Запах сицилийского апельсина

— Не знаю, с чего начать… У неё были холодные пальцы. Вагон качнуло, я перехватил поручень слишком близко от её руки и ощутил холод её пальцев. Вдруг захотелось согреть их. Я, конечно, отдёрнул руку, но успел заметить мимолётное движение губ. Была ли адресована мне эта невидимая улыбка, не знаю. Почему-то я смутился. Сейчас ненавижу себя за это. Смотрел только на ее отражение в чёрном стекле. Помню лишь серое пальто, шапочку вязаную… Не могу припомнить цвет. Доктор, всё подряд нужно говорить? Сейчас попробую.

Полулежащий в глубоком чёрном кресле мужчина потер пальцем висок рядом с присоской датчика, вздохнул и устало прикрыл глаза. Ему можно было бы дать не больше тридцати, если бы не едва заметные седые нитки в тёмно-русых волосах и глубокая складка у губ.

— Кажется, ничего не получится. С той встречи три года прошло. По контракту одна попытка полагается или до победного конца? Синяя. Синяя у неё была шапочка. И тёмные волосы, короткие, чуть видимые из-под шапки. И запах… Корицы или чего-то такого сладкого, я сразу бабушкины плюшки вспомнил. Маловато? Сейчас, сейчас, подождите, я очень стараюсь. Но нет, не было больше ничего, только смутное ощущение: если выйду на своей остановке, то упущу судьбу. Я вышел, чёрт бы меня побрал. Не понимаю, что ещё нужно говорить. После той встречи я видел её каждую ночь. В разных обликах и даже безо всякого обличья, но зная, что это точно была она. Простите, доктор, сумбурно рассказываю. Вы мне поможете?

Сидящий за пультом, похожим на многоступенчатые мануалы диковинного органа, профессор Беляев развернулся вместе с крутящимся креслом и со скрипом провёл ногтем по щетине на щеке. Вздохнул. Затем ещё раз всмотрелся в причудливо изгибающиеся диаграммы на мониторе.

— Нет, информации недостаточно. Не могу дать никаких гарантий. Мне жаль, Сергей. Возможно, лучше просто убрать некоторые моменты вашей памяти. Тревожность уйдёт, вы обретёте гармонию с миром, наладите сон. В общем-то, это намного безопаснее овеществления воспоминаний. Я бы настоятельно советовал именно такой вариант. Подумайте.

— Убрать из памяти? Поймите, я поставил на кон всё: влез в долги, забыл друзей, всеми правдами и неправдами пробился в вашу экспериментальную группу, а теперь просто выбросить это?

— Поймите и вы. Я могу создать примерный образ на основе ваших туманных ощущений, но вероятность попадания крайне мала. Скорее всего, в итоге нашего взаимодействия получится совершенно чуждая вам женская сущность. Вы увлечены фантомом, болезнью памяти, если угодно. Я предлагаю удалить эту ммм… с позволения сказать, опухоль. Вам нужно время на принятие решения? Понимаю, понимаю. У меня сейчас важная встреча, но вы можете не торопиться. Временем вы не ограничены. Можно подремать, я не стану отключать датчики. Хотите, сестра сделает вам укол? Лёгкое снотворное, которое способствует засыпанию и помогает сделать сновидения более конкретными и зримыми. Есть вероятность того, что сон пополнит базу данных для овеществления. Фу, не люблю этот термин. Журналисты придумали, а я повторяю. Противное слово. То, что мы с вами делаем, Сережа, правильно называется «онтологизация отражений».

Профессор Беляев, свежеиспечённый нобелевский лауреат в области нейробиологии направился к выходу из лаборатории, продолжая свой ворчливый монолог. Казалось, он сразу забыл о пациенте и обращался уже к самому себе, как наиболее достойному собеседнику.

— Они там думают, что я людей в больших пробирках выращиваю по заказу. В бульоне. Неучи одноклеточные. Всё у них так легко и просто. Я создаю личности. Личности! Не бог, конечно, но…

Профессор нравоучительно поднял указательный палец правой руки, левой прикрывая за собой дверь.

Сергей перевёл взгляд с двери, за которой скрылся профессор, на окно напротив. Ранние декабрьские сумерки уже кружились вместе с невесомыми снежинками над городом, зажигая фонари и окна домов. Во многих весело подмигивали разноцветными огнями новогодние гирлянды.

Вот и ещё один год позади. Третий год новой эры. Он имеет право на такое летоисчисление. Старый мир перестал для него существовать ровно три года назад. Мир закончил существование, разлетелся вдребезги на станции «Белорусская радиальная», когда Сергей вышел из вагона метро и даже не решился оглянуться. «Двери закрываются. Следующая станция» … Под нарастающий вой разгоняющегося состава часы над чёрным зевом тоннеля переключились на “00:00” и начали новый отсчет. А эскалатор унёс его вверх и безжалостно выплюнул в мир персональной Новой эры. Эры поисков, мучительных снов и одиночества.

Мужчина с гримасой страдания откинулся на чёрный кожаный подголовник и прикрыл глаза. Неужели всё впустую? Он болен, единственный способ решить проблему — проснуться здоровым, в мир, где никогда не было и не будет её… Какая наивность с его стороны — поверить в возможность обрести свою любовь с помощью науки. Вырастить себе счастье в пробирке. Всё, хватит, пора выздоравливать.

Сознание зацепилось за какое-то слово в негромком бормотании профессора. Да, «отражение». Её отражение в чёрном стекле несущегося в тоннеле вагона метро.

Сон накрыл, как это с ним случалось в последнее время, внезапно. Поначалу бессонница, чередующаяся с провалами в мучительный морок, пугала, но со временем привыкаешь ко всему. Вновь чёрное зеркало вагонного окна. Он видит лишь неясный силуэт. Сколько раз во сне Сергей вглядывался, стараясь рассмотреть, увидеть лицо незнакомки. Но… только бледный овал лица с тенями глаз. Как же, чёрт возьми, заставить себя, спящего, посмотреть на неё, а не в проклятое отражение. Вот же она, стоит рядом, надо лишь слегка повернуть голову. Свет в вагоне погас на секунду. Так часто бывает, когда поезд приближается к станции. Приезжие из провинции обычно пугаются в первый раз, но потом быстро привыкают. Когда лампы в вагоне вновь зажглись, незнакомки рядом не было. Внезапно, одновременно со вспыхнувшим светом, Сергея осенило. Запах! Он вспомнил. Сицилийский апельсин!

И тут же женский голос уже наяву словно подтвердил: "… с цукатами из красного апельсина".

— Извините, я, кажется, задремал.

— Ничего страшного, это вы меня извините, я слишком громко говорила в коридоре. Разбудила вас?

Темноволосая девушка в форме Экспериментальной лаборатории с любопытством и улыбкой, светящейся в золотисто-карих глазах, смотрела прямо и без кокетства. Незнакомое, очень приятное лицо, спокойные движения, — весь её облик внушал доверие.

— Всё в порядке. А что там с цукатами?

— Вы всё-таки слышали? Пирог. Я каждый год пеку к Рождеству английские пироги с апельсиновыми цукатами. Мы с Катей, помощницей профессора, обсуждали рецепт. Но давайте вернёмся к вашему заказу. Профессор сказал, что пока вы не приняли решение: продолжать или разорвать контракт с нами. Могу я уточнить, какие у вас ожидания, связанные с проектом?

Он замялся, подбирая слова.

— Женщина мечты. Понимаю, звучит нелепо. Нормальные люди оживляют образы умерших супругов или детей, а я пытаюсь поймать ускользающее.

— Пробовали найти её в реальности?

— Неоднократно, первый год ежедневно ездил по той же ветке, где увидел её… По зелёной.

Сергей замолчал, вглядываясь в пальцы, сжимающие кожаную обложку толстого бумажного блокнота. Нет, показалось. Странная, всё-таки, у них в лаборатории манера — писать ручкой на бумаге. Такого уже почти нигде не осталось. Да, пора кончать с этим кошмаром. Доктор прав.

— Извините, задумался. Может быть, мне провести корреляцию воспоминаний? Профессор говорил, болезнь памяти, это ведь лечится?

— Ну, что же, если вы решились. Да, конечно, процедура не такая уж сложная. Сейчас уточню, могу ли я провести вмешательство самостоятельно. Кажется, телефон в пальто оставила, — последняя фраза прозвучала уже вполголоса.

Мужчина машинально проследил взглядом за движениями стремительной фигуры, за тем, как распахнулась дверь подсобного помещения, мелькнула серая пола пальто. Стоп!

Девушка обернулась.

— Что-то случилось? Вы побледнели.

— Скажите, как вас зовут?

— Меня? Анна Владимировна.

— Анна, у вас есть вязаная синяя шапочка?

— Когда-то была. Но почему вы… Она, оборвав себя на полуслове, на мгновение замерла спиной к нему, словно решаясь на что-то, а потом повернулась с растерянным лицом. — На зелёной ветке? Так значит, это были вы? Там. В метро?

Профессор Беляев нажал на кнопку пульта, выключая монитор.

— Дальше наблюдать нет никакого смысла. Да и неприлично. Все прошло как по нотам, эксперимент завершён. Это успех! Ювелирная работа. А чего стоит формирование нужных воспоминаний. Нет, точно, эта Анна — мой шедевр. Ох, Катенька, спасибо, отличный кофе.

Ассистентка профессора улыбнулась.Она прекрасно знала как угодить шефу. Немножечко соли и чуть-чуть черного перца.

— Поздравляю, шеф. Надеюсь только, что весь этот спектакль с якобы второй вашей ассистенткой и переодеванием объекта в мою форму был не зря.

Профессор помолчал, подошел к окну, раздвинул пальцами жалюзи и взглянул на улицу. Он успел заметить, как Сергей и Анна вышли из здания Института и по заснеженной улице направились ко входу в метро. Анна куталась в серое длинное пальто, а Сергей крепко держал её за руку.

— И я надеюсь, Катенька. А вы смогли бы любить и быть счастливой с человеком, зная, что он создан в лаборатории из образа в вашей симпатичной головке?

Ассистентка задумалась и отрицательно покачала головой.

— Нет. Они искусственные. Надо уметь любить пусть не идеальных, но настоящих людей.

Потом решительно добавила:

— Вы меня отвезёте сегодня домой. Она ушла в моем пальто.

Профессор Беляев с удивлением посмотрел на помощницу, которая и не скрывала лукавой улыбки. Первый эксперимент Беляев ставил, как все порядочные ученые, на себе. Он хотел получить хорошую ассистентку, и получил. Профессор создал Катю из своих представлений об идеальном сотруднике. Умной, исполнительной, немного циничной и очень симпатичной. Но вот этого влюбленного взгляда он не планировал. Или?.. О, нет! Чёртово подсознание.

— Ладно, Катенька, поехали. Я, кстати, слышал, ты что-то говорила о пироге с цедрой красного апельсина. Вот и попробуем.