Выживает сильнейший

Сегодня

— Сидишь, овощ? Целыми днями сидишь, как пень. Бездельник! — Новак сдвинул засаленный шлемофон на затылок, усмехнулся. — Отмыл бы стены, копотью воняют, — и, расплываясь в улыбке, пронзительно загоготал.

— Кы-хы, кы-хы! — смех сменился надрывным кашлем.

Стиснув кулаки, Новак застучал по подлокотникам кресла, согнулся и, судорожно вздрогнув, отхаркнул кровавый комок на пол.

— У-ух! — вытер губы и подбородок, завозил ногами, бросил зло:

— Ты тоже воняешь, овощ. Слышишь?!

Человек в соседнем кресле закрыл глаза.

— Не слышишь?! — Новак включил звук на панели управления, дотянулся до микрофона.

— Просыпайся. Ау!!! Работать пора. Давай, давай, давай! — загремели динамики под потолком. Взвизгнула сирена — пронзительно, тошнотворно. Сгорбившись над приборами, Новак скрёб ногтем аварийную кнопку, жевал ремешок шлемофона и мотал головой.

— А-а-а! Кайф! А-а-а! Допинг!

Сирена смолкла. Новак выплюнул ремешок.

Смахнув испарину со лба, встал, зашарил рукой по груди.

— И тебе витаминчики, — из кармана появился шприц и петля резиновой трубки.

— Хм! Помутнел ваш завтрак, мистер навигатор, — оценил содержимое шприца на просвет. — Даже и не знаю. Да ладно! — и, шагнув к человеку в кресле, угрожающе зашипел. — С ложки жрать слаще, но будем проще. Готовьте вену, господин инженер.

Человек открыл глаза.

— Неродной ты какой-то, Антоша, — притворно ласково сказал Новак и опустился на колени. — Давай клешню.

Разгрёб лохмотья рукава, подхватил безвольную руку и затянул жгут выше локтя.

— Посинел весь, осунулся, — Новак обстучал конечность ребром ладони. — Жилки спрятались. Сочувствую, но… надо, Антоша, надо. Всё для жизни, всё для победы, — проткнул кожу иглой. — Мы выжить должны, должны вернуться, — и, зажмурив один глаз, вдавил поршень.

Вчера

Переговоры в рубке:

— Проверка системы!..

— Энергия в норме.

— Маневровые на запуске…

— Экипаж на местах!

— Прошу подтверждение координат?

— Угу.

— Штурман?! Мишень на монитор!

— Сейчас.

— Антон! Я жду!

— Уже-уже… Есть координаты, командир.

— Входим в подпространство, — голос звучит спокойно. — Маневровые на холостой. Даю отсчёт. Девять, восемь, семь…

— Обедать будем у Веги…

— Ужинать на Альдебаране…

Смех. Скрип кожаных сидений.

Неприятный нарастающий гул. Вибрация.

— Что-то не так…

— Ошибка курса!

— Стоп!!!

— Запуск тормозных!

— Ё-о-о-о-!

Вой. Скрежет металла. Удар. Переворот. Едкий дым. Темнота.

— Жив?!

Кто-то мокро дышит в лицо. Давит на глазное яблоко, задирает веко, вливая мутный поток света. Размытое, вздрагивающее пятно — грязный лик механика Новака с рассечённой бровью. Визжит сирена.

— Как ты?! — брызгая слюной, перекрикивает сирену Новак. Исчезает. В глаза бьёт вспышка аварийного прожектора.

— Что случилось? — Антон жмурится, шепчет, но не слышит своего голоса.

Безнадёжный плач стихает — обрушивается тишина.

— Ну и вляпались, мать твою! — возвращается Новак, обнимает Антона, тащит вверх.

— Что?

— Расплющило нас, Антоша, исковеркало и вывернуло.

Механик усаживается на пол, опускает его голову себе на колени, стонет:

— Что делать то, что делать?

— Где все?

— Все?! — Новак всплёскивает руками, глухо бухтит, хихикает, хохочет, и, захлебнувшись от истерики, выталкивает:

— Никого! Трупы, трупы, трупы…

Антон смотрит вверх, на скачущую, перевёрнутую физиономию механика и теряет сознание.

Сегодня

— Помнишь командора Гиршева, овощ? — Новак отпихнул ногой разбитую аккумуляторную батарею и выполз на четвереньках из ниши силового форпика.

— Забыл? Я, признаться, тоже. Странно. Месяц назад память была свежее, — выпрямился, упираясь руками в поясницу, прошёлся вдоль панели управления. — Не помню лиц экипажа, не могу воссоздать образы. Устал? Возможно. Но голоса… Антоша, ты слышишь голоса?

Новак замер у главного монитора.

— Пора запустить диагностику. Прогуляться по цепи, — включил программу сканирования, снял шлемофон и поправил контактную сетку на лысой макушке.

— А мы пока проверим блок псиметрии. Ты не против, мистер навигатор?

Ответа не прозвучало. Новак удовлетворённо кивнул.

— Не растут волосы. Это хорошо! — он протёр тряпочкой розовые проплешины на голове у Антона. — Правильно, что я их выжег, не брить же, право слово. Надеюсь, ты не в обиде? — вдавил пальцами присоски контактов. — Без тебя, родной, маршрутник мне не починить, — согнувшись, заглянул в лицо. — Но и ты, Антоша, без меня зачервивел бы, — ласково погладил по затылку. — Так-то, брат.

У силового форпика сыпануло искрой. Завоняло гарью, сквозь приборную панель пробилась струйка дыма.

— Дьявол! — Новак выдернул из-за пояса резиновые перчатки и бросился к аппаратным шкафам.

— Шестой блок? — обернулся в дыму, оскалился. — Не молчи, овощ! Не время. Резервную группу врубать?! — непослушными пальцами отщелкнул тугие клипсы, шевельнул кассету. — Не молчи! — ткнулся щекой в дверцу, прижимая шлемофон плотнее. — Не слышу. Включать? Закрой глаза, если… Моргни, мать твою!

Антон моргнул. Новак вырвал кассету, саданул по клавише перезапуска и остервенело хлопнул дверцей.

— С ног валюсь. Нужно отдохнуть, — швырнул перчатки на пол, устало плюхнулся в кресло. — Неудачно день заканчивается. Блин! А ты ведёшь счёт дням, овощ? Нет? Хм… И я сбился. И не всё ли равно. Кхы! Но мы сбежим отсюда, вырвемся из чёртовой бездны! Да! Подыхать я тут не намерен.

Новак вытащил из заднего кармана фляжку, потряс за ухом, улыбнулся:

— Для аппетита на сон грядущий, — и засопел, зачмокал.

Вчера

Нестерпимая, нечеловеческая боль сверлит тело изнутри, выталкивает из бессознательного, на свет, на звук. Антон открывает глаза, тонет в рассвете прожектора, скулит и взрывается криком.

— Сука! — кричит в ответ Новак, выворачивает руки, тащит его тело по полу. — Ты мне нужен! Нужен!

С пальцев механика соскальзывает шприц-тюбик обезболивающего, он матерится, вытряхивает на грудь Антона аптечку и, стоя на коленях, вытирая мокрые ладони о штаны, бормочет:

— Сейчас уколю. Полегчает. Отпустит.

"Струна, нить, тетива, — прыгают слова в голове. — Обрывается, лопается, рвётся".

Новак возится, причитает:

— Без тебя мне кранты, Антоша. Кранты… Ты должен жить, должен.

Боже, как же хочется оттолкнуть надоедливую тень, заорать в ухо: "Уйди!", но тело не слушается, рот молчит. Антон задыхается от боли. Новак расстреливает смятые шприцы по сторонам, роняет капли пота на лицо.

— Я тебя вытащу, сволочь! Вытащу!

"Зачем?"

Пульсирующая, рвущая лихорадка стихает, струится тёплыми ручьями в ноги, оставляет после себя апатию и гибельный холодок.

Сегодня

— Развлечь тебя, овощ?

Новак присел на панель управления, загадочно улыбнулся и выдернул из-за спины чёрную бумажную папку.

— Славный у нас был экипаж. Талантливый. Жаль, подохли все, — ощерился, подмигнул, — Ан, не все. Мы живы, Антоша.

Примостился повыше, стукнул каблуками по облицовке пульта.

— Предлагаю экскурс в прошлое, — распахнул папку, хлопнул пятернёй. — Полная подборка портретов. Все здесь. Все четырнадцать в карандаше. Кто уж расстарался, не знаю. Художник автографа не оставил. Начнём?

Новак вытащил первый лист.

— Прости, не по порядку. Узнаёшь физика Кобеца? Приукрасил его творец. По мне, так пакостный был мужичонка. Сгорел в шлюзах.

Новак скомкал ватман и швырнул под ноги.

— Следующий. Биолог Марш. Я его добил молотком за ненадобностью. Залил, демон, кровью всю кают-компанию.

Лист упал на пол.

— Пилот Бурлешин. Этот тут помирал, — Новак толкнул ногой пустое кресло. — Честно признаться, Антоша, разрывался я между вами. С ума чуть не сошёл от беспокойства, но выбор правильный сделал… Придушил бедолагу.

Осыпались клочки бумаги.

— Смотрю, заблестели у тебя глаза, родной! Прозрел, стало быть.

Механик сорвался с места, уронил папку, шагнул по рассыпанным листам.

— А ты думал наша жизнь бесплатно теплится? Лотерейный билетик выигрышный. Нет, Антошка, я за всё кровью заплатил, — он дёрнул кресло, схватил Антона за подбородок, приблизил небритое лицо. — У нас жратвы на месяц, а кислорода на три дня. Слышишь? Я проверял. Семьдесят два часа и алес. Посинеем и подохнем, если маршрутник не запустим.

Он отодвинулся, погладил Антона по груди, поправил перекрестье привязных ремней.

— Но я верю в тебя. Бездна нас не сожрёт. Справимся, — улыбнулся. — Мы смерти не пособники.

Вчера

Новак кормит его с ложечки, обливает бульоном грудь.

— Я диагноста запускал, — тянет за провода аппарат с пола, сжимает коробочку с красным крестом в руках, бросает. — Не скажу, что результат хороший. Раздавило тебя чуток волной перехода, Антоша. Паралич… Но всё поправимо. Организм у тебя крепкий, молодой. Выдержит. Угу.

Новак вновь хватает ложку, зачерпывает бульон.

— И корабль потрепало, но он жив. Слышишь?! Жива железка, говорю! Плохо только, что маршрутник сгорел. И застряли мы в подпространстве, родной. Страшно даже подумать что там, за бортом.

Новак косится на чёрные иллюминаторы.

— Мы должны помочь друг другу. Я ремонтом займусь, а ты руководи. Псиметрические сеточки приспособим. Настроим импульсы на элементарные "да" "нет". Считай диалог.

Новак вытирает подбородок Антону, заглядывает в глаза.

— Время у нас есть. О кислороде и еде я позаботился.

По его скулам стекают струйки пота.

Сегодня

— Жратвы не получишь, пока блок не запустим, — Новак встал напротив, широко расставил ноги и набычился.

— Забастовку решил устроить, мразь. Да я тебя напрямую к кораблю подключу, — ладонь хлестнула по щеке. Удар, еще удар.

Трясущимися руками Новак расстегнул пряжки ремней, подхватил Антона под мышки, рванул, поволок к пульту.

— Только учти, овощ, перезагрузки тут не будет, — опуская тело на пол, выдохнул яростно. — Сожжешь башку, значит, сожжешь.

Механик зубами оторвал мягкие присоски с контактов, упёрся коленом в грудь, исступленно вдавил электроды Антону в голову, стянул кольцо на лбу.

— Раз, два, три. Включаю!

Глаза Антону залила кровь. Кожу ужалило разрядом. Истеричный голос Новака отодвинулся, затих. Свет погас.

Сейчас

Спроси сейчас. Спроси! Отрывая руки от лица, глядя на струящийся сквозь пальцы свет. В центре Вселенной. В круге мириады огней. Не молчи. Шепотом или выплёвывая звуки, спроси: "Смерть непрерывна?!" Что услышишь в ответ? Спроси: "Есть ли бесконечность внутри тебя? Почему живёшь, когда жить невозможно?" Злые вопросы. И нет ответов, как не кричи.

Сквозь обшивку корабля видно Новака. Мечется, бьётся о стены. Хочет жить. Он убил двоих, чтобы дышать. Ты убил всех! Исковеркал. Порвал в клочья. Разнёс вдребезги. Самоуверенный шут! Идиот, отключивший проверку координат. Уже не человек! Ничто. Прошлое, не настоящее, прошедшее, не наступившее. Уже! Готов ли ты убить ещё раз? Осознано. Блаженно. Оплачивая боль и радуясь расплате. Отомстить, уходя, исчезая, растворяясь. Убить! Убить Новака.

Нет?

Нет дыхания, нет тела, нет жизни. Лишь короткий миг на приговор. Лишь разноцветные звёзды вокруг. Лишь Новак трясущийся над мёртвым телом, беззвучно поющий колыбельную. И сила, холодной мощью утаскивающая прочь.

— Я не слышу песню!

Прозрачные пальцы тянутся к кораблю, режут обшивку и, прерывая металлический вздох, задувая мерцание ламп, выбрасывают искорёженные обломки в полыхающую зарю. Ближе к жёлтой звезде. Ближе к Солнцу. Ближе к дому. Ближе…

— Моя точка жизни.

И Антон смеётся...