Зерцало

ЗАЗЕРКАЛЬЕ

И опять — был сон. Успела записать.

Зерцало отливало мягким золотым светом сквозь тонкий слой пыли, но никак не желало настраиваться. Всё-таки если живую технику долго не обласкивать вниманием, то она становится такой же разлаженной, как и любое существо. Поэтому мужчина перед зерцалом со всей тщательностью подбирающий Образ, сдерживался, чтобы не вспылить на слишком медлительную работу системы.

Образ никак не удавался. Вроде и совпадает по заданным параметрам, а всё равно — не то. И накатывало тоскливое понимание, что придётся допиливать Образ вручную. Но пока ещё время оставалось, и можно было экспериментировать, мужчина продолжал добиваться схождения всех линий.

— Куда собрался, Сварг?

Недовольный скрипучий голос прервал его занятие.

Сварг бросил взгляд на вошедшего и тут же снова отвернулся к зерцалу.

— Тебе-то что за дело? — передёрнул он плечами.

Вошедший — тонкокостный мужчина с непропорционально удлинёнными руками и тонким станом, небрежно закутанный в лёгкие воздушные ткани цвета облаков, огляделся в поисках кресла. И Сварг, стоящий у зерцала, взглядом вызвал необходимый предмет из небытия. Возникшее в воздухе кресло медленно опустилось на каменный пол и с едва заметным скрипом откатилось в сторону, так, чтобы не отражаться в Зерцале. Гостю пришлось дойти до него и сесть. Эти несколько неспешных шагов он проделал со сосредоточенностью и смирением.

Расположившись в кресле и разгладив ткани, поменявшие цвет на «грозовую тучу» с проблеском искр, он задумчиво спросил:

— По-твоему, Сварг, мне не может быть дела до земных деяний?

Мужчина у Зерцала закрыл глаза и попробовал сосредоточиться на Образе ещё раз. И пока он представлял до мельчайшей подробности нужное тело, одежду, взгляд, его отражение плавно менялось. Здесь он оставался таким, как был — высоким крепким мужчиной в летах, с седым налётом в буйных каштановых кудрях, волевым лицом, меченым шрамом. В просторной красной рубахе до пят, перетянутой верёвочным пояском. Зато в зазеркалье напротив него стоял совсем другой человек. Молодой парень с простоватым лицом, широкоплечий и кряжистый. Одетый в джинсы и тельняшку. С косо сидящим на коротком соломенном ежике голубым беретом.

Сварг открыл глаза и вгляделся в созданный Образ. И кивнул сам себе — в этот раз, действительно, получилось. Оставалось только создать Подобие — линию судьбы, заполнение созданного Образа.

— Нет, Плотник, — усмехнулся Сварг, продолжая разговор. — До деяний земных тебе дело есть! Как бы не быть! А вот за мной доглядывать тебя никто не ставил.

Плотник криво улыбнулся и покачал головой:

— Мы все здесь одним миром повязаны. И равновесие никто не отменял! Сейчас, когда мир в таком напряжении сил, ты, — он обличающе воздел палец, — раскачиваешь мировые весы. А это грозит обвалом всей системы. Рухнет равновесие, и вновь придётся разгребать завалы сил — и там, и тут. Или — не дай свет! — принимать новые воплощения.

Сварг усмехнулся и с удовольствием оглядел Образ в зерцале. Теперь вид у крепкого сивого молодца стал потёртым, с «историей». И на тельняшке мелкие затяжки, и пояс кожаный в серых морщинах, и веснушки по лицу, и на широченных ладонях на костяшках давнишние мозоли. Сразу видно — поживший пацан, немало повидавший в жизни. Такой выдюжит, такой всё пройдёт.

Плотник фыркнул, смотря, как красуется Образ в Зерцале, и недовольно спросил:

— К своим, поди, собрался?

Сварг весело подмигнул отражению.

— Собрался. И что? Это ты, Плотник, своё стадо учил, что надо семью бросить и за тобой во след рысить. И по воде, аки посуху, и на кресты, и в церковные загончики. А мы, знаешь, всегда обратное завещали. Ценить род, за своих держаться, а надо — и умирать за своих. Без всякого хождения по воде. Просто за то, что той же крови, тех же смыслов.

Плотник поморщился, отгоняя презрительным жестом слова Сварга.

— Да, да. Учили. Вон они, — он повёл рукой и под ногами растаял каменный пол, открывая вид на землю. За белыми облаками зелёные поля, голубые реки и серые города. И — чуть приглядишься, так сразу любая точка приближается. И видно — воронки от разрывов, горелые чёрные фасады, алые ошмётки на асфальте, летящие пули, капающая кровь… — Одни других режут! Все — одного Рода. Славного. И что? Много они усвоили из вашей науки? Брат на брата руку поднимает! Этому вы учили?

Сварг усмехнулся и сощурился на него:

— А из твоей? Много ли они взяли?

И легко махнул рукой на пол. Картинка резко изменилась.

Вроде те же зелёные поля, голубые реки, серые города. Только чуть приглядишься, и видно другое: едящие горький хлеб труженики и кормящие псов чёрной икрой власть имущие, нищие калеки у храмов, пьяные матери, бросающие младенцев в мусоропровод, избивающие жён алкаши, орущие без морфия раковые больные на соломенных матрацах хосписов…

— А ведь ты правил последнюю эру, — усмехнулся Сварг. Усмехнулся, только взгляд стал недобрым. — Твои храмы заняли наши земные дома. Твои жрецы окуривали мир. И что? Все ли ходят по воде, Плотник? Ну, пусть не все, но хоть каждый тысячный, а? Ну хоть Папы да Патриархи? Где святоши, превращающие воду в вино и множащие хлеба? Где те, кто восходит на кресты? А?

Плотник скривился в ярости. На виске вздулась жилка, забилась в бешеном темпе.

— Сложно повторить все твои чудеса, да? — засмеялся Сварг. — Помнишь как тебя Мара в пустыне соблазнял? И чудесами велел народ прельстить, чтобы они в тебя поверили как в истинное Воплощение? Трижды испытывал — трижды ты отворачивался! Мара даже поверить в тебя успел! Но недолго же ты сопротивлялся его обольщению! Чудесами людей и увлёк! Легко и быстро! Раз — и в Воплощениях! В бессметном Храме! Только чудо — оно и есть чудо. Суть — одно, неповторимое. Воспроизвести его в Подобиях ты не можешь. Оттого, поди, и держишь людей паскудными запретами да зажиревшими жрецами! Может оттого, во лжи воспитанные люди и не верят в твой крест, а? Что тебе там было повисеть два часа? Да, тьфу! Плёвое дело! Ты бы, вон, попробовал, как Перунище в последней войне — и живьём в танке гореть, а людей вытащить, и на пулемёт грудью лечь, и под пытками корячиться днями, и в камере задыхаться! Или как Лель! На что уж мальчишка, да и невеликого учения — дудочник всего лишь — а не только чуму останавливал, уводя больных крыс в пустоши, но и под пулями умирал, когда успел предупредить свой отряд! Или как Велес после побоев под холодной водой на морозе выстоять, а своих не сдать! Как Морана после пыток на виселице кровью платить за чужие жизни. Никто не скулил — пронеси мимо чашу! Сами себе налили до краёв, сами схлебали до конца, до донца. Оттого и те, кто в нас верил и верит, творит чудеса, нам подобные! Стоят за свою землю, стоят за свои корни, за веру, за людей. До смерти стоят. По чести. Пусть их немного, но они — есть. И это тебе не чудеса, Плотник. Все чудеса — от Лжи. От Правды — только Воля. По закону Образа и Подобия. Что посеял — то пожал. От зерна кривды большая Ложь и вырастает…

Ткани одежды Плотника стали чёрными, по ним загуляли-заходили красные разводы, словно едва видимые в темноте отблески далёкого огня. Но сам он только усмехнулся:

— Но сейчас — моя Эра. Кривда-правда, — всё это важно только для Мара! Главное — то, что я здесь, я — Воплощение, в которое верят! И эта вера делает меня старшим! Поэтому слушать ты будешь меня. А земной люд — моих жрецов! И ты останешься здесь! По закону старшинства я приказываю…

Сварг раскатисто засмеялся. Затряслись седые кудри, ходуном заходили плечи. И даже Образ в Зерцале презрительно усмехнулся и лихо сдвинул голубой берет на затылок.

— Приказываешь? Это слишком громко! Не настолько ты силён, Плотник, чтобы приказывать! Хоть и построил ты свой Храм на камне, срубив наши священные деревья, а всё равно остался только Плотником — ни на что, кроме грубой работы, неспособным!

Гость подскочил с места, стискивая кулаки:

— Это моя земля! Моя эра!

— Да? — деланно удивился Сварг и подмигнул Образу в Зерцале. — А чего ж тогда по всей твоей земле капища Перуновы? Те, к которым в аккурат под дни поминания предков, цветы носят, а? Где жертвенные огни победе в последней войне горят уже сколько лет? Что не делали твои жрецы — а люди свою память о его подвиге хранят. Память и веру в него. А капища мои? Храмы под двумя моими ликами-кольцами, где каждая свадьба осыпается зерном? А идолы наших последних Воплощений, а? У них-то, почитай, люди каждый день ходят, духом памяти овеивают! Не то, что в твоих церквушках, куда ходят на экскурсию — поглазеть на камни да золотишко. Не тебе мне указывать, Плотник! Эра твоя, а люди остались моими! Сыновьями и дочерями!

— Замолчи… — стиснул кулаки Плотник.

Сварг замолчал. Отодвинулся, отшагнул назад, внимательно вглядываясь в гостя.

Одеяния Плотника были кроваво-красными. Бежала-бежала по тканям кровь, появляясь из ниоткуда, пропадая в никуда. Не останавливалась.

Оба молчали.

В воздухе собирались мелкие сгустки искорок и изредка пробегали по окружающему пространству крошечные золотые молнии.

И краснота тканей набухала яростным цветом.

Дубовая тяжёлая дверь растаяла, пропуская легковесную женскую фигурку.

— Ругаетесь, мальчики?

Статная красавица в античном платье с длинными распущенными волосами, волнами цвета спелой пшеницы спускающимися до щиколоток, непринуждённо улыбалась, словно мир вокруг не наполнялся напряжением разрушенного равновесия.

Там, где она проходила, сгустки искорок гасли, словно рассасываясь в воздухе.

И с каждым шагом женщины краснота тканей Плотника бледнела.

Сварг пожал плечами:

— Нет, Ма. Что с ним ругаться? Не интересно даже! Чуть слово-два скажешь, как он сразу вопит о равновесии и бежит жаловаться. Не натешиться никак своей властью, а силы и ума никак не наберёт.

И усмехнувшись, отвернулся к Зерцалу.

Плотник потянулся к женщине, но не успел — она махнула рукой, приказывая молчать, и он снова сел в кресло. Нахмурился, отведя взгляд.

Ма подошла к Зерцалу сбоку и вгляделась в Образ, созданный Сваргом. Аккуратные тонкие брови сошлись, пролегла по мраморному лбу глубокая складка.

— Позвали, Сварг? — кивнула она на Зерцало.

Тот несколько мгновений молчал, настраивая Подобие и задумчиво выбирая — то ли пряжку на ремне делать со звездой, то ли с волчьей мордой.

— Нет, — наконец хмуро отозвался он.

— Тогда — зачем? — поинтересовалась Ма.

Сварг вздохнул:

— Незачем.

— Тогда — почему? — не отстала она.

Сварг остался спокоен, а вот веснушчатый парень в Зерцале несчастно закатил глаза.

— Почему, — повторил Сварг. — Почему женщины перестают рожать? Перестают учиться любить? Почему мужчина не добывает, не защищает, лжёт и живёт нахлебником на матери? Почему мужчина ложиться с мужчиной? Почему быть бесчестным и лживым — в почете? Почему те, кто трудится и ратится, не имеют права на достойную жизнь? Вот потому.

Ма рассеяно рассматривала Образ. Веснушчатый парень под её взглядом смущённо отводил глаза и заливался краской. Но на розовых щеках только сильнее выделялись веснушки.

— Хороший Образ, — задумчиво оценила она. — Подобие высокой степени достоверности?

Сварг кивнул:

— Рассчитываю дотянуть процентов до шестидесяти.

— Как делаешь судьбину?

— Ну, — Сварг замялся, — по старинке, вручную…

Ма усмехнулась:

— Эдак ты до следующего Воплощения провозишься.

И взмахнула рукой. Маленькая комнатка мгновенно расширилась, словно взбухла изнутри, и в её центре ухнул мелкий взрыв на пару миллионов синих искорок. Осыпались, а вместо них встал трон с небрежно лежащей на бархатной голубой подушечке сиденья массивной золотой короной, усыпанной самоцветами. Ма подошла к нему и легко, словно невесомый, подняла королевский атрибут.

Плотник сорвался с места.

— Ма! Так нельзя! Так неправильно! Совет же решил — никакого вмешательства!

Женщина замерла рядом с троном, разглядывая своё отражение в большом сапфире, вправленном в обруч короны.

А Плотник продолжил:

— Если людей подстёгивать к осознанию, если снова показывать им примеры, то вновь будут появляться нам подобные. Появятся новые Воплощения души мира. Перейдут грань материального и… Они же тоже придут сюда! А наш мир становится всё теснее век от века. Нельзя же пускать сюда каждого желающего! Не для того было сделано Всемирье! Оно только для истинных богов! Таких, как мы. С великой идеей, с высокими помыслами, с умением, в конце концов, судить и править! А не всяких мужланов и жён, подточенных грехопадениями тысяч поколений их предков.

Ма перевела взгляд на Плотника. Его одежды были серы и безлики, а на губах провисала бледная улыбка. Перевела взор на Сварга. Тот стоял, свернув руки на груди и глядя исподлобья, как перед боем. Посмотрела на Образ. Веснушчатый парень открыто ухмылялся и почёсывал мозолистые костяшки друг о друга.

— Да, — согласилась Ма. — Совет решил… Да, здесь тесно. Да, баланс нельзя нарушать. Но… И людей нельзя оставлять! Нельзя оставлять их погибать духовно, без возможности сравниться с Образом и Подобием. Без права видеть цель, к которой можно стремиться. Без духовного подвига истинного Воплощения.

— Но, Ма! — Плотник подступил ближе. — Они в духовном голоде по своей вине! После гибели подобия Велеса в семнадцатом году, они сами мои храмы отвергли. А ныне к ним возвращается благодать моего учения. И, когда они снова устремятся в мои храмы, наступит их духовное насыщение. И не будет нужды ни в новых Воплощениях, ни в старых!

Сварг усмехнулся, кивая живущему своей жизнью Отражению:

— Видишь, как говорит? Как будто Велес с великой радости пошёл на это! Чтобы его, значит, замучили в застенках и расстреляли за здорово-живёшь! А то, что без него люд русский просто вымер бы, голодом, войной и трудами замученный твоими попами и освещённой ими властью, это ты уже подзабыл? А то, что…

Ма вскинула руку, и Сварг замолчал сразу, отступая.

— Ты прав, Плотник, но неправ, — задумчиво сказала она. — Хотя ещё твоя Эра, но жизнь земная показывает — не работает твоё учение. Без помощи прежних Воплощений колосс веры шатается. И всё меньше силы отдают люди на поддержку Внемирья. Поэтому и тесно нам здесь. Меньше силы — меньше наш мир, меньше мы можем себе позволить отдать им нашей силы, возвращая вдохновением и поддержкой… А люди… Люди теряют последнюю веру. Даже не в нас уже. Теряют веру в себя. Веру в саму человечность. Потому цепляются ещё за остатки учений, потому ищут Свет и в твоих храмах, и на капищах первых Воплощений. Сварг прав. Им нужна помощь.

И подняла корону над собой.

— Но лишние Воплощения! — закричал Плотник. — Это потеря равновесия! Я буду вызывать Мара!

Ма на миг замерла, задумываясь. А Сварг внезапно зарычал, оскаливаясь.

— Да уймись ты! Придёт новый — я уступлю своё место!

Ма вздрогнула, а Плотник замер, взгляд его широко распахнутых глаз замер на Сварге. Даже Образ в зазеркалье болезненно вздёрнул плечи, словно от удара и стиснул кулаки до белизны.

А Сварг, отводя взор, угрюмо добавил:

— Сотни раз подыхал за людей… можно разочек и за себя подохнуть!

— Но ты… ты же после этого… никогда, — прошептал Плотник.

Сварг криво усмехнулся, не глядя на оппонента. По его мнению, объяснять что-либо было уже поздно.

— Что ж, — выдохнула Ма. — Значит, решено…

И тряхнув волосами, возложила себе на чело корону.

Мир вокруг заполнился голубыми бликами, гуляющими по стенам. В них, как в полупрозрачных стёклах отражались прекрасные виды земли, словно в иллюминаторах пролетающего звездолёта.

Глаза Ма затянулись перламутровой плёнкой, за которой не видно стало зрачков.

— Образ! — приказала Ма, незряче протянув руки.

Сварг выдохнул, закрывая глаза, и замер, костенея в неподвижности.

А из Зазеркалья шагнул на пол веснушчатый парень. Неловко прошёл мимо замершего Сварга, мимо Плотника, неотступно следящего за ним, подступил к женщине и, поддёрнув джинсу, опустился на колено. Смахнул с колючего ежика берет, примостил на сгибе локтя, опуская стриженную голову перед высшим Воплощением. И она наложила ладони на его голову, зарылась пальцами в колкие волосы. С её рук потекла голубая сила, окутала мягким светом Образ.

Сияние становилось всё сильнее, нестерпимо ярко било по глазам, и Плотник отвернулся. И снова болезненно замер. Стена подтаяла под разноцветной радугой сил. И в образовавшемся проёме, не таясь, встали Воплощения. Женщины и мужчины. Перун, Морана, Лель, Велес, Лада, Ярило, Коляда, да многие. Они хмуро смотрели на то, как уходит в Подобие их старший.

Когда Образ растворился в свете, Ма устало опустила руки.

Теперь где-то там, на земле, уже ходил Образ и Подобие Сварга. Такой же, как миллионы других людей — смертный. На все сто процентов. С судьбой и жизнью, прошедшей на глазах у тысяч. Знакомый и простой. Паренёк, которой вскоре духовным Подвигом возродит веру людей в себя. И никогда не вернётся в окаменевшее тело своего Воплощения во Внемирье.

— Знаете, — вдруг тихо сказал юноша в белой рубахе и с дудкой за поясом. — А мне ведь там столько памятников наставили в прошлом веке. Детей водили к ним. Песен насочиняли, про «орлёнка», про сигнальщиков-горнистов, про крысолова…

Девушка в зелёном сарафане перебросила длинную чёрную косу на плечо и протянула:

— А в мою честь девиц с вёслами ставили… сок берёзовый пили, узелки вязали в свитера любимым…

С другой стороны рыжий юноша в камзоле с соболиной опушкой, усмехнулся:

— Надеюсь, никому не надо напоминать, в чью честь там цирки и арены, парки и лужайки?

Огромный кряжистый мужик с недобрым взглядом из-под кустистых бровей крякнул в чёрную окладистую бороду:

— Будет уже! Надо Сварге подсобить. Один-то не справится!

— Верно, — ухмыльнулся рыжий. — Когда он один справлялся-то?!

И Воплощения разом отвернулись, расходясь по своим комнатам во Внемирье.

— Эй! — дернулся вперёд Плотник. — Куда вы? Нельзя! Я запрещаю!

Никто не обернулся.

Ма подошла к Плотнику и ласково положила ладонь ему на плечо.

— Не думай об этом, — улыбнулась она. — Тебе принадлежит четверть мира, старший голос в Совете — этому и радуйся. Но, положа руку на сердце, признайся хоть себе. Сколько веков ты не склоняешь Рось под своё учение — а люди этого рода не забывают свои Воплощения. Ты строишь свои храмы на их земле, запирая их крышами людскую энергию, а они делают храмами любое место, где есть солнце и можно смотреть в небо. Ты учишь людей милосердию и скромности, заставляя принимать за них нищету и покорность… Но они всё равно ещё помнят свои Воплощения. Потому что не ты спускаешься к ним каждую войну, каждый голод и мор, каждый раз, когда они теряют веру даже не в нас — в самих себя. В такие времена к ним сходят их старшие по духу — воины, созидатели и творцы. Не тебе судить их — не тобой заведено, что своих не продают. Не тобой и порушено будет.

Ма опустила руку и медленно пошла на выход.

— Куда ты? — дёрнулся Плотник. — Останься! Мне итак тоскливо…

Она обернулась и с виноватой улыбкой пожала плечами:

— Ну, куда ж… Образ делать. Как-никак, а для меня стоит над страшным тысячей смертей холмом Родина-Мать. Им без меня не выстоять. А мне без них и не жить.

И вышла.

Плотник медленно обвёл взглядом потемневшую комнату. Вот зерцало, уже не отливающее живым золотым блеском. Вот медленно распадающийся трон. А вот каменный столб с блестящими от вкраплений кварца боками, чем-то напоминающий статного мужчину в долгополой рубахе. А дальше, где были стены, уже зияла пустота. И сквозь её масляную плёнку был виден мир людей. В нём снова кто-то умирал, кто-то молил о помощи, а какой-то парень, прикрывая голову от шквального ветра, настойчиво шёл на зов. Падал, поднимался, снова шагал, шатаясь от усталости и злобного дуновения урагана. И чувствовалось по упрямому прищуру глаз, что он дойдёт. Чего бы это ни стоило.