Засунь свое мнение в.... будку!

В тот день я в последний раз поссорился с матерью. Собрал свои шмотки и ушел из дома. Я курил на лавочке подмокшие от дождя сигареты и совершенно не знал, куда идти дальше. В тот момент, что-то пискнуло мне прямо в ухо. Я повернул голову. На плече у меня сидело моё собственное мнение. Мнение было маленькое, диковатое, все заросшее каким-то свалявшимся пушком, оно смотрело на меня упрямыми глазами и что-то ворчливо попискивало. Я взял его в ладони и укутал за пазухой. Над городом завис сквозящий октябрь — не хватало еще, чтобы моё мнение подхватило осеннюю депрессию.

Я обосновался за городом, но не слишком далеко, чтобы можно было за пол часа доехать на электричке в самый центр. Для начала, я построил навес от дождя. Сколотил на скорую руку пару лавок и большой, добротный стол. Моё мнение поддерживало меня, радостно путаясь под ногами и звонко попискивая. Для него, я сколотил собственный небольшой домик, хотя больше это напоминало собачью будку. Мое мнение любило побыть в тишине — его сильно раздражали другие люди, сторонние разговоры, но особенно оно злилось от радио и газет. Я его понимал и создал ему все условия для уединения.

Ко мне под навес пришли гости. Уселись на мои лавки, расположились вокруг моего стола. Кто-то одобрял мои решительные меры по поводу отдельного жилья, кто-то жалел мою мать, кто-то волновался о том, что я буду делать дальше. Чем больше гости галдели, тем больше злилось мое мнение. Оно рычало на них из-под стола, а кому-то даже изгрызло ботинок. Уходя, гости оставили мне свои мнения на мой счет. Их мнения, в отличии от моего, были совершенно не симпатичные. Во-первых, мое мнение было живое! Ни у кого больше я не встречал таких за всю жизнь. Разве что у классиков… но что о них говорить? Мнения гостей больше напоминали вырезки из журналов, сборища цитат из интернета, какие-то наспех записанные стереотипы. Некоторые, даже с орфографическими ошибками. Ну что мне было с ними делать? Я собрал их в добротную стопку на столе, хотел отнести на помойку, но закрутился и позабыл. Надо было договориться о работе в компании бывшего одноклассника.

В ту компанию меня так и не взяли без должного образования, и мне пришлось искать подработку на время учебы в университете. Да, да, я поступил на бюджетное отделение и был страшно собой доволен. Моё мнение ждало меня дома с учебы, ожидая, что я сейчас принесу ему новые знания. Ведь мнение необходимо подкармливать время от времени. Но я все больше приносил домой не знания, а сборники чужих мнений. Одноклассников, преподавателей, аспирантов… Мое мнение набрасывалось на то, что я приносил из университета, но съедобного там едва хватало, чтобы оно не умерло с голоду. А стопки с чужими мнениями все росли и множились. В конце концов, они не умещались у меня на столе, занимали уже практически все жилое пространство — и мне пришла в голову отличная идея — сделаю-ка я из всей этой макулатуры стены! Не пропадать же добру.

Стены получились роскошные: теплые, толстые, в них отлично вбился гвоздь, на который я повесил свой диплом о высшем образовании. Я помирился с матерью. Она видела, что я делал успехи и мне нравилось, как она с гордостью смотрела на меня. Поток чужих мнений не прекращался и мое собственное мнение обиженно забилось в свою будку. Оно очень редко выползало на подоконник, погреться на солнышке. В основном весной. И даже в эти моменты, оно меня игнорировало, тоскливо глядя в окно. А я лихо разбирался с чужими мнениями — я их изучил, отсортировал по папкам, пронумеровал, некоторые, конечно, выбросил, а с другими стал работать. Я написал несколько книг по классификации чужих мнений, даже защитил кандидатскую по особенно ярким экземплярам.

В конце концов, меня позвали преподавать в один из самых известных вузов нашей страны — о таком я и мечтать не мог! Мне казалось, моя жизнь складывалась вполне успешным образом — в аудитории набивались десятки студентов и жадно пожирали каждое мое слово. В курилке, другие преподаватели уважительно замолкали, когда я вступал в беседу. Приходя домой, я иногда вспоминал, что когда-то хотел всем рассказать о своем, собственном мнении… но я боялся рискнуть — ведь оно так непохоже на все, с чем работала наша общественность… Вдруг, меня начнут высмеивать? Я в конце концов рисковал столькими годами, положенными на создание карьеры? Да и мое мнение вот уже несколько лет совсем не вылезало из будки. Я знал, что оно там — оно перестало злиться и обижаться — по ночам таскало у меня из серванта коньяк, напивалось и сопело дни и ночи напролет.

На прошлой неделе, меня вызвала в свой кабинет одна уважаемая дама. Она была очень влиятельна в своих кругах, так влиятельна, что на лице у нее сохранился только высокий лоб и большущий нос с горбинкой. Ни глаз, ни губ было не видно за этим лбом и носом. Я посмотрел на нее и подумал, что такие носы надо развешивать над книгами в качестве бра — очень бы настраивало на научный лад. Эта дама сделала мне невероятное предложение:

— Я слышала, вы давно мечтаете опубликовать свое собственное мнение? Говорят, оно у вас какое-то необыкновенное, живое, зоркое. Что ж, я готова предоставить вам такую возможность. Приносите его завтра на наш совет — мы обсудим, как лучше его подать.

Как я оказался дома — я совершенно не помню. Кажется, я летел над городом, словно огромный красный дирижабль. Я представлял, как обрадуется наконец мое мнение. Может быть, сначала не захочет вылезать из будки, обиженно порычит на меня из темноты. Но я приманю его контрактом. Оно высунет нос и по-детски, с надеждой улыбнется. А потом, мы распечатаем с ним мой самый дорогой коньяк и вместе разопьем его на той самой лавочке, где познакомились столько лет назад!

Я ворвался в дом, кинулся к будке и затормозил. Хитро, я позвал его оттуда — но мнение не отозвалось. Я позвал еще раз, и еще — ответа не было. Тогда, я заглянул в будку. В будке был страшный беспорядок — в основном клочки рваной бумаги, на которой наспех были записаны идеи, мысли, зарисовки… Какие-то вырезки из энциклопедий, с пометками на полях. В этом ворохе завалялась та самая пачка сигарет, которая промокла под дождем в день нашего знакомства — неужели оно сентиментально хранило ее, как воспоминание? Но где было само мнение? Я распотрошил всю будку — ему негде было спрятаться. Наконец, я взорвался, взял молоток и сорвал крышу с его укрытия. Теперь было очевидно — в будке мнения не было. Что-то внутри меня взволнованно дрожало, изнутри бренча по ребрам в грудной клетке. Я побежал на кухню — может оно там, сидит по привычке с коньяком? Но и там его не оказалось. В ванной? На улице? Я высунулся в окно так сильно, что едва сохранил равновесие и начал звать. Но мое мнение не отзывалось. У меня холодели пальцы и потели ладони одновременно. Щеки горели жаром и становилось труднее дышать. Неужели, оно совершенно пропало? Ушло от меня?! Или, может быть, зачахло и растаяло там, в своей маленькой конуре? А я не заметил… как я мог?! В висках колотил мой собственный пульс, отбивая секунды, оставшиеся до собрания совета редакции.

Вдруг, я услышал какой-то шорох в стене. Может быть, это была обыкновенная мышь. Мое мнение раньше не издавало подобных звуков. Но это была хоть какая-то надежда. Я припал ухом к стене — шорох повторился. Я стал разрывать руками обои, расшатывал и выбрасывал прямо на пол куски собственных стен, но шорох внутри стены все время перемещался. Я лихорадочно соображал — смогу ли я по воспоминаниям и обрывкам из будки восстановить хотя бы описание своего мнения?! И понимал, что навряд ли. Вот, шорох затаился под книжной полкой — я схватил молоток, которым только что разбил будку и изо всех сил стал колошматить стену. Она состояла из стопок чужих мнений, так что разрушить ее не составляло особого труда даже для меня, человека, который не подвергал себя особенным физическим нагрузкам. После нескольких ударов, стена рухнула и ночь зияла чернотой мне прямо в лицо. Шорох переместился в соседнюю стену, но я крушил и ее.

— Вылезай, глупое, настало наше время!

Из стены вылезла перепуганная до смерти мышь и сиганула наутек. Я завис с молотком в руке. Это была просто мышь… но где же?.. как же мне теперь?… когда оно?… в какой момент?… неужели никто, никогда?…

Внезапно, стена со скрежетом поехала, и на меня обрушился собственный потолок.

Катерина Бандурина.