Урок длиною в жизнь

— Это ты новенький? — мужчина средних лет, в белом халате и прямоугольных очках открывает стеклянную дверь и застывает в проеме не без изумления: он ожидал увидеть стажера, а не школьника.

— Да, это я, — кивнул худощавый юноша, выглядящий явно младше своих лет.

Он нервно потирал ручку пластикового матового дипломата и переминался с ноги на ногу. Весь его вид не просто говорил, скорее даже распевал арии о степени его стеснения и взволнованности.

— Заходи. Тебе, правда, нужно будет снова вернуться на первый этаж, чтобы получить постоянный пропуск. Как тебя зовут-то?

— Эмерик, — новичок проскочил вслед за коллегой, принявшись с нескрываемым восторгом разглядывать помещения.

Сердце его оживленно заколотилось, он едва мог поверить, что приступает к работе своей мечты. В тот самый момент он с наслаждением вкушал то чувство, которое заставляло его по-настоящему ощутить себя главным героем некого захватывающего и вдохновляющего кино.

От глаз его спутника те эмоции укрыться не сумели. Мужчина невольно улыбнулся, вспоминая свои первые дни в Проекте «Земля». Это работа, которой гордятся. Он прекрасно понимал, что на душе у новенького мальчишки.

— Вы ведь доктор Тау? — несмело спросил Эмерик, нехотя возвращаясь к реальности, в которой он снова был охвачен колким чувством незащищенности.

— Все верно, — мужчина кивнул. — Я покажу тебе оборудование, мониторы, но чаще всего ты будешь находиться в офисе, изучать дела и разрабатывать жизненные пути, — ритмично шагая по коридору, Тау буднично вводил стажера в курс дела.

— Вы ведь занимаетесь терапевтическими случаями, в основном? — Эмерику было это известно наверняка, но он не знал, с чего бы ему начать разговор.

— А ты бы хотел заниматься преступниками, — Тау ловко угадал намерения новичка.

Юноша смутился. Он не догадывался, что его читают, словно открытую книгу.

— Хотелось бы, в идеальном мире, — он пожал плечами.

Они вошли в комнату, такую же сияюще белую, как и коридоры, освещенную мягким прохладным светом матовых ламп. Одна из стен была полностью перекрыта мониторами, на которых постоянно сменялись показатели множества параметров. Цифр было так много, что Эмерик в панике принялся пытаться сфокусироваться хотя бы на небольшой их группе, чтобы в чем-нибудь разобраться. Он с трудом представлял, как доктор Тау может за всем этим уследить.

— К преступникам новичков не допускают, — растерянность мальчишки была тут же обнаружена доктором, но тот принял решение не заострять на этом внимание. — С особенно сложными группами процент осознания зачастую очень низкий, с такими работает только высший пилотаж. Поэтому тебе придется набраться опыта. Удивительно, что тебя послали к нам. Обычно стажируются на «туристах». Должно быть, в тебе углядели талант.

Эмерик улыбнулся одновременно с ноткой смущения и горделивости. Ему бы хотелось верить, что именно в его одаренности было дело, ни в чем другом.

— Так или иначе, в любом отделе нужны талантливые разработчики жизненных путей. У нас миллиарды пациентов ежедневно, — развел руками Тау. — Я тоже когда-то мечтал заниматься исключительно криминальными случаями… надеялся исправить этот мир, — в глазах мужчины блеснула искорка меланхолии, которая явно была рождена ярким воспоминанием, но голос доктора умело маскировал происходящее в его душе неким показным самолюбованием.

— Что означают все эти цифры? — с увлеченным любопытством спросил юноша, приближаясь к экранам.

— Здесь жизненные показатели земных тел учеников. Последняя сессия в моем секторе протекает довольно успешно. У нас будут очень хорошие результаты после пробуждения. За исключением, пожалуй, этой особы, — доктор ткнул пальцем в середину одного из списков на экране, показатели хаотично менялись, уменьшая свое значение, потом вдруг резко оказались на нуле. — Я устал им повторять который раз, что без желания пациента лечение будет восприниматься как попытка навредить. Она чувствует, что она здесь не по своей воле, — его зрачки остановились на имени и задумчиво наблюдали за цифрами в столбце рядом.

— И что она делает? — спросил Эмерик нерешительно, прекрасно понимая, что в ответ последует не самая счастливая история.

— Продолжает убивать себя. Снова и снова, — Тау напряженно вздохнул, скрестив руки на груди.

— Сколько раз она будет так перерождаться?

— По протоколу — только один, при повторении тенденции, сессия прерывается. Это очень травматично для ученика.

— Они могут… Ученики… Понять вдруг, где они находятся? Происходило такое когда-нибудь?

— Технология стирания памяти еще никогда не давала сбой. Они рождаются на Земле, ведут жизнь, как они считают, единственную, что у них есть. У них не сохраняется никаких воспоминаний о том, кто они. Но иногда… Они начинают догадываться о том, почему они на Земле. Это в идеальном случае. По сути, это именно то, к чему мы и стремимся — индуцировать осознание, — сложив руки на груди и задумчиво почесав подбородок, Тау подошел к правой стороне стены и взглянул на самый верхний монитор. — Взгляни-ка. Альберто Лу, — он указал пальцем на одно из имен в списке и подошел к небольшой панели управления, прямоугольный тонкий сенсорный экран, размером с альбомный лист бумаги.

Несколько легких движений пальцами, и желаемое досье теперь появилось перед ними. На мониторе отображалась фотография смуглого приятного на вид мужчины лет сорока, на первый взгляд имевшего весьма серьезный внешний вид, но стоило приглядеться, и в его глазах становилась отчетливо заметно пламя задора и авантюризма.

— Какие у него терапевтические показания? — спросил Эмерик, прежде чем прочел и строчку из досье.

— Он из «туристов», без каких-либо критических показаний. Но он в нашем подразделении, потому что Лу просил лично меня разработать для него жизненный путь.

— Поклонник вашей работы?

— Друг детства. Он мне доверяет, — Тау тепло улыбнулся. — Нестандартная личность. Его земное имя Алан Паркер, у него было довольно счастливое детство, но в возрасте двадцати лет он попал в автомобильную аварию и лишился обеих ног.

— Довольно жестокая участь для друга детства, не находите? — юноша хотел сказать это шутливо, но волнение и природная неуверенность отчего-то вложили в его интонацию несмелое осуждение.

— Он попросил серьезных испытаний на свою долю, ему было интересно, как он с ними справится, и смотри, — оживленно говорил доктор, снова переводя его внимание на экран. — Сейчас он уже в преклонном возрасте, ведет духовную деятельность, уехал в Гималаи и уже вполне себе отчетливо осознает, что пришел на Землю, чтобы получить некий урок. Он будет приятно удивлен, — Тау усмехнулся. — Трагичные события земных жизней, как правило, обладают мощным терапевтическим эффектом. Тотальное обнуление. Человек начинает радоваться самым элементарным вещам: что он может ходить, что у него есть работа, что у него каждый день есть еда на столе.

— Начинаешь ценить свою жизнь больше, умерев однажды, верно? — согласно кивая, пробормотал стажер.

— Именно, — Тау щелкнул пальцами, демонстрируя, что его подопечный попал в точку. — Ты принес тестовые наброски?

Юноша немного опешил, совершенно не ожидая внезапной смены направления их диалога и принялся растерянно копаться в своем дипломате, выуживая из него планшет, который едва не выскользнул из его подрагивающих рук.

— Да-да, конечно, — бормотал он. — На самом деле, я детально проработал каждый кейс, — он нашел нужные файлы и протянул девайс доктору, ожидая его реакции.

Тау предельно внимательно и сосредоточенно принялся изучать файлы, слегка нахмурившись. После пяти минут полной тишины, он, наконец, произнес, слегка прищуривая глаза:

— Как я сразу не догадался, что ты — племянник Тильды Мо-Эрис. Откуда еще у тебя мог быть доступ к досье преступника, — мужчина приспустил очки и потер переносицу, вручая планшет обратно в руки стажера.

Эмерик почувствовал себя неловко, даже испугался. Он прекрасно понимал, что семейные связи вообще не являлись гарантией того, что ему удастся удержать эту должность, если он будет недостаточно хорош. Стать разработчиком жизненных путей в Проекте «Земля» — было главной мечтой его жизни. Он верил, что был создан для этого. Но не до конца верил в свой талант.

Юноша в молчаливом ожидании уставился на доктора, надеясь услышать хоть одно слово касательно своей работы, и даже забыл на время, что ему необходимо дышать.

— Чтож, — выдержав паузу, протяжно заговорил Тау. — Готов признать, довольно неплохо. Мы обсудим твои разработки с коллегами.

Мальчишка с облегчением выдохнул.

— Оба кейса? — с надеждой и нетерпением спросил он.

— Оба кейса, — Тау снисходительно покачал головой, наблюдая, как лицо стажера искажает едва сдерживаемый восторг.

Эмерик ликовал.

Время, которое ему теперь необходимо было выждать до своего первого совещания тянулось бесконечно медленно, по капле. А вот энергия, аккумулированная воодушевлением раздирала его на части. Ему жизненно важно было сбросить хоть малую ее часть, чтобы немного успокоиться и вернуться в темп восприятия времени, в котором обитали все остальные. Поэтому он переходил с шага на галоп, а с галопа на бег, а в лифте едва удерживал себя на месте, в мучении предвкушая получение постоянного пропуска.

«Разработчик жизненных путей. Стажер», — значилось на нем, рядом с его именем и фотографией.

Эмерик гордо улыбнулся сам себе, покручивая в пальцах пластиковую карточку. Поскорее бы избавиться от клейма стажера и стать одним из них… доктором.

Юноша мечтательно разглядывал фигуры в белых одеждах, быстрыми шагами расхаживающие по коридорам, кто куда, большинство — уткнувшись носом в планшет и абсолютно не видя дороги. Они выглядели такими занятыми… такими важными…

Ядерные реакции под кожей юного стажера медленно начали утихать, дыхание — восстанавливаться, а легкая тревога снова поселилась в душе, навязчиво напоминая о предстоящем совещании.

Тау нашел новоиспеченного подопечного после ланча. Эмерик ожидал, что они отправятся в очередную белую комнату, где за большим столом, в окружении множества докторов, будут обсуждаться новые кейсы и ошибки старых.

Но никакой белой комнаты не было. Тау проводил юношу в маленький внутренний сад. Небольшая территория, размером со среднюю гостиную, была полностью устлана мягким мхом, пальмы, цветущие на их стволах орхидеи, папоротники занимали почти все место, лишь посередине стояла небольшая скамейка, такая же белая, матовая и излучающая мягкий едва голубоватый цвет, как и вся мебель внутри здания Проекта «Земля». Где-то в углу, видимо, находился небольшой водопадик, журчала вода, а воздух был необычайно влажным и теплым.

Пока Эмерик в ошеломлении оглядывался по сторонам, Тау присел на скамейку, вальяжно закидывая ногу на ногу и поправляя белоснежный халат. Мужчина положил на колено планшет и разблокировал его, запуская звонок. Он подманил новенького, призывая присоединиться к совещанию.

Чувствуя, как пламя тревоги внутри разрастается и принимается пробиваться наружу, мальчишка уселся на скамейку рядом со старшим коллегой и уставился в экран. Иконки, скрывающие за собой личности совета разработчиков появились в левом углу. В правой половине отображалась документация очередной сессии.

— Следующая сессия стартует завтра, мы запускаем на Землю с нашего сектора триста двадцать человек. Все ваши жизненные пути уже предварительно проверены, осталось лишь обсудить несколько деталей и утвердить работу нашего нового сотрудника, — к концу предложения голос, раздавшийся из динамиков планшета перешел на слегка торжественный тон, очевидно, побуждая коллег поприветствовать новичка.

Эмерик даже вздрогнул от неожиданности, когда остальные участники совещания принялись наперебой поздравлять его с присоединением к команде.

— В этот раз мы запускаем относительно длинные пути, — продолжал голос, явно принадлежавший мужчине в возрасте. — Сессия продлится до месяца, однозначно она будет непростой, некоторым из участников предстоит прожить весьма долгую жизнь, крайний у нас… — голос прервался, а стажер заметил, как сменяются на экране страницы файлов. — Крайний у нас умирает в 87 лет, — говорящий снова выдержал небольшую паузу, очевидно подыскивая нужный файл, а затем продолжил проводить брифинг. — Также в нашем секторе намечается и несколько криминальных случаев. Предлагаю тогда начать именно с подопечного нашего нового сотрудника. Эмерик? — мужчина на том конце явно передавал тому слово, но мальчишка, очевидно, успевший задуматься, встрепенулся лишь от легкого толчка локтем доктора Тау.

Док вложил планшет в вспотевшие ладони мальчишки.

— На связи, — прочистив горло, поприветствовал тот.

Воцарилась тишина. Эмерик едва ли понимал, как ему оформить свою речь и грамотно представить свой проект. Он миллион раз репетировал это перед зеркалом, но в эту минуту все заученное мгновенно испарилось, оставляя в его голове звенящую тишину.

— Нова Касси́, — прочистив горло, начал стажер, бегло глянув на Тау. — Осужден за мошенничество.

Юноша вывел на экран файл своей разработки. Это была ветвистая древообразная схема, указывающая условия и определяющая алгоритм, по которому система будет отзываться на принимаемые осужденным решения.

— Исходя из отчета психологов, мы знаем, что Нова вырос в бедной семье и всегда стремился к богатству. Родителей своих он презирает, связь с ними не держит, в содеянном не раскаивается, утверждает, что его жертвы сами виноваты в собственной глупости и доверчивости. Основываясь на этой информации, я предлагаю начать со следующих исходных данных, — торопливо и неуверенно говорил парень. — Мы поместим его в богатую семью. Не просто богатую. Сверхбогатую. Пусть поймет, что счастье вовсе не в деньгах.

— Что у нас по типажам родителей? — спросил мужчина по ту сторону экрана, как успел прочитать Эмерик, звали его доктор Обеди́н.

— Есть несколько подходящих вариантов.

— Характеристики?

— Я искал властного, довольно жестокого отца, которому он всю жизнь пытался бы угодить, и… пожалуй… достаточно равнодушную мать, постоянно занятую своими делами. И несколько братьев и сестер, с которыми он наверняка будет соревноваться за наследство, — юноша обвел пальцем участок, в котором схема начинала ветвиться, оставляя на экране постепенно исчезающий голубоватый след.

— Так, — вероятно, кивая, сказал Обеди́н, внимательно слушая юного коллегу.

— С большой вероятностью такой расклад побудит его задуматься о настоящих родителях по пробуждении… понять, что они действительно любят его…

— Какие ключевые решения ему предстоит принять?

— Его жизненный путь несколько раз будет пересекаться с людьми, которым нужна будет помощь. К нему будут обращаться напрямую, либо же Касси́ необходимо будет обратить свое внимание на неочевидную проблему. При этом алгоритм будет благоприятствовать ему в случае акта бескорыстной помощи.

Тау едва заметно, с одобрением качнул головой. Сердце мальчишки забилось чаще, он не смог скрыть радостной улыбки.

— Однако вне зависимости от того, перейдет ли компания отца ему во владение или нет, ближе к сорока годам он неизбежно потеряет все, что у него было. Останется банкротом, без денег, без недвижимости. Это ключевая точка жизненного пути, и он не может ее избежать. Вероятно, что люди, которым он некогда помог, окажут ему поддержку, но будет это уже их собственный выбор.

— Хорошая работа, Эмерик, — заключил Обеди́н.

Мальчишка засиял, чувствуя в себе необычайный прилив энергии и веры в собственные силы. Тревога отступала, оставляя место для более светлых эмоций.

Однако едва уловимый звуковой сигнал, раздавшийся из динамиков планшета оповестил участников совещания о том, что к ним присоединяется еще один доктор. Юный стажер, не удержав себя, инстинктивно подался вперед, вглядываясь в экран.

В тот самый момент, когда буквы сложились в слова и обрели для него смысл, его сердце рухнуло с высоты грудной клетки на пол, с грохотом разбиваясь на миллионы острых осколков. Он замер, невольно задержав дыхание, будто бы боясь вдруг не расслышать вердикт о том, суждено ли ему жить дальше, или же его постигнет незавидная участь…

Доктор Мо-Эрис присоединилась к звонку.

Ее низкий прохладный голос кратко поприветствовал участников, убеждая каждого не отвлекаться на ее позднее появление и продолжать совещание.

Сложно было не отвлекаться.

Эмерик отчетливо ощущал ее гравитационную мощь, даже не видя ее лица. Она искажала пространство и время, заставляла любого дышать чуточку чаще. Одна из основателей Проекта «Земля» и одна из ведущих разработчиков жизненных путей. Ее вклад в благосостояние их общества был неоценим, не было таких величин и параметров, как казалось ее юному племяннику. Одно слово лишь, по его мнению подходило достаточно точно — революция. Оно таило в себе весьма кровавый характер, но отчего-то так лаконично вязался с именем и личностью доктора.

С каким-то блаженным трепетом он выслушал краткую речь доктора Обеди́на о том, что проделанная им работа достойна похвалы, и скорее всего разработанный им жизненный путь войдет в сессию без каких-либо значительных смысловых изменений. Вероятно, Эмерик отдал бы многое, чтобы убедиться, что его родственница слышала эти слова и восприняла их без доли скепсиса.

— Я соглашусь, что этот жизненный путь в данном случае довольно хорош. Однако… — подал голос доктор Тау, слегка наклонившись над планшетом. — Не думаете ли вы, что нам стоит сменить стратегию трансфера сценария жертвы на преступника? Убийца — убит, вор — обворован… Предлагаю начать тестировать совершенно другие жизненные пути, более позитивные, полные любви и иных уроков, которые, тем не менее, приведут к осознанию нужных истин по пробуждении.

— Предлагаю вообще вычеркнуть из алгоритмов любые формы страдания, переименовать Землю в Нирвану, и продавать билеты на «счастливый курорт» за бешеные деньги, — неожиданно резко и саркастично отозвался мужчина по ту сторону экрана. — Мы называем приходящих на Землю учениками. Потому что их цель — учиться. Мы не хотим создавать пузырь умиротворения вокруг них. К умиротворению люди приходят, — чуть ли не по слогам проговорил доктор. — Потому что жизнь — это дорога. Зачастую, крайне непростая. Все дарованное просто так не имеет никакой ценности, и какую бы счастливую жизнь вы не сумели воздвигнуть вокруг ваших учеников, доктор Тау, они всегда найдут повод страдать и плакать. Счастье потому и является идеалом в глазах человечества, потому что оно не приходит из ниоткуда, дарованное кем-то извне, некими божественными разработчиками жизненных путей. Ты строишь его сам. Никто не может тебе его подарить. И мы не можем. Мы можем лишь указать дорогу.

Тау спокойно выслушал речь старшего коллеги и лишь покачал головой. Он был согласен с вышесказанным и даже не намеревался идти вразрез с вполне очевидными фактами. Но он стремился привнести нечто новое в их неизменную деятельность, чувствуя глубоко внутри, что он был создан для чего-то великого. Он мечтал элиминировать насилие и жестокость, он грезил достичь той точки, в которой родилось бы новое человечество, без изъянов и пороков.

Но насилие, как убеждался Тау раз за разом, было самым излюбленным наркотиком человечества. Им упивались, его оправдывали, его скрывали и за него стыдили, но в конечном итоге, даже учитывая вполне очевидный прогресс человеколюбия, к насилию возвращались. Снова и снова. Словно это был единственный возможный вариант. Словно бы все высокоморальные надстройки были всего лишь крышкой над кастрюлей с кипящим молоком: рано или поздно молоко-таки пробивалось наружу и пачкало блистательный глянец варочной поверхности, еще вчера старательно вымытой всеми возможными средствами с экстрактом гуманизма.

Неужели эту программу не исправить осознанным усилием? Неужели она настолько плотно вшита в базовые настройки, что определяет человека, как такового?

Эти вопросы не давали Тау спать по ночам. Эти вопросы держали его в напряжении каждый рабочий день. И его парализовывал колкий леденящий ужас от приходящих все чаще и чаще мыслей, что изменить человеческую природу все же невозможно…

— Вы во многом, несомненно правы, доктор Обеди́н, — этот женский низкий голос прозвучал без напряжения, однако каждый его слышащий уловил вибрации недовольства и желания открыть пылкую дискуссию. — Подход, который мы практикуем в Проекте «Земля» многие годы помогает как отдельным людям, так и обществу, в целом. Никто не сомневается в том, что наш мир невероятно изменился с тех времен. Я бы сказала, изменения были революционными.

Революция.

Из ее уст это слово прозвучало торжественно. Даже несколько светло и обнадеживающе, несмотря на наставительный тон говорящего. Оно, как будто бы, утратило всю свою жестокость, с которой было тесно исторически связано и обрело стойкую моральную обоснованность.

Проект «Земля» — это революция без жертв. Никто никого не сбрасывает вниз, в бурлящий котел, оправдывая содеянное собственным понятием о справедливости.

Вероятно, многие, отбывающие за свои грехи, заключение в немощных болезненных телах, подвергающиеся пыткам и гонениям, с ней бы не согласились. Но у доктора Мо-Эрис на такие обвинения всегда был вполне рациональный ответ: на Земле люди наказывают себя сами, а алгоритмы жизненных путей всегда потворствуют благодетели.

— Но любой рост небесконечен, в особенности если в систему не вносятся корректировки, — продолжала женщина. — И по уровню осознаний, в особенности среди преступников, мы давно вышли на плато. Нам нужны иные подходы, инновационные решения.

— И ваше инновационное решение — это абсолютная любовь? — доктор Обеди́н усмехнулся, воспринимая идею с очевидным недоверием.

— Вы правы, доктор, страдание — неизбежно, и страдание очень часто выступает в роли трамплина, способствует осознанию многих истин, — строгий голос зазвучал мягче, будто бы заигрывая с эго оппонента. — Однако как показала практика, преступники, вкушая во время земной жизни плоды собственных злодеяний очень редко раскаиваются. Чаще они лишь накапливают мысли о мести и ненависть к нам, как к институту.

Тау едва заметно кивнул. Слова доктора Мо-Эрис вызвали сильный отклик в его сердце. Он был с ней полностью согласен.

— Несомненно, проект «Земля» проводит потрясающую работу в моральном развитии цивилизации. Но мы перестали двигаться вперед, и топчемся на месте, уткнувшись в пределы собственных подходов, — воодушевленно продолжала Мо-Эрис.

— Для того, чтобы масштабно менять стратегию жизненных путей вам нужны исследования, удовлетворительные результаты этих исследований и, соответственно, одобрительное решение совета.

— И у нас все это будет. Не сомневайтесь, — по ее интонации было ясно, что она едва ли признавала авторитет своего коллеги.

Но Обеди́н был прав. Без качественных исследований инновационные жизненные пути едва ли получат одобрения тех, кто рисковать не готов.

— Ну что ж… Не будем тратить время попусту, — интонация пожилого доктора особенно ярко продемонстрировала его отношение к этому спору: все, чего ему так хотелось — просто отмахнуться от раздражающей и абсолютно, по его мнению, бесполезной дискуссии. — Эмерик, пожалуйста, продолжайте. У нас есть еще один ученик. Эмили Луис, верно?

— Да, все верно, — теперь юноша чувствовал себя так, будто пересекает минное поле.

После развернувшихся на всеобщее обозрение дебатов, пламя, как чувствовалось юному стажеру, еще пылало. Отношение его тети к устаревшим подходам было очевидным, а он, продолжая следовать четко по устоявшимся протоколам, представлял совету разработки, в которых, по мнению Мо-Эрис не было ничего ценного. Он был просто хорошим учеником, не более того.

— Эмили Луис. Глубокая неудовлетворенность жизнью, апатия, отсутствие энергии, энтузиазма, раздражительность, тревожное расстройство, — парень сосредоточенно смотрит на экран, полагая, что это отвлечет его от разрастающейся внутри тревоги.

Отчего-то он вдруг подумал о том, насколько подробно, насколько откровенно описана ему была жизнь Эмили. Она была словно на его ладони. Он мог отпустить ее парить в небесах, будто это была свободная птица, а мог стиснуть в ладони, сломав так, что уже не починишь. Такая ответственность несомненно пугала его, но в то же время и придавала сил. Он пока не был готов сделать твердый шаг вперед, но вполне отчетливо видел себя в будущем как уверенно шагающего доктора.

— Предлагаю в качестве места рождения выбрать теплую прибрежную зону, открытую страну с возможностью выезжать заграницу, свободно путешествовать, — продолжал Эмерик негромко. — Родители Эмили рано развелись, отец ушел, и уже более двадцати лет они не общаются. Поэтому для земной жизни Эмили нужна будет крепкая семья, любящие родители… Мой алгоритм также открывает широкие возможности для выбора творческих занятий, жизненный путь пересекается со множеством… — юноша будто попробовал притворяться уверенным, но голос его надломился и предательски дрогнул.

— Прошу прощения, — доктор Мо-Эрис не позволила ему договорить. — Вам придется исправить свой алгоритм. Он никуда не годится.

Эмерик прерывисто вздохнул, боясь даже глядеть в сторону доктора Тау. Мальчишку поглощал стыд.

— Вы не можете создавать на Земле такие условия для подопечных, какие в конечном итоге приведут лишь к их жажде вернуться в этот мир снова. Для учеников, проходящих терапевтически направленный путь Проект «Земля» не может быть той реальностью, в которую хочется снова сбежать. Эта жизнь должна зажигать искры надежды на то, что текущую жизнь еще стоит жить, и жить полноценно, — голос Мо-Эрис несколько смягчился, но не утратил наставнического тона. — Я слушаю ваши предложения.

Стажер растерялся. Его мысли рассыпались в рой разлетающихся в разные стороны мух, и он никак не мог выудить из головы ничего стоящего. Он лихорадочно думал, и тишина, которая вдруг особенно громко заполнила пространство, создавала иллюзию необычайной тягучести времени.

— Забота, — выручил стажера доктор Тау. — Тяжело больной родственник или друг… человек, забота о котором будет прямой ответственностью Эмили. Так она ощутит свою значимость.

— Уже лучше, — одобрительно отозвалась Мо-Эрис.

— Но ей однозначно нужна помощь. У нее может быть здоровое тело, но душевного ресурса у нее все равно недостаточно, она будет это ощущать. Ей нужен наставник, который поможет ей следовать по пути счастья. Вероятнее всего, родственник, с богатым опытом, непростой историей.

— Нет, это не должен быть родственник, — отрезала женщина. — Исходные параметры жизненного пути должны быть близки к ее реальной жизни. Я не хочу повторения тех ситуаций, когда в первые сутки после пробуждения люди убивали себя, осознавая, что на Земле у них было куда больше, чем здесь, и желая просто перескочить через нежелательную жизнь. Но идея с наставником мне нравится.

«Перескочить через нежелательную жизнь», — Эмерик невольно зацепился за эту мысль, принявшись медленно и основательно пробовать ее на вкус.

Он взглянул на Тау кратко и безмолвно, и мгновенно понял, что доктор зацепился за то же самое. Однако в его глазах не было растерянности и непонимания. Нет… этот человек сталкивался с этой идеей не впервые. И теперь он снова думал об этом. Возможно, в тысячный раз в течение своей блистательной карьеры разработчика жизненных путей.

— Комбинируйте возможности для творчества с серьезными жизненными трудностями, — тяжелый металлический голос Тильды Мо-Эрис снова прогремел из устройства.

— Хорошо, — опустив голову, еле слышно пробормотал ее племянник.

— У нас мало времени, сессия должна быть запущена завтра. Поэтому передайте доктору Тау алгоритм, он внесет нужные правки.

Совещание, в определенный момент, ставшее казаться юному стажеру невыносимо долгим и мучительным, наконец, завершилось, оставляя его самого и его наставника среди размеренного журчания воды в маленьком тропическом уголке.

— Что за история у тебя и нашей начальницы? — не скрывая своего любопытства, спросил мужчина, пытливо поглядывая на подопечного.

Юноше показалось, что он слышит нотки издевки в его голосе и потому ожидал увидеть кривую улыбку на его губах, однако доктор глядел на него серьезно и даже несколько сочувствующе.

— Да нет никакой истории, — отмахнулся новичок, не намереваясь углубляться в подробности.

— Мы все ее немного побаиваемся, — Тау пожал плечами, добродушно улыбнувшись. — Но она же, вроде как, твоя родственница. В чем проблема?

— Лучше бы я был ей посторонним человеком… было бы куда проще, — Эмерик отвел взгляд и поднялся со скамьи.

Доктор терпеливо ожидал подробностей. Он неторопливо поднялся вслед за юношей, и учтиво отворил перед ним стеклянную дверь, ведущую обратно в здание.

— Ты получил довольно нетипичные кейсы для новичка, — наводящими фразами начал он, понимая, что парень не стремится изливать душу.

Стажер вдруг прервал свой быстрый шаг и остановился, опустив голову и втянув шею.

— Доктор Мо-Эрис дала мне шанс, и я его упустил, — тихо прошептал он. — А вторых шансов она не дает.

Тау не нашелся, что ответить. Подавленность юноши не выглядела наигранной, не была результатом преувеличения или явного надумывания. Нет. Эмерик видел реальность такой, какой она являлась в своем самом жестоком проявлении. Доктор Тау знал, что за женщина была Тильда Мо-Эрис, и потому прекрасно понимал, что для нее дебют ее племянника сегодня не был успехом. Он был успехом для кого угодно: для команды, доктора Обеди́на, отдела кадров… но только не для Мо-Эрис.

— Блистательное начало, — еле слышно пробормотал себе под нос мальчишка.

— Слушай, парень, — начал Тау нерешительно, однозначно не имея и малейшего представления о том как поддержать едва знакомого человека в трудную минуту. — Твой пропуск еще при тебе, а это значит, что лучшее, что ты сейчас можешь сделать, это не вешать нос и продолжать работать. Завтра важный день. Тебе, может, и не дадут вторых шансов другие, но, по крайней мере, позволь сам себе его дать.

Юноша остался в офисе до позднего вечера. Ему казалось, что теперь покинув Проект «Земля», он не сможет вернуться снова. Он с предельным вниманием наблюдал за своим наставником, пока тот дорабатывал алгоритм, при этом будучи невероятно благодарным ему за то, что Тау еще интересовался его идеями и предложениями.

***

Едва разлепляя сонные тяжелые веки, стажер сидел у огромного монитора. Доктор Тау находился по правую руку, у контрольной панели, с десяток остальных докторов следили за управлением своих секторов в этой, казалось, бесконечно длинной белой комнате, конца которой не было видно из-за изгиба ее архитектуры. Этот кабинет контуром огибал сферу, внутри которой располагались помещения с маленькими стеклянными капсулами, где под наркозом находились люди, либо уже пребывающие на Земле, либо вот-вот туда отправляющиеся.

Побуждаемый мерзким чувством тревоги, которая лишь усугубляла последствия недосыпа, Эмерик часто оборачивался и смотрел по сторонам, очевидно ожидая высмотреть появление доктора Мо-Эрис. Он не хотел, чтобы она неожиданно оказалась за его плечом в момент, когда он менее всего к этому готов.

— Хватит вертеться. Мы скоро запускаем сессию, — Тау мог бы бросить эту фразу в его сторону с раздражительностью, но оказался, наоборот, чрезвычайно снисходителен и спокоен. — Хочешь запустить жизненные пути своих подопечных?

Юноше показалось, что он начал незаметно для самого себя засыпать, и эти слова пришли к нему размытым эхом из собственного сна, как нечто желаемое и вместе с этим несомненно пугающее.

Он резко повернул свою голову в сторону доктора, остатки дремы будто бы испарились с поверхности его тяжелых век. Он искал в глазах наставника подтверждение своего предложения и увидел некое юношеское, искристое озорство. Тау откатил свой стул в сторону, уступая стажеру место перед панелью управления.

Эмерик колебался. Ему предлагалось нечто необычайно захватывающее, намного более интересное, чем пассивное наблюдение и запоминание. С другой стороны, теперь страх, что он может не справиться, был силен как никогда. Это всего лишь его второй день… быть может он, действительно, еще не готов?

Но Тау энергично подманивал его рукой и с энтузиазмом и воодушевлением приглашал его взяться за управление.

— Подключение электродов завершено, — раздался из динамиков приятный женский голос.

Не дожидаясь, пока юный стажер решится, Тау ухватился за спинку его стула и резко придвинул его ближе к контрольной панели.

— Ввод анестезии и процесс стирания памяти запущен, — вновь оповестил голос.

— Смотри внимательно, — заговорил доктор. — Я запускаю алгоритмы жизненных путей своей группы учеников. Они обычно синхронизированы с кодами капсул, и все, что тебе нужно, просто подтвердить запуск. Элементарно. Однако обязательно проверяй, чтобы все совпадало. Там иногда тоже делают множество ошибок при проверке кода, — Тау махнул рукой в сторону мониторов, очевидно имея в виду персонал, работающий по ту сторону стены, непосредственно с учениками.

В подтверждение своих слов о простоте порядка действий, Тау нажал всего на пару кнопок и в течение секунды у имени каждого в списке загорелась зеленая галочка.

— Вот двое твоих, — он указал на появившиеся на экране имена: Эмили Луис и Нова Касси. — Запускай.

Голос доктора подал юному стажеру зеленый свет. С особым трепетом и восторгом, понимая, что этот момент особенно ярко оставит оттиск на памяти, как первый шаг в Проекте «Земля», он повторил комбинацию команд, показанную ему, и с гордым нетерпением сложил руки на коленях, принявшись барабанить по ним пальцами в ожидании заветных галочек.

— Да! — сдавленным шепотом, почти беззвучно воскликнул юноша, сжав руки в кулаки и прижав их к телу.

— Загрузка завершена, — оповестил голос из динамиков. — Запуск цепочки рождений через… три… два… один.

Набор показателей на мониторах сменился. Теперь Тау и Эмерик наблюдали за графиками, отражающими жизненные показатели их учеников.

— Разве они все одновременно входят в рождение на Земле? — изучая легкие флуктуации в значениях, которые словно бы «дышали», полюбопытствовал парень, уже по логике догадываясь, что это так не происходит.

— Ученики одной географической группы — чаще всего нет, иначе, это слишком большая нагрузка на систему. Но по всему земному шару где-то совпадения, очевидно, случаются, — было заметно, что Тау очень нравится объяснять, он говорил размеренно и терпеливо, не упускал возможности расписать подробности.

Вопросы, кому-либо казавшиеся глупыми, элементарными, все равно вызывали в нем восторг. Как он считал, фундаментальное — в азах, а не во множестве надстроек, коими обрастала любая наука на своем эволюционном пути. К тому же, его новоиспеченный подопечный совсем не казался ему глупцом, попавшим в отдел разработчиков только благодаря связям. Излишне неуверенным в себе — вполне. Но только не глупцом. Эмерик по достоинству ценил все знания, влетавшие в его уши, и хватался за них мертвой хваткой. Тау это восхищало.

— Здесь только физические показатели их земных тел, — несколько растерянно заговорил снова мальчишка. — Но как узнать, что в действительности с ними происходит? Какие выборы они принимают и как протекает сейчас их жизнь?

— Наконец-то тебе пригодятся твои, добытые в муках зубрения знания кода, — засмеялся доктор.

Он нажал на несколько сенсорных кнопок. Графики сменились списком, в котором Тау случайно выбрал одного из своих учеников. Тогда экран заполнился постоянно обновляющимися строками команд и чисел.

— Весь их жизненный путь отображается в виде кода. Видишь? Это один из моих. Прямо сейчас он рождается в одной из Пакистанских деревень. Эти значения, — он указал на выделенные синим цветом. — Пересечения с другими учениками Земли. Здесь его мать, его отец… они с других сессий. Три сестры и брат. Еще несколько родственников. Каждое взаимодействие отражается. Развилка сгенерированного алгоритмом выбора отобразится красным. Он пока младенец, поэтому пока ты их не видишь.

Код обновлялся так быстро, что Эмерик едва успевал уследить за ним. Он с восхищением поглядывал на наставника, который вполне очевидно, прочитывал и воспринимал код, словно бы это были видеоролики — он не тратил время на перевод и расшифровку, информация в его голове обрабатывалась моментально.

— Давай проверим твоих учеников, — доктор снова подпустил стажера к управлению, ободряющими жестами призывая его уже самостоятельно взаимодействовать с контрольной панелью.

Несмотря на то, что юноше, как ему самому казалось, была особенно интересна работа с преступниками, он сначала выбрал, все же, Эмили. Отчего-то он чувствовал к ней особое сострадание и даже некую привязанность.

Экран снова заполнился кодом. На сей раз стажер принялся с жадностью вчитываться в символы, стараясь поспевать за скоростью их появления. Минуту спустя парень нахмурился. Он в недоумении взглянул на Тау. Доктор не выглядел растерянным. Тогда Эмерик предположил, что вероятность в том, что он прав, а его ментор — не замечает ошибок, довольно мала, поэтому принялся далее следить за новыми строчками кода, не подавая голоса.

— Разве это Эмили должна была родиться в Нью-Йорке? И почему у нее есть оба родителя? Разве для нее утвердили полную семью? — он заговорил нерешительно, однако улавливаемая им информация совсем не вязалась с планом, а оттого начала порождать в юноше очаги едкого беспокойства.

Что-то здесь не так…

Он видел как доктор Тау щурит глаза, внимательно вглядываясь в сменяющие друг друга символы, как скрещивает руки на груди, покусывая ногти. Линзы его очков отражают свет мониторов, и парень почти не видит, что может сказать ему взгляд наставника-разработчика. Затянувшаяся тишина сыграла роль шквального ветра, разносящего теперь пожар его разыгравшейся не на шутку тревоги по всему телу.

Не дожидаясь разрешения Тау, юноша бросился проверять код, описывающий жизнь Касси. Тот еще не родился на Земле, но строка взаимодействий указывала всего одного человека — его будущую мать.

Второй раз за эти два дня в Проекте «Земля» сердце юного разработчика рухнуло, разбившись на мелкие кусочки, теперь, казалось, без надежды к восстановлению.

«Их жизненные пути… они перепутаны…», — проскочила в голове мысль.

Громкая, словно гром. Одинокая в опустевшем сознании. Не было даже дилеммы сказать об этом Тау, или же тихо наблюдать за его действиями. Он глядел в одну точку остекленевшими глазами, в которых не отображалось ничего, кроме тотального бессилия и опустошения.

Проверил ли он все, прежде чем подтвердить запуск? Тау же сказал, проверить!

Теперь Эмерик не знал наверка. Ему казалось, когда он глядел на экран, все было верно. Но действительно ли это было так? Он был так взбудоражен, так обрадован дарованной ему возможностью, что доверился команде доктора…

Эмоции ослепляют. Набрасывают на глаза пелену и даже подменяют воспоминания. Он пытался, изо всех сил пытался вспомнить, что было на мониторе, прежде чем он осуществил роковую ошибку, но его мозг демонстрировал ему только размытое пятно. Стажера начала бить крупная дрожь.

— Успокойся, — тихо проговорил Тау, опустив ладонь на его плечо.

Эмерик едва мог совладать с собой. При этом он совершенно не понимал, как доктору удается оставаться таким невозмутимым. Разработчик выглядел, возможно, лишь слегка взволновано, постукивал пальцами по панели управления, не отрываясь следил за кодом, и как будто бы в его глазах даже было заметно некое любопытство. Невероятно.

— Мы можем это исправить? Можем отредактировать алгоритмы? — шепотом затараторил парень.

— Нет, отредактировать алгоритм в режиме реального времени невозможно. Там слишком много взаимодействий с другими учениками. Можно сделать только хуже.

— Тогда, может, остановить сессию? Вывести их оттуда! Они же идут не своими жизненными путями!

— Исключено, — на сей раз это был холодный и колючий тон, который, как показалось мальчишке, обрушился на него силой снежной лавины.

Стажер схватился за голову. Ему хотелось умереть прямо на этом месте. Желательно до того момента, как его убьет собственная тетя.

Губительный водоворот мыслей, о том что он бездарность, что из него никогда не выйдет хороший разработчик, полностью поглотил юношу. Он опустил руки вдоль тела, ссутулился, опустил голову, и морщась, словно от боли, наблюдал за строчками кода, при этом изредка поглядывая на Тау в те моменты, когда краем глаза замечал, что тот на него не смотрит.

Тау, впрочем, выглядел довольно увлеченным, что едва ли укладывалось в голове юного стажера, как подобающая реакция на происходящее. Да, это он нажал на кнопку. Но доктор был его руководителем, должен был контролировать процесс, и основной груз ответственности лежит, по факту, на нем. Мужчина же, казалось, был вовсе не отягощен потенциальными последствиями. Выглядел он сосредоточенно, но при этом, он словно был поглощен любопытством, коим поглощены наблюдающие за особенно важным экспериментом ученые.

— Что же мы тогда будем делать? — движимый тревогой, Эмерик несколько раз обернулся по сторонам, убеждаясь, что доктора всецело увлечены работой.

— Мы будем наблюдать, — Тау, наконец, взглянул на своего подопечного и похлопал его по плечу.

Юноше это прикосновение не передало ни грамма облегчения. Наоборот, он будто еще сильнее почувствовал собственную ничтожность и беспомощность.

Он исподлобья взглянул на беспрерывно самопишущуюся строку кода. Нова Касси только что появился на свет в итальянском городке Маратеа, у матери-одиночки по имени Лоретта, в женском теле, с врожденным пороком сердца.

***

НОВА КАССИ.

К чему это все? Откуда мы приходим и куда мы движемся? Каждый задает себе эти вопросы тысячелетиями, от древних шаманов до современных мыслителей, неважно, кто ты: крестьянин, палач, король или предприниматель. Смерть стучится в двери каждому. И каждый, вне зависимости от того, готов он ее встретить или нет, наверняка надеется, что за чашкой чая она расскажет наконец, в чем был весь смысл…

Меня окутала сияющая белизна и всепоглощающий звон, с которым завибрировало все мое существо. Я поняла довольно быстро… это все…

Мне всегда было интересно, что там, за гранью, но в то же время, я никогда не спешила туда. Не потому что панически боялась, как некоторые, порой трясущиеся над своим богатством, отрицающие собственную смертность и пытающиеся изо всех сил воздвигнуть устрашающее наследие… нет… Но будто бы потому, что мне подсказывало некое необъяснимое чувство — там меня ждет серьезное разочарование.

Люди часто говорят про то, что перед смертью жизнь проносится перед глазами, словно череда кадров из кино. Яркие вспышки воспоминаний, не менее яркие ощущения, сопровождавшие каждый снимок словно уникальный чувственный оттиск. И я всегда полагала, что это просто красивый миф, так плотно вплетенный в нашу культуру, построенную из кирпичиков надежды на то, что там, за гранью, что-то есть.

Но оказалось, что фантазии людей имели под собой реальное основание. Но я уже не размышляла об этом, когда чрезвычайно реалистичный киносеанс вдруг начался.

Мама… она меня всецело любила. Она любила, отдавая себя полностью, ее сердце было безвозмездно посвящено мне, и чувствовала эту любовь каждый день своей жизни. И в любой самый трудный момент… когда свет вокруг угасал и меня окружала беспросветная тьма, я вдруг вспоминала о ее любви, и тогда снова становилось светло.

Свои первые дни в больнице я помню особенно ярко, хотя я тогда ничего не и понимала в той степени, в которой наверняка бы все прочувствовала, будь я старше. Но я была ребенком, самым обычным, с сильной жаждой жить и играть, и без всякого страха и понимания, что такое смерть. Я отчего-то будто бы знала, что все это останется позади.

Я верила, что меня ждут великие дела.

Насколько я себя помнила большую часть своей жизни меня травило собственное эго и едкая зависть к благосостоянию других. Эта ядовитая субстанция у меня внутри всегда была своего рода компасом, невероятно сильно тянувшим меня в направлении больших проблем. Я воровала у других детей красивые игрушки и не бросала это бесчестное занятие даже несмотря на разочарование и стыд в глазах мамы. Порой мне казалось, что стыдится она больше за саму себя, потому что не может позволить купить для меня все то, что было у других детей.

Но все это было до больницы и до тех бесчисленных операций, что мне довелось пережить, и до моих первых друзей, которых мне довелось навсегда потерять.

Ее звали Карла. Она была младше меня года на три, совсем маленькая девочка, худенькая, тоненькая, бледная, с большими зелеными глазами. Ей была назначена операция двумя днями позднее моей. Она делала вид, что ей не было страшно, пытаясь подражать супергероям, которых она так любила. Но я чувствовала, что она боится. Поэтому мы договорились с ней, что если кто-то из нас умрет, мы обязательно подадим знак «оттуда»…

Но никакого знака так и не было. Хотя я долгими месяцами вслушивалась в каждый шорох и разговаривала с ней, когда оставалась одна.

Теперь мне понятно, почему я не дождалась никакой весточки. Кажется, мы становимся причинно отрезаны от того мира, из которого уходим, не имея больше никакой связи, никакой ниточки, соединяющей живых и мертвых. Я догадывалась об этом уже тогда, после смерти Карлы… интересно, почему я еще надеялась на нечто иное? Наверное, это в нашей природе… надеяться и верить.

Мама серьезно заболела, когда мне исполнилось двадцать. Я уже тогда бросила учебу, взращивая, движимая мечтой, собственное маленькое дело. Друг матери помог с первыми вложениями и, возможно, помогал бы и дальше и стал бы неплохим ментором, если бы я сознательно не отдалилась от него, думая, что справлюсь со всем сама. Однако с течением времени становилось все труднее, состояние мамы ухудшалось, деньги были очень нужны, и я с трудом могу сейчас вспомнить, когда я приняла это решение, и принимала ли я его вообще, насколько осознанным было это действие, либо же нечто древнее и глубинное управляло мной изнутри, тот самый проклятый компас, должно быть… Мой бизнес понемногу стал приобретать не самый честный характер. Мелкий шрифт, замысловатые формулировки и громкие обещания вскоре превратились в откровенное надувательство. Однако все это я строила во имя семейного блага, совершенно не думая и не беспокоясь об обманутых мною людях. Это же была их собственная ответственность, собственные решения… почему я должна была винить себя за то, что была умнее и хитрее всех остальных?

А потом подробности раскрылись самому родному и близкому мне человеку. Мама обо всем узнала и… ее здоровье этого не выдержало…

Мое… мое сердце было слабым от рождения. Но почему-то ее сердце остановилось намного быстрее.

Тогда я наделала много ошибок. А может быть, не ошибок вовсе. Может быть, все это были отчаянные попытки обрести искупление и зажить новой жизнью… так или иначе, пять лет я провела в тюрьме. И это, к моему собственному удивлению, было не самое темное время в моей жизни. Там, меня наконец нагнали все те возможности, которые преследовали меня на протяжение всей жизни, и на которые я упрямо закрывала глаза. Сколько шансов мне выпадало погрузиться в творчество! Как будто кто-то свыше отчаянно пытался занять меня рисованием, музыкой или поэзией… мне все это было неинтересно, все это казалось пустой тратой времени. Но там… в заключении, среди таких же некогда жадных до жизни, живущих ради схватки за кусочек чего-то лучшего, женщин, я получила, наконец, тот шанс остановиться и просто творить.

Я бралась за все подряд, и мне было абсолютно неважно, насколько хорошо у меня все это получается. Само осознание того, что из под моей руки выходит нечто прекрасное, нечто приносящее людям радость, а не боль и разочарование, перевернуло мне жизнь.

А потом… я встретила Анну. В какой-то момент мне показалось, что это Карла вернулась с того света и смотрит на меня через глаза этого улыбчивого ребенка на инвалидной коляске из дома напротив. Я только-только вышла на свободу и ночевала в доме своего дяди, параллельно думая о том, что я буду делать со своей жизнью дальше. Я смотрела на звездное небо, укутавшись в теплый свитер, а она и ее старший брат появились во дворе. Он с задором разгонял ее кресло, катая вдоль улицы, а она громко хохотала, хлопая в ладоши. Анна была смышленым ребенком, чрезвычайно мудрым и смиренным для своих семи лет. Она не раз заставляла меня искренне поверить в то, что в ее хрупком маленьком тельце будто бы была заточена древняя душа. А если не древняя, то по крайней мере достаточно зрелая, чтобы говорить и думать о том, о чем говорила и думала Анна.

— Вы мне очень нравитесь, — сказала она мне как-то.

Я смущенно заулыбалась, и с любопытством, которое невозможно было запрятать, спросила:

— Могу я поинтересоваться, почему?

— Вы смотрите на меня с восхищением, а не с жалостью, как очень многие люди.

Я помню, что я в замешательстве открывала и закрывала рот, словно выброшенная на берег рыба, едва ли соображая на тот момент, что мне следует ей ответить.

— Я нисколько не огорчаюсь тому, что я не могу ходить, как все остальные. Но я понимаю, почему меня жалеют. Взрослые грустят, когда дети болеют.

Эти слова сорвались с уст семилетней девочки и заставили волоски на моей шее встать дыбом. Я вздрогнула, тогда особенно ярко вспомнив вдруг свои больничные дни и наполненные болью глаза мамы.

— Я была тем самым больным ребенком. Поэтому и смотрю на тебя с восхищением, — сказала я. — Ты — очень веселый и счастливый маленький человечек. Такие не могут не восхищать.

Анна широко улыбнулась:

— Все потому что я умею радоваться всему на свете.

И она действительно умела. Она изначально лишена была возможности бегать и прыгать, поэтому с самых юных лет она не воспринимала очень многое как данность. Она с невероятно глубоким для ребенка уважением прониклась к жизни с самых первых ее лет.

Хотелось бы мне иметь то уважение в мои юные годы, когда мне довелось на своем жизненном пути свернуть не туда.

Я чувствовала стыд за саму себя. Почему я десятилетиями не понимала всего того, что понимает маленькая девочка? Какая же у меня душа, черт возьми, что мне потребовалось потерять родного человека и отсидеть в тюрьме, чтобы осознать ценность жизни?!

Через пять лет после того разговора я вышла замуж и родила прекрасного сына. Красивого, умного, а самое главное, здорового. С того самого момента, как он появился у меня, я поняла достаточно четко — я на правильном пути.

И как только это осознание предельно плотно и естественно обосновалось в моей голове, мой путь стал подходить к концу.

Здоровье снова дало сбой. В самый счастливый момент моей жизни. Я всегда знала, что часы мои тикают быстрее часов любого другого человека, а с рождением сына я стала возвращаться к мысли о собственной смертности едва ли не каждую свободную минуту, вспоминая ту невыносимую боль, что принесла мне кончина моего родителя. И теперь часы отсчитывали свои последние секунды…

Мне всегда было интересно, что там, за гранью.

И теперь я, кажется, готова узнать…

***

Прозвучал короткий электронный сигнал.

— Нова отключен от электродов. Он приходит в себя, — уголок губ доктора Тау дрогнул и замер в полуулыбке.

Мужчина почесал подбородок и, хлопнув в ладоши, интенсивно потер их друг о друга.

Эмерик не сводил взгляда с мониторов, наблюдая за последними мгновениями жизни Эмили, которая тоже вот-вот должна была выйти из симуляции. Ему не терпелось засыпать наставника множеством вопросов о его беседе с доктором Мо-Эрис, но он не решался. Не знал, как преодолеть эту стену, воздвигнутую гнетом субординации. Тау вовсе, на его взгляд, не выглядел огорченным или нервным, его не уволили и не отстранили, однако прочитать хоть что-либо по его глазам было невозможно.

— Интересно, каково это… умереть… а потом вдруг очнуться в белой комнате, вспоминая о том, что ты — совершенно другой человек, — задумчиво прошептал юноша в пустоту, беспрестанно думая о судьбе учеников, чьи жизненные пути ему довелось так глупо перепутать.

— Это невероятно пугающе. Воспоминания возвращаются не сразу, — заговорил Тау. — Сначала в голову врываются вопросы и сомнения: а правда ли ты умер, где ты, что происходит… Ты просыпаешься в этой маленькой белой комнате, в какой-то странной капсуле, абсолютно один, лежишь в ужасающем оцепенении, не в силах пошевелиться, тело от наркоза еще слабое, а вот мысли, наоборот, быстрые и реактивные. Проходит несколько минут… и тогда оно накрывает. Как цунами. Ты вдруг резко вспоминаешь все. Кто ты есть, почему ты здесь, где именно «здесь» и что происходит. А потом все складывается как паззл. Четко и ровно. В особенности, конечно, если жизненный путь был разработан грамотно и ударил по нужным точкам.

— Вы… были на Земле, верно? — скрестив руки на груди, Эмерик вдруг поежился, словно от холода — настолько реалистично он вдруг представил себе пробуждение ученика.

— И ты когда-нибудь туда отправишься, — с наставнической доброжелательностью сказал доктор. — Если ты действительно хочешь стать хорошим разработчиком.

— На такое непросто решиться, полагаю, — тихо проговорил юноша.

— Это серьезный опыт, не спорю. Посещение Проекта «Земля» — это, несомненно, переломный момент в жизни многих людей. Но с другой стороны… кто мешает тебе посмотреть на свою текущую жизнь как урок? Смерть и правда талантливый учитель. Лучший из тех, что ты когда-либо можешь встретить. Но я советую не дожидаться, пока она придет, и начинать учиться уже сейчас.

— Вы и правда думаете, что… — стажер запнулся, не зная, как сформулировать предложение дальше.

Огонек в глазах доктора Тау стал подтверждением того, что тот прекрасно понимает о чем речь.

— Это вероятно. А почему, собственно, нет? — с каким-то по-детски непосредственным восторгом сказал он.

Мальчишку эта мысль повергла в ужас, а вот доктора, абсолютно очевидно, она нисколько не пугала.

— И мы все убедимся в этом наверняка, когда ученики на Земле изобретут такую же технологию. Создадут свою симуляцию, назовут ее как-нибудь забавно, и будут запускать туда тех, кому, по их мнению, нужно будет обрести необходимые знания.

— Но тогда… где же… конец всего этого, — Эмерик закрутил руками в энергичной жестикуляции, вероятно, пытаясь проиллюстрировать некий круговорот.

Тау заметил в его глазах панику и не сдержал улыбки:

— Поверь, ты не первый, кого пугает идея бессмертия.

Очередной сигнал отвлек их от беседы.

— А вот и Эмили умирает, — с интересом взглянув на мониторы, проговорил доктор.

— Как думаете, как отразился на ней этот путь? — парень, в какой-то мере, чувствовал облегчение, зная, что ему никогда не придется пересечься с ней лично, ведь разработчики, обычно, не контактировали с учениками, они контактировали только с массивом собранных о них данных.

Несмотря на это, менее стыдно ему не становилось. И еще более тревожно он ощущал себя от того, что доктор Мо-Эрис по неизвестной ему причине не выходила с ним на разговор.

— Я уверен, он отразился на ней не хуже, чем на Касси его путь, — уверенно ответил Тау. — У него вышел высокий процент осознания уже в процессе околосмертного опыта. Когда он придет в себя, я уверен, результаты будут феноменальными.

В подтверждение собственных слов разработчик запустил расшифровку последних мыслей умирающей Розанны Грация — земной личности афериста и мошенника по имени Нова.

— По-началу она продолжала следовать характерным для Касси паттернам, — теперь доктор просматривал ключевые выборы и события жизненного пути Розанны. — И следовать крайне слепо, пропуская все развилки, которые заметила бы Эмили, для которой, по задумке, и предназначался этот путь. Тем не менее, реакция на смерть матери была очень удачно отработана алгоритмом и последующие ключевые точки: возможности занятия творчеством, пересечение с путями девочки на инвалидном кресле и будущего мужа спровоцировали в нем очень серьезные осознания. Я уверен, что Нова Касси выйдет отсюда совершенно другим человеком.

Раздался длинный звуковой сигнал. Земное воплощение Эмили сделало свой последний вздох.

— Ну вот и все… она снова с нами.

***

ЭМИЛИ ЛУИС.

Ну вот и все…

Я встречаю смерть, как старого доброго друга, смиренно принимая тот факт, что мое время пришло.

Мое тело будто вибрирует, жужжит…

Потом я чувствую легкость, спокойствие… мои мысли будто, наконец, прекращают метаться, словно бы они были дикими зверями, заточенными в тесные клетки. Они больше не оформлены в слова, не оформлены в образы. Я не знаю больше слов… не помню никаких лиц…

Это состояние остается со мной, как мне кажется, невообразимо долго, а потом, тяжесть вдруг резко возвращается, и словно бы я начинаю ощущать горизонтальную ориентацию собственного тела, чувствую, что лежу на чем-то похожем на больничную кровать. Верхняя часть моего тела приподнята, на голову давит нечто твердое и тяжелое.

Так я все-таки не умер? Что происходит?

А я был уже готов…

Глаза раскрываю с трудом, прикладываю все усилие и намерение, но веки слушаются меня не сразу. И это пугает. Те мгновения, что я пытался заставить свое тело повиноваться, показались мне сущим кошмаром.

В конце концов, я открываю глаза и ослепительный свет врывается в мое сознание, пронзая мозг неприятной болью, будто одновременно тысячи игл прокалывали мне зрачки. Инстинктивно я тянусь руками к лицу, пытаясь заслонить свет ладонью, однако и руки едва мне подчиняются, я ощущаю, как за ними тянутся то ли провода, то ли трубки, сковывая движение. Я лежу внутри какого-то стеклянного кокона, который вдруг с шумом и свистом приподнимается и отъезжает назад.

Где я, черт возьми? Кем себя возомнили эти доктора если они считают, что еще могут меня спасти?

Странно, что мое тело совсем не болит. Я свалился с такой высоты… Те горы были безумно красивы… они стоили того.

Значит… значит, я еще могу продолжать. Могу продолжать свою жизнь. Еще один, немыслимо какой по счету, шанс?

Мои губы, словно живя отдельной жизнью, дрогнули в улыбке. Кажется, в моем списке было еще пара десятков пунктов, рядом с которыми я не успел поставить галочку. Увидеть северное сияние, например…

Какое-то время я просто смиренно лежу. Жду пока глаза привыкнут к свету и можно будет хотя бы рассмотреть помещение, в котором меня держат. Странная тишина вокруг… не то чтобы я повидал множество госпиталей за свою жизнь, но в них было обычно довольно шумно. И разве в больницах на голову надевают какие-то непонятные шлемы и кладут в какие-то капсулы? Это все очень странно…

Я чувствую себя странно…

Как будто я видел сон, и сейчас его фрагменты бессвязно прорываются сквозь мое сознание, оставляя послевкусие совершенно иной прожитой жизни. Сложно это объяснить, сложно вновь воспроизвести в голове все эти паззлы по отдельности.

Они будто начали стягиваться в единую картину, но медленно, мучительно, оставляя меня в пугающем замешательстве.

В какое-то мгновение я затруднялся даже ответить самому себе… кто я?

Свет, наконец, перестал колоть мне глаза, и я поспешил оглядеться вокруг и взглянуть на собственные руки, чтобы понять, что стесняет их движение.

Мое сердце начинает бешено колотиться, воздуха становится мало, а те самые руки, на которые я, не моргая, гляжу, и которые совсем не похожи на мои, подрагивают…

Это не мои руки! Не мои!

Они… женские…

Тихий шорох. Дверь где-то в стороне открывается. Я вижу, как в помещение входит женщина. Она одета в белый халат, значит, она врач, и я все-таки в больнице.

— С пробуждением, Эмили. Меня зовут доктор Тильда Мо-Эрис. Вы понимаете, где находитесь? — я был уверен, что мое лицо выражало ужас, но эта женщина глядела на меня несколько безразлично.

Я снова принялся обшаривать взглядом белые гладкие стены. Я ни о чем не мог думать, будто мысли в диком хаосе набрасывались сами на себя и взаимоуничтожались. А подумать было о чем…

Снова гляжу на свои руки.

Эмили…

Эмили… Луис…

Доктор Тильда Мо-Эрис… какое знакомое имя…

Я в Проекте «Земля»…

Мне наконец удалось отступить шаг назад и посмотреть на те паззлы, что теперь складывались в одну большую картину. Я будто бы выбираюсь из воды, воспринимая все то, что мне виделось там, в самой ее толще, как просто яркий и детально проработанный сон. Сон, который оставил очень глубокий след в душе. Один из тех, над которым люди еще долгие дни размышляют, пробудившись.

— Так все это… было ненастоящим? — лишь вырвалось у меня.

Мой голос казался мне знакомым так смутно и так поверхностно, словно та жизнь, жизнь «под водой» успела припорошить его забвением.

— Смотря, что вы подразумеваете под словом «настоящий». Если солнца не существует, пока на него никто не смотрит, то все, что происходит конкретно с вами одинаково реально, что бы это ни было, — заключила Мо-Эрис, подходя к кровати.

— Или одинаково нереально, — пробормотала я, наблюдая за ее действиями.

Женщина принялась нажимать на какие-то кнопки на панели управления, и мгновение спустя раздался неприятный писк и моей голове стало значительно легче. Металлический шлем приподнялся, отъезжая куда-то в сторону, вслед за крышкой стеклянной капсулы. Краем глаза я заметила, как остановилась постоянно обновляющаяся до сего момента строчка с каким-то неизвестным мне компьютерным кодом.

— Как вы себя чувствуете, Эмили? — доктор присела на белый стул, и закинув ногу на ногу, обратила на меня свой взгляд.

Это был достаточно тяжелый взгляд. Пытливый и томный. Она всматривалась, казалось, в самую мою суть, при этом мягко улыбаясь. И этот взгляд будто принуждал меня отвечать. Мне не особенно хотелось шевелить языком, и желание разговаривать с каким-то доктором из Проекта «Земля» не обременяло меня. Я безумно хотела бы сейчас увидеть свою маму, и обязательно сказать ей, как сильно я ее люблю…

— Я чувствую себя нормально, — отвечаю без особого энтузиазма.

— Многое удалось осознать, верно? — губы Тильды вздрагивают в очень краткой улыбке, которая больше напоминала нервный тик, она переводит внимание на монитор и смотрит на таинственный код.

Я еще не думала об этом.

Еще минуту назад я была уверена, что я кто-то другой. Кто-то, у кого было все, но кто сознательно отказался от всех богатств, власти и связей. Чтобы просто жить.

— Мне… кажется… понравилось жить, — запинаясь, проговорила я.

— Я вижу, — теплая улыбка снова озарила ее несколько строгое и прохладное лицо. — Я пришла сообщить вам, что ваш жизненный путь был экспериментальной разработкой.

— Не помню, чтобы я давала согласие на какие-либо эксперименты, — у меня совсем не было желания спорить и отстаивать свои права, так как то, что со мной только что произошло, оставило весьма приятное послевкусие, но услышать ее объяснение мне было крайне интересно.

— Проект «Земля» обладает полным правом на независимую разработку жизненного пути по собственному усмотрению при работе с учениками, поступающими к нам от психиатров и судей, — ответила женщина без доли колебания и замешательства на лице.

Очевидно, она обязана была знать ответ на такой вопрос.

На тот момент меня не особенно тянуло интересоваться, в чем состояла «эксперементальность» моего жизненного пути. Меня больше волновали еще такие яркие и живые образы недавно пережитого, что вспыхивали в моей голове. Но при этом мне было безумно интересно, как же они создают все это? Как несколько десятков лет смогли так уместиться в один лишь сон?

— Как работают жизненные пути? По каким законам и алгоритмам эта система функционирует? — я видела, что женщина намеревается начать говорить, но уже была не в силах остановить свой порыв — вопрос вырвался наружу сам.

— Разработчики долгие годы учатся, чтобы в этом разобраться, — теперь ее тон был похож на тот, коим разговаривают с маленькими и особенно непонятливыми детьми. — Такой массив знаний не уместишь в пятиминутную лекцию.

— Тогда зачем вы здесь?

— Убедиться лично, что с вами все в порядке и задать несколько вопросов.

— Не доверяете цифрам? — бегло бросаю взгляд на монитор.

— Доверяю, но проверяю, — избежав на сей раз зрительного контакта, кратко ответила Тильда. — Вам предписано принимать медикаменты и продолжать наблюдаться у вашего доктора. Первая неделя после пребывания на Земле бывает… довольно сложной, — она говорила несколько обезличено, будто читала состав на обратной стороне упаковки конфет.

— Это обязательно? — не знаю, зачем я это спрашиваю, я же уже знаю ответ.

— Это обязательно, — кивнула доктор. — Физиология — есть физиология, и наши тела волей-неволей создают нам границы, которые невозможно преодолеть усилием воли. Поэтому вам необходимо завершить курс медикаментозной терапии.

В ту секунду тишины, что вдруг образовалась между нами и была заполнена лишь фоновым шумом тех непонятных машин, что были частью моей кровати, прислушавшись к себе, я вдруг осознала, что физически чувствую себя… по-старому… особенно ярко вновь ощущалась некая телесная изможение. Она была приправлена необычайно возбужденным теперь чувством любознательности, которое было мне всегда присуще и теперь активизировалось не на шутку. Но как только я начинала думать о том, что мне необходимо будет скоро покинуть это место, мерзкий холодок страха неопределенности поднимал каждый волос на моей шее дыбом.

Однако теперь во мне все же теплилось нечто, что могло бы мне помочь наконец перешагнуть через эту боязнь начинать жизнь сначала. Там… на Земле… я будто ухватилась за проблеск того, как в действительности можно жить. Как я могу жить. То, о чем в самой глубине моей сути не было и намека на понимание.

— Что бы вы хотели сделать в первую очередь после того как покинете эти стены, Эмили? — Тильда Мо-Эрис слегка наклонилась в мою сторону.

Я на секунду задумалась. Сложно было разговаривать с человеком, который едва ли выглядел озабоченным твоей судьбой. Мне казалось, она совсем не разделяла меня как личность и ее эксперимент.

— Наверное, научиться рисковать, — усмехаюсь я, пожимая плечами. — Все мое окружение всегда было наполнено людьми, строившими логику своего существования исключительно на правиле «тише едешь — дальше будешь». Но на Земле… я узнала, что может быть по-другому. Когда рождаешься в семье, вращающей несметным богатством, неумение идти на риск подобно смерти. Жизнь по принципу «все или ничего» может привести к нужным дверям. А может опустить на самое дно. Мне удалось побывать и там и там. Благо, оказывается, ото дна всегда можно оттолкнуться.

Мо-Эрис молчаливо кивает, внимательно слушая мои слова.

— Сейчас я понимаю, что бывает по-другому. И это, как мне кажется, очень ценно — получить абсолютно другой опыт. Ведь очень часто мы вертимся лишь вокруг тропинок, нам известных, боясь ступать на неисследованные территории. А в самых стрессовых ситуациях часто предоставляем судьбе быть у руля. В особенности когда на кону может быть наша жизнь.

— В этом и состоит наша работа — помочь человеку взглянуть на жизнь через иные линзы. Теперь, ваша задача — не утратить полученное знание, сохранить его, не дать ему размыться, — кивнув, заговорила доктор.

— Как размываются сны в течение дня… — шепнула я задумчиво.

Я ни за что не хотела бы забывать то, что случилось со мной, словно это был обычный сон, который полностью исчезает из памяти ко второй половине дня. С каждым вдохом его детали будто бы испаряются из сознания без всякого шанса на возвращение.

— Вас уведомят о предстоящих визитах к вашему терапевту. Я понимаю, пробуждение приводит в смятение. Я была на вашем месте. Но в свою очередь, сейчас перед вами открываются бескрайние возможности переписать повествование вашей жизни, — несмотря на содержание ее слов, я все еще не чувствовала тепла эмпатии по отношению к собственной персоне.

— Чем вы руководствовались, выбирая этот путь для меня? Почему выбрали ту семью, что у меня была? Родившись в такой, сложно было научиться любви и легко было потерять себя, знаете ли… если вы пытались привить мне тягу к жизни через желание соревноваться, то эта идея явно была провальной. Меня не мотивирует конкуренция.

— Тем не менее наш эксперимент можно назвать успешным, — Тильда мягко улыбается, продолжая смотреть на меня своими гипнотизирующими кошачьими глазами. — Вы играли в эту игру по своим правилам, прекрасно понимая кто вы есть и чего вы хотите. Вы не стали ввязываться в соревнование и вышли из семейной империи даже несмотря на невероятное давление окружающих вас людей, — женщина перевела взгляд на монитор и принялась нажимать какие-то кнопки на панели управления.

Несложно было заметить, что на мой вопрос она фактически не ответила.

— Это была ошибка, верно? — тихо спрашиваю я. — Этот жизненный путь предназначался не мне?

— Что натолкнуло вас на эту мысль, Эмили? — доктор отвлеклась от созерцания неизвестного мне кода на мониторе и снова присела на стул у кровати.

Я думаю, такую реакцию можно смело засчитывать за то, что я была права.

— Каждый жизненный поворот должен нас чему-то учить, верно? — риторический вопрос вырывается из моего рта с примесью разрастающегося недовольства. — Вспомниная все, что со мной произошло, мне кажется, что этот путь пытался научить меня тому, что материальные блага не несут фундаментального характера, не являются чем-то неоспоримо важным для счастья и умиротворения. Я это знала всегда в своей душе. Вероятно, именно поэтому оставила компанию добровольно, а после, когда обанкротилась совсем, ничуть не жалела о том, что случилось. Наоборот. Как будто бы стала вдруг… свободнее.

— Тогда почему вы все-таки считаете ваш жизненный путь ошибкой? Ошибка является таковой только в том случае, если ты не сумел воспользоваться теми возможностями, что она предоставляет, — загадочным тоном проговорила Мо-Эрис. — У вас будет время побыть в тишине и тщательно обдумать и принять все, что с вами произошло. Но если вам нужна будет помощь и поддержка, немедленно свяжитесь с нами.

Сказав это, она покинула эту белую комнату, оставив меня в одиночестве наедине с невероятно сложной по природе своей мыслью о том, что я теперь стала кем-то иным… кем-то новым…

К счастью, кажется, кем-то лучшим…

Я теперь не просто Эмили. Я — все то, что произошло со мной в течение целых двух жизней, полных взлетов и падений, подарков судьбы (или же просто результатов пары строк кода) и лишений, наслаждения и страдания. Жизнь может быть разной. И, научившись смотреть на нее под разными углами, всегда можно увидеть путь к счастью, даже если эта жизнь вдруг была предназначена не тебе…

***

— Отчеты готовы?

— Да, доктор Мо-Эрис.

— Отлично. Поздравляю, доктор Тау. Есть шансы, что мы, наконец, получим одобрение совета на внедрение новых алгоритмов.

Мужчина выгнул спину, потянулся, кладя руки на пояс, его губы растянула улыбка. Дышать, однако легче не стало.

— Они не поверят в сказку про сбой в работе кода, — заключил он, прищурившись. — Сколько раз такое случалось? Пару десятков раз при миллиардах запущенных земных жизней…

— Достаточно лишь того, что это случалось, — холодно ответила Мо-Эрис.

— И случилось в очередной раз… как раз именно тогда, когда спор с доктором Обедином явственно указал на вектор ваших интересов…

— Почему вас так это заботит, доктор Тау? — женщина подошла вплотную к коллеге, теперь с расстояния осязаемости дыхания пристально смотря ему в глаза сквозь толстые прямоугольные линзы его очков. — Вы ведь мечтаете изменить мир, верно? Этот неповоротливый совет давно пора раскачать, стряхнуть с него столетнюю пыль, — процедила она. — В крайнем случае… мальчишка нажал не на те кнопки. Бывает.

Доктор Тау силой воли сохранил нейтральное выражение собственного лица. Безумно хотелось поддаться гримасе отвращения от мерзкого скрипа льда на ее зубах.

— Эмерик — ваш племянник, доктор.

— Теперь вы вдруг играете роль морального компаса, — Тильда громко рассмеялась.

Гром этого смеха мощной звуковой волной ударил по лицу мужчины словно это была пощечина.

— Просто удивляюсь, как подобные решения могут привести к Светлому Будущему, — Тау интонационно выделил последние два слова, немного поддаваясь вперед.

— Только подобные решения к нему и приводят, — доктор не отступила, а лишь вздернула подбородок, не разрывая зрительного контакта.

Мужчина долго вглядывался в кошачьи глаза, отчаянно пытаясь найти там то, во что некогда верил.

Он верил в революцию без жертв. Он верил в то, что есть те, кто не обменивает людские жизни на «всеобщее благо». Он давно понял, что намерение не стоит и гроша, если за его благостью стоят разрушенные судьбы.

— Вы действительно думаете это был успех? Что если нам попались две довольно сильные личности, которые пришли к определенным осознаниям вне зависимости от того, какой жизненный путь был для них разработан? Это слишком маленькая выборка, чтобы можно было делать какие-либо выводы…

— Тем не менее, есть результат, — резко оборвала его речь Мо-Эрис. — Я вас умоляю, доктор Тау, неужели за весь ваш многолетний опыт вы не поняли, что люди, в большинстве своем, овцы, которым необходим свет, указывающий верный путь? — она надменно изогнула бровь.

— В таком случае кто в праве решать, какой путь верный? — усмехнулся мужчина.

Тильда ответила красноречивым молчанием. Ее взгляд особенно понятливо выражал ее уверенность в том, что ответ на этот вопрос лежит на поверхности.

— За весь свой многолетний опыт я понял, что люди способны очень на многое, в том числе и вести себя как стадо овец. Еще я понял, что стоит одной овце почувствовать свое преимущество над другими, она не побрезгует этим преимуществом воспользоваться. Мы изменим мир, доктор, но только в том случае, если сумеем исправить этот баг. Отчет будет представлен на следующем совете, за это не волнуйтесь, — отступая назад, проговорил Тау мрачно и холодно.

Он поспешно развернулся, покидая комнату.

Белая дверь захлопнулась за его спиной. Он остановил запись диктофона и шумно выдохнул.

Возможно, миру и суждено будет однажды измениться, но впереди лежал еще долгий путь…