Солдат Армии Земного Света. Часть 1

Жизнь непредсказуема.

Смерть неизбежна…но она не является концом пути.

Глава 1. На рассвете.

Сибирь. 1976 год.

Ночное небо, усыпанное звездами, мелкими и яркими. Они превращаются в размытые пятна. Гаснут. Точнее, это я угасаю в этом мире. Кажется, так медленно. Мне уже не больно и страха нет. Лежу на полу летней бревенчатой веранды, с перерезанными запястьями и чувствую, как биение моего сердца неумолимо замедляется.

— Привет боксер. Вот и всё, скажем так, твой последний раунд. Ещё не понимаешь, от чего отказался. Ходить по земле, это благодать. — Слышу мужской хриплый старческий голос, совершенно не ощущая присутствия рядом человека.

Не могу пошевелиться. Не могу открыть глаза.

Старик продолжает говорить размеренным тоном:

— Помню я себя живым, когда идешь по траве влажной от росы, вдыхая полной грудью свежесть утреннего воздуха. А туманы над рекой, они такие завораживающие, особенно на рассвете. Лучи восходящего солнца пробиваются сквозь густую дымку, расплывающуюся над гладью воды. Пелена, в которой есть иная реальность. Окажись в тумане и, кажется, что растворяешься во времени. Мистическое и до сих пор не изученное явление. Легенды говорят, что он приносит с собой души призраков. А ты веришь в существование призраков? В бессмертие души?

— Нет, не верю. — Лаконично отвечаю ему и ловлю себя на мысли, что в моем положении, произносить слова как раз таки подобно мистическому и необъяснимому явлению.

— Ты ведь уже умер? Осознаешь это?

Даже и не знаю, что сказать.

Пальцы на моих руках больше не слипаются от просочившейся и засыхающей между ними крови. Слышу щебетание птиц, как шелестят листья на деревьях. Чувствую себя скорее живым, чем мертвым. Ведь если бы я был мертв, то уже точно ничего бы не чувствовал.

— Долго ещё будешь так лежать? — Настаивает незнакомец.

Медленно открываю глаза.

Старик склонился надо мной и смотрит в упор, с лёгкой надменностью. Он в тёмном одеянии. Высушенное морщинистое лицо — мрачное. Потрескавшиеся губы. Тонкие плечи. Глубокие и светлые как небо в безоблачный день глаза. Глаза человека, чистой души.

— Может, всё-таки начнешь подниматься? Туман уже подобрался к веранде. Мне нравиться наблюдать за ним издалека, но не находиться внутри. Не люблю призраков.

— Может, ты исчезнешь? Я жду смерть.

— Считай, что дождался. Я и есть Смерть. — Произносит он, не сводя с меня проникновенных глаз, затем ухмыляется и добавляет: — С возвращением в мир, из которого навряд ли теперь сможешь запросто уйти. Но во всем есть свои плюсы. Один из них — это вечность.

****

Вот так я познакомиться со Смертью (его величество философ вечности, он же начало конца, он же неотъемлемая часть Земного мира, своего рода данность с момента его зарождения). Мудрый старикан, что подбирает исключительные души. Не каждому предуготовлено встретиться с ним лично, а только тем, на кого имеются особые планы Создателей. Да, тех самых, что, по задумке Творца, создали нас с вами, и которые поддерживают Земной мир в относительной стабильности.

Забыл представиться. Михаэль. И мне очень даже нравилось жить в материальном мире. Мне нравилось учиться, стремиться, добиваться поставленных целей, побеждать на ринге, и самое главное — любить. Но в одну ночь, я потерял самое главное, а вместе с тем и всё остальное, что мне так нравилось. Анна осталась лишь частью моего прошлого, в котором были настоящие ощущения. Нельзя держаться за прошлое, но как жить, когда знаешь, что и будущее потеряно. Звучит как-то уныло, знаю, но это факт.

Когда Анна умерла, для меня всё потеряло значимость. Я не взывал к Богу. Я его возненавидел. Потому как его справедливость расхожа с моим пониманием этой самой справедливости. Оглядываясь назад на прожитые с ней дни, они сейчас мне кажутся длинным интересным сном, который внезапно закончился. Пришлось проснуться и вернуться к действительности, к тому, для чего я был сотворен.

Крайность или нет, но себя я убил сам, на девятый день после её похорон, за неделю до того, как мне должно было исполниться двадцать восемь. Вскрыл вены ранним утром 1976 года, на бревенчатой веранде дома, который считался когда — то нашим, общим с Анной. Ушел, таким образом, от безысходности, не боясь смерти. Сделал то, что сделал, и теперь я лишён права на жизнь воплоти. Самоубийцы вообще лишаются всех прав. Что на счет моей души? По большому счёту, она всегда принадлежала ни мне, а Системе. Я был сотворен для того, чтобы служить Создателям, и выполнять их приказы, а не наслаждаться человеческой жизнью. Когда, на рассвете исполосовывал свои запястья, само собой, я этого не знал. Когда от злости разбивал кулаками деревянную стену у входной двери, с нежеланием принимать сложившуюся данность, я разуметься этого не знал. Когда уже сломал пястные кости, настолько, что они начали торчать через разорванную кожу, я само собой не знал, что смерть девушки, которую любил, на самом деле не несчастный случай, а неотвратимая неизбежность. Так было задумано Создателями, в наказание за неподчинение.

Я звено Системы. Я должен был служить во имя подержания порядка. И вы даже не задумываетесь, над тем чего это стоит.

Вы занимаетесь привычными делами, которыми наполнен ваш день, а другие стараются, чтобы этот день наступил. Вы, в минуты безысходности, обращаетесь мысленно за помощью и, когда вдруг всё начинает складываться в вашу пользу, благодарите высшие силы.

Кто-то, к примеру, воскресным утром готовиться к штурму боевиков в Сирии, а кто-то, обладая высшими силами, в это время просчитывает и создает такие стечения обстоятельств, чтобы этот кто-то живым и здоровым вернулся домой.

Одних оставляют, других забирают. Кому-то везет, кому-то нет.

В этот же день, в другой точке планеты, врач борется за жизнь пациента, который лежит на операционном столе. Попытки врача обернуться неудачей. Те, кто обладают высшими силами, уже отправили к пациенту сопровождающего на суд Совета Создателей, где будет решаться дальнейшая судьба его души.

Ладно, если продолжу приводить примеры, то это займет тысячи страниц, и думаю, что ни у кого не хватит терпения на столь повествовательное чтиво.

Выражаюсь кратко.

Каждый по свою сторону.

Вы здесь, а я там.

У каждого своя жизнь, и она реальна по обе стороны, вот только для каждого по-своему.

Глава 2. Есть что вспомнить

Сибирь. Лето 1961 год.

— Михаэль, ты мой самый лучший друг. Самый — самый. Мы же будем дружить всегда? — Анна тогда еще была совсем юной и простодушной. В свои двенадцать она полюбила меня искренней детской любовью, и думала, что я буду приходить к ней на выручку всегда. Не то чтобы ей стоило во мне сомневаться, за неё я по-прежнему продолжаю бороться, её продолжаю любить, и эта любовь мною движет, но есть вещи иногда от нас независящие.

Увидев её впервые, сидящую на коленях у забора, в синем платьице, и упорно ищущую кого-то в зарослях травы, я сразу понял — смотрит она не туда, ей нужно повернуть голову, обратить свое внимание на меня, и закончить поиски. Искала она у забора сбежавшего кролика, представления не имея, что поймает кого-то куда крупнее.

Её семья переехала в наше захолустье осенью 1960-ого. Мне заполнилась та осень, ведь тогда я её повстречал. Но сейчас, мне хотелось бы вернуться в лето.

— Конечно, наша дружба это навсегда. — Ответил Анне тогда, сидя рядом с ней на поляне за домом родителей.

Лето в Сибири дивная пора. Его долго ждешь, оно скоротечно, быстро переходит в осень, но оно всегда наполнено бурными событиями. Летом не хочется спать, хочется наслаждаться тёплыми деньками. Особенно когда ты проводишь эти деньки рядом с той, которую желаешь постоянно видеть рядом. Даже если она не в настроении из-за какой ни будь глупой несуразицы или озлоблена на кого-то. Немного позлиться, выскажется, а потом опять будет улыбаться. Солнечные лучи будут касаться ее светлых волос, которые, развиваясь от дуновения теплого полуденного ветра, начнут переливаться. Тут мы счастливы, по-детски, но все же по-настоящему. Тут мы будем бегать по поляне и играть. Один убегает другой догоняет, догнавший потом начинает убегать. Мы меняемся ролями. Тут я буду дарить ей ромашки. Это повториться, но немного по-иному, в следующей жизни и в её снах. В другой реальности объединенной вечностью.

А пока здесь, в 1961-ом, мы лежим на поляне, плечом к плечу и наблюдаем, как окрашенные в бледно алый цвет заката облака плывут по небу. И я ей признаюсь:

— Анна, я кое — что знаю.

— Что? О ком? — Спрашивает она.

— Да не о ком, а вообще.

— Как это, вообще? — Она поворачивает голову в мою сторону и слегка хмурит брови, ухмыляется, от чего на её щеке замечаю ямочку.

— Это так, когда ты сморишь на привычные для всех вещи, но понимаешь больше, чем другие. Даже если эти другие старше тебя.

После моих слов выражение её лица становиться озадаченным, но ненадолго. Она вообще не любитель заморачиваться. Легче пропустить мимо ушей сложную информацию, не вдумываться, и продолжать смотреть на вещи в привычном для нее ракурсе. По-своему.

Она задумается, но это будет потом.

— Миша, не понимаю я твоего «вообще», я еще не доросла до этого. Вот когда мне тоже исполниться тринадцать, возможно, что-то и пройму про «вообще». А пока мне «вот так» хорошо. Ясно?

— Да, «вот так» мне тоже нравиться куда больше. — Отвечаю ей, утопая в глубине её глаз, сжимая в руке хрупкую ладонь, и наслаждаюсь тем, что она сейчас настолько близко. Можно ощутить тепло её тела, прижавшись плечом к её плечу. Догадывался уже тогда, но отбрасывал от себя предположения о том, что рано или поздно всё стремительно оборвется, как раз в тот момент, когда я ожидать того не буду. Догадывался, что мне ещё предстоит побороться, за то чтобы у нас всегда было «вот так».

Глава 3. Привет из 90-х

Центральная часть Сибири. Сумерки опустились на убогий грязный городок. Дома пятиэтажные — серые и однотипные; дороги — асфальтированные, но потрескавшиеся, лужи заполняют трещины. Вывески магазинов не горят к полуночи. Осень. Пожелтевшие листья летят по ветру. Иду по тротуару вдоль трамвайных путей. Иногда попадающиеся на пути прохожие меня не видят. Они смотрят сквозь меня. Проходят сквозь меня. Редкие капли дождя, и те, не стучат по моей одежде. Мне нравиться тут, честное слово, не смотря на серость и тоску, которой веет от этого города.

Нужно сосредоточиться на задании, но всё же продолжаю следовать за женщиной с ребенком на руках. Она спешит домой. Устала. День выдался не из легких. С утра занималась, уборкой чужого дома, трудилась за копейки, даже не получив слова благодарности, при этом еще успевала присматривать за годовалой дочерью, которая сейчас выглядывает из-за её плеча, и улыбается мне. Только она одна меня может видеть здесь. Безумно хочется к ней прикоснуться, провести пальцами вдоль щеки, взять за руку, почувствовать энергетику. Нет, не подумайте, я не извращенец — педофил, у меня нет отклонений. Просто это моя Анна, и до того как она вернулась, я не видел её очень долго.

Звон в ушах, всё сильнее и сильнее. Игнорирую. В моем понимании, я никому ни чего не должен. Продолжаю смотреть на задорную улыбку ребенка, перевожу взгляд на невинные глаза, что блестят в отражении света придорожных фонарей. «Я вернусь, ты же знаешь» — говорю ей мысленно. Пусть она ничего и не понимает, но я все равно с ней разговариваю. Каждый разговаривал, к примеру, со своим котом, или псом, прекрасно осознавая, что тот ничего не смыслит в словах. А еще некоторые с рыбками говорят. Анна, конечно, человек, пусть еще не смышлёный. Без разницы, всё равно как дурак, продолжаю с ней разговаривать. Она часто с интересом смотрит на меня, в ответ может рассмеяться заливистым детским смехом. Вероятно, всё же понимает что-то, хотя и не осознает.

Звон в ушах уже начинает выводить из себя, кончики пальцев покалывает. Вот-вот и грозно прозвучат трубы демонов ада, напомнив о том, куда меня могут сослать за не повиновение и всё, можно распрощаться с отголосками земной жизни.

Сунув в карманы черной толстовки руки, сжимаю ладони в кулаки. Ладно, преувеличил. Хотели бы сослать, уже бы давно это сделали.

Всё же хочу сопроводить до подъезда дома Анну и ее мать. Город, конечно, убогий, но после полуночи, на улицы выползают разные неадекватные личности, накаченные дешевым спитым, в компании чертей. Бродят они вместе в темное время суток — нечисть и отбитые от жизни личности. Причем «личности» думают, что у них немного плывет восприятие, на фоне чрезмерного пристрастия к спиртному, а черти рады такому положению вещей. Ладно, речь в данный момент не о них.

Дверь подъезда захлопнулась перед моим лицом. Пора приступать к непосредственным обязанностям. По большому счету мне плевать на эти обязанности, как и на тех, кто их на меня возложил. Тем же, плевать на мое мнение.

Как ни крути, все равно каждый делает то, что положено делать.

***

Сидя на земле, прижимаюсь спиной камню, заросшему мхом. Спокойно выжидаю, сложив руки на груди, любуясь красотами ночного сибирского леса. Свет полной луны пробивается сквозь верхушки деревьев, с опадающей листвой. Из чаши леса доноситься волчий вой.

Созерцание и наслаждение природой не продлилось долго. Они пришли, и среди них та по чью душу я пришёл.

Двое громил в кожаных куртках и спортивных штанах, шлепая кроссовками по мокрой траве, тащат под руки худощавого парня. За угрюмыми лицами их прячется надменное превосходство. За ними следует невысокий мужчина в темном плаще, удерживая на плече лопаты. Он подталкивает вперед девицу. Она захлёбывается соплями и слезами от страха, каблуки сапог проваливаются в землю, мини юбка задралась, обнажая бледные ягодицы.

Мужик в плаще останавливается и кидает лопаты на землю, выкрикивая грубо:

— Всё, хватит! Пришли. Вы, предатели, быстро взяли лопаты и копать!

И предатели копают.

Спросите что это? Тот, что в плаще — озлобленный сутенер. Девица — проститутка. Громилы, соответственно, его частная охрана. А худощавый паренек — новоиспеченный сутенер, он же дружок проститутки, который не получил разрешение на работу, и самовольно влез в систему построенную криминальными личностями. Теперь его решили наказать, дабы неповадно было другим перебивать работу авторитетных бандитов, что кормят ментов, своих собратьев в тюрьмах и создают собственные законы и порядки.

Смотрю на этот цирк, и вижу в мужике в плаще ущемлённого земным государством человека. Он совместно с подобными ему, решившими жить по-своему, пытается ввести новые понятия, а сам засыпает со страхом, получить пулю в голову во сне. Такой вот мирок, в огромном мире.

— Паша, я не обманывала тебя! Мы с Димой не работали вместе, и к твоим постоянным клиентам я сама не ездила…— завопила проститутка, она уже изрядно вымазалась в земле пропитанной недавним дождем, пока копала себе могилу.

— Заткнись и копай дрянь не благодарная. — Сутенер вальяжно достает пачку сигарет из кармана, подкуривает. — Не чего с тебя больше взять, и у дружка твоего тоже ничего нет. Надоело мне это все уже. Оба на колени.

Проститутка с дружком взявшись за руки со страхом переглядываются и опускаются в вырытой яме на колени. Да, через пять секунд их убьют. «Дружок» не сдержится и обмочит штаты, а проститутка…она начнет взывать к Богу. Молиться будет. Громко и внятно, во всеуслышание.

— Отче наш… — Оглушающий залп из пистолета разноситься по пустынному лесу, от резкого звука стая ворон взмывает в воздух с веток деревьев с криками, а девица не останавливается: — Да святиться имя Твое… — Вторя пуля, уже летит в её грудную клетку. — Да будет воля Твоя, как на небе так и на земле… — Падает на спину, и продолжает шептать: — Да придет царствие Твое…

Всё. Воцарилась тешена. Громилы подбирают лопаты. Не закидывают убитых землей, а просто молча уходят. Сутенер поднимает воротник плаща, выбрасывает окурок и следует за ними.

Вздыхаю, про себя ухмыляясь. Спектакль окончен. Поднимаюсь, иду к могиле, присаживаюсь у самого края на корточки. Кали дождя начинают окроплять землю, медленно смывают грязь с лиц свежих трупов. Могила наполняется водой и превращается в темно-багровую лужу. Больше ничего не происходит, уже не понимаю, зачем я здесь.

Вдруг проститутка начинает шевелить губами, по которым стучит дождь. Захлёбываясь, всё же заканчивает молитву.

Протягиваю руку, и приподнимаю из лужи её голову, удерживая за затылок. Она открывает глаза, смотрит на меня и произносит:

— Ты услышал меня.

Ну и что на это можно ответить? В моем положении ничего.

— Ты простил меня? — Задает она очередной вопрос, и так искренне смотрит, взглядом полным раскаяния, не моргает.

Натянуто улыбнулся ей в ответ.

— Покаялась, грешница. — Говорю с явным сарказмом — Услышали тебя, и всегда слышали, вставай.

— Я…я не знаю как.

— Как всегда.

— Но, я не чувствую своего тела.

— Начинай вставать и почувствуешь.

— Кто ты такой? Ангел?

— Точно, он самый, и давай уже поднимайся, тебя ждут.

Отпускаю её голову, расслабленное тело проститутки падает обратно в лужу. Медленно утопает в воде, торчит лишь кончик носа. Она всё же не смогла самостоятельно подняться.

Встаю, разворачиваюсь и начинаю уходить.

— Подожди! Забери меня отсюда! — Слышу призыв знакомого голоса за спиной. Обернувшись, никого не нахожу.

— Да вы издеваетесь, — произношу гневным шёпотом и возвращаюсь к могиле, чтобы вытащить всё еще не теряющую надежду девицу.

Я держал её в своих руках. Сначала вытянул за ногу из могилы, протащил по траве, уселся спиной к камню, затем усадил к себе на колени. Она очнулась, прижалась ко мне, мокрая и грязная. От неё разило. Смешанные запахи — затхлость, кровь, плесень.

Детка, да ты просто мусор. Отброс. Такова твоя сущность, такова твоя смерть.

Кому она сдалась?

— Я верила в то, что ты меня не оставишь… — Она вновь заговорила, обняла меня еще крепче, уткнувшись лбом в шею, и добавила: — Мне уже не страшно, и не больно (понимаю её ощущения, сам прибывал в подобном состоянии, когда умирал — чувство свободы, словно груз падает с плеч), всё теперь ты заберёшь меня домой.

Вера. Точно. Вера, даже когда уже нет ничего. Даже, когда и жизни самой нет. По сути, девица — ничто, но она продолжает существовать, потому, что верит. Уверуй во Всевышнего и тебе воздаться. Уверуй хоть во что-то, живи в борьбе, до бесконечности, за собственную мечту, которая маячит за горизонтом. Вера проникает в тебя, и ты идешь за ней, отдавая себя без остатка. И вскоре я тоже пойду, на поводу, отчаянно, в расход собственным принципам, поверив в то, что могу многое изменить.

Эту, не теряющую надежду так и нарекли — Вера. Она станет покровительницей смертельно больным. Частенько будет являться им в образе монашки. Проститутка — монашка Вера. Абсурд скажите вы? Абсурд в чистом виде. Я уже ничему не удивляюсь. Подожду, пока она окончательно осознает себя в новой реальности, и доставлю её на суд Совета Создателей, после чего вернусь к Анне. Но, это случиться потом, а пока, я всё еще сижу в лесу, под проливным дождем. Держу в своих руках Веру, чувствую, как она внутренне борется и вижу, то она что видит. Как в её сознании проносится вся прошлая жизнь памятными отрывками.

Её долго испытывали на прочность. Загоняли в угол. Она же верила — всё измениться. Отец вышвырнул её на улицу в возрасте шестнадцати лет, а она искала оправдание его поступку. Решила доказать, что сама чего-то стоит. Не боялась грязной работы. Работала в пекарне за ужин и койку в подвале, и продолжала верить. Потом, познакомилась с парнем, которого пристрелили нынешней ночью, поверила в то, что он её искренне полюбил. Он же, свел её с сутенером, наплел о красивой жизни, о том, что, якобы, теперь всё измениться — они вместе заработают много денег, и уедут. Далеко, туда, где светит южное солнце, нет зимы, и можно будет круглый год загорать на побережье моря. И она поверила.

Чем все закончилось, вы уже знаете.

Зачем я вам рассказал о ней? Я ведь держал в своих руках Веру (настоящую веру), которую давным-давно утратил, и ни черта не понимал. Она для меня была никчёмной и жалкой. Ничто. Я давно плюнул на всё. На законы, правила, на Систему, отгородившись от неё. Просто делал то, что от меня требовали, предаваясь ненависти к Создателям, забравшим у меня всё. Даже уже было решил, вернуться туда, откуда мне стоило неимоверных усилий вырваться (я имею в виду ад), потому что, уже перестал во что-то верить. Пока Вера сама ни пришла в мои руки.

Глава 4. Сделка, от которой ты не сможешь отказаться.

Сбежать с совета легко, потому как Создатели думают, что ни кто не осмелиться с него сбежать.

Сидя на бревенчатом полу у детской кроватки, я смотрел на спящую Анну. Она, лежа под стеганым одеяльцем, и уткнувшись лбом в сшитую матерью подушку, набитую ватой, вздрагивала во сне, засунув большой палец в рот. Знаете, что сниться младенцам? Прошлая жизнь. Некие ситуации, что впоследствии сформируют новую личность.

Она просыпается. Не сейчас, а в нашем прошлом. Медленно открывает глаза, потягивается, затем поворачивается ко мне и обнимает. Проводит ладонью по моей щеке, и целует в шею, вдыхая запах моей кожи. Я сонно вздыхаю, и прижимаю её к себе. Чувствую своей, целиком и полностью.

На самом же деле, сижу здесь, переживая с ней моменты прошлого, погружаясь в её сон. Прекрасно понимаю, что не стоит жить прошлым, но всё равно утопаю в нем, боясь отпустить. Просто есть вещи, которые ни принимать, ни осознавать хочется, даже если всё давним давно разрушилось. Я словно живу на развалинах, и смотрю на камни, которые когда-то были стенами уютного дома, застрявший там, где не имею права на настоящее будущее.

— Миша, просыпайся, — Говорит мне Анна, приподнимается, целует в губы, затем в щеку, так упоительно сладко. Ложиться на меня сверху. Ощущаю запах её волос, её кожи, и мое тело напрягается от желания.

Она садиться на меня, склоняется к моему лицу. Улыбается, чувствует, как я быстро возбуждаюсь. Постепенно просыпаюсь. Она игриво двигает бедрами, обхватывает ладонями мое лицо. Лучи утреннего Сибирского солнца пробиваются сквозь распахнутое окно, спросонья свет режет глаза, прищурившись, смотрю на её заспанное лицо. Она прекрасна — слегка растрепанные светлые пряди длинных волос, игривая улыбка, зеленые глаза, такие яркие и чистые. Она открытая и свободная, без предрассудков, она моя… готов переживать это утро раз за разом, как и прошлое с ней утро, как и позапрошлое. Мы любили друг друга до безумия, искренне, каждое утро, день и вечер, с понедельника по воскресенье. Просто так, без упреков, без фальши, без обмана. Жили сами по себе.

Нам нужен был свой дом, и я его построил. Нам нужны были деньги, и я их зарабатывал. Как мог и сколько мог, и мы были рады тому, что у нас есть.

Анна говорила, что у меня талант, что я буду побеждать на ринге, поддерживала. Я тренировался, выкладывался на тренировках и побеждал. Она в меня верила, тем самым давая мне поверить в себя. Для нее я был лучшим, и становился лучшим для других.

— Как тебе спалось? — Тихо спрашивает она.

Чувствую её теплое дыхание на своих губах, и крепко обнимаю. Обнаженной грудью она прижимается к моей груди. Она в моих руках, такая хрупкая, теплая и живая. Самая желанная.

— Привет малышка, отлично спалось. Только не убегай, завтрак подождет.

Секс ней… не знаю, хватит ли слов, чтобы выразиться. Моя не материальная сущность сразу же начитает становиться осязаемой, стоит лишь подумать, о том, как Анна стонет подомной от наслаждения, как изгибается от моих прикосновений.

Кончики пальцев на руках покалывает, скулы сводит, а вдоль позвоночника пробегает волна жгучих мурашек. Способен ли я вдыхать сейчас воздух? Нет, я же давно считаюсь мертвым в этом мире. Но чувствую, как мне становится тяжело дышать, и ком боли подкатывает к горлу, в висках бешено пульсирует.

Делаю глубокий вдох.

«Проснись, я не смогу уйти» — Обращаюсь к спящей Анне. Она и не думает просыпаться. Посасывает большой палец, и посмеивается. Ничего не понимает.

Выругался про себя, пытаясь подавить волну нахлынувших эмоций. Рядом с ней я по-прежнему чувствую себя живым. Настоящим. Скучаю по ней безумно. Стоило ли говорить, и так все понятно. Люблю, но как же невыносимо тяжело любить на расстоянии, не имея возможности сократить это расстояние до минимума. Даже тогда, обнимая её крепко, казалось, что этого мало. Что уже говорить о том, что есть сейчас.

— Миша, ты мой большой и сильный медведь, слышишь меня?

Всё, приехали. Не хочу больше ничего ни видеть, ни слышать. Гневно опускаю глаза, рассматривая обшарпанные бревна, застилающие пол.

— Ты выиграешь этот бой. Ты всегда выигрывал, потому, что продолжаешь стараться каждый день, пусть уже и сам этого не осознаешь. — Она сидит напротив, сжимает в ладонях мое лицо, приподнимает, обращая на себя, и смотрит в глаза уверенным взглядом. Надменная улыбка касается её губ. — И побеждать будешь каждый раз, когда выходишь на ринг. Ни когда не забывай о том кто ты.

Прости малышка, я перестал стараться. «Нас» больше нет. Теперь мы оказались по разные стороны.

На себя мне уже давно стало наплевать. Злюсь, потому, как боюсь представить, что станет с ней. С кем она будет? Зная её, с большей доли вероятности ни с кем.

Желание, подталкиваемое надеждой? Возможно. Возможно, я просто боюсь поверить, в то, что другой может занять мое место. Боюсь, но нет, это же моя Анна. Она сейчас видит сны, и в них заложены определенные моменты из подсознания, от которых она уже ни куда не уйдет. Она будет искать меня, в каждом, везде, но не найдет. Будет убегать, осознавая, что ошиблась. Будет бросать одну жизнь, и начинать всё заново в другом месте, в другой стране. Ей будет казаться, всё бессмысленным, потому как у неё не будет привязанности к кому-то или к чему-то. И она каждый раз будет разочаровываться в своем выборе. Она не из тех, кто может смериться с тем, что ей дает судьба, если это не является в её понимании правильным. Она будет продолжать искать, теряя всё что имеет. Будет оказываться от того, что могла бы иметь. И в этой бессмысленности, может запросто остаться ни с чем.

Неужели я так и буду ходить за ней как молчаливая тень, в промежутках между выполнением заданий? Бред. Всё было так легко и хорошо, а теперь полный бред.

Во что верить и за что бороться, когда ты связан по рукам и ногам.

— Тебя недолжно быть здесь. — Смерть явился, когда его не ждали. Одет при параде — в военной форме Армии Обороны Израиля.

— Так же, как и тебя.

— Правильно мыслишь. Мне тут делать нечего, по части моих прямых обязанностей. Я пришёл поговорить с тобой. — Старик вальяжно присел рядом со мной, напротив кроватки Анны, стряхнул с волос песок, и прокашлялся: — Никогда мира не будет на этой земле.

Как будто я не знал.

— Как новая Вера?

— По-прежнему верит. — Легкая улыбка озарила угрюмое старческое лицо Смерти, стоило мне упомянуть про веру. Да, у Смерти тоже есть чувства. А вы не знали? Даже Смерть во что-то верит, так же как вы в глубине души верите в то, что может быть еще что-то после смерти. И правильно делаете.

Отворачиваюсь от него. Продолжаю смотреть на Анну. Ей всё еще сняться дни и ночи со мной. Быстро проносятся эпизоды из запомнившихся моментов, превращаясь в короткие отрывки. Еще несколько ночей и они исчезнут из её памяти, сохранившись лишь на самой дальней полке подсознания. Она даже и знать не будет о её существовании.

— Михаэль, послушай, — заговорил Смерть. — Твои выходки уже всем надоели, но ты нам нужен. Больше тебе скажу, ты нужен им, ради них все это создано.

— Я предпочел бы быть одним из них, и рядом с ней, но Создателям такой вариант не подходит.

— Ты ведь понимаешь, что она скоро забудет про тебя окончательно?

— Не думаю. Я ведь не забыл. — Отвечаю ему холодным тоном.

— И почему ты такой упертый. Тебе не нравиться вечность? Посмотри на людей, они отчаянно ищут пути к вечности, а ты предпочитаешь быть одним из них.

— Потому что вы в них это заложили. Они боятся тебя, Смерть, потому как не знают, что их ждет после встречи с тобой. Этот страх неизвестности и делает жизнь наивысшей ценностью. Вечное существование лишает возможности ценить моменты короткой жизни.

— Молодец, не плохо сказано, поаплодировал бы стоя, но не хочу вставать.

— Правильно, не утруждайся, — говорю с усмешкой. Настроение мое, после появления старика, стало еще более паршивым.

— Я воплощение смерти, но мне ведь тоже было дано познать жизнь в материальном мире. Не хочу разводить демагогию, дел у меня полно, и они не терпят отлагательств, но скажу тебе вот что — я принял свое предназначение, понимая, что являюсь неотъемлемой частью самой жизни. А ты отказываешься выполнять то, для чего был сотворен, и тем самым начинаешь создавать сложности, которые никому не нужны…

Всё же, на несколько минут он таки продолжил разводить демагогию. Смотрю на него, слегка нахмурив брови и слушаю, старясь проявлять максимальную терпимость. Внимаю его умным речам пропитанным рассуждениями о вечности, где есть место жизни, смерти и правилам, по которым это всё функционирует, намекая всем видом, что он перегибает палку и мне совершенно не интересно.

— …Михаэль, ты же один из первых, и по-прежнему остаёшься одним из лучших. Тебе не место в аду, брось эту затею. — Наконец заканчивает свою нравоучительную речь Смерть.

А старикан сегодня разошелся.

— Уже бросил. Спасибо что наставил на путь истинный, о повелитель мертвых. — Его наставления, как вы уже заметили, мне побоку. Просто он же сам Смерть, от которого у людей дрожат поджилки на последнем издыхании. Как-никак, но стоило показать, что могу относиться к нему с должным почтением. — Говори уже, чего ты хочешь. Сам же сказал, дел у тебя невпроворот.

— Предлагаю сделку. В прицепе, я её тебе не предлагаю, ты и так согласишься.

— Даже не выслушав, в чем заключается сделка, я должен сказать, что согласен? Сделки со смертью ни к чему хорошему не приводят. Все знают. По-твоему, я похож на идиота, которому на всё наплевать?

— Да. — Отвечает мне он, и так ехидно ухмыляется, что даже его глубокие продолговатые морщины на лбу и щеках, изгибаются таким образом, что вызывают ассоциацию, связанную с улыбками, позаимствованными с рожиц смайлов.

Мы молча приглядываемся со стариком. Он загнал меня в ступор на несколько секунд. Чего он добивается и почему со мной так долго возиться?

— Хватит смотреть на меня так, словно тебе кишки скрутило, и ты их вот-вот выплюнешь. — Старикан начинает злиться и в некотором смысле меня это забавляет. В последнее время бью собственные рекорды. Уже дошёл до того, что заставил нервничать Смерть. — Ладно, ты не идиот, но, ради достижения собственной цели, можешь на многое наплевать, и скажем так — пойти по головам, совершенно не жалея себя. Всё еще не догадываешься об истинной причине моего прихода?

— Не догадываюсь, и что бы вы там ни задумали, списывайте меня со счетов. Рад был с тобой повидаться, дружище. Надеюсь, теперь не скоро увидимся. Кто-то сейчас мучается в предсмертной агонии, пока ты тут философствуешь. Иди, избавь его или её от мук. Возвращайся к смертным душам, ожидающим своего часа. — Признаюсь, на самом деле я уже начал догадываться, куда он клонит.

С надменным серьёзным видом, натягиваю капюшон толстовки на голову, опуская на глаза. Солнце встает. Свет утренних лучей проникает в окна детской спальни сквозь белые легкие шторы, освещая сопящую в кроватке малышку Анну.

— Решил поглумиться над самой смертью?

— Нет, просто из тебя вышел никудышный дипломат.

— Согласен, забудем о дипломатии.

— У нас у всех есть право выбора, если на то пошло.

— Есть, но у тебя не остается другого выбора.

— За это вы и уцепились.

Не в первый раз мы с ним встречаемся в предрассветные часы, и каждый раз его визит как точка отчета, после которой привычный мир уже точно не будет прежним. Таков он — Смерть.

— Нам нужно, чтобы ты вернул одну девушку. Она сейчас ни на Земле. В том смысле, что Создатели не имеют власти над тем миром, в котором она находится. Но ты же у нас самостоятельный и независимый, думаю, справишься без чьей либо помощи, и быстро адаптируешься в новом мире. Выполнишь задание и сможешь общаться с Анной. Да, к земной жизни Создатели тебя не вернут, но ты не будешь больше ходить за своей возлюбленной как безмолвная тень. Ты станешь для неё, своего рода, другом, из потустороннего мира. Благодаря этой связи у нее появиться куча возможностей, которых нет у людей. Она не останется ни с чем, убегая, отчаянно бросая всё, с надеждой отыскать человека, в котором испытывает потребность. Я имею в виду, само собой, тебя. И ты сможешь с ней видеться, но только в её снах, при условии, что она не должна будет знать о том, кем ты являешься на самом деле, и о твоих чувствах тоже.

После того как Смерть, всё же изложил суть сделки, я в первую очередь для себя отметил — сказав о том, что Анна забудет обо мне окончательно, он, имея представление что к чему, слукавил. В остальном же, старик, просто-напросто разводил демагогию, потому как ему самому хотелось поглумиться надо мной. Даже если у него это и получилось, то меня подобная попытка унижения нисколько ни задела. Играть со смертью мне, кстати, понравилось. Вот только, если задуматься, с ним шутки плохи.

— А почему всё так сложно, и почему так много «но»?

Он нервно вздохнул и ответил:

— Потому, что так устроен наш мир.

В принципе другого ответа я от него и не ожидал. Шутки с ним плохи, но всё же я должен был спросить.

— Ладно, и кто она такая, эта девушка, которую мне нужно будет привести? — Спрашиваю, сложив руки на груди. Пытаюсь абстрагироваться от старика, закрыться, пряча глаза под капюшоном, лишь бы он не заметил, как я где — то в глубине души торжествую, радуясь тому, что Создатели, несмотря на мои протесты и выходки всё же решили пойти на уступки.

— Благодаря её умению, можно кое-что изменить. Мир катится к чертям, которые плодиться как крысы и разносят заразу повсюду, пока ты тут сидишь и ведешь себя как последний эгоист. Хочешь жить в материальном мире, с Анной, так попробуй сделать его лучше.

Похоже, он слетел с катушек. Незавидная участь постигла Смерть. Иронизирую, но всё же — рядом со мной сидит тот, кто забирает души в ад и просит исполнить важное для Создателей поручение, рассуждая о лучшей жизни. Смерть — он же противоположность жизни. На кой черт ему всё это сдалось?

— Действительно, а почему бы и нет. Ты меня убедил, я согласен. — Не то, чтобы я задался целью сделать каким-то образом наш мир лучше, просто подумал — есть шанс что-то изменить для нас с Анной, совершенно не вдаваясь в детали задания, не придавая значения тому на что иду. Напоследок взглянул на нее, прибывающую отчасти в прошлом, отчасти в нескольких сантиметрах от меня, и мысленно добавил про себя уже не раз сказанное: — «Я вернусь. Обещаю».