыто восставшая против Метрополии, к тому моменту была под нашим контролем. Восстание подавлено, планета оккупирована. Оружия там нет. Любой, кто способен сложить дважды два, придёт к выводу, что оттуда его передали дальше. Иначе оно бы уже всплыло. Тут мы заходили в тупик. На Ероне семь месяцев шли бои, военное положение, разруха, голод, болезни. Гражданское население живёт в карантинных зонах, под надзором оккупационного корпуса. Старое правительство, властная верхушка уничтожена или пропала без вести. Все сдавшиеся руководители уже приговорены и казнены за измену. Чёрная дыра.

Рядом с Ероном стояла фамилия Альери. Чиновник средней руки, с одной стороны, и король теневого рынка оружия, с другой. Пропал перед самой войной. Растворился. Про него мы знали всё. Но понятия не имели, где он находится. Теперь только Альери мог сказать, в чьи руки попал предмет наших поисков. И он был нам нужен.

— Почему это поручили вам, я имею в виду комитету? — спрашиваю я.

— Наверху понимали, что эта задача не для службы внешней разведки — они утратили доверие, проморгав восстание, и не для военного ведомства — они не умеют договариваться с людьми, слишком настырны и прямолинейны. Мы подходили для этого больше остальных. Мы умели разбираться в людях. Не делили их на наших и чужих. А чтобы найти пропавшее оружие, необходимо для начала, разыскать нужных людей.

— За что вам удалось зацепиться?

— Я был уверен, что Маркус Альери покинул Землю. Он, как и все люди подобного сорта, обладал способностью видеть на пару ходов вперёд. И имел несколько запасных вариантов. Наверняка он улетел по поддельному паспорту. Скорее всего, изменил внешность. Мы начали с клиник пластической хирургии. Полиция Земли по нашей просьбе, искала людей, занимающихся незаконным документооборотом. Всё тщетно. Никаких следов, впрочем, не удивительно. Человек столько лет проворачивающий такие махинации не мог допустить ошибку. Иначе он бы не был тем, кем был. Снова тупик… Всё равно что искать иголку в стоге сена, как говорили раньше. Он мог быть где угодно, скрываться под любой фамилией и иметь любую внешность. Никаких зацепок.

Помните изречение древних — маленький камень способен вызвать лавину? Они были правы. Поступок одного человека может повлиять на многих. Сразу или по прошествии времени, но рано или поздно он приведёт к большим последствиям. Или изменениям. Вот и у нас оказался такой «камень».

Среди сотен сотрудников комитета была одна женщина — Лаура Рэнье. Помощник начальника информационного отдела. Молодая, скромная, на хорошем счету. Упорный и усидчивый офисный работник. Она попала в больницу. Двое грабителей, напали на неё, когда она вечером возвращалась домой. Обычная уличная шпана, которым нужны были деньги на наркотики. Она получила удар по голове. Ничего серьёзного, небольшое сотрясение и ссадины. Через пару дней врачи отпустили её домой. Полиция начала расследование. Нападавших нашли. Но дело не в этом. Согласно нашим внутренним инструкциям, работникам запрещались контакты с посторонними людьми. Круг общения тщательно отслеживался службой безопасности. Письма, звонки, личная жизнь, семьи — всё было под надзором. Сами понимаете почему.

Оказалось, в тот вечер она была не одна, с ней был мужчина. При нападении он получил пулевое ранение, довольно серьёзное. Также попал в больницу… Она получила неприятности и выговор, а мы нашли наш камушек.

Пострадавший мужчина потерял много крови, ему делали переливание. Для этого провели полную биометрию тела. (улыбается). Можно взять чужое имя, изменить внешность, подделать документы, поменять привычки, но индивидуальные особенности организма — скрыть невозможно.

Янис Анил

— Глядя, как в иллюминаторе челнока, уменьшается в размерах моя планета, я чувствовал себя свободным. Прожитые годы казались закономерной прелюдией, к длинному и полному смысла приключению, которое я, будучи старым, назову своей жизнью. Что может быть волнительнее, чем ожидание больших перемен, в коих ты примешь непосредственное участие? Мир перерождался у нас на глазах. Осыпался в труху старый порядок, где несправедливость стала нормой, где угнетение воспринималось как стабильность, а покорность считалась добродетелью. Тот мир должен сгореть в огне сопротивления. Уступить место новому порядку. А несогласные и противящиеся этому — исчезнуть. Миллионы свободных, очнувшихся ото сна, людей вскоре скажут — «хватит», тем, кто поставил себя выше остальных, кто в своей подлости и алчности узаконил новое рабство и возомнил себя центром вселенной.

И я буду одним из них. «Сопротивление», эта организация, выросшая на благодатной почве человеческих страданий и боли, укажет нам дорогу к единству и благополучию. Даст нам всё что нужно. Позаботится и направит накопленную энергию на строительство свободного, счастливого и прогрессивного мира, где не будет места старым устоям. Для общего блага.

Мы направлялись на Кои. С челнока пересели на обычный гражданский лайнер, предоставленный союзными колониями. Нас сопровождали офицеры «Сопротивления». В красивой, новенькой форме. Подтянутые, с гордостью носившие красные береты с изображением орла — символа «Сопротивления». Они хлопали нас по плечам, широко улыбались и поздравляли. Охотно отвечали на наши вопросы и рассказывали о себе. Это было похоже на церемонию вступления в новую семью. Семью, где тебе рады, где помогут и позаботятся, выслушают и дадут совет. Вид этих людей, их энергия и чуткое, добросердечное отношение к нам, вселяло уверенность. Я читал это на лицах, сидящих рядом со мной молодых людей. Моих единомышленников.

Кои встретила нас чёткой, отлаженной деятельностью. Сюда стекались добровольцы со всех колоний. Лайнеры, транспорты и военные корабли сновали на орбите планеты как пчёлы вокруг своего улья. В доках спешно строились и модернизировались крупнотоннажные авианосцы и крейсеры, эсминцы и мониторы, переоборудовались гражданские и торговые суда. Бесчисленные челноки стартовали с поверхности планеты и возвращались, умудряясь не сталкиваться между собой, в нескончаемом потоке. Красивое зрелище.

Один из этих челноков доставил нас в учебный лагерь.

— Можете рассказать о тех людях. Какими они были?

— Члены Сопротивления?

— Да.

— В основной своей массе молодёжь. Большинство между двадцатью и тридцатью лет. Из разных колониальных миров. С разным оттенком кожи и чудными привычками. Бедняки с аграрных планет и отпрыски богатых домов с индустриальных колоний. Жители крупных городов и провинциалы, не привыкшие к такому скопищу людей. Получившие высшее образование и едва окончившие школу. Студенты, работяги и изгои. Разные.

Кто-то, как я, начинал с листовок и тайных встреч. Кто-то совсем недавно загорелся идеями «сопротивления» и только вступил на этот путь. Некоторые прошли школу вооружённой борьбы и знали, что такое противодействие властям. Опыт, если его так можно назвать, зависел от планеты и отношения на ней, к идеалам «Сопротивления».

Руководство, инструкторы и командиры получили свои посты благодаря личным качествам, мотивации и заслугам. Большинство из них в течение нескольких лет учавствовали в антиправительственных операциях. Мы смотрели на них как на героев.

Здесь можно было проявить свои лучшие качества и внести вклад в общее дело. Всем могли найти место и занятие. Хорошо стреляешь — возьмут в ударную группу. Умеешь работать с аппаратурой и техникой — инженерный батальон. Логистика, связь, обработка информации — дело найдётся. Всех остальных готовили в общевойсковые бригады и вспомогательные части. Главное, что нас объединяло — вера в нашу правоту и желание поскорее показать себя в деле. Мы были готовы на всё. Кажется, это называется психология «толпы»… Когда ты один, в голове есть место страхам и сомнениям, есть возможность задать себе вопросы и трезво на них ответить, но оказавшись среди множества, человек поневоле впитывает общую атмосферу, не замечает причинно-следственные связи. Меньше думает и забывает страх. Он становится частью, винтиком в системе, порождённой его же желанием быть в этой толпе. Если большинство верит — и я должен верить. Если они правы, то и я прав.

— Неужели людей так легко обмануть? — удивляюсь я.

— Хм… нас не обманывали. Нам дали то, чего мы хотели. Поразмыслите… был ли кто-то обманут на той войне? Может, мы все этого хотели?

Янис угрюмо смотрит в пол:

— Обман и ложь отвратительны по своему содержанию, но…знаете… я ведь изучал древнюю литературу в университете, был такой поэт — Данте. В своём произведении он описал, как грешники после смерти попадают в один из девяти кругов ада и несут там вечное наказание за свои грехи… Девять грехов — девять кругов, но я бы добавил к ним десятый — глупость! Там для нас самое место.

Сид Майер

— Когда у нас закончился бензин, мы пошли. Заправки, встречающиеся на нашем пути, осаждались сотнями желающих заправиться, но большинство из них уже опустели. Запасы топлива на них закончились быстро. На шоссе и его обочине стояли десятки брошенных машин. Возле них кучами мусора валялось барахло, оставленное хозяевами. Одежда и техника, сумки, чемоданы, рюкзаки, личные вещи. Всё, что люди не смогли взвалить на свои плечи или утащить в руках. У нас было два больших рюкзака и пакет с продуктами. Сара несла маленькую сумку со своими игрушками. В том же направлении, что и мы двигался поток людей, группами или по одному, многие с детьми. Я видел несколько больших семей. Более старшие дети помогали взрослым. Несли на руках своих маленьких сестёр и братьев. Я до сих пор не знал, куда мы все идём. Просто шёл. Как и большинство, я думаю. У нас за спиной была пугающая неизвестность и встрече с ней мы предпочли движение вперёд. Организовал ли кто-то это бегство или мы приняли в нём участие, глядя друг на друга? А что там впереди? Вдруг убегая от одной беды, мы прямиком попадём в другую? Да и в чём заключается беда? Вопросы без ответа. Метрополия высадила войска. Это всё, что мы знали. У меня в голове крутились слова, сказанные той девушкой — «Они стреляют во всех». Может быть, она ошиблась? Видела ли она сама, как солдаты Метрополии стреляют в людей? Или лишь повторяла слова, услышанные от кого-то? А если они действительно стреляют? Мы же остались лояльны центру. Мы не приняли участия в войне колоний против Метрополии. Или нам так казалось? Правительство, не сообщив своим гражданам, поддержало восстание, присоединилось к сепаратистам, и Метрополия решила наказать нас за это? Слишком много вопросов.

Сара, на удивление стойко переносила наш поход. Конечно, она была напугана, я видел это. Но держалась хорошо. Прижимая к груди свои вещи, она шла впереди, иногда оглядываясь и дожидаясь, если я медлил. Лямки рюкзака тёрли мне плечи, я часто останавливался, поудобнее перехватывая сумки и пытался не отставать.

Уже начинало смеркаться. Мы оставили машину утром и шли с передышками весь день. Сара очень устала, всё медленнее переставляла ноги, спотыкалась. Мы делали остановки всё чаще. Я бросал вещи на землю, усаживался на них, а она устраивалась у меня на коленках, прижимаясь всем телом. И устало молчала. Хорошо ещё что была весна. Относительно тепло. Зимой бы нам было совсем тяжело.

Автострада делала крутой поворот, обегая невысокие холмы и в сгущающейся темноте, мы с радостью увидели огни. Типичная для Нового Пекина деревня. До неё оставалась миля с небольшим. Люди, рядом с нами прибавляли шаг. Послышались возгласы облегчения. Устали все. Всем хотелось отдыха и новостей.

Остановившись у крайнего дома, я сбросил вещи на землю и огляделся. Всюду стояли автомобили, сбившись в кучки и негромко переговариваясь, люди жгли костры и разогревали на них еду. Во всех домах горел свет. Двери то и дело открывались, впуская и выпуская людей. Женщины нянчились с детьми. Несколько мужчин, устанавливали большие туристические палатки, рядом с составленными полукругом машинами. Мимо нас пробежал мальчишка с канистрами, в которых плескалась вода. Я окликнул его и спросил, где мне найти старшего, он задержался на секунду и неопределённо мотнул головой в сторону большого двухэтажного дома, отделанного деревом. Взяв вещи, мы направились к нему.

У входа две женщины усаживали кучку детишек, на расстеленные одеяла и разносили им тарелки с едой. Одна из них, увидев нас Сарой предложила горячий суп и чай. Я поблагодарил её, усадил дочь рядом с детьми и вошёл в дом.

В ярко освещённой комнате находилось с десяток человек. Из них двое полицейских. Они о чём-то спорили с пожилым, крепким мужчиной, у разложенной на столе карты, затем сложили её и поспешили к выходу. Он был главой поселения. Его звали Пэн Вэйдун.

— Я видел его фотографии, — киваю я. — И читал о нём. Интересный человек.

— Лучший из тех, кого я встречал.

— Его сын…

— Двое, — перебивает меня Сид. — У него было два сына.

— Я не знал, — говорю я.

— Об этом мало кто знал. К началу войны его старшему сыну было сорок пять лет, он работал в министерстве финансов. На серьёзной должности. В столице. Невероятный успех если твой отец — деревенский староста на Новом Пекине.

— А младший?

— Жена мистера Пэна умерла вскоре после родов. Официально он не женился повторно. Но позже у него появился ребёнок — мальчик, от малоизвестной женщины. Он жил в Метрополии, кажется, на Земле.

Наша история в этом конфликте, я имею в виду население Нового Пекина, основана на нашем же образе жизни. Как выразился один мой знакомый однажды — «Пекин — это смесь ультрасовременного и допотопного». Во многом он был прав. Наше общество можно было условно разделить на две категории. Городские жители и жители глубинки, деревень и посёлков, за чертой крупных агломераций. В крупных городах прогресс, экономика, связи с другими мирами. Обмен культурой и новыми идеями. Открытость. Возможности. Образование. Рабочие места и карьера. Много переселенцев с других миров.

А сельское население, белее многочисленное, жило традициями предков. Отстранённо, тихо и скромно. Поколение за поколением, с тех самых пор, как представители древней страны с нашей прародины, впервые установили тут свой красный флаг и объявили её частью Поднебесной. Уже сменилось много поколений, но народ чтил и помнил своё прошлое. И следовал традициям. Вот такой была наша колония. Неофициальное и упорное противостояние нового и старого образа жизни. И люди вели себя впоследствии так, как им было привычно.

Мы с Сарой прожили на Новом Пекине восемь лет. И редко выбирались из города. Общались в основном с такими же, как мы — «иностранцами». Люди, живущие в глубинке, были для нас загадкой.

Вот и сыновья мистера Пэна… были из разных миров.

Это повлияло на него, а через него на всех нас, решивших последовать за ним.

— Почему Вы пошли с ним?

— Я не могу вам объяснить почему. С первых же минут знакомства что-то притягивало меня к нему. В суете нашего бегства, в криках и растерянности, в сомнениях и страхе за жизнь, я будто увидел перед собой островок спокойствия и надёжности. Как-то сразу поверил ему… Сильная личность. Знающая, что нужно делать. Вот каким он показался мне.

В ту ночь, когда переполненная беженцами деревня, погрузилась в сон, когда Сара уснула вместе с другими детьми, в отведённой для них палатке, я долго сидел на крыльце дома мистера Пэна и разговаривал с ним. Тогда он рассказал мне о своей жизни, о своих сыновьях и о плане, который он задумал.

— Юнхэгун?

— Да. Монастырь Юнхэгун. Наш будущий дом. Место, где милосердие встретилось с жестокостью.

Александр Борроу

— Годы, проведённые на высоких правительственных постах, научили меня хорошо разбираться в людях. Видеть их сильные и слабые стороны. Предугадывать их поступки и объяснять их мотивы. Доверять, опираясь на личный опыт, или относиться с осторожностью. Замечать скрытые таланты и пагубные пристрастия. Самуэль Ронгази, также и даже лучше чувствовал людские сердца и их тайные желания. Играл на них. И постоянно выигрывал…

Это было за три года до начала войны. В загородном доме, у озера. Куда, иногда позволял себе уединяться Самуэль. В тот раз он пригласил меня. Одного. Мы сидели на плавучем пирсе, наблюдая, как заходит солнце. И молчали.

«Помнишь такие же закаты на Земле, во время нашей учёбы, — спросил он.

«Конечно, как такое забыть, они были восхитительны, — ответил я с улыбкой, предаваясь воспоминаниям.

«И я помню, — протянул он»

«Что тебя тревожит?»

«Сейчас меня тревожит закат этого мира»

Я тихо рассмеялся. Сам не понимая почему. Просто чтобы хоть как-то отреагировать на его слова.

«Будет ещё много закатов, каждый из них ты будешь тревожиться? — попытался пошутить я.

«Ты не понимаешь… Время пришло. Я знаю это… Пора».

Он встал и ушёл в дом, не сказав больше ни слова.

«Пора» — сказал он. А я не разобрался. Наверное, впервые в жизни.

По договору с Землёй, нам разрешалось иметь собственные силы самообороны, их было около ста тысяч. На службу брали по контракту, на пять лет. Спокойная, хорошо оплачиваемая работа. Служили и женщины, и мужчины. Престижной она не считалась, но давала возможность заработать неплохие деньги. В основном туда шла молодёжь. За годы службы у них было время решить, чем они хотят заниматься в жизни.

Метрополия держала у нас несколько крупных военных баз и орбитальную станцию слежения за космическим пространством. Всего двадцать тысяч солдат. Плюс несколько тысяч гражданских, занятых на вспомогательных работах. В наши дела они не лезли. Никаких неудобств или проблем они не доставляли. Отбывали свой срок службы и улетали, им на смену прибывали новые.

На очередном заседании парламента Самуэль выступил с предложением организовать партийное молодёжное движение. Руководимое членами партии. Эдакую школу резерва кадров. Но с патриотическим уклоном и военным воспитанием, основанным на дисциплине и самоотдаче. Предложение было принято единогласным «за».

Общество встретило эту идею с восторгом. Государственные и частные школы, профессиональные училища и университеты, получили средства из бюджета, на организацию и содержание первичных ячеек нового движения. В них набирали по возрастным группам. Младшим было не менее шести лет, а старшим не более двадцати. Родители с радостью записывали своих чад в эту организацию, подталкиваемые чувством патриотизма и солидарности. А дети и подростки с гордостью носили на своей одежде символ их организации — значок с орлом.

— Партия имела большой вес в обществе? — спрашиваю я.

— Огромный, к тому времени. Личное детище Самуэля, построенная им, им же и управляемая. Она заменила ему семью. Партийная верхушка, к которой принадлежал и я, заменила ему друзей и близких. Самые преданные и самые доверенные люди нашего государства, обладавшие невиданной властью и амбициями. Подавляющее большинство граждан были членами партии. От министра до школьного учителя — все имели партийный билет. Это стало нормой. Это считалось проявлением патриотизма. Это нас объединяло и сплачивало. Партийная символика была везде. На фасадах домов и государственных учреждениях висели флаги и полотна с изображением орла. Люди цепляли на одежду значки и нашивки, подтверждающие их приверженность партии. И всюду можно было встретить изображения Самуэля Ронгази и цитаты из его выступлений, подхваченные прессой и обывателями. Нация с гордостью создала себе кумира и ждала от него новых свершений.

Вы спросите «на что это было похоже?». Мне сложно ответить. Массовый психоз, в хорошем смысле этого слова. Патриотический подъём. Единство… Я бы провёл аналогию с религией. Да! С религиозным рвением, поклонением и ожиданием чуда. С непреклонной уверенностью в завтрашнем дне и культом одной личности, стоящей выше остальных.

— А недовольные?

— Их не было.

— Совсем?

— Ну… были те, кто молчал...

Делает паузу. Глядит в пустоту.

— Сумуэль становился всё более жёстким и несговорчивым. Он всё реже советовался со мной. Чаще принимал решения сам. Стал раздражительным и нервным. Я уверял себя, что от усталости, от напряжения и отсутствия отдыха. На попытки поговорить об этом, он упрямо молчал и не слушал меня. На заседаниях совета партии всё реже и реже давал другим возможность высказаться. Порой вёл себя агрессивно. Прилюдно мог накричать на кого-нибудь, что за ним раньше никогда не замечали. Отметал все попытки найти компромисс, не слушал чужое мнение…

Совет Министров, партийная верхушка — вторили ему. Атмосфера стала меняться. Работать становилось всё тяжелее. Люди — упрямее и злее. Словно мы перешагнули невидимый барьер. Что-то в обществе изменилось. Изменилось в политике. Да во всех сферах. Я видел, как гаснут улыбки. На их место приходят суровые и озабоченные лица. Замечал, как открытые и жизнерадостные люди становятся подозрительными, угрюмыми и резкими. Напряжёнными. Злыми.

Сейчас я описываю это в двух словах. Но на эти изменения ушли годы. Медленно, но неотвратимо мы приближались к точке невозврата…

— Что стало для вас этой точкой? — перебиваю я.

Мистер Борроу молчит. Шумно выдыхает.

— Он пригласил меня в кабинет и дал личное поручение. Без свидетелей. Попросил присесть и предложил выпить. Я сильно удивился. Он никогда не употреблял спиртного. Я и не думал, что в его кабинете найдётся что-то подобное. Мы выпили. Самуэль объяснил мне, мою задачу.

«Я могу доверить это только тебе», — закончил он. — «Ни о чём не спрашивай, просто сделай как я говорю».

Через две недели, на спутнике Кеплера — Цироне, я встретился с одним человеком. С Земли. Он ждал меня на старом, заброшенном горном комбинате. С вооружённой охраной. Я был один. Это было его условие. Шаттл высадил меня и поднялся обратно на орбиту, ждать моего сигнала.

Я сделал всё, как мне было велено. Побеседовал с этим немногословным человеком. Передал ему документы, которые мне вручил Самуэль. И улетел. Получив от того джентльмена маленький запечатанный конверт. По возвращении домой я передал его лично Самуэлю. В присутствии меня одного, с плохо скрываемым нетерпением, он вскрыл его. Изучил содержимое и спросил:

— Ты выполнил мою просьбу?

— Я думаю, этому человеку можно верить. В его глазах лишь алчность. Он выполнит обещанное.

Мария Сиваль

— Если говорить честно, я плохо помню те дни. Нескончаемая вереница допросов, угроз и тёмных ночей, которые я проводила в подвале полицейского участка, постоянно плача. Я была напугана. Проклинала себя, что не покинула планету, пока была возможность. Боялась завтрашнего дня и того, что со мной могут сделать эти люди. Я осталась одна. Помочь мне было некому. Моё происхождение стало моей единственной виной. И проклятьем.

Камера — маленькая клетка два на два метра с крошечным окошком у потолка, да жёсткая скамья у стены. Вот и вся обстановка, даже негде справить потребности. Мне приходилось кричать охраннику, унижаться, прося его разрешения пройти в уборную. Видели бы Вы, его лицо, когда это случалось. Кормили скудно, пару раз в день мне приносили воды и немного еды, не всегда свежей. Но я быстро привыкла. Голодный человек становится менее разборчивым и менее брезгливым…

Наверное, они думали, что я шпион. (улыбается). Конечно, документы и личное дело с работы, да допросы моих коллег, не подтверждали это. В этом плане от меня взять было нечего. От меня отстали. Ограничившись содержанием под стражей. Я и этому была рада. Страшно сидеть на стуле в присутствии людей, которые ненавидят тебя, требуют отвечать на вопросы, кричат и угрожают, а тебе и сказать то нечего, только раз за разом повторять то, что уже говорила.

Вздыхает.

Хоть это закончилось… Так, я прожила в камере около трёх месяцев. Пленником. В том месте, которое уже считала своим домом. Однажды меня вытолкали из камеры и вывели на улицу. Впервые за три месяца. Я успела отвыкнуть от открытого пространства и яркого солнца, мне было неуютно. Запахи, шум, снующие люди. Зелень деревьев. Всё это было из другой жизни. Стёртой одиночеством, страхом, да серыми стенами моей клетки. Мне почему-то захотелось обратно… Осыпая оскорблениями, меня усадили на заднее сидение гражданского автомобиля и приказали ждать. Солдаты захлопнули дверь и закурили. Через несколько минут к машине подошёл какой-то мужчина, в офицерской форме. Сел за руль, мельком взглянул на меня и молча повёл машину.

Мы подъехали к большому дому. В центре города. Особняк с белыми колоннами и балконами, обвитыми диким виноградом. Красивый. Как и его хозяйка, встретившая нас у дверей. Высокая, худая, с надменным аристократическим лицом. Она презрительно меня оглядела, перекинулась парой фраз с сопровождающим меня мужчиной и велела идти в гостиную. Я подчинилась. Гадая, что меня здесь ждёт.

«В этом доме живёт генерал Макрид, он мой гость. А ты … будешь помогать мне по хозяйству» — сообщила она, когда мы остались одни. «Ко мне обращайся миссис Каниган».

Я кивнула.

«Если будешь паинькой, у нас не будет хлопот с тобой, а нет… Отправишься в ту дыру, где тебе самое место. Поняла?»

Я снова кивнула. Что мне оставалось?

«А теперь иди вымойся. От тебя воняет» — закончила она. «По коридору прямо, вторая дверь».

Так, я сменила тюремные стены, на жизнь прислуги. Унизительно и дико. Мне выдали скромную, но чистую одежду. Моя за три месяца пришла в негодность. Стирала я её тогда в раковине уборной и тут же одевала на себя. Сменной у меня не было. Выбросила, нормально помылась. Расчесалась. Посмотрела в зеркало. Удивительно как за такое время человек привыкает к обстановке. Работа в школе казалась чем-то далёким и не настоящим. Мои знакомые, маленькая квартирка, прогулки по выходным. Всё. Всем чем я жила. Как я жила. Будто было сном. Три месяца… а ты уже другой. Без общения привыкаешь к одиночеству. Без нормальной, привычной пищи с лёгкостью и удовольствием ешь то, от чего тебя стошнило бы раньше. Справляешь нужду чуть ли не на глазах посторонних людей и не испытываешь при этом смущения. Ко всему привыкаешь. За стенами полицейского участка был тот же тропический рай, жили люди, морские отливы, как и прежде, оголяли чудесные коралловые рифы, у которых я так любила нырять. Дети, наверное, ещё посещали школу. Взрослые ходили на работу. Конечно, жизнь Самуи изменилась, но все изменения были не такими уж и страшными. А вот моё существование в бетонном квадрате камеры было страшным. Но только для меня. Для меня одной. В зеркало на меня глядела знакомая, но исхудавшая, бледная, напуганная девушка, так непохожая на ту, что сошла с трапа челнока, тогда пять лет назад.

— Если вам неприятно… — начинаю я.

— Нет. Всё в порядке, — перебивает меня Мария. — Вы же писатель. А писатель должен понимать героев своей книги. Я ведь герой?

Улыбается. Широко. Искренне.

— Да. Вы героиня.

Мне неловко.

— Вот и здорово, — беззаботно машет рукой. — Не нужно бояться прошлого. Я справилась с воспоминаниями. Многие из нас нет. И многие не справятся никогда. А это намного страшнее…

Попав в дом миссис Каниган, я начала новый этап своей жизни. В мои обязанности входила готовка, уборка дома, выполнение мелких повседневных задач. У меня была своя комната. Чистая кровать. Небольшой гардероб. Хозяйка всегда требовала, чтобы я выглядела опрятно. Хорошая еда. Даже немного личного времени, которое я проводила за чтением книг из хозяйской библиотеки. Позднее мне разрешали ездить в магазин за продуктами, в сопровождении адъютанта генерала. Того самого, который привёз меня в первый день. Это было похоже на некоторую свободу. Я безропотно выполняла все поручения и делала всю, возложенную на меня работу. Страх за свою жизнь и волнения о завтрашнем дне уступили место спокойной и тихой рутине, работе, в которой я отвлекалась от дурных, тяжёлых мыслей. Хозяйка общалась со мной холодно, но спокойно. Эта строгая, чопорная женщина презирала меня, но не оскорбляла. Скорее терпела как неприятную, но функциональную и полезную вещь. Молчаливое сосуществование.

Генерала Макрида я видела нечасто. Мне не позволялось заходить в ту часть дома, где был его кабинет и спальня. Если ему что-то требовалось, когда он находился в доме, хозяйка делала это сама. На меня он вообще не обращал внимания. Миссис Каниган была его любовницей и порхала вокруг него как бабочка.

Однажды хозяйка объявила, что вечером в доме будет ужин, на который придут много людей. Хотела, чтобы всё было пышно. Мы украсили цветами большую гостиную на первом этаже дома, я несколько раз ездила в магазин за покупками, потом мы готовили ужин, сервировали стол, в общем, ожидали гостей. Миссис Каниган желала удивить и угодить им. Торопилась, нервничала. Много хлопот. К вечеру я так устала, что она даже махнула рукой и отпустила меня в свою комнату, лишь бы я не мозолила глаза. Сказала, что с остальным справится сама. И наказала не покидать свою комнату. Я с облегчением ушла. Взяла книгу и читала весь вечер. Далеко за полночь гости разошлись. Ещё некоторое время я слышала шаги и голоса. Потом дом затих.

Дверь в мою комнату не имела замка. Только я выключила свет и прикрыла глаза, как почувствовала, что она открывается. На пороге стоял генерал Макрид. Я так опешила, что только молча смотрела, как он захлопывает за собой дверь и приближается к моей кровати. Он был в стельку пьян. Страх сдавил горло. Тело онемело. Я не издала ни звука… Слёзы катились из остекленевших глаз во время и после того, как он, сделав ЭТО, ушёл…

Мария прерывается. Поправляет волосы.

— Не помню, как началось утро. Не знаю, как об этом стало известно миссис Каниган, возможно что-то слышала или заметила, может генерал сам ей сказал, но не успела я встать с кровати, как она набросилась на меня и стала избивать, осыпая проклятьями. Я пыталась защищаться, но она была сильнее меня, к тому же ярость придавала ей сил, а я после произошедшего ночью, была как в бреду. Она сильно меня побила. До потери сознания. Чудом не покалечила. Я очнулась на полу, вся в крови. Еле нашла в себе силы одеться. Не знала, что делать. Сидела на кровати и плакала. До самого вечера. Потом пришла хозяйка дома.

«Будешь солдатской подстилкой, дрянь» — прошипела она с ненавистью и вытолкала меня в коридор. Там меня ждал какой-то мужчина. Среднего роста, тучный, с крысиным лицом и маленькими хитрыми глазами. Меня вытолкали на улицу и усадили в автомобиль, он сел рядом. Закурил и выпустил мне в лицо облако дыма.

«Ну что красотка… Тебе понравится у нас» — ехидно сказал он.

Снова меня везли в неизвестность. Снова я испытывала страх. Только теперь надежда во мне умерла. Я сломалась. Покорилась судьбе. Исчезла. Осталось лишь тело.

Видя, как я неловко молчу и отвожу взгляд, она продолжает:

— Писатели сочиняют не только сказки, мистер Фишер. Вы должны это знать. Но каждый ужас обязан закончиться сказочно.

— Как закончился ваш?

— Благодаря моему мужу, — кивает она. — С его появлением.

Я перевожу взгляд на фотографию в рамке, стоящую на столе. На белом песке у воды сидят три человека — Мария, её маленькая дочь на цветастом покрывале и молодой мужчина, в инвалидном кресле.