Тудымка 1

Сколько я на эту стенку смотрю каждый раз она как будто другая. Разная она каждый раз…. Ну, если даже и не каждый, то частенько…..

То манящая какая-то…. Проведёшь по ней ладонью медленно, каждую неровность пальцами чувствуя, и ещё хочется. То пытливая…. Выковыриваешь ногтём камушки из глины, старые царапки изучаешь…. Интересно ведь.

Или вдруг неизвестно откуда взявшимся счастьем переполненная. Настолько, что хочется прижаться к ней посильнее и обнять даже…. Вот до чего….

Да-а. Если б сейчас так. А то тошно, до не могу. Даже глядеть на неё тошно.

И когда Жихарь соберётся, наконец? Тканей, говорят, наткали достаточно…. Чего тянуть? Ждёшь, ждёшь…. Все бока себе отлежал.

И бабка Родимка ещё песочит без конца…. Вон она за прялкой сидит, жужжит веретеном.

— Эй, Тудымка, — слышу опять голос её скрипучий. — Не надоело на лавке-то валяться? Хоть бы, наконец, делом занялся, каким. Сколько можно тебя теребить…? И в кого ты уродился такой…?

— Да есть у меня дело, — огрызаюсь я. — Вот скоро опять на торги пойду….

— Велико дело чужое добро таскать, — не уймётся никак бабка. — За гроши-то….

— Да возьму я, возьму, — говорю. — В этот раз мешок гороху да пряжи твоей…. Сказал же, договорился я. Поторгую…. Попробую.

— Договорился он, — заворчала старая…. — Сам-то торговать хоть умеешь? Тебя там небось как липку обдерут. Вернёшься без штанов…. И без товару….

Ну всё, пошло — поехало. Теперь не остановишь…. Нет… слушать всё это я больше не хочу…. Сколько можно? Пойду-ка я лучше погуляю. И брат сегодня как раз на стене дежурить должен. С ним постою немного. А потом к Синице, бражки выпью с горя… да со скуки.

Только неужели мне уйти, кто даст спокойно…?

Не успел с лавки подняться….

— Куда собрался…? — слышу.

— К Ухвату. Он дежурит сегодня….

Сказал, и пожалел об этом тут же. Бабке о брате напомнил, будто масла в огонь подлил.

— Знамо дело дежурит. Он не такой как ты. Он без дела шататься не станет…. Это ты уродился незнамо в кого…, — разошлась бабка не на шутку. — Хоть бы братца что ли попросил…. Пристроил бы он тебя куда-нибудь на охрану. Не последний человек как-никак. Старшим скоро будет, говорят…. Лукавка, вон, бегает за ним. Бобора всё-таки дочка-то. Не тебе чета…. Да неужели ты попросишь…. На лавке лежать, да у Синицы….

Не стал я дальше слушать…. Ушёл и дверью хлопнул….

Ну и что…. Ну Лукавка…. Подумаешь…. Не такая уж она и красивая. И имя ей совсем не подходит.

Её надо было не Лукавкой, а Добрявкой назвать. Или Жалейкой. Она одна ведь уродов этих жалеет. Выплевков…. И подкармливает их из жалости. Не ради смеха как остальные, а из жалости.

И как это у неё получается…? На них чтоб без отвращения смотреть, и то привычка нужна.

Один тут, из Шестаков притащился, никогда раньше Выплевков не видел…, так чуть со стены не свалился от страху.

Одна нога у них, понимаешь, подлиннее…, только всё равно короткая и кривая, а другая ещё корче. Раза в два, наверное…. А руки такие же, как и ноги, только наоборот. И ходят они, длинной ногой ступают и на длинную руку опираются. Короткой рукой хватают и бьют не сильно. А чтобы сильнее бить, они длинной рукой от земли отталкиваются и с размаху лупят.

Здорово они лупят. Так, что смотришь на них, за корку хлеба или за другие, какие объедки дерущихся, и думаешь, и как это они до сих пор друг дружку не поубивали…?

А называют их все по-разному, и Огрызками, и Коркорами…. А мы, те кто помоложе, Выплевками в основном…. Потому, что однажды Горбатый Луй сказал…, как сейчас помню:

— Знаете, мелюзга, почему они такие все кривые да перекошенные? А…? Что не знаете? То-то…. А я вам скажу…. Просто, Он пережевал их и выплюнул….

И пальцем в небо ткнул….

Мы стоим, молчим…. Не знаю, все поняли или нет, может просто спросить стеснялись…, я-то сразу догадался…, и только один Ухват не постеснялся и спросил:

— Дядька Луй…, а кто он-то?

— Бог, вот кто. Дурья твоя башка…. — ответил Горбатый Луй и Ухвата по носу щёлкнул.

С тех пор и пошло, Выплевки да Выплевки.

Хотя, если честно, не очень-то я в это верю…. Про Бога-то…. Бабка Родимка, по крайней мере, мне ничего такого не рассказывала. А уж она-то до всяких сказок горазда…. Выдумал Горбатый Луй всё, похоже…. А в общем…, ему наверное виднее. Его самого-то Бог совсем немножко не дожевал….

А на улице-то уже вечер, смотрю. Небесное пламя догорает…. Последние отблески над стеной сверкают. Пока до стены дойду, думаю, догорит совсем…. Ну и ладно. Оно ещё и лучше. Все те, кто полюбоваться на него пришли, по домам разбредутся, и с Ухватом спокойно можно будет поговорить. Не люблю я, когда в разговор посторонние встревают…. А пламя-то это я уж столько раз видал, что и не сосчитать. Так что лишний раз пропустить не страшно. Хотя, красивое оно, конечно…. Жутко красивое.

Там, за стеной поле. Огромное. До самого горизонта. И такое ровное и гладкое, что когда алое солнце на закате клонится к земле, то, всё вокруг, и небо, и особенно это поле, тоже становятся алыми. Зарево такое, будто, в самом деле, пламя какое-то небесное пылает…. Засмотришься иногда. Глаз не оторвать.

Оно, может, ещё красивее было бы, если б не башня, что посреди поля торчит и собой и тенью своей всё зрелище наше режет пополам. Нехорошая это башня, зловещая. И не только потому, что вид нам загораживает…. Каждый вечер протягивает она в нашу сторону тень свою длиннющую, и только совсем немного не хватает ей, чтобы до стены дотянуться. Но поверье такое есть, старики говорят, что всё-таки однажды достанет она до стены нашей, и прожжёт её насквозь, а то и вообще полностью обрушит…. Вот так…. А как нам без стены? Без стены нам никак. Она же нас от Выплевков защищает. Если они к нам прорвутся, то всё, конец. Выплевки нам жизни не дадут. Они ж всё порушат, поломают. Кур передушат. Посевы повытопчут…. Беда, в общем.

Правда не совсем понятно с чего это вдруг тень стене такой вред причинить может? Вон их сколько днём-то, да и вечером тоже, и не одна ещё ничего плохого не сотворила, не прожгла и не обрушила.

Я об этом у Луя Горбатого спросил однажды и он мне сказал:

— Всё что нам дадено, может быть и отнято. И будет отнято. Понял? Да…? Вот, дадена человеку жизнь, и будет отнята она когда-нибудь…. И никто не знает когда…. А почему так? А…? Да потому, чтобы страх человек испытывал. Без страха-то знаешь, сколько бед натворить можно? И себе навредишь и людям. Поэтому-то страх и есть…. Ведь знаешь ты, что жизнь у тебя отнята будет. Понял? Да…? Так же и со стеной. Отнята она будет у нас, потому как дадена….

Так ответил мне старый Луй. И опять же странно. В другой раз он совсем по-другому говорил, мол, что будет, то будет, чего не будет, того не будет. И бояться того, что будет глупо, потому, что оно всё равно будет. А бояться того чего не будет, ещё глупей, потому, что его не будет никогда. Правда, не помню, по какому поводу было это сказано…. А может это и не он, вовсе говорил…? Но насчёт стены, в одном Горбатый Луй прав, бабка Родимка подтвердила, и старик Пискарь подтвердил, точно, дадена нам она, не делали её наши предки. Когда они здесь появились, стена уже стояла. Только Луй говорит, что готова она уже была, а бабка Родимка и старик Пискарь по-другому рассказывают. Рассказывают они, будто её, как раз, достраивал тот Чёртов камень, что сейчас у реки стоит. Будто ползал он по стене туда-сюда и там где он проползал, стена немного выше становилась…. Строил он, значит, её. Так получается.

Трудно мне это представить, конечно. Как такая здоровенная штука, в высоту выше меня, длинная, округлая, что десяти человекам не обхватить, может по стене проползти? Не удержится она там, свалится. А Родимка и Пескарь в один голос твердят, мол, ползала она, ползала и всё тут. Им их деды и бабки про это рассказывали. Но вот только больно уж быстро она, говорят, там наползалась. Может, случилось с ней что-то или работа её закончилась, кто знает? Но зачем-то на землю она спустилась и замерла….

Простояла эта штуковина возле стены почти до нынешнего времени. Я её еще там помню стоящую. Вся она мхом и лишайником поросла…. Каменюка, вот как её называли тогда, или Пустышка, потому, что если палкой по ней лупануть, звук раздаётся такой, словно пустая она внутри.

Только нет, не пустая, конечно, она. Пустое, оно обычно лёгкое. А эту…, ни двум, ни трём, ни даже десяти человекам с места не сдвинуть….

Вот…. Потом, когда я ещё мелким был, появился один…. Забыл я, откуда пришёл он. Но не из Шестаков, это точно. Из более далёких мест…. Из Лупышей, может…? Звали его вроде как Проныр. Да, так вроде…. Увидел он, значит, Каменюку и загорелся тут же.

— Так она ж железная, — говорит. — Давайте я её разломаю. А всё что достану изнутри, поделим меж собой. Чего добру пропадать?

Наши-то не сразу согласились…. Как это разломать? Её же не будет тогда. А к ней уже, вроде, все привыкли, и не мешает она никому. А Проныр…. Не такой он видно, чтобы сразу отступать. Ходил, уговаривал, давайте, да давайте, давайте, да давайте. Пока Бобор, ещё тот, старый, батька нынешнего, не сказал:

— Чёрт с тобой, разбирай. Не отвяжешься ведь…. Да и железо лишним не бывает….

Кое-кто потом поговаривал, что этими словами он неудачу накликал…. Были такие разговоры. Бабка Родимка, тоже высказалась. « Не трогай Чёрта, пока он спит» — проворчала она, помню. Но это было уже после…, а сначала-то все, кто мог, пришли посмотреть, как Каменюку курочить будут.

Стоим мы, смотрим, как Проныр молот взял да зубец железный, подумал, прикинул, место выбрал и как начал долбасить…. Такой грохот, такой шум поднялся, что хоть прочь беги, куда подальше. Люди уши позакрывали, щурятся, а этому всё нипочём, знай себе, бьёт да отгибает, бьёт да отгибает…. Дыру в Каменюке проковырял, заглянул туда, а потом и руку засунул. Те из наших, кто посмелей и полюбопытней, к дырке поближе подошли, тоже внутрь заглянуть захотели….

И вдруг попятились все. Проныр, ни с того ни с сего дёргаться начал. Необычно как-то и странно. Никогда я такого прежде не видел. Стоит он, значит, одна рука внутри Каменюки, другая сверху лежит, башка запрокинулась, глаза выпучились, изо рта звуки раздаются:

— У…, у…, у….

А сам дёргается, дёргается….

Не знаю, долго ли он ещё так…, ели б у него, в конце концов, ноги в коленях не подкосились, и если бы руку свою он из дыры не выдернул, на землю заваливаясь.

Я, честно говоря, подумал, что там, в Каменюке сидит кто-то. Чудище зубастое. И это оно пыталось у Проныра руку отгрызть. И, наверное, не я один был такой. Многие, наверное, так подумали. И Бобор тоже, когда Проныр уже на земле сидел и дрожал, руку к груди прижимая, первым делом проверил, не отгрызенная ли она у него. Недаром же кровь-то течёт…. Но оказалось, нет, целая рука. Не покусанная даже. Ссадил её Проныр просто об острые края дыры.

Заглянул Бобор в лицо Проныру, прищурился и спрашивает:

— Эй, Пронырка. Ты чего? Жив ли?

Тот в ответ головой покачал только.

— Что хоть случилось-то? Скажи, — дальше спрашивает Бобор.

— Сам не знаю…, — ответил Проныр не сразу. — Я такого ещё никогда не испытывал.

— Не испытывал, говоришь? — усмехнулся Бобор. — Ну и каково это Пустышку внутри потрогать?

А Проныр подумал немного и отвечает:

— Будто сто чертей тебя за душу трясут. Вот каково….

После такого дела все наши с опаской поглядывать на Каменюку стали. И старались теперь стороной её обходить. Палкой, тоже, по ней больше никто не лупасил…. Ну а вечером она и сама от нас уползла.

Те, кто свидетелем был, как это происходило, говорили, будто зажужжало внутри неё что-то, захрустело. Зашевелилась она, приподнялась…. А что дальше-то…, рассказывать некому. Испугались люди, что черти из дыры полезут и разбежались по домам. Видел ещё кто-то мельком ползущую тень…. И всё. Уползла Каменюка. Только не заросшее травой пятно после себя оставила и странные следы. Будто что-то катили, а что-то волокли…. По этим-то следам её и нашли потом возле реки. Там она и стоит до сих пор. Мхом ещё больше поросла. Но теперь уж её не Каменюкой и не Пустышкой называют, а Чёртовым камнем….

Я потом бабку Родимку спросил:

— Откуда же черти взялись, если ты сама говорила, будто нас сюда Ангелы переселили и всё для нас тут обустроили?

А она мне:

— Где Ангелы есть, там обязательно и черти заведутся….

Так-то….

…Ну вот, как я думал народу на стене никого, все по домам разбрелись, Ухват один корки вниз кидает….

— Не интересно совсем, — говорит. — Двое Выплевков всего. Да и те вялые какие-то. Драться не хотят.

Последнюю корку кинул, плюнул ей вслед, на меня посмотрел и сказал:

— Подожди, припрутся ещё. Как только Лукавка покажется, тут же целая орава набежит. Со всех щелей повылезают. Будто чувствуют они её….

— Понятно дело, — говорю. — Любая тварь чувствует, когда к ней с добротой…. А человек и подавно….

— Ещё один…, — пробубнил Ухват недовольно, и так глянул на меня, что как-то неуютно даже стало.

— И эта тоже: «Люди они. Люди…». Да какие они люди? Ты глаза-то разуй….

— А что? Чем не люди? — отвечаю, посматривая, как те двое на земле сидят, рты пораскрывали, снизу на нас смотрят.

И сказал я это вовсе не из-за того, что на самом деле людьми их считаю, а чтоб брата позлить. Не знаю даже зачем. Захотелось. Вредный я, что ли такой?

— Вон, — говорю. — Руки, ноги есть, какие-никакие, голова тоже…. А то, что….

— А для меня, — не дал мне Ухват договорить. — Чтобы считаться человеком рук и ног недостаточно. Понял…? Они ведь даже разговаривать не умеют. Знают только своё: «Кор, да Кор»…. Это что, по-твоему, разговор? Каркают как вороны. Тоже мне люди — человеки….

— Ну, так…. Поэтому и получается, — говорю я. — У тебя двое, а у Лукавки целая свора. Потому что она добрая, а ты злой. И….

— А ей доброй быть легко, — снова перебил меня Ухват. — Она всегда жила и горя не знала. Голодала ли она когда-нибудь…? А? А под окнами ходила, побиралась? Разве её палкой гоняли? А кричали ей вслед: «Пошёл прочь дармоед»? Ей всегда доставались улыбки и похвалы, а мне тычки и затрещины…. Поэтому для неё все вокруг люди и человеки, а для меня…. Я пять лет у Кота Взъерошенного на побегушках был. И на службе и по хозяйству…. Легко ли мне было…? Ладно хоть кормил ещё хорошо…. Зато подкармливал пинками. Это сейчас я у него из стражи лучший, а тогда, по первое число самый первый и получал…. И с чего это я вдруг всех подряд людьми считать должен? Для меня так, знаешь ли, пускай у тебя руки и ноги, и даже голова, но если ты в жизни ничего достичь не смог, то ты для меня никакой не человек, а лягушка…. Понятно…?

Ничего я не стал говорить. Промолчал. Но это не значит, что я не понял для кого слова эти…. Понял я всё. И на что мой братец намекает, понял. Я оказывается для него не человек…. Вот так…. Не ожидал я такого, однако…. Ну ладно, что ж. Переживём как-нибудь…. Хотя обидно конечно…. Да уж…. И ещё один повод появился нахлебаться у Синицы с горя….

— А эта-то совсем сдурела со свей жалостью, — продолжил Ухват как ни в чём не бывало. Будто и намёков никаких не было….

Я даже засомневался. Может и не для меня всё это сказано, а так, к слову пришлось…. А братец-то разошёлся как, чуть ли не кричит и руками уж начал размахивать:

— Ты представь…! Предложила мне, чтобы я её на верёвке вниз спустил. Слышишь? Да? Вниз…! Они, видишь ли, не слушаются, дерутся. Сверху урезонить их у неё не получается, так она решила прямо с рук их кормить…. Я ей говорю: «Ты спятила? Они же тебя растерзают вмиг». А она, видишь ли, верит, что их можно вразумить. Видишь ли, она искру разума в их глазах разглядела…. Какая на хрен искра?! Как вообще можно отсюда что-то там, в зенках их чёртовых, разглядеть…?! Как?!

Смотрю, совсем Ухват распсиховался, запыхтел, головой мотает…. Успокоить бы надо его, наверное, словом каким-нибудь. Да только в голову ничего не приходит, кроме: «Всё будет хорошо»…. Чушь какая….

— И ведь её не переубедишь, — поуспокоившись немного, сказал Ухват. — Мне иногда даже кажется, что не доброта это вовсе никакая, а упрямство дурное…. Вот хочу так…. И всё…. Вон Лущина. У неё семеро по лавкам и все полуголодные…. Почему она их не жалеет? Почему не их, а этих уродов…? Почему…? Да потому…. Дурость всё это. Упрямство и…. Дурость.

И снова я промолчал. Про себя только: «Да, намучаешься ты с ней Ухватушка, если женишься вдруг. Она хоть и добрая, но и избалованная тоже. Да и характер есть…».

— Ну вот. Слышишь, закоркали? — говорит брат, в плечо меня толкая. — Значит, идёт…. Легка на помине. Сейчас опять своими идеями меня кормить начнёт….

А ведь и в самом деле, собралась под стеной, Выплевков, целая толпа…. Голосят, суетятся, бошки вверх позадирали, да рты свои раззявили. Тут и Лукавка на стену поднялась, мешок с собой притащила.

На мостки его скинула, отдышалась немного….

— Здравствуй, Тудым, — говорит, выдыхая тяжело. — Давно тебя не видела. Как живёшь-то?

— Да ничего, — ответил я. — Живу потихоньку….

А потом, помявшись, добавил:

— Ладно. Пойду, пожалуй…. Дела у меня ещё….

— Знаю я твои дела. У Синицы опять засядешь…, — высказался братец. Не упустил возможности…. А сам стоит, надулся, как мышь….

Ничего я не стал говорить. Рожу скорчил, мол, не знаю, как получится. И пошёл себе…. Пускай со своими делами сами разбираются….

Но перед уходом ещё раз со стены вниз, на Выплевков, посмотрел. Искру в глазах у них разглядеть попытался…. Только ни черта я не разглядел…. Может из-за сгустившихся сумерек…. Хотя по идее, в темноте-то искры лучше должно быть видно.

Да ладно, шутка это конечно. Что я не понимаю…?

И ещё. Когда по ступенькам спускался, оглянулся…. Стоят эти двое, друг к дружке прижались. Целуются….

Не знаю…, не знаю…. Но кажется мне, что крутит она им как хочет…. Как и папашкой своим. А иначе, как бы он, свою дочку на ночь глядя, да ещё одну, гулять отпустил? Крутит. Как есть крутит…. А Ухват-то что ж…? Не видит что ли…?

Да ну их. У них своя жизнь, а у меня своя. У них своя забота, а у меня своя. И пути у нас, похоже, разные…. Мой, например, прямиком к Синице….

У Синицы хорошо. Всегда есть с кем поговорить. А если разговаривать неохота, в уголок забиться можно. Сидишь себе, в кружку уткнёшься. Смотришь, как люди время проводят, пьют, веселятся, песни поют, или дерутся, например…. От такого веселья и самому, может, полегче немного станет.

И вот, как интересно получается, шёл я туда с одним настроением, а пришёл совершенно с другим. А случилось это потому, что по дороге встретился мне Жихарь, тоже видно дома-то не сидится….

— Всё, — говорит. — Готово. Хоть завтра можно выходить…. Но лучше, денька через два....

Два дня? Ха…. Да разве ж это срок? Два дня пролетят не заметишь. Сегодня у Синицы посижу, завтра проснусь попозже, да полдня проболею, на следующий день выхожусь, вот тебе и всё. Кончились дни.

Кончились дни ожидания… и безделья тоже. Дальше, трудней. До Дымов путь не близкий. Тянешь эту тележку по траве…, дороги-то нет, если б по одному и тому же месту ходили туда — сюда почаще, намяли бы, может, а так…. Трава ещё высоченная под осень. За день так утаскаешься, ни ног, ни рук не чувствуешь. А таких дней, сколько ещё впереди…?

Так вот…. Тянешь эту тележку и мечтаешь скорей обратно домой вернуться, на лавке поваляться, стенку ногтём поковырять…. А ведь совсем недавно от тоски загибался. Мечтал о торгах. И вот уже всё, накушался. И как же получается? Живёшь себе, живёшь…, так, не хорошо не плохо, как все. Но постоянно как будто чего-то не хватает. Какие-то стремления одолевают, желания…. Постоянно хочется чего-то…. Чего-то ещё…. Как недокормышу….

Да…. Тут главное поменьше думать. И себя поменьше жалеть. А то расклеишься на середине пути, и совсем невмоготу будет. А с середины-то как раз овраги начинают попадаться то и дело, с перелесками, и местность холмистой становиться. В гору-то тащить тяжелее горазда. А с горы, тоже…. Только и смотри, как бы тележка твоя тебя не перегнала и не ускакала чёрт знает куда.

В перелески заходить приходится все чаще. И они больше и гуще. Это уже почти лес, но только почти…. Настоящий-то страшный даже на вид, до чего он высокий и тёмный….

И как люди в лесу живут? Не понимаю. Там даже неба не видно толком…. Хотя…. Если бабке Родимке верить, то наши предки, ещё до того как сюда переселиться, тоже среди леса жили…. И жили бы дальше там, если б не Вороньё.

А стоит о лесе подумать, начинаешь небо у горизонта разглядывать, не курятся ли дымки? И хоть знаешь, что далеко ещё, что не скоро покажутся они, но всё равно время от времени, да и поглядываешь.

Потому что дымки это они самые Дымы и есть. Это конец пути, это долгий отдых…. Пока, там, торги-то пройдут, отдыхай себе….

В этих Дымах люди живут мастеровые. Те, кто железо всякое куёт. Дымами-то мы их называем, а как они сами себя зовут, я не знаю, не спрашивал….

Помню, впервые сюда пришёл, глупый ещё был, дурной, Жыхаря всё пытал, почему да почему они так далеко забрались? Больно уж топать долго…. Не знал ещё, что для ковки уголья нужны, а для угольев нужны деревья…. Много деревьев нужно. Да…. В прошлом году это было.

Кроме того само железо из руды делают. А руду добывают Рудокопы. Там, за холмами, в предгорье они пещеры роют. Видел я их. Один раз всего, правда. Приходили они на торги…. Не знаю, вожаки, что ли какие? Важные все, степенные…, бородатые. А сами-то…. Не то чтобы смешные…, но….

Больно уж они на Выплевков похожи…. Вот если руки, ноги, Выплевкам выровнять, волосья там где не надо — повыдергать, а куда надо — вставить, да приодеть…, то от Рудокопов их будет не отличить. Такие же невысокие, плотные…, без шеи…. Колобахи на ножках…. Как бабка Родимка мне мелкому пекла…. Помню ещё, руки — ноги отгрызу сперва…, голову ещё, а потом уж всё остальное доедаю…. Ну…, в общем неважно….

Так вот, из-за этих Рудокопов у меня с Жихарем спор вышел. Я пораскинул тут…, и пришла ко мне мысль. А может быть, Выплевки, те же самые Рудокопы и есть? Народились только уродливыми. Они ведь, говорят, в пещерах живут, под землёй. Как они там, без солнца, без воздуха свежего…, и вообще…? Может, поэтому-то и рождаются такие, раскуроченные все…, иногда, время от времени…. Их выгоняют. Зачем они такие-то…? И приходится им бродить везде как неприкаянным….

Такая, значит, догадка моя. По-моему совсем неплохая…. Всё верно. Я думаю, так оно и есть на самом деле, ну или где-то очень близко….

Вот только Жихарь со мной не согласился.

— Ерунда какая-то, — говорит. — Получается ерунда…. Ну подумай сам, где Выплевки, а где Рудокопы…. И ещё стена между ними…. А потом…, ты хоть раз видел ребёнка Выплевка…? Я нет….

Ладно…. Получается спор у нас? Хорошо…. Ты сказал, а я что? Думаете не найду, что на это ответить? Найду…. И нашёл. И ответил…. И ещё бы мог ответить. Сказал бы, мол, Рудокопы нор везде нарыли и по этим норам куда угодно могут попасть. Или ещё, мол, они Выплевков сначала растят, а только потом уже выгоняют. И горы…. Что, горы только на этой стороне? За стеной гор нет? А если горы есть, то и Рудокопы могут быть…. Да и вообще…, много чего ещё ответил бы, если б Жихарь не заворчал на меня:

— Хватит выдумывать….

И всё…. Спор наш закончился.

Что тут ещё скажешь? Трудно спорить с человеком, который может тебе приказать заткнуться и не выдумывать…. Вот где ерунда-то получается.

Понятно, что Жихарь меня не переубедил. При своём я остался…. А тут как раз рассказали мне кое-что…. Тот, что горох у меня покупал, рассказал. Мол, у Рудокопов поверье есть, будто предки их из зубастой пасти железного демона Аши вылезли. Понятно? Да? Выплевки изо рта, и эти тоже…. Так что Жихарь, я б на твоём месте призадумался бы. И со мной бы не спорил. Мастеровые-то Рудокопов получше знают. Вот так….

Хорошо ещё, что наши предки, не из чьей-то там пасти появились, а просто через дыру в небе спустились на землю….

Ну да ладно…. Главное, конечно, не всякие там споры, а торги. А торги-то для меня прошли удачно. Мешок гороху и пряжу удалось выменять на дюжину гвоздей и серп…, старый и без рукоятки, но ещё добротный.

За то, что рукояти у серпа нет, хотел я ещё гвоздь выторговать, да куда там…. Этот, что горох у меня покупал, упёрся и ни в какую…. Чуть до ругани не дошло. Но потом сошлись-таки. Дал мне он вместо гвоздя какую-то железку мелкую. Диковинная такая штука, а для чего нужна непонятно. Как будто ключ какой-то…, чем-то похож, но… какой он может замок открывать, представить не берусь…. У этого спросил, он не знает. Говорит, что сам такую штуку точно не делал, и даже не помнит, откуда взялась….

Ну и чёрт с ней…. Железка она и есть железка. Приспособим. Найдём куда…. Скажу, например, что это оберег такой, на шею вешать…, дужка у этой штуковины есть, и завитушки разные, тоже, для загадочности…. У Синицы дурачку какому-нибудь пьяному загоню. Их там по осени много собирается, из Шестаков больше. Они Жихарю свой урожай продают…. Сами-то в Дымы не хотят ходить. Может, ленятся, может, просто дороги не знают, а может и побаиваются. Дело-то такое…, небезопасное.

В прошлом году было…. Урожай собрали хороший. И на торги много повезли…. Больше чем обычно…. Тележки под завязку нагрузили. Каждую пришлось тянуть вдвоём, одному не осилить. Жихарь ещё людей нанимал. Вот тогда-то я и попал к нему.

Тянем мы всё это добро, пыхтим…. И вдруг выходят из кустов…, человек десять, что ли? Дорогу нам преградили. Мы остановились, смотрим, как они с ноги на ногу переминаются, переглядываясь и носами шмыгая. Помолчали немного, потом один из них спрашивает:

— …Куда направляетесь…?

— На торги, — кто-то из наших ответил.

А те ещё помялись немного….

— Ну…, торгуйте, тогда, — говорят.

И пошли себе потихоньку….

Так вот…. Прав, я думаю, Жихарь. Эти люди пришли сюда не для того чтобы удачи нам пожелать. Похоже, недоброе задумали они. Не ожидали просто, что нас так много окажется…. Вот поэтому Жихарь-то и старается ходить всегда разными дорогами, что б избежать таких встреч….

Ну, в общем…, что? Не переживаю я, из-за железки-то, уверен, пристрою её. А об остальном моём добре и речи нет. Разлетится всё вмиг, только выложи…. Так что в мыслях я уже всё распродал.

Эти-то мысли, у меня такую тоску по дому навеяли, хоть бросай всё и беги…. Поскорей бы уж торги закончились. В обратную дорогу поскорей бы….

Обратно идти, не то, что сюда. Всё наоборот. Сначала тяжело, холмы, овраги. А когда на равнину выбрался и чувствуешь, что почти дома, ноги сами тебя вперёд несут. И Жихарю уже не надо никого подбадривать, урезонивать надо…. Те, кто помоложе, да подурней, наперегонки гоняться начинают…. Тележки на кочках подпрыгивают, железо грохочет, того и гляди перевернётся всё и рассыплется. Жихарь руками машет, орёт: «Имущество угробите, паразиты!», затрещины сыплет во все стороны…. А вечером на привале жалуется: «Об ваши дубовые головы всю руку отбил». А этим-то что? Неужели затрещинами их урезонишь? Успокоятся ненадолго, а потом опять гонки начинаются…. И опять железо гремит на всю округу.

Недаром сказал кто-то: «Туда ползём, поскрипываем — сюда бежим, побрякиваем…». Ну, хоть так повеселей. И дорога не такой длинной кажется….

Вот ещё немножко, вот ещё чуть-чуть, смотришь и стена вдали замаячила. И уже не просто направление, а настоящая дорога вдоль полей побежала, протоптанная…, пыль поднимается из-под колёс…. Дальше речка. За ней Чёртов камень, с которым Жыхарь здоровается каждый раз, когда с торгов возвращается…. Потом опять поля, колосья колючие на ветру шелестят. Потом огороды. Дальние дворы. И всё. Дома.

А в мыслях давно уже крутится, что как только у Жихаря плату заберу, тут же к брату…. Приду к нему и спрошу, что, мол, ты по-прежнему меня за человека не считаешь, или как? И горсть гвоздей ему под нос суну…. Ну…, хотя наверное, посмеётся он, невелико, мол, богатство-то…. Да, невелико. Так ведь это ж на первый раз. Дальше больше будет. И уж не потребуется за меня долги Синице отдавать. Я теперь сам кого хочешь угостить смогу. Это же торговля. Дело доходное. Не то, что дрова возить, плуг таскать или канавы рыть для полива…. Я-то знаю. Всё перепробовал. Да и стражником быть тоже не сладко. Торчишь на стене целый день, на солнце жаришься и следишь только, как бы какой-нибудь ротозей вниз не свалился, или чтоб не спихнули кого, по пьяни или по злобе. Вот…. А у торговца другая жизнь. Сбегал к Дымам да обратно и живи себе без всяких забот до торгов следующих. Красота…. И ни у кого язык не повернётся сказать, что ты ничего в жизни своей не добился.

Да. Если всё у меня получится, здорово будет тогда…. Я даже представил себя на месте Жихаря. Вот интересно смогу ли я как он? Там где надо подбодрить и похвалить, а где и затрещину отвесить. Ведь это не так просто людьми-то командовать…. Очень непросто…. Ну, ничего…, может со временем и научусь….

— Эй, Тудымка, — услышал я вдруг. — А ты что…? Вернулся что ли?

Это Хрустень сказал. Он по дороге нам встретился. А я иду, понимаешь, ничего вокруг себя не замечаю…. Замечтался.

— Ты что, правда, вернулся? — Хрустень снова спрашивает.

Остановился я, посмотрел на его рожу удивлённую….

— Как видишь…, — говорю.

— М-м…, — промычал Хрустень задумчиво. — А чего так?

— Ничего…. А что не надо было? — говорю я, на Хрустеня зло поглядывая.

Никогда он мне не нравился. Да и я ему, наверное, тоже. В детстве мы вообще постоянно дрались….

А Хрустень рот скривил, пожал плечами….

— Да мне-то что? — говорит. — Всё равно мне.

И пошёл себе дальше…. Да и я, тоже, пошёл…. И поначалу даже внимания не обратил на этот странный разговор. И только потом уж замечать начал, как люди на меня смотрят. Так же удивлённо. Здороваются и смотрят. Не здороваются и смотрят. А потом ещё долго смотрят вслед. Даже Жихарь сказал:

— Ты как будто воскрес….

А мне и самому не по себе. С чего это вдруг столько внимания…? А когда мы у Жихаря во дворе разгружались да плату получали, припёрся Горбатый Луй, узнать, как торги прошли, до всего ему дело есть, увидел меня и туда же:

— Ты что, вернулся что ли? А? Один или как?

— Да нет, — отвечаю. Жихарь и остальные парни, куда бы делись? — Не один. Все вернулись.

— Ну и хорошо, — сказал Луй, головой кивая. — А то мы тут с ног сбились. Взяли, понимаешь, моду убегать. Бобор-то мужиков подряжал уж искать вас идти, да кому охота….

Я стою, слушаю, рот открыл, не понимаю ничего. Кого искать? Зачем? И тут Жихарь вмешался. Горбатого Луя прервал:

— Да что у вас тут случилось-то?

— А что, он ничего вам не рассказал? — говорит Луй, кривым пальцем на меня показывая. — Они ж с Ухватом да с Лукавкой через стену перелезли и убежали. Понял? Да…? Два дня тому, что ли…? Переполох среди ночи поднялся, Лукавка, значит, пропала. Нет её, значит, нигде. Ухвата стали искать, думали, не с ним ли она? И его не нашли. Утром уж верёвку обнаружили-то. По ней они, видно, со стены спустились, значит…. И удрали. Куда? Зачем…? Незнамо куда удрали…. Сколько мы ни кричали, ни смотрели туда, вдаль-то, никого не высмотрели. Коркоры только шастают туда-сюда, а этих нет. Понял, да? А потом ещё сказал кто-то, мол, Тудымку давно никто не видел. Значит он тоже…. Значит, он на это дело Ухвата и подбил. Ухват-то что…? Не стал бы он такого придумывать. Простоват он, Ухват-то. А Тудымка мог. Он хитрый…. Понял? То-то….

Рассказывает Горбатый Луй, а я стою с открытым ртом. Ни сказать ничего не могу ни подумать. Остолбенел.

— Погоди-ка, дед, — Жихарь говорит. — Тудымка-то ведь с нами был….

— Да…? — задумался Луй. — Вот оно, значит, как…?

— Так, бабка Родимка же…, — пробормотал я кое-как, путаясь в мыслях и словах. — Она же знала…. Почему она не… это…, не сказала-то?

— … Да говорила, вроде…, — ответил Горбатый Луй, подумав. — Так это когда уж…? Когда уж все решили, что ты сбежал. Понял, да…? То-то…. Значит не убегал ты? Значит вдвоём они? Получается, так… Больше-то всех Бобор переживает. Да…. Шибко переживает…. Мужиков всё пытается подрядить идти искать убегальцев-то. Да разве кому охота? Коркоры, вон, налетят, лапищами своими как вдарят…. И дух из тебя вон. Да и не живы уж они, поди. Слыхал я разговоры, будто съели их давно. Коркоры-то чем существуют? Подачками. А тут, значит, второй день пошёл, а под стеной никто не маячит…. Видно доедают уж нашу Лукавку-то….

— Да уж прямо так и доедают…, — засомневался Жихарь….

И тут начался меж ними спор, могут ли Выплевки съесть человека? Самый настоящий спор. Горячий…. Ещё бы, Горбатого Луя хлебом не корми, дай с кем-нибудь поспорить, и Жихарю с ним не так просто как со мной. Горбатого Луя не одёрнешь. Ему не скажешь: «Хватит выдумывать…».

Но мне уже, в общем-то, было не до того…. Не стал я этот спор слушать. А побрёл потихоньку домой…. А дома… бабка Родимка со своими причитаниями. Мне, честно говоря, ни видеть никого не хотелось, ни слышать ничего, а тем более эти: «Да как же это так» и «Да что же это делается». Так что дома я долго не побыл, а отдал бабке Родимке серп и все гвозди, почти, три только себе оставил, и пошёл к Синице, с одним желанием забраться в тёмный угол и посидеть спокойно, обдумать, как мне быть с тем, что на меня сегодня навалилось.

У Синицы я до вечера просидел, но так ничего хорошего в голову и не пришло. Зато наслушался всякого, и про себя, и про брата…. Хоть и добрых слов немало, но и плохих достаточно. Так что сник я совсем. В душе-то и так чёрте что творилось, а теперь ещё хуже стало.

А по дороге обратно домой, на стену меня что-то потянуло. Сумерки как раз сгущались, так же как тогда, когда я брата в последний раз видел. И на стене опять же никого…. Пусто. Только ветра порывистого такого не было в тот вечер.

Пытался я вдаль вглядеться, но разве в такой темноте что увидишь? Ни в жизнь не увидишь ничего. Но зато верёвку я нашёл, по которой Ухват с Лукавкой вниз спустились, не отвязали её, так висеть и оставили…. Постоял я ещё немного, подумал….

… Вот ведь зараза, какая…. Всё-таки уговорила брата. Всё-таки своего добилась. Настырная…. А Ухват-то, зачем за ней полез? Одну её отпускать не хотел, может…? Наверное…. Вот так. Из-за какой-то глупой прихоти оба и сгинули….

И тут… кто-то позвал меня…. Или показалось…? Нет. Не может быть, «Эй, Тудымка», — услышал я довольно отчётливо. Правда, голос был какой-то странный. А может это брат? Может он в предсмертной агонии выкрикнул моё имя…? От такой мысли у меня внутри заныло что-то.

Я как мог напряг слух и замер, стараясь даже не дышать, но так больше ничего и не услышал. Ещё этот проклятый ветер свистел у меня в ушах и мешал…. Я, сначала вполголоса, а потом всё громче и громче брата стал звать. Нет…. Не откликается никто.

…Значит, всё-таки послышалось мне. Ветер это…. Или от Синицы кто возвращался и крикнул спьяну…. Да. Наверное, так. Послышалось…. Что ж…, ближе к дому, пожалуй, пора, что толку здесь стоять, всё равно ничего не выстоишь….

Только понял я тут, что не могу идти домой. Никак. Ни шагу сделать я в сторону дома не смогу…. А если он и действительно внизу под стеной лежит? Кровью истёк, обессилел, кричать не может, вот-вот сознание потеряет, а я из-за ветра его ослабевший голос не слышу? И что мне стоит спуститься вниз и поискать, и может ещё раз как следует послушать? Чёрт с ним что темно, но уж лучше бродить в темноте, чем потом корить себя всю жизнь, за то, что мог сделать и не сделал.

И решился я. Кое-как по этой чёртовой верёвке сполз и бродил, запинаясь о кочки, натыкаясь на кусты, потому что дальше своего носа ничего не видел и конечно брата не нашёл, а только сам заблудился. Мне подогадливее немножко быть бы и хоть расположение звёзд запомнить, вернуться потом по ним. Ну, или ещё что-нибудь придумать…. А то ведь не только верёвка, даже стена, в какой стороне непонятно.

Так можно блуждать сколько угодно долго. Только ноги сотрёшь. Проще уж под куст какой-нибудь завалиться и дождаться рассвета…. Ничего. Не жёстче чем на лавке-то.

Я лежал…. И сначала всё на звёзды смотрел…, а потом вдруг увидел тропу. Она убегала от меня вдаль, туда, где я с мамкой и батькой жил, и с братом, конечно…. Вот он, рядом, тележку подталкивает, если она колесом на кочку наткнётся или, наоборот, в яму провалится. А так, просто идёт насупившись. А я не иду, я еду на этой скрипучей тележке, задом наперёд, потому что маленький ещё и не поспеваю. И лоб у меня побаливает немного, от щелбана, и тоже, потому что я не поспевал, но упрямился и в тележку не хотел садиться. Может поэтому мне так грустно, хоть плачь. А может ещё и от того, что брат насупился, и тропа вдаль от меня убегает и дядька наш злющий, тот который мне щелбан отвесил, тележку с барахлом тянет в Шестаки, прочь от нашего дома.

Когда батьки, а потом и мамки не стало, когда Корча их забрала, притащился он из этих самых Шестаков, потому как ближе родственников у нас не было, загрузил в тележку что поценнее, меня сзади посадил, брату велел подталкивать, и вот теперь я еду да на брата кошусь. Боюсь очень я, что он убежит, а меня одного оставит со злющим дядькой. Ведь так он и сказал, брат-то, убегу, мол, не стану с ним жить. Говорил он, будто слышал от соседей, что не нужны мы ему, у него своих деток полон дом, а мы для него только обуза…. Вот так.

А раз брат сказал что убежит, значит убежит обязательно. Вот ещё, почему мне так грустно. Он меня бросит, я ведь для него тоже обуза. Не поспею я за ним. А вдвоём нас дядька вмиг догонит….

Но, слава Богу, всё обошлось, и брат меня не бросил, и дядька за нами не погнался. Он лишь посмотрел нам вслед, махнул рукой и поволок тачку дальше. А мы с братом бежали назад по той же самой тропе…. И как мне хорошо бежалось…. Как же хорошо мне бежалось….

А вот уже и осень скоро. И хоть ветрено на улице, но всё же ещё солнечно и тепло. А в доме сыро очень и зябко, потому что у нас кончились дрова. Я сидел во дворе, лепил башню из земли и ждал брата. Он отправился добывать, чего б нам на зуб положить можно было…. Башня у меня не получалась совсем и то и дело разваливалась. Ну, ещё бы, трудно что-либо лепить, если в желудке у тебя вода только. По этому, когда пришла тётенька и принесла мне лепёшку, я об этой башне даже и думать забыл.

А пока откусывал я да жевал, эта тётенька трогала рукой мою голову и всё говорила без конца, и странно как-то, вроде бы со мной, а вроде и нет. О бедном дитятке каком-то, о сиротинке и о том, что одного-то она как-нибудь прокормит…. Потом она взяла меня за руку, и мы пошли….

Проведать брата я вернулся уже вымытый, причесанный и с заштопанной рубахой, и никак не ожидал, что он меня так встретит. А он за дверь меня вытолкал и накричал ещё. Сказал, что видеть меня больше не хочет, что он меня не бросил, а я его бросил и больше ему не брат…. У меня слёзы из глаз так и хлынули. И не из-за обиды и боли, а из-за того, что он прав был. Мне ведь даже в голову не пришло хоть хлеба кусок с собой прихватить, что ли…. Он же голодный, наверняка был….

…Уж не знаю, от чего я проснулся, от обиды и боли, что испытал во сне, или от того, что меня ощупывал кто-то. Только мне спросонья-то показалось, будто я ещё на ночёвке, с торгов возвращаюсь. А один из наших паразитом оказался и задумал недоброе…. Чтобы воришку за руку поймать, глаз один приоткрыл я слегка и обомлел. Так близко Выплевков я никогда ещё не видел.

Вблизи они ещё страшней и противней. Кожа вся потрескавшаяся, корками будто покрыта, клочья волос отовсюду торчат…. Один из Выплевков, заводила похоже, надо мной склонился, ручищей своей мне под рубаху залез, бубнит что-то про себя, а двое других рядом стоят, первого дожидаются.

Ну, что он там ищет понятно. Чего им нужно-то? Только одного…. Только не найти ему ничего такого. Нет у меня с собой еды. А вот гвозди…. Похоже, нащупал он их. Нащупал и от радости так лихо начал тащить, что чуть рубаху мне не порвал.

Пальцами своими неуклюжими Выплевок тряпку развернул, от нетерпения причмокивая, и вдруг, вскрикнул и в сторону её отбросил. Будто от неожиданности и от испуга. Будто что-то страшное он там разглядел. Его и без того перекошенная физиономия ещё сильнее скривилась. Рот открылся, а по носу морщины поползли. Не знаю, от чего он так гвоздей испугался…. Не видел, может, никогда, или… показалось ему что?

Этот-то тоже, наверное, решил, что показалось. Буркнув своим чего-то, он к тряпочке потянулся, но тут же руку одёрнул и с дикими воплями бросился прочь. А двое других, свою смелость испытывать не стали и вслед за заводилой своим поскакали, то и дело оглядываясь.

Хорошо, конечно, что всё так получилось…. Правда, я и сам неожиданному страху поддался слегка и тряпочку подбирал с осторожностью, но ничего такого ужасного, ни в ней, ни рядом я не обнаружил. Два гвоздя да штука эта странная, то ли ключ — то ли ещё чего….

Добро своё я обратно под рубаху спрятал…. Встал. Смотрю…. Оказывается, я не так уж далеко от башни стою. А мне-то ночью казалось, что я петляю….

А башня зловещей совсем не выглядит отсюда, ветхой больше. Дом, из которого торчит она весь какой-то серый, пошарпанный, в стенах дыры зияют. Да и поле вокруг…. Ровное и гладкое оно только кое-где, а так одни трещины, из которых трава да кусты торчат. Совсем другой вид со стены-то.

Подумал я немного…. Идти тут до башни осталось всего ничего. А брата-то я ведь так и не нашёл. Подняться бы повыше, да и поглядеть вокруг. И уж если его не увижу, тогда…. Тогда не знаю что и делать.

А вот насчёт башни, я, пожалуй, погорячился, решив, что в ней нет ничего зловещего. Есть что-то всё-таки. Понял я это когда уже возле неё стоял. Только это что-то скорей таинственное и мрачное, но не злое. И дыры в стенах, не дыры вовсе. Разве ж у дыр бывают такие ровные углы…? Нет. А у окон бывают. Но кому нужны огромные окна, прямо во всю стену? Не понятно…. По краям ещё черепки какие-то торчат, как от битых горшков, прозрачные только. Таких же черепков на земле снаружи и внутри полно валяется. Хрустят под ногами. И острые до чего…. В пятки впиваются. Так что ступать осторожней надо, а то все ноги раскровенишь….

А комнаты какие в этом доме…. Окнам под стать. Потолки высоченные. Стены по сторонам разбежались, взглядом не охватить. Для великанов, что ли каких сделано? Хотя, ступеньки, что вверх уходят, для людей как будто…. Стоишь, смотришь на всё это, и не по себе даже становится. Робеешь немного….

Да я бы внутрь-то может и не полез бы никогда, если б голос не услышал. Там, где-то в глубине здания. За проходами, перегородками, рядами колонн звучал он. Так что пришлось мне….

Пошёл я за этим голосом, и начал он меня таскать везде и всюду. По ступеням наверх, потом по другим ступеням вниз, по коридорам да переходам плутать заставлял, закружил, запутал и измотал бы вконец, если б не окликнули меня.

— Эй! Тудымка! — услышал я….

А оглянувшись, брата увидел…. И физиономию недовольную его, тоже…. Подошёл он ко мне, в плечо толкнул….

— Ты чего здесь делаешь? — спрашивает сердито.

Оглядел я его с ног до головы…. Вроде всё в порядке. Не ранен, не избит. Взъерошенный какой-то только да лицо измождённое. А так, ничего….

— Чего ты тут делаешь? — повторил он. — Оглох что ли?

Не стал я ему рассказывать, как переживал за него, как боялся за его жизнь, как израненным и даже мёртвым его представлял…. Ничего такого рассказывать я не стал. Не захотелось что-то.

— За тобой пришёл, — просто говорю.

И всё….

— Делать тебе что ли нечего? — услышал я в ответ.

Тут уж моя очередь сердиться наступила. Что ещё за дела? Кто так родного брата встречает? Я вообще-то сюда припёрся спасать его.

— Да вас там ищут все. С ног сбились. Думают, я вас на побег подбил, — говорю.

— Чего…?

— А вот того…. И вообще, решили, что вас тут съели обоих.

— Кто? Выплевки что ли? — усмехнулся Ухват. — Да ну. Перестань хоть.

А потом поморщился чего-то… и спрашивает:

— Слушай…, а у тебя есть на зуб чего положить?

— Да откуда…, — отвечаю.

— Ну, как всегда…, — махнул рукой Ухват.

— Какая ещё жратва? Вы, что домой-то не собираетесь? Черти….

— Да…, — Ухват башкой тряхнул. — Лукавка всё, подожди да подожди. Вон слышишь, она там вещает? Учит этих..., своих…. Внушает, что добрее надо быть. Не драться….

— Ха…. Будто они понимают чего.

— Да чёрт их знает…, — пожимает Ухват плечами.

— Что такое? — удивился я. — Переменил мнение что ли? А?

— Не знаю…. Помнишь разговор тот? Так вот. Есть, похоже, искра-то. Лукавка говорит, мол, язык их начала понимать. И они её вроде тоже…. Понимают они её. Сядут, рты пораскрывают и слушают, слушают….

— Что же, она не испугалась, вблизи-то их увидев? И жалеть не перестала?

— Да какое там…. Наоборот…. Тут такое дело. Поняла она, мол, из их разговоров, что когда-то были они такими же людьми как и мы. Только случилось с ними что-то страшное. Только вот что это, трудно понять. Не могут они спокойно об этом рассказывать. У кого вместо слов одни всхлипы, у кого трясучка начинается, тоже, ни слова не разберёшь, а другие вообще в ярости мечутся и проклятьями сыплют…. Чёрте что, в общем, творится…. Какие-то, вроде, жернова их перемололи…. Адская мельня какая-то. Из-за этих жерновов, из-за мельни этой, знаешь, сколько слёз пролито? Одну ночь вообще, вроде, не спала, даже. Как не проснёшься, одни всхлипы слышишь. Говорит, жалко их до чего…, слёзы сами так и льются. Да и вообще…. Это вид у них такой устрашающий, а так они сами пугливые как куры…. Слушай, значит. Когда мы вниз-то спустились, все Выплевки разом к Лукавке кинулись. Пихаются, толкаются, лапы свои тянут. Я уж думал всё, раздавят её. Мне одному-то с такой оравой не справиться. Двух, трёх я отпихнул…. А сзади ещё лезут. Придавили. Ни рукой, ни ногой не пошевелить…. И тут Лукавка как заверещит…. Ни одного Выплевка не осталось. Всех как ветром сдуло…. А она мне, пойдём, мол, до башни, здесь неудобно…. Ну вот. Пришли. Ещё два мешка жратвы с собой притащили…. Да только кончилось всё уж. Этих проглотов разве прокормишь?

— А на кой хоть чёрт вы вообще полезли-то сюда?

— Так неужели переубедишь её…? Втемяшила себе…. И вообще. Говорит, мол, не хочешь мне помогать, без тебя справлюсь. И уж верёвку привязывать стала…. А я посмотрел, как она узел-то вяжет…. Думаю, сверзится и костей не соберёт…. Да ладно. Скоро уж домой…. Так что зря ты припёрся. Подождал бы немного…. Денёк…. И мы сами вернулись бы.

— А ты сказаться-то не мог?

— Нет…. Слушай-ка. А ты знаешь, что с другой-то стороны тоже стена есть?

— Какая ещё стена? — удивился я.

— А вот такая…, — говорит Ухват. — Пойдём, покажу.

И снова я иду по этим коридорам и лестницам. Теперь за Ухватом. Иду и думаю, что если он меня потом отсюда не выведет, я сгину здесь. Самому мне дорогу ни в жизнь не найти. Знаю я только одно, что надо будет вниз спускаться. Потому что мы всё выше и выше лезем.

Так высоко я ещё никогда не забирался. Некуда было забираться-то. На стену только разве…. А тут, выше стены раз в пять. У меня аж дух захватило, когда мы к окну подошли, не такому большому как внизу, но всё же большому.

— Вон, гляди, — сказал Ухват, пальцем вдаль показывая.

И правда. Увидел я серую полоску, от края до края, в точности, как и у нас.

— Там ведь, наверное, живёт кто-то…, — говорю я задумчиво.

— Да…, — тоже задумчиво ответил Ухват.

И я, вдруг, подумал. А если этих стен, не одна и не две, а много — много, невероятное множество? Просто без счёта…? И за каждой живут какие-то люди. Может, совсем непохожие на нас…, а может, и очень даже похожие? И не просто похожие, а совсем такие же? Одинаковые настолько, что вот сейчас, в это самое время, оттуда, со стены, смотрит на меня тамошний я. И непросто смотрит. Он думает о том же что и я, и догадывается даже, что я здешний, тоже на него смотрю…?

— Эй…. Ты чего там бубнишь? — прервал мои мысли Ухват. — Что удивительно? Хотел бы я туда сходить поглядеть…. Да Лукавку не хочу оставлять с этими….

— Ты же говорил безобидные они….

— Я не говорил, что безобидные. Я говорил пугливые.

— Слушай-ка, — сказал я поразмыслив. — А ведь тут не так далеко. Туда — обратно. К вечеру, думаю вернуться можно. А? Вы когда домой-то собираетесь?

— Ну, уж подождём тебя немножко…. Я ведь так понимаю? Сбегать хочешь? — спрашивает Ухват.

— Хочу, — отвечаю я. — Очень хочу….

И вот уже я иду по ровному полю, редкие кусты огибая. Быстро иду. Почти бегу. Запыхался даже. Это с башни казалось, что до стены близко. А на самом деле, ни черта не близко…. Назад точно до темноты не успею…. Ещё Выплевки эти за мной увязались. И надо же, вроде и кривые, и ходить-то по-человечески не умеют, а не отстают. И даже бормочут на ходу что-то и покрикивают. Сколько в них выносливости и силы. А вот я чувствую долго так не смогу. Передохнуть бы немного…. И какого чёрта им надо? Опять начнут обшаривать…?

И тут мне идея в голову пришла. Чего они, там, боятся? Гвоздей или штуковины диковинной…? На всякий случай я в одну руку гвозди взял, а в другую, эту штуковину. Остановился резко, развернулся и чуть ли не в рожи Выплевкам их пихнул.

Один-то сразу задёргался, затормозил, попятился. А второй нет. Не из таких он оказался, не из пугливых. Не все они, видно, одинаковые…. Этот, второй, взревел, будто бешенный и лапищей своей как маханёт снизу вверх. Хорошо я отпрянуть успел, не то б валяться мне без памяти….

Хоть и увернулся я ловко, но неизвестно ещё как дальше мои дела пойдут. Поэтому ноги в руки я собрал и бежать. Несмотря на то, что устал и, несмотря на то, что запыхался. А что делать? Он хоть и ниже меня, но рука-то у него, что моя нога. Ладно ещё, он быстро бегать не умеет, так, что время, что б отдышаться, иногда у меня, всё-таки было. Но этот чёрт настырный много отдыхать мне не давал. Так и гнался за мной до самой стены. А уж там….

Ещё издалека я двери приметил. Одна внизу побольше…, тыркнулся я в неё, она закрыта…. Шум за ней какой-то, скрежет, грохот…. Но стучаться я не стал. Выплевок в затылок дышит…. Другая, поуже, наверху. По лестнице подниматься надо…. Думаю, если закрыта и она, то беда.

На счастье моё вышел из неё мужичёк. Невысокий такой, плюгавенький. Меня увидел, вытаращился….

— Ты откуда такой? — спрашивает удивлённо.

А мне некогда объяснять-то. Я ему….

— От туда…, — говорю.

А сам внутрь нырнуть пытаюсь.

Он мне проход, вроде, загораживать…. Да только если уж я очень хочу войти, то я войду обязательно. Это у кого угодно можно спросить, хоть у Ухвата…, а хоть и у Хрустеня, он меня с такой стороны хорошо знает. Да и вообще у кого хочешь можно спросить. Ну и тем более такой замухрышка мне не помеха. Как он ни упирался, ни пыхтел, но пришлось ему вместе со мной зайти обратно.

— Ты кто такой…?! Чего ты прёшь-то?! — завопил замухрышка, когда я дверь за собой закрывал.

— Тудымка я, — отвечаю, за ручку дверь придерживая. — Выплевок за мной гонится. Рассердил я его сильно. Понял?

Нет. Вижу, не понимает он меня….

— Выплевки, — говорю. — Коркоры…. Перекошенные которые. Одна рука короткая, другая….

— А-а…, — сообразил, видно, замухрышка. — Человечинов ты, что ли, рассердил?

Он рукой махнул, штучкой какой-то щёлкнул в двери, толкнул её, смотри, мол, не открывается больше, на меня снизу уставился и говорит:

— Откуда ты взялся-то? Я, таких как ты, с этой стороны ни разу не видел…. Может тебе через стену удалось перебраться как…? А?

— Ну…, перебрался я через стену, — говорю. — Только у нас, там…. Там ещё одна стена есть…. За башней…. Подальше…. Там наша стена…. Мы там живём. Оттуда я.

— Да…? И много ли вас таких? — как-то недоверчиво спросил замухрышка.

— Много, — отвечаю. — У нас возле стены сколько…. Потом, Шестаки ещё есть. Ну…, там, несколько селений подальше. И уж совсем далеко, Лупыши и Дымы.

— Да. Много, — покачал головой замухрышка. — И все, такие как ты? Чем хоть вы там занимаетесь-то?

— Да что ты, в самом деле, — усмехнулся я. — Не знаешь, чем люди занимаются…? В Дымах мастеровые живут. А остальные хлеб выращивают, больше….

— Так вы землепашцы, что ли? Ну…. Понятно…, — сказал замухрышка и задумался. Как будто не знал о чём ещё спрашивать….

Зато я знал. Уж теперь, думаю, моя очередь вопросы задавать.

— А это тут что такое? — говорю. — Шумит. Грохочет….

— Да это машина, — махнул рукой замухрышка.

— Что за машина такая? — спрашиваю, незнакомое слово услышав.

— Э-э…. Да ты не знаешь? — оживился собеседник мой. — Машина, это понимаешь, штука такая…. Серьёзная, понимаешь, штука. Это тебе не бараньи шарики по грядкам раскладывать….

Какие шарики? Что такое бараньи? Ничего я не понимаю. Стою, глазами хлопаю, только.

— Эх…. Как же тебе объяснить-то? — сказал замухрышка наморщив лоб. — Машина, это когда внутри колёса разные, рычаги, там всякие, шатуны…. Они крутятся, вертятся, двигаются и шумят.

— А-а…, догадался я. — Это мельница. Зерно здесь мелют…?

— Да какая мельница, — заворчал замухрышка. — Машина это. Она сложнее любой мельницы. Намного. Скажешь тоже….

— Так если не зерно мелют, для чего тогда она?

— Для того, чтобы из людей Человечинов делать.

— Как это…?

— Да вот так. Заходит с одной стороны человек, машина его перемалывает, перекраивает, переделывает, и с другой стороны Человечину выплёвывает.

Эти слова замухрышки проняли меня аж до самых костей. До самого нутра меня проняли. И вообще до всего до чего пронять может…. Неужели здесь те жернова? А это та самая Адская Мельня и есть? Адская Мельня….

— Опять мельня?! — замухрышка завопил. — Я же тебе говорю! Машина это! Вот балбес…!

— Для чего…? — спрашиваю я, не слушая замухрышкиных воплей. — Зачем из людей Выплевков делать?

— Ишь ты какой? — усмехается тот. — Тебе-то что за дело? Надо значит так.

— Зачем из людей Выплевков делаете? — спрашиваю я ещё раз, сердиться начиная.

А замухрышка растерялся….

— Да…, я и сам-то не знаю, — забормотал он. — Я ведь всего лишь Ханик…. Ханики мы. От нас требуется только за машиной следить. Доливать в неё что нужно, подливать и заливать. А больше-то мы не знаем ничего…. Давай…, Давай, пойдём, покажу….

Он потащил меня, схватив за рукав, по длинному коридору, а я плёлся, упираясь слегка, потому что не по себе мне было. И ещё побаивался я немного, не этого замухрышку и не каверз каких-нибудь его, а того, что вдруг начнёт он показывать мне как машина людей перемалывает и перекраивает. А я не хочу такое видеть…. Ни за что на свете….

Но он привёл меня всего лишь к бочкам каким-то разноцветным. Я даже вздохнул, про себя, от облегчения.

— Вот, — сказал Ханик, на бочки показывая. — Это доливайка. Её нужно доливать. Это заливайка. Её нужно заливать. А это подливайка. Её нужно, что…?

— Подливать…, — говорю.

— Правильно…, — лепечет замухрышка и улыбается, оголяя кривые зубы. — Да ты соображаешь. Из тебя хороший Ханик получится…. Надо бы тебя Главному Ханику показать…. Пойдем-ка я тебя Главному Ханику покажу. Он и знает больше если что….

— А ты не главный, что ли? — спрашиваю.

— Да нет…. Я Средний Ханик Пять…. Пошли. Пошли.

И повёл меня Средний Ханик Пять дальше, на ходу оборачиваясь, и лепетать продолжая:

— …А я смотрю, ты парень сообразительный. Даром что бугай…. Но голова-то есть…. Ты, когда Главный Ханик спрашивать будет чего, так и говори, соображаю, Хаником быть могу. А я, если что, тебе потом помогу, подскажу, покажу. Календарь, там, графики…. Да так-то легко всё…. Смотришь календарь, цифера какая выскочила. Ищешь на графике такую же, да цвета какого глядишь…. Какой цвет такая и горловинка, и бочка такая же. Льёшь до уровня и все дела…. Ну иногда, только, краска на горловинке и уровне облупляется, так подкрасивать надо…. Чего тебе в земле-то ковыряться? Не надоело ли…? Будешь Малый Ханик Три…. А что? У нас здесь и сытно и светло….

А я иду, смотрю…. И, правда, светло. Какие-то полосы на потолке. Свет из них так и льётся. До чего яркий…. Не то, что у нас. Полутёмки. Лучиной-то много ли осветишь? А лампу жечь, масла не напасёшься…. Да и от неё света не так уж что б….

— Стой, — сказал вдруг Средний Ханик Пять, перед дверью остановившись. — Здесь жди.

И сам за эту дверь нырнул.

А этот Главный Ханик, важная шишка, видимо. По голосу понял я. Грозный у него голос…. И замухрышка Средний Ханик Пять перед ним либезил, это тоже было по голосу понятно. И вообще, я их разговор хорошо слышал, Средний Ханик дверь за собой неплотно прикрыл.

Он, Замухрышка-то, всё пытался добиться похвалы. Вот, мол, я какой хороший, смекалистый, бугая уговорил Хаником стать…, меня, то есть. А этот, Главный который….

— Ты зачем, — говорит, — ему всё сразу-то рассказал?

— Да я не всё…. Я не всё, — оправдывался замухрышка. — Так, и это…. Он же пришлый. У него среди здешних ни родственников, ни знакомых…. А вы сами говорили, что свежая кровь нужна….

Понятное дело, что никаким Хаником становиться я не собирался. Ни малым, ни средним и ни каким другим. Мне понять хотелось, разобраться, на кой чёрт кому-то понадобилось из нормальных людей делать Выплевков…. Ведь это что же получается? Живёшь ты, живёшь, и вдруг приходит кто-то, или приходят, и засовывают тебя в машину. Для чего и зачем…?

А если они…?

Вороньё…. Бабка Родимка рассказывала. Когда предки наши жили в другом месте, приходило к ним Вороньё. Убивало, отбирало еду, кровавые жертвы приносило….

Да нет. Ерунда…. Ни в жизнь не поверю, чтобы замухрышка у кого-то еду смог отнять. Нет…. Тут другое…. Совсем другое. Да ещё и такое, что в голове моей не укладывается.

А если…? Если нет ничего вовсе? Нет никакой машины…. А есть простая мельница. С той, с другой стороны, речка течёт, и большое колесо туда опущено…. А замухрышка, Средний Ханик Пять, просто местный сумасшедший…. Есть и у нас один такой. Ходит по округе, кукарекает. Его так и зовут все, Кукарекало….

Да и за дверями тоже никого нет. Замухрышка только. Говорит на разные голоса…. Как бабка Родимка, когда сказки рассказывает…. «Что ты за дитятко? Откуда ты маленькое?». «Да я, бабушка, сучий сын»….

…Вот, скотина…. Вот, сучий сын…. Сейчас я этому Ханику в лобешник вломлю….

Дверь я распахнул решительно и внутрь вошёл…. А там…. Не один, не двое…, шестеро сидят, вместе с замухрышкой и Главным Хаником во главе стола.

Этот Главный Ханик взглянул на меня сердито….

— Ну, заходи…, — говорит. — Ты хотел что-то узнать? Спрашивай.

Вот чёрт, думаю. Опять эта машина. Снова гадай, что да почему…. Уж лучше б мельница. Уж лучше б на разные голоса….

— Ну, что же ты? — спрашивает Главный Ханик нетерпеливо. — Оробел?

— Да у меня один вопрос…, — покряхтев, говорю. — Кто эту машину придумал? И зачем людей туда засовываете? Вот….

— А что же ты, людей шибко любишь? — Ханик Главный, прищуриваясь, спрашивает.

Я плечами пожал….

— Не знаю…. Не то чтобы уж…. Но всё же…. Немножко-то, наверное, надо. Ведь все мы люди. Все мы одинаковые. И я, и вы. Горбатый Луй как-то сказал, помню….

Не дали мне закончить. Слова Горбатого Луя не захотели слушать. Сначала Главный Ханик засмеялся, а потом все остальные за ним, тоже…. Да ещё как смеются…. Заливаются, просто. Кто на спину откинулся, а кто лбом в стол упёрся…. И чего такого, интересно, я сказал?

— Ну, какие ж мы люди? — говорит Главный Ханик, первым перестав смеяться. — Мы Ханики…. Скажешь тоже. Одинаковые…. Давай я тебе объясню…. Все разные. Есть Ханики, мы, значит. Есть люди. Есть Ворщики Уго…. А есть Этиони. Эти совсем особенные. Они всё придумали. Они создали всё. Они велели порядку стать таким, какой он есть сейчас. И поэтому, Уги, это Уги, люди это люди, а Ханики, это Ханики. Вот, посмотри….

Он показал пальцем на большой, висящий за его спиной лист, почти весь изрисованный маленькими чёрными значками. И только в правом верхнем углу, смешной человечек, чем-то на Рудокопа похожий, такие же короткие ножки и крепкие руки, нёс на плече странное полено с рожками по обеим сторонам.

— Видишь что там начертано? — продолжил Главный Ханик. — Пунктик первый: «Мы Ханики должны. Соблюдать технику…. И безопасности всякие»…. А что это значит? Значит, блюсти установленные порядки. Вот…. Там много ещё пунктиков…. Но не в одном из них не сказано, что Ханики — люди. Вон, почитай-ка…. Почитай, почитай…. Или ты не умеешь?

— Почему же не умею…, — отвечаю я, немного растерявшись и немного злясь на хихиканья сидящих за столом Хаников. — Умею чуть-чуть….

Жихарь-то доверял мне дощечки свои, где он чёрточками отмечал, сколько мешков ячменя продал, сколько проса….

— Да, — покачал головой Главный Ханик. — Многому ещё тебе нужно научиться…. Так что спрашивай, интересуйся. Вот, Средний Ханик Пять тебе всё расскажет и покажет. А теперь ступай….

…Вот так дела…. Что, закончился разговор? А я так ничего и не понял….

Тут замухрышка мой вскочил, в коридор меня вытолкал, двери за нами прикрыл….

— Ничего. Ничего, — говорит. — Главному Ханику ты понравился…. Это хорошо. А в остальном…. Ну, ничего, ничего. Научишься….

И по плечу хлопает меня. А ещё, подмигивает….

— У Главного-то девка подрастает. Так что если у тебя всё хорошо пойдёт, то может быть и это…. А….? — говорит замухрышка, посмеиваясь. — Как там тебя? Сюдымка…? Забудь. Теперь ты Малый Ханик Три….

…Ну вот, думаю, уже и сосватали. И так же как у брата за дочку самого главного…. Взглянуть бы на неё. Красивая ли? А то вдруг, она такая же кривозубая как и эти Ханики…?

— Ты только порасторопней будь, — внушает мне замухрышка. — Велят идти, значит иди. Велят стоять, стой, значит. А то Главный-то, ступай, тебе говорит, а ты стоишь как столб….

— Мне ваш Главный сказал, что ты мне всё расскажешь и на вопросы мои ответишь, — говорю.

— Опять вопросы? Тебе, вроде, всё уж объяснили…. Что ж ты? Ничего не понял?

— Нет….

— Вот, балбес…. Заново тебе всё тебе рассказывать, что ли…? Ладно. Слушай. Были Этиони. Они всё создали. Угов, нас, машину….

— Да это-то понятно, — перебил я замухрышку. — Ты мне скажи, зачем они велят вам людей в машину запихивать….

— А кто их запихивает? — удивился замухрышка Средний Ханик Пять. — Никто их не запихивает.

— А как же они туда попадают-то? — спрашиваю.

— Дверь открывается, и они заходят, — отвечает Ханик.

Теперь уж удивляюсь я:

— Что, они сами…? По собственной воле…? Зачем?

— Так на то Уги есть, — говорит Ханик. — Они людей соблазняют в машину идти. Говорят им, идите в рай. В раю хорошо. В поле горбатиться не надо, а еды полно. С неба сыплется.

— А при чём, здесь рай-то?

— Так над входом в машину «Рай» написано…. Вот что ещё-то. Эти буквы тоже надо будет краской подкрасивать….

— Постой, — говорю. — Это ж получается обман? Разве ж можно так…?

— А мы-то тут при чём? — оправдывается Ханик. — Это всё Уги. Они обманывают. А мы даже не видим кто там и когда в машину залазит. На слух узнаём, что там есть кто-то. Машина урчать начинает…. Ур…. Ур…. А Уги-то, они вообще, гордые очень. Заносчивые. Нас Хаников Мыхами называют. А какие ж мы Мыхи? Мыхи маленькие, с хвостиками, грызут всё подряд. Машина из-за них дурить начинает. Вместо Человечин кусоки выплёвывает….

— Да подожди ты со своей машиной, — говорю я сердясь. — И на Угов хватит всё сваливать…. Над воротами-то надпись вы сделали…?

— Так и что…? — продолжает оправдываться Ханик. — Из людишек, поди, никто и читать-то не умеет. Самый Главный Уг велел, вот и надписали. И вообще…, что писано, то писано, а что сказано, то сказано. Я, вот, надпишу «Корешок», а тебе скажу, что «Солнышко». И ты поверишь тому что я сказал….

— Нет…, — возразил я….

А сам думаю…. Поверил бы, ведь. Наверняка. Потому, что не учили меня не верить. Не умею я….

— Ладно, — сказал Ханик. — Пошли. Покормить тебя, наверное, надо. Видно, голодный ты, поэтому и злой как варвар…. Хоть и нельзя в неположенное время, но уж ладно…. А так если…. То будь спокоен, Сюдымка. Нет на нас вины….

— Тудымка, — поправляю я.

— Да…, — махнул рукой замухрышка. — Сюдымка, Тудымка…. Малый Ханик Три, правильно….

…Чёрт его знает, может он и прав? И злюсь я от того, что жрать хочу? Когда я в последний раз зубами-то работал…? Давеча? Да и то кусок в горло не лез из-за брата. Так что пускай кормят…. Мне тут ещё разбираться и разбираться в этих делах. Хотя, неуютно здесь как-то…. Не лежит у меня душа к этому месту. Пусть светло и тепло и, наверное, сытно…, но что-то, как-то…. Нет.

И уж совсем мне не по нраву, что на моё поглощение пищи зрители собрались. Как на зрелище, какое…. Ладно хоть, народу не много. Мужик, несколько баб да девка молодая. Так себе девка-то, не очень…. У нас девки красивее. А вот как у неё с зубами, мне так и не удалось узнать. Не открывала она рот. А, может, поэтому и не открывала? Что изъян свой пыталась скрыть…? И почему-то у них почти совсем не видно детишек? Обычно всегда под ногами путаются. А тут…. Приплёлся какой-то заморыш, один палец во рту, другой в носу, и больше никого.

Посадили меня за стол, миску передо мной поставили. Рядом нож положили и маленькие вилы…. Хлеба не дали. Так, мол, жри…. В миске мяса кусок, странный очень…. И что за куры такие у них здесь?

— Что за куры у вас такие…? — спрашиваю.

— Куры…? Ну, да. Куры, куры, — посмеивается Ханик Пять.

И остальные, зашевелились, зашептали чего-то.

— Ты ешь, — говорит Ханик. — Ешь. Вкусно.

Вот тут-то я ошибку и совершил. Следовало бы мне всё-таки сперва, как следует расспросить, что это за курица, а потом уж пробовать. А я наоборот сделал…. В руке покрутил куском этим, понюхал, откусил немного, потом ещё и ещё…. Ничего, вроде. Хорошо приготовлено. Вкусно, даже….

— Нет. Это не курица, — говорю, когда мяса на два куса всего осталось. — А чего же это такое-то?

— Ну, всё. Теперь ты настоящий Ханик, — сказал замухрышка мой под всеобщее одобрение. — Теперь тебе можно всё знать…. Машина-то, когда дурить начинает, вместо Человечинов кусоки выплёвывает. Только ждать этого уж больно долго. С голоду опухнешь. Но был среди нас Головастик один. Придумал, как заставить машину дурить, не когда она сама захочет, а когда мы захотим…. Рычаги боковые надо меж собой связать и всё. Голодным не останешься….

Такие вот слова он сказал.

А я сижу, слушаю. Рот открыл, не дожевав…. Ещё и понял-то не сразу…. Чувствую, по спине мурашки побежали…. На замухрышку посмотрел, не смеётся ли он? Может, думаю, шутка такая…. Но нет. Не смеётся замухрышка. Не шутка это, похоже….

И тут я на зубах кисло-солёный привкус почувствовал. Изнутри он появился…. Выскочил я из-за стола. Баб растолкав, к выходу бросился. Побежал наугад, сам не знаю куда. Закуток какой-то нашёл, башкой в угол упёрся…. И как начало меня там хлестать…. Всё из брюха выхлестало. Сперва, то что там было, а потом чего и не было…. А заодно и слёзы с соплями, тоже, наружу полезли.

Стою я, наклонившись, отдышаться не могу, дрянью какой-то сплёвываю. Слышу, ходят ищут меня. Кличут по имени: «Тудымка!», «Тудымка». И вспомнилось мне сразу, как я с бабкой Родимкой в прятки маленьким играл. Спрячусь куда-нибудь, в рухлядь зароюсь, а бабка Родимка ходит по дому, зовёт меня. Да ещё голос изменит…. А я сижу тихо, не дышу, и представляется мне, что это не бабка вовсе, а страшное зубастое чудище ищет меня, чтобы схватить и сожрать….

Но тут-то по-другому. Тут мне не представляется вовсе…. А на самом деле, ужасные чудовища, кривозубые твари, пожирающие человеческую плоть, кличут меня. Хотят заманить меня в свою проклятую пещеру, чтобы и я стал таким же, как и они…. Такой же мерзкой тварью хотят, чтобы был я….

Что-то совсем тошно мне стало, чувствую. Рукавом я утёрся. Из закутка своего выполз…. Гляжу дверь. Точь-в-точь такая же, как и на входе была. Наверное, эта, тоже, ведёт наружу. Только вот беда, закрыта она. А как её открыть я не знаю. Не разглядел я толком, чем там замухрышка щёлкал…. Так, наугад шарю, разобраться не могу.

Вдруг за спиной голос….

— Что ты там делаешь? — слышу.

Оборачиваюсь, а это Главный Ханик за спиной стоит. Снизу вверх на меня пялится….

— На воздух хочу, — отвечаю. — Душно тут.

Ханик Главный меня отстранил слегка, повернул что-то, что, я опять не понял, засов щёлкнул и дверь открылась. Там, за дверями, площадка над землёй возвышается с поручнями. Я облокотился на них, голову вниз свесил, дышу глубоко и понимаю, что это совсем мне не помогает.

А тут ещё этот Главный опять:

— Ну, что, подышал? Пошли, давай…. Малым Ханикам наружу выходить нельзя….

И вот здесь-то я не выдержал. Взбесился.

— Да пошёл ты, — говорю. — Со своими Ханиками и со своей машиной куда подальше. А заодно и с дочкой своей, уродиной кривозубой….

Отвернулся и дышу дальше…. Только слышу, как дверь позади хлопнула. Тут-то я и опомнился сразу. Дверную ручку подёргал, закрыто. Я стучать….

— Открой! — кричу. — Сволочь. Мне на ту сторону надо!

А этот гад….

— На ту сторону ведёт другая дверь, — говорит. — Там, внизу. Найдёшь….

И всё. Сколько я ни ломился, сколько ни кричал, в ответ больше ни слова не услышал. Сел я на ступеньку…. Что же, думаю, делать-то? Через стену, что ли перелезть как? Только для этого мне лестница нужна, чтобы наверх подняться и верёвка, что б спуститься с другой стороны. Это ведь у нас мостки к стене пристроены, Выплевков подкармливать да на закаты любоваться. А здесь, похоже, это не принято. И жилья поблизости не видно. И стена, кажется, повыше…. В общем, всё не как у нас. Всё по-другому.

Повздыхал я, посокрушался…. И тут, на тебе…. Как я раньше эту бабу не заметил? Стоит она перед теми самыми воротами, что в Адскую Мельню ведут, глаза выпучила, двух деток к себе прижала. Перепугал я её, похоже, криками своими.

По ступенькам спустился я, к ней подхожу….

— Ты чего здесь делаешь-то? — спрашиваю.

— Муж туда ушёл, — отвечает она еле слышно. — Жду теперь, когда откроется….

— А ты знаешь хоть, что там? — ещё спрашиваю я.

— Так…. Рай…, вроде, — неуверенно как-то отвечает она.

— Нет там никакого Рая, — говорю. — Обман всё это. Машина там, которая из людей Выплевков делает.

— Так как же…? Говорили ведь…. Рай. — Сказала она голосом дрожащим.

— Ложь. Лгут они, что б людей в свою машину заманить. Я знаю. Я там был, — говорю настойчиво.

— Так как же…, — сказала она. И глаза её слезами наполнились. — Там ведь муж мой…. Золовка…. И тесть, тоже….

— Их уж не вернёшь, — говорю. — А ты туда не лезь. О детях подумай. Из них же Выплевков сделают…. Или вовсе сожрут. Домой лучше возвращайся.

Смотрю, совсем она расклеилась, нос и рот ладошкой прикрыла, слёзы ручьём текут. Да и детки на мамку глядя, всхлипывать начали…. Не могу я такое переносить….

Сказал я ещё раз:

— Домой иди. Домой….

И побрёл потихоньку. Пускай, думаю, одна побудет, обвыкнется с мыслью. А мне селение найти надо, хоть какоё-нибудь….

Только не успел я далеко отойти, как лязг позади услышал. Оборачиваюсь, гляжу, дверь в машину открылась. А дура эта детишек своих туда затолкала и сама следом зашла. Дверь снова лязгнула, закрываясь, а я стою ошалевший, руками развожу.

Как же так, думаю, я же ей всё объяснил. Что же она? Не поняла, что ли? Неужто, дура совсем…?

И побрёл опять, то разводя руки на ходу, то опуская их вниз, то снова их разводя и про себя повторяя: «Вот дура. Ну и дура». Так и шёл, пока не появилась у меня идея. Сделать лестницу не только для того что бы домой вернуться, но и, что б каждый, кто захочет, мог подняться на стену и заглянуть за неё. Что б увидели люди, что там с другой стороны. Убедились воочию. Сами. И мне не придётся, тогда, растолковывать каждому, что к чему. А то тут, похоже, верят да не всем…. И тогда уж решительно я прочь зашагал. Быстрым шагом. Ведь, кто его знает, сколько я с этой лестницей провожусь, пока сделаю? А сколько дурачков за это время машина перемелет? Думаю не мало…. Вон тут, даже, тропа протоптана.

Иду я по тропе этой, идею свою обдумываю да по сторонам гляжу, высматриваю, из чего мне лестницу мою можно смастерить, и понимаю, что трудно будет. Вокруг ни одного нормального деревца. Низкие кусты, высокие кусты, да и только….

И вдруг услышал я какие-то необычные и даже немного жутковатые звуки. Вроде человеческие, а вроде и нет. Будто терзают или режут кого-то…. После Хаников я бы, наверное, и такому не удивился. Кто их, местных знает…?

Я немного ещё вперёд прошёл, как недалеко от меня затрещали кусты и мальчонка с длинной хворостиной в руке, на тропу вышел. Мальчонка как мальчонка ничего в нём интересного не было…. А вот в тех, кто в кустах остался, всё было интересно.

Сначала-то я подумал, что это люди на четвереньках ползают…. А потом пригляделся, нет, не люди. Четыре ноги. Сами все в волосьях. Морда страшная, бородатая. Рога как у чёрта, мне бабка Родимка углём рисовала, помню. В общем, Нелюди, одно слово. Это они звуки жуткие издают. И ещё кусты обгладывают. А один из них ко мне сзади подошёл незаметно и рогами стал об ногу тереться.

Я отпрыгнул. Больше от неожиданности, чем от испуга…. А мальчонка подумал, видно, что наоборот. Стоит, смеётся.

— Ты чего, дядька, — спрашивает. — Никогда коз не видел?

— Нет, — отвечаю. — У нас таких не водится….

— А-а…. Ты издалека…, — мальчонка говорит. — В Рай попасть хочешь? Так он в другой стороне….

Не стал я рассказывать ему, что да как…. К чему это? Просто говорю:

— Решил я повременить. Боязно что-то. А вдруг там и не Рай вовсе? А…?

Мальчонка плечами пожал. Хворостиной козу отогнал, которая опять ко мне подбиралась….

— Тогда тебе дядька, — говорит. — К Бидону надо. Все кто в Рай хотят попасть, к нему идут. У него харчевня. На краю села как раз….

Что ж, харчевня, так харчевня. Ещё и лучше. Этот Бидон, наверное, всех тут знает. Да и знакомство завести в харчевне проще. А найти её и вовсе никакого труда не составляет. Увидел я, как с одного двора мужик вывалился, еле на ногах держась, зашёл туда, и точно…. Как у Синицы столы стоят, лавки. Лучины коптят. Люди сидят, отдыхают. Парень вокруг стола суетится, посуду собирает. А мужик бородатый на него покрикивает…. Значит, он Бидон и есть.

Подхожу к нему….

— Пожевать бы мне чего-нибудь, — говорю. — Да и переночевать заодно.

— Это можно, — отвечает Бидон. — А платить-то чем будешь?

Ну, я цен-то местных не знаю, поэтому предъявил ему всё, что у меня есть. Два гвоздя и штуковину. Бидон покряхтел, гвоздь взял, полгвоздя принёс на сдачу…. Видно, что железо здесь тоже в цене…. Заказал я сразу каши да пирогов с курятиной. А то, мало ли, притащат того чего никогда раньше не пробовал и гадай потом, не из человечины ли?

А вот с питием вышла загвоздка. Что такое вино перегонное я не знал и попросил браги. Бидон усмехнулся, но принёс…. Ничего так брага, неплохая…. Только гляжу я, кроме меня её никто не пьёт. У остальных в руках маленькие кружечки мелькают. Пьют из них помалу, а после покряхтывают и головой вертят или рукавом нос и рот прикрывают…. Посмотрел я, и мне самому, вдруг, так же захотелось.

И тут подсаживается ко мне сердитый и ворчливый мужик. Я сразу понял, из местных он. Держится уверенно, нагловато даже, Бидона хорошо знает…. Ему тоже принесли кувшинчик и кружечку маленькую без ручки. И, так же как и все, он, отхлебнув из кружечки, покряхтывая головой вертел. Потом по усам и бороде ладонью провёл….

— Ты что, тоже в рай собираешься? — спрашивает.

А у меня полный рот каши. Пока я прожевал, пока проглотил….

— Да-а. А ко мне вот тоже приходил один…. Ключник, — не дождавшись ответа, продолжил говорить ворчливый мужик. — Рассказывал всё, как там, в Раю хорошо. Всего вдосталь…. А я, говорю, вовсе не бедствую. И пища есть, и кров, и жена под боком, чего мне ещё надо? А он мне, мол, человек всегда должен стремиться к лучшему…. А к чему к лучшему-то? Если б я знал к чему, то может и стремился бы…. Но только как он говорит, валяешься целыми днями, а еда тебе сама в рот сыпется…. Разве ж это лучшее? Нет. Я так жить не смогу. Скучно мне станет…. Я же с малых лет к труду приучен. После работы-то и хлеб слаще, и сон крепче…, и перегонное вино вкусней. Как мой дед говаривал-то…. А этот всё, в Раю лучше да в Раю лучше. А я ему, рано мне ещё в рай-то, живой я, вот помру тогда и приходи…. И выгнал его. А теперь боязно. Вон у свояка-то, что у Бабьего Лога живёт…. Жил, значит, он там…. Всё подчистую сгорело. Подпалил кто-то…. Теперь у меня ютится. Приютил я его, значит. Пока новый домишко не поставит…. Да что-то не больно торопится….

— А кто подпалил-то? — спрашиваю, глядя, как сердитый мужик новую порцию перегонного вина себе в рот вливает.

— Так кто ж…? Кому ещё это надо? Тем, кто на отшибе в здоровенном доме живут, Ключники, бес их…. Теперь людей стращать будут….

Вдруг он, увидев кого-то, рукой замахал.

— Эй, сват! — крикнул ворчливый мужик, что есть сил. — Поди-ка сюда! Садись-ка….

Сват подошёл, улыбаясь, рядом с ворчливым мужиком уселся. А тот его по плечу похлопав, говорит:

— Это сват мой Коренаст. А этот умник…, — пальцем на меня показывая, продолжил ворчливый мужик. — Этот умник в Рай собрался…. Собрался, видишь, в Рай, а пьёт брагу. Нет, чтобы вина заказать перегонного…. Не знает, будто, что в Раю-то такого не подадут. Правда, сват?

Сват в ответ кивнул молча…. И вообще мне показалось, что привык он мужику ворчливому поддакивать.

— Эй! Бидон! — заорал снова ворчливый мужик. — Неси ещё две стопки…! И вина…! Неси.

— Да-а. Вот так, — сказал он, к свату обращаясь. — Приютил я таки свояка-то…. Родня как-никак. Да что-то не торопится он домишко свой заново-то отстраивать….

— Так ведь страшно, поди, — говорил сват, поглядывая как парень, Бидонов помощник, стопки да кувшинчик на стол ставит. — Один раз пожгли, значит и в другой раз могут.

— Да-а. Беда…, — сказал мужик ворчливый, разливая вино по стопкам. — Что и делать? Может надо и самих этих ключников подпалить? А? Что б неповадно….

Сват плечами пожал…. А я спрашиваю:

— Что хоть за Ключники такие?

— Вот тебе раз…, — сказал ворчливый мужик. И они со сватом удивлённо переглянулись. — Кто тебя в Рай-то отправлял? Забыл что ли…? На-ко вот, память освежи.

И сунул мне стопку в руку…. Сами они со сватом вместе быстренько свою порцию вина выпили, покряхтели и смотрят на меня с интересом.

Ну и я, чтобы в грязь лицом-то не упасть, опрокинул стопку в рот, как это все остальные делали…. И поплатился. Не думал я, что вино таким крепким окажется. У меня даже дыхание перехватило, и икота началась. Мужик со сватом смеются…. Что им, они привычные. А я скорее пирогом заедать.

— Что, не пивал такого? — мужик ворчливый усмехаясь, спрашивает. — Ладно, отведи душу. Рай-то твой никуда не денется.

— Да почему он мой-то? — жуя пирог, говорю я. — И вообще, никуда я не собрался. Куда собираться-то, если рая вовсе нет….

— Как это нет? — удивляется ворчливый мужик.

— А вот так, — говорю. — Машина там, которая из людей Выплевков делает…. Уродов таких…. Заходит человек в ворота, машина его там перемалывает, перекраивает…. И изуродованного человека с другой стороны выплёвывает. А то бывает и вовсе одни куски кровавые….

— Ишь ты…. Страсти, какие, — говорит ворчливый мужик, бороду разглаживая. — Машина. Перемалывает…. Что-то мы про такое не слыхивали…. Вино, что ли на тебя так подействовало?

— Ничего на меня не подействовало, — возмущаюсь я. Хотя сам чувствую, что осоловел немного. — Правда всё….

— У нас тут, тоже, правдивец есть один, — сказал мужик ворчливый, новую порцию разливая. — Такую правду режет, особенно когда на грудь примет, просто диву даёшься. Откуда он такое и берёт-то. Верно, сват?

Сват ещё раз кивнул, а я влил в себя вина немного, что б голова прояснилась…. И всё нормально. Вторая стопка легче пошла…. Но вопроса-то это не решило. Не верят мне, похоже. Недоверчивый здесь какой-то народ….

— Ты не слышал никогда? — спрашиваю, подумав. — Какие звуки из-за дверей в Рай раздаются?

— Сам нет. Но говаривали, — ответил мужик ворчливый. — Будто, да. Шумно там.

— Так это машина грохочет. Она такие звуки издаёт…, — говорю.

— Да какая ещё машина…? — сказал ворчливый мужик, следующую стопку мне подсовывая. — На-ка, поуспокойся хоть. Вот заладил….

Но я успокаиваться не собирался. Да и неужели такая маленькая стопочка смогла бы меня успокоить? Ни в жизнь не смогла бы. Наоборот, раззадорила.

— Ну и что тогда, по-твоему, там грохочет? — не унимаюсь я. — Ну-ка скажи….

— Да это все знают, — махнул рукой ворчливый мужик. — Там, в Раю две двери-то. Одна сюда ведёт, а другая в преисподнюю. Там, в преисподней демон Ахшина сидит со своими бесами. Это они в дверь стучат, колотят, в рай хотят попасть очень. Оттого и шум…. Правда, сват?

Сват в очередной раз кивнул, а я вздохнул тяжко, голову рукой подпёр, чтобы не поникла, мысли разлетевшиеся подсобрал, стопку осушил и говорю:

— Вот я лестницу сделаю длинную. Залезешь ты на стену, заглянешь за неё, и сам убедишься, что никакого рая там нет….

— Да понятно, что нет, — усмехается мужик ворчливый. — Откуда ж ему там быть-то…? Неужели в Рай так попадёшь? В Рай что б попасть через ворота проходить надо. Вот ты вот, как сюда попал? Через дверь, или через крышу перелез? Если б через крышу, думаю, ты не с нами за столом сидел бы, а в загоне с овцами или с курями…. Верно сват?

Сват кивнул, смеясь, а я плюнул в сердцах и отвернулся…. Смотрю по сторонам, народу в харчевне собралось уйма. Все о чём-то разговаривают, спорят…. Шум в ушах стоит. И мужик ворчливый, после того как я отстал от него на свата своего внимание переключил, с ним теперь разговаривает.

— …Я б тебя тоже приютил, — говорил он, в глаза свату глядя. — Но не могу. Не могу я тебя приютить-то….

— А меня и не надо, — отвечал сват.

— А я хочу, — настаивал ворчливый мужик. — Но не могу…. У меня свояк живёт уже…. Дом пока не отстроит…. Да что-то не торопится он…. Вот…. Нет, точно тебе говорю, они это подпалили. Больше некому….

— А мне и говорить не надо, — отмахнулся сват. — Я и сам знаю. Вред от них только один.

— Ну не скажи…, — говорил мужик. — Вот, сосед мой…. На уговоры ихние соблазнился, и лужок, на который я ходил, облизывался, теперь мой. А если б не ключники? Не видать бы мне этого лужка….

— Да лужок хорош, — согласился сват….

Вот так…. Стоило мне замолчать, и они тут же обо мне забыли. И о чём я им говорил, тоже забыли. Не получилось у меня их, ни предупредить их, ни убедить…. Не убеждаемые здесь люди, похоже…, не предупреждаемые…. А может, я сам виноват. Не умею я этим заниматься. Никого никогда в жизни не убеждал, вот и не получается…. Да и мысли в голове все скомкались.

Ну и чёрт с ними. Пускай живут, как хотят. Моя совесть чиста….

И тут увидел я и почувствовал, как всё то, что до этого было вместе, стало вдруг отделяться. Всё вдруг отдельно стало. Ворчливый мужик отдельно, сват его отдельно. Пламя лучины отдельно, полумрак отдельно. И шум от слуха моего отдельно, и я от лавки, на которой сижу, тоже. А главное, сознание моё ускользать от меня начало, а я словно неповоротливый увалень за ним не поспевал….

Оно вернулось, когда я стоял возле светящегося окна, наклонившись в темноту, упирался рукою в забор и из меня вылетали каша и пироги. Вернулось, но ненадолго. И всё что отделилось друг от друга, не соединилось обратно. Наверное, поэтому я не мог никак найти дорогу назад в харчевню, и земля из-под моих ног всё время убегала куда-то….