Зойкин и Бой

На заднем дворе у обмелевшего пожарного прудика, как всегда к середине летнего дня, становилось очень жарко. Но в одном месте высокий каменный забор, ограждавший больничную территорию, отбрасывал густую тень на песчаный берег. Сидеть здесь в это время дня было приятно. А если выкопать ямку поглубже, песок на дне становился влажным. И тогда из него можно было лепить что захочешь. Сейчас Зойкин строил рыцарский замок. А вокруг крепостной стены будет ров с водой. Только нужно копать очень осторожно, чтобы не обрушилось как прошлый раз.

Со стороны больницы раздался шум подъехавшего автомобиля, захлопали дверцы. Донеслись раздраженные мужские голоса: похоже, кого-то привезли. Игравший у пруда мальчик насторожился, поглядел на лежащих неподалеку собак. Успел подумать, позовут или нет? — как дверь черного хода распахнулась, и появившаяся на пороге тетя Шура, блеснув стеклами очков, командирским голосом крикнула:

— Зойкин! Тащи сюда Боя. И еще кого-нибудь. Без вас не обойтись.

Мальчик тут же поднялся, старательно отряхнул ладони и голые коленки. Подошел к большому черному псу, тронул за ухо: «Пойдем, нас зовут». Услышал в голове ответ: «Идем».

Пес неторопливо встал, потянулся, взглянул на остальных. К нему тут же подошли двое: старая сука Края, с одним висящим, а другим торчащим ухом, отчего морда казалась лукаво-вопрошающей, и молодой увалень Барс. Толстый и косолапый, обросший густой белой шерстью, к которой удивительным образом не приставала грязь. Глядя на него, тетя Шура всегда улыбалась: «Барса стоило назвать Умкой. Не пес, а медвежонок из мультика».

Вслед за быстро шагавшим Зойкиным все трое потрусили к больнице: через распахнутую дверь было видно, как мелькнул в конце коридора белый халат. Донесся недовольный голос:

— Зойкин, ну где вы там? Скорее.

Конечно, его имя было не Зойкин. Просто, маму звали Зоя. Поэтому, когда взрослые спрашивали: «Чей это мальчик?», то чаще всего слышали: «Зойкин». Он сначала обижался, но быстро привык. Та же тетя Шура, которая была здесь самой главной, всегда говорила уважительно: «Привет, Зойкин Кузнецов».

Мальчик, а за ним — цокавшие когтями о каменную плитку собаки — вошли в прохладный полумрак здания.

В хорошо знакомой комнате с трудным названием «ма-ни-пу-ля-ци-он-ная», куда их позвали, на полу вносилках лежала голая тетенька. Лица видно не было. Заметив светлые мамины волосы, Зойкин в первый момент даже испугался. Прошептал одними губами: «Мама?». Стоявшая рядом врач мигом поняла, тряхнула за плечо:

— Да ты что. Никакая не мама, просто похожа. Ты скажи собакам, чтобы очистили раны и посиди в уголке. Сам лучше не смотри.

Мягкое собачье ухо в кулаке: «Бой, помоги тетеньке» — «Ага», — первым делом пес умудряется лизнуть его в подбородок. Затем подходит к больной, начинает неторопливо слизывать кровь и грязь с неестественно вывернутой ноги. Края и Барс усердно помогают. Зойкин пятится. Привычно забивается в знакомый угол, за шкафчик. Ставшая невидимой, тетя Шура распоряжается медсестрами.

Вдруг пес бросает свое занятие, подбегает к Зойкину. Тычется в протянутую навстречу ладонь: «Не могу достать. Там, внутри… Покажи им». Мальчик поспешно вылезает из укрытия и, отыскав в коридоре вышедшего врача, дергает за полу халата:

— Тетя Шура, — голос Зойкина становится тонким от волнения. — Бой говорит: внутри что-то нехорошее.

— Где? — хмурится женщина.

Они возвращаются в комнату. Подходят к стонущей на полу тетеньке: за все время она так и не открыла глаз.

— Вот здесь, — немного стесняясь обнаженного тела, мальчик показывает пальцем.

— Хм, селезенка? — бормочет тетя Шура наклоняясь, щупает — больная громко вскрикивает. — Тише, тише. Сейчас разберемся.

Выпрямившись, бросает Зойкину:

— Уводи свою команду.

Тем временем Бой уже сам повернул к дверям. Задержался, пропуская вперед Барса и Краю. «Идите во двор», — говорит Зойкин. «А ты?» — «Я скоро приду» — «Ты грустный. Что случилось?» — «Ничего. Ну, идите же». Он не может сейчас уйти — тетя Шура вот-вот скажет, что будет с тетенькой. Мальчик пытается спрятаться за шкаф, но его резко останавливают:

— А ты что здесь делаешь?

Увидев, как краснеет Зойкин, врач смягчается.

— Извини, — она выводит его в коридор. — Сейчас тебе нельзя тут оставаться. Иди, играй. Ты и так нам очень помог. Молодец.

— А без собак нельзя было обойтись? — из-за поворота к манипуляционной выходит маленький бородатый мужчина в белом халате. — Я же просил вас, Александра Романовна!

Это Марат, молодой врач, в больнице он недавно. «Без году неделя», — как говорит мама. Зойкина Марат не любит и, заметив в здании, сразу же прогоняет со словами: «Немедленно вон отсюда. Сколько раз тебе повторять». А сам даже не главный — так...

Вот и сейчас Марат раздражен, но, натолкнувшись на ледяной взгляд тети Шуры, опускает глаза. Бормочет о неприятностях, которые обязательно будут, когда начальство узнает, что в больнице разгуливают собаки.

— Как по помойке, — заканчивает он тихо. — Ведь ни в какие рамки не лезет.

Исподтишка глядя снизу вверх на тетю Шуру, Зойкин понимает, что она сейчас скажет что-то очень злое и грозное. И весь невольно съеживается. Но взрыва не происходит. Женщина спокойно, даже как-то устало произносит:

— Иди-ка ты лучше… в приемный. Опять на месте не был, когда пострадавшую привезли. А про собак — не тебе решать.

Лицо у Марата смуглое, и мальчик видит, как оно становится совсем темным. Зойкин понимает, что врач покраснел, но не от стыда. Развернувшись, мужчина быстро уходит. Проводив его взглядом, тетя Шура зовет притихших неподалеку медсестер, исчезает в манипуляционной. Минутой позже туда же быстрым шагом, подмигнув на ходу застывшему в коридоре мальчику, проходит толстый дядя Витя. Зойкин знает, что он делает так, чтобы больные спали во время операций. Мама говорила как это называется — странное и совершенно непонятное слово — Зойкин все время его забывает. Но сейчас мальчик думает не о нем, а о собаках. И ему становится страшно из-за того, что Марат их так не любит.

Выйдя во двор, Зойкин видит, — у двери дожидается Бой. «Ты грустишь, — шумно вздыхает пес, когда мальчик прижимается к его горячему боку. — Ругали?» — «Бой, ты...» — думать сейчас трудно, но нужно, — вдруг пес обидится?

«Есть хорошие взрослые и плохие, — Зойкин гладит Боя по лохматой спине. — Тетя Шура — хорошая. Мама тоже...». Тут мальчик вспоминает свой испуг, когда принял чужую тетеньку за маму. И забывает, что хотел объяснить. Почувствовав чужую растерянность, Бой, осторожно взяв детскую ладошку в горячую влажную пасть, тянет друга к пруду. Через пять минут Зойкин снова увлеченно роется в песке, псы, высунув языки, дремлют в тени забора.

* * *

На второй этаж Зойкин ходить не любил. Там было страшно. Конечно, и на первом часто хочется зажмуриться. Но внизу стонущих людей обычно приносят по одному. И рядом всегда кто-нибудь из врачей — тетя Шура, медсестра Маша. И другая сестра — строгая пожилая Инна Михайловна, которая нет-нет да прикрикнет: «Ну, что ты стоишь на проходе?». Потом, правда, старается угостить конфетами. А наверху — больных много. Иногда такие, что и смотреть страшно: с головы до ног в бинтах, как ожившие мумии из глупого мультика. Стонут. Плачут… Там работает мама. Но она сердится, если видит сына наверху. А Бою туда совсем нельзя.

И тем не менее вечером Зойкин взял пса за ухо, повел на второй этаж. Ведь надо же было узнать, что с той тетенькой, которая похожа на маму.

К счастью на лестнице им встретилась Маша. Зойкин поймал ее за рукав халата и спросил:

— Маша, куда положили ту тетеньку? Ну, которая утром...

— А-а, — Маша посмотрела на него, потом понимающе на Боя, — тебе Александра Романовна велела его туда привести?

Он сумел кивнуть. Конечно, мама или тетя Шура мгновенно угадали бы вранье. Но медсестра ничего не заметила. Сказала:

— Пойдем, я вас провожу. Только потише: многие больные уже спят.

Они поднялись на площадку и свернули — не направо, в длинный большой коридор, в конце которого за столиком всегда кто-нибудь сидел, а налево. Здесь была только одна дверь. И когда Маша распахнула ее, Зойкин понял, что ему тут совсем не нравится. Комнатка маленькая, с низким потолком — как чулан, в который Мальвина посадила Буратино. Окно закрашено. Словно тетеньку, которую они с Боем лечили, за что-то наказали.

Больная не спала. Они уставились друг на друга. И Зойкин вдруг понял, что никакая она не тетенька. Младше Маши. А той без конца повторяли: «Маша, не спорь, ты еще маленькая», — он сам слышал. Собачье ухо дрогнуло у него в пальцах — Бой флегматично заметил: «Она боится меня» — «Тебя?», — удивился Зойкин. Взрослые, конечно, странные люди, но как можно бояться Боя, он не понимал. «Ага», — подтвердил пес.

— Ну, я пойду? — спросила Маша.

Лежащая на кровати девушка вдруг словно бы задохнулась. Пес рванулся вперед, ткнулся в ее руку — та испуганно дернулась. Зойкин тоже сделал несколько шагов, чтобы не выпустить мягкое ухо. Услышал: «Скажи, пусть придет главная. Развяжет. Иначе мне никак. Скорее — лизать».

Но не успевшая уйти медсестра уже и сама догадалась. Выпалила:

— Я сейчас позову… — и чуть ли не бегом выскочила в коридор.

Девушка еще раз дернулась и затихла. «Что с ней?» — «Больно. Внутри». Они стояли, растерянные, пока, стуча каблуками, не вошла тетя Шура. Наклонилась над больной, пощупала руку, заглянула в глаза. Сердито взглянула на них:

— Зойкин, ты привел сюда Боя?

Он опустил голову.

— Я же говорила — собакам нельзя на второй этаж. Маша, хоть бы ты сообразила, — и снова к Зойкину:

— Бой сказал, что надо лизать?

Он, не поднимая глаз, кивнул. Женщина наклонилась, откинула простыню.

— Где снимать бинты?

— Здесь, — указал девушке в живот Зойкин.

Тетя Шура быстро и аккуратно сняла повязку. Позвала, отступив от койки:

— Давай, Бой, давай.

Пес вытянул шею. Но лизать не стал — просто положил голову на живот больной и замер. Выпустивший собачье ухо, Зойкин снова ухватился за него. Испуганно посмотрел на врача:

— Там плохо. Внутри. Бой говорит — надо быстро исправить.

— Я знаю, что плохо, — тетя Шура кашлянула. — Скажи Бою: если может — пусть пробует вылечить. Мне с этим «плохим» самой не справиться.

Раньше она так не говорила. У Зойкина внутри все сжалось. Он давно догадался, что мама может не все. И другие взрослые. Но что тетя Шура может не все, было как-то… неправильно.

Мальчик обернулся к псу. Передал слова. Бой скосил на него карий глаз. Потом сел на пол, почесал задней лапой за ухом. Опять подошел к кровати и, приподнявшись, всем телом навалился на живот девушки. Та вскрикнула. Зойкин зажал уши. А пес замер, стоя на задних лапах.

— Александра Романовна, Бой ведь поможет? — шепотом спросила Маша.

Тетя Шура отвела глаза, сказала тихо:

— Иди в седьмую. Передай, что приду попозже — меня там Игорь Петрович ждет. И скажи, чтобы подошла Инна — сменить повязку. А я закончу здесь и провожу этих… героев до дома.

Когда дверь закрылась, главврач присела на стул. Сухо сказала мальчику:

— Зойкин, собак ты сюда больше не приводи. Понял?

Он кивнул.

— И сам — тоже не приходи.

Мальчик подошел вплотную к женщине и, привстав на цыпочки, очень тихо спросил:

— Эта тетенька… она умрет?

Он знал, что такое «умереть». Это когда людей накрывают с головой простыней — и уносят. А те не двигаются. Вообще. И уже не будут двигаться — никогда-никогда, как объяснила мама. Мальчик не мог представить, что будет, если кто-то из тех, кого он знает, «умрет». Казалось, тогда рухнет, непоправимо изменится мир. А тетенька, то есть, девушка уже стала для него своей.

Зойкин ждал, что тетя Шура обнимет его и скажет: «Все будет в порядке». Как бывало раньше. Но сегодня она с досадой буркнула:

— Не знаю, Зойкин.

И резко, командирским голосом:

— Бой, ты закончил?

Услышав свое имя, пес шевельнул ушами. Но продолжил стоять в неудобной позе. Только приоткрыл пасть, высунув розовый язык. Наконец, пыхтя, отодвинулся, спустил передние лапы на пол. Ткнулся мокрым носом в руку мальчика. Сообщил: «Тяжело. Не могу один. Нужно позвать своих».

— Тетя Шура, Бой говорит — позвать своих.

Почему-то тетя Шура совсем рассердилась:

— Никаких собак мы сюда звать не будем. Выходите.

Потрогала лоб больной, оттянула ей веки, провела по животу. Замерла, о чем-то раздумывая. Наконец прикрыла до пояса одеялом.

«Позовут?» — Бой опять коснулся Зойкина. «Нет» — «Почему?» — «Нельзя», — даже в молчаливом ответе звенели слезы. Уши Боя чуть приподнялись: «Ты понимаешь?». Мальчик не ответил. Он совершенно не понимал, что случилось с тетей Шурой.

* * *

На улице смеркалось, а Зойкин боялся темноты. Сейчас пройти через сад к флигелю, где жили тетя Шура и он с мамой, мальчик мог бы, только крепко сжимая ухо Боя. Но, стоило им выйти во двор, как к псу подскочила игривая светло-желтая Лана. И Бой, лизнув друга напоследок, исчез в темноте. Зойкин опять чуть не расплакался. К Лане он ревновал. Даже спросил однажды маму: «Почему он с ней играет? Со мной же интереснее». Мама, как обычно чем-то занятая, хмыкнула: «Это ты так думаешь. А Бой считает по-другому. У них с Ланой… как бы тебе сказать — была свадьба. И скоро будут щенки. Мало нам что ли нынешнего стада?». Мама поругивала собак, хотя частенько покупала для них на базаре в городе кости. Из маминых объяснений Зойкин понял одно: Бой — взрослый, и как все взрослые, ведет себя немножечко странно.

Взяв мальчика за руку, тетя Шура прошла с ним по неосвещенной дорожке к дому. Пока она возилась, открывая замок, у дверей флигеля, стуча хвостом по ступеням, возник Бой. Зойкин немедленно растаял — значит, Лане не удалось увести друга.

— Входите, — велела тетя Шура.

Но темный коридор был слишком пугающим: Зойкин подождал, пока женщина включит свет, пройдет вперед и засветит крохотный ночничок. В их с мамой комнате. Потом тетя Шура поискала еду на кухне. Поставила перед Боем кастрюлю с кашей. Дала Зойкину бутерброд с сыром: она давно знала, что предлагать ему кашу — бесполезно. Сама тоже взяла кусок булки, отрезала колбасы. Спросила, не присаживаясь:

— Будешь спать?

— А мама скоро придет?

— Утром. У нее ночное дежурство. Все, Зойкин, меня ждут. Побежала.

Выключила свет и ушла. Мальчик стоя дожевал бутерброд. Бой уже лежал на коврике под кроватью. Зойкин стянул одеяло на пол, соорудил теплый, уютный кокон и залез к другу: он всегда так делал, когда мама не ночевала дома.

* * *

А на следующей неделе приехала комиссия. Впрочем, правильнее было сказать — прилетела. Они втроем — мама, тетя Шура, Зойкин — как раз пили чай. Бой сидел у стола и ждал, когда с ним поделятся бутербродом. Мальчик делился чаще других, хотя мама каждый раз грозилась выгнать пса на улицу. И тут Бой задрал голову к потолку. Потом подбежал к раскрытому окну и, встав на задние лапы, опершись на подоконник, уставился в небо. Все услышали нарастающий гул вертолета. Зойкин соскочил с табурета и, не обратив внимания на мамин окрик «ты куда?», выскочил на веранду. Пес бросился следом и они оба увидели: по белесому небу к лежащему в горной долине городку серой акулой скользнул вертолет. Не успела винтокрылая машина исчезнуть, как мальчик заметил спешащую от больничного здания Машу.

— Привет, — бросила запыхавшаяся медсестра и быстро прошла в дом. Через секунду Зойкин услышал, как она громко, волнуясь рассказывает врачам, что сейчас будет комиссия.

— Наверное, это они прилетели, Александра Романовна. Нам только что позвонили из Управления… Я сразу к вам побежала — предупредить!

— Хорошо, — выглянувший в коридор Зойкин увидел как тетя Шура, переглянувшись с мамой, встает из-за стола.

— Иду, Маша, иду, — женщина отыскала взглядом мальчика. Поманила. Сказала, когда подошел:

— Зойкин, у меня для тебя — персональное задание.

Он напрягся: если тетя Шура говорит длинные, непонятные слова — это всегда серьезно.

— К нам приехали… — врач усмехнулась. — О-очень строгие дяди и тети. Хватай Боя, и отведите собак за территорию больницы. В лес. Маша, скажи сторожу… Нет, лучше, возьми у него ключ и сама выпусти собак. Зойкин, ты объясни Бою, чтобы сидели в лесу и к нам не совались. Особенно на кухню. Я потом попрошу Розу, чтобы относила им еду. Ты ей покажешь куда. Понял? Последишь за этим?

— Я все сделаю, — тоненьким от волнения голосом ответил Зойкин.

— Молодец, — проходя мимо мальчика, тетя Шура рассеянно потрепала его по голове. — Да! Скажешь псам, что, возможно, придется посидеть в лесу несколько дней. Чтобы никто их не видел. Эх, — она оглянулась на маму. — Ну и какого… они приперлись? У меня после обеда операция! Начнут сейчас нервы мотать...

* * *

В сосновом лесу, начинавшемся сразу за больничным забором, было хорошо — солнечно, тихо. В тени стены росли громадные лопухи, из которых Зойкин сделал шляпы — сначала себе, потом Бою. Но пес молча стряхнул лопух, отошел к Лане, улегся, положив голову ей на спину. Зойкин по опыту знал — сейчас к нему лучше не приставать. Мальчик побродил неподалеку, набрал в панамку шишек. Попытался влезть на дерево, но только ободрал о кору руки и перепачкал в липкой смоле футболку: до нижней ветки было не дотянуться. Вот если бы кто-то помог, подсадил… Понаблюдал через прутья калитки за больницей. Ничего интересного. Пусто. Выстроенный вчера из песка огромный замок казался отсюда совсем крошечным.

Зойкин уже начал скучать, когда худой, вертлявый Бесенок, притащил здоровенную ветку. Бесенок был меньше других собак, черный с белой грудью, тощим, загибающимся полукольцом хвостом. В стае на него никто не обращал внимания, а Бой никогда не брал помогать больным.

Бесенок принялся грызть ветку с притворным рычанием, потом наскакивать, словно перед ним был настоящий враг. Посмотрев, мальчик решил поддержать игру, потянул ветку на себя. Бесенок пришел в восторг и, мотая головой, начал пятиться. В конце концов, он дернул так, что споткнувшись за торчащий из земли корень, Зойкин больно шлепнулся на живот. Еще и коленку поцарапал. Он мрачно счищал приставшие к ссадине сухие иголки, когда услышал, как его зовет Маша. Девушка стояла у открытой калитки. Мальчик подошел к ней.

— Бери Боя и пошли со мной, — сказала она, потом увидела царапины и добавила, что нужно обязательно помазать йодом. Или зеленкой.

— Не надо, — он отмахнулся от прибежавшего Бесенка, который хотел продолжить игру и тащил за собой палку. Потом сходил к дремавшему Бою, взял за мягкое ухо: «Пойдем» — «Кого-нибудь еще позвать?» — «Нет».

Втроем они прошли к больничной двери. Затем через коридор, где сегодня особенно остро пахло лекарствами, в манипуляционную. Там, на полу в носилках лежал больной. И его точно не назовешь дяденькой — мальчишка лет на пять старше Зойкина. Длинный и нескладный. Голова коротко острижена. Впалая грудь вздымается часто-часто. Глаза открыты. Зойкин знает — они не видят. И это уже почти привычно. А вот кожа — вся красная, в белых водянистых пузырях, кое-где свисает клочьями.

Тетя Шура шепчет:

— Бой, поскорее, — а ему: — Отвернись.

И ясно, что она волнуется. Вообще, все сегодня не так, как всегда: Маша ошибается, подавая лекарства, кто-то незнакомый пытается открыть дверь, которая почему-то заперта — в замке торчит ключ. И тетя Шура так громко кричит: «Нельзя», что Зойкин вздрагивает. Только Бой ведет себя с обычной неторопливостью.

Закончив лизать, подходит к мальчику, вздыхая, жалуется: «Не исправить самому». Врач, словно угадывая, наклоняется, гладит пса по голове. Раз, другой. Ободряюще говорит:

— Молодцы. Что бы я без вас делала.

Зойкин и Бой оба с удивлением замирают: до сих пор тетя Шура никогда не гладила собак. Хвалить — хвалила, но не дотрагивалась.

— Ладно, идите, дальше мы тут сами.

— Тетя Шура, Бой говорит — не справится.

Но женщина уже не слушает:

— Маша, проводи. Только глянь сначала — нет ли кого в коридоре? И вообще, поосторожнее.

С заговорщическим видом медсестра приоткрывает дверь. Высовывается, вертит головой из стороны в сторону и призывно машет рукой. Взяв Боя за ухо, мальчик поспешно уходит.

* * *

— Зоя, Бой у тебя? — раздавшийся за дверью голос тети Шуры заставил Зойкина насторожиться. До этого утро было замечательным: он сонно ловил мамины шаги на кухне, прижимался к теплому песьему боку и наслаждался ощущением дома.

— Как обычно — спят на полу в обнимку.

— Можно, я загляну?

— Конечно. Что-то случилось?

Дверь негромко скрипнула — и мальчик притворился спящим. Про себя уговаривая Боя: «Ты тоже лежи спокойно». Вставать не хотелось. Так приятно валяться на полу, слушая, как мама хлопочет за стеной. Может быть, готовит на завтрак что-нибудь вкусненькое?

— Значит, уцелел, — тетя Шура прикрыла дверь.

— Кто? — явно испугалась мама.

— Бой, — пояснила главврач.Игромко, торопливо, совсем чужим голосом добавила:

— Кто-то убил собак сегодня ночью. Застрелили…

Мальчик сначала подумал, что ему все это снится. Страшный сон. Но мама повторила — почти закричала — Зойкин даже вздрогнул:

— Убили! Как?!

— Да тише ты!

Но было поздно. Зойкин понял, что не спит. Вспомнил умильно выпрашивающую подачки Краю, неповоротливого Барса, Бесенка, который в знак приветствия всегда ставил лапы Зойкину на плечи — тот чуть не падал — молчаливую и незаметную Джигу. Даже нелюбимую Лану. «Убили», «застрелили» — слова хорошо знакомы. Холодные, пугающие, как ночная темень. Зойкин шевельнулся, пытаясь выбраться из-под одеяла. Ему захотелось выбежать во двор: самому убедиться, что тетя Шура ошиблась. Бой опередил его. Вскочил, хлопнула дверь, которую пес распахнул, навалившись всем телом. Мальчик бросился следом, но мама окликнула:

— Стой! Ты куда?

— Бой убежал.

Замерев, Зойкин смотрел на маму и тетю Шуру. А женщины смотрели на него. Все трое чувствовали вину. И не знали, что сказать друг другу.

— Сначала позавтракай, — наконец сухо потребовала мама. И так как мальчик не двинулся с места, обернулась к старшей подруге. — Пожалуйста, скажи ему...

Та глубоко вздохнула и, не отрывая взгляд от лица Зойкина, ответила:

— Мы придем через полчаса. Не сердись, Зоя.

Мама промолчала, и тетя Шура, крепко взяв мальчика за руку, вышла с ним во двор. Но ни за флигелем, ни у пруда, где рассыпалась построенная Зойкиным крепость, ни в лесу Боя не было. На зов пес не откликался… Они устали звать и просто ходили меж деревьев, когда услышали Машин голос:

— Александра Романовна! Александра Романовна, в седьмой палате!

— Иду, иду, — крикнула тетя Шура и наклонилась к мальчику:

— Зойкин, я думаю, Бою сейчас очень грустно и не хочется никого видеть. Он вернется к вечеру. А ты пока иди к маме — позавтракай.

Он молча кивнул, но никуда не пошел. Подождал, когда тетя Шура с медсестрой уйдут. Днем ему совсем не было страшно одному. Оглядываясь, Зойкин вдруг вспомнил, как взрослые так же бегали здесь — искали Бесенка, на которого упал с машины тяжелый ящик. Пес с визгом убежал в лес на трех лапах, а тетя Шура ругала всех грозным голосом. Зойкин, взяв тогда Боя за ухо и зажмурившись для большей сосредоточенности, произнес внутри себя: «Бой, надо его найти. Тетя Шура говорит — иначе лапа будет болеть». И услышал в ответ: «Хорошо. Идем».

Сейчас мальчик попытался вспомнить, где прятался Бесенок. Постоял, прислушиваясь. Поначалу было тихо, но затем показалось, будто неподалеку заскулила собака. Зойкин испуганно вздрогнул. Бой? Он быстро пошел туда, откуда доносился звук, с каждым шагом становившийся все более отчетливым. Наткнулся на заросли колючих кустов. Закрыв лицо руками, мальчик продрался сквозь них и оказался на маленькой полянке. Сразу увидел — Боя, Лану и Бесенка. Тот лежал на боку, не двигаясь. В тени особенно выделялись белый кончик хвоста, пятно на груди и белки закатившихся, невидящих глаз. Зойкин хотел наклониться к нему, но Лана угрожающе зарычала. Губы приподнялись, обнажая оскаленные клыки… Ноги Зойкина приросли к земле: до сих пор собаки на него не рычали. От обиды и страха по щекам мальчика потекли слезы. Но тут поднялся Бой, легонько толкнул Лану в морду черным носом. Будто говоря: «Ты что?». И, подойдя к Зойкину, лизнул в подбородок. «Бой, — вцепившись в густую шерсть и глядя на продолжающую ворчать Лану, сказал Зойкин. — Бесенку плохо. Надо позвать тетю Шуру» — «Хорошо. Зови. Но мы уйдем. Дети. Опасно». Мальчик понял его слова только потом, когда, приведя врача, увидел на подстилке из сухих сосновых иголок одного Бесенка.

Тетя Шура быстро ощупала неподвижно лежащего пса. Осторожно вытащила из густой шерсти что-то тонкое, блеснувшее металлом. Подхватила Бесенка на руки, рывком поднялась, прижимая к белому халату. Сказала:

— Иди вперед, Зойкин.

На этот раз около манипуляционной их ждал Марат. Увидев собаку, задрал кверху густые черные брови. Поджал губы. Неприятным голосом заметил:

— Александра Романовна, вас ждут члены комиссии.

— Я занята, — отрезала главврач.

— Тогда я передам, что вы здесь, — Марат перевел взгляд на Зойкина. — А ты куда?

Тот не ответил, пытаясь бочком проскочить мимо. Тетя Шура оглянулась:

— Зойкин, иди домой, пожалуйста.

Лицо мальчика перекосилось от обиды, из глаз брызнули слезы. Марат усмехнулся.

— Иди домой, малыш, — повторила тетя Шура и закрыла за собой дверь.

* * *

Никто не сказал Зойкину, куда после операции исчез Бесенок. Но мальчик думал, что тетя Шура его спрятала. Наверное, отдала кому-то из знакомых в город. Уже на следующий день, когда он увидел главврача, та на вопрос «Можно ли проведать собаку?» — сказала, что нет. И внимательно глядя на Зойкина сквозь стекла очков большими черными глазами, спросила: «Ты же понимаешь, что ему нельзя было тут оставаться. Не волнуйся, с ним все хорошо». И мальчик больше не спрашивал, хотя иногда очень хотелось. Было тяжело остаться совсем одному, потому что Бой с Ланой ушли. В тот же день, когда они с тетей Шурой отнесли Бесенка в больницу. Ушли и не вернулись.

Солнечные летние дни стали вдруг длинными и пустыми. А ночи… Взрослые догадались, что Зойкин не может спать один. И постарались, чтобы кто-нибудь был с ним дома: мама, тетя Шура или Маша, которая очень жалела собак. Она об этом не говорила, но Зойкин сам видел, что девушке грустно.

Со взрослыми легче, чем одному, но не так, как с Боем. Вообще все было не так. Первые дни мальчик ходил по лесу, искал пса. Потом забрался слишком далеко и с трудом нашел дорогу назад. Зойкин тогда сильно испугался — дело шло к вечеру — да еще дома от мамы нагоняй получил. И делать без собак вдруг оказалось нечего — только сидеть в своей комнате, рассматривать книжки с картинками и грустить.

* * *

В дверь предупредительно постучали, приоткрыли и с показной вежливостью спросили:

— Разрешите войти, Александра Романовна? Я не помешал?

От знакомого мужского голоса сидевший в своей комнате Зойкин весь сжался в комок.

— Входи, Марат, — разрешила пившая чай на кухне тетя Шура. — Садись.

Короткая пауза, шаги. Скрипнул табурет, а потом главврач, как обычно — в лоб — спросила:

— Это ты про собак донес?

Голос у тети Шуры вроде спокойный. Но если бы Зойкин был виноват, он бы сразу заревел. И если не виноват, скорее всего, тоже. Уж больно строго спрашивали.

— Александра Романовна, что вы такое говорите? — голос Марата дрогнул, но кроме обиды в нем прозвучала и уверенность в своей правоте. — Я не доносчик!

— Поклянешься?

— Чем? — похоже мужчина слегка растерялся.

— Жизнью. Своей матери.

Некоторое время Марат молчал. Потом очень медленно произнес:

— Да, я сообщил о псах. Но это не донос. Когда я понял, откуда могли появиться эти собаки — позвонил в… Ну, вы сами знаете — куда, Александра Романовна.

Молодой врач немного выждал и добавил. Длинно, непонятно:

— Нельзя было, чтобы такой материал просто пропал, Александра Романовна. Это настоящее преступление. Вы же сами научный работник.

— Угу, — Зойкин услышал, как женщина нарочито шумно отхлебнула чай. — Молодец. О науке заботишься. А ты видел, кто прилетел их забирать? Видел?

За стенкой промолчали, но мальчику показалось, что Марат утвердительно кивнул.

— Ну, да, — каким-то непонятным тоном произнесла тетя Шура. — И подписку, наверно, дал? О не разглашении?

— Александра Романовна, — почти взмолился Марат. — Нельзя говорить!

— Можно, — перебила главврач. — Я тоже подписала. «Обязуюсь сохранять… Об ответственности за разглашении — предупреждена». Тьфу, противно. Черт бы их всех побрал. И тебя, Марат. Убирайся с моих глаз!

— Зря вы так, — в голосе мужчины теперь почему-то слышалось превосходство. — Вы к этим собакам никакого отношения не имели. Они здесь вообще случайно оказались...

— Молчать! — от окрика тети Шуры Зойкин даже подпрыгнул на кровати и чуть не заплакал. — Не тебе об этом говорить, сопляк! Это я, а не ты сюда семь лет назад приехала. Тут стреляли — кто только по ночам в больницу не приходил. Ты на другом конце страны школу заканчивал, за девчонками бегал, а я раненым операции делала… Когда в коридоре мужики с автоматами. Которым плевать, что ты можешь, а что — нет.

Тетя Шура замолчала. Зойкин услышал, как она встала из-за стола, звеня, сложила грязную посуду в мойку. Пустила из крана воду, тут же закрыла. Зло сказала:

— Твои дяди в погонах собак сюда привезли, чтобы боевиков и мины искали, и бросили. Забыли. Они тогда тут всех забыли: полгорода в развалинах лежало после обстрелов. Своих обстрелов! Хорошо, что больницу случайно — в старом здании ремонт затеяли, перед… спецоперацией сюда перевели — в бывший санаторий. Потому и живы остались.

— А я тут при чем? — Марат встал, отодвинул табурет. — У меня самого двоюродный дядя-милиционер погиб.

— Вот именно, что не при чем, — похоже, тетя Шура пропустила слова врача мимо ушей. — Я когда первый раз увидела, как Бой умирающему мужчине рану лижет — его во дворе оставили, негде было людей класть — камнем кинула. Думала, озверел, сволочь, — сожрать хочет… Хорошо, что промахнулась, а Бой, молодец, не испугался, даже не отскочил.

— Я пойду, — сказал Марат твердо. — Мне пора.

— У того бедняги, пока я подбежала, кровотечение из артерии остановилось. Глазам своим не поверила...

— До свидания, Александра Романовна.

Мальчик услышал быстрые мужские шаги, иМарат почти выскочил из дома. Мальчик ждал, что дверь с силой захлопнется. Не дождался: видимо, врач неслышно притворил ее засобой. Больше Зойкин его не видел: в больницу не заходил — незачем, а потом, осенью, услышал, как мама говорила с дядей Витей о том, что Марат уезжает. Пригласили на работу в Управление. На что анестезиолог тонким, нарочито противным голосом пропел странное: «Молодым везде у нас дорога, стукачам везде у нас почет».

* * *

Мама сегодня была на дежурстве, и Зойкин играл во дворе. Снова строил замок. Рядом вповалку лежали солдатики — пластмассовые рыцари, набор которых подарили на день рождения. Время от времени по старой привычке он поглядывал на знакомую дверь черного хода. Мелькнули светлые мамины волосы. Встрепенувшись, мальчик приподнялся, отряхивая руки, но во двор вышла девушка на костылях. Медленно — осторожно и неуверенно — спустилась по ступенькам. Присела на вросший в землю кусок бетонного блока. Подставила бледное лицо все еще жаркому, но уже осеннему солнцу.

Подумав, Зойкин бросил песок и подошел к больной. Ему было скучно одному.

— Привет, — узнав старую знакомую, не стесняясь, поздоровался мальчик. — Бой сказал, что ты его боишься.

— Здравствуй, — приветливо отозвалась та. — Какой еще Бой?

— Собака, — подумав, объяснил Зойкин. — Большой черный пес.

— Так это вы приходили ко мне в палату? — глаза девушки широко раскрылись. — Я думала — привиделось. Врачи говорили, что галлюцинации после наркоза.

— Это не привиделось, это Бой, — авторитетно заявил Зойкин.

Договорить им не дали.

— Зойкина, — раздался голос тети Шуры, — скамейка рядом. Почему надо сидеть на бетоне?

— Ой! — девушка попыталась подняться.

— И ты, Зойкин...

— Ой, — повторила больная. — У нас что — одинаковые фамилии?

— Нет, просто мою маму зовут Зоя. А тебя?

— Ира.

Тут ее глаза снова расширились, стали почти круглыми. Зойкин обернулся, посмотреть, что она увидела у него за спиной. На ступеньках громко вздохнула тетя Шура. Вдалеке, за калиткой стояли трое псов. У мальчика перехватило дыхание. Через мгновение — внутри все дрожало от радостного предчувствия — Зойкин побежал. Он узнал Лану, рядом с ней щенок — маленький, пушистый — совсем как Бой. Только рыжий с черным. А третьим псом был… Бой.

Когда мальчик подлетел к калитке, стал дергать ручку, пытаясь открыть, Лана боком оттерла сунувшегося вперед щенка, оттолкнула назад к соснам. Зойкин оглянулся, собираясь позвать на помощь тетю Шуру — пусть скажет, чтобы открыли. Но Бой просунул сквозь прутья морду, ткнулся влажным носом в голую коленку. Зойкин присел, взял в кулак теплое ухо — по всему телу даже дрожь от удовольствия пробежала.

«Мы уходим, — раздался в голове такой знакомый голос Боя. — Совсем. Тут опасно» — «Что? — обмер Зойкин. — Куда?». Почувствовал, что ему не хотят отвечать. Но потом Бой все-таки сказал: «Далеко» — «Нет!» — «Нам здесь опасно. Очень. Прощай».

И, мягко высвободив ухо из пальцев мальчика, пес затрусил вслед за Ланой и щенком, которые уже исчезли в зарослях. Оглянулся. И тоже пропал в густом подлеске.