Недостатки человеческой природы

1.

Чем опасны кондиционеры

От высокого давления кружится голова. Жжет глаза, першит в горле, — похоже, установленные в здании воздухоочистители не справляются с чудовищной плотностью ядовитого смога, окутавшего город. Там, на улицах, падают люди, надышавшись едкой раскаленной субстанцией, которую уже с трудом можно назвать воздухом. Смерть вернулась.

«Беда не приходит одна», — вспомнила Элен Ремакль.

Что-то странное почудилось ей в голосе Кристабель, произнесшей эти слова. Вглядевшись, Элен чуть не вскрикнула. Картина оставляла мало места для сомнений: густой бордовый румянец на скулах, остекленевший взгляд, пересохший рот…

— Ты больна и никуда не пойдешь, — сказала Элен со всей твердостью, на какую была способна. — Обследование нужно начать прямо сейчас. Я подготовлю все для госпитализации.

— Да, — Кристабель поднялась, с видимым трудом сохраняя равновесие. — Ты, кажется, права. Но на этом совещании мне надо быть, живой или мертвой. Если ты дашь мне лекарство, чтобы продержаться, обещаю, я вернусь и сразу же…

— Нет, ты не понимаешь, — Элен силой усадила ее обратно. — Если вирус пробил защиту, ему хватит трех-четырех часов, чтобы убить тебя. И отсчет уже начался.

— Я не могу… — Речь Кристабель становилась невнятной и замедленной, взгляд тускнел, голова клонилась набок. — Если я не явлюсь, они придут за мной сами… они давно хотят моей крови… и Соланж нет в городе… только бы у нее все получилось, тогда еще есть шанс… ой, как мне плохо… пожалуйста, Элен, помоги… пожалуйста.

И, нарушив должностную инструкцию, доктор Ремакль сделала то, о чем ее просили. Она сделала укол, и Кристабель ушла. Не такой это был человек, чтобы отпустить руль перед опасным поворотом.

Назад ее привезли через три часа — уже без сознания.

С того дня прошла неделя.

Время тянется медленно.

Фелипе Оливера смотрит в окно, за которым не видно ничего, кроме белой шевелящейся массы.

— Безумие, — повторяет он, — безумие.

— …Я хочу добраться до нашей береговой базы, — объясняет Соланж. — Доплыть до Гран-Терр и запросить оттуда спецрейс до Парижа. Когда закончится этот буран, может быть уже поздно.

— Плохие новости?

— Все как я предупреждала еще весной. — Она устало пожимает плечами. — Везде пожары. Дефицит воды. Новые эпидемии. Скоро начнутся беспорядки… если еще не начались. Кристабель свалилась с чем-то серьезным, и с тех пор в нашем гадюшнике — мир и согласие. В последний раз такое было, когда судили Дармона.

— Кристабель больна? — встревоженно переспрашивает Оливера. — Что с ней?

— Знаешь, очень похоже, что ее намеренно заразили. Чем больше я об этом думаю, тем меньше верится, что это все случайность, — хотя она и сильно сдала за последние месяцы. Все было продумано. Кристабель вынудили санкционировать введение чрезвычайного положения — хотя я была против, — а потом сделали так, чтобы она не могла контролировать ситуацию. Сначала ей устроили травлю, а когда этого оказалось недостаточно, перешли к более радикальным мерам. Да… она была права, когда говорила, что это банда, организованная преступная группировка, готовая и способная на все. Я должна вернуться — пока еще есть куда.

Молчание.

— Ты мне не веришь, — резкий голос Соланж нарушает затянувшуюся паузу. — Думаешь, я сгущаю краски. Это так?

— Нет, Соланж. У меня нет причин сомневаться в твоих словах… но, ради всего святого, подожди чуть-чуть. Этот маршрут небезопасен и при тихой погоде, а соваться туда сейчас — верная смерть. Дождись хотя бы небольшого затишья. Даже если все так, как ты говоришь, несколько дней не решат ничего.

Она качает головой.

— Я чувствую, что могу не успеть. А это будет похуже, чем погибнуть в буране.

— Тогда, может быть, поехать с тобой?

— Исключено. Я оставляю группу на тебя. И очень прошу: в ближайшие недели, что бы ни происходило в центре, держись от этого подальше и ребят держи. — Она пристально смотрит ему в глаза. В который раз он поражается силе ее взгляда. — Договорились?

Оливера медленно кивает.

— И… еще, — произносит Соланж, немного запинаясь. — Я знаю, что со мной бывает нелегко. Но я всегда считала тебя другом. Не держи на меня обиды, если что, ладно?

— Да ну… брось, о чем ты, — Фелипе осторожно обнимает ее за плечи. Она чуть ниже его ростом — на пару сантиметров. Ее обветренное лицо напоминает выбитое в камне изображение какого-то древнего божества, надменного и грозного. — Сделай их всех.

…За два года совместной работы и раньше бывало так, что Фелипе уступал решениям Соланж, сам не зная почему. Он был спокоен, когда она отправлялась в путь. А сейчас не находит себе места.

Нантер.

Дымящийся асфальт. Оранжевый солнечный диск тускло светит сквозь токсичную мглу, закрывшую небо. Непривычная тишина — движение наземного транспорта ограничено. По улицам ходят люди-тени в респираторах, не видя друг друга на расстоянии нескольких шагов.

У метро «Префектюр» — скопление теней. Многие просто спасаются здесь — в вестибюле станции работают кондиционные установки. Тут же расположился пункт экстренной помощи пострадавшим от жары, где выбиваются из сил работники городских служб и волонтеры — мужчины и женщины с одинаково усталыми лицами и воспаленными глазами.

Никто из этих людей и не догадывается, что прямо у них под ногами, на шестидесятиметровой глубине, проходит рабочее совещание Комитета по особо важным вопросам национальной безопасности Франции.

Строительство защитных сооружений под Парижем и его пригородами начиналось в те дни, когда угроза войны только-только замаячила на горизонте. Европу еще не перемололи железные челюсти Континентального альянса — военного монстра, выросшего из секретных инвестиционных проектов "Global Life". Миру еще предстояло узнать, как далеко заходят планы этой корпорации и на что она готова ради их воплощения в жизнь. Тревожные слухи и мрачные прогнозы не успели проделать брешь в защитных механизмах человеческой психики, — большинство не верило им, считая детскими страшилками. Но во Франции нашелся человек, думавший иначе и каким-то образом, не имея ни влиятельной поддержки, ни денег, ни громкого имени, сумевший убедить в этом других.

Время шло, дни сменяли друг друга без видимых признаков близкой беды. А подземный город разрастался вширь и вглубь — постепенно, незаметно, как корневая система гигантского дерева. И мало кто знал, что скрывают его укрепленные своды.

«Кажется, мир перевернулся вверх дном, — подумал Фернан Барр, поморщившись от болезненного укола под правой лопаткой. — Вот почему ад теперь наверху.»

Кабина лифта замерла, но осталась закрытой. Под лопаткой снова кольнуло. Проклятый имплант, должно быть, неудачно вживили, поэтому каждый раз, когда его сканировала здешняя система безопасности, он раздражал какие-то находящиеся рядом нервы.

Тишина давила на барабанные перепонки все сильней и сильней. Ощущение дефицита пространства переросло в удушье. Секунды тянулись, как последние.

Группа захвата будет ждать по ту сторону дверей. Холодные глаза. Равнодушный блеск наручников. Бесстрастный голос: «Вы арестованы».

И все. Здесь не принято давать второй шанс тем, кто…

Двери открылись. Крошечная площадка перед ними оказалась пустой, короткий коридор — тоже. Барр выдохнул воздух, застрявший в легких, и зашагал, не оглядываясь, прочь от тесной капсулы-гроба. Черт бы побрал всю эту технику с ее ложными срабатываниями. И этот страх, прижившийся на клеточном уровне, тотальный изнурительный ужас последних месяцев… скоро с этим будет покончено.

Комната, достаточно просторная по меркам подземного города, где место экономили как могли, освещалась тремя светодиодными панелями, вмонтированными в потолок. Бесшумно работал модуль климат-контроля, обновляя в помещении воздух — прохладный и стерильный, как в операционной палате. Здесь принимались решения, от которых зависело выживание страны. В этой комнате совещался легендарный Комитет — одиннадцать человек, чьи имена стояли за военными операциями, секретными исследованиями, арестами известных деятелей, новыми законами — простыми и жестокими, как требовало опасное время, и перечеркнутыми судьбами тех, кого пришлось принести в жертву ради общего спасения.

Общего спасения… Эти слова часто повторяла в своих выступлениях на любую тему Кристабель Боссьер — основательница Комитета, крошечная женщина с лицом состарившегося ребенка, наполовину скрытым за дымчатыми стеклами огромных очков, с тяжелой искусственной шевелюрой, казавшейся опасным грузом на ее хрупких плечах.

Никто никогда не слышал, чтобы Кристабель повышала голос, но последнее слово в споре оставалось обычно за ней.

Она говорила, и люди становились другими — на какое-то время, во всяком случае. Они слушали ее. Аплодировали ей. Голосовали за ее предложения. А потом не могли понять, что ими двигало.

"Ее здесь нет, — мысленно повторял Барр, — и она не вернется. Так нужно. Все зашло слишком далеко."

— Здравствуй, Фернан. — Жизель Буше всегда перемещалась бесшумно, как тень, а он все никак не мог привыкнуть к ее манере внезапно оказываться рядом. Вдобавок Жизель обладала весьма своеобразной внешностью, не прибегая при этом ни к каким ухищрениям, чтобы исправить допущенную природой несправедливость. Эта женщина делала ставку на свой ум — и не зря, но при взгляде на нее становилось неуютно, и Фернан Барр отвел глаза. — У тебя нездоровый вид.

— У кого он сейчас здоровый, — отмахнулся Барр. — Что произошло?

— Разбираемся, — Жизель развела руками. — Сбой и аварийная перезагрузка трех серверов сразу. О причинах никто пока ничего сказать не может, только мне почему-то кажется, что о системе внутреннего контроля мы знаем далеко не все.

— Кто этим сейчас занимается?

— Безопасность — по части Ванье, спроси у него. — Рене Ванье, шестидесятилетний эксперт по защите информации, отличался профессиональной дотошностью, отвратительно глумливой манерой общения и патологической ненавистью к Кристабель. Стоило кому-нибудь упомянуть при нем это имя, он начинал шипеть, как кобра, и разве что ядом не плевался. К остальным коллегам Ванье относился одинаково, не скрывая, что считает их всех клиническими идиотами. Чтобы обратиться к этому милейшему человеку с вопросом, требовалась стальная выдержка в сочетании с очень суровой необходимостью.

— Спасибо, — угрюмо кивнул Барр и огляделся. Всю дальнюю стену комнаты занимала интерактивная карта Франции, покрытая алыми кляксами очагов биологической опасности. На юге эти пятна почти слились в одно.