Глава 2.

Глава 2

Резервация

— Ты так забавно говоришь. Откуда ты?

— Я всю жизнь провёл в Испании. А ты? Вы… Давно здесь?

— Мы здесь родились.

Дэвид с непониманием посмотрел на белокурых молодых людей. Слова об Испании их явно разочаровали.

— Родились? Но… не понимаю. А ваши родители?

— И наши родители. Мы все здесь выросли, в нашу коммуну ещё не приводили землян.

— Землян? А вы не земляне?

Тихий смех.

— Мы люди. Но не земляне. Мы же выросли здесь, среди них. Как ты рос в Испании, но по крови датчанин.

— И кто эти они? Я… не понимаю. Я думал, они убивают людей, но… Зачем они привозят нас?

— Убивают? Нет-нет, что ты! — смех. — Они нас любят!

— Мы называем их Аэли, и они уж точно никого не убивают. Они спасают. Они спасают нас от радиации и отравлений. Тебя спасли: мы уже третье поколение, родившееся здесь.

— Я только во втором поколении.

— А я уже в пятом.

— Какая радиация, о чём вы?

— Люди погибают, разве ты не знал?

— Люди не погибают, люди исчезают. Я из семьи врачей, и никакая радиация…

— Ты ничего не знаешь.

— Как я могу не знать? Я прожил там двадцать…

— Нет, ты не знаешь, откуда ты мог узнать, живя в пещере? Расслабься, тебе всё объяснят. Да, мы не жили на Земле, но мы знаем о Земле и вашей жизни намного больше, чем вы сами. Это они тоже нам дают.

— Что это?

— Образование.

Дэвид начал злиться и всё меньше интереса вызывал в молодых людях.

— Странно, что тебя привели к нам, а не к испанцам. Ты чистокровный датчанин?

— Да, я чистокровный датчанин.

— Но ты, должно быть, лучше знаешь испанский. И мало что помнишь о Дании.

— Я помню о Дании всяко больше, чем вы.

Смех.

— Ты называешь Данией опустошённый кусок земли. Настоящая Дания — здесь.

— Бред.

— Нет. Здесь наш дом. Поверь. Наша Дания намного больше общего имеет с Данией, чем территория на Земле, которую вы так называете. Ты когда-нибудь был в Копенгагене? В библиотеке? В музее? Видел королевский дворец, видел что-нибудь?

— Я даже не знаю, живёт ли ещё кто-нибудь в Копенгагене. В крупных городах было небезопасно, и…

— Мы живём. Копенгаген здесь. Пусть он маленький, но в нём намного больше культурного наследия, чем в руинах, которые остались на Земле.

— Но вы там даже никогда не были! Это я вырос на Земле, я могу сравнивать! Не вы!

— Не ты первый так говоришь. Моя бабушка тоже родилась на Земле, спроси её, хотела ли бы она вернуться домой?

К концу дня Дэвид познакомился со всей коммуной и узнал о местной системе. Всего было пять датских коммун, та, в которую его поместили — одна из самых маленьких, всего 56 человек. Теперь, вместе с Дэвидом, их стало 57. Вся система «Дания» занимала небольшую, но, как Дэвида уже предупреждали, очень насыщенную территорию. Она вмещала в себя несколько маленьких ферм, которые окружали Копенгаген. Но Копенгаген не был точной копией столицы Дании: в него входило несколько пригородов, которые представляли собой другие датские города. Вся территория была меньше Марбельи, как вскоре понял Дэвид. Он также понял, что практически для каждой страны была создана похожая система, и, вне зависимости от размеров оригинального государства, все системы были примерно одинакового размера и заселены примерно одинаковым количеством людей. Поначалу Дэвида это восхитило: путешествие по всему миру заняло бы меньше усилий, чем путешествие по одной Андалусии, но ему вскоре пришлось разочароваться: практически никто из его новых соседей когда-либо выбирался в другие системы.

— Вам запрещено?

— Нет. Но зачем?

Вскоре он начал понимать их. Каждый раз, когда он рассказывал, что провёл всю жизнь в Испании, члены коммуны — как его, так и других — принимали каменное выражение лица и старались сменить тему, предварительно убедившись, что Дэвид — чистокровный датчанин, в восьмом колене, если не больше, родившийся в Ютландии, и что его предки жили там ещё до Великого Краха. Эта информация всех приводила в безумный восторг, восхищение и благоговение, но когда Дэвид пытался объяснить, что в его истории нет ничего необычного, что, к примеру, его испанские соплеменники в большинстве своём тоже живут в Андалусии из поколения в поколение, успешно избегая при этом кровосмешение, как с членами семьи, так и с иностранцами, никто не обращал на его слова внимания. Испанцы не интересовали датчан. Датчан интересовали датчане.

Поначалу его это безумно оскорбляло, Дэвид пытался насильно рассказывать о красотах Испании, о руинах Марбельи, настоящей Марбельи, построенной людьми и стоящей уже не первый век; рассказывал о торговцах, о том, как представители самых разных культур и этносов объединялись в караваны, чтобы сохранить связь между спасшимися, но вскоре сдался. Никого не интересовала аутентичность Земли. Всех интересовала только чистота крови и безупречность репутации рода Эккерсберг.

— Я не могу понять одного, Анна.

Анна, красивая двадцатилетняя девушка, которая с первого дня взяла Дэвида под крыло и родители которой стали его наставниками, была единственным человеком, с кем он мог поговорить и, по крайней мере, быть выслушанным.

— Если они действительно похищают нас во имя нашего спасения, почему вас здесь так мало?

— Людей на Земле меньше, чем ты думаешь, Дэвид.

— Это не так. Я знаю, что вы думаете. Вы думаете, что раз я жил в небольшом племени, прячась всю жизнь от них, то я ничего не знал о мире вокруг себя. Но это не так. Мы все общались друг с другом через торговцев. И я знаю, что как минимум триста человек пропало в Дании в прошлом году. Триста! Это почти столько же, сколько вся ваша Дания. Куда же они делись?

Анна пожала плечами.

— Мы не можем знать, что произошло с теми людьми. Может быть, они мигрировали. Может быть, их скосила болезнь. Ты ведь там не был, правда? Ты не можешь ничего знать наверняка. Вполне возможно, их похитил кто-то другой. Если вообще похитил.

— Но кто? Разве есть другие?

— Я этого не знаю. И вряд ли кто-нибудь сможет тебе это сказать.

— А они? Они не могут? Я разговаривал с переводчиками, им очень плохо даются наши языки, но они говорили с нами. Неужели нельзя поговорить и…

— В каждой системе есть три уровня старейшин. На нижнем уровне — представители коммун, обычно не больше двух с каждой. На среднем уровне — самые образованные из нас, и только они имеют доступ к ним.

— Они на верхнем уровне?

— Да. Мы очень редко их видим. Я за всю жизнь видела их только один раз. Их трое, они обучают старейшин второго уровня, и те уже, в свою очередь, контролируют представителей коммун.

— Только трое? На всю систему? И больше никогда никто не приходит?

— Приходят. У них всё очень сложно, Дэвид. Очень мало кому из нас удаётся у них учиться, чтобы понять всю их структуру. Я только знаю, что у них разные социальные слои, ранги. Ты можешь понять их ранг по форме.

— Подожди. Учиться у них? Ты про старейшин?

— Нет. Мы уже говорили тебе, что нам дают образование. В среднем не больше 5-10 человек со всей системы раз в пять лет получают возможность пройти обучение вне системы. Обычно они не возвращаются к нам, если только заходят в гости, но мало кто. Они начинают работать там, за пределами резервации. И Аэли иногда появляются, не старейшины, другие. Проводят тесты, общаются с нами.

— Чтобы выбрать этих пятерых?

— Да. Они приходят почти каждый год. В последний раз они приходили пару месяцев назад. Я бы тебе посоветовала всё записывать, Дэвид. Ты ведь умеешь писать? Пускай ты не так грамотен, как мы, но ты можешь всё записывать. Начни со своих вопросов. Может быть, ко времени их следующего прихода ты уже сам найдёшь все ответы, но, всё же, список никогда не будет лишним.

— С каждым днём вопросов становится только больше. Например, ваша резервация. Что это? Воздух, как на Земле, солнце, трава… но я помню искусственное солнце на базе. Что, если резервация — тоже база? Что там, наверху, не Солнце? Что мы здесь все живём в банке?

— Мы не знаем ни о чём, что происходит за пределами резервации. Я только знаю, что далеко не все люди живут здесь. С тобой же не было других датчан? Ты был один?

— Да. Были бельгийцы, испанцы и португальцы. Я видел французов там, где нас держали. Но датчан… нет. Но испанцев было очень много. Я бы хотел поехать в испанскую систему, увидеть их.

— Это были твои друзья?

— Нет, мы познакомились уже на базе. Но один из них знал предводителя нашего поселения. Ну и… не знаю, это сложно объяснить. Но я сейчас чувствую, что они моя семья.

— Я понимаю. Вы из одной коммуны.

— Что-то в этом духе.

— Надо поговорить со старейшинами третьего уровня. Нечасто кто-то просит выехать из системы, но, думаю, тебе не разрешат.

Ему не разрешили. Своё решение верховные представители коммуны пояснили тем, что Дэвид провёл слишком мало времени в системе и ещё не успел освоиться с её структурой и обитателями достаточно тесно для того, чтобы выезжать за её пределы.

— Ты провёл здесь меньше недели, Дэвид. Ты всё ещё живёшь в состоянии стресса и шока, и никто не выпустит тебя из системы сейчас, пока твоё мировоззрение ещё не успело сформироваться и стать стабильным.

Только через две недели Дэвид осознал, что его с самого начала несколько напрягало в новых соплеменниках. Среди них не было некрасивых людей. Не все были блондинами, среди них было даже несколько шатенов, но эталоном красоты считался типаж Дэвида: высокий рост, светлые волосы, светлые глаза, светлая кожа. С первого взгляда любого из них сразу можно было принять за датчан: очень типичная внешность. Дэвид видел характерные внешности и раньше, но такую концентрацию красивых людей — ещё никогда.

— Мне больше нравятся испанки, — как-то он сказал Гектору, брату Анны, который тоже стал одним из единственных друзей Дэвида.

— Испанки? Серьёзно?

— Ты не видел их, почему ты смеёшься?

— Мне не нравится смуглая кожа. Она похожа на грязь. Тебе не стоит искать экзотику за пределами системы, самые красивые девушки — здесь.

— Здесь действительно очень красивые девушки, что меня удивляет. В Дании было не так.

— На Земле?

— Да. Далеко не все девушки были такими красавицами, как ваши.

— Это всё из-за радиации и вашего образа жизни. Ты знаешь, что питание, сон и экология влияют на внешность?

— Я даже не знаю, что такое экология.

Примерно так заканчивались почти всех разговоры: датчане постоянно использовали слова, которые Дэвид либо слышал впервые, либо имел слишком смутные представления об их значении.

— Почему ты не женат, Гектор?

Он пожал плечами.

— Девушка, на которой я хотел жениться, вышла замуж за парня из другой коммуны. А ты не был женат? На Земле?

— Нет.

— Почему? Тебе ведь уже 26 лет.

— Не знаю. Так получилось.

— Никогда не был влюблён?

— Был… любовь меня сюда и привела.

— Как?

Эта история быстро облетела коммуну и глубоко растрогала большинство девушек, которые стали смотреть на Дэвида по-другому. Это был первый случай, когда участие испанцев в истории Дэвида ни вызывало ни в ком снобизм. Национальность девушки все проигнорировали, но сама история вызвала восторг.

— Ты поэтому хочешь в испанскую систему? Думаешь, она там?

— Я даже не знаю. Хочу я или не хочу, чтобы она была там.

— Конечно, хочешь! Разве ты ещё не почувствовал эту свободу? Свободу от страха, свободу от вечной настороженности. Спокойную жизнь.

— Вы правы, но… я не могу не скучать по дому.

— Но ведь это не был твой дом. Ты ведь родился в Дании.

— Вы правы. Я всегда скучал по Дании и хотел вернуться, и…

— И ты вернулся.

Вскоре он действительно начал привыкать к новой жизни. Он почти привык к национализму своих соплеменников и их высокомерному отношению к другим народам. В конце концов, они никогда не общались с другими системами, чтобы иметь возможность понять их культуры, и Дэвид их даже жалел. Он решил, что однажды, когда он уже станет полноценным членом коммуны, он раздвинет границы их восприятия и научит понимать мир. Воспоминания о Каталине его вдохновили, он пытался вскользь узнать, заключали ли когда-нибудь в системе межнациональный брак. Ответ был очевиден.

Ему было, чем заняться. Родители Гектора и Анны занялись его посвящением в новый мир, показали библиотеку и каждый день проверяли, насколько правильно он понял прочитанное и что выучил. Дэвид ходил в местную школу вместе с детьми, что их забавляло безумно, и однажды он предложил верховным представителям коммуны вести уроки испанского языка, чтобы у детей была возможность читать испанскую литературу в оригинале. Или, быть может в будущем, переводить датскую литературу на испанский. Руководство ему отказало, мотивируя низким уровнем грамотности Дэвида: все учителя проходили аттестацию, и никто не мог бы провести проверку знаний в испанском языке. Если только в испанской системе, куда его пока не хотели выпускать.

Через месяц учёбы и ассимиляции Дэвиду дали работу на ферме, чем он был не очень доволен, он надеялся жить в городской зоне. Анна успокоила его, сказав, что если он будет усердно учиться, может попробовать попасть в библиотеку или в научный отдел. Нужно только выбрать сферу, в которой ему интереснее всего было бы работать.

— Я хочу изучать историю.

— Ты изучаешь историю.

— Нет. Другую. Я хочу, наконец, узнать, что произошло с нами перед Великим Крахом.

— Тебе пока рано об этом читать.

— Почему рано? Как мне это надоело! Почему вы все решаете, что для меня рано, что нет? Мне десять лет? Я достаточно зрел для того, чтобы принимать решения за себя! Я знаю, что я многое не смогу понять, но мне много и не нужно, только…

— У тебя будет достаточно времени для того, чтобы всё узнать. Не торопись, зачем? Ты теперь живёшь здесь, ты в безопасности, не нужно бороться за свою жизнь, и есть достаточно времени для того, чтобы прочесть всё, что хочешь. Тебе нужно пройти весь путь эволюции, который вы упустили на Земле, понимаешь? Если ты сейчас начнёшь читать историю 21 века, это будет скачок в будущее, в котором ты ничего не поймёшь. Ты ведь из рода врачей, ты должен знать, что иногда врачам приходится действовать против воли больного ради его блага. Относись к нам, как к врачам, и не торопи события. Какой век ты сейчас изучаешь?

— Всё ещё античность. С такой скоростью я никогда не дойду до 21 века.

— Мой тебе совет: занимайся больше всего физикой. Чем быстрее ты поймёшь основные физические явления, чем быстрее ты изучишь электричество, тем легче тебе будет перейти к концу истории Земли.

— Вот, чего я не понимаю. Электричество. Если люди создали через него рай, почему здесь, у вас, почему здесь ваша жизнь не многим отличается от нашей? Никакого электричества. При всём вашем образовании, при…

— Когда ты дойдёшь до этой части истории, ты сам поймёшь. Ладно, Дэвид, давай договоримся. Как только ты поймёшь электричество, я отведу тебя на базу, где тебе наглядно покажут, как всё работало до Великого Краха. И потом попробую взять тебе книги про 21 век. Изучишь эту тему до того, как её проходят в школе.

Чем больше времени Дэвид проводил в системе, тем больше он привыкал к новой жизни и привязывался к новым людям. Спокойствие и лёгкая жизнь были неоспоримым преимуществом, единственный яркий недостаток, который отравлял его пребывание в новом доме — отсутствие Дьего, Кати, семьи, Хавьера и всех остальных. Он скучал по ярмаркам, по открытым пространствам, хотя не мог не согласиться с датчанами в том, что открытые пространства создавали только иллюзию свободы: ведь в действительности никто не мог никуда уйти. Только смотреть. Здесь всё было иначе. Здесь изначально были установлены границы, и не было никаких иллюзий мнимой свободы.

В коммуне его любили. Его детские воспоминания о Дании, история их миграции в Испанию, их маленькой датской коммуны внутри поселения Южных Вод и его акцент всех забавляли. Девушки, поначалу кокетливо игнорировавшие его, постепенно начинали проявлять всё больше и больше внимания. Его взгляды на жизнь, его рассуждения, его наивное возмущение, — всё это казалось чем-то новым, чем-то необычным, особенно для тех, кто был младше Дэвида.

Вскоре он подружился с другой девушкой, Маргарет. Она была старше Анны на два года, она приехала в коммуну вместе с сестрой, которая вышла здесь замуж. Сестра и её жених собирались свести Мэг с одним местным парнем, и они даже встречались какое-то время. Но ничего не получилось. Мэг так и осталась в коммуне, хотя почти всё время проводила в своей родной.

Дэвид познакомился с ней на одной из вечеринок, которую организовывала молодёжь, и чем дальше, тем больше времени проводил с ней. Она стала первой, кто разделил его взгляды на путешествия. Она разделяла все его взгляды. Дэвид чувствовал, что она не всегда его понимает так, как он бы хотел, но всё же был безмерно счастлив: ему уже было с кем поговорить, кроме Анны.

— Не нужно обольщаться, — как-то сказала ему Анна. Он тогда вернулся домой после встречи с Мэг, было уже очень поздно, поэтому присутствие Анны его удивило особенно.

— Ты о чём? Ты здесь зачем?

— Я пришла проконтролировать тебя, но ты, кажется, забыл.

— Да… чёрт. Прости. Забыл. И ты так давно ждёшь?

— Мне было, чем заняться.

— Что это?

— Твои записи.

— Что? Что? Анна? Какого чёрта? Какого чёрта ты это читала?! Разве я лезу…

— Не нужно обольщаться, Дэвид. Ты ничего так и не понял, ты живёшь здесь уже три месяца, а так и не понял, что должен вживаться в коллектив, а не менять коллектив под себя.

— Я тебя не понимаю.

— Хорошо, давай зачитаем вот эту страницу.

— Положи. На место.

— Неприятно?

— А не много ли ты на себя берёшь?

— Дэвид, раскрой глаза. Ты для них всех — экзотическое животное. Они очарованы тобой, только потому что ты из другого мира. Ты думаешь, ты особенный? Чёрта с два. Ты обычный. Ты обычный, выросший в других ценностях и другом мире. Понимаешь меня?

— Да что я должен понять?!

— Ты должен понять, что сам себе создаёшь ловушку. Тебе нужно было использовать эти три месяца, пока ты всем интересен, чтобы влиться в коллектив. Что ты собираешься делать дальше? Через неделю? Через месяц? Когда все привыкнут к мальчику с Земли, а ты по-прежнему ничего не будешь знать о том, как жить среди нас? Когда люди перестанут просить тебя говорить?

— Почему-то до моих отношений с Мэг тебя это не волновало.

— О, так у вас уже отношения.

— Я так и знал, что дело в ревности.

— Дурак ты, Дэвид. Я пытаюсь тебе помочь, но ты отчаянно хочешь остаться навсегда датчанином среди испанцев.

— Ты ничего не знаешь об испанцах.

— Ты издеваешься? Или действительно не понимаешь, что я хочу сказать? Не нужно быть белой вороной, Дэвид! Ты не особенный! Вбей ты себе это в голову! Ты всего лишь пришёл из другой системы. Но системы! Системы, где все были такими же, как и ты! И ты не имеешь…

— Хватит. Ты приходишь в мой дом, читаешь мои личные записи, обвиняешь меня в том, что я хочу сохранить своё самоопределение и не слиться с толпой, и при этом ведёшь себя так, как будто мне нужно ещё за это извиниться.

— Тебе не нужно ни за что извиняться. Тебе нужно смириться, Дэвид! Ты не на Земле! Ты думаешь, Мэг так прямо понимает тебя? Серьёзно? Ей всего лишь, как и всем остальным, ты кажешься необычным. Оглянись вокруг! Мы даже внешне все похожи, у нас так мало живёт людей…

— Потому что…

— Дай мне договорить! Здесь так мало людей. И ты стал для них новым развлечением. Однажды им надоест. А ты поймёшь, что ничем и не можешь привлекать внимание, кроме как своим самоопределением и своим мировоззрением землянина.

— Я сам как-нибудь решу, что я должен делать. Тебе не надоело? Вам всем не надоело? С первого же дня, как я оказался здесь, все только и делают, что решают за меня. Ходить в школу, работать на ферме, не покидать систему… ты всё пытаешься контролировать. И я тебе доверился. Но это уже перебор.