Залпы третьего дня

С камерой наши не поскупились. Хорошая оказалась камера, светлая, чистая и тёплая. Без особого комфорта, конечно: топчан с жёстким матрасом, параша за ширмочкой да окно на стене, которое и не окно вовсе, а экран, транслирующий хронику.

От этих кадров, а пуще от размеренного, гнусавого голоса репортёра хотелось выть, зубами самого себя грызть или просто удавиться. Только не дали мне такой привилегии. Ни ремня не оставили, ни даже шнурка от ботинок. Роба — и та бумажная, верёвку не свить.

… Раз за разом червяги заходили в атаку. Голубые диски возникали в стратопаузе из ниоткуда, окутывались мерцающим сиянием и устремлялись вниз. По пути к поверхности сияние разгоралось, и скоро каждый аппарат тащил за собой косматую огненную шубу. На высоте от двух до трёх километров диски мгновенно тормозили, пламя срывалось с них, и далее сверкающие плевки летели сами, отвесно, расплёскивались о воздух, смешивались с дымом пожаров. Навстречу дискам рвались противоракеты, вспухали жёлтыми и оранжевыми пузырями.

Со стороны это выглядело даже красиво...

Я наблюдал за действом из подземного госпиталя. Смешной и постыдный казус: принимая на базе машину после ремонта, я сорвался с лесенки и сел на один из крючьев для подвески вооружения.

Боль была адская, но видели бы вы морды рядового состава! Уверен, пройдут многие годы, мои кости сгниют на фамильном кладбище — если удача не покинет меня и мне повезёт пережить сегодняшний день; наши «Коршуны» и «Ястребы» займут места на постаментах памятников последней войны; нынешние новобранцы станут заслуженными адмиралами, а байка про истребителя червяг, разодравшего себе задницу, будет веселить курсантов Космических Академий.

Меня даже не наказали.

— Ну, братец, — сказал Папаша, он же полковник Иванов, он же начальник рембазы, — это самый глупый случай членовредительства, который я видел. Настолько несуразный, что сразу понятно — ты не нарочно. Отправляйся лечиться, лейтенант Морелли.

Лейтенант Феофан Морелли — это я, к вашим услугам. Я предатель.

Залечить ягодичную мышцу — дело нескольких суток. Клянусь, это были не самые худшие дни в моей жизни! Их наполнили процедуры и медсестрички, которые их проводили. Грех жаловаться, я молод и хорош собой, а женщины добры к раненым воинам, даже если увечье получено при глупых обстоятельствах. Надеюсь, вы меня понимаете...

Три дня лечения, на четвёртый я с первым бортом улетел в свой полк. Мог бы и раньше, но пришлось пережидать очередной налёт. Червяги до чрезвычайности пунктуальны: они появляются на орбите Земли каждый третий день и долбят, долбят по планете, тупо и однообразно, не обращая внимания на потери. Какого чёрта им это надо? «Психологическое воздействие», — говорят яйцеголовые из гражданских. «Разгром инфраструктуры», — заявляют со значением штабные умники. Просто гнусная червяжья сущность, ненависть к сухой и твёрдой поверхности, — это давно понятно парням на передовой, таким, как я, Феофан Морелли, но кому интересно мнение лейтенанта с драной задницей?

Море дождей бурлило. Гравиметристы нашли, наконец, ту щель в пространстве, сквозь которую приходил враг, а Большой Мозг рассчитал вероятные маршруты. Лётный состав сиял от счастья и получал планшетки. Доложившись комэску, я отстоял недолгую очередь и положил в нагрудный карман полётное задание. Душа жаждала боя, а уж решимость давить на гашетки всегда при мне.

— Сыпаните им перцу на хвост, парни! — махнул рукой комполка, и мы стартовали.

Разбившись на тройки, мы прошли над полями древнего реголита, и поднялись на околунную орбиту. Облако машин двигалось, как единый механизм, да им и было. Пока полк не достиг нужной скорости и не вышел на курс, нас вёл Большой Мозг.

Солдату нельзя бездельничать, он начинает думать. Вся затея была большой авантюрой. Что нам известно о червягах? Ничего! Ни мотивов, ни целей, ни физиологии. У нас есть десяток трупов из подбитых кораблей и факт, что они никогда не пытались высадиться на Землю. Наверное, высоколобые сделали из этого какие-то выводы или просто знали больше, а мы… Нам оставалось убивать — или умирать, уж как повезёт. Но сначала надрать им задницу! Для этого мы и предназначены.

Впереди загорелась перламутровые всполохи, а за ними — чёрная беззвёздная пустота. Червоточина.

Внутри червоточины нет ни времени, ни пространства. Мир исчезает, когда пересекаешь границу.

Я пришёл в себя над джунглями. «Ястреб» вышел из червоточины за пределами атмосферы и медленно снижался, описывая широкую дугу. Детекторы молчали, экран локатора заливала слепая муть. Пустышка, никакой технологической активности! Что поделаешь, не повезло.

Задание, однако, никто не отменял. Я выдвинул крылья, включил регистратор и бросил машину к поверхности. Когда гладкий сине-зелёный бархат под плоскостями стал бугристым вельветом, я выровнял истребитель и полетел над лесом размашистым зигзагом.

Скоро джунгли побурели, рассыпались пятнами, между которыми заблестела вода. Бесчисленные озерца и болотца сливались в большие озёра и снова дробились. Блик звезды прыгал с водоёма на водоём, слепил глаза и гипнотически мерцал. В голове появились совершенно невоенные мысли. О девчонке, с которой гулял когда-то по берегу лесного озера; как пружинил под ногами мох, как они, поглощённые друг другом, забрели в сырое место, в камыши, и долго прыгали по кочкам, выбираясь; о её горячей ладошке и о костре, который он развёл потом; как они сушили одежду и как...

Запел и смолк зуммер. Я не без труда вынырнул из грёз. На локаторе потухал высокий пик. Под плоскостями мелькнул и исчез позади длинный ряд одинаковых прудов, соединённых каналами.

Замечтался, олух, чуть не пропустил!..

Но не пропустил же?

Я заложил разворот. А хотя бы и пропустил… Регистратор всё хранит, а уж кто нащёлкает червягам по носу — неважно. Конечно, быть первым приятно. Первым, ага… А про остальные машины ты забыл? Полсотни машин, и у каждой — свой маршрут.

Детекторы не заметили ничего опасного. Ни мощных полей, ни массивных скоплений металла. Скорее всего, это сельхозугодья, ферма или что-то похожее. Должны червяги что-то жрать? Вот и узнаем, а дальше дело учёных очкариков. Пускай разбираются, как нам это пригодится.

Я выбрал надёжную на вид площадку между двумя прудами — и не ошибся! Опоры моей птички надёжно встали на грунт. Наверное, под слоем мягкой почвы залегала коренная порода. Или бетон?

Я откинул фонарь и выбрался наружу. Бурый мох пружинил под ногами, ремень штурмовой винтовки давил на плечо. Сквозь фильтры респиратора проникли запахи болота. Воздух был влажным и тёплым, очки запотели.

К чёрту инструкции! Атмосфера здесь, по оценкам учёных, вполне пригодна для дыхания; чуть больше кислорода, чуть меньше азота… Я снял маску.

Воздух чуть горчил, но уже через несколько секунд я забыл об этом. Над болотом висели обычные земные звуки: шелест высокой, похожей на камыш травы вдоль глинистого берега; тихие звон и стрёкот мелких летучих тварей; шорох поднимающихся со дна пузырей. Внизу суетились мелкие существа: красные черви плясали в толще воды, сгибали и разгибали членистые тела; чёрные многоножки ползали по илу, оставляя за собой следы крошечных ножек; большая улитка всплыла и повисла, прилипнув к плёнке поверхностного натяжения.

Прилетел порыв ветра, покрыл воду пятнами ряби — словно на полированное стекло насыпали чёрного песка. В одном месте стекло раскололось, поверхность расплескалась, словно хищная рыба ударила хвостом два — нет! — три раза. Разошлись круги, и к берегу побежала по воде стоячая волна. Сверху я увидел, как, извиваясь, приближаются три змеевидных существа.

Я снял винтовку с предохранителя. Это не червяги, мелковаты, но кто их знает? Вдруг они плюются ядом? Я слышал, есть такие змеи на Земле...

Тем временем существа подплыли к самому берегу и приподняли над водой передние концы тел. Впрочем, чушь, головы они подняли, распахнули мягкие кожистые веки и посмотрели на меня в шесть глаз.

Наверное, я слишком впечатлителен для военного лётчика, но в этих глазах был живой разум! Казалось, они спрашивали: «Кто ты?» Спрашивали беззвучно, но явственно. Не галлюцинация, не игра воображения, нас учили определять эти вещи, нет!

Червяжья молодь, вот кто это был! Меньше взрослых особей, не такие яркие, но с тремя парами пятипалых ручек. Потом, перелиняв последний раз, они потеряют конечности, но сейчас эти конечности до дрожи напоминали ручки человеческих младенцев!

Детский сад, я попал в червяжий детский сад...

Тут я струхнул… Как солдат и защитник я должен залить всё вокруг огнём. Каждая личинка, каждый шестирукий змеёныш — это будущий воин: штурман, артиллерист или десантник! Да, они не высаживаются на Землю, но ведь зачем-то им нужна эта война? Значит, будут и десанты, значит, будут и десантники...

Я сжал цевьё винтовки, но не смог заставить себя открыть огонь, а из воды высовывались всё новые и новые головки. Они смотрели на меня, и задавали всё тот же вопрос. В них не было злости, а только светлое детское любопытство.

Внезапно меня окатило холодным, тошнотворным, паническим страхом! Я оглянулся и увидел взрослого червягу. Он обвивал ветку широколистного дерева, росшего неподалёку, и смотрел на меня. Она. Самка, если судить по цвету брюха. Ужас, казалось, изливался из её глаз, а тело конвульсивно подрагивало.

Воспитательница в детском саду оставила на минуту своих подопечных, а когда вернулась, обнаружила рядом с детками кошмарного монстра...

Я повернулся, залез, не чувствуя ног, в кабину и удрал. На взлёте меня пытались перехватить истребители червяг, но вяло, без энтузиазма. Они даже не нападали, а, скорее, эскортировали мой истребитель. Может быть, боялись стрелять вблизи детских садов. Не знаю. На высоте километра они отстали, и я спокойно добрался до червоточины.

Арестовали меня спустя сутки, когда пересмотрели записи регистратора. Бежать я не пытался. Трибунал задал мне только один вопрос: «Почему ты не стрелял?»

Я не ответил. Объяснять, что шелест травы и упругость мха под ногами напомнили мне ту прогулку в карельском лесу, то озеро и ту девчонку? Как её звали? Маринка? Наташка? Забыл...

Приближалось время налёта — шестнадцать по местному. Без четверти четыре дверь камеры распахнулась. Вошёл угрюмый капитан, за его спиной мялись четверо рядовых.

— Пора? — обречённо спросил я.

— Пора, Морелли.

— Лейтенант Морелли!

— Разжалован, — сообщил капитан. — Будь мужчиной, идём. Не заставляй нас применять силу.

Я сложил руки за спиной и вышел в коридор. Сзади заткнулся на полуслове хроникёр. Чертовски обидно умирать, но, по крайней мере, больше никогда я не услышу его голоса!

Меня завели в лифт. Кабина пошла вверх.

Вверх! Слухи не врали: расстреливали во время налётов, когда гремели залпы червяг, и ближе к поверхности, для маскировки. Расстреливали в лифте, а потом отправляли тела наверх, под огонь червяг.

В животе лопнул ледяной пузырь, холод полез вверх, погладил сердце и встал колом за грудиной. Это Меня расстреляют!.. Это Моё тело отправят наверх!..

Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт!.. Ослабли ноги, я с трудом задавил в горле стон… Стена кабины поплыла перед глазами, крепкая стальная стена, покрытая глубокими царапинами и вмятинами от пуль. Под ногами, наверное, можно увидеть канавку кровостока… Часто им приходится отмывать кабину? О чём я думаю?! Никогда не верил в бога, но… сейчас, за минуты до смерти… может быть, стоит помолиться? Но за спиной сопели конвоиры, я не хотел перед ними позориться… Или бог услышит без слов?

Лифт остановился.

— Стоять на месте, не двигаться! — жестяным голосом приказал капитан.

Прогремели ботинки. Расстрельная команда выбралась из кабины и замерла неподалёку. Их дыханий я уже не слышал, но точно знал, что они стоят там, в десяти шагах, нацелив винтовки в открытую дверь лифта. Они смотрят на меня, и одновременно на капитана, который смотрит на часы. Сейчас капитан поднимет руку...

— Товсь!

Клацнули затворы.

Сейчас. Здесь. Сейчас всё!

Тянулись секунды, мы ждали первых червяжьих залпов. Мы все, а я — больше всех. Сейчас загремит, вздрогнут стены, капитан махнёт рукой и...

Загудел коммуникатор.

— На связи, — коротко ответил капитан. — Да? Есть! — голос его внезапно изменился: — Отставить! На плечо!

Он подошёл и развернул меня к себе лицом.

— Тебе повезло, Морелли, — сказал капитан, подумал миг и добавил: — Лейтенант Морелли. Червяги прислали парламентёра. — он вгляделся в моё лицо: — Эй, что это с тобой, парень?!

«Ну и рожа у тебя...» — успел подумать я, но в голове зазвенело и я свалился в обморок.